Только когда мы вдвоем

Глава 6. Райдер

Плейлист: The Guggenheim Grotto — The Universe is Laughing

Тычок в плечо заставляет меня поднять взгляд со своего сиденья в переднем ряду лекционной аудитории. Уилла окидывает меня осторожным и изучающим хмурым взглядом, усаживаясь рядом со мной, на сей раз справа от меня. Я чувствую, как напрягаюсь, когда она открывает тетрадь, и её рука непреднамеренно задевает мою. Зажмурившись, я втягиваю глубокий вдох, чтобы успокоиться нахер, но это делает ситуацию лишь хуже.

До моего носа доносится лёгкий запах. Цитрус и солнцезащитный крем, а также отголоски цветов. Может, розы? Именно такой аромат витал в её квартире, пока его не перебил аппетитный запах того, что она готовила. Я осторожно снова вдыхаю. От неё пахнет летом, прогулкой по полю диких цветов. Я могу идеально вообразить это — Уилла зубами разрывает мякоть калифорнийского апельсина, обмазавшись кремом с SPF, который ничуть не спасает от веснушек, усыпающих её нос. В её дикие кудри вставлен бутон розы.

Аромат как-то влияет на мои медиаторы дофамина. Я на удивление спокоен и доволен. Если бы я вообще говорил, в данный момент сказал бы «Аааах».

Мои глаза до сих пор закрыты, разум успокоился, но я чувствую, что Уилла смотрит на меня. Я слишком труслив, чтобы взглянуть ей в глаза. Я знаю, что если посмотрю в ответ, то в отличие от наших предыдущих раундов в гляделки, этот заставит моё сердце совершить кульбит, совсем как во время её игры.

Уилла похлопывает меня по руке, затем я слышу:

— Райдер?

Мои глаза распахиваются, и я дёргаюсь с такой силой, что ударяюсь коленом о стол. Голос Уиллы… я впервые его услышал. Мой пульс учащается втрое, грохочет по моему телу. Прилив жара распаляет грудь, затем затапливает щеки.

Её голос — жидкий бархат, чистый солнечный свет. Он плавный, низкий и мягкий. Это самый отчётливый звук, что я слышал с тех пор, как очнулся тогда в больнице. Это кажется эпично несправедливым. Почему? Почему Уилле приспичило сесть с моего хорошего бока, почему её голос попадает в тот крохотный диапазон звуковых частот, что я до сих пор улавливаю?

Ну почему именно она?

Когда наши взгляды наконец-то встречаются, её глаза блестят от любопытства. Она легонько постукивает одним пальцем по моему правому плечу.

— Этим ты лучше слышишь, да?

Я слышу тональность её голоса, но не могу разобрать все слова. К счастью, она всё равно говорит медленно, и я наблюдаю за её полными губами. Этими мягкими, как будто слегка надутыми губами.

Проклятье.

Я киваю.

Она медленно наклоняется ближе, опираясь локтем на мой стол. Наши предплечья прижимаются друг к другу, пока она смотрит на мой рот, затем снова в глаза.

— Тогда почему ты не говоришь, Райдер? Если можешь немножко слышать? Почему ты не пользуешься слуховым аппаратом?

Мои челюсти сжимаются, и я отстраняюсь. Достав телефон из кармана, я печатаю: «Слуховой аппарат — это не панацея. Говорить с ним не так-то просто».

Я наблюдаю, как она открывает сообщение и хмурится. Она медлит, долго глядя на слова, затем печатает. «Панацея. Чёрт, Бугай, это словарный запас, достойный книжного магазина».

Я поднимаю взгляд. Уилла мягко улыбается. Она даёт мне путь к отступлению, не заставляя объясняться.

Если бы я не думал, что это приведёт к мировой катастрофе, я бы обнял её за это. Вместо этого я печатаю ответ: «Достойный книжного магазина?»

Уилла кивает.

— Летняя подработка. Работала в книжном магазине. Невольно узнаёшь мудрёные слова.

«Любимая книга?» — печатаю я.

Она тяжело вздыхает. «Не знаю, с чего начать. Их слишком много».

