Трепанация

Откровения Клавы

Есть речка Яланка. Она такая маленькая, что о ней знают только жители деревни Яланец. Яланец этот находится недалеко от Томашполя, а тот – от Винницы, довольно известного города на Украине. Сейчас Яланка ручей, но когда-то она была метров десять-пятнадцать в ширину и занимала достойное место в лексиконе жителей Яланца. В самом широком месте она образовывала извор, где вся деревня стирала белье и культурно проводила время за обменом информацией и эмоциями.

В то время там жила семья Чабан, обычная семья, состоящая из пяти человек. Что-то там сеяли, жали и жили. Старшим сыном был Зиновий, которого называли Зеня. Он женился на Параске, симпатичной крепкой девушке из их деревни, и работал в колхозе, пока его не забрали на фронт. Поскольку было начало войны, советские войска отступали, многие попадали в плен. Попал в плен и Зеня. Около трех лет он был в плену.

Вернувшись в деревню, он узнал, что жена его Параска во время его отсутствия жила с Иваном, который почти всю войну пробыл в деревне. Иван был женат на Мане, но когда решил жить с Параской, Маню выгнал.

Ну так вот, пошел Зеня к Ивану и забрал Параску назад. Ивану ничего не оставалось, как позвать к себе Маню.

Но, видимо, что-то не давало покоя Зене, и через год он решил добиться справедливости.

Как-то к нему в гости зашли дядя Захарий с Петром. Петр был неразговорчивым малоприятным субъектом. Ехидный и злобный, он работал в колхозе счетоводом. Его не любили, но дядя Захарий, старый учитель местной школы, находил в нем то ли слушателя, то ли собеседника, а поскольку дядя Захарий был авторитетным человеком, спокойным и рассудительным, компанию Петра приходилось всем терпеть.

Выпили, закусили, поговорили. Еще выпили, покурили, поговорили. Пригласили бабу Татьяну, которая собирала на стол, посидеть, но та отказалась. Разговоры кружились вокруг воспоминаний. Как и кто жил раньше. Что сделал и почему.

Выпили, закусили. Тут Петр вспомнил Ивана, который отсиделся всю войну в деревне, да еще и с чужими женами. Несправедливо? Несправедливо. И вообще, этот Иван – тот еще тип. Правда, морду бить ему никто почему-то не хотел. Он здоровый был как бык, но это к слову.

В общем, договорились до того, что надо, чтобы Зеня восстановил справедливость.

А как это сделать? Как, как – так же, как тот ему, так же и Зеня должен ему ответить.

Было уже поздно, но компанию это не смутило, и все пошли к Ивану. Подняли с постели. Отказались от еды, которую предложила Маня. Решили ограничиться бутылкой самогонки и четырьмя маленькими гранеными стаканами, именуемыми рюмками.

Зеня попытался изложить цель визита, но у него плохо получалось. Инициативу перехватил Петр. Получалось так. Раз Иван жил с Параской, то теперь Зеня должен жить с Маней. Раз Иван жил с Параской три года, то и Зеня должен жить с Маней три года. Таким образом, путем различных аргументов и апелляций к общественной морали и нравственности, пришли наконец к соглашению. Третью бутылку решили не открывать, наверное, постеснявшись солнца, которое уже всходило.

Соглашение действовало условленное время. Пока как-то Параска не встретила Зеню и не спросила, когда он может забрать ее назад. На это Зеня сообщил ей, что Маня плохо себя чувствует и пусть еще поживет у него. Возражений не было, и они расстались. Позже еще пару раз возвращались к этой теме, но под разными предлогами все оставалось на своих местах. Так они прожили до старости.

Описанная история выглядела так в рассказах односельчан. Я порасспрашивал очевидцев, и она дополнилась некоторыми деталями.

Во-первых, Иван был кумом Зени, который крестил его детей Витю и Лиду.

Во-вторых, на фронте Иван был. И попал в плен в районе Белой церкви, а потом вернулся в деревню. Может, из-за ранения. Зеня тоже попал в плен и был отправлен на работы в Германию. Там уже ближе к окончанию войны его освободили англичане. После этого он еще год провел в лагерях на проверке и лишь потом вернулся в деревню. Уже после войны.

