Там, где Семеновский полк, в пятой роте, в домике низком,
Жил поэт Баратынский с Дельвигом, тоже поэтом.
Тихо жили они, за квартиру платили не много,
В лавочку были должны, дома обедали редко.
Часто, когда покрывалось небо осеннею тучей,
Шли они в дождик пешком, в панталонах трикотовых тонких,
Руки спрятав в карман (перчаток они не имели!),
Шли и твердили, шутя: какое в россиянах чувство!
Ничто не бессмертно, не прочно
Под вечно-изменной луной,
И всё расцветает и вянет,
Рожденное бедной землей.
И прежде нас много веселых
Любило и пить и любить:
Нехудо гулякам усопшим
Веселья бокал посвятить.
И после нас много веселых
Полюбят любовь и вино,
И в честь нам напенят бокалы,
Любившим и пившим давно.
Теперь мы доверчиво, дружно,
И тесно за чашей сидим.
О дружба, да вечно пылаем
Огнем мы бессмертным твоим!
Роченсальм, в Финляндии 1822
Князь Шаховской согнал с Парнасса
И мелодраму и журнал;
Но жаль, что только не согнал
Певца 15 класса1.
(Теперь певцы говорят сами:)4
Хотя и согнан я с Парнасса,
Всё на Песках я молодец:
Я председатель и отец
Певцов 15 класса.
Сочинил унтер-офицер Евгений
Баратынский с артелью.
Жил да был петух индейский1,
Цапле2 руку предложил,
При дворе взял чин лакейский,
И в супружество вступил.
Цапли выросли, отстали
От младенческих годов
Длинны, очень длинны стали
И глядят на куликов.
Вот пришла отцу забота
Цаплей замуж выдавать;
Он за каждой три болота
При замужстве хочет дать.
Кулики к нему летали
Из далеких, ближних мест;
Но лишь корм один клевали –
И не смотрят на невест.
Цапли вяли, цапли сохли,
И увы! скажу, вздохнув,
На болоте передохли,
Носик в перья завернув.
Наш приятель, Пушкин Лёв,
Не лишен рассудка:
И с шампанским жирный плов,
И с груздями утка –
Нам докажут лучше слов,
Что он более здоров
Силою желудка.
Федор Глинка молодец.
Псалмы сочиняет,
Его хвалит бог отец
Бог сын потакает.
Дух святой, известный льстец,
Говорит, что он певец…
Болтает, болтает.
Князь Шаликов, газетчик наш печальный,
Элегию семье своей читал,
А казачок огарок свечки сальной
В руках со трепетом держал.
Вдруг мальчик наш заплакал, запищал.
– Вот, вот с кого пример берите, дуры!
Он дочерям в восторге закричал. –
Откройся мне, о милый сын натуры,
Ах! что слезой твой осребрило взор?
А тот ему в ответ: мне хочется на двор.
В ПОНЕДЕЛЬНИК 3-ГО ДЕКАБРЯ 1828 ГОДА, СОЧИНЕННЫЕ В МОСКВЕ: КН. П. А. ВЯЗЕМСКИМ, Е. А. БАРАТЫНСКИМ, С. П. ШЕВЫРЕВЫМ, Н. Ф. ПАВЛОВЫМ и И. В. КИРЕЕВСКИМ
Друзья! теперь виденья в моде,
И я скажу про чудеса:
Не раз явленьями в народе
Нам улыбнулись небеса.
Они нам улыбались мило,
Небесным гостем подаря:
Когда же чудо это было?
То было третье декабря.
Вокруг эфирной колыбели,
Где гость таинственный лежал,
Невидимые хоры пели,
Незримый дым благоухал.
Зимой, весеннее светило
Взошло, безоблачно горя.
Когда же чудо это было? –
То было третье декабря.
Оно зашло, и звезды пали
О небес высоких – и светло
Венцом магическим венчали
Младенца милое чело.
И их сияньем озарило
Судьбу младого бытия:
Когда же чудо это было?
То было третье декабря.
Одна ей пламя голубое
В очах пленительных зажгла:
И вдохновение живое
Ей в душу звучную влила.
В очах зажглось любви светило.
В душе поэзии заря:
Когда же чудо это было? –
То было третье декабря.
Звездой полуденной и знойной
Слетевшей с Тассовых небес,
Даны ей звуки песни стройной,
Дар гармонических чудес:
Явленье это не входило
В неверный план календаря:
Но знаем мы, что это было
Оно на третье декабря.
Земли небесный поселенец,
Росла пленительно она,
И что пророчил в ней младенец,
Свершила дивная жена.
Не даром гениев кадило
Встречало утро бытия:
И утром чудным утро было
Сегодня, третье декабря.
Мы, написавши эти строфы,
Еще два слова скажем вам,
Что если наши философы
Не будут верить чудесам,
То мы еще храним под спудом
Им доказательство, друзья:
Она нас подарила чудом
Сегодня, в третье декабря.
Такая власть в ее владенье,
Какая богу не дана:
Нам сотворила воскресенье
Из понедельника она
И в праздник будни обратило
Веселье, круг наш озаря:
Да будет вечно так, как было,
Днем чуда третье декабря!