Том 1. Стихотворения

Как жизни общие призывы,

Как увлеченья суеты,

Понятны вам страстей порывы

И обаяния мечты;

Понятны вам все дуновенья,

Которым в море бытия

Послушна наша ладия:

Вам приношу я песнопенья,

Где отразилась жизнь моя:

Исполнена тоски глубокой,

Противоречий, слепоты,

И между тем любви высокой,

Любви, добра и красоты.

Счастливый сын уединенья,

Где сердца ветреные сны

И мысли праздные стремленья

Разумно мной усыплены;

Где, другу мира и свободы,

Ни до фортуны, ни до моды,

Ни до молвы мне нужды нет;

Где я простил безумству, злобе

И позабыл, как бы во гробе,

Но добровольно шумный свет:

Еще, порою, покидаю

Я Лету созданную мной,

И степи мира облетаю

С тоскою жаркой и живой:

Ищу я вас, гляжу, что с вами?

Куда вы брошены судьбами,

Вы озарявшие меня

И дружбы кроткими лучами,

И светом высшего огня?

Что вам дарует провиденье?

Чем испытует небо вас?

И возношу молящий глас:

Да длится ваше упоенье,

Да скоро минет скорбный час!

 Звезда разрозненной плеяды!

Так из глуши моей стремлю

Я к вам заботливые взгляды,

Вам высшей благости молю;

От вас отвлечь судьбы суровой

Удары грозные хочу,

Хотя вам прозою почтовой

Лениво дань мою плачу.

Век шествует путем своим железным;¹

В сердцах корысть, и общая мечта

Час от часу насущным и полезным

Отчетливей, бесстыдней занята.

Исчезнули при свете просвещенья

Поэзии ребяческие сны,

И не о ней хлопочут поколенья,

Промышленным заботам преданы.

Для ликующей свободы

Вновь Эллада ожила,

Собрала свои народы

И столицы подняла:

В ней опять цветут науки,

Носит понт торговли груз,

Но не слышны лиры звуки

В первобытном рае муз!

Блестит зима дряхлеющего мира,

Блестит! Суров и бледен человек;²

Но зелены в отечестве Омира

Холмы, леса, брега лазурных рек;

Цветет Парнас: пред ним, как в оны годы,

Кастальский ключ живой струею бьет:

Нежданный сын последних сил природы –

Возник поэт: идет он и поет:

Воспевает, простодушной,

Он любовь и красоту,

И науки, им ослушной,

Пустоту и суету:

Мимолетные страданья

Легкомыслием целя,

Лучше, смертный, в дни незнанья

Радость чувствует земля.

Поклонникам Урании холодной

Поет, увы! он благодать страстей:

Как пажити Эол бурнопогодной,

Плодотворят они сердца людей;

Живительным дыханием развита,

Фантазия подъемлется от них,

Как некогда возникла Афродита

Из пенистой пучины вод морских.

И зачем не предадимся

Снам улыбчивым своим?

Жарким сердцем покоримся

Думам хладным, а не им!

Верьте сладким убежденьяж

Вас ласкающих очес

И отрадным откровеньям

Сострадательных небес!

Суровый смех ему ответом; персты

Он на струнах своих остановил,

Сомкнул уста вещать полуотверсты,

Но гордые главы не преклонил:

Стопы свои он в мыслях направляет

В немую глушь, в безлюдный край; но свет

Уж праздного вертепа не являет

И на земле уединенья нет!

Человеку непокорно

Море синее одно:

И свободно, и просторно,

И приветливо оно;

И лица не изменило

С дня, в который Аполлон

Поднял вечное светило

В первый раз на небосклон.

Оно шумит перед скалой Левкада,

На ней певец, мятежной думы полн,

Стоит… в очах блеснула вдруг отрада:

Сия скала… тень Сафо!.. голос волн…

Где погребла любовница Фаона

Отверженной любви несчастный жар,

Там погребет питомец Аполлона

Свои мечты, свой бесполезный дар!

