Том 4. Пьесы и радиопьесы

Процесс из-за тени осла

Голоса

Струтион — зубной врач

Антракс — погонщик ослов

Кробила — его жена

Филиппид — городской судья

Мильтиад — асессор

Фисигнат — адвокат Струтиона

Полифон — адвокат Антракса

Пелида — модистка, возлюбленная Мастакса

Мастакс — кузнец-оружейник, брат Тифида

Тифид — капитан пиратского судна

Ирида — его невеста

Стробил — старший жрец, покровитель Антракса

Телезия — танцовщица

Агатирс — верховный жрец, покровитель Струтиона

Председатель Общества защиты животных

Председатель Общества иностранного туризма

Директор акционерного общества «Мрамор»

Агитатор

Гипсибоад — председатель сената

Пфриме — цеховой мастер

Фукидид — директор Оружейного акционерного общества

1-й человек — посланец партии Тени

2-й человек — посланец партии Осла

Караульный

Осел

Пиропс — брандмейстер

Полифем — фельдфебель

Персей — фельдфебель

Нищий

Книготорговец

Глашатай

Торговка

1-й судья

2-й судья

3-й судья

4-й судья

5-й судья

Струтион. Я — Струтион, зубной врач. С меня начинается это проклятое дело. Оно меня полностью разорило. Полностью, повторяю. Дом, практика, брак, имущество — все полетело в тартарары. И при этом я не виновен, совершенно не виновен! Я сделал только одну ошибку, признаюсь: я родился в Мегаре и перебрался в это дрянное фракийское местечко Абдеру. Кто же это переселяется в Абдеру, спросите вы меня? Я тоже спрашиваю себя. Абдера — это катастрофа. Десять тысяч жителей — умолчим о них. Тысяча плохо построенных глинобитных домов — теперь большая часть их сгорела. Грязные улочки, окруженные одними болотами, где полно лягушек, — не будем о них говорить, у меня от лягушек голова кругом идет. Короче говоря, глухая провинция. Храмов — два. В одном поклоняются Латоне, богине, которая когда-то превращала крестьян в лягушек, в другом — Ясону, этому полубогу, который якобы убил двух могучих быков, — тоже типично. И вот здесь-то я зубной врач. Но я не хочу больше говорить об этом. Я хочу рассказать о том, как я однажды утром — прошлым летом — должен был срочно поехать в Геранию, в трех днях пути отсюда: у директора тамошнего Общества по импорту рабов заболел левый верхний зуб мудрости. С тех пор я проклинаю зубы мудрости. Итак, я отправляюсь в путь. Перед этим я поел — немного холодной индюшатины и одно яйцо. Ну и выпил стаканчик красного, не отрицаю. Моя ослица, на которой я обычно езжу, накануне вечером произвела на свет осленка. Пришлось мне с самого утра пойти на базар, который, как всегда, кишит нищими, глашатаями и торговцами, к одному погонщику ослов, чтобы взять себе осла напрокат.

Нищий. Подайте милостыньку, господин Струтион, маленькую, хорошенькую милостыньку!

Торговка. Сливы! Свежие сливы, первые сливы!

Глашатай. Афиняне высадились в Сицилии! Перелом в Пелопоннесской войне[33].

Антракс. А я — Антракс, погонщик ослов. На базаре ко мне подошел господин зубной врач Струтион. Теперь и меня упрекают в том, что случился пожар. Какая чушь! Это я-то, истинный патриот, — ведь я всегда говорю: Абдера превыше всего, Фракия превыше всего! Конечно, он не был мне симпатичен, этот зубодер, — подкатился ко мне на базаре, как бочонок, который подтолкнули, — ничего удивительного, он же из Мегары, там они изобрели плоскостопие! Видели вы когда-нибудь кого-нибудь из Мегары, кто был бы вам симпатичен? Нет, конечно. Я тоже не видел. И вином от него пахло, и не стаканчиком красного, а целой бутылкой. Так и разило! Вы представляете себе, какое это может произвести впечатление на простого человека, который круглый год, как я, питается одной просяной кашей с чесноком. И к тому же этого зубного врача из Греции еще ни разу не видели в храме — дремучий безбожник: даже ванна, говорят, есть у него в доме, у этого язычника!

Струтион. Итак, я беру себе напрокат осла у погонщика Антракса, чтобы доехать до Попополиса, первой остановки на пути в Геранию. Неплохого осла, должен сказать, хорошо ухоженного и даже вычищенного. Я сажусь, погонщик идет сзади. Еду по грязным улочкам, мимо ратуши, мимо театра, мимо спортивного зала, через нижние городские ворота, потом через верхние, и вот мы уже в болотах.

Антракс. Я бегу рядом с ними обоими. Рядом с ослом и рядом с зубным врачом, сидящим на осле. А я — пешком, как всегда. Священные лягушки квакают, тоже как всегда. Я бью поклоны: в сторону востока, в сторону запада, в сторону севера и в сторону юга. Зубной врач и не шелохнется. Такой безбожник, такой язычник! Мы оставляем за собой священные болота и приближаемся к большой равнине.

Струтион (стонет). О-о, проклятье! Какая безумная жара! Равнина между Абдерой и Геранией славится жарой.

В народе ее называют равниной солнечных ударов. И я еду, еду, еду. Иногда осел останавливается, затем бежит дальше, затем опять останавливается — а за нами погонщик, от которого воняет чесноком. Я еду. Солнце поднимается все выше. Я еду. Целый час. Ни деревца, ни кустика, ничего, только равнина, только выжженная трава и сверчки, тучи сверчков. Такая равнина может быть только во Фракии. У меня начинает кружиться голова, солнце — словно огненное колесо, обжигающее на ходу осла и человека. Наконец я уже перестаю что-либо соображать. Я слезаю с осла и сажусь в его тени. И тут на меня воззрился этот парень, а потом произошло нечто невероятное. Я не верил своим ушам.

Антракс. Эй, господин, чего это вы? Что это значит?

Струтион. Какое тебе дело? Я присел ненадолго в тени осла. Солнце так печет, я прямо теряю сознание.

Антракс. Нет, добрейший господин, об этом не было уговору! Я дал вам напрокат осла, а о тени вы ничего не говорили.

Струтион. Ты что, с ума спятил? Тень сопутствует ослу, это само собой разумеется. Я взял напрокат обоих, когда взял осла.

Антракс. Клянусь священными лягушками! Это совсем само собой не разумеется. Осел — одно, а его тень — другое. Вы взяли у меня напрокат осла за десять медяков. Если вы хотели взять вдобавок напрокат и тень, вы должны были об этом сказать. Короче говоря, господин, вставайте и езжайте дальше или заплатите мне за тень, что обойдется не так уж дорого.

Струтион. Как? Я заплатал за осла, а теперь должен еще платить за его тень? Будь я сам трижды осел, если я это сделаю! Осел мой на весь день, и я буду сидеть в его тени сколько мне вздумается, можешь быть спокоен!

Антракс. Вы это серьезно?

Струтион. Совершенно серьезно.

Антракс. Тогда пусть господин сразу же возвращается в Абдеру, прямо в городской суд. А там увидим, кто из нас прав. Да будут священные лягушки милостивы ко мне и к моему ослу, и тогда мы посмотрим, как вы заберете у меня против воли тень моего осла!

Струтион. Ну что я мог поделать? И для этого, переехал из Мегары в Абдеру! Такое может случиться только во Фракии. Сначала мне очень хотелось избить этого погонщика, но потом я поглядел на него: детина метр девяносто и вдвое шире своего осла. Мне ничего другого не оставалось, как бросить зуб мудрости на произвол судьбы и вернуться в Абдеру, к городскому судье Филиппиду.

Филиппид. Нехорошо. И оба они вернулись ко мне, к городскому судье Филиппиду. Я сижу в здании суда — было около одиннадцати часов — и уже издали слышу их крики.

Струтион. Обманщик! Ты погубил мою практику!

Антракс. Кровопийца! Вы хотите меня, бедного парня, раздеть догола!

Филиппид. Ну, думаю я, кричите, кричите, на то я и городской судья. Уже двадцать лет. Ну, думаю я, пусть они только придут сюда, когда кругом не будут шнырять адвокаты, и все кончится у меня полным миром. Я всегда за мировую. Каждый, кто так кричит, кажется мне правым. Когда ко мне приходит богач вместе с вором, я сначала выслушиваю богача. Разумеется, богач прав. Что твое, то твое. Красть нельзя. Потом я выслушиваю вора. Ну, думаю я, он тоже прав, голодать нельзя. Человеку нужен хлеб. Таким образом получается, что и богатый прав, и бедный тоже прав. Должен ли я стать на чью-то сторону? Потому-то я и стою за мировую, чтобы каждый был прав. Это говорю я, городской судья Абдеры. Мир должен быть у всех. Без мира ничего не выйдет. Ну, думаю я, вот уже идут оба крикуна. Это зубной врач Струтион и погонщик ослов Антракс. Я их обоих знаю. В Абдере каждый знает каждого. Сначала я смотрю на зубного врача, потом на погонщика ослов, потом опять на зубного врача. Кто, собственно, из вас истец?

Струтион. Я подаю в суд на погонщика ослов, потому что он нарушил наш договор.

Антракс. Ая подаю в суд на зубного врача, потому что он хочет пользоваться тенью, которую не брал напрокат.

