Топ-модель (СИ)

Глава 11

Десять дней спустя

Максим

— Адку мою возьмешь, Максим? — Пётр Андреевич Пупыш откидывается на спинку кресла и закрывает глаза.

Я было собираюсь ответить, но прищуриваюсь: он что, эм… спит?

Депутат Пупыш — мужик адекватный и крайне живучий. До недавнего времени, несмотря на возраст в семьдесят восемь годочков, пахал с молодежью на равных, а то и задавал, так сказать, темп. Пару последних лет начал лажать, а весной резко засобирался на пенсию, взбодрив тем самым нашу бойкую братию.

Поразмыслив, Пупыш решил уступить кресло мне и, судя по всему, прямо сейчас пытается уступить еще и красивую, но умилительно безмозглую секретаршу.

— Пётр Андреевич? — произношу негромко.

Пупыш вовсю сопит.

Я опираюсь на локти и молча наблюдаю. Ладно. Человек встал не позже шести, сейчас одиннадцать — желание вздремнуть минуту-другую мало кому покажется абсурдным. Заслужил. Ищу браслет на руке и на миг холодею — нету его.

Сразу как по команде перед глазами всплывает рыжая официантка, с которой так не славно вышло. Браслет я проверяю по сто раз в день — как выяснилось, многолетняя привычка, — и каждый раз теперь вспоминаю некую Аню Февраль, восемнадцати, чтоб я дважды сдох, лет отроду. Такой зеленой девочки у меня даже в мои восемнадцать не было.

От бессилия и тупой злобы врубается тахикардия, следом жалит черная зависть — Пупыш вон дрыхнет, все у деда в жизни правильно. А я не сплю все эти десять дней, что прошли с попойки. Башка неделю болела. Перестала, да толку-то.

Совершал я в жизни глупости, Лала, например, одна сплошная глупость, но настолько хреново себя ощущаю впервые. Каждый раз как под ледяной душ.

Я ведь вспомнил потом, что мы пили шампанское из одного бокала. Где официантка этот бокал взяла и что в нем было — одному богу известно. Однако Лев Петров подозрительно пропал.

Как сквозь землю, ушлепок, провалился. Вплавь до берега добрался, что ли?

Убейволк пояснил, что отец у Лёвы якобы помер где-то в сибирской тайге, нужно срочно хоронить. Да вот только не верится.

В полицию я не пошел, заяву, что опоили, не написал. Причин тому множество. Но основная — не стоит того. Я бы потерял намного больше, пытаясь восстановить справедливость, которой может вовсе не быть. Может, и не подмешивали ничего в шампанское, а я от усталости и воздержания двинулся: мы с Олеськой хотели отдать дань традициям моей семьи и держали целибат два месяца.

Февраль, впрочем, в полицию тоже не пошла. Аванс забрала и сбежала.

Информацию на нее собрать было тем еще квестом, потому что их менеджер Стас ни проронил ни слова, дескать, все конфиденциально, а давить — палевно. Коллеги не знали, кто такая и откуда. Работала по временному договору, на звонки не отвечала, адрес регистрации, разумеется, липовый. Прописку по номеру я пробил, но там какая-то деревня со стремным названием. Не понимаю, зачем так над людьми издеваться, оно ведь в паспорте навсегда останется.

Сплошные вопросы: что делать дальше и где эту Февраль искать, а главное — надо ли? Переться в эту глушь, говорить с родителями, раздувать огонь, дабы убедиться, что девка не всплывет внезапно со своей душещипательной историей?

Она и так всплыть может в абсолютно любой момент времени. Расписку на этот случай не возьмешь.

Блядь, надо же было за одну ночь похерить свою жизнь накануне выборов. Теперь каждую минуту жди подвох. Качаю головой. Зависть к безмятежному храпу Пупыша усиливается.

Принять бы таблетку и забыть, как страшный сон, будто не было, потом на суде лгать, если вдруг придется, глазом не моргнув.

К тому же — совесть. Не то чтобы она меня поедом ела, но какую-то чистоту перед свадьбой хотелось соблюсти. Бабка и так нагнетает, что мы в грехе женимся, нагулявшиеся, и все будет плохо. Она у меня старой закалки, из тех цыган, которые во время свадьбы ждут за дверью молодых, а потом простынь рассматривают.

Удивительное дело, что маман, которая сбежала от мужа с дочкой к моему отцу, вдруг оказалась того же мнения. Олеське, в общем, и так несладко. Семья у меня сложная.

Тру лицо. Сука, как бесит, что ничего не помню. И девочка утром вела себя вяло, заторможенно, потом и вовсе сбежала.

Я выпил ее шампанское. Жажда мучила, я отобрал бокал и залпом выпил.

Петров.

