Том 6

***

Первой инсценировкой, увидевшей свет рампы, стала пьеса Н. Ф. Прошинской.1 Спектакль был поставлен С.-Петербургским Василеостровским театром в начале сезона 1909/1910 гг. Рецензенты писали: «В воскресенье, 15 ноября, в Василеостровском театре была поставлена переделка г-жи Прошинской из романа Гончарова „Обломов”. Переделка оказалась весьма удачной ‹…›. Артисты играли с подъемом. Очень недурным Обломовым явился г. Бурьянов, особенно в первом акте артист играл с деталями и с чувством меры. Прекрасно справилась с ролью Ольги г-жа Байкова, особенно удались ей драматические сцены. Очень типичны были г. Ромашков в роли Тарантьева и г-жа Берг в роли Агафьи Матвеевны. Недурным Штольцем оказался г. Чарский. Г-ну режиссеру следует сократить 3-й акт, от этого выиграет комизм Обломова и Захара».2

Несмотря на некоторые дописки3 и перестановки, пьеса Прошинской воспроизводила фабулу романа с наибольшей

430

степенью приближения, являясь, в частности, первым сценарием, включавшим в себя сцену объяснения Ольги и Штольца (глава IV части четвертой романа / карт. 1, д. IV пьесы). Небольшие сокращения, которые были предприняты драматургом в сценах, повествующих о любви Обломова и Ольги (главы X-XI части второй / карт. 1-2, д. II), восстанавливали утраченное в предшествующих инсценировках равновесие между основными сюжетными линиями романа, чем достигалась и существенная для авторской позиции Гончарова равноценность в обрисовке главных действующих лиц. В стилистическом отношении драматурга отличало последовательное стремление к упрощению гончаровских синтаксических конструкций, отказ от речевой индивидуализации персонажей в пользу более нейтрального варианта литературного языка и замена устаревшей лексики на современную.

Следующий спектакль по роману Гончарова был поставлен в совсем другую эпоху. Пьеса «Обломки Обломова»,1 написанная М. Ф. Тименсом для Ленинградского ансамбля художественной пропаганды при Доме культуры 1-й Пятилетки, шла на сцене в середине 1930-х гг. В ней впервые обыгрывались возможности гончаровского сюжета в «чужой» культурно-исторической среде. По замыслу драматурга, Захар и погнавшийся за ним Обломов вываливались из книги и оказывались на сцене Дома культуры2 в 1933 г., после чего действие пьесы, выстроен ное

431

на границе между реальностью и литературой, развивалось одновременно по двум направлениям: на сцене попеременно демонстрировались приключения Обломова и Захара «в жизни» и цепь предполагаемых после исчезновения главного героя событий «в книге».

Пьеса Тименса обладала остросатирической направленностью и избыточной злободневностью, поэтому, несмотря на ряд несомненно удачных театральных находок, увлекшиеся «интересным опытом переработки классики для специфических возможностей пропагандистского передвижного театра автор и постановщик (т. Боганов) не смогли преодолеть многообразия самого материала».1 Авторы спектакля не стремились к созданию инсценировки романа, поэтому утративший все свои психологические характеристики образ Ильи Ильича Обломова целиком сливался с доминантным признаком обломовщины, превращаясь из человека в знак. «Илья Ильич – это не образ живого человека, с какими-то ему одному свойственными особенностями», а «театральная маска, наделенная всеми характерными чертами, свойственными обломовщине», – писали о нем газеты.2

В противовес такому подходу в 1935 г. из печати вышли сразу два сценария,3 характерными признаками которых являлись принципиальный отказ от дописывания Гончарова, ощутимое снижение интереса к обломовщине как явлению, концентрация действия вокруг главного героя, возврат к дословному воспроизведению диалогов романа.