Деревня попала в зону, оккупированную немцами. Когда те пришли в деревню и установили свою власть, первым делом они упразднили колхоз, а жителям предложили разобрать инвентарь по домам. Ивану досталась лошадь, и Параске досталась лошадь.

Как кум Иван предложил Параске объединить лошадей для обработки своих участков. Так они вдвоем и обрабатывали оба участка, пока не стали жить вместе.

Кроме того, Зеня какое-то время считался без вести пропавшим, но важно другое. Когда тот отыскался и дал о себе знать весточкой, Параска начала писать ему письма, полные любви, хотя жила уже давно с Иваном.

И вот Зеня возвращается в деревню и узнает о том, как жена его ждала. Со злости он отдает Ивану письма Параски. Раскрыв ее сущность, Иван прогоняет Параску и возвращает Маню, которая все это время жила где придется и на случайные заработки.

Так вот, спустя год Зеня решил забрать к себе Маню и прожить с ней три года в отместку за понесенные обиды. Такими деталями дополнилась эта история.

Они прожили до конца своих дней вместе. Маня была тихой, незаметной. За стол садилась редко. Когда она ела, никто не видел. А Параска осталась одна. Она жила в избе рядом с Зеней всю оставшуюся жизнь. Дочь Зени и Параски Клаву вырастила мать Зени баба Татьяна, дом которой был сразу за Зениным, чуть ниже, ближе к Яланке.

Зеня всю жизнь пил. Иногда буянил. То Маню отлупит, то из ружья постреляет. Баба Татьяна ухаживала за ним, как за больным ребенком, всю жизнь, пытаясь сгладить страдания, которые он перенес в плену. Он так и не работал после войны, предоставив заботы о себе этим двум женщинам.

Дочь его Клава окончила местную восьмилетнюю школу и уехала учиться в культпросветучилище в город Сороки в Молдавии, усвоив религиозность бабы Татьяны, которая для нее была окном в мир. Еще она усвоила, что мужчины существуют для тяжелой работы и войны, поэтому они пьянствуют и заслуживают заботы. И с этим ничего не поделаешь. Это как день и ночь, как весна, лето, осень, зима.

Шансов выйти замуж у нее в деревне не было. Не то чтобы она была уродиной, нет. Она была миловидной, невысокого роста, чуть полноватой или скорее крепенькой такой. Черты ее лица были правильными, но детали на нем: нос, рот, глаза – чуть больше или чуть меньше нормы – не дотягивали до той черты, за которой ее можно было отнести к племени красивых. Главной проблемой, которую Клава осознала к пятнадцати годам, был сильный дефект правого глаза. Если левый, выразительный, смотрел всегда на собеседника, то правый – всегда в сторону, то есть косил, и косил очень сильно. Возможно, причиной послужило то, что в детстве рядом с ней взорвалась мина и повредила правую сторону лица. Шрамов не осталось, а вот косоглазие было заметным. Впрочем, ее это волновало постольку, поскольку необходимо было выйти замуж. Подчеркиваю – необходимо, так как в деревне для девушки это было главным предназначением. А мужчины сами по себе ее не волновали. Они были для нее просто большими животными.

Судьба удивительным образом рисует человеческие образы, выбирая любого, кто может выглядеть оригинальнее. Кто-то видит в этом случайности, кто-то находит закономерности, но это ведь объяснения после случившегося. Предсказать мы ничего не можем. Это к тому, что у меня в школе была учительница английского языка. Не помню уже ее имени. Так вот, она отличалась красотой и стройностью. Всегда элегантно одетая, она так же элегантно себя вела в любой ситуации. Проблема была в том, что левая часть ее лица была обезображена застывшей гримасой и парализована. У нее было красивое лицо, если смотреть в профиль справа. Красивые серо-голубые глаза и светлые волосы. Но когда вы смотрели прямо в ее лицо, впечатление создавалось жуткое. Мне всегда хотелось отвести глаза. То ли от стыда, что я вижу ее недостаток, то ли просто было неприятно. Она жила одна, как старая дева. Рассказывали, что в молодости она была очень жестока с мужчинами, которые за ней ухаживали. Вела себя надменно, осознавая свою эстетическую и сексуальную притягательность. И все выбирала. И вот однажды, поехав куда-то, села у окна, и ее продуло. Что это значит, я до конца не понимаю, но именно после этого лицевые нервы левой части лица сыграли с ней такую шутку. Так мне рассказывали.