«Выбери одну».

Она пихает меня.

— Раскомандовался.

Я усмехаюсь.

Уилла постукивает пальцами по губам. Наблюдая за ней, я ловлю себя на странной мысли о том, как приятно было бы поймать зубами эту её полную нижнюю губу. Чёрт. Плохое направление мыслей. Мне надо перепихнуться. Я грежу наяву о пышноволосой занозе в моей заднице.

Мой телефон вибрирует. «Джейн Эйр».

Я морщу нос и печатаю: «Рочестер такой мудак».

«Он байроновский герой, — отвечает Уилла. — Терзаемый, меланхоличный, интенсивно сексуальный. В этом плане он занимает почётное второе место после Дарси. Но настоящая звезда всё равно Джейн. Она сильная и беззастенчиво независимая».

Её ответ вызывает у меня улыбку и то странное ощущение в грудной клетке, совсем как в тот момент, когда Уилла забила гол, и я смотрел, как её глаза вспыхивают подобно солнцу. От этого ощущения у меня голова пошла кругом, а нутро скрутило нервозностью.

— Райдер.

Я не могу подавить дрожь, когда слышу, как она опять зовёт меня по имени.

Её голова склонена набок. С её пушистыми неукротимыми волосами и широко посаженными карими глазами, в которых отражается тёплое освещение лекционной аудитории, она выглядит юной и невинной. Это до тех пор, пока она не прикусывает зубами краешек своих припухлых губ.

Я быстро приподнимаю плечи.

«Что?» — спрашиваю я одними губами.

Уилла наклоняется ближе и тычет пальцем в мою грудь. Я вздрагиваю, переводя хмурый взгляд от своего тела к её руке. Её знакомая хмурая гримаса вернулась. Когда она снова тычет меня, на сей раз я отпихиваю её ладонь.

— Когда ты планировал признаться, что приходил на мою игру?

Я открываю рот, затем закрываю обратно, поворачиваясь к телефону. «А что такого? Мне просто было интересно, из-за чего вся шумиха».

Её лицо застывает, когда она читает моё сообщение. Подняв свой телефон, она печатает: «И каков вердикт?»

Мои пальцы замирают над клавиатурой. Мне стоит пресечь всё прямо сейчас. Сказать что-нибудь бесцветное и незаинтересованное, непохожее на наши обычные перепалки. Но вместо этого мои пальцы набирают: «Сойдёт».

Улыбка озаряет её профиль прежде, чем она спохватывается. Она быстро печатает, затем убирает телефон, поскольку Эйден начинает лекцию.

Мой телефон вибрирует. «Засранец-лесоруб. Я видела твою клетчатую фланель за три километра. Спасибо, что пришёл».

На протяжении остальной лекции я старательно игнорирую её; наше внимание устремлено вперёд, пока мы старательно записываем то, что объясняет Эйден. Сложно сосредоточиться, думая о звучании её голоса и о том, как прозвучало её имя. Я не раз прикусываю щёку изнутри, щипаю свою кожу. Что угодно, чтобы вернуть себе собранность. Тратить мысли на Уиллу, на наши диалоги и словесные перепалки, уделять ей внимание и одаривать завуалированными комплиментами — это играть с огнём.

Но может быть, в этот раз можно обжечься, ибо оно того стоит.

Мои руки дрожат. Я ещё раз перемешиваю фрикадельки, затем бросаю макароны в масло с петрушкой. Моё сердце ухнуло куда-то в живот, колотится там и портит мой аппетит. Мне повезет, если я не блевану в тот же момент, когда Уилла войдёт в двери.

Ужинать и параллельно готовиться к экзамену стало своего рода привычкой. Часто я прихожу сразу после того, как Уилла выходит из душа после тренировки. Она всегда умирает с голода, так что суёт в рот протеиновый батончик, пока соображает что-то на скорую руку. Несколько раз я помогал ей с подготовкой продуктов, но мы при этом так сильно пререкались, что она отправляла меня сервировать стол. Она готовила каждый раз, и на прошлой неделе мамин голос начал читать нотации в моей голове, спрашивая, куда подевался её сын-феминист, и не стыдно ли ему позволять студентке-спортсменке дважды в неделю кормить его ленивую задницу.

