Том 9

Ф. ЭНГЕЛЬС ХОД ТУРЕЦКОЙ ВОЙНЫ[421]

После долгой задержки мы получили, наконец, официальные документы об обеих победах, которыми так громко похваляется Россия и за которые она была так щедро вознаграждена. Мы имеем в виду, разумеется, уничтожение турецкой эскадры при Синопе и бои при Ахалцихе[422] в Азии. Документы эти — русские официальные донесения; однако то обстоятельство, что турецкий официальный орган хранит на этот счет глубокое молчание, в то время как его сообщения, если бы они были сделаны, должны были бы дойти до нас раньше, чем сообщения из С.-Петербурга, заставляет с несомненностью предполагать, что Порта не может сообщить ничего приятного. В соответствии с этим мы попытаемся, на основании имеющейся в нашем распоряжении информации, проанализировать упомянутые события, чтобы ознакомить наших читателей с истинным положением вещей.

Сражение при Синопе было результатом целого ряда таких невероятных ошибок со стороны турок, что все дело можно объяснить только злонамеренным вмешательством западной дипломатии или тайным сговором русских с некоторыми кругами в Константинополе, связанными с французским и английским посольствами. В ноябре месяце весь турецкий и египетский флот отправился в Черное море, чтобы отвлечь внимание русских адмиралов от экспедиции, посланной к кавказскому побережью с целью доставки оружия и боевых припасов восставшим горцам. Флот оставался в открытом море восемнадцать дней, не встретив ни одного русского военного корабля. По одной версии, русская эскадра за все это время не покидала Севастополя, в результате чего экспедиция, посланная на Кавказ, сумела выполнить свою задачу; по другой версии, русские, прекрасно осведомленные о турецких планах, направили эскадру в восточном направлении, и она осуществляла простое наблюдение за судами, предназначенными для доставки грузов, которые вследствие этого так и не достигли кавказского побережья и вернулись в Синоп, между тем как главные морские силы возвратились в Босфор. Большие запасы пороха на борту кораблей синопской эскадры, что привело к взрыву некоторых из них почти в начальной стадии боя, по-видимому, подтверждают правильность последней версии.

Семь турецких фрегатов, два парохода, три корвета и одно или два малых судна вместе с несколькими транспортами остались, таким образом, предоставленными самим себе в Синопской гавани, которая является лишь немного лучшим укрытием, чем простой открытый рейд; эту гавань образует открытая к морю бухта, защищаемая несколькими запущенными и плохо построенными батареями; лучшая из батарей расположена в замке, сооруженном еще во времена греческих императоров, вероятно, до того, как в Европе стало известно об артиллерии. Нам предстоит еще выяснить, как могло случиться, что эскадра, имевшая на вооружении около трехсот пушек большей частью малого калибра, была выдана на милость втрое превосходившего ее по силам и артиллерийскому вооружению флота, да к тому же в таком пункте турецкого побережья, который, ввиду близости к Севастополю, более всего доступен для русских атак, между тем как главные силы турецкого флота спокойно качались на волнах Босфора. Но мы знаем, однако, что опасное положение этой эскадры было хорошо известно и явилось предметом горячих дебатов в главной квартире; мы знаем, что турецкие, английские и французские адмиралы громко высказывали в военном совете различные, несовпадающие друг с другом мнения и что всюду поспевающие послы также вмешивались в обсуждение этого вопроса; но сделано ничего не было.

Между тем, как гласит одно сообщение, с австрийского парохода было передано в Севастополь о месте нахождения эскадры. Русское официальное сообщение, наоборот, утверждает, что Нахимов, крейсируя у азиатских берегов, обнаружил эскадру и сейчас же приготовился к нападению на нее. Но если русские заметили турок у Синопа, то турки безусловно должны были с городских башен и минаретов заметить русских гораздо раньше. Как могло случиться, что турецкие батареи оказались так плохо подготовленными к бою, в то время как достаточно было нескольких дней работы для того, чтобы в значительной степени привести их в порядок? Как случилось, что турецкие суда бросили якорь именно в тех местах, где они мешали огню батарей, и по какой причине якорные стоянки не были перенесены туда, где эти суда были бы лучше защищены от грозившей им опасности? Для всего этого имелось достаточно времени, ибо, как сообщает адмирал Нахимов, он, прежде чем решиться на атаку, послал в Севастополь за тремя трехпалубными кораблями. Ясно, что турки не упустили бы напрасно шести дней, с 24 по 30 ноября, не приняв никаких мер. Сообщение же бежавшего в Константинополь турецкого судна «Таиф» достаточно определенно показывает, что турки были захвачены врасплох. В этом отношении русское сообщение нельзя, таким образом, считать точным.

