Товарищ гвардии король

Глава девятая

Что ни говорите, товарищи, а спальный вагон есть одно из величайших изобретений человечества. Честью клянусь — никто из наших к этому руку не прикладывал. И крыло тоже. Они всё сами. Самородки, Кулибины… То вот такое чудо техники и комфорта на колёсах сделают, то атомную бомбу в гараже. За что и люблю людей. Хорошие они, хоть и сволочи. Нет, не обращайте внимания, ворчу просто так, для порядка. Хотя проводника, постоянно запирающего сортир, хочется прибить жестоко и медленно.

А в остальном путешествие меня вполне устраивает. Приятно дремать на мягком диване под мерный стук колёс, зная, что на столике лежит традиционная жареная курица и стоит суровым часовым початая бутылка "Столичной". Совсем как у героев недавно прочитанного опуса. Правда, ехали они в противоположную сторону и в несколько другой компании. И попутно пугали грозными удостоверениями сопровождающих поезд энкаведешников. Но в этом мире НКВД ещё нет, по-прежнему всё то же ОГПУ, так что здесь мечте либеральных писателей осуществиться не суждено. И хруста хлебобулочных изделий французского изобретения не будет! Гарантирую.

Впрочем, отвлёкся… После чудесного излечения фон Такса мы добрались до цивилизации и сели на поезд в Берлине, куда незадолго до этого вошли войска товарища Деникина. Нет, что вы, никакой агрессии или оккупации… Антон Иванович любезно пришёл на помощь угнетаемым славянским народам, о чём его попросили руководители местного "Комитета по воссоединению с исторической Родиной" — Эрих фон Краузе, Рудольф Гроссбег и Аарон Подопригора. Радостные толпы горожан, несколько дней подряд приветствующие освободителей, чуть было не помешали нам вовремя добраться до вокзала. Ликующие фрау и фройляйн, принарядившиеся по случаю праздника в вышитые сорочки, при виде военной формы пытались броситься на шею и крепко расцеловать. Ужас!

Их можно понять — три года гражданской войны, голод, отсутствие нормальных мужчин, почти поголовно призванных в свои армии новоявленными феодалами. А то, что у меня лет триста с лишним как аллергия на сомнительные немецкие прелести — никого не интересует. Не поверите — прикладом отбивался. Если бы не помог патруль норвежских королевских стрелков, то пришлось бы и в воздух стрелять, разгоняя проклятых фетишисток. Четыре гранаты на сувениры спёрли! Союзники же были суровы и непреклонны, а их нордические лица наводили ужас на местных жительниц, позволяя держать поклонниц на почтительном расстоянии.

Да, войска Его Величества товарища Хокона Седьмого тоже приняли участие в освободительной операции, так как последними исследованиями советских историков было подтверждено славянское происхождение древних викингов. Только не всех, а исключительно норвежских. Все остальные пока имели довольно мутное и неизученное прошлое, впрочем, напрямую зависящее от настоящего. Так, например, датские учёные упорно искали новгородские корни своих конунгов, но ослиное упрямство правительства сводило на нет результаты изысканий.

И хрен с ними, а мы едем в Москву. И в кои-то веки на приличном паровозе. Иосиф Виссарионович, когда узнал о появлении в Баварии так долго разыскиваемых товарищей, распорядился, было, доставить нас личным самолётом, благо он был под рукой вместе с Чкаловым, но Гаврила Родионыч отказался в пользу раненых. Да и нам с Лаврентием Павловичем захотелось просто прокатиться, посмотреть на страну из окна вагона, отдохнуть перед ратными трудами. То, что Сталин попытается припахать аж сразу трёх лишних генерал-майоров к работе, подразумевалось по умолчанию. Но на этот раз и возражать не буду — соскучился по нормальным человеческим проблемам, тем более карт-бланш от вышестоящего командования получен.