Пьеса Н. Б. Лойтера ограничивалась материалом частей первой – третьей романа. Ее главной темой являлась душевная драма не сладившего с жизнью героя, поэтому

432

особое внимание уделялось лирической (Обломов – Ольга) и этико-философской (Обломов – Штольц) сюжетным линиям, а жанр пьесы определялся как трагикомедия. Пьеса С. Азанчевского и А. Розена отличалась более полным охватом материала – границы действия в ней в целом совпадали с сюжетом Гончарова. Однако отбор сцен из романа производился с учетом их релевантности к образу главного героя – материал, направленный на описание и характеристику прочих персонажей, отбрасывался. Сокращениям подверглась даже история любви Обломова, до сих пор наиболее тщательно воспроизводимая на сцене (в пьесе отсутствовали события глав V-VII части второй романа, характеризовавшие по большей мере не Обломова, а Ольгу). Необходимые по ходу пьесы эпизоды без участия Обломова (действующими лицами которых являлись Захар, Анисья, Тарантьев, Мухояров, кучер, дворник, лакей) подавались драматургом в качестве вытесненных за рамки «большого» действия интермедий. Несмотря на активное распространение сценариев Лойтера, Азанчевского и Розена через Центральное управление по распространению драматической продукции (Цедрам), предпринявшее их переиздание уже в следующем 1936 г., пьесы не нашли своего постановщика, оставшись сценически невоплощенными.

Последним опубликованным сценарием по роману И. А. Гончарова является сценическая композиция М. Д. Волобринского и Р. М. Рубинштейн,1 написанная ими для Ленинградского государственного театра им. Ленинского комсомола в 1957 г.

Премьера (в постановке эстонского режиссера А. Б. Винера) состоялась на сцене Ленинградского театра им. Ленинского комсомола 12-13 июля 1958 г. Роли исполняли: Обломов – О. Басилашвили, Штольц – Г. Гай, Ольга – Т. Доронина, Пшеницына – А. Лузина, Захар – П. Лобанов,

433

Тарантьев – А. Хлопотов, Мухояров – И. Селянин.1 Суть своей интерпретации режиссер определял посредством известной цитаты из доклада В. И. Ленина.2 В одном из номеров «Театрального Ленинграда» по этому поводу сообщалось: «Постановка инсценировки романа (авторы М. Д. Волобринский и Р. М. Рубинштейн) осуществляется в Ленинграде впервые. Постановщик спектакля народный артист Эстонской ССР и заслуженный артист РСФСР А. Б. Винер говорит: „В. И. Ленин в одном из своих докладов дал гениальное определение обломовщины. ‹…› Эти слова В. И. Ленина – эпиграф нашего спектакля, определяющий его главную мысль.

Мы живем в чудесное время ‹…›. И все же остатки обломовщины в виде равнодушия к окружающим, слабости характера, лени и апатии нет-нет да и проявятся в нашей среде.

Мы хотим, чтобы спектакль ‹…› будил к деянию тех, кто все еще спит, несмотря на великие дела современности”».3

В том же году С. Ф. Владычанский поставил «Обломова» на сцене Новосибирского ТЮЗа. Благодаря телевидению спектакль получил достаточно широкий резонанс: он «несколько раз игрался на телестудиях Сибири», а во время гастролей театра в Ярославле был показан и по московскому телевидению. По свидетельству артиста, исполнившего главную роль, «Владычанский решал спектакль как социально-психологическую драму».4

В 1965 г. на основе сценария Волобринского и Рубинштейн 3-м творческим объединением Ленинградской студии телевидения была осуществлена телепостановка «Обломов» (режиссер А. Белинский, оператор Никаноров, редактор Ефременко; в ролях: Обломов – О. Басилашвили, Ольга – Е. Немченко, Пшеницына – Т. Алешина, Тарантьев – П. Панков, Мухояров – А. Гаричев).5 Режиссер-постановщик (ныне академик Российского телевидения А. А. Белинский, по мнению которого «ни в кино, ни в театре нельзя воплощать литературные произведения

434

с меньшим количеством потерь, чем на телевидении»1) предлагал версию, в соответствии с которой «Обломов» оказывался «очень драматической, психологической историей гибели интересного человека, бессильного бороться с ужасом окружающего его мира».2 Самое большое впечатление в этой постановке произвел сыгранный О. Басилашвили Обломов («…невозможно теперь представить себе иного Обломова, так тонко, так всеобъемлюще показал артист истинную суть этого образа…»3); в качестве удачных актерских работ отмечались роли Пшеницыной (Т. Алешина) и Мухоярова (А. Гаричев).