Филиппид. Стало быть, у нас два истца. А где ответчик? Странное дело… Ну, расскажите мне все еще раз, со всеми подробностями — только по очереди, пожалуйста, невозможно что-либо понять, когда оба орут в один голос.

Струтион. Глубокоуважаемый господин городской судья! Я, зубной врач Струтион, взял напрокат у этого погонщика одного осла на один день. Правда, о тени осла мы не договаривались. Но слыханное ли это дело, чтобы при таком найме надо было оговаривать тень? Ведь это, клянусь Геркулесом, не первый осел, которого дают напрокат в Абдере.

Филиппид. Зубной врач прав.

Струтион. Осел и его тень даются напрокат вместе, господин городской судья; почему, собственно, тот, кто взял напрокат осла, не имеет права и на его тень?

Филиппид. Верно. А ты, погонщик ослов, на что жалуешься?

Антракс. О, ваша милость, я всего лишь простой человек, но все мои пять чувств подсказывают мне, что я не должен оставлять моего осла попусту стоять на солнце, чтобы кто-то мог усесться в его тени. Я дал господину осла напрокат, и он заплатил мне вперед половину, это я признаю. Но осел — одно, а его тень — другое.

Филиппид. Тоже верно.

Антракс. Если ему нужна тень, пусть заплатит половину, что платит за самого осла — ведь я много не запрашиваю, — и прошу вас защитить мои права.

Филиппид. Лучше всего, если вы договоритесь по-хорошему. Ты, честный Антракс, должен дать напрокат тень вместе с ослом, потому что она всего лишь тень; а вы, господин Струтион, добавьте ему три медяка, и обе стороны будут довольны. Нет ничего лучше мира.

Струтион. Я не дам этому вшивому погонщику больше ни одного медяка! У меня тоже есть свои права!

Антракс. А у меня — свои.

Филиппид. Ну, думаю я, вот они опять кричат. Что ж, пусть кричат, нельзя вмешиваться в дела, которые уладятся сами собой. Я утираю пот — они продолжают кричать, я сморкаюсь — они все кричат. И вдруг оба умолкают сразу. Мертвая тишина. Где же осел, спрашиваю я?

Антракс. На улице, у дверей, ваша милость.

Филиппид. Пусть его введут сюда. Вот она идет, серая, грустная, неуклюжая скотинка, остановилась, поднимает уши, заревела, смотрит сначала на погонщика, потом на зубного врача, наконец на меня, трясет головой и, покорившись, опускает ее. Ну, думаю, тебя я могу понять, от людской глупости можно зареветь. А погонщик опять начинает кричать.

Антракс. Посмотрите сами, господин городской судья, разве тень моего прекрасного, статного осла не стоит пяти медяков, особенно в такой жаркий день, как сегодня? Я ведь не запрашиваю Бог знает сколько.

Филиппид. Стало быть, ты настаиваешь, чтобы тебе заплатили пять медяков за тень?

Антракс. Клянусь священными лягушками! Я не отступлюсь! Никаких отговорок!

Филиппид. Ну, хорошо. Тогда я должен назначить день, когда состоится суд. Отведи осла во двор, пристав. До решения суда он останется у нас.

Антракс. Как же это так, ваша милость?

Филиппид. Иначе нельзя. Правосудие беспощадно. Этот осел — предмет судебного разбирательства, он должен оставаться здесь.

Антракс. Но ведь я им живу!

Филиппид. Вот видишь, погонщик, что получается, если не хочешь мира, а мир — это самое важное. Когда идет война с Македонией, ты тоже не можешь заниматься своим ремеслом, ты должен сдать осла в армию, а если ты хочешь вести тяжбу, ты должен сдать его в суд. Ну, идешь на уступки? Теперь зубной врач Струтион. Вы дадите погонщику ослов четыре медяка, чтобы доказать свое великодушие, а ты, погонщик, возьмешь их. И продолжайте ваш путь в Геранию как можно скорее, иначе бедняга погибнет там от зубной боли.

Струтион. Н-не знаю.

Антракс. Но, господин городской судья…

Филиппид. Ну, думаю я, скоро они у меня смягчатся, я продолжаю настаивать, уговариваю их, привожу один довод за другим, они уже готовы уступить, чешут затылки — и тут, к сожалению, появляются адвокаты Фисигнат и Полифон, два коршуна, довольно похожие друг на друга — в желтых мантиях и с длинными шеями.

Фисигнат. Вы слышали, да? «Тут, к сожалению, появляются адвокаты» — я, Фисигнат, и Полифон, мой коллега. «К сожалению» — так нашли нужным выразиться. Я не хочу заступаться за Полифона, мне непонятно, как можно быть членом коллегии адвокатов Абдеры и становиться на сторону погонщика ослов, — повторяю, мне это непонятно, — но быть на стороне зубного врача Струтиона — мой священный долг. О чем, собственно, шла речь на процессе, который закончился столь ужасным образом? Всего лишь о правосудии, и ни о чем больше! Меня упрекают в том, что я взялся вести процесс из алчности. Разве дело в деньгах, а не в самом правосудии? Нет, это был процесс против вечной самонадеянности, постоянно пытающейся обойти четко определенные права и добиться, в своих темных целях, беззакония.

Полифон. На этом процессе шла речь о самом правосудии, тут Фисигнат прав. Но теперь я, Полифон, должен спросить: что же такое правосудие? Конечно, Фисигнат учился в Афинах, в Сиракузах, в Микенах, а я только в Пелле, согласен; и все же я считаю, что правосудие не столько знание, сколько живое чувство, не так ли? Да, мне приписывали всевозможные мотивы, побудившие меня взяться за это дело. Один известный публицист даже написал, что мне приглянулся осел — он якобы показался мне прекрасным, хорошо упитанным животным. Низкая клевета! Ведь в чем, собственно, подлинная причина? Не в чем ином, как в том факте, что из самого народа, из его гущи, из уст одного из самых малых сих возник новый правовой принцип — из голода, из грязи, из нужды. Новый правовой принцип, повторяю, ибо почему все эти неимущие не должны иметь права на тень? Разве мы, те, кто свободен от предрассудков, не обязаны попытаться принять это за голос самого правосудия? Поэтому я оставил осла по требованию городского судьи Филиппида в здании суда и пошел с Антраксом на базарную площадь, под солнцем, которое все еще палило.

Торговка. Абрикосы, свежие абрикосы, первые абрикосы!

Глашатай. Афиняне обвиняют своего адмирала Алкивиада![34]. Сенсация в Пелопоннесской войне!

Торговка. Персидская шерсть, самая лучшая персидская шерсть!

Полифон. Выше голову, Антракс! Хотя твой осел интернирован, но в общей сложности ты заработаешь на этом процессе двенадцать драхм.

Антракс. Двенадцать драхм? Я могу добыть себе за эти деньги трех новых ослов хорошей македонской породы. Я буду самым главным и самым быстрым погонщиком ослов в Абдере.

Полифон. Но предупреждаю, Антракс, выиграть процесс будет нелегко. Ты должен это себе уяснить. Дело не только во мне. Самое важное вот в чем: ты должен стать воплощением чистоты и благопристойности. Глаза всех жителей города устремлены теперь на тебя. Говорят, например, что ты порой выпиваешь.

Антракс. Но, господин Полифон…

Полифон. Вчера я видел, как ты шел шатаясь по Леоновой улице, из трактира Леонида.

Антракс. Всего лишь стаканчик сливовой настойки, господин Полифон, ну, разок-другой по стаканчику!

Полифон. Это надо прекратить. Полнейшее воздержание. И жену больше не бить. Тогда за нас будет Союз женщин.

Антракс. Но, дорогой господин Полифон…

Полифон. Никаких «но». Не возражать. Сейчас у нас одна задача — пробудить веру в народ. Ты сейчас — народ. Одной ослиной тени недостаточно, на это всем наплевать.

Антракс. Да ведь я только один, господин Полифон, а народ — это целая куча людей.

Полифон. Сейчас наиболее важен ты. Генерал тоже не вся армия, но он важнее всех. Без него войны наверняка не выиграть. И этот генерал сейчас ты, погонщик Антракс, генерал добродетели, генерал чести, генерал воздержания. Мой гонорар — четыре драхмы, согласно уставу коллегии адвокатов. Гонорар с малоимущих. Заплатить надо в течение ближайших трех дней.

Антракс. Четыре драхмы, господин Полифон? Клянусь лягушками! Тогда я смогу купить только двух ослов!

Полифон. Но ты же заработаешь двенадцать драхм. Очень жаль, но в отношении гонорара я не могу делать исключений, я должен строго придерживаться правил. Держись, Антракс. Теперь мне надо свернуть в Аполлонов переулок, к рантье Памфу.

Фисигнат. А я, в то время как мой коллега Полифон и погонщик ослов пересекают базарную площадь, иду с зубным врачом Струтионом по Демокритовой улице, направляясь в квартал особняков. Да, действительно, сейчас ужасно жарко, поэтому мы идем по теневой стороне. Ну, говорю я, господин Струтион, с этим процессом вы не выиграете почти что ничего, всего четыре драхмы.

Струтион. Для меня важна справедливость, господин Фисигнат. Каков ваш гонорар?

