Только когда мы вдвоем

Глава 4. Уилла

Плейлист: Gin Wigmore — Written In The Water

В средней школе я сломала лодыжку во время матча и сумела продолжать играть даже в овертайме. Очевидно, что у меня высокий болевой порог, хорошая переносимость страданий. Однако это доводит меня до предела.

— Да вы издеваетесь, — бормочу я.

Меня и Райдера поставили в пару для финального экзамена. Чтобы успешно завершить курс, нам не только придётся сотрудничать на протяжении оставшегося семестра, но мы также должны прийти к согласию насчёт идеи проекта, работать вместе, и нас будут суммарно оценивать. «Невозможно» — это ещё мягко сказано.

Райдер вздыхает и трёт лицо.

— Слушай, — говорю я. — Я тоже не в восторге.

Он не отвечает. Он меня как будто не слышит. Более того, кажется, будто он вообще никогда меня не слышал. Я дружу с Руни достаточно давно, чтобы знать, что это её главная жалоба в отношении мужчин: «Они попросту не слушают, Уилла! Они даже не пытаются понять».

Райдер кажется ужасно типичным в этом отношении.

— Эй, — я тычу его в руку и этим заслуживаю его резкое переключение внимания. Вау, ну привет, сплошные мышцы. Чёрт подери.

Он выпрямляется на сиденье и поворачивается ко мне. Даже в тени козырька кепки его глаза имеют поразительный зелёный оттенок травы.

— В чём твоя проблема? — спрашиваю я.

Его взгляд опускается к моему рту, затем к моим рукам, которые вертят телефон на столе. Внезапно его руки тяжело опускаются на мои ладони, останавливая машинальные движения. Весь воздух вылетает из моих лёгких. Его хватка тёплая, пальцы длинные, на ладонях чувствуются мозоли. Он подвинулся ближе, и я улавливаю лёгкий хвойный аромат и мягкий запах чистого мыла.

Его пальцы мягко обхватывают мой телефон, после чего Райдер проводит пальцем по экрану и подносит устройство к моему лицу, верно предположив, что я использую Face ID для разблокировки. Когда телефон разблокировался, он создаёт новую переписку с незнакомым мне номером. Я смотрю, как его пальцы летают над экраном, затем опускаю взгляд на сообщение.

«Я глухой, — написано там. — Так я могу с тобой говорить».

У меня отвисает челюсть. Он не может слышать. Это объясняет… ну, очень многое. Но всё равно, даже если он глухой, это не оправдывает то, что он меня пнул и дёрнул за волосы.

«Ты сама начала».

Ладно, я сама начала. Потому что он был засранцем.

«Он не был засранцем. Это ты засранка. Он не мог тебя слышать, а ты предположила худшее и обращалась с ним как с отбросами».

— Уф, — я стону, шумно выдыхая и надувая щеки. Затем я беру свой телефон. Я собираюсь набрать сообщение, но его ладони снова тяжело ложатся на мои. Я поднимаю глаза, и моё сердце странно ёкает. Этот парень создаёт вокруг себя определённую атмосферу. Стула под ним почти не видно, ноги вытягиваются далеко за парту. Он опирается локтем на поверхность, и его бицепс лесоруба отчётливо выделяется. На самом деле, он немного устрашает. Ну, устрашал бы. Если бы меня можно было напугать.

Райдер показывает на свой глаз, затем подносит палец к уголку моего рта. Я ёжусь, когда кончик его пальца проводит по моей щеке.

— Ты умеешь читать по губам?

Он кивает, но свободной рукой делает тот жест, который люди показывают, когда хотят, чтобы ты действовал помедленнее.

— Медленно. Если я говорю медленно.

Он кивает.

— Но ты сам не говоришь?

Он качает головой. Мои плечи невольно горбятся. Как, чёрт возьми, мы будем общаться? Я совсем немного знают американский язык жестов, потому что однажды летом, каждый вечер после смены в книжном магазине, я работала няней для семилетней Лолы, у которой были проблемы со слухом. Мама немного обучила меня языку жестов, который узнала за годы работы медсестрой, и я неплохо выучила его, чтобы заботиться о Лоле. Но сами понимаете, как обстоит дело — со временем всё забывается, если знаниями не пользоваться, а ведь прошли уже годы. Хотя я вспоминаю одну ключевую фразу, которую мы с Лолой регулярно использовали.

