Травница

14

Сергей поставил кресло так, что видеть его я могла, только повернув голову. Наверное, не подъехал ближе, поскольку я сидела со студентами. Но об этом позабылось быстро, едва в тишине, воцарившейся после гитарного аккорда, будто слетевшего палым листом, раздался голос Шурика. После первой же произнесённой им фразы я поняла, что не смогу больше называть этого человека ни уменьшительно-пренебрежительным имечком, ни всеми теми придуманными для него обзывалками. Александр — и точка.

Детскую музыкальную школу я посещала сумбурно. Первые два класса скрипки. Потом — заболела. Точнее, болела так часто, что родители сняли с меня хотя бы такую нагрузку, как "музыкалка". Потом, года три спустя, занималась по классу фортепьяно, но — увы — не потянула. Зато привыкла, благодаря учителю по музыкальной литературе, копаться в книгах о музыке, сопровождая их звуковыми иллюстрациями. Дома до сих пор завал пластинок, кассет и дисков с классикой. Да и в семье у нас всегда царил культ классической музыки. Так что — понимала…

Александр оказался мастером классического романса. Он обладал поразительной чистоты (ни на гран не завышал и не занижал), почти хрустальным голосом, которым пользовался так виртуозно, что я иногда забывала дышать. В кратких перерывах между романсами я видела, как потрясённо смотрят на Александра студенты, которые во время его пения не замечали, что всем телом подаются вперёд, словно боясь пропустить хоть нотку. Андрей слушал, опустив глаза, и какая-то горечь пряталась в складках возле губ. Вадим смотрел на певца насторожённо, точно боялся: а вдруг тот раскроет какую-то его тайну? На Сергея я взглянуть не решалась…

Час — промелькнул. В последние полчаса импровизированного концерта меня заворожил уже не только голос, но и происходящее с Александром. И с холлом.

Огромный зал медленно и роскошно зацветал дикими розовыми кустами. Колючие, прихотливо изогнутые веточки, с мелкими бледно-розовыми бутонами, оплетали мебель, заполняли пустоты стен — и не спеша сползали на пол, изысканно-сложным узором вписываясь в геометрический рисунок паркета. В один из перерывов между романсами я машинально заметила, что вокруг стула Александра розовые кусты создают идеальный круг, постепенно сужающийся. Серовато-белые цветы белены на Александре с появлением первой же розовой лозы увяли, и вскоре под его ногами таяли последние комочки некогда ядовитых цветов.

Он замолк и положил гитару корпусом на колени.

— А ещё? — забывшись, жалобно спросил Мишка и ойкнул, но никто не засмеялся.

Александр спокойно смотрел на свои руки поверх гитары, разминая кончики пальцев.

— Хватит с него, — негромко сказал Сергей. — Устал, небось, с непривычки. — Но даже в том тоне, которым он явно поддел исполнителя, издёвки не слышалось.

— Пожалуй, можно и ещё одну, — лениво растягивая слова, отозвался Александр. — Если пожелает дама. Итак? Дама желает? Что-то конкретное?

И тут ветви буквально взлетели к нему, превращая его стул в нечто вроде лёгкого кресла, а одна ветка, с мгновенно почерневшими до бархата крупными розами, быстро изогнулась в самый обыкновенный (хотя найдётся ли что-то здесь обыкновенное!) венок.

— Вы знаете, Александр… — Он сразу поднял голову — на имя. А я покусывала губы, пытаясь описать — угадать! — внятно, что именно увидела вокруг него. Причём сказать так, чтобы и себя не выдать, что вижу нечто. — Я слушаю ваш голос — и вспоминается один романс, который я слышала давно и всего один раз. Я не помню музыки, не помню слов. Но, мне кажется, вы должны знать его. Может, эти слова помогут вам вспомнить — что-то вроде "венок из чёрных роз"… Или как-то по-другому?

Под наш дружный "ах!" гитара съехала с коленей. Он поймал её за гриф почти у пола. Поймал, а потом с минуту смотрел на меня — лицо уже не расслабленно-томное, а какое-то собранное, сосредоточенное. Вот он быстро перебрал струны, проверяя, не расстроен ли инструмент. Повернул слегка голову, глядя на пальцы, застывшие на грифе. Не видя, как головки роз протискиваются между пальцами, а ветвь продолжает изгибаться вокруг грифа… Начал он почти шёпотом:

— Я… не хочу, чтоб ты ему приснилась —

в случайном, утром позабытом сне.