Фисигнат. Сорок драхм. Согласно уставу коллегии адвокатов, для налогоплательщиков первого класса, господин Струтион. Аванс в двадцать драхм надо внести в течение ближайших трех дней.

Струтион. Хм! Да, поездка в Геранию мне недешево обойдется. Но вы получите гонорар и аванс, господин Фисигнат. Принципиальный человек идет на любые жертвы. Я ученый и, как сказал мне однажды мой учитель Пифагор…

Антракс. Та-ак. Этот пачкун зубной врач называет себя ученым. Хорош ученый, который даже не верит в лягушек, а ведь все могут их слышать. Пусть исчезает в своем квартале особняков, а я сверну на Леонову улицу. Двенадцать драхм минус четыре драхмы — это два осла! Хорошее дельце, отличное дельце. Вон стоит Леонид у дверей своего трактира. Давай туда, быстренько стаканчик сливовой, тебя никто не видит… Нет, держись, Антракс! Не ходи в трактир, даже не заглядывай туда! Не в трактир, не в трактир, заработать восемь драхм, произвести хорошее впечатление, серьезное выражение лица, не причмокивать. Я же теперь генерал-фельдмаршал добродетели!.. Вот и мой подвал. Ну, конечно, опять мокрое белье перед самым порогом. Возьми себя в руки, Антракс, вон твоя жена. Не драться, сделать приятное лицо, теперь у нас примерный брак — держись, надо врать, словно сивый мерин. Подумай о восьми драхмах, о двух македонских ослах. Приветствую тебя тысячу раз, Кробила, жена моя.

Кробила. Просяная каша готова, муженек, и чеснок тоже. А где твой осел?

Антракс. На работе, женушка, на работе. Скоро ты уже не будешь спрашивать, где твой осел, будешь спрашивать, где твои три осла, старый и два македонских. Все зависит от одного дельца, женушка, — восемь драхм.

Кробила. Восемь драхм?

Антракс. Удивлена, старуха, да?

Кробила. Ты пьян, конечно.

Антракс. Нет, я не пьян и колотить тебя больше не буду. Я стал добродетельным, жена, потому что я теперь — народ. Давай поцелую тебя в щечку, моя любимая ведьма.

Выноси кровати, жена, и мебель — ведь все это из вишневого дерева; мне надо снести их в заклад.

Кробила. Что-о?

Антракс. «Что», «что»! Четыре драхмы — гонорар адвокату Полифону, поняла, Кробила, моя законная язва? Я заработаю восемь, он — четыре, итого двенадцать драхм. И за что, старуха? Нипочем не отгадаешь! За паршивую тень, за тень моего славного осла!

Кробила. Клянусь богами, мой муж сошел с ума!

Антракс. Не я, а зубной врач сошел с ума — уселся в роскошную тень моего осла и не хотел за это платить! На самом солнцепеке! Разве это солидный метод вести дела в Абдере? Так со мной, с народом, не поступают! Теперь нашему процессу даже боги позавидуют! Выноси кровати. Сейчас лето, можно отлично спать и на полу.

Кробила. Вот я стою, бедная женщина Кробила, дочь сапожника Аномала и повитухи Гебы, перед горшком разваренной просяной каши и слушаю эту несчастную историю, которую рассказывает мой муж, погонщик ослов Антракс, сын раба Гидора и скотницы Персефоны. И я дала себя уговорить этому человеку и вышла за него замуж! А ведь на меня заглядывался Кетод, профессиональный боксер!.. Теперь муж продает нашу мебель, наши кровати и оставляет в суде осла, единственное, что нас кормит. Слыханное ли дело — погонщик ослов судится с зубным врачом! Безнадежно!.. Этот процесс с помощью одного адвоката не выиграть. Погонщик ослов останется погонщиком ослов, тут даже самый лучший защитник ничего не сможет сделать, я знаю, что такое наше общество… Добродетельным Антракс тоже не станет — я знаю, что такое добродетель. Она недолго продержится, если нет денег. А их нет ни у меня, ни у мужа. Надо заинтересовать его делом кого-то повыше, например кого-нибудь из духовенства, какого-нибудь солидного жреца. Мы — прихожане храма Латоны. Вот Латона и должна нам помочь, вместе со своими лягушками. Я в жрецах не разбираюсь, хотя моя мать была почти замужем за одним из них. Чем выше тот, к кому обращаешься, тем лучше. Слушай, муженек, Антракс, говорю я, нам надо лично заинтересовать в этом деле старшего жреца Стробила, иначе твои ослы останутся там, где они сейчас, — только в твоем воображении.

Антракс. Да ты в своем уме? Как ты это сделаешь? Старшего жреца никогда не интересовали заботы какого-то погонщика ослов.

Кробила. Очень просто. Моя приятельница Пелида, модистка, знакома с одним оружейником, изготовляющим шлемы, по имени Мастакс; он хочет на ней жениться, но она не согласна из-за трактирщика Колона, который уговаривает ее выйти за него замуж, потому что его жена умерла. Ну а у Мастакса есть брат, он капитан и помолвлен с Иридой, да ты ее знаешь — толстая блондинка!

Антракс. Ирида меня не интересует.

Кробила. Дурень! Она же кухарка у танцовщицы Телезии!

Антракс. Ну какое отношение имеет танцовщица Телезия к моей тяжбе?

Кробила. Как ты не понимаешь? Танцовщица часто ходит по вечерам к старшему жрецу Стробилу танцевать у него. Ведь это каждый ребенок знает.

Антракс. Не оскорбляй старшего жреца лягушек, жена! Он святой! Религию так в это дело не впутывай, я человек благочестивый!

Кробила. Конечно, он святой. Но святые — тоже люди! И, кроме того, Телезия даже не танцует перед ним, она просто стоит там, как статуя, и подражает скульптурам Артемиды и Афродиты — тем, что в храмах.

Антракс. Ах так! Ну, это совсем другое дело. Это больше похоже на изучение анатомии или как там говорят. Но при чем тут все это?

Кробила. Очень просто. Я поговорю с модисткой, она — с оружейником, тот — со своим братом, капитаном, тот — с Иридой, она — с танцовщицей, а та — со старшим жрецом. Мы должны это сделать, Антракс, — я знаю жену зубного врача Струтиона, я как-то стирала у нее: она пойдет по всем судьям, и ты останешься с носом, если мы не позаботимся обо всем заранее. Старший жрец — это то, что нам нужно. Он поможет тебе получить твои восемь драхм, я знаю, что такое религия, недаром же мы живем в приходе Латоны.

Антракс. Восемь драхм! Ох, старуха, если б это было возможно!

Кробила. Да, трудновато пришлось. Но я все-таки убедила наконец своего мужа. Я выношу кровати и мебель, а в субботу вечером иду к модистке Пеяцце. Она живет в районе крепости, над трактиром Колона. Всюду стоят перед дверьми женщины и размахивают метлами. Мужчины, как всегда, в трактирах. Дверь в жилище Пеяццы не заперта, я вхожу. Модистка обнимает меня. Садись, говорит она. Пелида, говорю я, за кого же ты теперь выйдешь: за Мастакса или за толстяка Колона, трактирщика, там внизу?

Пелида. Сама не знаю, Кробила, никак не могу решить, просто ужас что такое!

Кробила. Бери Мастакса. У Колона умерло уже пять жен. Вечно работали у него в трактире, и каждый день он их избивал.

Пелида. Мастакс ведь тоже дерется.

Кробила. Конечно, так поступает каждый мужчина, если он здоров. Не бьют только тех женщин, у которых есть деньги, и это особо оговаривается в каждом брачном контракте. Но Мастакс бьет куда прогрессивнее, чем Колон. Только два раза в неделю. Это неслыханный прогресс, уверяю тебя, это уже что-то похожее на цивилизацию.

Пелида. Ты думаешь? А я-то всегда считала, что цивилизация — это название новой прически, которую носят в Греции.

Кробила. Мой муж тоже не так плох, но страшно консервативен. Побои — через день, а каждое третье число — два раза в день: так написано в древнем календаре. Это чтобы у крестьян хорошо росла скотина, а нам нужен по крайней мере еще один осел. Но недавно Антракс стал совсем другим. С понедельника — никаких побоев. И к тому же нашего осла нет больше в доме. Антракс теперь за добродетель. Ведь у него процесс с зубным врачом Струтионом.

Пелида. И вот я, модистка Пелида, слушаю с удивлением дикую историю с ослом и его тенью. Не понимаю. Слишком сложно для меня. Но когда Кробилу вдруг перестают бить, значит, в этом есть что-то нравственное. Теперь она, конечно, хочет, чтобы я поговорила с Мастаксом — из-за его брата. Мне кажется, я все-таки выйду за оружейника, Кробила права. Особенно сейчас, когда он, может быть, получит заказ. И я жду до воскресенья. А вот и оно, воскресенье. Такое же, как все воскресенья в нашем городе. Утром идут в Абдеру слушать проповедь. Богачи — в храм Ясона, к Агатирсу, бедняки — больше к Стробилу, в храм Латоны. Стробил рассказывает куда более интересные истории о богах и лягушках, иногда он даже мечет громы и молнии против богачей. Очень хорошо становится на душе. Потом едят жаркое. А после полудня, часа в два, по лестнице ко мне поднимается Мастакс.

Мастакс. Эй, Пелида, открой, это я, Мастакс, оружейник, как всегда, точно в два часа в воскресенье.

