Топ-модель (СИ)

Глава 24

Гостьи решительно подходят к боссу Максима, весело поздравляют, дарят сверток в яркой упаковке. Босс, как мне кажется, обязанный быть в курсе рокировки невест, виду не подает. Поднимается, смеется, пожимает руки.

— Спасибо, Олесенька, спасибо, что пришла, моя девочка. Проходите, там должны быть места.

Олеся поворачивается к Максиму, затем ее взгляд скользит по мне. Я не смотрю, боже упаси, но чувствую. Будто кончиком ледяного ножа ведут по коже. На моей тарелке тарталетка с икрой, считаю зернышки, ощущая, как краска заливает лицо. Не могу с собой справиться. Это… слишком для одного дня.

Максим наклоняется и говорит на ухо вполголоса:

— Мы уедем через полчаса, сразу, как я скажу тост. Потерпи.

— Это по плану? — шепчу я, кивая в сторону его бывшей.

— Точно не по моему, — усмехается он. Откидывается на спинку стула и с саркастической улыбкой наблюдает за происходящим.

С этого момента за столом повисает напряжение. А может, оно и раньше было, просто я в облаках витала? Чем только не занимаюсь, лишь бы не смотреть на Олесю. Ледяное лезвие застывает у горла. Кажется, что Олеся смотрит на меня. Неотрывно. То и дело ловлю оценивающие взгляды других гостей, и приходится приложить усилие, чтобы выглядеть дурочкой, которая ничего не понимает.

Никто в столице не ждет девицу из Упоровки. Никто не готов ее кормить и поить за свой счет. Я это знала, когда ехала. Я все это знала.

И все же, заметив, как две женщины смеются, поглядывая на меня, не выдерживаю и отлучаюсь в дамскую комнату.

Здесь красиво, из колонок звучит негромкое щебетание птичек. И даже пахнет приятно, какими-то духами. Я присаживаюсь на крышку унитаза, снимаю туфли и выдыхаю. Господи, хорошо-то как. Поглаживаю живот, думая о слоненке. Ба-Ружа предположила, что мальчик, но мне почему-то кажется, это девочка. Тоже диверсантка, как и я. Некоторые люди просто должны так рождаться, вопреки. Наверное. Я не знаю.

Чужая я здесь, малышка моя. Абсолютно всем. У меня нет блестящего образования, никто никогда в жизни не водил меня по музеям. Друзья моих родителей не собираются в «Итальянских воробьях» скромной компанией в восемьдесят человек! Опасаясь за жизнь Кири, мы в принципе редко ходили в гости или звали к себе. Ощущаю жгучую черную зависть — мне бы тоже хотелось припереться на праздник, как Олеся, и весело смеяться, шутя с депутатом. Не быть пустым местом.

Я сделаю все, чтобы у моего слоненка жизнь сложилась иначе. Чтобы мой ребенок никогда не ощущал себя изгоем.

— И как тебе эта Аня Февраль? — В женском голосе сквозят насмешливые интонации.

Раздаются шаги. Включается кран с водой. Я замираю.

— Обычная низкопробная моделька с парой дешевых контрактов, такие в Москву каждый день сотнями приезжают, сразу на панели работать.

Веселый, чуть истеричный смех трех женщин.

— На панели? Что-то не очень этот ресторан и замужество с моим Максимом походят на панель.

— Олесь, она надоест ему через пару месяцев. Ну о чем, скажи, о чем ему с ней разговаривать? Вот-вот он уже начнет тебе писать и умолять все вернуть.

— У меня руки трясутся… Рита, Светлана, я не могу успокоиться. Просто истерика. Я так его ненавижу! Вы себе не представляете, как я его ненавижу. Как жду, когда он вышвырнет ее на улицу.

Горечь воздушно-капельным путем долетает и до меня, оседает на языке. Я обуваюсь, открываю кабинку и подхожу к раковине. Мою руки. Здесь Олеся, ее подруга и женщина намного старше, которая смеялась. Переглядываются, поправляют макияж.

— Не знали, что вы здесь, — говорит подруга Олеси якобы смущенно.

— Да всё вы знали, — вздыхаю я. — Где мне еще быть, если на улице холодина, а за столом меня нет. Не на кухне же я с поварами?