Я не хочу, чтобы душа томилась

и сердце плакало лишь о тебе.

В венок из чёрных роз вплетаю просьбу-стон:

я не хочу, чтобы приснился этот сон.

Тихий голос пронизывал всё тело, колючей молнией мелькая по сердцу. Я уже не замечала, что делают остальные. Голос Александра пробуждал во мне что-то пока глухое и вытаскивал наружу то, что ранее старательно припрятывалось в тёмные уголки моей собственной души… Он замолчал. Струнный звон ещё эхом трепетал в холле, а гитарист встал, ни на кого не глядя, вместе с гитарой поднялся на второй этаж и пропал в коридоре.

Вскоре, отойдя от впечатления, заговорили студенты. Я не слушала. Мне хотелось остаться в одиночестве и подумать. О чём — вряд ли могла сказать. Но — хотелось.

Я встала, словно разминая ноги — прошлась по холлу, возле стены. Пусто. Александр унёс все свои розы. Я неохотно улыбнулась. Свои. Надо бы ещё раз подойти к его комнате и присмотреться, задать тот же вопрос: можно ли вылечить Певчего. Слово, новое прозвище, возникло в голове будто само собой.

Оглянувшись на присутствующих, я сообразила, что самое время удрать. И сбежала. Хотя, когда оглянулась ещё разок у двери в комнату, заметила: Сергей смотрит вслед — полуприкрытыми глазами. Лицо доброжелательно-отрешённое. Безразличное. Что ему не понравилось? То, что я попросила-таки Александра спеть ещё один романс? Или… то, что Певчий напрямую обратился ко мне, когда о том же попросил студент?

Сбросив кожаные шлёпки, которые приспособилась носить здесь вместо тапок, я забралась на кровать, прислонилась к подушке, сунутой в уголок стоймя, и велела себе думать. Но мысли как будто выветрило. Не знала, ни о чём думать, ни зачем… В окно вливался белый свет луны и качались ветви кустарника. Сжав виски, пыталась настроить себя на серьёзный лад. Наконец додумалась до вопроса: а мне это надо — думать? Голова сразу заболела. Почему-то вдруг захотелось не думать, а плакать. Да, потрясение от голоса Александра оказалось очень сильным. Что-то он такое разбередил во мне… Ну, я и поплакала немножко, смутно жалея себя, жалея свою странную судьбу, заставившую угодить в странную ситуацию и в странный дом с его странными обитателями… И заснула, стараясь согреться, вжавшись плечом в подушку и забыв про покрывало.

… Проснулась сразу, точно закрыла глаза — и тут же открыла. Холодно. Дрожь била такая, что зубы чуть не клацали в ознобе. А может, и клацали бы, если б не стиснула челюсти. Расслабленные точно бы стучали. Да что ж такое… Днём чуть не до тридцати, а я мёрзну так, как будто за окном морозище…

И — слетела с кровати. Забыла проследить, выпил ли Сергей на ночь остатки отвара! Парни, небось, и не подумали… Ноги в тапки — и помчалась из комнаты, забыв взглянуть на часы. Правда, в холле посмотрела волей-неволей: к этим настенным привыкла так, что каждый раз, вспомнив, что я именно здесь, тут оборачиваюсь к ним.

Луна белыми, рассеянными сквозь тонкие тюли полосами словно спала на полу холла. Часы я услышала, но стрелок не разглядела, пошла тихонько поближе к ним. И остановилась. Прямо под ними, прижавшись к стене, лежал белый волк. Он исподлобья следил за мной. Когда я от растерянности, прежде чем остановиться, сделала ещё шаг, он подтянул к себе переднюю лапу. Не скулил. Но звяканье цепи я расслышала отчётливо.

Снова машинально посмотрела наверх. Полвторого.

— Я тебя не побеспокою, — прошептала скорчившемуся под стеной зверю. Подошла к окну, от которого немного видно крыльцо. Две фигуры на ступенях. Вадим и Регги.

Ноги в мягких шлёпках почти бесшумно ступали по полу. В коридоре второго этажа "почти" растворилось в густом ворсе ковровой дорожки.

Осторожно открыла дверь в апартаменты Сергея. Может, зря иду? Трав нигде не видно… Только подумала, как тихо сияющая золотисто-зелёная дорожка "гусиных лапок" немедленно возникла вокруг меня и влилась под дверь в спальню. Появление призрачной травы вызвало улыбку: ишь, как беспокоятся, чтобы я не сомневалась.