Но я не могу понять, за что судьба сотворила это с Клавой. Хотя действительность предупреждает нас о том, что мы не должны выходить за известные рамки, и предупреждает больно. Может даже убить, если мы все же осмеливаемся за них выйти.

Итак, мужчины как объекты любви Клаву не интересовали. Точнее, она и не предполагала, что они могут быть объектами любви. Бог-Отец – да, мог. И она его любила. А Иисус – нет. Его ей было жалко. Еще с детства, когда она смотрела на Его страдальческий образ. Да, и Он мужчина и, как и Отца, Его нужно жалеть. А как можно любить того, кого жалеешь? Хотя женщины думают иногда иначе.

Перед самым ее отъездом на учебу случилась свадьба у Жолтовых. В деревне это всегда грандиозное событие, обставляемое множеством ритуалов. Новобрачные ходят из дома в дом, от одних родителей к другим. Гордые, нарядные и в окружении пестрой толпы. Вечером все собираются во дворе родителей жениха, где из брезента делаются квадратные шатры человек на сто пятьдесят – двести.

Вначале все чинно и благородно. Произносят тосты, новобрачные садятся и встают, садятся и встают, целуются, принимают подарки и выпивают. Оркестр из нескольких инструментов, в основном духовых, разогревается и набирает обороты. За длинными столами сменяются люди. Кто поел и выпил, уступают место другим, но не уходят, а кучкуются у места для танцев. Бабки, приглашенные для готовки и уборки, суетятся, меняя тарелки и стаканы. В какой-то момент все это рассыпается и превращается в сплошной круговорот. Основой становится выпивка. Все пьют со всеми и поодиночке. Вначале молодежь, а за ними и остальные начинают плясать. Не танцевать, а именно плясать. Кто что делает, понять невозможно. Существует одна дышащая и шевелящаяся масса.

Клаве нравились такие гулянки. Никто на нее не обращал внимания. Все были приветливыми и доброжелательными. Пьяные парни без разбора хватали девиц, танцуя и что-то пытаясь выразить или выдавить из себя.

Схватили и Клаву. Крепкий, сутулый Василий Москалев. В расстегнутой на груди рубашке, мокрой от пота. Взял ее за руку чуть выше кисти и потащил в толпу танцующих. Обхватил ее руками и прижал крепко к себе. Карие глаза его из-под черных кудрей тупо смотрели в никуда. Он крутил ее и поворачивал в разные стороны, пытаясь изобразить танец. Хватал ее за грудь, за талию и ниже. С улыбкой дебила, не иначе. Она воспринимала происходящее как обычное явление и не заметила, как он затащил ее за шатер и повалил на траву. Его руки стащили ее трусы до колен, а рот полировал лицо и шею. На секунду, нет, на долю секунды в ней мелькнуло чувство опасности, но понимание того, что мужчин надо жалеть, как неразумных животных, отвлекала ее до того, как она почувствовала боль внизу живота. Она дернулась, но, прижатая тяжелым телом, решила перетерпеть. Боль отошла, хотя неприятное ощущение чего-то двигающегося в ней сохранилось. Мужчина больно прикусил ее грудь, выступающую над лифчиком, и отвалился в сторону. Она села, поправила платье, а затем встала и натянула трусы. Василий лежал на спине, накрыв лицо рукой, и как будто спал.

Она не отнеслась к происшедшему как к изнасилованию, хотя понимание этого имела. Про насильников слышала и знала, что это осуждается. О сношениях между мужчинами и женщинами знала с детства, но узнала, как и все деревенские дети. Сначала видя, что делают животные, а потом из разговорчиков детей. Боль и необходимость ее терпеть дополнили ее представления об этом. Возможно, детское любопытство Клавы позволило Василию довести начатое до конца.