Том 7

XXV. Отец и дочь

Пока Леонард и Оттер говорили о внезапном исчезновении Соа, интересный разговор происходил ярдах в трехстах от них, в секретной комнате храма. В комнате были Нам, Соа и Сага. Нам в это утро проснулся рано, задолго до рассвета. Сидя один в маленькой комнате, он предавался размышлениям. Действительно, ему было о чем подумать.

Боги, служению которым он посвятил свою долгую жизнь, явились в образе людей и разрушили весь религиозный церемониал, без которого его должность лишается ореола, а его могущество становится мифом, да и сами они враждебно относятся к нему. И действительно ли это боги? По виду в них нет ничего божественного: Хуанна — просто прекрасная женщина, а Оттер, видимо, — обыкновенный карлик, довольно разнузданного характера. Против божественности этих лиц говорило и то обстоятельство, что с прибытием их в стране вовсе не водворилось благополучия; напротив, погода установилась такая дурная, какой уже давно не было.

Так размышлял Нам. Вдруг его мысли были прерваны стуком в дверь.

— Войди! — сказал он, накидывая на плечи козью шкуру. Вошел жрец с зажженным факелом в руке, а за ним две женщины.

— Кто это? — спросил Нам, указывая на вторую женщину.

— Это служанка Аки, отец! — ответил жрец.

— Отведи ее в сторону и наблюдай за ней. Ну, Сага, рассказывай. Во-первых, какова погода?

— Очень пасмурно, отец, солнца не видно из-за густого тумана!

— Я догадывался об этом потому, что мне холодно даже здесь! — И он плотнее закутался в свое платье. — Еще несколько дней, и… — жрец остановился и затем продолжал: — Скажи мне о Джале, твоем господине!

— Джаль такой же, как и раньше: весел и немножко пьян. Он говорит на нашем языке плохо, но в последний раз, выпив, запел песню о подвигах того, кого они называют Избавителем. В песне говорилось о том, как он избавил богиню Аку от плена. Так, по крайней мере, поняла я эту песню!

— Может быть, ты неверно поняла? — спросил Нам. — Скажи, внучка, ты все еще почитаешь этого бога?

— Я почитаю бога Джаля, а мужчину, жителя вод, ненавижу! — пылко проговорила Сага.

— Вот как! Всего два дня тому назад ты говорила мне, что любишь его и что нет такого бога, как этот мужчина, и нет такого мужчины, как этот бог!

— Это правда, отец, но теперь, когда он оттолкнул меня, сказав, что я надоела ему, и стал ухаживать за моей собственной служанкой, я требую жизни этой служанки!

Нам мрачно улыбнулся.

— Быть может, ты требуешь также жизни бога?

— Да, — ответила она без всякого колебания, — я хотела бы видеть его мертвым, если это возможно!

Нам опять улыбнулся.

— Однако, внучка, у тебя характер совсем такой же, как у твоей бабки, моей сестры. Та заставила принести в жертву трех мужчин, возбудивших ее ревность. Ну, а что нужно этой женщине?

— Она была связана по приказанию Аки, и Джаль стерег ее. Но я напоила сонным питьем Джаля и, развязав ее, секретным ходом привела сюда, так как она желает говорить с тобой.

— Но ведь я не понимаю ее языка!

— Она, отец, понимает наш. Если бы она родилась в нашей земле, и то не могла бы говорить лучше!

Удивленный Нам позвал жреца и приказал ввести чужестранку.

— Ты хочешь говорить со мной? — спросил он Соа.

— Да, господин, но наедине. То, что я скажу тебе…

Нам рассмеялся.

— Не бойся, — сказала Соа, читая его мысли. — Видишь, я безоружна.

Нам приказал всем уйти и, когда дверь за ними закрылась, вопросительно посмотрел на Соа.

— Скажи мне, кто я такая? — начала она, снимая покрывало со своей головы и поворачивая лицо к свету факела.

— Как я могу знать, кто ты, чужеземка? Похоже, правда, на то, что ты нашей крови.

— Я действительно вашей крови. Обрати свой ум назад и подумай, не припомнишь ли ты дочь, которую ты любил много лет тому назад и которая по проискам твоих врагов была выбрана в невесты Змею! — И Соа остановилась.

— Продолжай! — сказал Нам тихо.

— Быть может, ты припомнишь, что, побуждаемый любовью и состраданием, ты в ночь жертвоприношения помог этой дочери избегнуть челюстей Змея.

— Я припоминаю кое-что, — ответил осторожно жрец, — но мне говорили, что та женщина подверглась мщению бога и умерла во время своего бегства.

— Это неправда. Я твоя дочь, а ты не кто иной, как мой отец. Я узнала тебя, как только увидела твое лицо!

— Докажи это и берегись, если ты лжешь! — сказал он. — Покажи мне тайный знак и шепни мне на ухо секретное слово.

Соа подошла к нему и сделала несколько движений рукой по столу, а затем, наклонившись вперед, прошептала что-то на ухо Наму. Едва она кончила, как старик поднял голову и на его глазах выступили слезы.

— Здравствуй, моя дочь! — сказал он. — Я думал, что одинок и никого из моих близких нет на земле. Здравствуй! Твоя жизнь была обещана Змею, но, забывая свои обеты, я буду покровительствовать тебе, хотя бы это стоило мне жизни!

И отец с дочерью обнялись с видимой нежностью, — зрелище, которое поразило бы всякого, кто знал характеры обоих.

Выйдя на минуту из комнаты и отпустив Сагу и жреца, Нам вернулся к своей дочери и просил объяснить ему, почему она явилась сюда с Акой.

— Прежде всего, отец, ты должен дать мне клятву, иначе я не скажу тебе ни слова. На крови Аки ты должен поклясться, что не сделаешь ничего против жизни той женщины, с которой я прибыла сюда. С другими можешь делать, что тебе угодно, но ее не должен трогать, потому что та, которую ты любишь, любит ее, а также потому, что этим ты достигнешь еще больших почестей!

— Разве я мог бы поднять руку против богов, дочка? Клянусь тебе кровью Аки: если я нарушу свою клятву, пусть Джаль поступит со мной так же, как поступил некогда с Акой!

Соа, хорошо знавшая, что подобную клятву невозможно нарушить, рассказала отцу всю свою жизнь: свой побег из страны тумана, описала свою жизнь с Хуанной, пленение последней работорговцами и историю освобождения молодой девушки Леонардом.

Старый жрец, выслушав эти необычайные разоблачения, был не то что поражен ими как громом он — был совершенно убит. Наконец он разразился гневом и хотел немедленно предать смерти обманщиков, но Соа уговорила его быть осторожнее.

— Лучше сегодня явись к ним и смиренно проси их изменить погоду, чтобы солнце сияло. Затем скажи им, что до твоих ушей дошли странные слухи через Сагу и других женщин, слышавших слова бога Джаля: оказывается, что он вовсе не бог, но что ты этому не веришь. Наконец, скажи, что если завтра утром небо не прояснится, то поверишь слухам, и в таком случае они должны быть приведены в храм для суда над ними по народному обычаю.

Затем она посоветовала умертвить карлика и Избавителя и отдать Хуанну в жены королю, который с этих пор станет послушным орудием в руках Нама. Во время же суда народного, когда ярость народа обратится против обманщиков, нужно заменить Хуанну Франциско, одев его в ее платье: народ издали не признает обмана. А затем спрятать и выдать ее замуж.

— Замысел хорош, дочка! Однако все в руках судьбы. Пусть же все идет так, как назначено ею. А теперь следуй за мной, я тебе укажу место, где ты с удобством сможешь расположиться. После обеда я пойду говорить с этими богами, которых ты напустила на нас!

Утро прошло довольно тяжело для четырех пленников во дворце. В течение нескольких часов они сидели вместе в комнате, почти не говоря ни слова, подавленные несчастьем и ужасом. Леонард и Хуанна, сидя рука об руку, тихо говорили, а Оттер, словно беспокойный дух, бродил взад и вперед, проклиная Соа, Сагу и всех женщин. Наконец он исчез за дверьми.

Но карлик думал о мести, а не о пьянстве. Спустя несколько минут после его ухода Леонард, услышав шум и визг на дворе, выбежал из комнаты и увидел курьезное зрелище. На земле окруженная группой других женщин, смеявшихся над ее положением, лежала стройная Сага, невеста Змея. Над ней стоял ее повелитель и господин — Джаль; запустив левую руку в ее длинные волосы, в правой он держал ременную плеть и наносил ей жестокие удары.

— Что ты делаешь? — спросил Леонард.

— Учу свою жену, баас, — ответил, тяжело дыша, Оттер, — что нехорошо опаивать сонным питьем бога. — И нанеся последний жестокий удар своей жертве, добавил: — Пошла вон, ведьма! Чтобы я не видел больше твоей безобразной рожи!

Женщина встала и ушла с плачем, произнося проклятия, а карлик вернулся вместе с Леонардом в комнату.

Здесь они застали посланного от Нама, пришедшего просить аудиенции.

— Пусть войдет, — сказала, вздохнув, Хуанна.

Войдя в комнату и склонившись смиренно перед Хуанной и карликом, Нам заговорил:

— О боги, я пришел от имени народа просить у вас совета. Неизвестно почему, но несчастья готовы обрушиться на страну: солнца не видно, и народ боится, что будет голод. Мы просим вас утешить нас от избытка вашей мудрости.

— А если мы этого не сделаем, Нам?

— Тогда народ просил вас соизволить прибыть в храм завтра, через час после восхода луны, чтобы он мог говорить с вами моими устами.

— А если нам надоел ваш храм и мы не пойдем туда, Нам? — спросила Хуанна.

— Тогда по приказанию народа, Ака, мы приведем вас туда. Такое приказание не может быть не исполнено! — ответил медленно верховный жрец.

— Берегись, Нам, — сказала Хуанна. — Здесь происходят странные вещи, которые вопиют о мщении. Наши слуги исчезли, подобно теням, а на их месте мы находим ваше оружие. — И она указала на ножи жрецов. — Завтра ночью мы придем в храм, но я снова повторяю тебе — берегись, ибо нашему долготерпению может прийти конец.

— Вы лучше нас знаете, куда делись ваши слуги. О Ака, — сказал жрец, молитвенно простирая вперед руки, — такие великие боги, как вы, сами могут охранить своих слуг! Мы благодарим вас, о боги, за ваши слова и молим пощадить нас, так как угрозы богов ужасны. А теперь мне надо вам сказать еще об одной вещи. Я прошу у вас правосудия, о боги. Моя внучка, Сага, невеста Змея, была жестоко избита каким-то злодеем здесь, во дворце; я встретил ее избитую и плачущую. Прошу вас наказать этого злодея смертью или плетьми. Прощайте, о высокие боги!

Леонард смотрел на смиренно склонившегося жреца, и его охватило желание последовать совету Оттера и убить его, ибо он знал, что жрец пришел с целью звать их к суду, а затем, может быть, к гибели. У него оставался еще револьвер, а широкая грудь жреца была слишком заметной целью, чтобы можно было промахнуться; но стоило ли проливать кровь? Место Нама займут другие и отплатят насилием за насилие. Нет, пусть он уйдет спокойно, а там видно будет.