Не буду возражать… Но потом. А сейчас стучат на стыках колёса, тихонько похрапывает непосредственный начальник, доносится из соседнего купе дурацкий смех охмуряемой Лаврентием мадамы французской наружности и рубенсовских габаритов… А я смотрю в окно.

Что, скажете, будто из вагона нельзя увидеть страну? Зря вы. Это я на вид дурак-дураком, а так умный. И, в конце концов — кто у нас генерал? Правильно. А кто тогда дурак? Стоп, в зеркало не подглядывать.

Посмотрите, вот на переезде среди грузовиков, легковушек и телег — мотоцикл с коляской. Дед в телогрейке гордо поглядывает по сторонам — все ли видят купленный новенький холодильник? Вроде мелочь, а понимающему человеку достаточно для кое-каких выводов. Можно судить и о промышленности, и о благосостоянии народа, и даже о появлении частного автотранспорта. Да и о состоянии дорог. Из двух десятков машин только одна заляпана грязью. А ведь осень, вот и деревья стоят жёлтые, как китайские невесты на выданье.

Китайские… Китайские… Ах, да, давеча на вокзале в Орше купил свежую газету, вот и навеяло. На первой полосе большая статья об искоренении товарищем Егоровым антикитайских настроений в Маньчжурской АССР. После проведённых мероприятий настроения пришли в норму ввиду образовавшегося отсутствия причин. (Ох уж эти газетчики, где так учат изъясняться?) Кстати, а нет ли в действиях командующего Особой Дальневосточной Армией скрытой русофобии? Вполне — освободившиеся территории заселяет так называемыми экономическими беженцами из Соединённых Штатов, игнорируя интересы уже два года как коренного русского населения. Надо будет обязательно разобраться.

— Чего не спишь? — голос непосредственного начальника испортил мне всю задумчивую созерцательность и геополитическую философичность.

— Так время-то…

Гиви посмотрел на часы:

— Плевать. Наше дело солдатское, спим в прок.

Эх, командир! И в этом он весь — суров и прозаичен. Хотя, не спорю, бывают и у него проблески творчества. Гениальности, я бы сказал. Но, слава Богу, случаются они редко. Зато какие! Что стоит одно глумление над поляками в тверских глухих лесах или сломанные рёбра Пифагора. Может же проявить понимание прекрасного… Когда захочет. А сейчас вот спит. Господи, как банально и обыденно, при таких открывающихся перспективах.

А они великолепны. Наконец-то станем настоящими попаданцами и вполне официально займёмся прогрессорством. Гавриила Родионовича пусть товарищ Сталин назначит самым главным военачальником, благо опыт командования многомиллионными армиями у него ещё с прошлого тысячелетия, а я стану наркомом внутренних дел. Или государственной безопасности, тут надо подумать над уместностью переименования. А что, не самый худший нарком из меня получится. Не Лаврентия же Павловича на столь ответственную должность ставить? Во-первых, мягкий он слишком и добродушный, а во-вторых, пусть промышленностью займётся в союзном масштабе. Не зря ноутбук с собой таскает. А в нём, рупь за сто даю, наверняка чертежи автомата Калашникова, промежуточного патрона и атомной бомбы.

— Эх, развернёмся! Прямо руки чешутся в предчувствии великих дел. Англичанку, которая постоянно гадит, обязательно разбомбим. Не всю, всю не надо, пожалеем мирных жителей, но без промышленности они гадить уже не смогут. Или смогут, но под себя. Американцы… что делать с американцами? Уже сейчас понятно — "pax America" в этой реальности никак не вытанцовывается. Да и хрен с ними, будь что будет. Придёт наш "pax gavriilica" и всё расставит по своим местам.

Так, продолжим список обязательных для приличного попаданца мероприятий. Да, жалко, с Хрущёвым погорячились три года назад. Попал бедолага под "ворошиловские репрессии". Я бы его сейчас собственноручно…

— Изя, лимончик скушай, — окончательно проснувшийся генерал Архангельский не дал спокойно домечтать.