«Прости». Я сжимаю руку в кулак и описываю ей круг в районе сердца.

— Я не знала, — говорю я ему. — Я думала, ты просто засранец-лесоруб.

Его губы весело подёргиваются. Глянув на телефон, он печатает: «Лесоруб? Что, это потому что я ношу фланелевые рубашки?»

— И борода. И ботинки. Ты в Лос-Анджелесе, Бугай, а не на Тихоокеанском Северо-Западе. Ты как до сих пор не поджарился?

Он опускает голову и, если не ошибаюсь, я почти заставила этого засранца улыбнуться.

«Ткань тонкая, — печатает он. — Под ней ничего нет».

Мои щёки заливаются жаром. Лесоруб кажется мускулистым. Несложно представить кубики пресса и стальные мышцы груди, спрятанные под мягкой, поношенной клетчатой тканью. Я поддразнивала его, но этот мужчина умеет носить клетчатые рубашки. Ткань натянулась на округлых плечах, бицепсах, но всё же оставляет достаточно простора воображению, чтобы я секунд тридцать тупо пялилась и представляла, что у него под этой униформой лесника.

Затем я выхожу из транса и, чтобы скрыть румянец, наклоняюсь над телефоном и печатаю вместо того, чтобы говорить вслух. «Ну, в любом случае. Я прошу прощения за недопонимание».

Его ответ поразительно быстрый, но, наверное, если бы я могла говорить только так, я бы тоже наловчилась. «Ничего страшного. Эту ошибку можно понять. И к слову говоря, там, в ресторане был семейный ужин. Мы не друзья; МакКормак — муж моей сестры. Я собираюсь придушить его, поскольку эта ситуация — целиком и полностью его вина».

Я поднимаю взгляд и с разинутым ртом смотрю на Райдера.

— Серьёзно?

Он кивает, затем печатает: «Ага. Вини во всём Чокнутого Профессора».

Это вызывает у меня хрюкающий смешок. Я прикрываю рот, стараясь скрыть, каким смешным мне это показалось.

«И ещё, я почти не использую язык жестов, — пишет он. — Это… нечто новое».

Я читаю его сообщение, затем поднимаю на него взгляд.

— То есть, ты не всегда был глухим?

Он хмурится и постукивает меня пальцем по губам, отчего моя кожа горит в месте его касания. Снова повернувшись к телефону, он печатает: «Открывай рот нормально. Помедленнее. Ты мямлишь хуже, чем мой брат. Будто тебе челюсти запаяли».

А лесоруб-то командир. И прямолинейный. Это чрезвычайно раздражает. Во мне вспыхивает раздражение, щёки окрашиваются горячим румянцем. Разблокировав телефон, я печатаю: «Ну прости, этим утром я пропустила урок ораторского искусства, профессор Хиггинс. Я не ожидала, что придётся общаться с раскомандовавшимся глухим лесорубом».

Его брови взлетают, пока пальцы бегают по экрану телефона. «Превосходно. Мямля, и вдобавок эйблист»².

Ахнув, я хлопаю ладонью по столу и поворачиваюсь к нему.

— Неправда!

Мой телефон пиликает. «Сразу наделала в свои спортивные штанишки. Я шутил».

Я испытываю лишь лёгкое облегчение из-за того, что он на самом деле не обвиняет меня в том, что я стыжу его глухотой. Я хмурюсь и печатаю: «Ты всегда такой засранец?»

«А ты всегда такая вспыльчивая?» — парирует он в ответ.

Наши глаза встречаются, и оба телефона падают на стол.

Сделав долгий успокаивающий вдох, я решаю быть выше мелочных оскорблений и перейти к делу.

— Как мы будем работать вместе? — спрашиваю я.

Райдер пожимает плечами, затем берёт телефон. «У тебя есть макбук?»

Я киваю.

«Хорошо, — пишет он. — Принеси его на нашу первую рабочую сессию. Мы можем сидеть друг напротив друга и переписываться в мессенджере, как будто обычно разговариваем. Поначалу странно, но потом ты привыкнешь. Если только ты не хочешь попросить другого напарника. Я понимаю, что ситуация не идеальная».

