Тот самый сантехник 8

Глава 23 - Туда и обратно

Глобальный вдруг поднял лицо от подушки безопасности. А он в автомобиле. Никаких храмов, мужиков и Оксаны нет и в помине. Да и откуда ей взяться, если улетела в какой-нибудь Дубай?

Рядом Стасян кряхтит, за шею держится.

«В аварию попали, вот и отключило», – добавил внутренний голос и Боря понял, что даже соскучился по нему, ведь во сне его не было.

Судя по всему, ненадолго обморок был. Так как радом на трассе так ни одного автомобиля и не остановилось.

– Борь… – прокряхтел крановщик первым. – Ты в порядке?

– Стасян, кто такие адвентисты? – тут же спросил Глобальный.

– А я ебу? – ответил крановщик ровно так, как и должен был, так как совмещать работу нужно либо с образованием, либо с верой. А всё вместе – каша получается. Особенно при попытке докопаться до истины.

– Действительно. Это моё подсознание, зачитался, – пробормотал сантехник.

– Чего? – не понял крановщик. – Головой, что ли, ударился?

Глобальный молча вышел из автомобиля. Осмотрелся. Да, рядом лес. Густой. Но никакого храма нет и в помине. Сугроб есть, в него и въехали. Бампер немного погнуло, передними колёсами увязли. Но ничего серьёзного.

«Как во сне прямо!» – тут же уточнил внутренний голос: «А может ты видишь будущее? Кого там снова выбрали президентом?»

Боря над этим не задумывался. Только к крановщику подошёл.

– Так что ты там про Вселенские соборы плёл?

– Про какие-какие заборы? – округлил глаза крановщик, смутно себе представляя картину, как забор по всей Вселенной тянется.

Вселенский!

– Ну да, ну да, – потёр щеку Боря и решил, что больше не будет зачитываться религиоведением в свободную минуту. Ни ради племянника, ни ради родных, ни ради себя. Лет пятьдесят, может, стукнет, тогда и озадачится. А пока работать, работать и работать. Оно вернее будет.

«А языки как копья пусть другие ломают над вопросами веры, верования и обрядов», – подытожил внутренний голос.

Водитель снова сел за руль. Но с предсказаниями вышло не очень. Просто дать задний ход на этот раз оказалось мало. Забуксовали колёса.

– Чёрт! – обозначил недовольство Глобальный.

Тогда за дело взялся Стасян. Сначала сзади подошёл и за бампер ухватился.

– Я тебе дёрну! – показал ему кулак в зеркало заднего вида Боря. – Спереди давай!

Крановщик без споров отпустил хрупкий на вид бампер, зашёл спереди и просто толкнул. Автомобиль не танк, потому вылетел на дорогу сразу, как миленький. Боря только в удивлении на «парковку» посмотрел. Переключить даже не успел. Не то, что задний ход дать.

«Он вообще, человек?» – тут же уточнил внутренний голос.

Боря вздохнул. Похоже, без медведей в роду не обошлось. Но лучше такой Стасян, чем озадаченный вопросами веры. Большую часть грунтовой дороги ехали молча.

Станислав Евгеньевич Сидоренко, он же комиссованный старшина с позывным «Гробовщик» разговорился под конец, словно родные места почуял. Но сколько бы не всматривался во встречных людей, ничего не щёлкало, не переключалось.

– Ну что, Стасян? Вспоминаешь?

– Вообще нет.

Не помнил никого крановщик. Словно вовсе не знал. И вместо описаний сельских просторов, начал рассказывать то, что ближе ему было в памяти. Насчёт того, что раньше всплыло. Радио всё равно не работало в этой глуши, так что отрабатывал за фоновые звуки.

– Не, Борь, я не пойму. Чего натовцы постоянно жалуются, что мы не по правилам воюем?

Глобальный молча посмотрел на крановщика, но тот ждал ответа.

– Ну да, на войне какие правила? – вынужденно добавил сантехник.

– Нет, не то, чтобы их вообще нет, – уточнил Стасян. – Они есть. Неписанные. Пленных брать и кормить, заботиться о раненных, гражданских не трогать. Это понятно. Это вообще обсуждению не подлежит. Но они же как говорят, что мы ПРОТИВ НИХ не по правилам воюем. То есть умирать не хотим от их снарядов и патронов. И не стоим кучей, в небо пяля, а прячемся по укрытиям. А когда это мы на такие правила подписывались? Да никогда! А на войне ведь главное что?

