Товарищ гвардии король

Глава пятнадцатая

Стремительно неслись напряжённые дни — вечерние представления, ежедневные тренировки, боевая учёба. Самым сложным оказались занятия с гримёрами — Бадма категорически отказывался соблюдать приличествующую сумоисту диету и набирать вес, и потому приглашённые специалисты с киностудии "Бурятфильм" обучали старшего сержанта премудростям изготовления и крепления накладного брюха. А хореограф из местного театра оперы и балета ставил присущую японскому борцу походку и грацию. Выступать с выпирающим животом и в детской пелёнке вместо трусов было несколько непривычно, но чего только не сделаешь ради победы над акулами иностранного империализма.

Заодно заочно проходили устройство и эксплуатацию недоразумения под названием "Бронированный трактор Кристи". Образцы клятвенно обещали предоставить на месте товарищи из наркомата обороны. Во всяком случае, майор Лазаренко утверждал именно так.

В средине августа цирк добрался до Владивостока, погрузился там на старенький пароход "Эксплорер" постройки Крамповской верфи и отправился в Сан-Франциско, на проводимый американским миллионером Армандом Хаммером цирковой мировой чемпионат. Туда уже съезжались со всего света претенденты на титул, привлечённые призовым фондом, гарантом которого выступал Соломон Борухович Сагалевич.

— Ну, на сегодня хватит, однако, — Бадма мотнул головой, и солёные брызги разлетелись по сторонам. Накладной живот упал на палубу, и танкист с наслаждением потянулся. — Поскорее бы приплыли, ох и надоели мне бесконечные тренировки.

— Да, поскорее… — согласился Амангельды Мужикетович, бросая в клетку с тюленями несколько селёдок.

— Тебе-то куда торопиться?

— Надо, — лейтенант улыбнулся своим мыслям и через куртку погладил лежащий в кармане пистолет.

— Рассказывай, — потребовал Бадма. — Я, как командир, вам всем вместо отца, однако. Так что не стесняйся.

— Они, американцы эти, стойбище наше разорили и невесту мою украли, такие дела. Мстить надо.

Старший сержант задумался. А нет ли в этом греха перед партией и Богом? И посоветоваться не с кем. Видимо, придётся принимать решение, руководствуясь пролетарским чутьём.

— Пошли в каюту, Мужикетович. Сейчас наших соберём, там всё и расскажешь.

История, рассказанная лейтенантом Ивановым в кубрике под рюмку-другую чаю, выбила скупые мужские слёзы даже у видавшего виды экипажа. Многие поколения племя акнемилла жило на берегу Берингова пролива. Било моржей и эскимосов, торговало с оленными людьми да русскими купцами, резало по кости и отмороженным казачкам… Отец Амангельды был назван по прапрапрадеду, которого, в свою очередь, одарил прозвищем сам Семён Дежнёв. Когда-то давно прапрапрадед, тогда ещё совсем мальчишка, сидел на берегу моря и просил у Великого Моржа имя. И появилась из тумана огромная байдара, с которой высадились два остроносых не-акнемилла. И сказал один из них:

— Смотри, Семён, что это за хрен моржовый?

— Не видишь, Иван, мужик это!

И так понравилось юному охотнику новое имя, что заповедал он передавать его старшему внуку по наследству как знак расположения и покровительства Великого Моржа и матери его, тоже моржихи. Вот и повелось в племени, и духи не раз проявляли свою заботу. Так в далёком и очень голодном тысяча девятьсот втором году направили они сюда экспедицию тогда ещё лейтенанта Колчака, который и не дал племени умереть. А в честь повара-татарина и назвали будущего танкиста, родившегося на восемь лет позже. Акнемилла помнили добро.