Так что в прошлый раз я предложил сам приготовить ужин и встретиться у меня, и Уилла согласилась.

Я нервничаю из-за того, что она придёт в гости. Я нервничаю из-за перспективы принимать у себя женщину и кормить её, чего никогда не случалось. Ибо девочки, с которыми я встречался и приглашал в гости в старших классах, именно этим и были — девочками. Те несколько, с которыми я без обязательств переспал в колледже, от них практически не отличались.

Но Уилла? Уилла — зубодробительная, огнедышащая, поднимающая шумиху женщина.

Это не единственная причина, по которой я напряжён. Пожалуй, даже не главная причина. Я реально трясусь, потому что сделал кое-что то ли глупое, то ли гениальное… я пока не уверен. Я сходил к отоларингологу и скорректировал настройки слухового аппарата. Я отказываюсь носить его на почти полностью оглохшем ухе. Оно до сих пор улавливает лишь резкие звуки, визги с эхом и усиливает ощущение звона. Но настроить слуховой аппарат для более здорового уха оказалось стоящей идеей. Отоларинголог подчеркнул, что это финальное испытание слухового аппарата. После этого мне придётся либо продолжать носить его, либо отказаться совсем.

Мои волосы распущены и, к счастью, склонны спадать как раз на ту сторону, прикрывая правое ухо и надетый на него слуховой аппарат.

Входит Такер, один из моих соседей по комнате.

— Пахнет здорово.

Когда он наклоняется через меня и пытается сунуть палец во фрикадельки, я отпихиваю его руку.

— Иисусе, Рай. Уж поесть мужику нельзя?

Такер с меня ростом, и ещё более мускулистый. У него тёмная сияющая кожа и афро-копна, которую он хочет отрастить ещё больше. Ему нравится вешать людям лапшу на уши, когда они спрашивают, как он может отбивать мяч головой «с такими-то волосами», хотя он явно на это способен. Одна из многих причин, по которым мы так хорошо ладим — это то, что мы оба наслаждаемся троллингом невежественных людей.

Мы также вместе учились в старших классах и коллективно охренели, когда нас обоих приняли в КУЛА и записали в футбольную команду. Мы были соседями по комнате, уже заселились в общагу для спортсменов, когда во время летних тренировок у меня всё покатилось псу под хвост, и я покинул команду, Такер настоял, чтобы мы продолжили жить вместе. Мы сняли квартиру прямо возле кампуса и с тех пор не переставали быть соседями.

Следующим заходит Бекс — он почёсывает живот, после чего суёт руку в штаны, чтобы поправить себя. Он чудак, которого я встретил на общеобразовательном курсе гуманитарных наук для первокурсников. Он странный и забавный, и на его фоне я со своим ростом метр девяносто выгляжу заморышем. Когда он не играет в любой вид спорта за КУЛА, этот зверюга с удовольствием играет в любительский волейбол. А ещё он неопрятен, как можно догадаться по почёсыванию паха, особенно когда после этого он лезет к еде.

Я поднимаю руку в знак того, что ему нужно остановиться.

— Что? — спрашивает он.

Я показываю пальцем на его пах, на его руку, затем добавляю красочное выражение, которое, как он уже знает, означает «Убирайся отсюда нахер».

Бекс стонет.

— Но так вкусно пахнет.

Я делаю шугающий жест, затем толкаю Бекса и шутливо пинаю его под задницу, когда он отказывается покидать кухню. Они с Такером оба плюхаются на диван, занимающий дальнюю часть совмещенной гостиной и столовой в нашем арендованном доме. Я дважды хлопаю в ладоши, привлекая их внимание. «Убирайтесь», — произношу я одними губами.

— О нет, чёрт возьми, — Такер закидывает ноги на журнальный столик. — Я стопроцентно остаюсь ради этого.

Я качаю головой, достаю телефон и печатаю: «Нет, не остаёшься. Выметайтесь. Она вот-вот придёт».