Когда я читаю эти слова, что-то в моей груди сжимается. Он с такой готовностью списывает себя со счетов. Как будто он ожидает, что все забракуют его из-за неудобства.

«Я не возражаю, если ты сам не против», — пишу я.

Тень улыбки играет на его губах, когда Райдер читает это сообщение, но потом лицо снова делается стоическим. Глядя мне в глаза, он снова пожимает плечами.

Мой телефон пиликает новым сообщением.

«Меня устраивает».

— Хочешь сказать, этот засранец придёт сюда? — верещит Руни.

Я зажимаю звенящее ухо пальцем и слегка двигаю им туда-сюда.

— Да, Ру. Это было одно большое недопонимание. Ну то есть, он всё равно меня раздражает, но существует причина, по которой он не дал мне конспекты. Он не слышал, что я просила.

Брови Руни взлетают ещё выше.

— Что?

— Он глухой. МакКормак, похоже, просто посчитал это достаточно важным, чтобы упомянуть данную деталь, когда посылал меня к Райдеру. Райдер сказал, что у МакКормака такой заскок. С его точки зрения, хорошие люди сами разберутся, если будут подходить к ситуации непредвзято, а плохие люди потерпят провал, потому что Райдер тупо не отвечает. Я потерпела провал. Я думала, что он меня игнорирует, и чуть ли не начала драться с ним на лекции.

— Погоди, что? — Руни плюхается за обеденный стол, пока я обжариваю на сливочном масле креветки, чеснок и лук-шалот. Толстая паста лингвини лежит на соседней сковородке, приправленная оливковым маслом и пармезаном. Вся квартира пахнет мамой и моим любимым итальянским рестораном Squisito³.

Моё сердце слегка ухает в пятки. Мы так давно там не бывали. Может, я возьму в Squisito еду на вынос и принесу завтра в больницу во время своего обычного визита. Но потом я представляю, как мама чисто для моего спокойствия пытается есть всю эту сытную, тяжёлую пищу, которую уже не может переварить, вяло ковыряет курицу в пармезане и заталкивает в себя один кусочек за другим.

Пожалуй, не пойду я в Squisito.

— Уилла?

Я сбрасываю с себя транс.

— Да-да. Ну… я пихнула его локтем. Я так взбесилась, что он не давал мне конспекты. Так что я пихнула его локтем, он пнул меня по ноге, я сбила его бейсболку, и он дёрнул меня за волосы.

Руни закатывает глаза.

— Надо было тебе просто поговорить с ним.

— Я пыталась!

«Не особенно. Ты говорила по минимуму, как обычно, а потом предположила худшее».

Тоже типичное для меня поведение. Но вы попробуйте родиться от папаши-донора спермы, который так и не потрудился узнать своего ребёнка, далее пережить разочаровывающую череду краткосрочных бойфрендов, а потом посмотрите, какое у вас будет мнение о мужчинах.

Руни открывает рот, наверняка чтобы указать на моё враньё, но нас перебивает стук в дверь.

— Вай! — вскрикивает она. — Это он.

Я переключаю своё внимание на готовящихся креветок.

— Да, Капитан Очевидность, это он. А теперь иди и открой дверь, пожалуйста. Я вся в чесноке, и сейчас надо добавить белое вино.

Руни сползает со стула и идёт к двери, заглядывает в глазок и пищит.

— Знаешь, в прошлый раз я была слишком разъярена, чтобы заметить, но он вообще-то миленький. По крайней мере, его глаза. Остальное я практически не вижу.

— Никто не видит. Он не способен побрить лицо или носить что-либо помимо бейсболки, фланелевой рубашки и хмурой гримасы. А теперь открой уже дверь.

Руни распахивает её, и время замирает, пока я жду. Каково это будет, когда Райдер войдёт в мою квартиру, сядет за стол напротив, и мы начнём работать вместе? Он грубый и мрачный, до сих пор не предложил мне конспекты, и всё же он не так уж плох, как я думала, учитывая, что он меня просто не слышал. И всё же это сложно. Сложно оглядываться на его реакцию и не злиться, даже если есть объяснение, которое делает мою злость иррациональной.