В молодости Амангельды мечтал о славе лучшего охотника и длинном винчестере, длиннее, чем у всем известного Алитета. Но став взрослым, лет в десять, понял — не это главное. Но было уже поздно. Весной двадцатого года пароход под звёздно-полосатым флагом бросил якорь неподалёку от стойбища племени. И жизнь кончилась. На берег сошло человек двадцать, корорые сразу же открыли огонь по радостно встречавшим торговцев акнемилла. Зачем? Об этом так никто и не узнал. Может приплывшим показалось жалко отдать несколько винтовок за пушнину, а может, просто хотелось порезвиться. Неизвестно. И сам Амангельды не смог расспросить — его пули попадали слишком метко.

Он вернулся с охоты, когда яранги уже догорали, а пришельцы перевозили на судно свою добычу, среди которой оказалось несколько оставшихся в живых молодых девушек. К сожалению, лодки отошли слишком далеко, и удалось только перестрелять гребцов, но не вернуть их, зато оставшиеся на берегу так там и остались. Долго ещё охотник хоронил сородичей, павших жертвой роковой ошибки. Говорил же участковый оперуполномоченный — люди могут придти только под красным флагом, а остальные… так, человеки. Да и то не всегда. Или должность Васьки Тимофеева тогда иначе называлась? Неважно. Приехавший через неделю чекист забрал осиротевшего Амангельды с собой в Анадырь, а потом, получив новое назначение, в Мурманск, где устроил в школу судовых механиков.

Через много лет Иванов пошёл в кино, посмотреть новый фильм о героическом подвиге парохода "Челюскин". Как-никак сам принимал участие в том славном походе. А перед сеансом крутили короткометражку о жизни угнетённых рабочих в страшном мире капитала. И он узнал… Тот самый американец, что командовал сворой бандитов, выходил из роскошного авто у не менее шикарного дома, курил толстую сигару, сбивая пепел на курчавую голову чистильщика обуви, подписывал важные бумаги… И через всё лицо, от виска до нижней челюсти — шрам. Выжил, выжил, гадина. "Мэр города Сан-Франциско Дон Салливан Смит, угнетатель трудящихся" — поясняла надпись внизу экрана. И в жизни Амангельды появилась цель.

— Погоди, Мужикетович, — Бадма смахнул непрошеную слезу. — А невеста? Тебе же всего десять лет было.

— Ага, а ей восемь. Родители ещё в детстве договорились, такие дела. У нас с этим просто.

— И что будем делать?

— Будем?

— А ты что думаешь, мы это дело так оставим? Нет, брат Амангельды, тут всему экипажу в душу плюнули. Даже больше — всей стране. И мы, русские люди, должны…

— Всех зарезать? — предположил Шалва Церетели, доставая кинжал из-за голенища.

— Нет! — Бадма стукнул кулаком по столу. — Таких сволочей нужно гусеницами давить!

Скромно сидевший на узкой койке майор Лазаренко вздрогнул, опасливо глянул по сторонам и тихим шёпотом произнёс:

— У нас нет с собой танка. Совсем нет.

Командир экипажа и башнёр переглянулись.

— А на палубе под брезентом…

— И брезента тоже нет!

После недолгого спора майор ушёл к себе, а экипаж зароптал, преимущественно грубо и нелицеприятно. Но лейтенант Иванов остановил недовольство, недостойное строителей светлого будущего:

— Товарищи, давайте без фанатизма и этого… как его там… волюнтаризма. Помните, что говорил Владимир Ильич товарищу Сталину на первом, втором, третьем и последующих съездах РСДРП? Нет таких крепостей, которые не смогли бы взять большевики! Они, то есть мы, всё возьмут. Шалва, ты большевик?

— Вах! — Церетели немного обиделся от подобной постановки вопроса. — Ну не большевичка же.

— Вот! — Амангельды Мужикетович торжественно поднял вверх указательный палец. — Поэтому предлагаю поддерживать партийную и воинскую дисциплину. Командир сказал — давить гусеницами, значит, будем давить гусеницами. Нас тут пятеро. Неужели мы, знающие устройство танков как "Отче наш" и "Краткий курс истории ВКП(б)" в редакции тридцать шестого года, не сможем сделать себе оружие?