Событием на русской сцене стал спектакль «Обломов», поставленный в 1969 г. Московским драматическим театром им. А. С. Пушкина (инсценировка А. Окунчикова,4 режиссер О. Ремез, художник В. Шапорин; в ролях: Обломов – Р. Вильдан, Штольц – Ю. Стромов, Ольга – Н. Попова, Пшеницына – М. Кузнецова, Захар – В. Машков, Алексеев – Ю. Фомичев, Волков – В. Сафронов, Пенкин – А. Чернов, Тарантьев – А. Локтев, Мухояров – Н. Прокопович).5 Спектакль порывал с традицией прочтения «Обломова» как социально-психологической драмы, установившейся на советской сцене в предшествующие

435

годы. Важным отличием этой постановки от предыдущих стало применение нового сценического языка, решительно реализующего внутренний потенциал романа Гончарова с позиций «режиссерского» театра. По замыслу постановщика, спектаклю требовалось «„пространство трагедии”. И не просто трагедии, но трагедии русской, трагедии о русском Гамлете, выбирающем из двух возможностей человеческого существования («быть или не быть») небытие».1 Сценографическим решением поставленной режиссером задачи стала созданная В. Шапориным двухуровневая сценическая установка, обладающая и предельной функциональностью, и высокой символической насыщенностью,2 а на роль Обломова был утвержден «молодой,

436

высокий, тощий» Р. Вильдан, чей облик непримиримо расходился «с привычным представлением о пухлом барине».1

В спектакль Московского драматического театра им. Пушкина был впервые включен «Сон Обломова»;2 критики писали об этом: «С блеском проводится сцена знаменитого „сна Обломова”. Трудно было воспроизвести этот сон на сцене. Творческая фантазия режиссера нашла обходные, чисто театральные пути. В сне Обломова совместились три плана: детство (папенька, маменька, неумение надевать чулки, приведшее к неумению жить), затем повергавшие его в панический ужас россказни теток, лакеев о его женитьбе на Ольге и, наконец, сама свадьба».3 Включение в «Сон Обломова» венчального обряда с Ольгой – Агафьей стало возможным после перестановки сцены, предпринятой режиссером по принципиальным соображениям (по мнению О. Ремеза, сцена сна являлась кульминацией спектакля и должна была происходить «не в спокойной первой части книги, а во время болезни в главе XII третьей части»4). В качестве музыкального сопровождения сцены сна использовались ария Нормы из оперы Беллини («тема жизни»), которую исполняла Ольга, и колыбельная («тема сна и смерти»),5 которую исполняла Агафья Матвеевна Пшеницына.

437

Поставленная режиссером цель («не повторение „Обломова”, а его пересоздание»1) не могла не вызвать разногласий как среди зрителей, так и между театральными критиками. Постановка оставляла «впечатление дискуссионности»2 и наряду с положительными откликами критиков вызвала и не слишком сочувственные высказывания: «…режиссер О. Ремез и художник В. Шапорин не нашли созвучного роману художественного образа спектакля, не создали родственной жизненной среды для сценического пребывания его персонажей ‹…› из инсценировки романа театром решительно вычеркнут быт: пренебрежение к быту стало ныне модным. ‹…› Спектакль воспринимается как серия живых иллюстраций к роману. ‹…› они далеко не исчерпывают глубокой сути его содержания».3