Может, это потому, что я чувствую — Райдеру нравится задевать меня за живое и бесить. Может, потому что у меня складывается ощущение, что даже не будь он глухим, он бы мог прикинуться тугим на ухо, когда я его окликнула. Райдер любит дразниться, провоцировать, он заноза в заднице. Как и я. Я всегда замечаю себе подобных.

Он входит, его сумка-портфель висит на плече, бейсболка низко надвинута. Я снова сталкиваюсь с напоминанием, что он не просто засранец. Он высокий засранец. Широкие плечи, длинные ноги. Такое чувство, будто его присутствие занимает половину квартиры. Его голова приподнимается, когда он поворачивается ко мне. Его взгляд быстро скользит по моему телу, затем правее, когда он замечает раскиданные сковородки.

Наши глаза встречаются. Его глаза тёмные и выразительные, не отрываются от моих. Это нервирует.

— Что? — спрашиваю я.

Он медлит, словно для выразительности, затем машет рукой перед носом, изображая, будто смакует приятный аромат. Затем его палец стучит по подбородку и опускаются ниже. Этот жест я знаю, и соединяю два плюс два.

— Вкусно пахнет?

Уголки его губ слегка приподнимаются, и он кивает.

Руни переводит взгляд между нами, озадаченная тем, что мы не вцепились друг другу в глотки. Но ещё не вечер.

— То есть, мы его больше не ненавидим?

Моя голова поворачивается к ней, и Райдер следует моему примеру. Его глаза прищуриваются. Он пропустил, что она сказала.

— Ты не можешь говорить за его спиной, Ру. Повтори.

Её глаза раскрываются шире.

— Серьёзно?

Райдер кивает.

— Я сказала… — Руни прочищает горло, и её щёки розовеют. — Я сказала, «то есть, мы его больше не ненавидим?».

Райдер усмехается, затем пожимает плечами и показывает на меня, словно говоря «ей решать».

Руни нервно смеётся.

— Ладно, я просто… — она вылетает из комнаты. — Позови, когда ужин будет готов!

Я хмуро смотрю на Райдера, затем поворачиваюсь к пасте, добавляю капельку белого вина и смотрю, как оно испаряется. Мне решать, так, что ли? Как будто я создала всё это раздражение. Конечно, в основном это вина Мака, он подстроил это большое недопонимание… но блин, если ты глухой, разве ты не должен как-то предупредить об этом соседа по парте?

«Разве он обязан рассказывать историю своей жизни всем, кто сядет рядом с ним? К тому же, ты наградила его убийственным взглядом. Именно так ты смотрела на него, когда он увидел тебя в первый раз».

Звук щелчка камеры застает меня врасплох. Райдер поворачивает экран телефона ко мне, показывая фото меня в профиль. Мои глаза сощурены, внимание не отрывается от еды, хотя я знаю, что втайне мои мысли крутятся вокруг этого засранца-тайного-фотографа. Мои волосы превратились в гигантский пушистый шар вокруг головы. Свободные пряди-кудри собрались на шее, возле ушей и висков.

— Какого фига?

Я шлёпаю его по плечу, но он машет рукой, словно говоря «не, не, ты не понимаешь». Показывает сначала на сковородку, на которой готовится еда, затем на фото, а именно на ту половину кадра, что занята моими волосами. Потом Райдер кладет телефон на стол, подносит ладони к своей голове и изображает взрыв.

К моей шее приливает жар.

— Влажность от готовки заставляет мои волосы становиться объёмнее, да, дубина ты этакая.

Он выгибает бровь и усмехается, а его пальцы порхают над клавиатурой телефона. Мой телефон пиликает.

«Творит чудеса».

Я рычу, отпихнув его телефон к его груди, и слежу, чтобы он мог читать по моим губам.

— Удали. Разве твоя мама не учила тебя не фотографировать леди без её согласия?

Мой телефон практически немедленно пиликает.

«Я и не знал, что имею дело с леди».