— Лейтенант правильно говорит, — поддержал Клаус. — А запчасти на месте достанем, у них в Америке чего только не делают.

— Да ничего и не делают, — усмехнулся Бадма. — Только попкорн, "Кока-колу", да очень маленькие презервативы.

— А ты откуда знаешь, командир? — удивился Зигби.

— Так в газетах писали — почти все американские заводы куплены товарищами Беляковым и Хаммером и вывезены в Советский Союз вместе с инженерами.

— Я не про заводы, а… Женатый, вроде бы, человек…

— Это неважно и к строительству танка не имеет отношения, — не смутился старший сержант. — А вот это — имеет.

Он показал на старый, ещё трехлетней давности, календарь на стене каюты. Там был изображён бульдозер, настолько огромный, что сфотографированный рядом с ним человек казался чуть ли не лилипутом.

— Думаешь, ещё не распродали?

— А кому они там нужны? Во всяком случае, можно старый взять. Или купить. Триста сил в движке, нож снимаем, коробку передач переделываем, бронируем… И вперёд, давить!

— А пушка?

— Зачем она тебе, Клаус? Не с гудериановскими шутхэрами воевать собрались. Шалва, чего улыбаешься?

— У меня пулемёт есть, командир. Браунинг М2 и патронов к нему тыщи полторы. Когда в Токио заходили, я у китобоев выиграл… в шахматы.

Бадма в задумчивости почесал затылок. В принципе можно поставить и КПВТ, заботливо уложенный в багаж Сэсэгмой вместе с продуктами на дорогу, но кто сказал, что два пулемёта хуже, чем один? Да и патроны для "Ворошиловского Танкового" следовало поберечь. Ещё сварочный аппарат поискать. Но неужели в цирковом реквизите не найдётся такой жизненно необходимой в хозяйстве вещи? Да наверняка есть, нужно только попросить хорошо.

Ответ на радиограмму, тем же вечером за малую мзду отправленную судовым радистом в представительство фирмы "Катерпиллер", не порадовал — бульдозер в Сан-Франциско был только один, и за него просили несусветную сумму. Подумать только — куча ржавого и бывшего в употреблении железа стоила семьдесят два миллиона американских долларов. Или пять тысяч рублей, причём в советской валюте предпочтительнее. Ушлые дельцы соглашались даже на безналичный расчёт через банк товарища Сагалевича, но цену снижать отказывались. Но всё равно такой суммы у гвардейского экипажа не было, а просить заем в цирковой кассе не хотелось из соображений секретности.

И тут Бадму посетила мысль. Нет, не так — МЫСЛЬ! Она базировалась на воспоминаниях о документальных фильмах, рассказывающих о тяжёлой жизни рабочего класса в условиях проклятого загнивающего капитализма. Кроме тягот и традиционного звериного оскала, как-то промелькнул один сюжет известного военного корреспондента Алексея Ивановича Акина, в котором… Мда… советскому человеку принимать участие в подобном не пристало, но ради правого дела…

С этими мыслями старший сержант и пришёл к своему тренеру:

— Василий Григорьевич, разрешите обратиться?

— Почему не на японском? — строго спросил Ярцев, отвлёкшись от жонглирования сразу пятью двухпудовыми гирями. — Зря, что ли, учили?

— Я по личному вопросу.

— Ну?

— Нужны деньги. И много.

— Зачем? Мы же на гособеспечении.

— На святое, Василь Григорьич, — Бадма вздохнул и коротко пересказал суть проблемы и планы праведной мести. — Поможешь?

— Чем? У меня в парадном мундире рублей сорок лежит, а больше… Доллары ещё есть — тысяч двести. Надо?

— Мне другая помощь нужна. Разреши участвовать в боях без правил.

— Сдурел?

— А чего? До четвертьфинала дойду, а нам и достаточно. Да ещё на ставках заработаем.

— А как же японская борьба в цирке? А-а-а… хрен с тобой, всё равно никто не поверит, что сумоисты на татами соперников матом кроют. Благословляю!