Ну, я больше и не сомневалась. На всякий случай мягко стукнула кончиками пальцев по двери, предупреждая, и вошла.

В приглушённом свете настольной лампы Сергей сидел на кровати, ссутулившись, как и в прошлую ночь. Поднял голову. Мокрый от пота. Полузакрытые тяжёлыми веками зелёные глаза потускнели, больные. Опять дышит тяжело.

— Привет, — прошептала я.

Он еле кивнул.

Странно, подушки на кровати положены так, как и вчера, чтобы уменьшить нагрузку на ноги и уменьшить боль. Почему же он не спит? Ясно же, что Андрей и Вадим постарались уложить его, вспомнив прошлое ночное приключение, так, как я предложила вчера… Ах да, надо ещё посмотреть, выпит ли отвар.

Я отошла к столику. Так, ручки, блокноты, распечатки… Ага, вот чашка. Ну конечно. Не пил. Я прихватила чашку и села рядом с Сергеем.

— Почему отвар не пил? — прошептала я.

— Холодный… — угрюмо ответил он.

— Потерпи, сейчас сбегаю, согрею…

— Не надо. Давай.

Он протянул руку за чашкой, и только тут я заметила, что он дрожит. Несмотря на пот, несмотря на душную ночь, он замёрз, как я недавно. Но к чашке приник сразу, видимо надеясь, что отвар, как и утром, быстро снимет боль и даст возможность выспаться. И только когда сморщился — холодное же, и вкус оттого довольно противный — всё стало ясно: выпить остатки забыл, а когда вспомнил, без посторонней помощи добраться до отвара не смог. А не потому, что травяной напиток остыл.

Пока он пил, я осторожно и на расстоянии провела ладонью сверху вниз около его спины. В воздухе отчётливо запахло кофе. Почувствовала движение, обернулась: Сергей допил и теперь сидел, опустив руки на колени, устало глядя на пол. Взяла у него чашку.

— У тебя всегда пониженное давление?

— Понятия не имею. — Говорить ему явно тяжело.

Я встала.

— Ты куда? — высокомерно и в то же время с тревогой спросил он.

— Только чашку на стол поставлю… А теперь наклони голову.

Он повиновался. Я собрала его волосы и спустила ему вперёд, чтобы не мешали. На холодной влажной коже нашла нужное место между позвонками и пару раз слегка отжала точку вниз. Оглядевшись, стащила со спинки кровати полотенце, протёрла ему спину и плечи от пота, после чего хорошенько размяла мышцы от шеи до лопаток. Тайком усмехнувшись его длинным вздохам и расправляющимся плечам, снова откинула ему волосы назад и сунула полотенце в его руки.

— Вытрись.

— А чего не сама? — Он выглядел уже гораздо спокойнее — во всяком случае, прежней болезненной гримасы, искажающей лицо, больше не было.

— Маленький, да? — проворчала я, присела на колени и начала вытирать ему лицо, шутливо приговаривая: — Лоб протрём Серёже маленькому, и щёчки высушим…

Он поймал мои ладони на этих "щёчках", накрыв их своими, как будто уткнувшись в них. Замерев, я чувствовала, как тепло он дышит в наши ладони. Как будто дышит прямо в моё сердце. Отпустил. Словно ничего и не произошло (и чего сердце задёргалось, забеспокоилось?), я снова легонько прошлась по его коже полотенцем, промокнув пот на шее и на груди. После чего подтянула край одеяла и закутала его, как после ванны. Он упрямо выпростал из-под одеяла одну руку и кивнул рядом с собой.

— Посиди… со мной.

Поколебавшись, я осторожно присела (если б не "гусиные лапки", которые плеснули вокруг предложенного места, я б ещё подумала), а кровать мягкая — и я немедленно съехала к Сергею. Он хмыкнул и, снова длинно вздохнув, обнял меня за пояс. Как в шалаше оказались. Я — разогретая массажем, он — всё ещё прохладный, но уже перестал дрожать. Чувствуя его напряжённое тело, и я не могла расслабиться, понимая только одно: он греется от моего тепла. И в очередной раз удивилась тихонько: какой же он огромный, оказывается: я ведь еле до его плеча макушкой достаю, сидя рядом с ним, согнувшимся ко мне… Пока сидит в своём кресле, выглядит почти мальчишкой, а когда я рядом с ним — как в лапах медведя. В уютных таких лапах.

