Том 8. Барнеби Радж

Глава седьмая

Миссис Варден была, как говорится, женщина изменчивого нрава — это значит, что она с довольно стойкой неизменностью по мере сил портила всем жизнь. Так, например, когда другим бывало весело, миссис Варден непременно хмурилась, а когда другие грустили, миссис Варден проявляла неумеренную веселость. Словом, эта достойная женщина была настолько капризна, что с легкостью, которой позавидовал бы Макбет[26], способна была в одну минуту переходить от мудрой рассудительности к нежеланию что-либо понять, от бешенства к сдержанности, от сочувствия к равнодушию. Мало того — иногда она умудрялась, меняя последовательность своих настроений в ту и другую сторону, за какие-нибудь четверть часа проходить через всю шкалу этих взлетов и падений, пуская в ход арсенал женского оружия с искусством и быстротой, поражавшими зрителя.

Эта славная женщина (не лишенная привлекательности, полная и цветущая, но, как и ее прелестная дочь, невысокого роста) становилась тем капризнее, чем лучше ей жилось, и замечавшие это друзья семейства Варден — как мужчины, так и почтенные матроны — брали на себя смелость утверждать, что, если бы она скатилась пониже на каких-нибудь полдюжины ступеней социальной лестницы — ну, например, если бы лопнул банк, куда ее супруг поместил свои деньги, или случилась другая неприятность в таком роде, миссис Варден стала бы другим человеком и наверняка — одной из самых кротких жен на свете. Правы они были или нет, одно несомненно: чересчур хорошая жизнь часто портит характер, так же как чересчур обильная еда портит желудок, и в этих случаях как тело, так и душу с успехом исцеляют лекарства не только неприятные, но даже противные на вкус.

Правой рукой миссис Варден, главной потатчицей ее капризам, а в то же время и главной ее жертвой, козлом отпущения, на котором она вымещала свой гнев, была ее единственная служанка, мисс Миггс, которую в доме звали просто «Миггс», в силу предрассудков нашего общества, разрешающих отрубать у бедных прислужниц вежливую приставку к фамилии.

Эта Миггс была рослая, худая девица, сварливая, с лицом, хотя и не безобразным, но довольно неприятным, так как оно всегда имело сердитое и кислое выражение; дома она ходила в патенах. Миггс всех мужчин, как правило, считала презренным полом, совершенно недостойным ее внимания. Они, по ее глубокому убеждению, были коварны, лживы, пьяницы и подлецы, способны на самое ужасное вероломство — словом, народ отпетый. В минуты особенно сильного ожесточения против них (злые языки виновником этого ожесточения называли Сима Тэппертита, который явно пренебрегал ею) она с большой пылкостью высказывала пожелание, чтобы все женщины умерли, ибо только тогда мужчины поймут, какие сокровища были им ниспосланы, и пожалеют, что так мало ими дорожили. Сочувствие Миггс к представительницам ее пола доходило до того, что она порой выражала готовность с величайшей радостью повеситься, утопиться, зарезаться или отравиться назло мужчинам, если только ей будет гарантировано, что солидное, кругленькое число — ну, хотя бы десять тысяч — молодых девиц последуют ее примеру.

Эта-то Миггс приветствовала слесаря, когда он постучал в дверь своего дома, пронзительным криком: «Кто там?»

— Я, я, — отозвался он.

— Как, сэр, уже вернулись? — делая удивленное лицо, сказала Миггс, когда отперла ему дверь. — А мы с хозяйкой только что надели ночные чепчики и собирались вас дожидаться. Ах, ей было так плохо!

Миггс сказала это с трогательным простодушием и участием, но, так как дверь в гостиную была открыта, Гейбрирл отлично понял, для чьих ушей предназначались эти слова, и, смерив Миггс далеко не одобрительным взглядом, прошел в комнаты.

— Хозяин вернулся, мэм, — воскликнула Миггс, забежав вперед. — Вы ошибались, мэм, а я была права. Я так и знала, что он не захочет и вторую ночь заставлять вас ждать допоздна. Настолько-то хозяин всегда внимателен к вам. Я так рада за вас, мэм!.. Да и меня тоже, — с жеманной улыбкой добавила Миггс, — немножечко клонит ко сну. Теперь я вам признаюсь в этом, хотя прежде уверяла, что совсем не хочу спать. Ну, да это, разумеется, никого не интересует.