– Выжить? – переспросил сантехник, воюя пока только с трубами и локальными недоразумениями, часть из которых и создавал крановщик.

– Победить! – воскликнул Стасян, свою волну поймав. – А, чтобы победить, надо выжить. Умереть за Родину мало. Надо ещё и не проиграть. А для этого надо хитрить, изворачиваться и думать наперёд. Так что я понять не могу, какие они нам правила приписывают?

Боря задумался. Ну да, есть проблемы локальные, местные, маленького человека. А есть большие, глобальные, для широкого круга людей. Те и другие – проблемы. Но есть нюансы.

– Договор о неприменении ядерного оружия мы соблюдаем? – продолжил объяснять скорее старшина, чем Стасян. – Соблюдаем! Ведь пока только американцы против людей и применяли ядерное. Но раз японцы предпочли забыть, как их города с лица земли стёр «мирный атом» это их дело.

– Хиросима и Нагасаки? Даже я помню, – добавил сантехник, который мало знал дат в истории, но август 1945 года был чем-то особым для человечества, как и апрель 1986 года, когда рванула Чернобыльская атомная станция. Это уроки, которые человечество активно игнорирует.

– С пленными обращаемся, согласно Венской конвенции? Обращаемся! – доводил до сведения Стасян. - Что-то ни один возвращённый из плена ещё в суд не подал, что пытали его. И ногтей вырванных фотографий не было. А ведь попади одна такая в социальные сети и это бы взорвало мир!

– Это да. Масс-медиа работает против нас.

– Всякие кассетные или фосфорные боеприпасы, которые запрещены, применяем? – снова спросил крановщик. – Нет. В отличии от некоторых. И ведь тяжело нам там, Боря. Но даже из последних моральных сил – держимся. И оскотиниваться не собираемся. Но в отличие от англичан, просто так Дрезден не бомбим. Если нет на то военно-стратегической задачи, никаких акций устрашения не создаём. Всё только по факту. Нашли военный объект – уничтожили.

– Ну, да. Чего им ещё надо? – пробормотал Боря. – Спиной повернуться?

– А надо им, Боря, чтобы проигрывали мы на таких заведомо не выгодных условиях, – объяснил Стасян. – Западники всю историю были послушными исполнителями. Их военные машины всегда были неповоротливыми, одной концепции. То в окопах сидят, предлагая артиллерии работать, то танки у них всё решают, то авиационные бомбардировки. А при многоуровневом подходе они теряются. Как так, мол? Мы творим что хотим, а вы играете по правилам, но ещё и побеждаете? Вы там совсем с ума сошли, что ли?

Стасян до того разошёлся, что поддакивать уже не требовалось.

– Для них ведь ясно-понятно, что Александр Невский специально заманил тевтонцев на лед Чудского озера. Это ж хитрые, коварные русские. А у немцев что, мозгов не было самим сообразить, что какого хера вы лезете на весенний лёд? Не сориентировались по ситуации, выходит. Смекалки нет.

Боря улыбнулся. А крановщик из временного политрука продолжил историком-философом:

– Или вот Мамая Дмитрий Донской наебал лихо, оставив Засадный полк. А как же монгольская разведка? А никак! Проебалась! А как граф Орлов и Чесменское сражение? Пожертвовал малым, поджег брандеры и спалил весь турецкий флот к чертям, применяя условия местности. Узкая бухта не спасла турок, а сгубила. А Федор Ушаков вообще взял да сломал строй кораблей, который всегда использовался в морских боях. Потому что заскорузлые они, за старое цепляются. А мы предков поминаем, но и новые подходы ищем. От того у нас и появляются Колобановы, Нестеровы и вообще Зои Космодемьянские!

Тут Стасян присмотрелся к строению на въезде в деревню, словно вот-вот вспомнит, но лишь поморщился, как и от знака «Петюхи».

Так ничего и не вспомнив, крановщик продолжил:

– Но опыт прошлого не применим, Боря! Вот Суворов. Альпы. «Чёртов» мост. Офицеры своими шарфами связали бревна для переправы и лезли в ледяную реку, в то время французы пили вино на пикнике у речки. Наши перебрались через реку и по жопе им надавали. И НИКТО из французов не ожидал, что в холодную реку можно залезть, пожертвовав собой ради общего блага. А до этого богатыри Суворова недели через Альпы перебирались без всякого приспособления и тёплой зимней одежды.