Пелида. Входи, Мастакс.

Мастакс. Ну что, пойдешь за меня замуж? Я получил заказ. Две тысячи шлемов для варварского племени по ту сторону Дуная. Они зовутся готами. Спереди на шлеме должен быть изображен орел, слева — богиня с колосом, справа — бог с молотом, сзади — гора, на которую лезет вверх серна, а вверху два настоящих коровьих рога, и все как в натуре. Будет гораздо дороже, чем стилизованные греческие шлемы. И размер головы на три номера больше: такой готский шлем весит двадцать четыре фунта. Очень выгодный заказ, я еще стану богачом или по меньшей мере человеком со средним состоянием. Готы хотят рекомендовать меня еще другим, целому народу, побольше греческого или фракийского.

Пелида. А ты не будешь бить меня?

Мастакс. Я? Бить тебя? Я даже маленькому жучку не могу причинить страданий, я-то, с моим мирным ремеслом! Нет, Пелида, никогда! А если я когда-нибудь, ненароком, и ударю тебя, ну когда разозлюсь, ты увидишь: мои побои вообще не побои.

Пелида. Сейчас уже не бьют. Теперь все по-современному. Даже погонщик ослов Антракс не бьет свою жену.

Мастакс. Он? Антракс, погонщик? Он бьет ее каждый день — по всей Ясоновой улице слышно.

Пелида. Он больше не бьет ее, с понедельника, когда у него произошла история с тенью осла и зубным врачом…

Мастакс. И Пелида начинает рассказ. Дурацкая история с этим Антраксом, должен вам сказать. Такой простофиля, надо немедленно идти прямо к старшему жрецу, не то он наверняка проиграет свою тяжбу. Зубного врача нужно наконец взять за горло. Он потребовал с меня прошлый раз полдрахмы за зуб, который шатался. Что она говорит сейчас, Пелида, эта вострушка? Она выйдет за меня замуж, если я поговорю со своим братом, капитаном? Ну конечно, конечно! Антраксу помогут, а Пелида выйдет за меня замуж. А теперь живо в гавань. Я слыхал, что брат мой, Тифид, снова объявился здесь, со своей старой посудиной. Разумеется, он опять сидит в трактире пьяный в стельку, я уже слышу, как он горланит песню.

Тифид (поет).

Мастакс. Эй, братец, капитан!

Тифид (совсем пьяный). Что ты мешаешь мне петь псалом? Заткнись, сухопутный братец, я пою большой хорал морских удальцов:

Мастакс. Перестань петь, братец Тифид! У меня есть кое-что для Ириды.

Тифид. Ириды? Кто это? Первый раз слышу!

Мастакс. Твоя невеста.

Тифид. Чепуха! Моя невеста, Клодия, — в Амфиполисе. Я же знаю свою невесту.

Мастакс. Как бы не так! У тебя три месяца назад, когда ты был здесь в последний раз, состоялась помолвка с Иридой — ну, знаешь, толстая блондинка!

Тифид. A-а, припоминаю. Но Ирида же была чернявенькая и тощая.

Мастакс. Блондинка, Тифид, и толстая. Клянусь!

Тифид. Так. Блондинка и толстая. Странно. Видимо, я спутал ее с Фебой, которая с Родоса. Та, наверно, чернявая и тощая. Чего же она хочет, невеста?

Мастакс. Разве ты не зайдешь к ней?

Тифид. Конечно, зайцу. Это само собой разумеется.

Мастакс. Тогда расскажи ей историю о погонщике ослов Антраксе и зубном враче Струтионе. Ты же знаешь, Ирида служит у танцовщицы Телезии…

Тифид. И вот, пропустив три стаканчика крепкого грога, мой братец Мастакс рассказывает историю о погонщике ослов. Я слушаю. Гляжу на него. Плюю. Сморкаюсь. Молчу. Он говорит: «Не можешь ли ты попросить Ириду рассказать все это своей танцовщице?» Я киваю головой. Потом опять сморкаюсь. Провожу рукой под носом. Брат уходит. Прощай навсегда, братец Мастакс! Ты мне больше не нравишься. Даже не выпил как следует. Абдера не годится для капитанов. Ничто мне не нравится в этом городе, а история с ослом — глупейшая история. Только на суше может такое случиться. Какое мне дело до зубных врачей? Никакого. А до Ириды? Тоже никакого: блондинка, говорят, и толстая. Не в моем вкусе. Но моя невеста. Возможно. Иногда теряешь ориентацию. (Поет.)

Ну, хозяин, сколько стоит бутылка водки? Три, говоришь, было? Тоже хорошо. На, вот тебе испанская золотая монета, купи себе карту Черного моря! Прощай, Абдера… Немножко пошатывает, когда поднимаюсь на борт. Неважно. На капитанский мостик попаду, хотя бы на четвереньках. Стою на нем, как флаг на ветру. Вперед, в синеву моря, в брызги волн, в пурпур кораллов, в пустоту звездного неба! Даль поглощает меня, как жадная пасть! А-хой! Паруса подняты — в путь, к другим берегам, к другом невестам!

Ирида. Тифид! Капитан Тифид!

Тифид. Сорок бочек арестантов! Кто это лезет там на капитанский мостик? Как раз в ту минуту, когда я хочу плыть в Адриатическое море! Баба, блондинка, толстая! Где-то я ее уже видел. Что-то мне мерещится. Надеюсь, это только горячка. Но это не горячка, это невеста. Да пронзит меня Нептун своим трезубцем! Это, видимо, Ирида, жаль, что я не успел смыться. Мужайся, капитан Тифид, мужайся, ты справлялся и с более толстыми, там, в Абиссинии.

Ирида. Ты в Абдере, Тифид, и не зашел ко мне?

Тифид. Ирида! Смотри, пожалуйста, Ирида! Конечно, я зайду к своей невесте. Как раз собирался. Хотел только надеть парадный мундир. Выгружаем рыбий жир из Фуды, так от меня немножко попахивает.

Ирида. Я ждала целый вечер. Мы же помолвлены!

Тифид. И как еще! Накрепко! Быть помолвленной с моряком — это все равно что быть дважды замужем!

Ирида. О Тифид, наконец-то ты опять со мной! Я все время думала о тебе, все время! И сегодня я надела госпоже платье наизнанку, так я думала о тебе. Мой Тифидик! Посмотри, какая луна над бухтой! Совсем как серебро…

Тифид. Как персидская серебряная монета. За нее на Самосе дают целый бочонок абрикосовой настойки.

Ирида. …А звезды тонут в ее молочном блеске. О Тифид! Миллионы искр рассыпаны по Черному морю и танцуют вместе с волнами.

Тифид. Завтра задует норд-ост. Но сейчас ты должна извинить меня, мне надо уходить.

Ирида. Уходить?

Тифид. К сожалению. Срочное дело. Я сразу вернусь. Мне нужно только на ту сторону бухты, в Ксантию.

Ирида. Это ты и в прошлый раз говорил, но так и не вернулся.

Тифид. Правда? Теперь припоминаю: я хотел вернуться, да нализался у вавилонского консула. Но больше этого не будет. Я стал солидным человеком — ничего удивительного, с такой невестой. К тому же еще и консула перевели, да еще я должен привезти один груз — верблюдов — в порт Амфиполис. Они нужны правительству Пеллы.

Ирида. Верблюды? В наших краях?

Тифид. Македония хочет стать великой державой.

Ирида. И для кого нужны верблюды?

Тифид. Еще как нужны! Главным образом верблюды. Уйма верблюдов. Без верблюдов теперь не обойтись. С хорошо выдрессированной верблюжьей кавалерией они подомнут под себя всю Грецию, ведь верблюды гораздо выше, чем греческие лошади. Это всем понятно.

Ирида. Но завтра ты опять вернешься?

Тифид. Ровно в шесть часов. Я же тоскую по своей невесте. Ведь я мужчина. Что ты теперь скажешь, моя толстушка?

Ирида. Тогда возьми меня с собой, Тифидик! Сейчас, когда над морем такая полная луна…

Тифид. И буду сидеть без ветра посреди моря! Она, видите ли, хочет поехать со мной! Этна и Стромболи![36] Эти невесты липнут, как смола. Но, к счастью, я вдруг вспоминаю историю с треклятой ослиной тенью. Попробуем-ка это средство. Шторм и тайфун, если оно не поможет, я могу оказаться все равно что женатым. Послушай, милая толстушка, говорю я, сделай мне большое одолжение, мне и моему брату Мастаксу, который все-таки хочет жениться на модистке… И начинаю с отчаяния рассказывать ей всю чертову историю.

Ирида. Какое доброе сердце у моего Тифидика! Бедный погонщик ослов! Я сразу же все расскажу Телезии, она тоже так сочувствует нужде и всяким подобным вещам. И вот я опять стою на набережной. А он, мое сокровище, широко расставил ноги на капитанском мостике. Он шатается от боли, потому что должен уехать, а на мачтах полно матросов!

Тифид (поет).

Ирида. Тифидик! Мой Тифидик! Вот ты и отплываешь в желтое сияние своей круглой луны, весь корабль — темная тень. Но завтра он вернется! В шесть часов!

Тифид (издалека).

Ирида. Вот корабль и пропал из виду, как всегда. Тифидик, мой Тифидик, я стою на набережной одна, как всегда. Только звезды надо мной и волны плещут. Тоже как всегда.

