Только когда мы вдвоем

Глава 5. Райдер

Плейлист: Andrew Bird — Roma Fade

Я слишком резко говорил с ней. Временами я бываю таким. Я честен и прямолинеен до неприличия. Я говорю то, что думаю, когда веду аналитическую беседу, требующую практических заключений. Но с Уиллой это не кажется самой мудрой тактикой. Я взбесил её сказал, что надо реалистично смотреть на бюджет бизнес-плана, но окончательно спровоцировал её, когда намекнул, что успех её футбольной карьеры опирается не только на её навыки на поле, но во многом и на прагматизм.

Я чувствую себя не слишком виноватым, поскольку она незамедлительно отомстила мне за поддразнивание насчёт её волос. Я знал, что паста немножко острая, но я хорошо переношу остроту, во всяком случае, во рту. А вот моя задница такая же чувствительная, как и у всех остальных, так что я стараюсь не есть слишком острую еду. Судя по тому, что я только сегодня утром перестал вздрагивать, присаживаясь куда-либо, Уилла вывалила в мою пасту столько кайенского перца, что и любитель острого соуса рыдал бы крокодильими слезами.

Поначалу я испытывал желание отыграться, но, похоже, мои невозмутимые ответы и так бесконечно её раздражают. Надо лишь держать рот на замке и позволить ей думать, будто перец на меня не повлиял — это уже достаточная месть.

— Ты тихий.

Эйден находится с моего «хорошего» бока и имеет достаточно практики, чтобы понимать, насколько громко, бегло и в каком окружении надо говорить, чтобы я смутно его расслышал. Мы бежим по тропе, скрытой в тени, вокруг ни души, так что это хорошее место, чтобы он надоедал мне в то ухо, что всё же немножко слышит. Второе ухо — безнадёжный случай.

Я ценю непреклонную веру Эйдена в то, что со мной надо обращаться как с «нормальным», но иногда мне кажется, что он слишком переоценивает мою «нормальность». Мне хотелось бы сказать, что я тот же парень, каким был до болезни, но это не так. Я другой, и пусть я не хочу жалости или особого отношения, но я бы не возражал, чтоб мне попросту разрешили измениться. Ибо я изменился. Глухота изменила меня, и я никогда не сумею вернуть ему того беззаботного девятнадцатилетнего парня, который дурачился, играя в видеоигры, самоуверенно дразнил его и надирал его зад в футбол на заднем дворе.

Я знаю, он пытается развеселить меня, называя «тихим», но сегодня это не кажется мне смешным. Я весь на взводе из-за ситуации с Уиллой; меня сбивает с толку то, как быстро она срывается, с какой готовностью она песочит всех подряд, но не может выслушивать подобное в свой адрес. Я хочу поделиться с Эйденом, потому что обычно он даёт хорошие советы. Но в данной ситуации Эйден последний, с кем бы я захотел говорить об Уилле. Он уже слишком заинтересован нами.

Я чувствую на себе взгляд Эйдена, так что пожимаю плечами и смотрю на тропу. После этого Эйден какое-то время ничего не говорит, пока мы преодолеваем вторую половину дистанции.

Я наслаждаюсь мирной тишиной нашей пробежки, что может прозвучать странно, но когда ты глухой, как я, ты всё равно слышишь звуки, просто этого недостаточно. Всё безумно тихое, как будто металлическое, искажённое. Иногда мне хочется вообще ничего не слышать, чтобы не сталкиваться с постоянным напоминанием о том, что мне недоступно.

Хотя я всегда был тихим, я никогда не думал, что буду наслаждаться тишиной так, как сейчас. Тишина — это облегчение, передышка от постоянных пыток, где ты напрягаешься и пытаешься уловить хоть кусочек различимых звуков.

Эта тишина не длится долго.

— Вы с Саттер продвинулись с планом своего проекта? — спрашивает Эйден, как только мы плюхаемся на траву в конце тропы и начинаем делать растяжку для ног.

Я качаю головой, затем достаю и печатаю: «Я только-только снова начал разговаривать с тобой после того, как ты поставил нас в пару. Ты реально хочешь опять поднимать эту тему?»

Эйден смеётся, и его светло-голубые глаза блестят от извращённого веселья. Мне пришлось очень сильно сдерживаться, чтобы не придушить его на первом семейном ужине после того, как он назначил нас напарниками.

— Она чинит тебе проблемы из-за невозможности нормально общаться?

