Топ-модель (СИ)

Глава 35

— Семён, мы сильно опаздываем?

— Совсем не опаздываем, Анна Дмитриевна. Крюк сделаем?

— Только поняла, что забыла мобильный! — ударяю ладонью по лбу. — Растяпа. Могу и без телефона поехать, но я хотела сделать несколько фоток. Беда-беда.

— Да без проблем, на следующем перекрестке развернусь.

— Это долго будет? — морщусь. — Блин. Как неудобно получается.

— Минут тридцать максимум.

— Ладно. Вроде бы успеваем. Не хочу опаздывать на собственный девичник.

Семен стреляет глазами через зеркало, он часто так делает, отчего на миг становится неловко от его добродушной широкой улыбки. Было бы комфортнее, если бы Максим нанял для моей охраны кого-то постарше. С другой стороны, мужчины возраста его босса, вряд ли бы смогли меня защитить. Семен улыбчив и доброжелателен, при этом я знаю, что вооружен и, бесспорно, опасен.

На следующем повороте разворачиваемся.

Папуша повезла маму в салон, чтобы навести красоту в «стиле столицы», Евгения Рустамовна обещала приехать сразу после того, как закончит принимать курсовые у студентов. Эля… понятия не имею, будет эта мадам или нет. Ей всё равно не понравится ничего, поэтому лучше бы пропустила.

От себя я пригласила двух подружек, с которыми познакомилась на работе. Папуша забронировала столик в караоке, а я так волнуюсь, что словами не передать. Поглаживаю живот через платье.

Дни до предела насыщены событиями, и все, абсолютно все вокруг стараются для того, чтобы поднять мне настроение. Родители из кожи вон лезут, чтобы понравиться семье Максима, иногда они перебарщивают, но папа — принципиально не пьет. Мама строго следит за этим. Не знаю, как пройдет сама свадьба, но пока я им очень благодарна.

Бывают, конечно, неудобные моменты, такие, как с шубой, но Максим вчера заверил, что это ерунда. Это всё ерунда.

Я закрываю глаза, откидываюсь на сиденье, вдыхаю запах свежести и кожи. Как быстро я к нему привыкла. Как быстро человек привыкает к красивым вещам и хорошему отношению? Мгновенное, наверное.

Максим… Пульс ускоряется, стоит его имя произнести даже мысленно. Волнение за края выплескивается, пульс — молоточками в висках. Чтобы не сойти с ума, застываю. Дышу медленно. Вдох через нос, выдох через рот. И правда рассудком бы не двинуться.

Я понимаю, чтобы быть с таким мужчиной — умным, начитанным, галантным, при этом умеющим абсолютно всё — нужно постараться. Максим решает важные вопросы, он спасает невинных, и у него, разумеется, есть враги, в чем недавно со слоненком мы убедились на собственной шкуре.

Смотрю на светлый, коротко стриженный затылок Семена. Этот бывший боец спецназа здесь не просто так. Рядом с Максимом может быть только та женщина, что готова к рискам.

Вчера мы занимались любовью. Это был тот самый первый раз, о котором я в тайне мечтала. Наполненный любовью и нежностью. С тем самым мужчиной. Долгие, тягучие, сжигающие поцелуи. После них я дрожала, как птичка раненая. Глядя ему в глаза, позволила снять с себя платье.

Наверное, стоило дождаться первой брачной ночи. Но я так сильно хотела близости с ним, что не смогла прерваться. Мысли испарились все до единой. В комнате и в целом мире остались мы двое. Но в такие, оголяющие саму душу моменты, я думаю, стоит довериться чувствам. А как иначе? Ради них и стоит жить. Чтобы ощутить то самое. Чтобы дышать полной грудью с тем, кого любишь!

Максим подхватил меня на руки и как пушинку понес в спальню. Расстегнул рубашку. Я умирала от желания прикоснуться к его коже. Я горела как натопленная до предела печка. Я могла бы согреть маленькую вселенную.

Он лег рядом и притянул к себе.

Потом, уже в своей кровати, всю ночь не спала. Едва проваливалась в забытье, его видела. Максим тогда прошептал, что боится со мной, потому что опасается навредить. Это прозвучало предельно трогательно и искренне. Наш первый ребенок, всё происходило по-особенному.