— Спасибо. Василий Григорьевич!

— Да чего там… Но если тебя на том турнире убьют, не вздумай мне даже на глаза показываться! Иди, а от Лазаренко я прикрою.

— Есть не показываться, товарищ полковник!

— Тихо! Про конспирацию забыл, яп-понец бывший?

Сан-Франциско на Бадму особого впечатления не произвёл — эка невидаль! Единственное, что вызвало интерес, так это мост. Вот его рассматривали всем экипажем, даже немного поспорили о наилучших способах подрыва и размещения зарядов, если вдруг появится такая надобность. А больше ничего достопримечательного и заслуживающего внимания с военно-туристической точки зрения. Город как город, разве что население испорчено не квартирным вопросом, а животрепещущей темой глобальной безработицы.

Таможенный досмотр прошёл на удивление быстро — Бадму только спросили, не везёт ли он чего запрещённого. Старший сержант пожал плечами и ответил на вопрос отрицательно. И в самом деле — командиров, имеющих право запретить провозить крупнокалиберный пулемёт, четыре автомата, мешок с гранатами и наградной пистолет, здесь не наблюдалось. Так что совесть чиста перед партией и Богом — правда, и ничего, кроме правды.

Мило распрощавшись с советскими гражданами, американские чиновники отыгрались на своих соотечественниках, устроив вселенский шмон. Да и представители других государств не были обделены вниманием. У какого-то англичанина нашли зашитое за подкладку летнего пальто удостоверение агента МИ-6, отпечатанное на клочке шёлка, и предъявили обвинение в контрабанде ценного стратегического материала. Наверное, с целью подрыва местной бюстгальтеропроизводящей промышленности. Впрочем, чем закончилось дело, так никто и не узнал — на причале Иркутский цирк встречала колонна заранее заказанных грузовиков и автобусов.

А через пару дней всё уже вошло в накатанную колею — тренировки, выступления, опять тренировки, репетиции… Коллектив с энтузиазмом готовился к открытию мирового циркового чемпионата, запланированного на ближайшее воскресенье. Правда никто так и не понял, по какой системе собирались оценивать выступления вообще и определять победителя в частности, но это и не многих интересовало. А так, конечно, замысел организаторов поражал воображение — по всему городу растянуты шапито, вечерняя иллюминация с обязательными фейерверками, карнавальные шествия, превосходящие размахом бразильские, усиленное питание. И всё это великолепие — за счёт принимающей стороны.

Наверное, немаловажную роль сыграл вопрос престижа мероприятия — с тех пор, как Советский Союз отказался принимать у себя Олимпиаду, других международных праздников не осталось. Разве что Парижская выставка, но туда американцам уже не было чего везти. Так что этот чемпионат, проводившийся впервые, оказался для США последним шансом напомнить о себе, как о великой стране. Ему предшествовала мощнейшая рекламная кампания, и создавалось впечатление, что кто-то из эмиссаров Сагалевича получит орден, а то и два, за грандиозную экономическую диверсию против вероятного противника. Предполагаемые расходы должны были превысить сумму в двадцать миллионов рублей.

Но турнир по боям без правил шёл вне официальной программы. Поговаривали, что тут приложила руку мафия, но мэр Сан-Франциско это отрицал, объясняя домыслами досужих газетчиков. Более того, мистер Дон Оруэлл Смит объявил, что триста миллионов долларов, предназначенные для приза, собраны исключительно законными методами. Какими именно, мистер не говорил.

Поздним вечером, когда выступления уже закончились и Бадма собирался ехать в гостиницу, к нему подошёл невзрачный человечек в круглой шляпе с жёсткими краями. Собственно, и остальная одежда присутствовала, но именно шляпа с ярко-жёлтой лентой бросалась в глаза в первую очередь.

— Дженкинс, Роберт Дженкинс! — жизнерадостно заявил незнакомец. — Мы получили вашу телеграмму с заявкой на участие в турнире. Ведь это вы мистер Бадма Долбаев?