В 1979 г. на студии Мосфильм была снята кинокартина «Несколько дней из жизни И. И. Обломова» (сценарий А. Адабашьяна и Н. Михалкова, режиссер Н. Михалков, оператор П. Лебешев, художники А. Адабашьян и А. Самулекин, композитор Э. Артемьев; в ролях: Обломов – О. Табаков, Штольц – Ю. Богатырев, Ольга – Е. Соловей, Захар – А. Попов, мать – Е. Глушенко, отец – Е. Стеблов, Алексеев – А. Леонтьев, барон – Г. Стриженов, тетка – Т. Пельтцер), которая, восполняя пробелы в изображении родственно-бытовой среды персонажей, тем не менее подтверждала наметившуюся в обществе тенденцию к переосмыслению стереотипных моделей интерпретации классики. В фильме, сверхзадачей которого являлась реабилитация этических ценностей главного героя, использовался (с сокращениями и дописками) материал частей первой – третьей романа. Действие протекало на фоне широких русских пейзажей и жанровых картин из помещичье-дворянского патриархального быта.

В условиях регламентированной советской действительности, где в числе прочего категорически запрещалась ностальгия по прошлому, михалковская трактовка «Обломова» отвечала давно назревшим зрительским ожиданиям. Картина не оставила равнодушных и сразу по выходе

438

вызвала полемику в прессе;1 о ней писали: «„Обломов” воскресил – спустя десятилетие после „Дворянского гнезда” А. Михалкова-Кончаловского – споры, связанные с феноменом „неопочвенничества”. Сам Михалков со свойственным ему артистизмом разыграл роль новообращенного и столь энергично провозглашал свою зависимость от книги Ю. Лощица о Гончарове в ‹серии› „Жизнь замечательных людей”, что ему поверили. Между тем фильм Михалкова – отнюдь не вольная экранизация романа Гончарова, а пристальная и пристрастная полемика с его прочтениями ‹…› ведь если бы не неоконсервативный контекст, освящающий патриархальное бытие как бытие природное, органическое, и не явный афронт Добролюбову, то картина просто бы оказалась без полемического адреса».2

Оправдание Обломова в фильме Н. Михалкова («Обломов остается в фильме ‹…› носителем парадоксального, неполного идеала»3) достигалось не только посредством купирования гончаровского сюжета, из которого изымались нелестные для главного героя события в доме на Выборгской стороне, но и с помощью укрупнения гончаровского противопоставления Обломова Штольцу до степени антагонизма. Программно-положительный герой Гончарова интерпретировался здесь как европейски образованный, но морально не оформившийся персонаж, как человек «без корней», сыгравший не созидательную (как в романе), а деструктивную роль в жизни Обломова (в сущности, антигерой). «После появления книги И. А. Гончарова в лексический состав русского языка вошло слово „обломовщина”, слово „штольцевщина” пополнило нашу речь только после киноленты Н. Михалкова»,4 – писали критики. Фильм Н. Михалкова, показанный во многих странах мира, получил широкую известность и высокую международную оценку: в 1980 г. на кинофестивале в Оксфорде (Англия) картина была награждена призом «Золотой Оскар» за лучшую режиссуру.

439

В 1992 г. по мотивам романа Гончарова был создан мюзикл «Романсы с Обломовым» (сценарий и музыка М. Розовского, стихи Е. Баратынского и Ю. Ряшенцева1), поставленный одновременно двумя крупными театрами России – театром-студией «У Никитских ворот» (режиссер М. Розовский; Москва) и Академическим театром драмы им. А. С. Пушкина (режиссер В. Голуб; С.-Петербург). Роль Обломова в Москве исполнял О. Вавилов, в Петербурге – М. Долгинин.

«Из всех действующих лиц драматург Розовский оставил только четверых: героя, Штольца, Ольгу и Захара»;2 сохранив «лучшие романные монологи» и отказавшись «от лишних связок, слов и сравнений», он создал «крепкий, профессионально сработанный моноспектакль»,3 который, в силу своей необычности, встретил весьма настороженный прием как у публики, так и у профессионалов. О нем писали: «При общей растянутости действия противоречивость замысла вылезает наружу, перестаешь понимать природу жанра „Романсов с Обломовым”. Спектакль, начавшийся с отпевания Обломова, как будто бы тяготеет к социальной драме. Нам доказывают пользу принципиального аполитизма, невмешательства в глупую и вредную суету жизни. Об этом программная песня Обломова „Халат живет вдали от зла”. Затем драма оборачивается фарсом с клоунадой Захара, который в валенках забирается на барскую постель и барина с нее спихивает. Развернутая сцена под развязный куплетец „Вот ползает серьезный клоп” венчает эту линию постановки. К сожалению, фарс нас не очень забавляет, и мы рады плавному перетеканию „Обломова” в „Женитьбу”, где Штольцу достается роль Кочкарева, а Обломову – Подколесина