Он был предельно осторожным и нежным, я сцеловывала капельки пота с его виска, гладила лопатки и плечи. В ту ночь на яхте я думала, что больше никогда не почувствую его так близко. Второй раз оказался намного лучше перового. И рядом не стоял.

Каждая клетка просила его. Я не знаю, могла ли беременность усилить желание, не помню, чтобы раньше хоть к кому-то испытывала долю такой же страсти, но я в огне горела, когда он целовал и трогал. Поверить не могла, что он со мной, что мой.

Задыхалась эмоциями.

Я существовала в нескончаемой потребности неделями, и мой оргазм случился почти сразу, едва Максим вошел. Как будто я все это время умирала от жажды, держа в руках кувшин с водой, и наконец, сделала глоток. Он был совсем не таким, как на яхте, более спокойным, но при этом экстаз ощущался не только внизу живота, а прокатывался по всему телу. Снова снова и снова. Волна за волной. Руки горели, плечи, кончики пальцев ног…

Сглатываю скопившуюся слюну и поднимаю глаза. Едва делаю это, Семен переводит взгляд на дорогу.

— Следите за движением, пожалуйста, — прошу я строго, как будущая жена депутата.

— Конечно, — покорно отвечает он, и я тут же тушуюсь, коря себя за надменный тон.

Фу, ненавижу так делать. Не моя эта роль — властной богатой женщины.

Тем временем мы заворачиваем на нужную улицу. С удивлением понимаю, что у ворот стоит машина Максима. Мужчины полным составом должны были ехать смотреть матч в какой-то спорт-бар. Папа, Кирилл и Станислав Валерьевич отправились еще раньше меня.

Что ж, сюрприз приятный! Будет здорово увидеться и сегодня тоже.

Едва дождавшись, как Семен остановит машину, я выбегаю на улицу. Собаки не встречают, это странно, обычно они тут как тут в попытке зализать до смерти, но времени в обрез, поэтому забегаю в дом.

— Максим! Ба-Ружа! — кричу я, разуваясь и проносясь в кухню.

В ответ тишина.

А вот и телефон — преспокойно лежит на столе, где я его и оставила.

Так тихо дома, да где же все? Я собираюсь подняться на второй этаж, как слышу приглушенные голоса. Доносятся с террасы, на которую выходят окна. Летом в доме открыта задняя дверь, сейчас же слишком холодно для летней беседки.

Я подхожу к приоткрытому окну и слышу голос Ба-Ружи. Улыбаюсь. Она тараторит что-то на цыганском да так быстро, что я невольно задерживаюсь, чтобы послушать незнакомый язык. При мне Ба-Ружа говорит на цыганском крайне редко, только если ругается на Папушу или Евгению Рустамовну.

— Ну какая ты старая? — отвечает ей Максим. — Тем более я тебя не в тайгу отправляю, а в курортный город. Там тепло, ба. Ты ведь любишь, когда тепло.

Она снова говорит ему на цыганском.

— С Папушей я еще не говорил, но догадываюсь, она не сможет надолго оставить салон. Ба, хотя бы месяца на три, как раз к весне вернетесь.

Она говорит ему, он перебивает со смешком:

— Не понимаю эту фразу.

— Не понимает он, когда бабушка ругается! — фыркает Ба-Ружа, переходя на русский. — Что изменят три месяца, Ману? Ничего они в твоей жизни не изменят, ты морочишь мне голову. Мне и невесте своей.

Понимая, что речь обо мне, подхожу ближе к окну.

— Время ничего не меняет, меняют действия.

— Сослать жену в отпуск на всю зиму — это плохое действие. Дай-ка бабушке еще сигарету.

Чиркает зажигалка.

— Люди мыслят эмоциями, Ба. Кто управляет чужими эмоциями, тот становится лидером. Кто меня учил?

— Я тебя учила другому. Применять знания нужно на чужих.

— Ну не могу я. Не могу физически с ней, ну что тут сделаешь? — в его голосе чуть ли не впервые за последние недели прорезается сильная эмоция.

Ошарашенная, я присаживаюсь на корточки, потому что стоять больше не получается.

— Ману, девочка тебя любит, надышаться не может. Родит тебе много здоровых деточек. Я вижу это по картам и по ее глазам.

— Она меня не любит.

— Еще как любит.

— Она очарована.

— Влюблена.

— Она меня не знает.

— А Лада знала? Олеся твоя знала?