Бекс смотрит на свой телефон и проводит по экрану, чтобы присоединиться к разговору. «Ясен пень. Мы поэтому и пришли. Готов поспорить, она чертовски горячая. Ставлю 25 баксов, что у неё попка-орех. Слабость Райдера — женщины, у которых есть задница».

Такер фыркает. «Ставлю 25 баксов, что нашего мальчика Райдера подстрелил купидон. Для *нас* он никогда не готовит домашние фрикадельки Мамы Бергман».

Смех Такера быстро превращается в вопль боли, когда я ожесточённо скручиваю его сосок. Затем я поднимаю мяч для сокса, принадлежащий Бексу, и очень метко швыряю в его яйца, заслужив тем самым его стон.

Все звуки прекращаются, когда наше внимание привлекает стук в дверь.

— Я открою! — орёт Такер, пролетая мимо меня и отталкивая меня с дороги.

В моём горле зарождается сдавленное рычание, когда я настигаю Такера как раз вовремя, чтобы оттолкнуть и не дать повернуть ручку.

Когда я открываю дверь, приветствие получается не таким гостеприимным, как я надеялся. Глаза Уиллы раскрываются шире, пока она обозревает сцену. Бекс всё ещё катается на диване, держась за пах. Такер поднимается с пола у стены, куда я его оттолкнул.

Уилла закусывает губы и склоняет голову на бок. Её волосы влажные и собраны в тугую гульку. Я вижу лишь её большие карие глаза, в которых танцует веселье, да блеск её скул.

— Судя по звукам, внутри происходила битва гладиаторов.

Я пожимаю плечами, подавляя улыбку. Её голос звучит ещё лучше, чем я надеялся. Я чувствую его медовую теплоту в своём нутре, как и хрипловатые нотки, наверняка вызванные криками и тренировками. От этого в мозг пробирается грязная мыслишка. А что ещё заставит её охрипнуть и запыхаться? Мой член привстаёт, и в джинсах становится тесно. Я прочищаю горло, когда щёки теплеют от смущения.

Быстрое воспоминание о том, как я застал Бекса срущим, производит нужный эффект. Мои джинсы снова становятся комфортными, и я взмахом руки приглашаю Уиллу войти.

Как только она оказывается внутри, мне приходится протиснуться мимо Уиллы, чтобы запереть дверь, и наши тела сближаются. Она улыбается мне снизу вверх и делает глубокий вдох.

Наши глаза встречаются. Я осторожно достаю телефон, разблокировав экран, и печатаю: «Надеюсь, ты вдыхаешь запах шведских фрикаделек, а не меня, солнце».

Её глаза раскрываются шире, когда она читает это, затем тычет меня пальцем в живот.

— Я не солнце.

Я издаю фыркающий смешок, который состоит лишь из воздуха. Это обращение просто вырвалось само собой. Это всё цвет её глаз в те редкие моменты, когда она не в ярости; звук её голоса в моём ухе. Но я не могу сказать ей об этом.

«Слышала такое слово, как сарказм, Саттер?» — печатаю я.

Она читает сообщение, и её глаза темнеют от раздражения; радужки из насыщенного кофейно-карего становятся убийственно медными. Вызывать у неё реакцию — безумно весело.

Я стукаю её пальцем по носу. Она отпихивает мою руку, затем толкает меня. Я даже не пошатываюсь, что заставляет её нахмуриться ещё сильнее. Я стараюсь скрыть улыбку, но терплю провал. Её так легко провоцировать.

Взяв Уиллу за локоть, я веду её прямиком к столу, выдвигаю стул, забираю её сумку с плеча и ставлю на столешницу. Затем легонько похлопываю по сиденью. «Садись. Устраивайся поудобнее».

Она плюхается, но её лицо всё ещё хмуро напряжено.

Оба парня оправились достаточно, чтобы как шёлковые занять свои места за столом. Я кошусь на них, затем пишу в телефоне: «Поздоровайтесь, а потом сгиньте».

Они оба читают с экранов телефонов, затем послушно встают.

— Привет, — говорит Бекс. — Я высокий, темнокожий и привлекательный сосед по комнате…

Такер делает фейспалм.