440

‹…› зритель в первом действии потихоньку тоскует ‹…› и пробуждается лишь в момент появления эмансипированной боевой особы, зовущейся по роману Ольгой ‹…›. Узревшему глубочайшее декольте этой девушки становится ясно: тратить время на ритуал ухаживания ей недосуг. И верно, для укрепления знакомства барышня забирается к молодому человеку на колени якобы выдавить ячмень».1 В версии Розовского деформировалась сама суть обломовского характера, так как его герой размышлял о препятствиях к браку с Ольгой уже после ночи любви.

Роман Гончарова был вновь инсценирован в 1999 г. Название поставленного С.-Петербургским театром «Русская антреприза им. Андрея Миронова» спектакля: «Обломов. Сказание в 3-х действиях по одноименному роману И. А. Гончарова» – сопровождалось дополнительным, ориентирующим на фольклорную интерпретацию подзаголовком: «Былина о сыне земли русской. Сказание об одинокой русской душе, навсегда уснувшей, но явившей миру светлый сон о безнадежном счастье на кисельных берегах и молочных реках России». Избранный автором и постановщиком спектакля В. Фурманом жанр определялся при этом как «сценическая редакция романа».

В постановке была исчерпывающе представлена фабула романа, здесь впервые были сыграны сцены свидания в Летнем саду и лодочная прогулка по Неве. Предпринятые сокращения относились к сюжетной линии Ольга – Штольц, второстепенные персонажи (гости, посещающие Обломова в части первой романа, М. М. Ильинская, барон Лангваген, Анисья) из действия изымались. Спектакль шел без перемены декораций, так как созданная художником О. Молчановым трехъярусная сценическая установка обладала исключительной функциональностью. Роли исполняли: Обломов – А. Чевычелов, Захар – Л. Неведомский, Штольц – С. Русскин, Ольга – Н. Попова, Пшеницына – О. Самошина, Тарантьев – С. Паршин, Мухояров – А. Худолеев, няня – З. Буряк, крестьяне – Д. Исаев, Д. Буцкий, Андрюша Обломов – Д. Клименков.

441

«Фольклоризация» романа Гончарова в редакции В. Фурмана состояла главным образом в разворачивании былинных мотивов из главы «Сон Обломова», обрамляющих канонический сюжет основного действия, и введении в действие сквозных драматических эпизодов, связанных с обрядностью народного календарного цикла: «Так возникают в спектакле персонажи – Няня (Зоя Буряк) и два мужика-скомороха (Денис Буцкий и Дмитрий Исаев), своеобразные слуги просцениума и интерпретаторы событий: они и об опасности предупредят, и о быстротечности времени напомнят, и Илью Ильича пожурят».1 Обрядово-календарная поэзия (консультантом по фольклору выступил И. Иванов) привлекалась для создания на сцене особого состояния раз и навсегда установленного, «неподвижного» времени, как нельзя лучше соответствующего мироощущению Обломова и обломовцев. Существенно важным компонентом спектакля оказалось также гончаровское сопоставление четырех времен года и четырех возрастов жизни (глава II части второй), которое неожиданно приобретало здесь формообразующий статус: будучи одним из условий действия, оно не только определяло композицию спектакля, но и убедительно обосновывало неизбежность возрождения героя после смерти (зимы).2 Сыгранный А. Чевычеловым Обломов был очень красив и очень инфантилен, его антагонист Штольц интерпретировался создателями спектакля как отрицательный персонаж с отталкивающей демонической наружностью и иностранным акцентом.