Американец говорил с сильным акцентом, который немного мешал его понимать. Простительно для жителя капиталистической страны. Хотя и здесь наметились некоторые подвижки — ещё два года назад в школах ввели обязательное обучение русскому языку, как показателю принадлежности к цивилизованному миру. Конечно, образование доступно далеко не каждому, но более-менее обеспеченные люди стараются приобщить своих детей к настоящей культуре. А тут, оказывается, и некоторые взрослые умеют вполне внятно изъясняться по-человечески.

— Да, я и есть Бадма Долбаев.

— У вас должно быть рекомендательное письмо от мистера Ярцева.

— Конечно, есть. А зачем оно? Не проще ли Василия Григорьевича позвать? Он сам всё и скажет.

— Простите, — Дженкинс широко и лучезарно улыбнулся. — Но как же можно слова предъявить нашим адвокатам? Вот бумага — совсем другое дело.

— Не понял…

— Всё очень просто, мистер Долбаев! Рекомендация известного борца является подтверждением вашей квалификации, и в случае смерти, разумеется не моей, никто не сможет обвинить устроителей в том, что они выпустили на арену неподготовленного человека. А слово… его же нельзя подшить к делу. Не так ли?

— Бюрократы, — проворчал Бадма, отдавая конверт с письмом. — А где проходят соревнования?

— Не соревнования, а Великий Бой! — американец произнёс эти слова благоговейно, чуть ли не прописными буквами. — Великий Бой времён и народов! Билеты раскуплены ещё три месяца назад! Такой ажиотаж, такая реклама! Все лучшие бойцы мира! Никаких правил и ограничений! Сам Боа Ханг, сам Ябучи Нестоячи! Все великие уже съехались!

— Роберт, вы мне этот турнир продавать собираетесь?

— Ах, да, сорри, это профессиональное… Бои будут происходить каждый вечер в цирке Зибельмана у Золотых Ворот. Начало в десять часов, так что попрошу без опозданий, а ещё лучше приехать заранее.

— А что, присутствовать обязательно? Я думал, что составят какой-то график.

— Ни в коем случае, мистер Бадма, иначе теряется вся интрига. Пары бойцов определятся непосредственно перед поединком специальным аппаратом, разработанным для подобных случаев. Машины неподкупны, и что бы там ни писали эти шакалы пера — у нас всё честно и прилично. Так вы завтра будете?

— Ну разумеется.

— Тогда позвольте откланяться, — вопреки словам, Дженкинс не поклонился, а просто слегка подержался за краешек шляпы. — Спешу, понимаете ли. Бизнес, такой бизнес!

Цирк Зибельмана был полон — народ шумел, жевал бабл-гам, жрал попкорн и хлюпал "кока-колой". И под вспышки фотоаппаратов на арену вышли они — тридцать два сильнейших борца мира. Бадма стоял во втором ряду, смотрел на чавкающих, пьющих, свистящих и орущих американцев через голову невысокого китайца и думал: — "Батюшки, дурдом! Какого же хрена я сюда попал?" Но долг превыше всего, дружба свята, а месть благородна, и он подавил минутную слабость в зародыше. Тем более приз, сто пятьдесят миллионов за первое место, сто двадцать за второе и восемьдесят за третье, внушал надежду и грел душу.

Вертлявый шпрехшталмейстер в униформе с галунами из фальшивого серебра долго распинался перед публикой, представляя участников и давая краткие характеристики с перечислением завоёванных титулов и одержанных побед. Они внушали почтение, и душа у старшего сержанта буквально ушла в пятки. Но ровно до того момента, пока не узнал, что он, Бадма Долбаев, является прямым потомком по мужской линии самого Судубэй-багатура, и единственным наследником тайной борьбы древнебурятских фараонов, императоров и каганов. И ещё он способен голыми руками уничтожить три батальона итальянских берсальеров, роту американских морских пехотинцев, или пехотную дивизию китайской армии вместе со штабом. Соседи в строю уважительно посмотрели и постарались отодвинуться как можно дальше.