И попрежнему блистает

Хладной роскошию свет:

Серебрит и позлащает

Свой безжизненный скелет;

Но в смущение приводит

Человека вал морской,

И от шумных вод отходит

Он с тоскующей душой!

Предрассудок! он обломок

Давней правды. Храм упал;

А руин его, потомок

Языка не разгадал.

Гонит в нем наш век надменной,

Не узнав его лица,

Нашей правды современной

Дряхлолетнего отца.

Воздержи младую силу!

Дней его не возмущай;

Но пристойную могилу,

Как уснет он, предку дай.

Она улыбкою своей

Поэта в жертвы пригласила,

Но не любовь, ответом ей,

Взор ясный думой осенила.

Нет, это был сей легкий сон,

Сей тонкий сон воображенья,

Что посылает Аполлон

Не для любви, для вдохновенья.

Пока человек естества не пытал

  Горнилом, весами и мерой;

Но детски вещаньям природы внимал,

  Ловил ее знаменья с верой;

Покуда природу любил он, она

  Любовью ему отвечала:

О нем дружелюбной заботы полна,

  Язык для него обретала.

Почуя беду над его головой,

  Вран каркал ему в опасенье,

И замысла, в пору смирясь пред судьбой,

  Воздерживал он дерзновенье.

На путь ему выбежав из лесу волк,

  Крутясь и подъемля щетину,

Победу пророчил, и смело свой полк

  Бросал он на вражью дружину.

Чета голубиная вея над ним,

  Блаженство любви прорицала:

В пустыне безлюдной он не был одним,

  Нечуждая жизнь в ней дышала.

Но чувство презрев, он доверил уму;

  Вдался в суету изысканий…

И сердце природы закрылось ему

  И нет на земле прорицаний.

Всегда и в пурпуре и злате,

В красе негаснущих страстей,

Ты не вздыхаешь об утрате

Какой-то младости твоей.

И юных Граций ты прелестней!

И твой закат пышней, чем день!

Ты сладострастней, ты телесней

Живых, блистательная тень!

Увы! Творец непервых сил!

На двух статейках утомил

Ты кой-какое дарованье!

Лишенный творческой мечты,

Уже, в жару нездравом, ты

Коверкать стал правописанье!

Неаполь¹, возмутил рыбарь²,

И, власть прияв, как мудрый царь,

Двенадцать дней он градом правил;

Но что же? – непривычный ум,

Устав от венценосных дум,

Его в тринадцатый оставил!

Я из племени духов,

Но не житель Эмпирея,

И едва до облаков,

Возлетев, паду слабея.

Как мне быть? я мал и плох;

Знаю: рай за их волнами,

И ношусь, крылатый вздох,

Меж землей и небесами.

Блещет солнце: радость мне!

С животворными лучами

Я играю в вышине

И веселыми крылами

Ластюсь к ним как облачко;

Пью счастливо воздух тонкой:

Мне свободно, мне легко,

И пою я птицей звонкой.

Но ненастье заревет

И до облак, свод небесный

Омрачивших, вознесет

Прах земной и лист древесный:

Бедный дух! ничтожный дух!

Дуновенье роковое

Вьет, крутит меня как пух,

Мчит под небо громовое.

Бури грохот, бури свист!

Вихорь хладный! вихорь жгучий!

Бьет меня древесный лист,

Удушает прах летучий!

Обращусь-ли к небесам,

Оглянуся-ли на землю:

Грозно, черно тут и там;

Вопль унылый я подъемлю.

Смутно слышу я порой

Клич враждующих народов,

Поселян беспечных вой

Под грозой их переходов,

Гром войны и крик страстей,

Плач недужного младенца…

Слезы льются из очей:

Жаль земного поселенца!

Изнывающий тоской,

Я мечусь в полях небесных

Надо мной и подо мной

Беспредельных – скорби тесных!

В тучу кроюсь я, и в ней

Мчуся, чужд земного края,

Страшный глас людских скорбей

Гласом бури заглушая.

Мир я вижу как во мгле;

Арф небесных отголосок

Слабо слышу… На земле

Оживил я недоносок.