Снова, как в прошлую ночь, он ткнулся лбом в мою голову, и через минуты я услышала тихое посапывание. Теперь уже улыбнулась неудержимо. Он привалился ко мне неустойчиво — я, затаив дыхание, просунула руку за его спиной и тоже обняла его. Спи, мой маленький… И чуть не засмеялась вслух… Ладно. Кожа уже нормальная, не мокнет болезненно или от слабости. Худой какой… Рёбра одни. Сколько прошло, пока я здесь? Два дня с момента побега. Ничего, к концу недели отъестся.

Пока Сергей не слишком навалился на меня, я вспоминала нечаянный концерт и размышляла, что в жизни Певчего есть какая-то тайна. Недаром Александр так растерялся, когда я предложила спеть про венок из чёрных роз. Так, что едва не уронил гитару… Сергей надо мной вздохнул прямо в ухо. Что ему приснилось? Почему-то вспомнились первые строки Александрова романса. Но только первые. И почему-то, чем больше я думала о них, тем лучше шли переиначенные, собственные строки: "Я не хочу, чтоб ты приснился ей — ещё не встреченной, безвестной, но призраком последних дней в твои глаза вломившейся бесчестно…" С чего я взяла, что Сергею снится некая красавица, по которой он и вздыхает?..

А через полчаса я обозлилась: где эти мужчины, когда они так нужны?! Почему-то мне твёрдо верилось, что сегодня повторится то же, что и вчера. Ан — шиш. Нет, Сергею, конечно, удобно: подушку он себе нашёл комфортную. И тепло, и поддержит, да и вообще в таком положении ему удобно — ноги свешены, нет давления на раны… Дойдя в перечислении своих бед до открывшихся язв Сергея, я прикусила губу. Ладно, потерплю.

А вскоре мы оба пылали от жара. Сергей согрелся, да и отвар начал действовать. Осторожно сняла один край одеяла с его плеча, чтобы не перегрелся. Потом повела своим плечом, чтобы одеяло съехало и с него…

Огляделась с надеждой. Точно. Как же я забыла… "Гусиные лапки" мягко тлели на полу золотисто-зелёным, несмотря на то что свет луны (на фоне включённой не на полную мощь настольной лампы) на полу пластался белёсым. "Попробовать?" — нерешительно подумалось мне. Сморщила нос — щекотно: прядь светлых волос свесилась надо мной, задевая щёку… "Не отвлекайся!" — строго велела себе и стала думать. Есть трава-призрак, которая исполняет при ком-то обязанности курьера (фыркнула и, пригнувшись — ой, не разбудила ли? — покосилась на Сергея. С кем ещё общается необычный курьер — из тех, кто может привести сюда Андрея или Вадима? Стах! Только вот поймёт ли кот, что от него требуется? А… если "гусиные лапки" считывают информацию с меня, то… может, передадут Стаху, что от него требуется? Господи, какая дичь! Может, пересидеть так? До утра немного осталось… Или разбудить Сергея и уложить его спать нормально? Ага, а он скажет, что он и так нормально спит. Со мной в обнимку. А если он это скажет ещё и при ребятах… О-ой…

Призрачная трава, видимо устав ждать, пока я разберусь в своих желаниях, нырнула под дверь. А может, считала с меня главное… А самое возмутительное, что сразу после её исчезновения Сергей что-то сонно пробормотал в мои волосы и, не убирая руки, которой держал меня за пояс, другой рукой, немного развернув к себе, обнял меня за плечо. Буквально пришпилил меня к себе. Я — перепугалась: войдут же сейчас! А ощущения понравились. Приятно. Такие тяжёлые руки у него… Надёжные.

Шагов за дверью не расслышала. Ковры везде. Только послышалось какое-то царапанье. Дверь распахнулась, пропуская в комнату кота, а за ним уж Андрей и Вадим, и даже Регги. Впрочем, Регги, ворвавшись в спальню, тут же отошла к двери и воспитанно села там, постучав хвостом в знак приветствия. Мужчины же остолбенело смотрели на меня… Я-то понимаю, почему они так смотрели. Но ведь и шевелиться пора начать! Сколько можно торчать у двери?! Что мы с Сергеем им — картинка, что ли?!

— Я сейчас блинами ругаться буду, — шёпотом сказала я, уничтожающе глядя на них поверх руки Сергея. — Отвара ему не дали, а мне теперь — расплачивайся. Чего встали — таращитесь? Вытаскивайте меня!

— Легко сказать — вытаскивайте, — насмешливо заметил Вадим, первым пришедший в себя. — Вон он как тебя — по-хозяйски… Разбудить только если. А заснул хорошо. Очень хорошо, — одобрительно сказал он, то так, то этак разглядывая нас.

— А давай, Оля, мы вас обоих подушками обложим, — внёс рациональное предложение Андрей, явно с трудом удерживающийся от смеха, — и Сергея не надо будет будить, и ты выспишься. Как тебе?

Шутники… Ррр… Я успокоилась мгновенно после последней шуточки. Если меня загоняют в тупик, я мгновенно нахожу решение или выход. И не только Сергей умеет холодно разговаривать, если понадобится.

— Угу, — с плохо затаённой угрозой сказала я. — Попробуйте только меня оставить здесь. У меня ведь рука не дрогнет в кастрюлю с супом бросить корешок копытня.

— И что будет? — с живым интересом спросил Вадим.

— Из туалетов три дня не вылезете!

Вот тут они засуетились! Сразу сообразили, как меня вытащить из объя… ой… из капкана железных рук Сергея. Его-то как раз и обложили подушками, а как только он согрелся и обмяк, я и выскользнула из… уютного гнёздышка.

Уже оставив хозяина крепко спящим, за дверью его спальни я спросила:

— Андрей, почему вы мне не сказали, что у него пониженное давление?

— А разве… да мы сами не знали, что у него вообще что-то с давлением.

— А врачи что говорили?

— Оля, Сергей из тех, кто терпеть не может врачей и больницы. В последний раз он был в больнице, когда попал в аварию. И то только потому, что очутился там в бессознательном состоянии. Будь в сознании, ни за что бы не согласился на это.

— Подтверждаю, — сказал Вадим.

— Так что говорить о том, какое у него давление… В больнице-то, в скорой, у него одно было, а что сейчас низкое — он наверняка и сам не знает. А как ты определила?

— Примитивно. Мёрзнет, — ответила я. Не говорить же им, что сделала это и впрямь примитивно — пальцами почувствовав падающий воздух возле позвоночника Сергея. — Он часто кофе пьёт?

— Не сказать бы, чтобы очень часто, — теперь уже задумчиво сказал Андрей. — Он ведь в основном ест то, что я готовлю. Значит, кофе…

— А в саду боярышник есть? Шиповник? Что-то я в прошлый раз не обратила внимания. Надо бы их во все чаи и компоты добавлять…

— Оля, давай продумаем меню завтра? — мягко предложил Вадим. — А сейчас ты пойдёшь баиньки. Давай-давай… Завтра у тебя целый день на всякие раздумья. Пошли, провожу, — и он пропустил меня вперёд на лестницу и в самом деле довёл до комнаты. И здесь предупредил: — Одна утром не удирай. Даже за травами. Мне Андрей уже сказал, чего ты боишься. Учти, я буду с тобой, но, если надо, и сам не подойду к этим твоим травам, и Регги не подпущу. Как? Согласна на такое?

Только я открыла рот, чтобы быстренько сказать "да, согласна", как Вадим перебил меня и деловито сказал:

— Мне понравилось, как ты радикально решила проблему со своим извлечением… э… из не совсем приятного тебе положения при… э… Сергее. Так вот, Оля, пользуясь твоим примером, я говорю начистоту: если ты сбежишь без меня, я завтра же поставлю в твою комнату камеру-жучок, чтобы быть в курсе всех твоих передвижений.

Жёсткий товарищ. И проницательный.

— Хорошо, — неохотно ответила я. — Если я намылюсь бежать, я предупрежу тебя.

— Спокойной ночи, Оля, — с таким видимым облегчением сказал Вадим, раскрывая передо мной дверь комнаты, что я заподозрила: а стоило ли так быстро соглашаться на его шантаж? Может, он и сам не верил, что осмелится присобачить в мою комнату жучок?

— Спокойной ночи, — пробормотала я, вспомнила, сколько было на настенных часах в холле, и попросила: — Вадим, через сорок минут мне вставать. Не забудешь разбудить?

— Через сорок?!

— Каждая трава должны быть сорвана в своё время.

— Что ж, назвался груздем… — проворчал он и улыбнулся. — Разбужу.