— Свали с моей кухни, Бергман, — я машу рукой в направлении обеденного стола и поднимаю свой телефон. «И для галочки, если бы ты не был моим обязательным напарником по этому курсу, и мой средний балл не зависел от нашей совместной работы, я бы ещё пять минут назад выставила бы твою задницу на обочину».

Мой телефон издаёт сигнал.

«Принято к сведению».

Сосредоточившись на еде, я энергично перемешиваю пасту, креветки и соус — возможно, с большей силой, чем необходимо, но мне надо куда-то выплеснуть ярость. Мои волосы — больная тема. Я постоянно тренируюсь и принимаю душ. Да, я читала, что для укрощения густых кудрявых волос вроде моих надо реже мыть голову и использовать больше кондиционера, но с моим активным образом жизни это не вариант. Я ненавижу и то, что мои неуправляемые волосы явно достались мне от донора спермы, ибо мамины волосы абсолютно прямые. Каждый день моя копна напоминает мне о парне, который трахнул мою маму и бросил, не захотев узнать меня. Райдер этого не знает, но это и неважно. Он дразнил меня на эту тему и теперь заплатит.

Я смотрю на контейнер кайенского перца, стоящий на полочке со специями. Я быстро добавляю его на дно миски, наливаю соус, затем размешиваю содержимое венчиком и отставляю в сторону для порции Райдера. Как раз хватит, чтобы у него аж язык вспотел, а через несколько часов он срал огнём.

Я слышу, как Райдер позади меня распаковывает вещи, как его ноутбук с тихим стуком опускается на деревянную столешницу, как его пальцы пляшут по клавишам. Мой телефон пиликает.

«Я так понимаю, большая часть этого предназначается для меня».

Я издаю невесёлый смешок. Хватает же ему наглости. «Самонадеянно с твоей стороны», — печатаю я.

У него вырывается тихий звук, почти похожий на фыркающий смешок. По моей спине бегут мурашки. «Весьма грубо готовить еду в чьём-то присутствии и не предложить покушать».

Я закатываю глаза. «Ну, как ты и сказал, ты имеешь дело не с леди. Грубость — это моя специальность». Я начинаю новое сообщение, печатая: «Я и собиралась покормить тебя, Лесоруб. Рассчитываю, что это сделает тебя менее ворчливым».

Он замирает, застыв в профиль. Райдер приоткрывает рот, как будто хочет сказать что-то, а не напечатать — хотя у меня не складывается впечатление, что он способен на это. Я смотрю на его густые ресницы, длинный прямой нос и жду. Но он поворачивается обратно к компьютеру и печатает: «Я не ворчливый».

«Ты ворчливый», — пишу я в ответ. Как раз когда я собираюсь сказать ей, что ужин готов, Руни чуть ли не вприпрыжку влетает в комнату.

На её щеках играет виноватый румянец, и она продолжает виновато коситься на Райдера. Она по натуре прозрачная, так что мне нравится подзуживать её, хотя на деле я знаю, что она не сможет соврать даже для спасения собственной жизни.

— Как интересно, — говорю я ей. — Ты просто инстинктивно знаешь, когда приходить за едой. Ты как будто шпионила через крохотную щёлочку в двери и наблюдала за столовой.

— Я как щеночек, — говорит Руни, перекинув волосы через плечо и избегая моего взгляда. — У меня острое обоняние, я всегда знаю, когда еда готова, и сразу бегу.

— Ага, конечно, Ру, — выключив конфорку под сковородкой, я раскладываю пасту по трём тарелкам, старательно заливая порцию Райдера соусом. Передав Руни её тарелку, я похлопываю ещё по щеке. — Чеши отсюда, шпионка недоделанная.

Лицо Руни скисает.

— Ладно, я шпионила. Но это было как горячее немое кино — многозначительные взгляды и томный язык тела, — она обмахивается ладошкой. — Вы, ребята, лучшее развлечение, чем потный беззвучный теннисный матч. Ну, типа, там всё беззвучно, если не считать их кряхтения.

Мысль о чём-то потном и кряхтящем с Райдером внезапно вызывает прилив жара между ног. Я готова отвесить себе пощёчину.

— Прекрати болтать глупости, — я дёргаю Руни за хвостик. — Иди уже.