Под командой Нахимова находились три линейных корабля, из них один трехпалубный, шесть фрегатов, несколько пароходов и шесть или восемь малых судов — иначе говоря, силы, имеющие, по крайней мере, вдвое большее артиллерийское вооружение, чем турецкая эскадра. И, однако, он только тогда решился атаковать турок, когда получил подкрепление в виде трех трехпалубных кораблей, которых одних было бы достаточно для всего предприятия. Только при таком несоразмерно большом превосходстве в силах он предпринял атаку. Густой туман пли, как утверждают некоторые, использование британского флага позволило ему беспрепятственно приблизиться на расстояние в 500 ярдов. Тогда начался бой. Русские, не желая стоять под парусами у берегов, куда их могло прибить ветром, бросили якоря. Затем последовала четырехчасовая артиллерийская дуэль между обеими стоявшими на якорях эскадрами, протекавшая без всякого маневрирования на море и напоминавшая скорее артиллерийскую перестрелку на суше. Возможность обойтись без применения морской тактики, без каких-либо маневров была очень на руку русским, чей черноморский флот, судовые команды которого состоят почти исключительно из «пресноводных моряков» [«land lubbers»], особенно из польских евреев, имел бы мало шансов на успех в сражении в открытом море с турецкими судами, располагающими хорошими командами. И тем не менее, русским все же понадобилось четыре часа, чтобы заставить замолчать слабые корабли своего противника. Кроме того, они имели еще и то преимущество, что каждый их летевший мимо цели снаряд должен был причинить вред либо береговым батареям, либо городу, а о количестве сделанных ими промахов по сравнению с попаданиями говорит тот факт, что город был почти полностью разрушен задолго до того, как неприятельский флот принужден был замолчать. Согласно русскому сообщению, разрушены были только турецкие кварталы, в то время как греческая часть города как бы чудом спаслась от разрушения. Но этому противоречит более достоверный источник, свидетельствующий, что весь город превращен в развалины.

В ходе боя три турецких фрегата были сожжены, четыре посажены на мель и после этого сожжены вместе с одним пароходом и небольшими судами. Пароход «Таиф» перерезал, однако, свою якорную цепь, смело прорвался через русские линии и ушел в Константинополь, несмотря на преследование тремя русскими пароходами под командованием адмирала Корнилова. Считывая неповоротливость русских при маневрировании на море, невыгодное расположение турецкого флота перед фронтом собственных батарей и на их линии обстрела и, особенно, абсолютную неизбежность поражения, для турецкой эскадры было бы, вероятно, лучше сняться с якоря и ударить всеми силами на врага, поскольку это позволял ветер. Тогда, пожертвовав несколькими судами, что было неизбежно, можно было бы спасти, по крайней мере, хоть часть эскадры. Конечно, решающим обстоятельством для такого маневра являлось направление ветра; но кажется сомнительным, чтобы Осман-паша вообще имел в виду такой шаг.

Победа при Синопе не доставляет славы русским. В то же время турки сражались с почти неслыханной храбростью, ни один корабль не спустил флага на протяжении всего боя. Потерей значительной части своих морских сил, временным завоеванием русскими Черного моря и угнетающим моральным влиянием такого рода события на турецкий народ, армию и флот Турция обязана всецело «добрым услугам» западной дипломатии, которая помешала выходу турецкого флота для защиты или сопровождения домой синопской эскадры. Равным образом русские обязаны тайной информации тем, что они оказались в состоянии нанести удар с такой уверенностью и безопасностью.