Боже мой, я совсем забыла про свою танцовщицу, ведь она идет сегодня к жрецу, а перед этим купается в новой мраморной ванне из Коринфа! О Тифидик, я сегодня же вечером помогу Антраксу, а завтра, когда ты вернешься из Ксантии с верблюдами, я стану твоей женой!

Телезия. Наконец-то ты пришла. Видишь, я уже лежу в ванне, в моей коринфской ванне из черного мрамора. Как это освежает в нашем ужасном климате. Такая жара! Ирида, добавь-ка сюда еще две бутылки ослиного молока. Вот так, хорошо. И миндальные отруби, и бобовую муку. А теперь приготовь косметику. Возьми сегодня растертый крокодилий помет, смешай его со свинцовыми белилами, землей с Хиоса и добавь немного слюны. Надеюсь, ты не ела сегодня на ужин лук! Эта Фракия портит мне цвет лица. Осенью я вернусь в Милет. В Абдере, наверно, страшно холодно зимой. И всюду мошкара. Не понимаю, ведь тут везде лягушки. Сейчас я выйду из ванны, Ирида. Подай мне полотенце. Дай мне египетский головной убор, моему старшенькому жрецу это нравится, и потом — критские браслеты и прозрачное платье с острова Коса. А теперь косметику и духи. И расскажи мне что-нибудь из жизни народа, Ирида, пока я буду украшать себя, — ты же знаешь, я люблю народ.

Ирида. Вот сейчас, госпожа, как раз произошла история с погонщиком ослов Антраксом.

Телезия. Погонщиком ослов? Прелестно! Обожаю погонщиков ослов. Они шествуют гордо рядом со своими ослами, поют песни — бедны, но счастливы. Бедняки всегда счастливы, Ирида, у них нет забот. И что же случилось с этим добрым человеком? Тяжба? Потому что зубной врач уселся в тени его осла? Я все расскажу своему старшенькому жрецу. Он тоже любит народ, совсем как я. Я все расскажу ему сегодня же вечером, когда мне придется изображать эти скучные статуи богинь. Он будет сидеть передо мной на мягких подушках, и глаза его наполнятся слезами, когда я буду рассказывать ему и при этом, под медлительные звуки лидийских флейт, поднимать то одну, то другую ногу. Снаружи, подле открытого окна, ветер овевает кипарисы, а в ближнем храмовом пруду квакают, как обычно, священные лягушки…

Стробил. Какую трогательную историю ты рассказываешь, Телезия, изображая при этом Персефону Праксителя. А теперь — Нику Мирона. Левую руку на правую грудь, левую ногу слегка отставить назад… Отлично! Немножко прямее правое колено и попытайся встать на цыпочки: так мы достигаем большего сходства с необычным движением оригинала.

Телезия (вздыхая от напряжения). Вот так?

Стробил. Превосходно. А теперь я должен обязательно продлить изучение культа Афродиты. Может быть, лучше всего начать с той статуи Фидия, где богиня любви, сидя на коленях у Юпитера, поглаживает его бороду.

Телезия. Но ведь у нас нет Юпитера, Стробил.

Стробил. Неважно. В крайнем случае я могу изобразить Юпитера, ведь меня, как исследователя, ничто не должно останавливать.

Телезия (ласкаясь к нему). А ты поможешь Антраксу, мой старшенький жрец?

Стробил. Не оставлю же я человека из моего прихода в беде. Он ведет тяжбу с зубным врачом Струтионом? Я давно слежу за этим врачом из Мегары. Каждый житель Абдеры, страдавший от зубной боли, с незапамятных времен исцелялся в храме Латоны. Приносили в жертву богине двух куриц и выздоравливали, а теперь явился этот зубной врач, со своими научными фокусами… Конечно, богиня не всегда помогала, но тогда надо было сразу применять рациональный метод лечения, можно было, в конце концов, принести в жертву и трех куриц вместо двух, тогда-то уж помощь богини была бы обеспечена. А что дает народу этот прогресс вместо простой, здоровой веры, которая так необходима всем нам? Одни сомнения, даже больше — отчаяние. Это пропасть, в которую прогресс пытается ввергнуть наш бедный народ. Теперь наконец можно продемонстрировать наглядный пример. Зубной врач почувствует всю силу моей власти! Завтра соберется парламентская комиссия по вопросам культа, и я поговорю с некоторыми судьями, всегда благосклонными к делам храма Латоны. Зубной врач погиб! А теперь вернемся к изображению Афродиты, любимая дочь моя!.. Флейты, громче!..

Верховный жрец Агатирс (его голос слышен сквозь звуки флейт). Старший жрец Стробил, зубной врач не погиб, будь погонщик ослов даже вашим собственным сыном! Простите меня, дамы и господа, я, может быть, несколько произвольно прерываю речь глубокоуважаемого старшего жреца, но в качестве верховного жреца храма Ясона я обязан возразить жрецу Латоны: нам не нужна сегодня вера в лягушек и в истории с богами, нам срочно нужна новая вера в человека! Но разве это можно назвать верой в человека, когда ему предпочитают осла, когда человек, мои возлюбленные, человек должен стоять под палящим солнцем, а не осел? Мы на краю бездны, господин Стробил, и эта бездна — консерватизм во что бы то ни стало. Всегда начиналось с поклонения ослу, а кончалось массовыми убийствами — подобные симптомы нам знакомы. Вот о чем идет речь на этом процессе, старший жрец Стробил, как объяснила мне вчера в вечерние часы любезная госпожа Хлоя Струтион, — о вопросе, что важнее: вера в человека или вера в лягушек и осла! Вы правы: завтра соберется парламентская комиссия по вопросам культа, но и я знаю судей в Абдере. Мы еще увидим, господин Стробил, мы еще увидим!..

Филиппид. Я, городской судья Филиппид, тоже это видел. К сожалению. Результат получился убийственный.

Не должны старшие жрецы вмешиваться в такие смехотворные дела, ведь важнее всего мир. Старшие жрецы сразу становятся принципиальными, а это плохо, когда речь идет об ослах. Вместо того чтобы энергично отговорить обоих от такого идиотизма, как тяжба из-за ослиной тени, пошли на еще больший идиотизм: сделали из этой тяжбы повод для рассуждений о философии, идеалах и прочих возвышенных понятиях! Заседание судебной коллегии по делу Струтиона — Антракса тоже кончилось крахом. Мне сразу показалось, когда я открыл заседание и предоставил слово асессору Мильтиаду: тут что-то не в порядке. Ну, старик Филиппид, думаю я, в чем дело? Ведь обычно судьи стоят себе вокруг и не обращают внимания на предложения Мильтиада, просто сразу соглашаются с ним — и делу конец, слава богам. Такое у нас в Абдере всегда кончалось справедливым приговором. Ну а сегодня, думаю я, черт возьми, сидят все десять судей с мрачными лицами и даже не идут в трактир поесть горячих сосисок и пирожков; да, здесь что-то неладно. Сегодня со справедливостью будет труднее. Чем дольше длится речь, тем мне все больше становится не по себе, а тут еще одни начинают аплодировать, а другие — свистеть… Такого мне еще не приходилось переживать.

Филиппид (звонит в колокольчик). Тихо! Прошу не прерывать асессора Мильтиада!

Мильтиад. …Из этого же, досточтимые выборные судьи города Абдеры, вытекает, что тень всех ослов во Фракии, а следовательно, и та, что явилась непосредственной причиной возникновения данного дела, также не может быть частью собственности одного человека: как тень горы Атос или городской башни Абдеры, или как воздух, которым мы все дышим; далее: упомянутая тень не может быть ни унаследована, ни куплена, ни подарена, ни дана напрокат — словом, никоим образом не может явиться предметом какого-либо гражданского договора. Таким образом, по этим, а также по другим приведенным выше причинам жалоба погонщика ослов Антракса на зубного врача Струтиона должна быть отклонена.

1-й судья. Неслыханно!

2-й судья. Нет больше в Абдере справедливости!

3-й судья. Да здравствует Мильтиад!

4-й судья. Долой погонщика ослов!

5-й судья. Просто скандал!

Филиппид (звонит в колокольчик). Тихо! Прошу суд успокоиться. Приступаем к голосованию: кто за предложение асессора Мильтиада, поднимите руку. Пятеро судей — за.

2-й судья. А пятеро — против.

Филиппид (звонит в колокольчик). Слово имеет адвокат Полифон.

Полифон. Многоуважаемая судейская коллегия города Абдеры! Пятеро твоих судей согласились с самым чудовищным предложением, когда-либо сделанным суду. Разве когда-либо так издевались над невинностью, над добродетелью, над бедностью, над простыми человеческими понятиями, над честным чувством справедливости и несправедливости? Разве когда-либо предлагали приговор, который стремится раз и навсегда уничтожить человечность? Ведь это же яснее ясного: если в нашем городе нельзя дать напрокат даже тень осла, все частное хозяйство, подрытое под корень, рухнет и мы должны снова начинать с того, чем кончили пещерные люди…

Филиппид (звонит в колокольчик). Ближе к делу!

Полифон. Перехожу к сути дела. Какова же скандальная причина, побудившая Мильтиада поднять на смех справедливость, общественное мнение, героическую историю нашего города, наши самые высокие идеалы?