— Ладно, — чопорно говорит она, разворачиваясь на месте со своей пастой. Оказавшись на пороге спальни, она поворачивается обратно и машет Райдеру. — Пока! — натурально орёт она.

Райдер вздрагивает, затем неохотно машет в ответ.

Я ставлю перед ним тарелку, затем обхожу стол по кругу и сажусь напротив со своей порцией.

— Нет аллергии на морепродукты? — спрашиваю я.

Он качает головой.

— Вот чёрт.

Райдер прищуривается. Выглядит это почти так, будто он сдерживает улыбку. Он снимает бейсболку — на удивление вежливый и джентльменский жест. Собрав свои густые и косматые светлые волосы и завязав их резинкой, он запускает вилку в пасту.

Я наблюдаю за ним с внутренним злорадством. Но два раза поднеся вилку ко рту и прожевав, он ведёт себя совершенно невозмутимо. Он должен уже испепелиться в своих штанишках горного дикаря.

Он снова кладёт в рот немного пасты и задумчиво жуёт. Никакого дискомфорта. Вообще ничего.

Проклятье. Ну конечно, лесоруб оказывается из числа тех фриков, которые практически не реагируют на острое. Везёт мне как утопленнику.

Райдер смотрит в тарелку. Я могла бы постучать по столу, но не уверена, посчитает ли он это приемлемым или оскорбительным. Знаю, что махать рукой не поможет, потому что он зажмурился и жуёт пасту. Я аккуратно протягиваю ногу под столом, пока наши пальцы ног не встречаются.

Его глаза распахиваются и смотрят на меня.

— На вкус нормально? — спрашиваю я.

Он хмурится, кладёт вилку. Поднимает одну руку и наклоняет ладонь из стороны в сторону — универсальный жест «так себе».

К моим щекам приливает жар. Чем сильнее я распаляюсь, тем заметнее он ухмыляется. Внезапно он поворачивается к компьютеру, после чего быстро следует сигнал мессенджера на моём ноутбуке.

«Тебя забавно дразнить».

Я хмуро смотрю в ноутбук и печатаю: «А ты заноза в моей заднице».

У него вырывается ещё один тихий звук, и Райдер поворачивается к своей пасте. Большую часть ужина я сердито сверлю взглядом его макушку и едва чувствую вкус еды.

«Это плохая идея», — печатает он.

«Нет, это великолепная идея», — печатаю я в ответ.

Наши взгляды мечутся от экранов ноутбуков друг к другу, наши позы отражают упрямую неподатливость, царящую за столом. На часах десять вечера. Мы доели ужин два часа назад и до сих пор не договорились насчёт бизнес-плана.

«Благотворительным организациям для детей с ограниченными возможностями хронически не хватает ресурсов, — пишу я. — Благотворительные организации, направленные на спорт и занятия на открытом воздухе для таких детей, ещё более редкие и плохо финансируемые. Эта модель опирается не только на внешних спонсоров, но также на мероприятия по сбору средств через спортивные соревнования и игры на открытом воздухе, а также внутренние продажи результатов детского творчества — поделки, рисунки, выпечка и…»

«Никто не будет платить десять долларов за дюжину печенек, — печатает он. — И это детские рисунки, а не Моне с аукциона».

«Ладно, — пишу я. — Возможно, эта статья бюджета составлена немного с натяжкой».

«С натяжкой? Это откровенный бред. Я согласен с тобой насчёт спорта и занятий на открытом воздухе, и конечно, насчёт специального оборудования и обучения для разных возможностей и потребностей. Но благотворительность в этом деле — пустая трата времени».

Я резко поднимаю на него взгляд и с силой захлопываю ноутбук.

— Ты тупо упёрся как баран.

Он срывает с головы бейсболку и запускает обе руки в волосы.

Странное чувство завладевает мной, пока я смотрю, как эти длинные пальцы проходятся по тёмно-блондинистым прядям, дёргают и расчесывают их. Сухожилия на его руках выделяются, мышцы бицепсов натягивают рукава. Райдер одной рукой хватает телефон и печатает так быстро, как мне и не мечталось.

Мой телефон пиликает.