Бору голову почесал. Похоже, Стасян был близок к прорыву, раз столько всего прочитанного или просмотренного вспомнил. Ведь явно уже из своего прошлого копает.

– Или вот по классике пройдёмся, – даже не думал затихать крановщик. – 1812-ый год. Наполеон с полумиллионной «освободительной» армией вторгается в Россию. Крестьяне посмотрели на господ в лосинах, удивились безмерно. А на грабёж, насилие и отбираемые урожаи следом приглядевшись, порядком прихуели от такой «идейной демократии» и тут же в партизаны пошли, – Стасян хмыкнул. – А один из таких «освободителей» граф Де ля Бортез был настолько уверен, что французы несут миру истину, что попал в плен на противоходе. А как попал? Да просто получил по башке простой оглоблей от крестьянина, возмущённого тем, что грабят его ради высших целей, почём зря! А ЧТО при этом сделал француз, которого не прирезали и не изнасиловали в ответ на грабёж его солдат мирного населения, а просто пленили? Он ЖАЛОВАЛСЯ в письменном виде в Париж, что крестьяне ничего не понимают насчёт светлого будущего Российской империи. И Наполеона не понимают, который просто хочет вырезать половину России и заселить французами. Ну чем не душка? В живых оставят лишь тех, кто не против служить в рабах. Но как эти коварные русские не понимают, что в рабах под французами лучше, чем при собственном царе в поле?

Боря скосил глаза на навигатор. В деревню-то уже заехали. А дальше куда? Дома Шац не сказал. Звонить – трубку не берут. У кого узнавать? У первого встречного?

– Не, ты слыхал? – даже не думал о подобной постановке вопроса Стасян. – Они значит все на нашу землю приходят с «великими идеями» и «во имя высших целей». «Драхнах остен», концентрационные лагеря, истребление на корню и прочий типично-европейский подход. Всё, как раньше, со времён Крестовых походов. А мы тут, значит, живём по беспределу: картоху выращиваем и в баньке паримся, не разделяя их мнений. Ох уж эти проклятые русские, не умеют воевать! И жить не умеют. Да куда нам? – тут крановщик повернулся к водителю. – А нас хоть раз кто спросил? Поинтересовался, чего мы хотим? Уточнил, нужны ли нам их идеи, мода и прочий нацизм с фашизмом? И что это за свобода такая, когда у тебя всё отберут до нитки ради тех, «кому нужнее», стерилизуют, чтобы не плодился, детей отберут, которые уже есть, или пол многим поменяют, чтобы «легче жилось» в перевёрнутом мире? А ты своё рабочее место отдай. Пожертвуй место в поликлинике, в институте, в школе и в детском садике. И в первую очередь пидору отдай. Понял, Борь? Пидору сложнее. Он в поиске себя и своих внутренних свобод. У него есть право ебаться в жопу и другим свой внутренний зуд передавать. Но что по итогу получается?

– Что? – уточнил Боря, толком не слушая, но и зная где остановиться на незнакомых просёлочных улочках.

– А то, что говно их культура в глобальном смысле. И идеи – говно. Не туда пошли, если не могут разобраться, где мужчина, а где женщина. А это ведь основа общества! Столп, семья! Подсказки им нужны и психотерапия для верности. А мы как жили по беспределу, так и дальше мужика «мужиком» называем, бабу – «бабой». Нет у нас по этой части залупленных и оскорблённых. Вот и выходит, Боря, что это никакое не нарушение каких-то правил ведения войны, а просто русская сообразительность и умение действовать нетрадиционно. А порой вовсе вопреки здравому смыслу. Потому что не нужен нам их смысл. Такой. А если они под словом «нетрадиционно» что-то другое подразумевают, то это их дело. К нам-то, блядь, чего полезли? В очередной раз! Мне их земли нахрен не сдались. Мне бы на своей… огурцы посадить. Пора уже рассадой заняться. Весна начинается. Чуешь? Теплом повеяло. Масленица в это году рано была, и потеплеет рано. Рассадой заниматься пора. А скоро вообще «восьмое марта». Ты, Борь, кому цветы дарить будешь?

– Это… сложный вопрос, – признался сантехник, добавив к пункту сотни проблем ещё один пунктик с расходами. Ведь если никого не хочет обидеть, одними цветами не обойтись.

