Том 2. Охотница из Аккана

Вечный свет

ОН ЖИЛ в мансарде на Гринвич-Виллидж, но, возможно, что меня бы не встретила большая простота и достоинство, даже если бы он жил во дворце. Думаю, он даже не осознавал нищету своей среды, не видел грязные съемные квартиры и узкие улочки. Глаза его обозревали невидимые высоты, а сам он выглядел поднимающимся к грядущей славе.

Мы поговорили об этом, поскольку являлись старыми друзьями, но я заметил признаки измождения у него на лице и пригласил пообедать со мной. Когда он принял мое предложение, я был рад... рад возможности накормить его до отвалу, в чем он явно нуждался и чего получал не слишком-то часто, как и масса поэтов до него.

А Блейн Уэллмен был поэтом. Он должен был стать одним из великих поэтов Америки, однако, не стал. Каким-то образом, он никогда не мог собрать вместе слова, чтобы произвести на свет эпос, о каком мечтал.

Оглядываясь назад теперь, после страха и ужаса событий того вечера, когда я отправился обедать с Блейном Уэллменом, приятно было думать, что, даже если он больше никогда не станет портить пером бумагу, то все равно создаст величайшую эпопею в истории Америки.

Ел он экономно, несмотря на все мои уговоры, и, когда обед подошел к концу, у меня мелькнула было мысль совершить поход по злачным местечкам ночного города. Но такое мероприятие требовало денег и, хотя я мог легко оплатить все это, такая явная демонстрация моего процветания могла ранить Блейна. Без сомнения, пенсы казались ему такой же крупной суммой, как и доллары.

Я пошел с собой на компромисс и предложил прокатиться паромом до Статен-Айленда, где мы можем полюбоваться горизонтами Нью-Йорка, а поездка стоит лишь никель.

Турникет со щелчком заглотил мои пятицентовые монеты, и мы слились с толпой. Какой-то толстяк в синем костюме зарылся локтем мне под ребра, а его худосочная жена, тащившаяся позади, наступила мне на ногу. Симпатичная девушка с губами, щедро размалеванными пунцовой помадой, черкнула краем своей шляпки мне по глазу, а с другой стороны на меня навалился здоровенный портовый грузчик в пропотевшей рубахе. Таща за собой Блейна, я пробился к перилам. Пристань вдруг дернулась, паром дважды хрипло взревел. Дизельные двигатели застучали и взбаламутили воду.

И мы поплыли... отправились в путешествие к Статен-Айленду, вдыхая свежий ветерок и обозревая линию горизонта.

Прежде чем это путешествие завершилось, я забыл и про ветерок, и про горизонт, а поездка к Статен-Айленду превратилась в путешествие в другой мир.

Надвигалась ночь. Через гавань протянулись длинные тени. Позади нас в сгущавшихся сумерках тревожно столпились небоскребы Манхэттена. Справа, по берегу за Статуей Свободы, Нью-Джерси тускнел под наплывом катящихся волн тумана. Дальше по берегу качался на волнах эсминец, похожий на серый призрак. А еще дальше по реке, как мне было известно, стоял на якоре тренировочный военно-морской корабль «Вайоминг».

Но он уже был вне моего обзора.

Вообще в гавани стояли крейсеры и линкоры Атлантической эскадры в полной боевой готовности.

А где-то возле меня бубнил Блейн:

— Факелы смутно в ночи горят, что-то тревожное мне говорят...

Сначала я не понял, о чем он. Я обшарил глазами горизонт, там, где уже показались миллионы огней Большого Нью-Йорка, но не заметил ни единого факела. И никакого полумрака. Слава Богу, здесь не было перебоев с электричеством!

Затем я проследил за его указывающей на что-то рукой и понял, что он имел в виду. Он показывал на факел Статуи Свободы.

— А... Да... — пробормотал я.

Пока еще не здесь, но в другом месте, в ночи горели факелы. Именно поэтому Атлантическая эскадра стояла на защите гавани. В мире бушевала война. На океанских маршрутах бесчинствовали подводные лодки. Торпеды отправляли торговые суда в последнее плавание — вниз. В Европе бомбы падали на обессиленные города, по канавкам, называемым окопами и заполненными молодежью, стреляли машины. Фермы и заводы стояли пустыми.

ВОЙНА! Ею были заполнены все газеты, воздух сотрясался от бесчисленных экстренных сообщений. Ходили слухи о гигантских воздушных армадах, о бомбежках огромных равнин и о вторжениях с неба парашютистов. Ходили фотографии этих парашютистов, а также описания всевозможных воздушных аппаратов, замеченных над Парижем, Лондоном и Берлином. Война!