«Я не упёрся. Я рассуждаю практично. И тебе того же желаю. Ты знаешь, как мало платит НЖФЛ. Тебе придётся обеспечивать себя за счёт спонсорства и грамотных деловых договоренностей. Ты так говоришь, будто бизнес не сводится к хитрым переговорам и прибыли. К этому *всё* и сводится, Уилла».

У меня вырывается натуральное рычание, и я встаю, хлопнув ладонями по столу и подавшись вперёд.

— Ты прекрасно умеешь глушить идеи, Райдер, но знаешь, что у тебя получается отстойно? Предлагать хорошие идеи взамен.

Унёсшись прочь, я забираю со стола обе тарелки и швыряю их в раковину с такой силой, что одна наверняка треснула.

Мне меньше всего надо, чтобы его едкая критика подсвечивала мои слабые места. Мне ненавистно, что он прав, и что Национальная Женская Футбольная Лига платит не очень хорошо, но откроет для меня многие двери. Двери, за которыми придётся делать то, что удаётся мне хреново — тяжёлые разговоры, дискомфортные, агрессивные обсуждения зарплаты и процентов, которые заставляют меня паниковать и с ног до головы покрываться сыпью. Я нервничаю из-за того, как мне добиться успеха и обеспечить себя, продолжая играть, но я стараюсь научиться. Критика Райдера просто ударила по той деликатной и неуверенной части моих планов на будущее.

Может, он сказал это, как и всё остальное — дразня, просто желая задеть меня за живое. Но он не знает, какая я чувствительная, какой хрупкой я постоянно чувствую себя.

Медленно встав, Райдер берёт со стола телефон, убирает в карман, затем проходит от обеденного стола к кухне. Он медлит и проводит кулаком по кругу поверх своего сердца, совсем как я ранее. «Прости».

Я сердито смотрю на него. Мне больно, я сердита и раздражена, ибо на каждую его хорошую реплику находится вдвое больше обидных уколов. Я устала и готова лечь в постель после выматывающего дня.

— Как скажешь, Райдер. Придумай идею, и давай встретимся на следующей неделе.

На его подбородке дёргается мускул, и на его лицо опускается та холодная маска, за которой он прячется на занятиях. Я получаю лишь внушительное пожатие плечами, после чего он разворачивается, хватает ноутбук и заталкивает его в сумку. Я прекрасно натренирована ожидать разочарования от мужчин. Я уверена, что он выйдет за дверь, даже не поблагодарив. Вместо этого он возвращается на кухню и отпихивает меня от раковины.

Я пытаюсь не пустить его, но его ладонь сжимает мой локоть. С очень небольшими усилиями со своей стороны Райдер отводит меня на другой конец комнаты. Поднимает ладонь. «Стой».

Я хмурюсь, скрещивая руки на груди и смотря на него. Прежде чем я успеваю что-то сказать, он отворачивается, быстро ополаскивает тарелки, дочиста соскребает с них остатки еды и включает встроенный в раковину измельчитель пищевых отходов. Далее Райдер наклоняется, чтобы открыть посудомойку, кладёт туда наши тарелки и столовые приборы и закрывает дверцу обратно. Я смотрю, как он собирает в раковину сковородки, лопатки и миски, которые я использовала, наливает туда средство для мытья посуды, моет и ополаскивает каждый предмет. Расставив всё сушиться на подставке, он протирает рабочую поверхность шкафчиков, с армейской аккуратностью складывает полотенце и кладёт его на столешницу идеально параллельно краю.

— Чистюля, — бормочу я.

Райдер поворачивается в мою сторону, не услышав это замечание, и вытирает мокрые руки о джинсы.

Наши глаза встречаются, когда он подходит ко мне, снова заставляя очень остро осознавать, что он очень высокий, мускулистый, зеленоглазый засранец-лесоруб. Который, как я теперь знаю, испытывает невротическую потребность отмыть кухню и сложить полотенца строго под углом 90 градусов.

«Спасибо», — показывает он на языке жестов.

Затем обходит и оставляет меня одну на кухне, если не считать призрачного отголоска его запаха — чистое мыло и сосновый бор.

Одеколон «Засранец-лесоруб», не смейте забывать.

Как будто мне бы это удалось. Господи, этот семестр будет долгим.