— Не на кухне, конечно. Но с другими официантками в подсобке — вполне.

— Светлана, — укоризненно окликает Олеся. — Не надо, пожалуйста. Пойдемте, здесь воняет. Попрошу администратора продезинфицировать туалеты.

От потрясения губы нервно дергаются. Я впиваюсь ногтями в ладонь.

— Я… не знаю, уместно ли это, но мне жаль, что все так вышло, — быстро произношу.

Олеся истерично не то всхлипывает, не то усмехается. Поворачивается ко мне и выпаливает:

— В рот бери глубже. По самые яйца заглатывай, а лучше вместе с ними. Он любит, когда усердно берут. С причмокиванием. Совет тебе бесплатный.

Мороз впивается в кожу, я душой умираю на месте. Женщины смеются.

Олеся как будто осекается и продолжает:

— Если тебе действительно жаль, уезжай. Прямо сейчас. В деревню, из которой вылезла. Тогда я поверю, что тебе жаль, тварина конченая. Вернется тебе все. Думаешь, он от тебя не будет гулять так, как гулял от меня?!

— Думаю, ее это не смутит, — вторит подружка.

Я стремительно вылетаю из дамской комнаты, хватаю в гардеробе пальто и спешу на улицу.

Нужно глотнуть кислорода. Очистить мысли. Денечек сегодня — просто взрыв мозга. Просто какой-то кошмар-кошмарище. Почему все считают меня шлюхой? Абсолютно все, кого ни встречу?

И как это вообще — заглатывать по яйца? Подавиться же можно.

Зажмуриваюсь. Так будет не всегда. Это время пройдет. Все наладится. Надо потерпеть. Выдержать. Отступать некуда, за спиной Упоровка.

Но не успеваю я успокоить сердце, как слышу хрипловатый голос:

— Пытаетесь сбежать с моей вечеринки или вышли за сигаретой?

Оборачиваюсь и вижу выглядывающего из-за колонны босса Максима. Он значительно старше моих родителей и практически полностью лысый, оставшиеся волосы безнадежно седые. Лицо болезненно-серое, но, может, в освещении так кажется.

— Здравствуйте еще раз, — натянуто улыбаюсь я. Он здесь один, и я добавляю: — Извините, если нарушила ваше уединение. Стало душно, и я вышла проветриться. Не курю.

— А я от жены прячусь. Таня не разрешает мне, — заговорщически шепчет мужчина, показывая сигарету.

— Я вас не сдам, — заявляю решительно, на что он смеется.

— Обещаешь?

— Конечно.

— У меня рак, — качает он головой. — Все плохо очень. Недолго мне осталось, к сожалению. Таня считает, что вредные привычки ускорят этот процесс, ругает меня, плачет, а мне кажется, что последние месяцы надо прожить в кайфе.

— Боже. Мне так жаль, — выдаю искренне.

Ни разу не слышала, чтобы человек с юмором говорил о болезни, это простое отношение восхищает. Босс Максима будто стоит выше недуга. Слезы наворачиваются, и я быстро вытираю глаза.

Он отмахивается.

— Еще один секрет тебе открою. Раньше я думал, что в свои последние месяцы люди уезжают в отрыв на какую-нибудь Ибицу, нюхают кокаин и закатывают групповуху. А когда смерть подкралась и ко мне, я понял, что, кроме моей старой, ворчливой Танюхи, никого мне и не надо. Вот так прятаться от нее, а потом выслушивать недовольные бухтения, зная, что любит она меня, старикашку.

Я вновь вытираю глаза.

— Ты что, плачешь? Девочка, с ума сошла?

Но не получается остановиться.

— Мне так жаль. Простите, очень вас жаль! Рак — это ужасно. Простите, наверное, не в моей жалости вы нуждаетесь… Мы сейчас в туалете столкнулись с Олесей… той самой, что вам шарф подарила. И я… Господи, меня аж трясет. А тут вы… Я очень устала. Еще раз простите, обычно я помалкиваю.

Босс Максима тушит сигарету, подходит ближе и улыбается.

— Хочешь совет, девочка?

Несмотря на то, что один дельный мне только что дали, киваю из вежливости и говорю:

— Давайте.