— Что? Зачем лимончик?

— Рожа у тебя такая…

Вот, вечно он недоволен. Сейчас прочитает лекцию о недопустимости вмешательства в естественный исторический процесс. Лицемер! Я же помню, как в былые времена… Орёл был, да… Теперь другим вольным птицам крылья на лету режет.

Я заглянул в зеркало на двери купе. Нет, вроде бы всё нормально. Чем опять начальник недоволен?

— Что-то не так, Гиви?

— А сам не знаешь? — Архангельский упёрся в меня тяжёлым взглядом. — Да на твоей физиономии всё написано. Даже атомная бомба.

Зря он так, ей-богу. Я же от чистого сердца.

— Забудь, — Гаврила показал внушительный кулак. — Не будет здесь никакого "ядрён-батона". А чтобы не искушать судьбу — лично займешься отстрелом всех возможных участников "Манхэттенского проекта". Списки фигурантов у Лаврентия. Понял?

— Конечно-конечно, — спешу согласиться с начальником. — Вот только зачем? Тем более ситуация в этом мире изменилась настолько, что в ближайшие годы про ядерное оружие никто и не задумается.

— Правильно, — кивнул Гавриил. — Некому будет.

— А наши?

— Твои проблемы… Займи их чем-нибудь более приличным. Пусть памперсы изобретут. Или, на худой конец, презервативы электроникой проверяют. И нехрен смеяться, — Гиви повысил голос. — Атом будет только мирным. А право на оружие массового поражения может быть только в руках Божьих…

— А мы…

— А мы ещё рылом не вышли, понял?

— Угу.

— Это хорошо. Ладно, я ещё вздремну. А ты поосторожнее со своими мечтами. Договорились, товарищ генерал-майор?

Я чего, дурак, спорить с начальством? Конечно же соглашусь. Но и мечтать мне никто не запретит. Это не грёзы какие — всё вполне осуществимо. Вот почему бы товарищу Сталину не сделать меня маршалом? И Лаврентий Павлович пусть будет. А Гаврила обойдётся, в простых генерал-полковниках походит. И так в армии которое столетие про него подозрительные слухи ходят. Он рассказывал? Тогда вы меня понимаете.

Оглянувшись на уснувшего командира, я подсел к столику и налил себе половину стакана. Ну что, за маршальские звёзды, товарищи?

Москва встретила нас мелким нудным дождиком и почётным караулом, который выстроился на оцепленном автоматчиками перроне Белорусского вокзала. Оркестра и пионеров с цветами не было. И студенток тоже, что не могло не расстраивать. Вместо них присутствовал Семён Михайлович Будённый, салютующий Почётным Революционным оружием. При виде золотой шашки глаза генерал-майора Раевского засияли нездоровым блеском. Зная его патологическую страсть к холодному оружию вообще и к наградному в частности, можно было спрогнозировать мысли Израила на несколько часов вперёд. Да и пусть. Пока у него есть цель, бредовые идеи о прогрессорстве отойдут на второй план. К сожалению, не покинут насовсем, но хотя бы до вечера человечество в безопасности.

Пока командовавший караулом подполковник заставлял своих бойцов производить нелепые и смешные размахивания карабинами, мы, не доверяя помощи проводников, выгрузили багаж. Подошедший Семён Михайлович с уважением покосился на ящики, украшенные неизвестной ему маркировкой, баулы ярко выраженного милитаристского вида и вскинул руку к фуражке.

— Здравия желаю, товарищи генералы.

— И вам не хворать, товарищ Будённый, — вылезший вперёд Израил пожал протянутую руку и сразу перешёл в наступление. — Златоустовская?

— Кто, шашка? Вам не понравится, Изяслав Родионович.

— Это почему? Прошлая очень даже ничего была… Давайте опять меняться.