Но в Америке пока что не отключали электричество и не устраивали затемнений. Вся страна пылко молились за то, чтобы этого и не случилось.

Никто не знал, что готовит нам будущее. Мощные потоки пропаганды ежечасно выливались на США, и слабое-слабое общественное мнение подхватывал и уносил с собой пропагандистский вихрь.

Блейн дрожал, на его лице стали глубже морщины.

— Ты знаешь, Джон... — начал было он и тут же умолк, поскольку глаза его невольно поднялись в небо.

Я машинально последовал за его взглядом и увидел высоко в небе один-единственный ровный огонек.

— Воздушный шар, — пожал я плечами. — Реклама или что-то подобное.

— Да-да, — пробормотал Блейн. — Это должен быть воздушный шар! — Затем он вдруг вскрикнул громким и ясным голосом: — Нет, это не воздушный шар. Смотри!

Я понял две вещи одновременно. Первое, что огонек наверху быстро растет. Второе — люди на пароме встревоженно заволновались и принялись глядеть вверх.

Затем я услышал звук. Он был не страшный на расстоянии, далекий и едва слышный. Но он все же дошел до моих ушей через стук двигателей парома и шум волн — звук, который могли бы издать миллионы взорвавшихся одновременно крошечных фейерверков.

Фейерверки в небе!

Меня внезапно пробрал нервный холод, и я понял, что смолкло бормотание голосов вокруг. Все замерли. Пассажиры, как один, уставились в эту штуку в небе.

— Что это? — прошептал я.

Блейн покачал головой.

— Не знаю.

Но голос его исчез в нарастающем шуме. Это миллионы микроскопических фейерверков приближались. Причем очень быстро. Этот шум исходил из растущей точки света.

Свет падал вниз. Вниз! Я смотрел, как он растет, как увеличивается сначала до размеров баскетбольного мяча, затем большого шара. И все продолжает расти!

ПАДАЕТ ВНИЗ, в ревущем потоке гула и грохота. Он направляется к нам, падает, словно гигантский метеор, посланец иных миров.

А мы находились прямо под ним. Сквозь рев фейерверков послышался резкий, пронзительный женский крик. Словно в ответ запульсировала сирена нашего парома. Паром сигналил хрипло, отчаянно. Двигатели взревели, когда обезумевший рулевой попытался изменить курс. Винты молотили воду, как охваченные яростью киты, пытающиеся выскочить из какой-то ловушки.

Пассажиры стали прыгать через перила, превращаясь в жалкие комочки, исчезающие в крутящейся черной бездне. Их охватила безумная паника, и они считали, что должны немедленно выйти, хотя никакого выхода не было и в помине. А эта штука — чем бы она ни была, — быстро падала, слишком быстро, чтобы кто-то успел уйти из-под нее.

Я видел, как пальцы Блейна стиснули поручни, и жилы на руках вздулись, как телефонные провода. Глаза его были прикованы к становящемуся все ярче свету.

Шар уже был большим, очень большим, грозящим закрыть все небо. Он все рос и рос, рев становился все громче, он несся прямо на нас. Рев рвал мои барабанные перепонки. Свет окончательно ослепил меня. Я зажмурился.

Это конец, подумал я. Это смерть. Оставались лишь секунды, доли секунд... Теперь я знал, что чувствует человек на электрическом стуле, когда к нему по проводам мчатся искусственные молнии!

Потом небеса расколол удар грома, смолк, и я перестал дышать в ожидании конца. Затем понял, что рев прекратился. Я открыл глаза и увидел то, во что разум мой отказался верить.

Безумное падение остановилось. Эта штука все еще падала, но теперь очень медленно, буквально плыла по воздуху над паромом к свободной воде. Это был громадный, такой же высокий, как здание Вульворта, шар, закрывший все небо справа впереди.

Он осторожно коснулся воды, замер, и едва слышная пульсация совсем стихла.

Бывают моменты, когда разум не работает. И это был один из тех моментов. Мозг мой послушно регистрировал полученные от глаз сигналы, но разум вопил: «Лжец!»

Я смутно увидел, что шар был разделен на два уровня, и что с вершины до основания тянулся какой-то механизм. Я увидел, что материал, покрывавший оба уровня, оказался прозрачным. Я посмотрел сквозь прозрачную сферу и увидел, как внутри передвигаются какие-то создания.

Люди? Нет, это были не люди. Тела их по форме походили на человеческие, но их головы были непропорционально большие, и сами существа тоже были большие. Они были в два раза выше людей, а, может, даже в три раза.