Филиппид (звонит в колокольчик). Ближе к делу.

Полифон. Я спрашиваю: Мильтиад, отпрыск старого рода, зачем, отвечай, зачем посетила тебя позавчера вечером между одиннадцатью и часом ночи жена зубного врача Струтиона, Хлоя?

Вы видите, о наши отцы, как краснеет Мильтиад, а зубной врач закрывает лицо. О времена! О нравы! Но как может быть добродетельным патриций Мильтиад, когда сам глава Абдеры, вершина ее духа, воплощение ее традиций, ведет несовместимый с нравственностью, нарушающий супружескую верность образ жизни! Я говорю о верховном жреце Агатирсе, почтенные судьи!

1-й судья. Слушайте! Слушайте!

2-й судья. Довольно!

3-й судья. Продолжайте!

4-й судья. Это оскорбление!

Филиппид звонит в колокольчик, наступает тишина.

Полифон. Я настаиваю на том, что пятеро судей, поддержавших преступное предложение Мильтиада, являются приверженцами верховного жреца Агатирса. В прошлый понедельник они встретились с ним, когда было заседание парламентской комиссии по вопросам культа. Есть свидетели, которые видели и в любое время готовы подтвердить, поклявшись священными лягушками, что эти пятеро судей удалились вместе с верховным жрецом Агатирсом в отдельное помещение! К чему это таинственное совещание с верховным жрецом? Есть какая-нибудь связь между Агатирсом и зубным врачом Струтионом? Есть!

Пусть покроется бледностью твое лицо, республика Абдера! Убийцы стоят за твоей спиной с обнаженными кинжалами! Первейший среди твоей знати, первейший из твоих жрецов, вместе с пятью твоими судьями, заключили соглашение с зубодером — чужестранцем из Мегары, соглашение, которое может только угрожать твоей жизни!

Филиппид (звонит в колокольчик). Ближе к делу!

Полифон. Я к этому и веду, судья Филиппид, ибо Хлоя Струтион, оказавшаяся одной из самых роковых соблазнительниц в нашей истории, подобно второй Медее, направилась два дня назад, под покровом субботней ночи, тоже между одиннадцатью и часом, стало быть в необычное время, в храм Ясона. С кем она встретилась там, верховный жрец Агатирс? Народ Абдеры по праву требует ответа!

Струтион. Нет! Нет! Все ложь!

Филиппид. Тихо! Пристав, удержи зубного врача Струтиона!

Фисигнат. Господа!

Филиппид (звонит в колокольчик). Тихо! Адвокат Фисигнат просит слова!

Фисигнат. Достопочтенные судьи! Было бы неслыханным безрассудством пытаться на этом самом месте, в этом старом, прославленном здании суда, перед лицом статуи Правосудия, которому мы все служим, еще что-то добавить, пытаться говорить, а не действовать. Поспешите, досточтимые судьи, велите привести сюда верховного жреца Агатирса вместе со всем его причтом, со всеми его непорочными девами, поспешите, молите его прийти сюда, чтобы он очистил это здание, столь постыдно оскверненное Полифоном!

Господа судьи, почтенные отцы! В чем заключается самое страшное, то, что приводит нас в содрогание, вынуждает всех цивилизованных людей отвернуться в ужасе от нашего города? Хлоя Струтион, одна из наших уважаемых и добронравных матрон, состоящая в браке с зубным врачом Струтионом, виднейшим специалистом Фракии в искусстве лечения зубов, дочь военачальника Стилбона, ходила позавчера вечером, между одиннадцатью и часом, к Мильтиаду. Хорошо, это факт. Далее, Полифон в своем усердии установил, что та же самая женщина, мужа которой вы видите теперь сломленного духом на своей скамье, посетила в этот же вечер и верховного жреца Агатирса. Конечно, в необычное время, но при святости наших идеалов…

Филиппид. Ближе к сути!

Фисигнат. Можно ли сделать из этого выводы, которые сделал Полифон? Нет! Разве наши матери, наши супруга, наши дочери не выше всяких, повторяю, всяких, подозрений, даже если они и идут в столь поздний час к верховному жрецу? Абдера рухнет, почтенные отцы, если мы усомнимся в чистоте, в неприступности наших жен! Кого еще будет подозревать Полифон, если мы предоставим ему эту возможность? Кто еще будет вывалян им в уличной грязи? Да все мы!.. Полифон установил, что в понедельник было заседание комиссии по культу. Но на нем присутствовал не только Агатирс, почтенные отцы, на нем был и старший жрец Латоны, Стробил. И доказано, что он, вместе с теми пятью судьями, которые голосовали за погонщика ослов, тоже удалился в отдельное помещение. Какие дела могут быть у старшего жреца Латоны с вечно пьяным погонщиком ослов, с погонщиком, который…

1-й судья. Он больше не пьет!

Филиппид. Тихо! (Звонит в колокольчик.)

Фисигнат. Он пил и будет пить, нас не обманешь этой адвокатской комедией с пьяницей, который внезапно стал добродетельным. Ничто не может помешать нам спросить: с кем общается Стробил? Кто ходит к нему посреди ночи? Кого видят возмущенные граждане в освещенном окне его рабочего кабинета разыгрывающей пантомиму, причем почти без одежды? Танцовщицу Телезию из Милета!

Каким образом эта особа, пролезшая с подмостков пригородного кабаре Мегары на сцену нашего городского театра в качестве солистки, связана с провонявшим чесноком погонщиком ослов? Мы будем распутывать эту историю постепенно, звено за звеном в столь роковой, ужасной цепи. Служанка Телезии помолвлена с капитаном, чей брат, оружейник, причастный к темным делам с варварскими племенами, ухаживает за модисткой, которая — что достаточно показательно для этой особы — считается лучшей приятельницей забитого создания, жены погонщика ослов Антракса, живущей с ним в его подвале.

1-й судья. Он больше не бьет ее!

Фисигнат. Он снова будет бить! Нет, даже то, что этот грубый распутник с виду морально исправился, не помешает нам спросить старшего жреца Латоны: осмеливаетесь ли вы оспаривать подобные стечения обстоятельств, господин Стробил?

1-й судья. Просто скандал!

2-й судья. Клевета!

3-й судья. Долой консерваторов, оплот Латоны!

4-й судья. Да здравствует Агатирс!

Филиппид. Я, Филиппид, это предчувствовал. До сути дела так и не дошли. На сцену явились идеалы. Драка была невероятная. Погонщик ослов бил зубного врача, зубной врач — Мильтиада, Мильтиад — Полифона, Полифон — Фисигната, а Фисигнат запустил мне в голову колокольчик за то, что я передал дело в сенат. Судебные приставы избили погонщика ослов, а десять судей били всех, кто попадался им под руку, получая ответные удары. Наконец каждый, шатаясь, обливаясь кровью, поплелся домой: я — в свой кабинет, судьи — в город, погонщик ослов с Полифоном — на Леонову улицу, а зубной врач Струтион вместе с Фисигнатом — в квартал особняков.

Струтион. Проклятый директор Общества по импорту рабов в Герании! Какой мне теперь прок от его больного зуба мудрости? Половина моих пациентов разбежались! Уже один зубной техник из Византии, необразованный тип, который даже не чисто говорит по-гречески, открыл на улице Аистов лавку с живой лягушкой над зубоврачебным креслом. А что я узнал о своей жене! Это выше моих сил, господин Фисигнат, выше сил! В двенадцать в храме Ясона! Я должен развестись, у меня тоже есть свои принципы! Ох, я бы с удовольствием отказался от этого процесса!

Фисигнат. Господин зубной врач Струтион! На вас смотрит весь город! О вас говорит вся Фракия! И вы хотите отказаться от процесса в эту историческую минуту! Жену свою вы потеряли. Несомненно. Вам пришлось потерять половину своей практики. Тоже верно. Но сейчас речь идет об идеалах, о человечности! Еще раз сорок драхм на мои издержки, рискнем — и противник будет уничтожен!

Полифон. А я говорю тебе как пролетарию и представителю рабочего класса: борись против беззакония, которое проявилось не только по отношению к тебе, милый Антракс, но и ко всем погонщикам ослов! Твои шансы бесспорны! Еще раз четыре драхмы — и зубной врач побежден!

Антракс. Но у меня нет больше денег, господин защитник, — ведь осел интернирован, мебель и кровати заложены и дочку, вы же знаете, маленькую Горго, мы продали в рабыни рантье Памфу…

Полифон. Если ты, уже совсем достигнув цели, уже собираясь начать успешный промысел со сдачей ослов в прокат, хочешь все бросить, милый Антракс…

Антракс. Сделаем, господин, как-нибудь сделаем.

Полифон. Вот видишь, ты человек благоразумный. Деньги надо принести не позже завтрашнего дня. И тогда доведем процесс до победного конца. О-о, вот уже и Аполлонов переулок, мне надо сворачивать, милейший, держись, будь молодцом, а я должен свернуть. Ох, проклятый запах!