Я медлю, стиснув зубы и разблокировав телефон. «Нет. Она немного знает язык жестов, — печатаю я. — Говорит медленно и отчётливо. Не ведёт себя так, будто я рушу всю её жизнь тем, что она оказалась в паре с глухим чуваком».

— Ну, с моей точки зрения это большой плюс в её пользу. Она ведёт себя так, как должны вести себя все люди, но многие так не делают.

Его посыл угождает прямо в цель, прямо в центр моей грудной клетки. Я понимаю, что он хочет сказать. «Видишь? Она не презирает тебя и не отказывается от тебя из-за того, каким ты теперь стал».

Эйден выпрямляется, затем принимается за растяжку другой ноги.

— Ты мог бы надеть слуховой аппарат. Поговорить с ней немножко…

Я закатываю глаза и убираю телефон. Разговор окончен.

Хлопок по земле привлекает моё внимание. Когда я поднимаю взгляд, лицо Эйдена напряжено.

— Райдер, почему ты до сих пор делаешь это? Почему ты отказался от слухового аппарата, бросил ходить к логопеду…

Я рассекаю рукой воздух. «Довольно».

— Ты такой упёртый!

Я хватаю телефон, и от злости моё дыхание превращается в отрывистое болезненное пыхтение, пока я печатаю. «Ты понятия не имеешь, каково это. Слуховой аппарат делает всё только хуже. Громкое становится ещё громче, а тихое всё равно не разобрать. И я до сих пор не могу найти звучание своего голоса».

— Рай…

Я встаю, подняв ладонь, и печатаю одной рукой: «Оставь эту тему, иначе я брошу твой курс».

— Так, погоди минутку, — Эйден вскакивает с травы. — Тебе нужен этот курс.

Я киваю. «Но мне нужнее, чтобы ты оставил меня в покое насчёт этого», — пишу я.

Его плечи опускаются, когда он читает моё сообщение, затем встречается со мной взглядом.

— Ладно, дружище. Прости.

«Спасибо», — с издёвкой жестикулирую я, хлопнув себя по другой ладони.

Я удивляю себя этим, поскольку я редко использую язык жестов. Жесты — это язык, который устроен иначе, чем словесная беседа. Когда я понял, что оглох окончательно, то идея изучения нового языка казалась слишком ошеломляющей, особенно когда не с кем практиковаться. Я купил книгу, посмотрел кое-какие видео. Немного научился на случай, если случайно наткнусь на такого же глухого.

Так что когда Уилла жестом показала «прости», я ухватился за возможность при следующей нашей встрече. Она поняла мой корявый жест, говоривший, что её еда пахла просто изумительно, бл*дь, и от этого в моей груди заворочалось что-то тёплое. Мне нравилось смотреть ей в глаза при общении, а не пялиться в телефон, дожидаясь, когда она отвернётся и прочтёт мои слова. Это казалось более близким, более интимным.

Интимным? Какого хера, Райдер?

Я качаю головой и молча иду с Эйденом к машине. Должно быть, у меня голова кружится после пробежки. Мы с Уиллой партнёры по проекту, и пусть у нас есть кое-что общее (упрямство, футбольное прошлое, любовь к креветкам в чесночном соусе), но на этом всё. Мы скорее выковыряем друг другу глаза, нежели перейдём к интиму.

Похлопывание по плечу отвлекает меня от моих мыслей.

— Хочешь сходить на её игру? — спрашивает Эйден.

«С ума сошёл?» — отвечаю я одними губами.

— Наверное, — он пожимает плечами. — Такое чувство, будто это меньшее, что мы можем делать после того, как едва не сорвали ей допуск к игре…

Я шлёпаю его по руке. «Мы? — погрозив пальцем, я печатаю одной рукой. — Оооооо, нет. Это всё ты».

Эйден читает сообщение, затем улыбается.

— Признайся. Тебе нравится её подначивать, даже если изначально ты этого не планировал. Но вот в чём прикол — такой подход не поспособствует командной работе на протяжении семестра, так что это может быть твоим предложением мира. Тебе стоит пойти и показать своей напарнице, что ты не полный засранец. Всего лишь на 50 %.

Я пихаю его, отчего он врезается в бок своей машины. Но я и не отвечаю отказом.

На стадионе поразительно громко. Мне стоило ожидать этого. Я по глупости представил, что на матч по женскому футболу придёт так же мало людей, как это было в моём детстве. С моральной точки зрения я рад, что ошибся. Но вот мои уши заставляют меня содрогаться.