Отбыл он без бытия;

Роковая скоротечность!

В тягость роскошь мне твоя,

О бессмысленная вечность!

Облокотясь перед медью, образ его отражавшей,

    Дланью слегка приподняв кудри златые чела.

Юный красавец сидел горделиво задумчив и, смехом

  Горьким смеясь, на него мужи казали перстом;

Девы, тайно любуясь челом благородно-открытым,

  Нехотя взор отводя, хмурили брови свои.

Он же и глух был, и слеп; он не в меди глядясь, а в грядущем.

    Думал: к лицу ли ему будет лавровый венок?

Красного лета отрава, муха досадная, что ты

  Вьешься терзая меня, льнешь то к лицу, то к перстам?

Кто одарил тебя жалом, властным прервать самовольно

  Мощно-крылатую мысль, жаркой любви поцелуй?

Ты из мечтателя мирного, нег европейских питомца,

  Дикого скифа творишь, жадного смерти врага.

Тщетно, меж бурною жизнью и хладною смертью, философ,

Хочешь ты пристань найти, имя даешь ей: покой.

Нам, из ничтожества вызванным творчества словом тревожным,

Жизнь для волненья дана: жизнь и волненье одно.

Тот, кого миновали общие смуты, заботу

Сам вымышляет себе: лиру, палитру, резец;

Мира невежда, младенец, как будто закон его чуя,

Первым стенаньем качать нудит свою колыбель!

Филида с каждою зимою,

Зимою новою своей,

Пугает большей наготою

Своих старушечьих плечей.

И, Афродита гробовая,

Подходит, словно к ложу сна,

За ризой ризу опуская,

К одру последнему она.

Полный влагой искрометной,

Зашипел ты мой бокал!

И покрыл туман приветной

Твой озябнувший кристал…

Ты не встречен братьей шумной,

Буйных оргий властелин:

Сластолюбец вольнодумной

Я сегодня пью один.

Чем душа моя богата,

Всё твое, о друг Аи!

Ныне мысль моя не сжата

И свободны сны мои;

За струею вдохновенной

Не рассеян данник твой

Бестолково оживленной,

Разногласною толпой.

Мой восторг неосторожной

Не обидит никого;

Не откроет дружбе ложной

Таин счастья моего;

Не смутит глупцов ревнивых

И торжественных невежд,

Излияньем горделивых

Иль святых моих надежд!

Вот теперь со мной беседуй,

Своенравная струя!

Упоенья проповедуй,

Иль отравы бытия;

Сердцу милые преданья

Благодатно оживи,

Или прошлые страданья

Мне на память призови!

О, бокал уединенья!

Не усилены тобой

Пошлой жизни впечатленья,

Словно чашей круговой:

Плодородней, благородней,

Дивной силой будишь ты

Откровенья преисподней,

Иль небесные мечты.

И один я пью отныне!

Не в людском шуму, пророк,

В немотствующей пустыне

Обретает свет высок!

Не в бесплодном развлеченьи

Общежительных страстей,

В одиноком упоеньи

Мгла падет с его очей!

Были бури, непогоды,

Да младые были годы!

В день ненастный, час гнетучий

Грудь подымет вздох могучий;

Вольной песнью разольется:

Скорбь-невзгода распоется!

А как век-то, век-то старой

Обручится с лютой карой;

Груз двойной с груди усталой

Уж не сбросит вздох удалой:

Не положишь ты на голос

С черной мыслью белый волос!

На что вы дни! Юдольный мир явленья

  Свои не изменит!

Все ведомы, и только повторенья

  Грядущее сулит.

Не даром ты металась и кипела,

  Развитием спеша,

Свой подвиг ты свершила прежде тела,

  Безумная душа!

И тесный круг подлунных впечатлений

  Сомкнувшая давно,

Под веяньем возвратных сновидений

  Ты дремлешь; а оно

Бессмысленно глядит, как утро встанет

  Без нужды ночь сменя;

Как в мрак ночной бесплодный вечер канет,

  Венец пустого дня!