Антракс. Вот он идет. К рантье Памфу. А я бреду дальше, вниз по Леоновой улице. Он хочет еще четыре драхмы и четыре уже получил. Мне остается только четыре, но это все-таки еще один осел. Придется мне выкручиваться, хотя бы из-за восьми драхм, которые я теперь потерял. Надо продать Кробилу, жену, виноторговцу Кораксу, он, наверное, возьмет ее. Ничего не поделаешь, Антракс. Сморкайся, сморкайся, бывали у тебя времена и потяжелее, раньше, когда голодали. Вон опять стоит Леонид у своего трактира. Уже и не здоровается. Потому что я больше не пью. Никак не могу сейчас — со своей добродетелью и с тем, что я теперь — народ. А вот и мой подвал. Мокрое белье уже не висит перед порогом, нет у нас больше белья. Здравствуй, Кробила, жена.

Кробила. Просяная каша готова. А чесноку у нас больше нет, муженек.

Антракс. И чесноку у нас уже нет. Я ем кашу. Я сморкаюсь. Жена, говорю я, настали плохие времена. Она что-то бурчит, старуха, стоит у очага, так всегда, и смотрит на меня. Жена, говорю я, Полифону нужны еще четыре драхмы.

Кробила. У нас больше ничего нет.

Антракс. Я продолжаю есть кашу. Потом опять сморкаюсь. Кробила, говорю я, ничего не поделаешь. Мне необходимо выиграть тяжбу, из-за долгов. Дочь мы тоже продали, говорит она. Да, говорю я, ничего изменить нельзя… Эти адвокаты тоже хотят жить. Они живут хорошо, говорит она. Я ем кашу, сморкаться еще раз не имеет смысла, придется выкладывать начистоту. Я говорю: беседовал я с виноторговцем Кораксом. Хорошее место для тебя. Он дает мне пять драхм. Трудно тебе не будет. Надо только стряпать. Он добродушный, Коракс, да и сердце у него больное, вот он и не может больше бить и тому подобное. Хорошее место. Она ничего не отвечает. Смотрит только в угол. Ты была доброй женой, говорю я, доброй, славной женой, и просяная каша всегда была хорошая, должен прямо сказать, и чеснок — первый сорт. Она опускает голову. Ну скажи хоть что-нибудь, старуха.

Кробила. Когда мне надо явиться к Кораксу?

Антракс. Сейчас. Когда хочешь. Она опять молчит. Только укладывает свои вещи. Платок на голову, доставшийся ей от матери. Изображение Артемиды, висевшее над кроватью. Воскресные сандалии. Картину, на которой мы нарисованы сидящими в день свадьбы перед храмом Латоны, — ее написал художник Беллерофон — она оставляет.

Кробила. Что ж, прощай, Антракс.

Антракс. Что ж, прощай, Кробила. Ты была хорошей женой, славной женой. Она уходит. Через дыру в подвале. А в углу шуршит крыса. Всегда, когда Кробила уходит, приходят крысы. Беда да и только. Я продолжаю есть кашу. Глаза у меня совсем мокрые. Я опять сморкаюсь. Даже стаканчик сливовой не могу я теперь себе позволить. Это нужда, Антракс, взаправдашняя нужда! Если я выиграю процесс, я выкуплю себе Кробилу вместо второго осла. Еще одна крыса появилась. Уйду-ка я из подвала. Вот я опять стою на Леоновой улице, на которой простоял всю свою жизнь. Леонова улица, ничего, кроме Леоновой улицы. Везде полно народу. Так и кишит. На базарной площади полно, на площади Латоны полно, трактиры переполнены. Разговоры, сплошные разговоры, что это нашло на Абдеру? И всюду я слышу свое имя, всюду чешут языки, и всюду свистят, и всюду дерутся. Что это нашло на Абдеру?

Председатель Общества иностранного туризма. В этом процессе речь идет о большем, речь идет об иностранном туризме. Какова, о друзья абдеритского Общества иностранного туризма, какова причина, по которой иностранцы избегают наш город и едут в Ксантию, в город куда более бедный красотами фракийской природы, чем наш, город, где нет не только театра и музея фольклора, но даже учебных заведений? Лягушки старшего жреца Латоны, скачущие у нас повсюду — на форуме, на базарной площади, в городском парке — и своим устрашающим обликом отпугивающие иностранцев, так же как и наглость наших погонщиков ослов, требующих деньги за простую тень… Перед лицом грозящей всем нам опасности остается только одно, о друзья нашего Общества иностранного туризма…

Председатель Общества защиты животных. Абдериты и абдеритки! Процесс открыл нам наконец глаза: здесь поставлена на карту человечность! Как председатель Общества защиты животных, я протестую против ужасающего обращения с ослом, которое позволил себе зубной врач, чьи зверства при вырывании зубов мы достаточно хорошо знаем! Что сделал этот нечеловек со слабым, беспомощным созданием, не поддается описанию! Он не только сел в тени невинного осла, нет, этого мало — он даже ехал на осле, вместо того чтобы идти рядом с ним, как это делает любой прогрессивный друг животных. Поэтому я взываю к каждому любящему животных абдериту…

Директор акционерного общества «Мрамор». Нет, нас не обманешь. С глинобитными постройками наконец покончено, и мрамор будет продолжать свое победное шествие по Фракии! Удар, направленный против зубного врача Струтиона, пришелся в лицо гигиене, а тем самым и нам, акционерному обществу «Мрамор», ибо тот, кто строит из мрамора, строит гигиенично!

Председатель сената Гипсибоад. Речь идет о том, чтобы сделать наконец из Абдеры город, стоящий на уровне современной цивилизации. Речь идет о том, будет ли Абдера идти в ногу с Грецией или закоснеет в своей отсталости, окруженная гниющими болотами, квакающими лягушками, провонявшая чесноком по милости погонщиков ослов! Сбросим же с себя остатки нашего варварства! Растопчем зловредные суеверия! Но пока бесстыжие парни, вроде этого погонщика ослов, будут продолжать безнаказанно клеветать на цивилизацию на глазах у властей, это, конечно, невозможно! Время не терпит, абдериты! Мы живем в решающую эпоху мировой истории, в самом сердце конфликта между Афинами и Спартой! Между духовностью и материализмом, между свободой и рабством! Сомкнемте же наши ряды! Будем вместе защищать свободу, объединившись в партию, создание которой я здесь провозглашаю, в партию, которая группируется вокруг зубного врача Струтиона, — в партию Тени!

Крики. Да здравствует Гипсибоад! Да здравствует Тень!

Тифид (поет. Тут хулят наши болота, наших лягушек, наш чеснок, но имеют в виду народ; славят разум, цивилизацию, но имеют в виду подневольную жизнь, не имеющую отношения к нравственности!

Греция, конечно, велика, но Фракия еще больше, потому что родина всегда больше всего! Так сомкните ряды, фракийцы, вступайте в партию Осла, в партию, извлекающую правильный урок из этого процесса: долой врагов Фракии, одновременно и врагов Абдеры, долой панэллинских либералов!

Крики. Да здравствует Пфриме, да здравствует Осел!

Фукидид (директор Оружейного акционерного общества в Коринфе). Пиши, Памфаг: «С большим участием мы следим за мужественной борьбой вашей партии. Мы полностью разделяем ваши взгляды: мир — это величайшее добро, но, принимая во внимание преступные намерения партии противника, надо быть готовым к самому худшему. Оружейное общество Фукидида в Коринфе предлагает вам в вашей борьбе за мир и высокие идеалы помощь в виде первоклассных мечей высшего качества, особо пригодных для гражданских войн и уличных боев, по самым низким ценам. Просим также обратить внимание на наши специальные копья марки «Паке» — бойцы обеих партий в Сицилии высказались о них весьма одобрительно. Деревянные щиты из ливанского кедра, обтянутые кожей дикого осла, могут быть поставлены в больших количествах. В ожидании вашего уважаемого ответа Оружейное АО Фукидида, Коринф». Заготовь две копии, Памфаг, и пошли по одному экземпляру каждой партии в Абдере…

Тифид (горланит).

Вот я опять стою на своем мостике с водкой в желудке и звездами в волосах, с луной на плечах, водорослями и маслом на моих лохмотьях, омываемых брызгами волн! Эй, рулевой, эй, лоцман! Земля! Стена из слоновой кости, надвигающаяся на нас во тьме! Земля, ребята, какой-то берег, какой-то город, который протягивает к нам жирные руки, жаждущие наших поцелуев, наших ножей. Посмотрим, какие тут можно обстряпать делишки.

1-й человек. Капитан Тифид!

Тифид. Кто там зовет меня? Кто идет ко мне наверх?

1-й человек. Тот, кто не хочет называть свое имя.

Тифид. Добро пожаловать, господин. Люблю, когда не хотят называть свое имя, это означает выгодное дельце. Чего ты хочешь?

1-й человек. Чтобы в городе был пожар.

Тифид. Друг мой, от капитана Тифида ты получишь все что угодно: пожар, женщин, водку, убийство. Все продаем — когда есть спрос. Как называется этот город?

1-й человек. Абдера.

Тифид. Абдера! Слушай, водочка, слушай внимательно в моем желудке: этот город зовется Абдерой, город моего братца! Значит, мы все как дураки плавали вокруг, я и моя водочка, — вокруг, над серебряной бездной. И где тебе нужен пожар?

1-й человек. В храме Латоны.

Тифид. В храме лягушек! Там они поджарятся тысячами, эти твари. Погляди-ка, водочка, как воспламенится там небо от священного факела. А кстати, зачем это, мой хорошо одетый друг?