Не зря же его носками, шампунями и трусами задарили!

Единственная дорога в деревне, что асфальтирована – центральная. Та тянется примерно километр и обрывается с обоих сторон. А на ней лишь пара магазинов и памятник Ленину у сквера. Или мини-площади.

«Скорее всего одноимённой», – прикинул внутренний голос, пока Боря до предела скинул скорость, приглядываясь к домам.

Крановщик и сам застыл, словно вспомнив нечто настолько важное, что про внешних врагов забыл, а про идеологических тем более. Теряют они смысл, когда от границы в глубинку попадаешь. Тем более, глубину Сибири.

– Стасян… – остановил у ближайшего магазина автомобиль Боря и посмотрел на часы. Время после полудня. – Куда ехать-то?

В вокруг – ни одного человека. Спросить не у кого.

Крановщик плечами только пожал. Но тут из магазина дед показался.

– О, а у него сейчас и узнаю, – заявил Стасян и вышел поздороваться.

Боря на телефон посмотрел. Там одна палочка связи. А как глаза поднял и снова взглядом крановщика поймал, он уже с дедом сцепился и борется.

«ЧТО ПРОИСХОДИТ?!» – возмутился внутренний голос.

Боря выскочил из автомобиля тут же, но снова замер. Широкоплечий дед в одно ловкое движение руку Стасяна скинул, в челюсть зарядил с левой, а как тот округлил глаза, сблизился и через плечо так швырнул, что крановщик ещё пару метров по земле катился.

– Эй! – только и сказал Боря, не в силах представить, сколько в деде внутренней силы оказалось, что Стасяна как щепку швырнул.

А следом мужик, что совсем ещё не старик и сказал:

– Стасян, да ебись ты с веслом, которое помогло тебе сюда добраться! Что за шутки? Не знаю, не признал… тьфу!

Челюсть Бори опустилась. А Стасян подскочил, руку поднял, зубы на шатание проверив. И показал, что с ним всё в порядке.

Улыбаясь, вдруг заявил крановщик:

– Знакомься, Боря. Это мой дед – Василий Макарович Сидоренко. Он это… немного серб. У них там свои выражения в ходу. Но это – его любимое.

И стоит, лыбится крановщик. А по лицу видно – всё-всё вспомнил.

– Знакомься, деда. Это мой корешок – Боря. Сантехник от бога!

Глобальный только подошёл, руку протянул мужику лет шестидесяти-семидесяти. А тот так кисть сжал, что едва кости не захрустели. Он хоть и седой, но ни залысины, ни проплешины. И глаза бодрые, без старческой поволоки. Зауважал Боря деда сразу. А своего и не помнил. Отец говорил, что лет в пятьдесят умер. Вроде как ещё достойно пожил для городского жителя. Ведь «девяностые» все рано уходили от болезней сердечных. И мужики постарше – массово.

– В каждом сербе есть немного русского, – хохотнул довольный дед и принялся Стасяна обнимать. – Кроме серба, русский – тоже серб!

Подойдя ближе, Боря вдруг понял, что дед и будучи дедом на голову выше его, а Стасян только в плечах деда шире. Отметив этот факт, только и оставалось, что на автомобиль указать и добавить:

– Василий Макарович, тогда присаживайтесь. Прокатимся с ветерком.

– Вот уж нет! – хмыкнул дед и снова подхватив авоську, пошёл по тропинке в сторону. – Я сам дойду. Не хватало меня ещё комфортом баловать. Он мужиков раньше всех в могилу прибирает! Я лучше на своих двоих.

– А… дорогу? – пробормотал ему вслед Боря, удивляясь как дед здание за пару шагов обошёл. Ноги, что ходули. А скорости мог любой позавидовать. Тяжести авоськи словно совсем не замечал.

– Да знаю я дорогу! – добавил Стасян. – Мне просто для полноты лечения пиздюлин деда не хватало. А тут как ушатал меня, сразу генетическая память и проснулась… Садись, поехали!

На всякий случай ущипнув себя, Глобальный кивнул.

Больно! А значит, снова не сон. И не зря смотался.

«Ну а что бампер погнут – так хрен с ним. Главное, что к корешку память вернулась», – тут же добавил внутренний голос и Боря тут же спросил:

– А как по-сербски будет – сын вернулся домой?

– Боря, да я ебу? – снова ответил единственно правильно Стасян, чтобы точно понятно было – не сон.