Трибуны набиты членами семей, студентами и просто местными жителями. В рядах виднеются плакаты, и проклятые вувузелы ревут со всех углов стадиона. Уже сумерки, и в воздухе появляется лёгкая прохлада, так сильно напоминающая мне об осени в Вашингтоне, что это почти вызывает улыбку.

Я бы соврал, если бы сказал, что это не порождает ощущение, будто кто-то вспорол мне живот, схватил внутренности в кулак и вытащил наружу. Я чувствую себя пустым и чужим. Мне неправильно находиться по эту сторону забора. Мне место на поле, я же надёжный защитник в задней части поля. Я не должен сидеть на жопе ровно, дёргая коленями и мечтая делать то, что нравилось мне с самого детства — играть в прекрасную игру.

Прошло два года. Я говорю себе, что смирился с потерей, и большую часть времени кажется, что так и есть. Я практичный человек. Логикой и рассудком я понимаю, что мои навыки искажены, шанс упущен, и такова реальность. Но в то же время я сын своей шведской матери, которая воспитывала меня в духе лагом — ровно столько, сколько будет достаточно, никаких излишеств или экстравагантности, лишь простота, приносящая удовлетворение. У меня были годы футбольного величия, которые являлись достаточно экстравагантными. Когда они закончились, да, какое-то время я чувствовал себя дерьмово, но потом принял свою лагомную жизнь и двинулся дальше.

Я думал, что закончил скорбеть по утраченному, но возможно, горе — это не линейная прямая. Может, я способен принять утраченное и всё равно скорбеть по нему. Может, так будет всегда.

Мой телефон издаёт сигнал. Эйден.

«Она хороша, верно?»

Я пожимаю плечами и печатаю: «Вполне достойна».

Наши взгляды встречаются, и он закатывает глаза.

— Врёшь как дышишь, — сообщает он.

Эйден прав, я вру. Уилла не просто хороша. Она не просто достойна. От неё дух захватывает. Её пасы гладкие, движения безупречные. Её мощные мышцы бёдер сокращаются, пока она совершает обманные манёвры, разворачивается и дурачит всех защитников Университета Южной Каролины (УЮК), проносясь мимо и нацеливаясь на вратаря. Она забила четыре гола и не собирается останавливаться.

Поначалу я её еле узнал, потому что она не плавает в безразмерных штанах, а волосы не торчат облаком вокруг головы. На ней хорошо сидящая форма — футболка, облегающая стройный торс и узкие плечи, шорты, обтягивающие бёдра и заканчивающиеся чуть выше колена, обнажая те выраженные квадрицепсы, которые есть у всех футболистов. Но самое неожиданное — это её лицо, открытое и ясное, потому что волосы туго заплетены в косы до самого затылка.

Только когда прожекторы стадиона отразились от её лба, скул, невероятно пухлых губ, я её узнал. И теперь, наблюдая, как она забивает и улыбается, я готов поклясться, что даже отсюда вижу, как вспыхивают её глаза. Она счастлива, и её глаза светятся с яркостью солнца, обретая сияющий свет расплавленной карамели.

Не то чтобы я ожидаю когда-либо увидеть этот цвет вблизи. У меня экспертный талант по вызыванию этого насыщенного янтарного оттенка с яростным рубиновым отливом. Бесить её легко, и это предпочтительный вариант ради поддержания безопасной эмоциональной дистанции.

Но азартная натура во мне подзуживает доказать, что я так же легко могу заставить Уиллу улыбаться. Что я могу игриво поддевать, дразнить и умасливать её, пока её глаза не обретут вновь оттенок карамельного солнца.

Поблизости ревёт вувузела, перебивающая мои мысли и вызывающая звон в ушах. В моём левом ухе, наиболее пострадавшем, этот звон практически мгновенно нарастает до боли. Фрейя, должно быть, замечает, что я вздрагиваю, потому что она кладёт ладонь на мою шею и нежно потирает. Некоторым людям может показаться странным то, как моя семья не смущается телесного контакта, но мы все такие, и это логично, поскольку половина из нас воспитывала другую половину. Фрейя как вторая мама — она поглаживала меня по спине, пока меня тошнило, и вытирала мой зад перед надеванием чистого подгузника, пожалуй, так же часто, как моя родная мать.