— Я очень скучаю по Олесе, — он усмехается. — Ты себе даже не представляешь как.

Вздрагиваю всем телом. Дальше шум! И я догадываюсь, что Ба-Ружа бьет его изо всех сил какой-то тряпкой. В этот момент только осознаю, что плачу. Слезы капают на платье, на руки.

— Довольно уже, — смеется он беззлобно. — Сдаюсь.

— Подонок какой, а?

— Ты бы знала, как сложно притворяться для всех. Вообще для всех. Я только тебе говорю это.

— Нашел священника!

— Священникам я не доверяю такие личные вещи. Было проще, пока Олеся верила, что надоела мне. Но Жора, лошара, рассказал своей Маше, а та… Олеся на днях приезжала ко мне домой сказать, что понимает и готова перетерпеть этот брак, раз так нужно. Кто бы мог подумать, что она поймет. Ба, вот скажи мне, разве женщины способы понять и терпеть рождение детей на стороне?

— Ну ты же понимал в свое время. Чем женщины умнее? Такие же больные на голову. Старый закон велит — как возраст наступает, берешь в жены чистую девочку и живешь с ней. Я тебе рассказывала.

— Ее за меня не отдали.

— Потому что дура, тьфу, эта девка Лала. Курица безмозглая. А Боженька всё видит! Видит, какой ты хороший у Ба-Ружи вырос, послал тебе другую девочку. А ты что творишь? На Кипр ее в ссылку?

— Не прав твой старый закон. Не о чем мне с ней разговаривать, понимаешь? Она для меня дите, как Элька. Конфеты ей покупать и на мультики водить. Этот взгляд щенячий… — вздыхает, — я понимаю, что хорошая девка, пытаюсь, а не могу. Тошно мне с ней всё время, ну как тебе объяснить? Если я ее здесь оставлю, родители не поймут. Как с ней вместе жить я не могу представить. Ба. Хотя бы три месяца мне дай еще?

— Что она, за три месяца вырастет, что ли? — усмехается.

— Я вину перед ней чувствую.

— И что? С глаз долой и совесть, думаешь, успокоится? Не работает это так, Ману. Если правда хочешь загладить вину, бросай Кале. Бросай! Какой тебе знак еще нужен? Ребенка твоего чуть не убили, а ты все туда лезешь, всё рвешься. Не можешь жить спокойно, пока в Кале эта Лала. Если она переедет, другой район будешь вычищать от гнилья? Так, глядишь, всю столицу перестроишь!

— Ба, хотя бы до нового года?

Она вздыхает.

— Совсем не к душе?

— Совсем.

Пульс в ушах такой громкий, что последующие ругательства на цыганском Ба-Ружи я слышу с трудом.

— Не понимаю совсем, — усмехается Максим. — Ни слова.

— Ребенок в животе откуда взялся, говорю! Не понимает он! Всё ты понимаешь! И слова эти узнал раньше, чем на русском! Ману, как же ребенок, если не к душе девочка? Как он к ней в живот попал? Разве ты таким у меня вырос? Таким подонком?

— Меня опоили. Я не понимал, что делаю.

— Быть такого не может!

— Может. Я сомневался, но теперь знаю точно. Меня не отблагодарил Бог, а наказал этим браком.

— Ты мне голову не морочь! — Она ругается на цыганском. — Ты девочку украл?

— Мне подмешали трин.

— Без разрешения отца украл хорошую девочку или нет?!

— Выходит, блядь, украл.

— Кровь на простынях видел?

— Видел.

— Тогда не морочь мне голову, женись и живи с женой! Иначе прокляну. Богом клянусь, прокляну тебя и больше не посмотрю, Ману, в твою сторону! Аня — хоть и не наших кровей, а чяй моя.

— Женюсь, Ба. Я же не отказываюсь. Пережди с проклятиями. Женюсь и заботиться буду так, как если бы любил. Только боюсь, что в какой-то момент не справлюсь и обижу. Не хочу этого. Мне ее жалко, как бездомную кошку.

— Обидишь и что? Не фарфоровая, не разобьется. Про чувства жене докладывать не обязательно, ты думаешь, я своему мужу докладывала, что о нем думаю? Или он мне, что вне дома и с кем делает? Живите жизнь. Но про Кале послушай меня. Детей этой шаболды бережешь, своего чуть не лишился! У нашей чяй живот весь черный был. Стоит дура-Лала того? Стоит слез твой девочки?!