1-й человек. Чтобы мы двинулись вперед, мой капитан. Мы должны наконец оставить позади старый хлам и двинуться вперед. На карту поставлена свобода!

Тифид. Слышишь, водочка, на карту поставлена свобода! Приятно быть поджигателем, когда на карту поставлена свобода. Мы нужны для высоких целей, не правда ли, мы оба: ты, моя водочка, и я. Вот так было всегда, на каждом берегу, в каждой гавани, в каждой местности, под любым солнцем! Для вас речь шла об идеалах, а для меня — о водочке, о женщинах, о золоте. Но идеалы еще никогда не обходились без меня, наивысшие блага не достигались без моего ножа. Нас ценят, моя водочка, нас ценят. Сколько дадите?

1-й человек. Пятьсот драхм.

Тифид. Идет! А что там у тебя в кожаном мешочке, дружок? Впрочем, я срежу его с твоего пояса, так будет проще. Смотри, пожалуйста, жемчуг!

1-й человек (испуганно). Тут все мое состояние, капитан. Я всегда ношу его с собой, чтобы оно никому не досталось.

Тифид. Большое состояние. Двадцать тысяч драхм, никак не меньше. Умно, что ты носишь его с собой, по крайней мере оно достанется мне. У тебя идеалы, тебе не нужен жемчуг!

1-й человек. Капитан!

Тифид. Ну, чего ты? Кладешь руку на пояс? Человек с идеалами всегда дерется хуже. Видишь нож? Он легко может выскользнуть у меня из рук. Ты пришел ко мне, теперь ты получил меня, капитана Тифида, чьи кровавые руки выполнят твои намерения. Ступай вниз, дружок, и еще сегодня ночью ты увидишь: твой храм будет гореть, как моя жажда! Вниз, мой водочный дух сдует тебя вниз, дурак! Все наверх, ребята! Наверх, рулевой, наверх, мой зоркий лоцман! Хватайте жемчуг!

Вот так, мои звери, деритесь, собаки, грызите друг друга насмерть, шакалы! Посмотрите-ка, опять идут двое из Абдеры. Роскошно одеты, благородны, чистые руки. Старик и юноша. Что вам угодно?

2-й человек. Капитан Тифид?

Тифид. Сидит перед тобой. Только погоди, дружище, мне надо опять влить в себя бутылку водки, у меня постоянно двоится в глазах, когда я трезвею. Ты из города Абдеры или сельский житель?

2-й человек. Из Абдеры.

Тифид. И ты тоже за идеалы? Не правда ли, за нечто высшее, нравственное?

2-й человек. Я за свою родину.

Тифид. Тоже прекрасный идеал. Здоровый идеал. С ним можно делать отличные дела. На патриотах я зарабатываю уйму денег. Что тебе нужно? Этакое солидное убийство?

2-й человек. Пожар, капитан.

Тифид. Пожар? Товар, пользующийся спросом! В храме Ясона, не так ли, дружище?

2-й человек. Ты угадал.

Тифид. Сколько?

2-й человек. Шестьсот драхм.

Тифид. Шестьсот драхм. Слышишь, водочка, мы поднимаемся в цене, мы становимся все более нужными. А это кто с тобой?

2-й человек. Это мой сын, капитан. Он учится в университете.

Тифид. И чему же он там учится, твой сынок? Он ведь еще совсем молодой.

2-й человек. Он изучает право.

Тифид. Славный отец, заботливый отец. Очень умно, что ты взял его с собой: сын должен знать, что творится слева, когда он изучает правую сторону. Сына я оставлю у себя, на моем корабле, со мной и с моей водочкой.

2-й человек (испуганно). Он мой единственный сын!

Тифид. Тем большего мошенника я из него сделаю. Ты приносишь в дар родине пожар, я присоединяю к этому дару твоего сына. Уходи, мне уже хочется всадить тебе нож в брюхо, но моя водочка сегодня не очень крепкая! Это водочка из Эфеса, принеси жертву Диане — она тебя пощадила. Запылает твой храм, как старый пергамент, а я буду под это пламя плясать у себя на корабле и хлопать в ладоши! Спускайся в лодку! Наверх, ребята, наверх, рулевой! Наверх, лоцман! Плывите к земле, с ножами в зубах, голые и смазав жиром тело, мои акулы, которые выполняют мои приказания и воспринимают мои сверкающие глаза как знак смерти и мои поднятые брови как знак пожара! На берег, на берег! Сожгите мне эти храмы лжи, как солому!

Караульный. Огонь! Огонь! Огонь, господин брандмейстер! Огонь! Горит храм Латоны!

Пиропс. Что? Храм Латоны? Этот трухлявый деревянный балаган? Вставай с кровати, жена! Подай мне шлем, мундир и поножи! Труби в рог, парень, труби изо всех сил!

Караульный. Храм Ясона, господин Пироп, горит храм Ясона!

Пиропс. И он тоже? Трубите, ребята, трубите! Какой пожар! Какие искры разлетаются вокруг! Ночь становится светлее дня! Трубите, трубите! Фельдфебелей Полифема и Персея ко мне!

Полифем и Персей. Господин брандмейстер?

Пиропс. Полифем бежит с половиной бригады к храму Ясона, а Персей с другой половиной — к Латоне.

Персей. Я член партии Тени, господин брандмейстер. Вы не можете требовать от меня, чтобы я наперекор своим убеждениям спасал храм, гибель которого я только приветствую.

Полифем. А я — Осел. Мои идеалы не позволяют мне спасать храм Ясона.

Пиропс. Ну пусть каждый из вас идет к тому храму, который он хочет спасать, черт вас подери! Но только живо! Ветер, помните о ветре! Весь город сгорит, если вы не начнете быстро действовать!

Караульный. Горит старый город! Старый город!

Пиропс. Действуйте! Я приказываю! Город уже горит повсюду!

Персей. Наши идеалы, господин брандмейстер, вы должны понять. Я обязан строго придерживаться лозунга партии Тени: никакой помощи Ослам, вся помощь Теням!

Полифем. Мне нельзя допускать никаких исключений, господин брандмейстер, я должен быть фанатичным Ослом, когда речь идет о высших идеалах!

Тифид. Она горит! Она горит! Абдера, мой веселый костер, Тифид пляшет на своем капитанском мостике в отсветах твоего огня! Горят твои боги, твои лягушки, твои дела, твоя глупость! Вот они соскакивают, бледные, со своих кроватей, твои жители, в одних рубашках, они кричат, они проклинают судьбу, они плачут, они забывают свои идеалы и свою тяжбу! Зеленый свет льет луна сквозь твой зной, Абдера, дым поднимается столбом в твое небо! На борт, на борт, мои волки, мои рыси, мои кошки, мои лисы! На борт!

Ирида (в отчаянии). Тифид, капитан Тифид!

Тифид. Кто это стоит там на набережной? Смотри-ка, Ирида, моя абдеритская невеста, одураченная вдова. Зачем ты зовешь меня? Тифид уходит в море с сосудами, полными вина и масла; у него жемчуг и женщины, у него водочка и чудовищное опьянение, его корабль скользит назад, в бесконечность океана, в высь восходящих звезд! Я стал костром, который спалил ваше прошлое, возмездием, постигшим этот город и всегда грозящим ему, я стал геенной ваших поступков, о совершении которых вы мечтали в своих снах.

Ирида. Тифид, мой Тифид!

Тифид (поет).

Филиппид. Так оно все и произошло: Абдера не пожелала быть ближе к сути дела и погибла. Вот мы стоим среди руин, шепчемся, ночные призраки под гибельным солнцем, которое продолжает светить, без конца продолжает светить!

Пелида. Ничего, кроме черных стен.

Кробила. И щелей пустых подвалов.

Мастакс. Воздух все еще полон дыму.

Телезия. Моя коринфская ванна треснула пополам. Она была не мраморная. Сплошное надувательство!

Стробил. Мои священные лягушки изжарились.

Агатирс. Мой храм все еще горит. Храм из лучшего кедрового дерева.

Струтион. Дом у меня сгорел, практика потеряна, а о жене лучше и не говорить.

Антракс. Даже подвала нет у меня теперь.

Мастакс. Кто это там идет?

Агатирс. Через базарную площадь?

Пелида. Эй, смотрите!

Стробил. Осел, осел Антракса!

Филиппид. Спасся из своего горящего стойла!

Мастакс. Это он виноват!

Кробила. Он преступник!

Пелида. Негодяй!

Антракс. Мошенник!

Струтион. Поджигатель!

Все. За ним! За ним! За ним!

Вот он! Он там! Хватайте его! Закидайте его камнями! Разорвите его!

Антракс. Отдайте моего осла! Отдайте моего осла!

Осел. Разрешите мне, дамы и господа, разрешите, пока не настигли меня камни моих преследователей, пока ваши ножи не вонзились мне в брюхо, пока ваши собаки не растерзали меня, — разрешите мне, бедному ослу, у которого шерсть встала дыбом, который скачет в страхе по улицам сгоревшего города Абдеры, которого все теснее окружают и покрывают все новыми и новыми ранами, разрешите, хоть это несколько необычно — слушать говорящего осла, — разрешите задать вам один вопрос. Поскольку я в некотором роде главный персонаж этого повествования, не сердитесь на меня и ответьте мне честно, с чистой совестью, пока я не погиб от ударов ваших собратьев: разве в этом повествовании я был ослом?