Влага Стикса закалила

Дикой силы полноту,

И кипящего Ахилла

Бою древнему явила

Уязвимым лишь в пяту.

Обречен борьбе верховной,

Ты ли, долею своей

Равен с ним, боец духовной.

Сын купели новых дней?

Омовен ее водою,

Знай, страданью над собою

Волю полную ты дал

И одной пятой своею

Невредим ты, если ею

На живую веру стал!

Сначала мысль, воплощена

В поэму сжатую поэта,

Как дева юная, темна

Для невнимательного света;

Потом осмелившись, она

Уже увертлива, речиста,

Со всех сторон своих видна,

Как искушенная жена

В свободной прозе романиста;

Болтунья старая, затем,

Она, подъемля крик нахальной,

Плодит в полемике журнальной

Давно уж ведомое всем.

Еще как патриарх не древен я; моей

Главы не умастил таинственный елей:

Непосвященных рук бездарно возложенье!

И я даю тебе мое благословенье

Во знаменьи ином, о дева красоты!

Под этой розою главой склонись, о ты

Подобие цветов царицы ароматной,

В залог румяных дней и доли благодатной.

Толпе тревожный день приветен, но страшна

Ей ночь безмолвная. Боится в ней она

Раскованной мечты видений своевольных.

Не легкокрылых грёз, детей волшебной тьмы,

  Видений дня боимся мы,

  Людских сует, забот юдольных.

  Ощупай возмущенный мрак:

  Исчезнет, с пустотой сольется

  Тебя пугающий призрак,

И заблужденью чувств твой ужас улыбнется.

О сын Фантазии! ты благодатных Фей

Счастливый баловень, и там, в заочном мире,

Веселый семьянин, привычный гость на пире

  Неосязаемых властей:

  Мужайся, не слабей душою

  Перед заботою земною:

Ей исполинский вид дает твоя мечта;

Коснися о́блака нетрепетной рукою,

Исчезнет; а за ним опять перед тобою

Обители духо́в откроются врата.

Здравствуй, отрок сладкогласной!

Твой рассвет зарей прекрасной

Озаряет Аполлон!

Честь возникшему Пииту!

Малолетную Хариту

Ранней лирой тронул он.

С утра дней счастлив и славен,

Кто тебе, мой мальчик, равен?

Только жавронок живой,

Чуткой грудию своею,

С первым солнцем, полный всею

Наступающей весной!

Что за звуки? мимоходом,

Ты поешь перед народом,

Старец нищий и слепой!

И, как псов враждебных стая,

Чернь тебя обстала злая,

Издеваясь над тобой.

А с тобой издавна тесен

Был союз Камены песен,

И беседовал ты с ней,

Безымянной, роковою,

С дня, как в первый раз тобою

Был услышан соловей.

Бедный старец! слышу чувство

В сильной песни… Но искусство…

Старцев старее оно:

Эти радости, печали, –

Музыкальные скрыжали.

Выражают их давно!

Опрокинь же свой треножник!

Ты избранник, не художник!

Попеченья гений твой

Да отложит в здешнем мире:

Там, быть может, в горнем клире

Звучен будет голос твой!

Всё мысль, да мысль! Художник бедный слова!

О жрец ее! тебе забвенья нет;

Всё тут, да тут и человек, и свет,

И смерть, и жизнь, и правда без покрова.

Резец, орган, кисть! счастлив кто влеком

К ним чувственным, за грань их не ступая!

Есть хмель ему на празднике мирском!

Но пред тобой, как пред нагим мечом,

Мысль, острый луч! бледнеет жизнь земная.

Глубокий взор вперив на камень,

Художник Нимфу в нем прозрел

И пробежал по жилам пламень,

И к ней он сердцем полетел.

Но бесконечно вожделенной,

Уже он властвует собой:

Неторопливый, постепенной

Резец, с богини сокровенной

Кору снимает за корой.

В заботе сладостно туманной

Не час, не день, не год уйдет,

А с предугаданной, с желанной

Покров последний не падет.