— Вообще-то это моё описание. Такер Веллингтон к твоим услугам, а это Бекс. Сделай мне одолжение — не пожимай ему руку.

Уилла снова закусывает губу, включая ноутбук и переводя взгляд между ними. Что-то странное происходит с моим нутром, когда я замечаю, что она удостаивает их лишь беглым взглядом. Я достаточно уверен в своей мужественности, чтобы признать: обоих моих соседей по комнате нельзя назвать уродами. По стандартам некоторых сумасшедших женщин они могут даже считаться привлекательными. Но Уилле, похоже, всё равно.

— Привет, — наконец, отвечает она. — Уилла Саттер. Приятно познакомиться.

Когда я награждаю их очередным убийственным взглядом, парни наконец-то сматываются. Пятясь позади Уиллы, Бекс непристойно двигает бёдрами, а Такер показывает обе ладони. «Десять из десяти», — произносит он одними губами.

Я отмахиваюсь от них и тоже одними губами говорю: «Валите!»

Я думал, голос Уиллы — это лучшее, что я слышал, но она опять доказывает мою неправоту. Её смех звучит в моём ухе как музыка ветра. Впервые за годы мне хочется рассмеяться вместе с ней.

В какой-то момент мне надо было задуматься о мутной этичности ситуации, где я говорю кому-то, что глухой, а потом забываю упомянуть, что скорректировал свой слух, пусть даже частично и временно.

Я не хочу, чтобы Уилла знала про мой слуховой аппарат, потому что не хочу, чтобы кто-то знал, что я до сих пор учусь, как снова слышать и говорить. Потому что я знаю, что идёт дальше. Давление. Давление, чтобы я вернулся к слуховому восприятию и работе с логопедом; давление, чтобы я начал пользоваться своим голосом. И пока что это не работало. Не бывать этому. По крайней мере, пока что.

Но сейчас я чувствую себя виноватым, ибо до сих пор не осознавал (из-за своего дерьмового слуха), что Уилла постоянно разговаривает сама с собой. И я практически уверена, что многое из этого не предназначается для меня.

— Засранец лесоруб, — ворчит она. — Загнобил очередную мою идею, на которую я потратила… ох, ну всего-то несколько часов, — она понижает голос, изображая то, как она, видимо, представляет мой голос. Это звучит ворчливо и кисло. — Ха. Какая дурацкая идея, Уилла. Мы не можем предложить скользящий график выплат. Это что, коммунистическая Россия? Женщина с крохотным мозгом.

Я открываю рот, собираясь защитить себя, но потом вспоминаю — это выдаст, что я её подслушивал. У неё есть полное право сердиться, и как бы мне ни нравилось ерошить перышки Уиллы, я не уверен, что готов увидеть её в таком гневе.

Я аккуратно печатаю ответ, основываясь на том, где мы остановились в диалоге. «Как тебе такое: мы возьмём твою концепцию финансово доступного бизнеса, но вместо скользящего графика предложим бартерные услуги, например, совместный маркетинг. Тогда, возможно, мы сможем делать спонсорскую рекламу готовых к сотрудничеству брендов в обмен на предоставление их продукции, которую мы можем дарить людям в затруднительном положении. Как тебе такое?»

Уилла хмурится, её пальцы летают над клавишами. «Ты серьёзно? Ты реально рассматриваешь компромисс?»

Я хмурюсь, печатая в ответ. «Это распространено. Пара мест, в которых я раньше покупал экипировку, разрешают такое».

Она постукивает по столу, и я поднимаю на неё взгляд.

— Где ты покупал экипировку, Лесоруб? Высекая чёрные бриллианты. Поднимаясь на горные вершины. Борясь с медведями гризли, — она хлопает ресницами.

Моё чувство вины из-за слухового аппарата быстро рассеивается от её подзуживания.

«Это в основном были кугуары», — пишу я.

Это вызывает у неё усмешку.