Телефон вибрирует сообщением от неё. «Мы можем уйти. Эйден забывает, как болезненно для тебя громкое окружение. Ты же знаешь, он просто любит тебя и хочет, чтобы ты был вовлечён во всё, но иногда он бывает засранцем».

Я подавляю беззвучный смешок, отвечая: «Всё в порядке. Мне нравится наблюдать за Уиллой. Просто потом у меня будет кошмарная головная боль».

Руки Фрейи замирают на моей шее, затем возобновляют движение после того, как она печатает: «Она тебе прям *нравится*?»

Вздохнув, я качаю головой. «Я сказал, что мне нравится наблюдать за ней. Она хороша. Вот и всё, Фрей».

По итогам первой половины матча КУЛА лидирует со счетом 4:1, но через двадцать минут после начала второго тайма УЮК умудрились забить три гола мимо нашего вратаря, которой надо бы проверить глаза у окулиста. Две команды теперь идут вровень, а так быть не должно. КУЛА объективно лучше.

К этому моменту Прежний Райдер тараторил бы без остановки. До потери слуха это было единственным временем, когда я становился таким же болтливым, как мои братья и сёстры. Стоя перед телевизором и смотря матчи Премьер-Лиги. Вопя, подбадривая и корректируя на множестве матчей, в которых участвовали мои братья и сёстры. Я видел поле, я понимал игру, и без проблем орал об этом.

Защитники команды Уиллы постоянно уходят из позиции обороны ворот. Вратарь тоже слишком отдаляется от ворот. Чёртову игроку средней линии в команде Уиллы нужно постараться и дольше удерживать мяч. Но вот в адрес Уиллы мне сказать нечего. Ни единой поправки. Она безупречна в плане техники. Она в прекрасной форме. Она находит идеальный баланс между удерживанием и передачей мяча. Она универсальный игрок, владеет множеством приёмов, чтобы защитники спотыкались об неё. Она шестьдесят пять минут носилась по полю, и до сих пор не демонстриует утомления.

Время так и летит, пока я наблюдаю за ней; остаётся всего несколько минут отведённого времени. Уилла не просто талантливый игрок; она такая спортсменка, какие бывают раз в поколение. Если кому и место на профессиональном поле, так это ей. Мою грудь сдавливает странное ощущение гордости, которое я немедленно отбрасываю. Уилла не моя, чтобы я ей гордился. Она мне даже не друг. Но она та, за кого я могу болеть, даже если она выбешивает меня до безумия.

Как раз когда я подвожу итог своим мыслям с этим аккуратным заключением, Уилла проворачивает офигенный приём, обходит защитника, пасует товарищу по команде, в которой я ранее узнал её соседку по комнате, Руни. Руни передаёт мяч обратно ей, и Уилла с одного касания забивает в верхний угол ворот. Она вывела команду в лидеры меньше чем за минуту до истечения времени.

Я инстинктивно вскакиваю на ноги, хлопая вместе со всеми фанатами КУЛА. Не подумав, я поднимаю ладони, сую пальцы в рот и испускаю долгий, пронзительный, торжествующий свист, который ошарашивает Фрейю и Эйдена. Я чувствую на себе их взгляды, но не смотрю на них. Я смотрю на Уиллу на поле и отказываю даже начинать анализировать то, что я только что сделал.

Уилла прыгает в объятия товарищей по команде, которые дёргают её за косички и шлёпают по заднице. Она широко улыбается, пока они несут её по полю на руках. Когда они опускают её в центре, Уилла поворачивается к стадиону, положив руки на бёдра, и пробегается взглядом по стадиону, будто что-то ищет. Я не могу понять, нашла ли она искомое прежде, чем она поворачивается обратно к полю.

Между моими рёбрами зарождается странное ощущение. Моя грудь сжалась, горит, скручивается узлами. Я смотрю на Уиллу Саттер, занозу в моей заднице, которая по шкале ярости разгоняется с нуля до 90, которая сшибает с меня бейсболку и хмурится так, будто хмурые гримасы — это её специализация вместо футбола. Я на её матче, моя грудная клетка сжимается, а сердце шепчет о страшных, нежеланных чувствах. Я поворачиваюсь к Фрейе и печатаю: «Можем мы свалить отсюда? У меня назревает мигрень».

Фрейя кивает, тщетно пытаясь скрыть улыбку.

— Мигрень, говоришь?

Я игнорирую её не слишком деликатный намёк и закидываю руку на её плечо. Как раз когда мы покидаем стадион, ревущий сигнал оповещает о конце матча.