— Товарищ Раевский, не мельтеши, — я решительно пришёл на выручку к легендарному командарму. — Добрый день, товарищ генерал-лейтенант. Нам, помнится, тогда даже и попрощаться толком не удалось.

— Это да… вы так неожиданно убыли.

— Мы же военные… хм, люди, Семён Михайлович. Правда, Лаврентий Павлович?

Берия промолчал. Он только улыбнулся, отчего начальник почётного караула вдруг заметно побледнел и вытянулся по стойке "смирно". Сопровождающие Будённого офицеры сделали шаг назад.

— Понимаю, кивнул командующий бронетанковыми войсками, по простоте душевной не заметивший некоторых нюансов поведения своего окружения. — Товарищ Сталин просил передать извинения — он не смог приехать. Дела.

На этот раз улыбнулся я. Сам позавчера в телефонном разговоре убеждал Иосифа Виссарионовича не привлекать лишнего внимания к нашим скромным персонам. К славе мы, за редким исключением, занятым сейчас созерцанием вожделенной шашки, не стремимся. Да и странно будет, если встречать трёх самых обыкновенных генералов, каких сотни, приедет Генеральный Секретарь ВКП(б).

— Сейчас в гостиницу, Семён Михайлович? — ещё во время памятного чествования челюскинцев в Кремле мы стали называть друг друга по имени и отчеству.

— Ни в коем случае, Гавриил Родионович. Товарищ Сталин просил привезти вас сразу на дачу к товарищу Ворошилову. Не против?

— Ни в коем случае, — повторил я слова Будённого и повернулся к Изе и Лаврентию: — Вы как?

— А багаж? — удивился Израил. — Нас с автоматами к Сталину не пустят.

— Пустят, — успокоил Семён Михайлович. — Есть особое распоряжение.

— Да? Тогда я и гранаты возьму. А остальное пусть грузят в багажник.

На даче нас ждал сюрприз. Из-за спины Иосифа Виссарионовича вдруг вынырнул подозрительно знакомый человек в странной военной форме и церемонно поклонился. На его плечах в такт поклонам колыхнулась густая бахрома роскошных эполет с шитым золотом вензелем "СБ".

— "Служба безопасности" — расшифровал Лаврентий Павлович и в недоумении поправил пенсне.

— Соломон Борухович! — радостно воскликнул Изя и схватился за бумажник.

Да, это был он. Бывший зека с затерявшегося в Северном Ледовитом океане судна, страстный любитель радиосвязи на коротких волнах и профессионал по вскрытию чужих сейфов, человек, имеющий многочисленных троюродных родственников в половине цивилизованного и трети нецивилизованного мира. Нынешний президент Балтийской Конфедерации, дядя галицийского кагана и корсиканского короля… Это всё он — Соломон Борухович Сагалевич.

А ведь изменился с момента нашей последней встречи. Причём в лучшую сторону. Немудрено, что многоопытный Лаврентий Павлович не узнал его сразу. Округлился, отъелся, и из древнего старика стал пожилым, но вполне ещё крепким мужчиной.

— Товарищи, вы таки представить не можете всей радости, которую имеет старый Соломон от этой встречи! — в порыве чувств Сагалевич бросился обниматься.

Я не стал уклоняться, только спросил после взаимных похлопываний по спине:

— Вы, Соломон Борухович, разве уже без внутреннего содрогания произносите слово "товарищ"?

— Таки да! — балтийский президент отпустил меня и переключился на Лаврентия Павловича. — Вспомните, кем был Сагалевич в бытность свою господином? А лучше не вспоминайте. Зато сейчас… Представляете, в прошлый визит в Лондон, четыре констебля упали в обморок едва увидев мой паспорт. Таки не поверите — никого не трогал!

— И не верьте, — наконец-то Сталин смог вставить хоть слово. — Полицейские испугались не его, а буденновки. Вы слышали клеветнические измышления западной прессы о разгроме Лондонского зоопарка дивизией красных конников?