Наконец шпрехшталмейстер выдохся и попросил бойцов занять отведённые для участников турнира места. Под торжественную дробь барабанов на арену вывезли ту самую, специально сконструированную машину, оказавшуюся самым обыкновенным лототроном.

— Итак, господа — первый поединок! — ведущий посмотрел на выкатившиеся шары с номерами. — Франсиско Алваро Санттана ди Соуза Альенде-Мария Эухенио Пайес-Видал из Бразилии, против Мбумбы Лугамбы, Британская Родезия!

Бразилец, высокий изящный тип с тонкими усиками профессионального жиголо и огромный иссиня-чёрный негр поклонились зрителям, друг другу, и одновременно бросились в атаку. Африканец тут же снёс соперника в опилки ударом в плечо, а тот в ответ уронил его подсечкой и прыгнул сверху, начав отплясывать на животе Лугамбы что-то, напоминающее качучу. Но негр не сдавался — он напрягся, рванулся, и ди Соуза, подлетев на полметра, напоролся лицом на выставленное колено. Но пока неповоротливый противник пытался подняться, бразилец успел вытереть кровь, выплюнуть выбитые зубы, и схватил Мбумбу за руку. Хруст выворачиваемого сустава слышался даже сквозь исполняемую оркестром джазовую композицию.

Африканец посерел и сильно пнул соперника в промежность, а потом поднял над головой, намереваясь выбросить с арены. Ди Соуза, недолго думая, ткнул негра пальцем в глаз и ухватился за переносицу с обратной стороны. По цирку прокатился потрясённый вздох и Лугамба рухнул лицом в опилки, попутно сломав противнику застрявший палец.

— Дамы, господа и уважаемые товарищи! — пока проигравшего уносили с арены, а Франсиско Алваро Санттана ушёл сам, поддерживая повреждённую руку, шпрехшталмейстер подхватил опущенный на лонже микрофон. — Думаю, что не нужно объявлять победителя поединка! Вы всё увидели сами!

— Во месилово! — восхитился на чистом русском языке сидевший рядом с Бадмой здоровенный рыжий парень. — Любо-дорого посмотреть.

— Однако, да, — согласился старший сержант. — А ты что, паря, тоже наш?

— Не-е-е, я с Аляски, — улыбнулся сосед. — Артём Артофф меня зовут. Можно просто Арт.

— Бадма Долбаев, будем знакомы. Ты за кого выступаешь, за Америку?

— За эскимосов. Или за алеутов… во, блин, всё время забываю. Они научили меня бороться. Школа "Уншалашкалашалкашкандалакша", слышал про такую?

— Вроде бы нет.

— Ещё услышишь.

Будто бы в подтверждение слов над ареной разнёсся усиленный микрофоном голос:

— Второй поединок! Дэн Сяо Пин, Китай, против Артёма Артоффа, Аляска!

— Подержи, пожалуйста, — представитель эскимосов и алеутов сунул Бадме кобуру с пистолетом и большую плоскую флягу. — Без меня не начинай, я быстро.

Действительно, юркий китаец вился вокруг гиганта как лайка вокруг медведя, пытаясь в прыжках пробить защиту, а Артём, недолго думая, ухватил его за ногу и плашмя ударил противником по арене.

— Вот и всё! — Артофф сдержанно поклонился ревущей от восторга толпе и вернулся на своё место. — Я этих хунхузишек ещё на сопках Маньчжурии… Эскимосский самогон, паря, будешь?

— Потом, — отказался Бадма. — Ты где служил?

— Почему служил? И сейчас… Морская пехота Его Величества Людвига Эммануила фон Такса.

— Погоди… разве в Баварии есть море?

— Конечно. Средиземное, Адриатическое. Балтийское, Северное.

— Так ведь там…

— Ну и что? Какое нам дело, как аборигены называют новые провинции? Нам, баварским алеутам, это по барабану!