Они с любопытством осматривали гавань.

Разум мой постепенно приходил в себя от шока. Этот шар явно был каким-то кораблем. Воздушным кораблем, и его создали разумные существа, которые и были сейчас внутри, существа, явно не являвшиеся людьми.

В голове медленно возникали воспоминания: дикие газетные истории о летающих аппаратах, замеченных над Берлином, Парижем и Лондоном — громадных воздушных кораблях. А может, был лишь один корабль, увиденный в разное время. Возможно, это и был наш шар.

Мозг скрутился узлом, пытаясь понять значение того, что видели глаза. Корабль, какого не может существовать на Земле! Что это значило? Холодный паралич сковывал мои мысли, милосердный паралич, потому что не давал мне думать.

И такой же паралич сковал и окружавших меня людей. Никто не шевелился. Двигатели парома умолкли, он дрейфовал по волнам. Руки Блейна Уэллмена все еще стискивали поручни, но голова была чуть склонена на бок, и он смотрел с нетерпеливым, лишенным страха любопытством на этот громадный шар.

Могу поклясться, что на лице у него не было ни малейшего страха. Вместо этого была тонкая тень улыбки, пролегающая между щек и чуть морщившая кончики губ. В тот момент, когда всех охватило безумие, Блейн Уэллмен улыбался.

Что он видел, этот поэт, чего не видел я?

— Посмотри, какие краски, — прошептал он. — Как красиво!..

Но у меня не было времени думать над этим вопросом. Резкий свист отвлек мое внимание от шара. Я бросил лишь мимолетный взгляд в сторону, и сердце мое подпрыгнуло.

ЭСМИНЕЦ, ПРИЗЫВЫ которого по радио остались без ответа, начал бой. На палубе загорелись лампы. Откуда-то снизу выскочили люди в синем обмундировании.

Как они действовали, эти моряки! С орудий мигом сдернули брезент, люди заняли свои места, в казенники загнали снаряды, жерла орудий устремились к небу. Орудийные башни развернулись, из них вырвались облака пара. Загремели якорные цепи.

БУМ! Сказало первое орудие. Это был предупредительный выстрел, пущенный поверх шара. Сигнал сдаваться.

Гиганты в шаре поглядели на эсминец. Затем подошли к тому борту шара, который был обращен к кораблю, и стали работать над чем-то, похожим на пушку. Из шара к эсминцу рванулся белый свет. Эсминец ответил!

БУМ! На сей раз выстрелили все орудия на корабле. Это был уже не предупредительный выстрел, а залп, предназначенный попасть и уничтожить.

Трудно было понять, что думал капитан эсминца. Несомненно, он уже много месяцев находился в боевой готовности и ждал начала военных действий. А теперь с неба спустился шар в то время, когда на Земле были лишь потенциальные враги. И капитан решил действовать.

Я затаил дыхание. По всему парому прошел гул вскриков, вырвавшихся из сотен глоток. Перед нами развертывалось сражение. Битва!

Из орудий выплеснулось оранжевое пламя, с воем полетели снаряды, оболочки которых должны были взорваться при ударе в цель. Снаряды ударили и взорвались. Но взорвались не резко, с громовым ударом и нестерпимым блеском разрывов, а тихо, очень медленно сгорели.

Разум мой был парализован. Это было ужасно, ошеломляюще. То, что я видел, было попросту невозможно. Шар, сделанный, по всей видимости, из стекла, принял на себя удар снарядов эсминца и не был поврежден!

Нет, это было невозможно. От взрыва снарядов стекло должно было разлететься на миллионы осколков.

Затем я осознал, что произошло.

Снаряды ударили не в шар. Они ударили во что-то, что экранировало шар, в какую-то почти неосязаемую туманную дымку, окружавшую его, такую тонкую, что она была почти что невидима. Она не позволила снарядам взорваться, и те тихонько сгорели, падая белыми капельками в воду, где шипели и превращались в пар.

От внезапного страха в животе у меня стало пусто. Что же это за штука, которая приняла на себя залп эсминца и осталась цела? Что же это за существа, создавшие ее?

Сквозь стеклянную оболочку я видел, как они передвигались, видел, что они посмотрели на эсминец и начали действовать.

А потом они ударили из своего оружия! Часть этого залпа обрушилась на эсминец, а часть — на нас. Я даже предположить не могу, как действовало это оружие, но я видел результаты его действия.