— Нет, мы не в курсе, — предельно честно ответил я. И, в принципе, нисколько не покривил душой. Да, послужил причиной этих слухов, но их самих не слыхал.

— Давно уже было, — пояснил Иосиф Виссарионович. — Товарищи, а что это мы на пороге стоим? Соломон Борухович, вы закончили обниматься?

— А я разве задерживаю? Можете начинать без меня. Вы разве не видите — Изяслав Родионович ещё не охвачен братской любовью моего народа.

— Еврейского, что ли? — удивился Будённый.

— Ай, не говорите глупости, Семён Михайлович, — всплеснул руками Сагалевич. — Откуда в моей стране еврейский народ? Они все у вас. А у меня, согласно последней переписи населения, их и не осталось. Разве что только я, тётя Роза Гогенцоллерн с семейством, два разорившихся банкира, аптекарь Гоги Ревазович Циммерман, бригада сталеваров да четыре дивизии быстрого реагирования. И всё. Говорю же — уехали все. Бедно живём.

— Совсем бедно? — уточнил Изя.

— А вы имеете что-то предложить на продажу? — сразу оживился Сагалевич.

Сталин махнул на них рукой и обратился ко мне:

— Пойдёмте, Гавриил Родионович, перекусим чем Бог послал.

— Ага, засмеялся Будённый, — раскулачим Клима, пока его дома нет.

Уже за столом, когда слегка расслабились после пары рюмок и позволили себе расстегнуть верхние пуговицы кителей, вождь пояснил отсутствие товарищей Ворошилова и Каменева:

— Климент Ефремович с Сергеем Сергеевичем проводят совместные советско-норвежские учения в районе озера Имандра.

— Там и мои войска есть, — похвалился Соломон Борухович.

— Интенданты третьего ранга военнослужащими не считаются, — отрезал Сталин.

— А бойцы невидимого фронта? — парировал Сагалевич.

— Лапландские?

— Ага.

— Тем более.

— Зря вы так, товарищ Сталин. Люди старались.

Из дальнейшего разговора я понял одно — во время нашего отсутствия жизнь не останавливалась и била ключом. Так, например, разведка Балтийской Конфедерации провела против враждебной Финляндии многоходовую операцию, результатом которой стало появление на карте почти независимого Великого Саамского Конунгства в составе Мурманской области. Единственной ошибкой эмиссаров Сагалевича было то, что они слишком буквально следовали заветам классиков и начали действовать строго по инструкции, составленной основоположниками марксизма-ленинизма.

Революционная ситуация в Лапландии долго не складывалась — митинги и демонстрации, проходившие в тундре, оставались незамеченными большей частью прогрессивной общественности. А массовые забастовки привели к не менее массовому падежу оленьего поголовья. Так продолжалось примерно полгода, пока из Москвы не протянули руку помощи. Приехавшие специалисты, старшие лейтенанты Кулькин и Ершов, осудили оппортунизм саамских революционеров и принялись за работу. И она пошла…

Уже через месяц вышеназванные товарищи, ставшие к тому времени капитанами, были всенародно избраны на ответственный пост лапландского конунга. Но так как должность на двоих не делилась, пришлось образовать дуумвират под общим именем Александров Первых. В Гельсингфорсе о появлении сепаратистов узнали слишком поздно и не успели помешать вводу на территорию Великого Саамского Конунгства войск дружественных Норвегии и Советского Союза. Опасаясь нависшей угрозы, Финляндия была вынуждена спрямить линию государственной границы в районе Печенги и уйти с полуострова Рыбачий.

Ситуация с белофиннами всё более обострялась, порой доходя до пограничных конфликтов с применением авиации советской стороной. К слову сказать — финны белыми уже с год как не считались. Всемирный съезд Белого Движения, состоявшийся прошлым летом в Вильно, постановил исключить генерала Маннергейма из всех списков и учебников, заклеймив позором как предателя и пособника интервентов. С лёгкой руки председательствовавшего на съезде Бориса Михайловича Шапошникова в обиход вошло новое слово "либераст" для обозначения подобных двурушников и буржуазных прихвостней.