«Штат Вашингтон, где я вырос, — я колеблюсь, и мои пальцы зависают над клавишами, но в итоге я сдаюсь. — После выпуска я хочу управлять своим магазином по такому принципу. Предлагать аренду и продажу, закупать доступную экипировку. Может, научусь быть гидом по пешим походам и каякингу для таких людей, как я».

Уилла улыбается широко и искренне.

— Это круто, Бергман.

Я пожимаю плечами. Не сравнится с карьерой профессионального футболиста, но это и так было моим планом после завершения карьеры, не считая упора на людей с ограниченными возможностями — это прибавилось недавно. Просто пришлось пропустить несколько десятков лет и быстрее перейти к этому плану.

«Ты хочешь играть?» — печатаю я.

Она кивает.

— Столько, сколько позволят мне мои старые косточки.

«Уверен, так и будет», — пишу я в ответ.

Поразительно, но мне не больно желать ей успеха на пути, который я сам хотел пройти. Уилла трудолюбивая, безжалостно решительная и одарённая спортсменка. Я могу лишь порадоваться за неё.

Уилла опирается руками на стол, подпирает щёку рукой. Она медленно моргает, обретая сходство с совой, и зевает.

— Итак, матушка-природа, да, Бугай…

Я немедленно пишу ей. «Бугай?»

Она пожимает плечами.

— Ты как держатель для бумажных полотенец. Мускулистый. Во фланелевой рубахе. Бугай. Так с чего вдруг тяга к природе? Родом из активной семьи, любящей досуг на свежем воздухе?

К счастью, моя борода скрывает румянец, вызванный её завуалированным комплиментом.

Я киваю. Это не ложь, всего лишь частичная правда. Моя семья — стереотипные выходцы с Тихоокеанского Северозапада, любящие природу. Просто я не готов делиться тем фактом, что мои планы на период после профессионального спорта вдруг стали моей основной карьерой.

Уилла снова зевает. Я бросаю взгляд на часы и вижу, что стрелки уже перевалили за одиннадцать. Должно быть, она совсем вымоталась.

— Мне пора, — сонно бормочет она.

Я киваю в знак согласия. Вставая, она покачивается. Я вылетаю из-за стола и обвиваю рукой за талию, чтобы поддержать.

Иисусе.

Ну типа, я видел Уиллу в форме на игре. Я в целом знаю, что она сильная и потянутая, но ощутив этот железный пресс под толстовкой и узкую талию, я едва не лишаюсь возможности дышать.

Я выуживаю телефон и пишу сообщение. «Уже поздно. Я провожу тебя до дома».

— Нет, — ноет она, задирая голову, чтобы я мог читать по губам. — Я слишком сонная.

Я шумно вздыхаю и печатаю: «Я понесу тебя на закорках, солнце».

Она качает головой.

— Это плохая идея.

«Почему?» — спрашиваю я на языке жестов, но она не отвечает.

Она медленно выходит из моих объятий и, шатаясь, идёт к дивану.

— Я просто немножко вздремну здесь, а потом пойду домой, когда солнце взойдёт. Когда я не буду такой…

Думаю, я упускаю слово «уставшей», которое она мямлит, падая на подушки.

Дёрнув себя за волосы, я топаю в её сторону. Прежде чем я успеваю напечатать сообщение, её глаза закрываются. К тому моменту, когда я присел на корточки у дивана, она уже храпит.

Я не оставлю её тут, вдруг Такер или Бекс выйдут сюда полусонные и натворят глупостей — например, лягут рядом. Я аккуратно подхватываю Уиллу на руки и несу в свою комнату. Я укладываю её на свою кровать, ставлю будильник на 06:30 и кладу телефон на подушку у её головы. Полагаю, это даст ей достаточно времени до первой пары в кампусе, которая начинается в восемь утра. К счастью, я до брезгливости опрятен и поменял постельное белье буквально вчера, так что в моей комнате всё чисто и прибрано. Ей должно хорошо спаться.

Сделав последние несколько дел и заперев дверь на ночь, я ставлю будильник на шесть. Плюхнувшись на диван и накрывшись одеялом, я стараюсь не думать о том, что Уилла Саттер спит в моей постели.

Мне требуется очень много времени, чтобы заснуть.