Невыносимые лучи света, такие яркие, словно они вырвались из центра Солнца, озарили темное небо невероятным блеском. Они коснулись мчавшегося на всех парах эсминца, и мне показалось, что он внезапно остановился. Но я не был в этом уверен, так как лучи ослепили меня.

Но я мельком увидел что-то, что ударило мне в сердце, словно могучий кулак...

МОЩНЫЙ ЛУЧ света, вырвавшийся из второго уровня шара, ударил не по эсминцу и не по нам, а по Статуе Свободы. Он обвил ее, словно гигантское щупальце, затем оторвал статую от ее основания и понес по воздуху. Бережно, словно ребенок любимую игрушку, он перенес гигантскую статую, неисчислимые тонны меди, во второй уровень шара.

— Боже! — прошептал Блейн. — Зачем они сделали это? Почему из всего, что тут есть, они захватили именно статую?

— А ты не хочешь спросить, как они сделали это? — закричал я в ответ. — Как они подняли тонны мертвого груза? Что это за существа? Откуда они взялись? С Марса? С Венеры? Или с какой-то планеты из-за пределов Солнечной системы? Чего они хотят?

И тут меня оглушил рев голосов. Визжали женщины, хрипло вопили мужчины.

— Капитан! Запускай свои проклятые двигатели!

— Пожалуйста, спасите нас!

— Заберите меня отсюда!

— Отпустите меня!

Из шара снова выпрыгнули лучи света и на этот раз устремились к нам. Свет окружил меня, ослепил, оглушил невероятным ревом, его щупальце, обвившее мое тело, оказалось невероятно холодным! Ноги мои оторвались от палубы. Я был в воздухе. Я поднимался!

Сквозь сверкающий туман я увидел другие лучи, снимающие пассажиров с парома и несущие их, с дергающимися руками и ногами, к шару. Неясно я видел рядом с собой Блейна, вокруг которого плотно обвилось щупальце света. Он не боролся и не отбивался.

Когда меня вносило в шар, возникло такое ощущение, словно окружающий его барьер на миг расступился. И тут же я почувствовал под ногами что-то твердое. Я был в шаре.

А сверху вниз на нас смотрели гиганты.

Хватило лишь беглого взгляда на их лица, и мои ноги подогнулись подо мной, как резиновые. Я скользнул на пол, теряя сознание.

Должно быть, я отсутствовал довольно долго. Когда я открыл глаза, то увидел, что лежу на спине, а Блейн склонился надо мной, стоя на коленях. Рядом раздавался невнятный женский голос:

— У них нет права творить такое.

— На их стороне сила — только это имеет значение, — ответил мужской голос.

Я посмотрел в сторону говоривших. Это был толстяк, совавший локоть мне по ребра, пока мы стояли на пароме, и его худосочная жена.

— Ну и что они хотят сделать с нами? — вопила она.

— А что бы сделала ты, если бы у тебя было оружие?

Пассажиры с парома теснились неподалеку плотной группой.

Я увидел симпатичную девушку, слишком накрашенную, на мой взгляд. Рот ее был чуть приоткрыт.

Тут же были моряки с эсминца.

Их также захватили и перенесли сюда.

— Ты в порядке? — спросил Блейн.

— Наверное. Но...

Он встал. Глаза его быстро заметались по сторонам, и то, что сказал он чуть погодя, показалось мне странным.

— Посмотри-ка, как сбалансирована конструкция этого корабля. И обрати внимание на краски, которыми раскрашены металлические детали. А эти существа... взгляни только на их лица!

Блейн не позерствовал. Он был поэтом, и первое, на что он обратил внимание, это красота и гармония. Даже здесь и сейчас! А шар действительно был красив, но когда я увидел, что происходит, то все мысли о красоте вылетели у меня из головы.

Существа опрашивали группу людей, захваченных с эсминца. Среди них был офицер, похоже, капитан.

— Не говорите им ничего, — командовал он. — Идет война, и ни при каких обстоятельствах вы не должны давать врагу информацию.

Было что-то храброе в его словах и одновременно совершенно беспомощное. Храброе, потому что в данных отчаянных обстоятельствах он не прекратил бороться, бесполезное, так как разве он мог надеяться скрыть от этих существ то, что они хотели знать? Но я почувствовал гордость за этого капитана.

Один из моряков повернул голову, чтобы бросить быстрый взгляд вверх по реке. Капитан зарычал на него, приказывая стоять смирно.

Существа повернулись к нам. Они были вдвое выше обычных людей и возвышались над нами, точно гиганты. Одеты они были в отливающую металлом одежду странного покроя, красиво переливающуюся всеми цветами при малейшем движении.