На робкие протесты с трибуны Лиги Наций о недопустимости иностранного вмешательства в дела суверенной Финляндии глава советской делегации Анатолий Анатольевич Логинов совершенно прозрачно намекнул так называемому мировому сообществу на статью пятьдесят восемь УК РСФСР, которой с недавних пор государственные границы не являлись препятствием. После демарша нарком иностранных дел СССР покинул заседание, бросив на прощание историческую фразу, мгновенно облетевшую весь мир: — "Пиписьками захотели померяться, сцуко?"

Но всё же первое государство рабочих и крестьян дорожило своей репутацией самого миролюбивого. И сейчас в задачу отправившихся на Север Ворошилова и Каменева входило недопущение любой двусмысленной ситуации. Враг непременно должен проявить агрессивную сущность и напасть первым, к чему прикладывались немалые усилия. Но агрессор почему-то медлил, несмотря на то, что наиболее боеспособные советские дивизии отправились добровольцами на Европейскую войну.

— Что там новенького в Европах? — между делом поинтересовался Сагалевич, обильно намазывая горчицей свиной эскалоп. — Племянники мои соответствуют?

— Кому, вам? — Изя отложил вилку в сторону и внимательно осмотрел Соломона Боруховича на предмет мании величия.

— Не кому, а чему, — поправил его президент. — Светлому образу строителей социализма. До коммунизма не дотягивают, уж извините.

— Да, такова нынешняя молодёжь, — согласился молчавший до этого Будённый.

— Хорошая у нас молодёжь, — выразил своё мнение Сталин. — Кстати, Гавриил Родионович, а в вашей, хм… скажем так, организации, молодые кадры есть? Или товарищ Кузьмич предпочитает старую, проверенную гвардию?

Я не успел сказать и слова, как Израил влез с разъяснениями:

— Да полным полно, товарищ Сталин. Прямо спасу нет с этими юными дарованиями. Бывает, такого начудят… В прошлый раз, представляете, изобрели новое оружие и как бабахнули, не посоветовавшись с начальством. Двух островов в Тихом океане как и не бывало, а в Америке целый город вдребезги. В мелкий щебень. Ладно ещё догадались на половинном заряде испытывать. У шефа остатки волос вокруг лысины поседели.

Тут Изя заткнулся, явно почуяв неладное. Лаврентий Павлович успел перехватить мою руку с тяжёлой хрустальной салатницей и укоризненно произнёс:

— Что это вы всё про проблемы, Изяслав Родионович? У товарища Сталина и своих хватает. Давайте поговорим о достижениях народного хозяйства.

— О самогоноварении, — поддакнул Израил.

— Это правда, что нынешний год будет рекордным по урожаю зерновых? — Палыч улыбнулся. — И можно будет снизить цены на водку.

Но Иосиф Виссарионович не позволил Берии увести разговор в сторону. Он пристально смотрел на Изю, одновременно что-то подсчитывая в уме. Или не подсчитывая…

— Значит, товарищ Раевский, у вас имеется в наличии неизвестное современной науке, но чрезвычайно мощное оружие?

Напарник понял свою ошибку и растерянно хлопал глазами, обернувшись ко мне в ожидании помощи. М-да, опять выручать непутёвого… Я прокашлялся, привлекая внимание, и ответил:

— Вы правы, товарищ Сталин, в Конотопе есть многое из того, что сейчас назовут чудом. Но дело в том, что Владимир Иль… то есть просто Кузьмич, категорически против. Чудеса, как, впрочем, и другие неправедно доставшиеся блага, развращают народ. А так как в нашей стране народ и партия едины, то развращают и партию.

— Поясните свою мысль, товарищ Архангельский, — попросил Сталин, откинувшись на спинку стула.

