Леля почти не спала в эту ночь. Лежала, прислушиваясь к редким, вкрадчивым звукам спящего дома. Ждала осторожных шагов? Легкого скрипа открываемой двери?
Под утро она задремала и в тревожном этом полусне вдруг почувствовала, как кто-то присел на ее постель, склонился к лицу, овевая его своим дыханием. Она распахнула ресницы, оглушенная мощным выбросом крови…
В неверном свете занимающегося дня над ней стоял огромный серый кот, пристально глядя круглыми желтыми глазами.
— Ты кто? — шепотом спросила Леля, стараясь унять бьющееся в горле сердце.
Кот тяжело спрыгнул на пол и медленно вышел, подрагивая черным кончиком поднятого трубой полосатого хвоста.
Леля вздохнула, вылезла из-под одеяла и отправилась в ванную комнату.
Она хлопотала на кухне, куда дружно начали подтягиваться прочие обитатели дома, привлеченные дразнящими запахами кофе и поджаренного в тостере хлеба.
Последним появился Буданов, чисто выбритый, свежий, веселый. И Леля с досадой подумала, что, значит, хорошо выспался и ничем не опечален…
А день разгорался удивительный — яркий, солнечный, морозный, и все невольно поглядывали в окно, предвкушая предстоящее удовольствие.
Еще полчаса, и шумная компания в ярких лыжных костюмах заполнила двор и разделилась на две неравные части: большая погрузилась в машины и отправилась кататься с гор, а меньшая — Леля с Будановым — двинулась по наезженной лыжне через поле в лес.
Леля, похожая на стрекозу в больших солнечных очках, шла впереди, пытаясь изобразить бывалую лыжницу, но чем больше старалась, тем плачевнее был результат. И Буданов, движимый состраданием, обогнал ее и, крикнув: «Догоняй!» — не спеша поехал первым.
Она оценила деликатность шефа и, выпав из его поля зрения, как-то сразу успокоилась и заскользила споро и ровно.
На опушке леса они остановились, очарованные дивной красотой.
— Под голубыми небесами, — не удержался Буданов, —
Великолепными коврами
Блестя на солнце, снег лежит;
Прозрачный лес один чернеет,
И ель сквозь иней зеленеет…
— И речка подо льдом блестит! — весело подхватила Леля и спросила: — А здесь есть речка?
— Здесь есть ручей и родник, очень чистый, просто хрустальный. Местные жители считают его целебным. Не замерзает даже в самые сильные морозы.
— Надо же! — подивилась Леля. — Невозможно поверить, что рядом Москва. Какой-то волшебный затерянный мир! Давай поедем на этот родник.
— Он довольно далеко, боюсь, ты устанешь.
— Ни за что не устану!
— Тогда вперед! — улыбнулся Буданов.
Лес встретил их такой пронзительной красотой, что Леля невольно притихла и оробела, как в храме, у порога великой тайны.
Она скользила по глубокой лыжне среди пышных сверкающих сугробов, мимо елок с опущенными под тяжестью снежных шапок ветвями, мимо рыжих величественных сосен и пронизанных солнцем, искрящихся инеем березок и думала: да с ней ли все это происходит! Уж не во сне ли привиделся этот сказочный лес? И этот мужчина впереди — уж не мираж ли? Разве он похож на ее строгого шефа, застегнутого на все пуговицы, неприступного, холодного, как айсберг? Неужели это он сидел у ее ног и пел свои чудесные песни, именно ей, она знает! И ушел вчера ночью. А сегодня уйдет?..
Эта последняя мысль так ее захватила, что она чуть не врезалась в Буданова, который поджидал ее у поваленного неохватного дерева.
Он приложил палец к губам и тихо сказал:
— Мы с тобой дошли до «Первых птичек».
— До первых птичек? — удивилась Леля. — А что это значит?
— Сейчас увидишь, — улыбнулся Буданов и поманил ее за собой.
Они обогнули дерево, и Леля увидела крохотную полянку, увешанную разнокалиберными кормушками и населенную множеством маленьких щебечущих птичек с тонкими длинными клювиками и серыми грудками.