— С Кале я сам решу. Ты мне ответ дай: поедешь на Кипр с Аней? С твоей любимой чяй?

Я зажимаю рукой рот, чтобы всхлип не был слышен. Мобильный вибрирует, Папуша звонит. Быстро перевожу на беззвучный, опасаясь, что Максим услышит. Встать не могу, силы как-то враз покинули. Поэтому на четвереньках отползаю до коридора.

Как-то не получается осознать. Информации слишком много для меня, глупой деревенской девки, у которой школьный аттестат только в ноябре появился.

Мне, наверное, время нужно. Время, чтобы думать. Мамочка, ну почему ты меня не заставляла учиться и читать умные книги? Может, извилин бы в голове больше было, вдруг соображала бы быстрее.

Ничего кроме биения сердца не слышу. Отчаяние. Ужас. И кожа чужая. Болит разом. Все тело вдруг болит.

Накидываю пуховик, натягиваю сапоги и пробегаю по тротуарной плитке, выхожу за ворота. Вот почему лабрадоры не кинулись встречать: Максим так редко приезжает, что они ни на шаг от него не отходят.

Все его любят — и кошки, и собаки. И я тоже.

Еще одна бездомная. Луну он тоже на какой-то помойке нашел. Мы с ней, видимо, на одном для него уровне.

Забираюсь в салон.

— Поехали.

Семен что-то отвечает, машина трогается. Едва мы выезжаем с улицы, и я убеждаюсь, что Максим не заметил мой приезд, — не выдерживаю. Реву. Закрываю лицо руками и рыдаю навзрыд.

Семен тут же на обочину съезжает.

— Вы можете просто ехать вперед? — прошу я нервно. — Пожалуйста!

— Конечно.

Машина вновь трогается. Ехать почти час, я плачу и не могу не остановиться. Я просто… слишком беременная, чтобы взять себя в руки. Я просто… занималась с ним вчера любовью по-настоящему. И мне так понравилось!

Хочется сорвать платье. Смыть с себя прошлую ночь и прошлые месяцы. Сбежать на край света. Исчезнуть.

Как он там сказал? Кто управляет чужими эмоциями, тот побеждает?

Он сделал со мной хуже. Хуже всего зла, с которым я только сталкивалась.

Кладу ладонь на живот. Максим, получается, всё время лгал?

Он даже по-цыгански понимает, а говорил, что нет! Лгал во всем!

Лала. Кто такая Лала? Девушка из Кале. Из-за которой он, получается, и хочет навести там порядке, даже рискуя моей жизнью?

Он в больницу приехал, выходит, не из-за того, что волновался. И обнимал меня всю ночь, сам раненый.

Из-за… банального чувства вины?

Папуша вновь звонит, а потом присылает фотографию, где они с мамой и Евгений Рустамовной в праздничных колпаках за столом веселятся.

Написано: «Ждем!»

Для всех этот брак в радость получается. Для всех на свете, кроме Максима.

Кроме единственного, кому я сама хочу быть в радость. По-настоящему.

А ему тошно.

Закрываю лицо руками. И любить меня в постели, получается, было тошно?

Каждый раз, когда кажется, что я на дне — падаю ниже.

Как замуж-то идти за него с такими мыслями? Как идти замуж?!

Мобильник вибрирует. Это Максим. Знаю, что если не отвечу, он Семену позвонит.

Вдох-выдох.

Снимаю трубку:

— Да?

— Малыш, ты где? — как всегда заботливый с хрипотцой голос, который разбивает сердце. И снова вдребезги.

Каждый раз одно и то же. На части. На чертовы молекулы. Как больно.

Как же это всё невыносимо больно! Если Олеся любит его хотя бы в половину также, как я, понимаю, почему она готова меня потерпеть.

Его голос пробегает по пылающим нервным окончаниям:

— Анют? Тебя все потеряли, я волнуюсь.

— Да мы едем. Укачивает, я попросила Семена помедленнее.

— Есть предложение: если устала, давай я заберу тебя пораньше.

— Зачем?

— Не знаю. Может, покатаемся по городу и поболтаем? Есть идеи насчет медового месяца. Как ты относишься к Кипру? Не Париж, конечно, но там сейчас теплее.