Покуда страсть уразумея

Под лаской вкрадчивой резца,

Ответным взором Галатея

Не увлечет, желаньем рдея,

К победе неги мудреца.

И вот сентябрь! замедя свой восход,

 Сияньем хладным солнце блещет

И луч его в зерцале зыбком вод,

 Неверным золотом трепещет.

Седая мгла виется вкруг холмов;

 Росой затоплены равнины;

Желтеет сень кудрявая дубов

 И красен круглый лист осины;

Умолкли птиц живые голоса,

Безмолвен лес, беззвучны небеса!

И вот сентябрь! и вечер года к нам

 Подходит. На поля и горы

Уже мороз бросает по утрам

 Свои сребристые узоры:

Пробудится ненастливый Эол;

 Пред ним помчится прах летучий,

Качаяся завоет роща; дол

 Покроет лист ее падучий,

И набегут на небо облака,

И потемнев, запенится река.

Прощай, прощай, сияние небес!

 Прощай, прощай, краса природы!

Волшебного шептанья полный лес,

 Златочешуйчатые воды!

Веселый сон минутных летних нег!

 Вот эхо, в рощах обнаженных,

Секирою тревожит дровосек

 И скоро, снегом убеленных,

Своих дубров и холмов зимний вид

Застылый ток туманно отразит.

А между тем досужий селянин

 Плод годовых трудов сбирает:

Сметав в стога скошенный злак долин,

 С серпом он в поле поспешает.

Гуляет серп. На сжатых бороздах,

 Снопы стоят в копнах блестящих

Иль тянутся вдоль жнивы, на возах

 Под тяжкой ношею скрыпящих,

И хлебных скирд золотоверхий град

Подъемлется кругом крестьянских хат.

Дни сельского, святого торжества!

 Овины весело дымятся,

И цеп стучит, и с шумом жернова

 Ожившей мельницы крутятся.

Иди зима! на строги дни себе

 Припас оратай много блага:

 Отрадное тепло в его избе,

 Хлеб-соль и пенистая брага:

С семьей своей вкусит он без забот,

Своих трудов благословенный плод!

А ты, когда вступаешь в осень дней,

 Оратай жизненного поля,

И пред тобой во благостыне всей

 Является земная доля;

Когда тебе житейские бразды

 Труд бытия вознаграждая,

Готовятся подать свои плоды

 И спеет жатва дорогая,

И в зернах дум ее сбираешь ты,

Судеб людских достигнув полноты;

Ты так же ли как земледел богат?

 И ты, как он, с надеждой сеял;

И так, как он, о дальнем дне наград

 Сны позлащенные лелеял…

Любуйся же, гордись восставшим им!

 Считай свои приобретенья!..

Увы! к мечтам, страстям, трудам мирским

 Тобой скопленные презренья,

Язвительный, неотразимый стыд

Души твоей обманов и обид!

Твой день взошел, и для тебя ясна

 Вся дерзость юных легковерий;

Испытана тобою глубина

 Людских безумств и лицемерий.

Ты, некогда всех увлечений друг,

 Сочувствий пламенный искатель,

Блистательных туманов царь – и вдруг

 Бесплодных дебрей созерцатель,

Один с тоской, которой смертный стон

Едва твоей гордыней задушон.

Но если бы негодованья крик,

 Но если б вопль тоски великой

Из глубины сердечныя возник

 Вполне торжественный и дикой,

Костями бы среди своих забав

 Содроглась ветреная младость,

Играющий младенец, зарыдав,

 Игрушку б выронил, и радость

Покинула б чело его на век,

И заживо б в нем умер человек!

Зови-ж теперь на праздник честный мир!

 Спеши, хозяин тароватый!

Проси, сажай гостей своих за пир

 Затейливый, замысловатый!

Что лакомству пророчит он утех!

 Каким разнообразьем брашен

Блистает он!.. Но вкус один во всех

 И как могила людям страшен:

Садись один и тризну соверши

По радостям земным твоей души!