— Элементарно, — при всей своей невозмутимости и самоуверенности, внутри я не был так спокоен. — Допустим гипотетическую ситуацию — у Советского Союза появляется бомба, способная разрушить целый город. Что вы с ней будете делать?

Иосиф Виссарионович задумался, а Будённый рубанул сплеча:

— Я бы на Лондон сбросил.

— Категорически против. Это варварство! — возмутился Сагалевич.

— Вы так любите англичан, Соломон Борухович? — подозрительно прищурился главком бронетанковых войск.

— Вы подозреваете меня в противоестественной любви? Нет, Семён Михайлович, мне нравятся только их деньги. Вы бы знали, какие суммы они расходуют на взятки! Ай, не нужно так смотреть, я поделюсь.

— Что за взятки, товарищ Сагалевич? — поинтересовался Сталин.

— Хорошие такие, жирные, — балтийский президент довольно улыбнулся. — Меня уже второй год уговаривают вступить в Лигу Наций. А недавно попросили объявить войну товарищу Деникину.

— Зачем?

— Я доктор? Я знаю?

— Они что, не в курсе ваших отношений с Антоном Ивановичем? Английская разведка совсем мышей не ловит?

— Зачем мыши? — Соломон Борухович пожал плечами. — Если бы меня беспокоили грызуны, то я бы купил кота, а не английскую разведку.

Иосиф Виссарионович отложил трубку, которую достал было во время разговора, и строго спросил:

— И вам не стыдно, товарищ Сагалевич?

— За что? Ведь недорого же…

— А сокрытие важной информации?

— А… это. Я не думал, что такие мелочи могут кого-то заинтересовать.

— В нашей работе не бывает мелочей.

Соломон Борухович тяжело вздохнул и пробормотал себе под нос:

— И вот так всегда… Стараешься, пашешь как проклятый в поте лица, а что в результате? Нет в мире справедливости.

— В мире, может быть, и нет, а в Советском Союзе есть! — Будённый стукнул кулаком по столу. — Отдай разведку, Моня, добром прошу.

— Таки забирай, — неожиданно легко согласился Сагалевич. — Я себе американскую куплю.

— Разве она не… — удивлённо начал Лаврентий Павлович.

— Ни в коем разе! — балтийский президент решительно отмёл все домыслы. — Деньги будут переданы только через неделю.

С этими словами Сагалевич обвёл собравшихся победным взглядом и вытащил из кармана замызганную пачку "Беломора".

— Угощайтесь, товарищи.

— Спасибо, у меня свои, — отказался Сталин.

— Зря, эти папиросы продлевают жизнь.

— Каким образом?

Соломон Борухович прикурил и с видимым удовольствием пустил дым к потолку:

— Их мне подарил товарищ Архангельский ещё на "Пижме". И обещал расстрелять, когда они кончатся.

— Я такого не говорил! — от столь наглого вранья у меня отвисла челюсть.

— Значит, подумали. Да вы не беспокойтесь, Гавриил Родионович, на каждую выкуренную папиросу я добавляю ещё две. Знаете, так хочется дожить до победы коммунизма.

— Мы ещё социализм толком не построили, — усмехнулся Сталин.

— Я таки подожду.

Вождь только руками развёл. Как, мол, с такими кадрами работать. Но потом вернулся к скользкой теме взаимоотношений с Конотопом:

— Я так понимаю, Гавриил Родионович, товарищ Кузьмич категорически против какого-либо сотрудничества?

— Не совсем так, товарищ Сталин, — пришлось импровизировать на ходу. — Иначе почему мы здесь? Но вооружение и технику — да, вы правы, Советскому Союзу придётся производить самостоятельно.

— Жаль…

— Зря жалеете. На Бога, как говорится, надейся, а сам не плошай.

— Товарищ Кузьмич ещё не сам Господь, — возразил Сталин, всё ещё не расстающийся с надеждой на помощь извне.

— Кто знает, — как можно неопределённее ответил я. — Кто знает…