— А коли клонит ко сну, так и шла бы ты спать, сказал слесарь, от души сожалея, что здесь нет ворона Барнеби и он не может вцепиться в лодыжки этой девы.

— Покорно благодарю, сэр, — отпарировала Миггс. Я не смогу спокойно помолиться и потом уснуть, если не уложу сначала мою хозяйку. По правде сказать, ей давно пора быть в постели.

— Уж больно вы разговорчивы стали, мисс, — заметил Варден, косо взглянув на нее и снимая кафтан.

— Я поняла ваш намек, сэр, и покорнейше благодарю за него, — воскликнула Миггс, вся вспыхнув. — Но позволю себе заметить, что, если даже кого-нибудь здесь задевает моя забота о хозяйке, я не стану просить прощения и с радостью готова терпеть все неприятности и даже пострадать за это.

Тут миссис Варден (во время всего этого разговора она сидела, склонив голову в огромном ночном чепце, скрывавшем ее лицо, и, казалось, была всецело погружена в чтение «Наставлений протестантам») подняла глаза и отблагодарила Миггс за ревностную защиту лишь при казанием «придержать язык».

Все жилы на шее Миггс напряглись от обуревавшей ее дикой злобы, но она ответила только:

— Слушаю, мэм, придержу.

— Ну, как ты себя чувствуешь, мой друг? — спросил слесарь, садясь подле жены, которая снова углубилась в чтение, и энергично потирая колени.

— А тебя это очень интересует? — отрезала миссис Варден, не поднимая глаз от страницы. — На целый день оставил меня одну! Если бы я и умирала, ты и тогда бы не пришел.

— Что ты, Марта, милая!.. — начал слесарь.

Но супруга перевернула страницу, затем снова заглянула на предыдущую, — вероятно, чтобы освежить в памяти последние строки, — и продолжала сосредоточенно, с живым интересом изучать текст «Наставлений».

— Ну, Марта, милая, — повторил слесарь, — как ты можешь говорить такую ересь! Ведь ты же отлично знаешь, что это не так. С чего бы тебе умирать? Да если бы ты была серьезно больна, я не отходил бы от тебя днем и ночью.

— Да, в этом я не сомневаюсь! — воскликнула миссис Варден, рыдая. — Разумеется, ты кружил бы надо мной, как стервятник, ожидая, чтобы я испустила дух и чтобы тебе можно было жениться на другой.

Миггс стоном выразила сочувствие хозяйке, но тот час замаскировала этот стон кашлем, как бы говоря: «Что делать, я не могла удержаться при виде такой убийственной жестокости этого чудовища, моего хозяина».

— Да, не сегодня-завтра ты меня в гроб вгонишь, продолжала миссис Варден, уже менее воинственно. И тогда мы оба будем счастливы. Мне только хочется увидеть Долли хорошо пристроенной, а потом ты, как только пожелаешь, можешь от меня избавиться.

— Ax! — снова простонала Миггс и тотчас снова закашлялась.

Бедный слесарь больше рта не раскрывал и только теребил свой парик. Прошло довольно много времени, прежде чем он осмелился кротко спросить:

— А Долли уже легла?

— Хозяин спрашивает вас, — сказала миссис Варден, строго поглядев через плечо на свою наперсницу.

— Нет, мой друг, я обращался к тебе, — возразил слесарь.

— Вы слышали, что я сказала, Миггс? — крикнула его упрямая супруга, топнув ногой. — Вы тоже меня уже ни в грош не ставите? Еще бы, когда перед глазами такой пример! Услышав столь жестокий упрек, Миггс, у которой слезы всегда были наготове и могли изливаться большими или малыми порциями при первой надобности и без малейших затруднений, разразилась бурными рыданиями, крепко прижав обе руки к сердцу, словно только так можно было помешать ему разбиться на мелкие кусочки. А миссис Варден, обладавшая не менее усовершенствованной способностью проливать слезы, зарыдала тоже, соревнуясь со своей служанкой, да так успешно, что через некоторое время Миггс сдалась, уступив хозяйке поле сражения, и только время от времени всхлипывала, словно угрожая снова дать волю своим чувствам. Видя, что превосходство ее безусловно признано, миссис Варден скоро успокоилась и впала в тихую меланхолию.

Облегчение, испытанное при этом мистером Варденом было так велико, а передряги прошлой ночи так его утомили, что он уже клевал носом и, наверное, проспал бы в кресле до утра, если бы голос супруги минут через пять не заставил его вздрогнуть и очнуться.