Какое же потом в груди твоей

 Ни водворится озаренье,

Чем дум и чувств ни разрешится в ней

 Последнее вихревращенье:

Пусть в торжестве насмешливом своем

 Ум, бесполезный сердца трепет

Угомонит, и тщетных жалоб в нем

 Удушит запоздалый лепет

И примешь ты, как лучший жизни клад,

Дар опыта, мертвящий душу хлад;

Иль отряхнув видения земли

 Порывом скорби животворной,

Ее предел завидя невдали,

 Цветущий брег за мглою черной,

Возмездий край благовестящим снам

 Доверясь чувством обновленным

И, бытия мятежным голосам

 В великом гимне примиренным,

Внимающий как арфам, коих строй

Превыспренний, не понят был тобой;

Пред промыслом оправданным ты ниц

 Падешь с признательным смиреньем,

С надеждою не видящей границ

 И утоленным разуменьем:

Знай, внутренней своей вовеки ты

 Не передать земному звуку

И легких чад житейской суеты

 Не посвятишь в свою науку:

Знай, горняя, иль дольная она

Нам на земле не для земли дана.

Вот буйственно несется ураган,

 И лес подъемлет говор шумной,

И пенится, и ходит океан,

 И в берег бьет волной безумной:

Так иногда толпы ленивый ум

 Из усыпления выводит

Глас, пошлый глас, вещатель общих дум,

 И звучный отзыв в ней находит,

Но не найдет отзыва тот глагол,

Что страстное земное перешол.

Пускай, приняв неправильный полет

 И вспять стези не обретая,

Звезда небес в бездонность утечет;

 Пусть заменит ее другая:

Не явствует земле ущерб одной,

 Не поражает ухо мира

Падения ее далекой вой,

 Равно как в высотах эфира

Ее сестры новорожденный свет

И небесам восторженный привет!

Зима идет, и тощая земля

В широких лысинах бессилья;

И радостно блиставшие поля

 Златыми класами обилья:

Со смертью жизнь, богатство с нищетой,

 Все образы годины бывшей

Сравняются под снежной пеленой,

 Однообразно их покрывшей:

Перед тобой таков отныне свет,

Но в нем тебе грядущей жатвы нет!

Благословен святое возвестивший!

Но в глубине разврата не погиб

Какой-нибудь неправедный изгиб

Сердец людских пред нами обнаживший.

Две области: сияния и тьмы

Исследовать равно стремимся мы.

 Плод яблони со древа упадает:

 Закон небес постигнул человек!

 Так в дикий смысл порока посвящает

 Нас иногда один его намек.

  Когда на играх олимпийских,

На стогнах греческих недавних городов,

Он пел, питомец муз, он пел среди валов

Народа жадного восторгов мусикийских:

В нем вера полная в сочувствие жила.

  Свободным и широким метром,

  Как жатва, зыблемая ветром,

  Его гармония текла.

Толпа вниманием окована была,

  Пока, могучим сотрясеньем

Вдруг побежденная, плескала без конца

  И струны звучные певца

  Дарила новым вдохновеньем.

  Когда на греческий амвон,

  Когда на римскую трибуну

Оратор восходил, и славословил он,

Или оплакивал народную фортуну

И устремлялися все взоры на него,

  И силой слова своего

Вития властвовал народным произволом:

  Он знал, кто он; он ведать мог,

  Какой могучий правит бог

  Его торжественным глаголом.

  Но нашей мысли торжищ нет,

  Но нашей мысли нет форума!..

  Меж нас не ведает поэт,

  Меж нас не ведает поэт,

  Высок полет его иль нет!

  Велика ль творческая дума?

  Сам судия и подсудимый,

  Скажи: твой беспокойный жар –

  Смешной недуг иль высший дар?

Реши вопрос неразрешимый

Среди безжизненного сна,

Средь гробового хлада света,

Своею ласкою поэта

Ты, рифма! радуешь одна.

Подобно голубю ковчега,

Одна ему, с родного брега,

Живую ветвь приносишь ты;

Одна с божественным порывом

Миришь его твоим отзывом

И признаешь его мечты!