Вторая победа, которой похваляются русские, была одержана в Армении при Ахалцихе. Некоторое время тому назад наступательные движения турок на границе Грузии были остановлены. Со времени занятия турками Шефкатиля, или пристани св. Николая, ими не было взято ни одного пункта, имеющего какое-либо значение, не одержано ни одной, хотя бы ничтожной победы. И это в стране, где русские принуждены сражаться при самых неблагоприятных условиях, какие только можно себе представить, где их сухопутные коммуникации с Россией ограничиваются двумя дорогами, окруженными со всех сторон восставшими черкесами, а их морские коммуникации легко могут быть перерезаны или поставлены под угрозу; весь оккупированный русскими Закавказский край с Тифлисом в качестве его центра может считаться скорее самостоятельным государством, чем составной частью могущественной империи. Чем же объяснить прекращение турецкого наступления? Турки обвиняют в измене Абди-пашу, которого они отозвали. И на самом деле очень странно, что Абди-паша — единственный турецкий генерал в Азии, которому русские позволяли одерживать частичные победы местного значения. Однако можно указать на две ошибки турок, которые объясняют недостаточные успехи в начале кампании и последующее фактическое поражение. Они растянули и раздробили свою армию на всем протяжении длинной линии от Батума до Баязета. Их войска ни в одном месте не оказались достаточно сильными для сосредоточенного наступления на Тифлис, хотя часть их войск и овладела в данный момент городом Эривань, обладание которым никем не оспаривается и не представляет никакой пользы. В неплодородной, покрытой скалами стране должно быть трудно прокормить большую армию, но лучшее средство предохранить ее от голода, это — быстрые передвижения и скорейшая концентрация всех ресурсов. Достаточно было бы двух корпусов: одного для прикрытия Батума и нападения на побережье, а другого — для марша через долину Куры прямо на Тифлис. Но турецкие силы все дробились и дробились без всякой на то необходимости, пока каждый отдельный отряд не стал почти совсем небоеспособным.

С другой стороны, состояние бездействия, в котором держала турецкий флот дипломатия, позволило русским высадить в Мингрелии две дивизии пехоты (из 5-го корпуса) и таким образом увеличить кавказскую армию князя Воронцова почти на 20000 человек. Благодаря этому подкреплению он мог не только задержать турок на побережье, но и доставить себе удовольствие, освободив осажденную крепость Ахалцих войсками генерала Андронникова, которые разбили неприятеля в открытом бою вблизи этого города. Русские сообщают, что, имея около 10000 человек, они обратили в бегство 18000 турок. Мы не можем, естественно, полагаться на подобные сообщения, но должны признать, что наличие большего количества иррегулярных войск в турецкой армии в Анатолии и почти полное отсутствие европейских офицеров, в особенности среди высшего командного состава и в штабе армии, делало турок более слабой стороной по сравнению с русскими при их численном равенстве. Русские утверждают, что они захватили десять или двенадцать орудии; это, вероятно, соответствует истине, так как в этой непроходимой местности побежденная сторона неизбежно должна бросать большую часть своих пушек. Но в то же время русские признают, что они взяли всего 120 пленных. Это равносильно признанию, что они добили на поле битвы почти всех раненых, которых турки по необходимости должны были оставить в их руках. Кроме того, русские сообщения показывают, что ими были плохо продуманы меры по преследованию и хотя бы частичному перехвату отступающего противника. У русских было много кавалерии; смелая атака на обращенного в бегство врага могла бы привести к тому, что целые батальоны оказались бы отрезанными. Однако, по крайней мере судя по имеющимся отчетам, это сражение не представляет большого политического и военного интереса.

На Дунае русские не предприняли ничего, кроме повторения тех действий, которыми они начали кампанию, а именно операции у Мэчина — форта, вернее выдающейся вперед скалы напротив Браилова. По-видимому, они мало чего там добились. Теперь мы можем также, на основании достоверного источника, произвести и более обстоятельный подсчет турецких сил, сосредоточенных у Видина. Они состоят из 34000 пехотинцев, 4000 кавалеристов и 2000 артиллеристов с 66 полевыми орудиями, не считая тяжелой артиллерии на укреплениях Ви-дина и на редутах Калафата. Таким образом сила в 4000 турок тратится на то, чтобы занимать прямую дорогу из Бухареста в Сербию. 40000 человек, прикованных к растянутым укреплениям, которые они должны защищать, — это слишком мало, чтобы противостоять наступлению большой армии, но зато чересчур много для того, чтобы отражать набеги небольших отрядов. Вместе с силами, уже собранными у Шумлы, эти 40000 человек во всяком другом месте имели бы двойную ценность. Отсутствие этих сил в нужном месте, наряду с вмешательством дипломатии погубило операцию при Олтенице. Невозможно себе представить, чтобы Омер-паша не знал, что если он будет стоять со 100000 человек между Силистрией и Рущуком, то русские никогда не предпримут попытки пройти у него на виду и устремиться в горы Сербии с силами, достаточными для нанесения серьезного ущерба. Теперешняя дислокация его войск не может соответствовать его взглядам на вещи, и он, должно быть, крайне возмущен и раздражен теми пагубными влияниями, в результате которых ему навязывается эта дислокация.

Написано Ф. Энгельсом около 22 декабря 1853 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 3971, 9 января 1854 г. в качестве передовой

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского