Травница

5

Начало вечера запомнилось плохо. Как-то схематически.

Стуком в дверь меня разбудил Андрей и предупредил, что Сергей слишком слаб, чтобы ужинать в компании, что приносит извинения… И что-то там ещё. Ребята придут только вечером, попозже, чтобы развлекать меня, а пока он, Андрей, приглашает меня на кухню, где надеется закатить мне настоящий пир в честь изгнания врага с суверенной территории.

Боюсь, половину сказанного Андреем я пропустила мимо ушей. В начале его речи я откровенно таращилась по сторонам, стараясь понять, какое время суток сейчас на дворе. В окно-то солнечный свет до сих пор виден. Июль же. Так и таращилась, пока не зацепилась за слово "ужин" и не сообразила, что вечер-то уже наступил. Вот это уснула!..

Сползла с кровати, как только Андрей закрыл дверь. Подошла к шкафу, дверцы которого щеголяли зеркалами. На меня из стекла раз за разом зевала заспанная девица, лохматая донельзя, со слегка опухшими от сна глазами.

К ужину всё-таки ожила немного. Сполоснулась в душе, расчесалась и стала выглядеть более-менее сносно. Но всё равно подумалось: надо бы побыстрей сменную одежду привезти, а то эту давно пора стирать. Да, и неплохо бы пару кремов: у меня после нервотрёпок быстро исчезает аскорбинка из организма, а это — проблемы с кожей. Заусенцы выскакивают, например, на раз.

Поплелась на кухню. Плюхнулась за накрытый стол и начала просыпаться по-настоящему — глядя на нечто странное и экзотичное.

— Это что?

— Это японская кухня, — серьёзно ответил на мою тревогу в голосе Андрей.

С сомнением разглядывая что-то маленькое и разноцветное и всё больше впадая в панику, я украдкой же обозрела окрестности стола. Палочки. Ох ты ж, ёлки-палки… И мрачно заявила:

— Или ты меня учишь, как это в рот засовывать по-японски, или я беру вилку, делаю из этого винегрет и лопаю со спокойной совестью, потому как не японка и глазки узенькими делать не собираюсь.

— Понял, — спокойно сказал Андрей. — Бери вилку и ешь. За рубежом многие давно уже палочки в расчёт не принимают. Просто я не знал. Теперь знать буду.

К концу ужина, перестав бояться, что все эти кусочки будут шмякаться, разбрызгивая соус, с вилки на стол или мне на колени, я даже прочувствовала вкус японской кухни. Но вздохнула с облегчением, когда этот ужас закончился.

— Если хочешь, я могу отдельно для тебя готовить, — предложил Андрей. — Мне нетрудно. Что ты любишь?

— Я люблю всё, если это всё удобно есть. — Подумав и вспомнив, что попала в богатый дом, призналась: — Но если отдельно, то люблю мороженое и яблоки.

— Понял, — с улыбкой повторил Андрей. — Будем иметь в виду.

Пока он собирал посуду, я тихонько порадовалась, что мыть не мне и, поблагодарив за ужин, побежала к себе — дочитывать.

Ребята, студенты, обещание держали плохо. Их всё не было и не было. В конце концов, я не выдержала, пошла в душ, на обратном пути заглянула на кухню спросить, как дела у Сергея, услышала, что он уже спит, и пожелала спокойной ночи и Андрею.

С книжкой я устроилась в кресле под торшером. Некоторое время нежилась в халате, мягком и уютном, потом книга захватила — и я погрузилась в мир Агаты и Мисс Марпл. Так погрузилась, что сразу и не услышала, как открывется дверь в комнату…

… Память у некоторых очень хорошая. Помнят всё, когда случается что-то жуткое. Я же запомнила только сначала странные, потом — страшные глаза ребят. Глаза, в которых не осталось ничего человеческого. А потом — жёсткая ладонь, зажимающая мой рот, и руки — сдёргивающие с меня халат, бросающие меня на кровать. Один-единственный миг — без ладони. И жуткий, вырвавшийся, казалось, помимо моей воли и меня саму напугавший визг, резко оборванный ударом по губам. И — боль, потому что я дралась изо всех сил, а их, этих сил, не хватало, да и трудно драться на кровати, к которой тебя пришпиливают сильные мужские руки.

Внезапно озверелое лицо Мишки надо мной стало просто удивлённым, а потом так же резко отлетело назад. Почуяв, что рук вдруг сократилось вдвое, я поджала ноги и инстинктивно ударила коленом в то, что ещё пыталось меня хватать. Это оказался Борис. Он согнулся от удара в живот, но ненадолго. И только выпрямился, как вдруг тоже пропал в стороне. Я рывком села на кровати, машинально прижимая край покрывала к себе, закрываясь, ничего не понимающая…

… Кажется, мимо моего сознания многое прошло мимо. Потому что у двери я увидела Андрея. Это только рассказывается медленно. А произошло всё очень быстро, даже стремительно: он рванул Бориса за грудки и ударом в челюсть послал его в коридор — и сам вышёл из комнаты, аккуратно закрыв за собой дверь.

А я сидела, будто выпав из реальности. Видела одёжный шкаф, кресло, упавшую книгу — и в голове крутилась только одна мысль: страницы помялись, надо поднять книгу, чтобы разгладить страницы. И не двигалась.

Снова открылась дверь. Вошёл Андрей. Я не пошевелилась. Только подняла на него глаза. Он быстро подошёл и присел передо мной на корточки.

— Света… С тобой всё в порядке?

Говорить я не могла, только кивнула. Вообще как-то необычно было. Будто всё равно, есть Андрей в комнате или нет. Он поднялся на ноги, и я теперь видела только его ноги, но уже не воспринимала, что это ноги Андрея. Кто-то. Кто-то стоял передо мной. Я знала главное: он безопасный, он не будет меня обижать, и этого достаточно.

Как-то стороной я поняла, что он отошёл, потом снова появился в поле моего зрения и укрыл меня халатом, осторожно сдвинув мои руки с груди и завернув меня в этот халат, точно куклу. Когда поняла, что Андрей пытается меня уложить головой на подушку, но опять-таки почувствовала, что его бояться не стоит, то выговорила, трудно шевеля разбитыми губами:

— Я посижу немного так.

— Хорошо. Но потом ложись, ладно? И ничего не бойся. Они больше не придут, а входную дверь я запер полностью. Не бойся, Света. Спи. Слышишь, Света? Не бойся. Никто тебя больше не тронет. Спокойной ночи.

Он ласково уговаривал меня, одновременно осторожно промакивая кровь на моих губах и на подбородке влажным полотенцем, и я кивала: да-да, всё нормально, всё хорошо, сейчас усну… Дверь закрылась.

Не знаю, сколько я так сидела… Встала, подошла к торшеру, выключила его. В темноте сразу стало легче. За окном, к которому я подошла, стало видно: накрапывает мелкий, почти незаметный дождь. Я не увидела бы его, если б поднявшийся ветер не бросил пригоршню брызг на стекло.

Дождь и влажный воздух из форточки разбудили меня от необычного оцепенения. Я сбросила халат и лихорадочно переоделась в джинсы и футболку, натянула кроссовки — и открыла рамы окна.

У меня есть одна особенность: если я попадаю в странную и затяжную ситуацию, из которой не вижу выхода, я обрываю все нити, связывающие меня с ней.

Я не хочу думать, что было бы, не появись вовремя Андрей рядом с моей комнатой. Не хочу оставаться в доме, где меня оскорбили и унизили. Где — обидели.

Мельком вспомнила зеленоватые глаза Сергея — и обида нахлынула с новой силой: нашла кому отдать силы — человеку, не способному меня защитить!.. Больше я уже не рассуждала. Выпрыгнула из окна и побежала среди высоких, чёрных в темноте цветов — дорогу знала по утренней прогулке. Во всяком случае — знала, в какую сторону бежать.

Кроссовки скользили по мокрым, полёглым от дождя травам, более крепкие травы хлестали по коленям. Джинсы быстро и тяжело намокли, футболка прилипла к животу и груди, но я не замечала ничего — горела от огня перебираемых обид и бега.

Ограда. Невысокая. Перелезла, спрыгнула. Асфальтовая дорога. Пока вокруг никого, можно бежать по ней, тем более что протянулась она в нужную сторону. Повезло: никого по дороге этой я и не встретила. А она вывела из дачного посёлка к большой трассе, которая вилась среди леса. Так меня привезли.

Привезли!..

Слёзы хлынули снова — и хлынул дождь!.. Он хлестал по мне так, словно пытался прибить к земле, но мне стало легче: сопротивляясь ливню, я тратила силы не на воспоминания о том, как меня обидели те, которым я доверилась, а на старания удержаться на ногах. О кроссовках, которые хлюпали, брызгая водой и готовясь вот-вот расклеиться, пыталась не думать…

Сердце больно ахнуло, когда из-за лесного поворота вывернули яркие огни, будто что-то ищущие, размазанные по дороге. Я рванула в сторону, в кусты — за ними, знала, есть асфальтовая пешеходная тропка. Машина проехала мимо. Но теперь было легче: я побежала по дорожке, кое-где драной и без кусков асфальта. Здесь, под густыми деревьями, дождь, пусть и сильный, ещё не успел полностью намочить дорожку. Бежалось легко. И пока старалась разглядеть ночную дорогу в сполохах появившихся молний, мысли, вызывающие слёзы, постепенно растворились. Теперь я желала только одного — домой!

Дорожка вскоре закончилась небольшой спортивной площадкой, когда-то служившей местом сбора спортсменов на городских праздниках. Перепрыгивая мерцающие под наконец-то появившимися фонарями лужи, я вдруг подумала: а чего перепрыгиваю-то? Кроссовкам уже не быть нормальной обувкой! И я помчалась прямо по лужам. Ещё минут пять сумасшедшего бега — и я вышла к углу леса, где шагов сто — и остановка, на которой я вышла вчера вечером — в лес.

Пустынная дорога. Хорошо. На трассу я не выходила. Достаточно пешеходной дорожки сбоку… Теперь я думала о другом. Дождь и холод очистили голову. В дом Сергея я не вернусь. Мне там… страшно. Я легко поддалась жалости, а кто пожалеет меня? Не Сергей же. Ему главное — вылечить ноги… Так. Я опять думаю о нём. Хватит.

Ровный бег под дождём. Проезжающие машины уже меня не волнуют. Случись что — я буду серьёзно драться. Я взвинтила себя до такой степени, что я буду не просто драться, но и кусаться, если понадобится. И я это не просто понимала, но и принимала.

Мост. Огни на проводах при выключенных фонарях. Уже пробежав его, я поняла две вещи: мне хочется кружиться в этом дожде, почти танцевать вместе с ним — и этот дождь вызвала я сама, это мой дождь!.. Я выпросила его, чтобы никто не увидел моих слёз!.. Безумная эйфория от этой мысли нахлынула так сильно, что я с трудом удержала себя в руках. Перебежала дорогу. Ещё немного — и скоро буду дома!

Нисколько не волновало, который час. Пусть сколько угодно будет!.. Я хочу домой, и я буду дома! В моём надёжном уголке, в моей норе, мне точно не страшно.

Остановка возле моего дома — мимо. Взлетела по лестнице к торцу и помчалась по дороге перед домом. В нашем дворе деревья старые и густые, дождь не так ощущается. Добежала до подъезда, почти истерически смеясь над собой: это здорово, что мне пришлось сбежать! Под дождём, ночью! Когда я ещё такое проделаю?! Моя ночь! Мой дождь! Мои злость и слёзы!

Прыгнула к домофону. Быстро выстукала три цифры. Домофон заныл, и очень скоро сонный голос недовольно спросил:

— Кто?

— А-ань… — И тут я зарыдала во весь голос.

Я прислонилась к стене, забыв о том, что нужно открыть дверь и зайти в подъезд, закрыла ладонями лицо и заревела так, как не ревела со времён расставания со своим "другом", чёрт бы его…

Дверь распахнулась, кажется, едва я прислонилась к стене.

— Не реви! — скомандовала Аня и втащила меня в подъезд — сухой и тихий. И дальше — за руку, будто боясь, что я вырвусь и убегу.

До третьего этажа добрались — я на прицепе. Аня впихнула меня в квартиру впереди себя. Я увидела себя в зеркале старенького трельяжа — мокрую курицу, с распухшим от плача носом, сопливую и зарёванную. Глянула наверх — на настенные часы. Полвторого ночи.

Аня ни о чём спрашивать не стала. Деловито стала раздевать — всё ещё плачущую, чьи дрожащие холодные пальцы не могли расстегнуть даже пуговицы. Потом она включила газовую колонку и засунула меня в тёплую ванну — отмокать, а сама села рядом, на пол, и велела:

— Ну, рассказывай.

Заикаясь и всхлипывая, я рассказала всё. К концу повествования я успокоилась настолько, что перестала заикаться. Достижение.

Моя мудрая младшая сестра посидела, подумала и высказалась:

— Ольга, даже если будешь такой дурой, какой сейчас кажешься себе, я тебя всё равно никуда больше не отпущу. Я знаю, ты слишком быстро привыкаешь к людям. Завтра ты успокоишься, будешь по-другому смотреть на ситуацию. Ты будешь жалеть этого Сергея, думать, что он без тебя никак. Ольга, пойми, это не так. Ты показала, как обрабатывается язва, чем она обрабатывается. Хватит с них. Пусть дальше работают сами. А ты сиди — не высовывайся… Давай я тебе голову вымою.

Она поцеловала меня в нос и поднялась взять шампунь.

Через полчаса, вымытая, высушенная и напоенная липовым чаем с мёдом, я пригрелась в уютной постели и нырнула в глубокий сон.

Утром я проснулась в привычном месте в привычное время — в полпятого. Аня спала в другой комнате, так что я ей не мешала, когда тихонько проскользнула на кухню и сварила себе кофе. Унеся добычу в свою комнату, я, с большой чашкой в руках, села в старенькое кресло и, ведя носом над горячим напитком, пыталась думать. Не получалось.

Постоянно видела одну и ту же картинку.

Пустая комната, посреди которой инвалидное кресло, в котором, сгорбившись, сидит Сергей. Свисающие светлые волосы скрывают его лицо. Напротив, почти у самой стены, стоит Андрей…

Не выдержала, встала подойти к окну. Серое утро только начиналось. В открытую форточку было слышно, как по дороге перед домом простучали чьи-то каблучки, как чуть дальше, ближе к концу дома, мерно шелестит метла дворника, как проезжают первые троллейбусы…

Фигура в кресле шевельнулась, выпрямилась, встряхнула волосы с лица. Андрей, стоявший у двери, кивнул и вышел…

Ничего не хочу… Ни думать о том, что произошло, ни жалеть кого бы то ни было… Слишком больно и то и другое… Непроизвольно скривилась от подступающих слёз. За окном тут же потемнело, по карнизу застучало тёмными пятнами дождя.

Прихватив с собой журналы по вязанию, села на незаправленную постель, укрылась одеялом и стала пересматривать модели… Незаметная дремота потребовала сомкнуть веки, а душа тихонько воззвала к разуму, напомнив, что спала я маловато в эту ночь. И я уснула, забыв о журналах…

Уже выспавшись, бодрая и привычно определившаяся с распорядком дня, я в небольшой растерянности раздумывала, пить ли ещё кофе, когда в дверь квартиры позвонили. Я быстро натянула домашние спортивные штаны (бегала до сих пор в одной футболке) и только хотела подойти, как услышала ворчание Ани в прихожей. Зная, что сестра никогда не спрашивает, кто там, и не смотрит в "глазок", я притаилась в коридорчике, подслушивая.

Эта привычка появилась с тех пор, как Аня подросла и так похорошела, что приходилось то и дело отгонять от неё настойчивых кавалеров, с которыми она сама не могла справиться. В проёме коридорчика между спальней и прихожей у нас двойные занавески, из которых меня не видно. С некоторым удивлением я увидела уверенно севшую на порог нашей квартиры огромную овчарку. Сразу за ней человек с поводком в руке — совершенно незнакомый мне парень, лет тридцати с лишним, не слишком высокий, но явно выше меня, поскольку высился над Аней, а она выше меня. А в глубине лестничной площадки стоял ещё кто-то, но так сбоку, что я не могла разглядеть его.

У моей сестрёнки новый кавалер?

— Привет, — удивлённо сказала Аня. — Вы к кому?

Но заговорил с нею не человек с овчаркой, а тот, с площадки.

— Вы — Аня?

Голос я не узнала. Человек говорил негромко — с трудом расслышала.

— А вам какую Аню надо? — насторожилась сестра. Месяц назад она наконец рассталась с человеком, с которым дружила почти два года и который настолько уверовал в то, что теперь она его собственность, что тут же показал своё настоящую сущность. Жутким типом оказался. Мимо почтовых ящиков в подъезде я до сих пор прохожу с содроганием. Если б я не выскочила на её крик, он забил бы её, узнав, что она больше не будет встречаться с ним. С тех пор она очень боялась подсылаемых им дружков, которые пытались уверить её, что он хороший человек, а она просто не поняла его страсти.

И тут я похолодела.

— Аня, вы не могли бы позвать Свету? — попросил Андрей.

Уже с облегчением Аня засмеялась:

— Вы, наверное, неправильно адрес записали. Здесь нет никакой Светы. И никогда не было. Здесь живу только я. И мама, — поспешно добавила она.

— А не сестра? — спросил Андрей.

Аня замерла. Я видела, как она наклонила голову — посмотреть на собаку. Дошло.

— Вы не бойтесь, Аня. Меня зовут Андрей. Мне бы только с сестрой вашей поговорить. Недолго.

— Нет здесь никакой Светы! — упрямо сказала Аня и попыталась осторожно закрыть дверь, но собака с места не сдвинулась.

— Света, — громко сказал мимо неё Андрей. — Сергей просил передать: если ты не спустишься поговорить с ним, мне придётся поднять его сюда.

Передёрнув плечами и шмыгнув для храбрости, я насупилась и вышла

— Ни о чём я говорить не буду. С ним тоже.

— Хорошо. Я сейчас принесу Сергея, и ты сама скажешь ему об этом. Мне он не поверит, — сказал Андрей и повернулся к лестнице.

В нашей старой пятиэтажке нет лифта. Я как представила, что он сейчас и в самом деле принесёт Сергея сюда…

— Подожди.

Он остановился и выжидательно посмотрел на меня.

Я сунула ноги в босоножки и вышла следом за ним. Разворачиваясь ко второй лестнице, оглянулась: неизвестный кивнул Ане и потянул за поводок овчарку. Дверь хлопнула замком. Я знала, что Аня побежала к окну в спальне — посмотреть на машину. И мне сразу стало легче: что хоть кто-то смотрит за мной.

У чёрной машины с затемнёнными стёклами Андрей открыл мне дверцу.

— Я никуда не поеду, — сказала я.

— Никто никуда не повезёт тебя без твоего согласия, — отозвался Сергей из салона. — Сядь. Мы только поговорим.

И я села в машину, стараясь не глядеть на него и напрягшись от ожидания, что он не сдержит слово — и машина вот-вот рванёт с места. Но Андрей закрыл дверцу за мной, а сам остался на приподъездной площадке.