Вернется, сука, закон переступлю, но выясню, какой дрянью он меня накачал, а потом посажу надолго.

Барабаню пальцами по столу.

Если догадки верны и нас обоих опоили, значит, то, что с этой девочкой сделал я, — собирался он. И от понимания этого отчего-то топит чернотой.

Тахикардия с жаждой крови усиливаются.

***

Открываю ноутбук и продолжаю работать, стараясь поменьше шуметь. Минут через семь за окном сигналит машина и Пупыш открывает глаза.

— Я не уснул? — спрашивает, встрепенувшись как-то беззащитно, по-стариковски.

— Нет, я сам отвлекся на сообщение, извините.

— Слава богу, не опозорился хотя бы перед тобой.

— Да перестаньте.

Ваш мирный сон по сравнению с моими приключениями на мальчишнике — такая ерунда.

— В последнее время вырубаюсь то там, то тут. Танька запретила машину водить. Старость, Максим, и меня настигла, ничего не поделаешь. Дорога молодым, здоровым. А мы — всё. Закончу с делами, и поедем с Танюшей на дачку в Сочи или в Абхазию, будем сидеть вдвоем на крыльце, на чаек смотреть.

— Звучит хорошо, Пётр Андреевич. Как мечта. Дача на первой полосе и все такое. Несколько дач.

— И у тебя будет, все будет, посмотришь. Женись только, это важно. У каждого должна быть своя Танюшка, без которой ни Сочи, ни Абхазия… ни одно крыльцо на свете не в радость.

Танюшка Пупыш — один из главных политологов МГУ, она меня учила.

— Так а что вы хотели-то? Дела я принял, все двигается, на месте не стоит.

— Знаю, что принял. Не твоя задача — стройка, но раз уж мы дружим… — Пупыш задумывается. — Не представляю, что бы я делал без тебя, Максим. Печально, что судьей стать не вышло, но ничего, будешь теперь их сам назначать. Эту кухню ты знаешь, как никто.

Молча смотрю на него.

— А, вот еще что. Адку мою возьмешь к себе? Ну хорошая же девка. Усердная. Я за нее ручаюсь.

Скриплю зубами. По какими дачам его потом искать, если что? В новом кресле будет неспокойно, особенно первое время. Мне нужен проверенный человек, Ада же на собеседовании переспросила, что такое КонсультантПлюс, и расплакалась.

— Пётр Андреевич, ей двадцать два, — произношу аккуратно. — Мне бы кого постарше, поопытнее.

— Куда я ее дену, Максим? Хорошая деваха. Утром пришел на работу, глаз об нее порадовал — весь день налегке пролетел. — Он вздыхает. — Как же я без Ады сам буду? Таня ее к нам точно не возьмет. Таня моя, Таня. Ревнивая! Хоть мне и восемьдесят скоро.

Как бы там ни было, Пупыш все еще мой босс, и спорить может быть чревато. Кресло мне нужно остро.

— Я женюсь скоро. Вы думаете, жена будет радостно отпускать меня на работу, где глаз радует Ада? Вы видели длину ее юбки сегодня?

Кивает. Весь этаж видел. Обычно я не упарываюсь насчет дресс-кода, но тут уж явный перебор.

Пупыш качает головой:

— Что ж, интересный критерий отбора…

В этот момент в дверь стучатся, следом мы видим темную макушку: Олеся спотыкается и буквально влетает на середину кабинета.

— Эй, ты в порядке? — Кидаюсь к ней, ловлю, помогаю встать на ноги.

— Извините! Максим, у тебя там порог! Здравствуйте, Пётр Андреевич! Я честно планировала появиться менее эффектно.

Пупыш хохочет и восклицает:

— А вот и Олеся! Ну что, вернулась из своего дурацкого турпохода?

— Я возила студентов в Индию, мы жили в гостинице и работали в исследовательском центре, Пётр Андреевич. С пробирками и все такое.

— Месяц, Олеся. Нельзя оставлять жениха на месяц.

— А то что, украдут? — смеется она.

***

Мы коротко обнимаемся, как обычно не демонстрируя интима посторонним, после чего я возвращаюсь в кресло.

— Пообедаешь со мной? Пожа-а-алуйста!

Пупыш, наконец, поднимается и со словами «Пойду, дела» выходит из кабинета.

Дождавшись хлопка двери, Олеся запрыгивает на стол и весело болтает ногами, а я усмехаюсь: деловая какая.

Рядом с ней максимально комфортно, Олеся была мне послана за все хорошее. Руки сами тянутся, я обнимаю за талию, поглаживаю, смотрю в глаза снизу вверх. Наша фишка — долго молча пялиться друг на друга. Эдакая игра в гляделки, с нее, в общем-то, все и началось. Лисёнок преподает в медакадемии химию, в глубине души ненавидит органику, предпочитая ей неорганику, потому что во всем должен быть порядок. С живыми организмами его добиться немыслимо.