В каком же мире, подумал я, появилась такая раса? Уж явно не на Земле. Это было ясно с первого взгляда. Но тогда, что они делают тут, на Земле? Это захватчики, напавшие из космоса? Они начали с нами войну? Могла ли соединенная мощь наших флотилий противостоять им?

Лица их обратились ко мне. Спокойные, безразличные, как-то неопределенно любопытные, и одновременно озадаченные. Было что-то божественное в их движениях, но и нечто холодное, отстраненное.

Они пристально смотрели и на Блейна. Он же уставился на них, словно загипнотизированный.

Потом около десятка их подошли поближе. На шеях у них на цепочках висели плоские металлические коробочки с блестящими, словно зеркальные, передними стенками. Они протянули нам такие же коробочки, жестами показывая, чтобы мы взяли их.

Мы попятились к сбившейся, точно кролики, кучке людей.

— Мне кажется, — сказал Блейн, — они просто хотят поговорить с нами.

Он шагнул вперед и принял одну из коробочек у торжественного гиганта.

Большинство из наших тоже взяли коробочки. Симпатичная девушка, побледнев еще сильнее, попятилась. Грузчик выронил коробочку из своих неуклюжих пальцев. Она ударилась о пол и разлетелась на куски. Грузчик затрясся, как в лихорадке, по лбу у него покатился рот. Толстяк и его жена взяли коробочки. Гиганты, казалось, не пытались заставить взять коробочки никого, кто сам не захотел.

Я повесил цепочку на шею и взглянул вниз, на зеркальную поверхность, не зная, что там увижу. Не увидел я ничего, кроме хаотических переливов цветных лучей, они скручивались, вращались, то соединялись, то вновь разъединялись.

Рука одного из гигантов опустилась и осторожно подняла мой подбородок, направив глаза к зеркалу на его груди. Я тут же понял. Он хотел, что бы я смотрел в его зеркало, в то время как он станет смотреть в мое.

Наверное, этот обмен мыслями имел какое-то отношение к гипнозу, по крайней мере, сейчас я думаю так. Как только я взглянул в зеркало, его поверхность стала изменяться. Точки света и лучи начали колебаться в такт.

Потом в моей голове появились мысли, странные, странные мысли, и я тут же потрясенно понял, что это мысли гиганта, стоящего передо мной.

И что это были за мысли! Широкий поток мыслей, точно полноводная река, пульсирующих странной силой, наполнил мою голову. Я забыл обо всем. Кто я, где я и кто такой вообще... Я заблудился в лабиринте мистического потока этих мыслей.

Мне показалось, что мне начали задавать вопросы, и, кажется, я отвечал на них, а поскольку отвечал сам, то попытался задать свои собственные вопросы. Сначала робко, неуклюже, потом все увереннее...

— Кто вы? — спрашивал я. — Кто вы?

Ритмический такт мерцающих световых сигналов замедлился. Но не было никакого ответа. Никакого ответа на мои вопросы. Я ответил на его вопросы, вроде бы, у меня даже не было выбора. Но он не отвечал на мои.

Я уловил совет сбалансировать потоки мыслей. Гигант решал, отвечать ли мне. А когда он решил, световые потоки в зеркале закрутились водоворотами.

Он принял решение. Я почувствовал момент, когда это произошло. Я втянул в себя побольше воздуха, и тут застыл. Меня захватила громадная сила.

Я был в его власти. Мы все были в его власти. Он мог сделать с нами все, что угодно. Он мог бы...

И ТУТ ПРОЗВЕНЕЛ чей-то крик. Моментально мысленная хватка разжалась.

Я повернулся и увидел — моряки глядели куда-то вверх по реке.

Он мчался вниз по Гудзону и был уже близко, старый «Вайоминг». С бурунами воды, разлетающимися от носа, с округлыми башнями, он мчался к нам.

Так вот почему капитан эсминца приказал своим людям молчать. Чтобы они не могли выдать, что линкор уже рядом. Вот почему он нахмурился на моряка, нечаянный взгляд которого через плечо мог выдать приближение корабля.

И вот он приближался! Это вам не какой-нибудь там эсминец. Это «Вайоминг», линкор, могучий боевой корабль с мощными пушками и обшивкой из пятидюймовой листовой стали.

Вот теперь за все заплатят эти высокомерные гиганты, спустившиеся с небес и напугавшие мирный город. Настал час расплаты!

Все вокруг меня закричали, приветствуя линкор. Его громадные орудия шевельнулись, целясь в нас.

БУМ

И я увидел снаряды, остановившиеся и белым дождевым потоком стекавшие в море. Мне стало слишком плохо, даже чтобы застонать.

Снаряды из огромных орудий «Вайоминга» даже не коснулись шара. Они растеклись жидким металлом на невидимом защитном барьере! Все орудия линкора оказались не эффективнее пушек эсминца.

Со второго уровня шара вылетели белые световые лучи. Коснулись носа корабля. И белые щупальца побежали по линкору.

Я ошеломленно глядел, что происходит. Корабль не стали поднимать в воздух. Вместо этого лучи намертво остановили его. Затем они протащили его по воде вокруг шара и выбросили на берег, в топкие низины Нью-Джерси.

Гиганты одолели линкор.

Но одно они не учли — боевой дух капитана эсминца. Он был внутри шара, он и его люди, и, пока гиганты смотрели, как линкор тащат на берег, начал бой.

— Захватить их оружие, — приказал он. — Обратить его против гигантов.

Люди в синей форме бросились вперед, повинуясь приказу. Управление, при помощи которого гиганты орудовали световыми лучами, находилось на этой палубе.

Капитан и его люди захватили ближайшее. Он был храбр, этот капитан, а его подчиненные следовали за ним. Я бросился было помочь им, но Блейн схватил меня за руку.

Орудие шевельнулось, капитан отчаянно нажимал на все кнопки. В любой момент он мог найти ту, которая выпускает лучи. Но один из гигантов, повернувшись, увидел происходящее. Его руки метнулись к плоской коробочке, висевшей на шее. Он схватил, уставился на нее, и зеркальная поверхность потемнела.

Словно повинуясь жестам дирижера, переводящим оркестр в медленный ритм, движения моряков у оружия стали замедляться. Уже через пару секунд они застыли, не в силах и пальцем шевельнуть, скованные могучей волей.

Затем, вроде бы совершенно спокойно, они пошли от оружия.

Теперь уже повернулись все гиганты. Тот, что первым обнаружил моряков, очевидно, стал объяснять им, в чем дело.

— Вот теперь мы пропали, — услышал я чей-то хриплый голос. — Может, они отпустили бы нас, если бы эти дураки не попытались напасть на них.

Из толпы выскочил человек, толстяк в синем костюме, упал перед гигантами на колени и принялся скулить:

— Я ничего вам не сделал. Это все они. Я ничего не делал. Я на вашей стороне. Просто скажите, что вам нужно, и увидите, что я готов вам помочь. Я ваш друг...

Гиганты поглядели на него и отвернулись.

Тогда сделал шаг вперед Блейн Уэллмен. И сделал нечто такое, после чего я стал любить и уважать его еще больше. Он пнул толстяка прямо в жирную задницу.

— Вставай, ты, крыса! — сказал он. — Мы должны умереть, как мужчины!

Гиганты устремили к нему взгляды. На лице Блейна по-прежнему не было ни малейшего страха.

— Если один представитель рода человеческого может принести извинения за действия другого... — Он безнадежным жестом развел руками.

И гиганты улыбнулись ему! Клянусь чем угодно, они улыбнулись! На их безразличных, неподвижных лицах внезапно появилось сочувствующее понимание. Что-то в поступке Блейна тронуло их, по крайней мере, мне так показалось. Затем они продолжили совещаться, забыв о Блейне.

Глядя на их зеркала, я сумел кое-что уловить из их разговора. Они говорили, что надежда умерла.

— Хорошая планета.

— Вполне подходит для нас.

— Лучшее из всего, что мы нашли.

— Но здесь обитают эти сквиджи, эти пигмеи...

— Мы можем устранить их. Просто выпустив в их атмосферу газ, а он уж сделает все остальное.

— Они бесполезны.

— Мы видели, как они сражаются друг с другом...

— Безумцы.

— Они не достойны того, чтобы думать о них. Давайте, уничтожим их прямо сейчас. Это очень просто. Начнем с этого города, затем освободим остальную часть континента... — принялся убеждать остальных какой-то юный гигант.

Я увидел лицо Блейна. Впервые там показался страх.

— Но, справедливости ради, нужно все рассмотреть, — серьезно возразил более старый.

— Да, — согласился еще один. — Мы должны быть уверены в том, что поступаем справедливо.

— Вот еще! — бросил младший. — Мы уже провели тщательное расследование. Если вам нужны еще доказательства, то их только что предоставил толстяк.

— Но тот, который вмешался... в нем не было страха. И в командире канонерки тоже. Эти двое...

— Двое из миллиардов!

— Могут найтись и другие.