— Ой! — замерла она в радостном умилении. И тут же огорчилась: — Как жаль, что мы не взяли крошек!
— Взяли, — успокоил ее Буданов, достал из кармана маленький целлофановый пакетик с пшеном и высыпал его на утрамбованную середину полянки.
И тотчас же птички окружили ярко-желтое пшенное пятно и быстро-быстро затюкали головками, сужая кольцо и не оставляя за собой ни единого зернышка.
Это было так трогательно и так смешно, что Буданов с Лелей дружно фыркнули, вспугнув на мгновение прожорливую стайку.
— А знаешь, — повернулся к ней Буданов, — однажды мы вот так же насыпали корма и пошли дальше. Вдруг слышим страшный гомон. Что такое? Кружатся над нами птички, щебечут, будто жалуются. Ну, мы на всякий случай вернулись обратно, что ты думаешь? На полянке хозяйничала сойка, и эти малышки помчались за нами вдогонку, прося защиты!
— Они все понимают! — убежденно сказала Леля и спросила: — А если есть первые птички, значит, должны быть и вторые?
— Точно, — подтвердил Буданов.
— Надо было оставить им немного корма, — спохватилась Леля.
— У меня есть еще один пакетик, — успокоил он ее. — Я вообще запасливый парень.
— Это хорошо, — одобрила Леля. — А то времена нынче суровые…
До ручья они так и не добрались: Леля устала и, хотя изо всех сил старалась не показывать этого, Буданов заметил и решительно повернул обратно. Но ему, как застоявшемуся в стойле рысаку, так хотелось размяться, что он крикнул ей:
— Не спеши! Я потом вернусь за тобой! — Рванул вперед и скрылся из виду.
Но Леля вовсе не собиралась демонстрировать свою несостоятельность и заспешила за ним следом, досадуя на неуклюжесть. Лыжи проскальзывали, наезжали одна на другую, палки жили самостоятельной жизнью, никак не облегчая ее нелепых телодвижений, а очки то и дело сползали на нос. Но Леля не сдавалась, упрямо неслась вперед и, вылетев к небольшому пологому спуску, лихо съехала вниз, согнув в коленях пружинящие ноги, отведя палки назад и, как ей казалось, изящно изогнув стан.
Ветер свистел в ушах, а она стремительной смелой птицей летела с «горы» и вдруг неожиданно, непонятно как оказалась в сугробе, в какой-то дикой, невероятной позе, будто неведомая злая сила подхватила ее, завязала узлом и воткнула головой в снег.
И она едва не задохнулась в этом рыхлом глубоком снегу, вынырнула с выпученными глазами и забилась, задергалась, пытаясь выбраться из мягкого плена. Но ничего, ничего не получалось! Руки утопали в податливой глубине, не находя опоры, и Леля беспомощно барахталась в отчаянии от глупейшей ситуации, а главное, от того, что Буданов увидит ее в этом идиотском положении!
— Вставай же, вставай, проклятая корова! — шипела она. — Давай же, пока он не приехал!
Но он уже приехал! Вылетел из-за поворота и резко затормозил, подняв снежные брызги. Из взбитого сугроба в перекрестье торчащих в разные стороны лыж на него смотрела Леля, лохматая, красная, мокрая и ужасно, ужасно сердитая.
Буданов прикусил губу, но не удержался и зашелся от смеха.
Леля гневно взирала, как он корчится и извивается от безудержного веселья, вытирает слезы восторга и подвывает от удовольствия, наконец дотянулась до торчащей из снега лыжной палки и метнула ее в насмешника.
Буданов едва успел увернуться и поднял руки вверх в знак своей полной капитуляции перед разъяренной кошкой, шипящей у его ног.
Он снял с нее лыжи, присел на корточки и протянул руку, за которую она немедленно ухватилась, пытаясь подняться. И таким отчаянным был этот порыв, что он, не удержав равновесия, рухнул прямо на нее.
— Ну вот и все! — обреченно прошептала Леля. — Теперь мы оба погибнем в этих сугробах. И только весной, когда растает снег…
Но он не дал ей дорисовать апокалипсическую картинку, наклонился и припал к ее губам.