— Приглашаешь? — подкалываю.

— Да-а. Соскучилась адски!

Красивая, эффектная, ладная. Моя. Поглаживаю стройные ноги и понимаю, что терпимо себя чувствую. Нормально. Ну я и тварь.

Пульс ровный, даже усилие не приходится делать, чтобы вести себя естественно. Я купил ей браслет с брюликами — оценил секс с официанткой в кругленькую сумму. Почему именно такую? Не имею понятия.

Перед глазами возникают картинки — полузакрытые в экстазе глаза, пухлые губы. Копна рыжих волос, тонкая талия, упругие ягодицы сердечком.

Пах наливается, и я гашу неуместную похоть. Память врывается эпизодами, клочками, в самые неподходящие моменты. Изувечьте пытками, колесуйте, но во время секса девица не выглядела зеленой — скорее раскованной, жадной до удовольствия. Влажное тело, продирающие до костей стоны. Мозг кипел. Я человеком быть перестал, кровь бурлила, требовала взять свое. Нужное. Важное. Нутром чуял зов, ебал в лучшем своем темпе, а девчонка еще и еще просила. Нервные окончания горели. Я бы охотнее вены себе зубами разгрыз, нежели отказался от предложенной сладкой вагины.

В жизни у меня был разный секс, с разными женщинами, но такого убийства — пока не случалось. Я бы запомнил.

Если бы Олеся изменила мне, я бы больше к ней не притронулся. А сам сижу и глажу ее ноги через тонкий капрон чулок.

Пиздец, получается.

С каждым годом, с каждым новым шагом вверх по карьерной лестнице что-то внутри меняется, черствеет. Пульс почти ровный, угрызения совести мучают, но больше потому, что не выполнил данного себе самому слова. Блуд у цыган запрещен строго, возможно, чтобы не поняли, что смогут с этим жить. Как там говорит моя бабка? В грехе женимся, в грехе жить будем, от него и помрем. А счастье-то где в этом списке?

— Я тоже соскучился, Лисён, — произношу мягко. — Не представляешь себе как.

Рассказать правду — все равно, что ударить, а потом извиниться. Причинить боль и повесить ответственность за будущее. Простишь? Простишь за то, что имел лучший секс за твоей спиной? Да, не планировал, но имел. И сейчас, когда зависаю, думаю именно о нем. Забудешь? Смиришься?

Остается — или расставаться, или безбожно лгать.

— Я такое классное заведение тут узнала. Жека посоветовал. Там безумные солянки, тебе точно понравится.

— Вы опять общаетесь?

Бросаю взгляд на часы. Без пятнадцати двенадцать.

Олеся прослеживает мой взгляд и быстро добавляет:

— Поехали-поехали! Мне потом на примерку платья. Ну? Или ты занят, мой депутат?

— Поплюй, — закатываю я глаза, поднимаясь. Беру пиджак. — Осталось две недели до выборов.

— Все будет пучком, вот увидишь. Мой мужчина будет депутатом, а я буду ему соответствовать. Нам дадут тачку… как она там? За сорок лямов, с водителем.

— А как же, — отшучиваюсь. — За сто сорок.

Помогаю Олесе спрыгнуть на пол, веду к выходу. Ее ладонь теплая, походка от бедра — соблазняет, заигрывает. Я действительно люблю эту девочку и хочу сделать ее счастливой. Может, и справимся. Приложу усилия. Подарю еще что-нибудь… Блядь, опять про деньги.

— Может, останешься у меня сегодня? — напрямую предлагает она.

Конечно да, если бы на плечах зажили укусы.

— У нас же воздержание.

— Просто пообнимаемся, м?

— Лисён… — Презираю себя за укоризненный голос. И правда, типичная тварь. На душе по-прежнему ровно. Пульс в полном покое. Не трогает. Вообще в этой жизни больше ничего не трогает. Надо подарить Олесе что-то особенное. Новую машину? — Традиции же.

Мы выходим из здания и направляемся к парковке. Именно в этот момент я замечаю в тени раскидистого тополя девушку. Черная куртка, кроссовки, синие джинсы. И высокий рыжий хвост на макушке.

— Традиции! Ну как самый лучший мужчина на свете мог оказаться цыганом?! Ка-ак?! — комично стонет Олеся. — Я не могу носить эти юбки в пол! Тогда что от меня останется? Ноги — самая красивая часть тела.

А я смотрю на Аню Февраль, что улыбается во все свои брекеты, и осознаю, с какой бешеной скоростью падаю на самое дно.