— Когда мне случается быть в хорошем настроении, — заговорила миссис Варден не сварливо, но тоном зудяшим, полным упрека, — когда я весела и расположена побеседовать — вот какое я встречаю к себе отношение!

— А уж как вы были веселы полчаса назад, мэм! воскликнула Миггс. — Никогда еще я не видела вас в таком приятном настроении.

— Я никому на дороге не становлюсь и никогда ни во что не вмешиваюсь, — продолжала миссис Варден. Я не спрашиваю, куда кое-кто беспрестанно уходит и откуда приходит, мои мысли заняты одним — как бы поэкономнее вести хозяйство, я в этом доме работаю, как вол, — и вот награда! Вот как меня здесь мучают!

— Помилуй, Марта, — взмолился слесарь, всеми силами стараясь показать, что он ни минуты не дремал и совершенно бодр, — чем ты недовольна? Право же, я пришел домой с самыми лучшими намерениями и от всей души хотел, чтобы все было хорошо. Ну, поверь мне!

— Чем я недовольна? Удивительно приятно, когда муж дуется и, как только пришел домой, тотчас засыпает! Когда он замораживает в тебе все чувства, выливает на тебя ушат холодной воды! Я знаю, что он ходил по делу, которое интересует меня больше, чем кого бы то ни было, и, естественно, ожидала, что он расскажет мне обо всем без всяких просьб с моей стороны. Я вас спрашиваю естественно такое желание или нет?

— Прости, Марта, — миролюбиво сказал слесарь. По правде говоря, я боялся, что ты не расположена сейчас к дружеской беседе. Я с удовольствием расскажу тебе все, моя милая.

— Нет, спасибо, Варден, — возразила его супруга, с достоинством поднимаясь с места. — Я не ребенок, которого можно наказать, а через минуту приласкать, для этого я, пожалуй, уже старовата, Варден! Возьми свечу, Миггс, и проводи меня. Ты-то по крайней мере можешь быть весела и счастлива.

Миггс, до этой минуты из сочувствия хозяйке пребывавшая в глубочайшей меланхолии, вдруг необычайно оживилась, энергично мотнула головой, бросив взгляд на Гейбриэла, схватила свечу и удалилась вместе с хозяйкой.

«И кто бы поверил, что эта женщина бывает мила и приветлива? — сказал себе Варден, пожав плечами и при двинув кресло поближе к огню. — А между тем это так. Ну, что поделаешь, у каждого свои слабости. Не мне осуждать ее за них — ведь мы так давно женаты».

Он скоро задремал опять, так же безмятежно — этого здорового духом человека трудно было вывести из равновесия. Сидя с закрытыми глазами, он не мог видеть, как приоткрылась дверь с лестницы и кто-то просунул голову в комнату, но, увидев его, поспешно ретировался.

— Хотел бы я, чтобы кто-нибудь женился на Миггс, пробормотал слесарь себе под нос, проснувшись от стука двери и обводя взглядом комнату. — Да, хорошо бы! Но это невозможно. Едва ли найдется на свете сумасшедший, который решится на это!

Утомленный столь серьезными размышлениями, Гейбриэл опять уснул и спал так долго, что огонь в камине успел догореть. Проснувшись, наконец, он, как обычно, запер входную дверь и, положив ключ в карман, пошел наверх в спальню.

Через несколько минут после его ухода дверь в темную теперь гостиную снова приоткрылась, и сначала в нее просунулась голова, а после этой рекогносцировки вошел Сим Тэппертит с лампой в руке. — И какого черта он торчал тут так долго? — бормотал этот джентльмен, проходя через комнату в мастерскую. Здесь он поставил лампу на горн. — Из-за него пропала добрая половина ночи! Ей-богу, только и пользы от моего проклятого ремесла, что я здесь в мастерской изготовил себе вот эту штуку!

Он вытащил из правого кармана грубо сделанный большой ключ и, осторожно вставив его в замок, тихонько отпер только что запертую хозяином дверь. Затем опять спрятал в карман свое изделие и, не потушив лампы, так же бесшумно, со всякими предосторожностями заперев за собой дверь, шмыгнул на улицу. Этого никак не мог подозревать не только крепко спавший слесарь, — это не снилось даже Барнеби, чьи сны были полны самых фантастических видений.