— Сомневаюсь в этом. Но даже если и так, их все равно мало. Мы же вели расследование.

ТАК ОНИ БЕЗМОЛВНО совещались. Остались лишь немногие сомнения, и сомнения эти быстро исчезали. Блейн стоял молча, глядя поочередно на их зеркала. Они лишь немного были не уверены, очень немного. Вес перышка мог бы склонить чашу весов в любую сторону.

А потом они приняли решение. Сердце мое замерло в груди. И как только они приняли решение, с верхнего уровня спустился еще один гигант. Они почтительно повернулись к нему.

— Мы закончили...

Но тот показал головой.

— Погодите. На втором уровне есть нечто, что тревожит нас. Мы не можем понять его назначение.

— Что это?

— Идемте. Вы должны увидеть это. И захватите с собой пленников.

Нечто на втором уровне. Что же у них там было?

Они отвели нас наверх, и я увидел, что там было.

Статуя.

Они притащили статую сюда, на верхний уровень, и пока внизу изучали нас, наверху изучали эту статую.

— Когда мы впервые увидели ее, то подумали, что это крепость. Вот почему мы ее захватили. Затем нам показалось, что это пигмей-переросток. И мы притащили ее в шар.

— Но что же это? — спросил кто-то из гигантов.

Они спросили об этом капитана эсминца, и тот вызывающе ответил:

— Статуя Свободы.

— А что это такое?

— То, за что я сражаюсь.

— Да... Да... Но...

Затем они задали тот же вопрос толстяку.

— Статуя, статуя, — затараторил тот в ответ. — Сделана из меди. Послушайте, господин, я не имею с ними ничего общего. Это все моряки...

Они перестали обращать на него внимания и стали задавать нам всем поочередно тот же вопрос. Их озадачивала эта статуя, сильно озадачивала. Они тщательно исследовали ее, говорили о ней, думали о ней. Они проанализировали ее состав до последней молекулы.

Что же в статуе так озадачило эту расу? Почему это казалось столь важным для них? Почему они так волновались о ней? Зачем задавали все эти вопросы? Почему?

И внезапно я понял. Сердце мое сильно стукнуло один только раз и перестало биться.

Они все еще пытались решить, что делать. Они все еще решали судьбу планеты и судьбу сквиджей, населявших ее.

И решение их зависело от этой статуи и от того, как мы отвечали на вопросы о ней. Это и было то перышко, которое могло нарушить равновесие.

Блейн смотрел на них и ничего не говорил. Но лицо его не было неподвижным, а в глазах горели нетерпеливые огоньки. Потом лицо внезапно изменилось. Оно вдруг словно вспыхнуло изнутри каким-то великолепным сиянием. Если бы «Мыслитель» Родена мог додумать до конца свои мысли, мог поднять взгляд вверх и увидеть звезды, лицо его стало бы точно таким же, каким было лицо Блейна Уэллмена в этот момент. От него исходило бы сияние. Сияние преображения.

Блейн шагнул вперед. Каблуки его простучали по полу шара резко и отчетливо. Решительно. Наступила секундная тишина.

— Это не статуя, — сказал он, — и совершенно неважно, что она сделала из меди.

Слова его были четкие, ясные, звенящие. В зеркале устройства на груди заплясали световые лучи.

— Это символ, — выдохнул он, — символ мечты рода человеческого. Это символ истинной свободы, истинного равенства, истинного братства — всего того, чего пытаемся обрести мы, пигмеи.

Голос его эхом отдавался в тишине. Гиганты улавливали его мысль, глядя друг на друга.

— Но мы все осмотрели, — возразил один из них. — Ваши люди воюют на земле. По воде плывут военные корабли. Под водой крадутся субмарины. В воздухе... Чего вообще стоит ваш символ, когда происходят все эти вещи?

Лицо Блейна стало печальным, печально глядели глаза. Он откашлялся.

— Да, я знаю все это. Мечта о свободе и равенстве много раз превращалась в кошмар. Но всегда горел факел надежды, как горит и сейчас. Он никогда не гас и всегда после того, как затихало эхо топота сапог армии-победительницы, снова вспыхивал чистым пламенем, освещая души людей.

Мне вдруг стало страшно, как никогда прежде. В его словах бился ритм, словно удары человеческого сердца.

Они слушали, эти гиганты. Эсминец сражался с ними и проиграл. Линкор проиграл со своими орудиями. Этот шар мог победить любую армию мира.

Было ли что-то, что могло победить его. Его слова были поэтической перефразировкой величайшей мечты человечества. Неужели же они могли оказаться сильнее всех армий и всех флотилий на Земле? Могли ли слова эпической поэмы совершить то, чего не сумели боевые корабли?

Был ли Блейн Уэллмен в эту секунду глашатаем истины?

Он снова заговорил.

— Мы не достигли цели, но еще не утратили мечту и теперь собираем силы, чтобы когда-нибудь, хотя перед самым концом человечества, по нашему закону и по вашей справедливости добиться того, что теперь ищем. — Эти слова прозвучали криком в неподвижном воздухе, криком святого пророка, вскружившего головы всем, кто услышал его.

В гавань входила Атлантическая Флотилия в полном боевом построении, чтобы встретить захватчика и, если потребуется, погибнуть.

— Ну, и чего стоят теперь ваша свобода, ваше равенство и ваше истинное братство, пигмей? — спросил молодой гигант. — Вон они идут сюда, чтобы уничтожить нас, хотя мы еще не причинили никакого вреда.

Это был самый ужасный вопрос, на который должен был ответить человек.

И Блейн Уэллмен ответил на него, буквально прорыдал слова:

— Они просто ничего не знают. Не знают. Они думают, что вы хотите уничтожить их свободу, и плывут сюда, чтобы защитить ее. Слушайте! Слушайте! — Отчаянно закричал он. — Не один, не два человека, но миллионы отдали свои жизни за то, чтобы другие обрели свободу...

Слова его превратились в затихающий стон. Лица гигантов были бесстрастны, по ним ничего нельзя было прочесть. Затем раздался голос кого-то из них.

— Миллионы смертей пигмеев ради их мечты. Смертей...

Думаю, в этот момент они и приняли решение. Но тогда я не знал, в чем заключалось это решение. Они повели нас на нижний уровень шара. Затем бросились к инструментам управления их лучами.

Флотилия уже подходила к гавани. Мы сбились в кучу. Гиганты включили свое оружие.

Вспыхнули лучи, но гиганты направили их внутрь шара, на нас! Нас ослепили яркие пучки света. Я закричал и потерял сознание.

Дальше все спуталось у меня в голове. Я так и не смог точно вспомнить, что произошло.

Помню, как пришел в себя в Бэттери-Парке, куда принесли нас лучи, и помню, как шар поднимался в воздух. В груди была лишь ледяная пустота. Шар поднимался все выше. Он улетал. Мы были спасены. Спасены!

Я ПОМНЮ, как кричал Блейну, что он спас нас всех, и как Блейн кричал мне в ответ, что он не знал заранее, что получится.

— Почему я вообще надеялся на них? Они никому не навредили. Они не уничтожили эсминец. Они не разнесли на куски линкор «Вайоминг», а всего лишь выбросили его на берег. Они не убили пассажиров парома. Они всегда были очень осторожны. Поэтому я понял, что они миролюбивы. А их шар... Гармония в конструкции, гармония цветовой гаммы. Как это было красиво! Красота — вот мера истинного разума, а истинный разум всегда мирный. О, да, они были опасны, бесконечно опасны, и если бы не сочли, что мы достойны жить на Земле, то их решение было бы весьма радикальным. Но они были справедливы, и мы могли воззвать к их справедливости...

Позже, публикуя статьи об этом событии, газеты утверждали, что странный космический корабль испугался подхода военной флотилии. «Поняв, что вооружение у нас лучше, они решили бежать», — писали репортеры.

Возможно, газеты были правы, предположив, что линейная флотилии спугнула захватчиков. Но мне интересно, напугали ли их линкоры. Или слова поэта, который озвучил самую великую мечту человечества, и вид пигмеев, готовых умереть за эту мечту, а может, призыв к их чувству справедливости?

Наверное, мы никогда не узнаем об этом. Вероятно, мы даже не узнаем, откуда они прилетели. Возможно, однажды, когда мы сможем совершать космические полеты, мы встретимся с ними снова на какой-нибудь далекой планете, вероятно, в иной звездной системе. А до тех пор следует помнить, что где-то в глубинах космоса существует такая раса.

А мне нравится вспоминать заключительную сцену.

Флотилия уже приближалась, а шар поднимался ввысь, словно стремясь поскорей убежать. Но на высоте нескольких сотен футов он остановился и неподвижно повис в воздухе. Из его центра вырвался толстый луч, луч, несущий что-то массивное.

Мне нравится вспоминать, как осторожно поставил он на прежний постамент статую, которая до сих пор стоит в гавани и освещает своим факелом весь мир!

The eternal light, (Thrilling Wonder Stories, 1940 № 1)