Третий фронт. Секретная дипломатия Второй мировой войны

Дверь приоткрылась, и пожилая женщина, отставив в сторону швабру и ведро, переспросила меня:

— Почему в квартире № 6 не открывают? Их сиятельство, наверное, ушли на службу. Они бывают дома с утра и поздно вечером. Да, да, они в городе…

Пришлось зайти на следующий день. Снова поднявшись по типичной для старых венских домов круглой лестнице, я позвонил у двери квартиры № 6. На этот раз мне открыли. Ее сиятельство принцесса Мария Элизабет-Генриэтта цу Гогенлоэ-Шиллингфюрст фон Ратибор унд Кореей была дома.

…Да, она знает своего дальнего родственника, принца Макса-Эгона цу Гогенлоэ-Лангенбурга. Но он живет не здесь. Весь род Лангенбургов осел в Западной Германии. А сам принц Макс-Эгон — в Испании. Там он обосновался сразу после окончания войны. А Альфонсо? О, это младший принц, теперь уже солидный человек. Он также в Испании…

Поблагодарив за справку и извинившись за беспокойство, я спустился вниз. И хотя пожилая принцесса сказала мне лишь несколько слов, но и они были для меня важны.

По следам принца Макса-Эгона я шел уже давно. Этот поиск начался с небольшой поездки, которую я предпринял много лет назад во время командировки в Чехословакию и о которой рассказал выше. Мы проследили необычайно активную деятельность принца в 1938–1939 годах — сначала в качестве посредника между лондонскими «умиротворителями» и судетскими нацистами, затем в роли секретного эмиссара Геринга и Канариса, пытавшегося склонить Чемберлена и Галифакса к сговору с гитлеровской Германией. Тогда принц не смог достичь своей цели — и цели своих сиятельных покровителей. Но прекратил ли он свои интриги?

Долгое время в моей «гогенлоаде» был значительный пробел. Я располагал документацией 1943 года (она лежит в основе этой главы), однако отрывочные сведения (из архивов Риббентропа и документов английской разведки) говорили о том, что принц Макс-Эгон не оставался пассивным и в 1939–1943 годах. Недаром все-таки говорится: «кто ищет, тот всегда найдет». Я подумал именно об этом, когда в уютном домике в долине под Зальцбургом раскрыл папки, содержащие личный архив принца. Здесь были записи, которые без особой системы принц Макс-Эгон делал в предвоенные и военные годы, его меморандумы на имя Геринга, Хевеля (представителя Риббентропа при ставке фюрера), Шелленберга и других. Частично это были правленные от руки черновики, частично — копии посланных документов. Вместе с ними лежали письма, телеграммы, записки. Одним словом — ценнейшая для исследователя находка, воспользоваться которой любезно разрешила мне дочь Макса-Эгона принцесса Гогенлоэ, живущая ныне в Мадриде. Как-то, будучи в испанской столице, я хотел лично поблагодарить ее высочество за любезность, но принцесса в это время находилась в своем владении на берегу Средиземного моря. Мы ограничились телефонным разговором.

О чем же рассказал архив принца Макса-Эгона?

1939–1941 голы: интермедия

„Начало войны принц Макс встретил в своем родовом поместье Ротенхауз. Именно сюда пришла из Парижа датированная 28 августа 1939 года открытка от статс-секретаря Форин офиса сэра Роберта Ванситтарта, в которой он условным кодом сообщал, что в Лондоне считаются с возможностью войны в ближайшие дни. Сразу после этого Гогенлоэ переехал в нейтральную Швейцарию. Это, видимо, было более удобно для осуществления контактов с обеими сторонами. Там родился первый меморандум военного времени, относящийся к сентябрю 1939 года, с пометками: «Хевелю» и «После получения письма с предложением Создать альянс между Германией и Англией, после беседы с английским посланником в Берне».

Меморандум начинался с подзаголовка: «С английской точки зрения» и гласил: «Англия не хочет уничтожения Германии, она желает с ней сотрудничать. Обе державы могут совместно развертывать свою политическую и экономическую мощь. Однако, оценивая некоторые политические события, Англия предполагает, что Германия намерена оставить ее в стороне либо идти против нее». Далее излагались соображения, мотивы, подтверждающие решимость Англии защищать свои позиции. Так, после захвата Германией Чехословакии и нападения на Польшу в Англии понимают, «что нападение на нее или на Францию является делом времени и тактики». В следующем разделе «Потеря доверия» развивалась эта же мысль. Однако затем делался такой вывод: «Следует предполагать, что если Геринг возглавит не военный совет[35], а мирный кабинет, то это даст гарантию доверия. Правильнее было бы предпринять зондаж через посредников».

Принц завершал меморандум так: «Исходя из всего сказанного, необходимо, хотя это и кажется уже запоздалым, иметь в виду глобальное решение. Оно должно включать: восстановление доверия, гарантию выполнения договоров, разоружение под взаимным контролем, возможно — превращение Чехии в демилитаризованное государство, возвращение Германии на мировой рынок и создание совместного рабочего плана широкого размаха. Рузвельт пока еще может выступить в качестве посредника, но скоро будет поздно».

Теперь — о происхождении и сущности этого документа, В настоящее время установлено, что вслед за нападением на Польшу Гитлер, Геринг и Канарис начали широкое наступление на «тайном фронте», стремясь, во-первых, восстановить все довоенные каналы связи с Англией, во-вторых, прозондировать, насколько серьезен, переход Англии в лагерь открытых противников Германии. С этой целью были мобилизованы все силы, в их числе давний специалист по секретным контактам промышленник Биргер Далерус в Швеции, Франц Папен — в Турции, король Бельгии, находившийся под германским надзором, ряд других эмиссаров. Так, Далерус был принят Гитлером и Герингом и получил программу сепаратных переговоров с Англией. Заметим лишь одно: если в серии тайных контактов июня — августа 1939 года инициатива преимущественно принадлежала английской стороне, предложения которой Гитлер не принял, то теперь картина изменилась: инициатива шла из имперской канцелярии.

Как же было здесь обойтись без принца Макса-Эгона? Он с начала войны занял весьма удобную позицию в Швейцарии. Маленький курортный городок Гстаад предоставлял достаточно возможностей — он был удобен как предлог для длительного пребывания (здесь учились дети), недалек путь до Берна.

А в Берне…

Зондаж, предпринятый Гогенлоэ через английского посла в столице Швейцарии, известен читателю из первой книги. Он датирован серединой 1940 года. Но еще до этого принц был «запущен на орбиту» новых попыток сколотить единый антисоветский блок. Их инициатором являлся все тот же Геринг, который прекрасно знал Гогенлоэ по его докладным предвоенного периода.

Уже 9—19 сентября 1939 года, т. е. в первый месяц войны, Гогенлоэ провел секретные беседы с английскими представителями в Швейцарии. Имена их, к сожалению, пока не установлены. Хотя отчет о встречах, представленный принцем на имя влиятельнейшего в этих делах Вальтера Хевеля — уполномоченного Риббентропа при ставке, — и упоминает посла Келли, но в то время Келли еще не прибыл в Берн. Он приступил к исполнению своих обязанностей лишь в январе 1940 года. Но смысл зондажа обозначен совершенно однозначно: «Предложение об альянсе Германии с Англией». Известны и лица, которые руководили первым зондажем военного времени. Кроме Геринга и Хевеля в их число входил профессор Рейнхард Хён — личность прелюбопытнейшая не своими научными заслугами. Юрист, специалист по государственному праву, он был одним из первых представителей немецкой буржуазной науки, пошедших на службу в СС. В 1935 году он стал руководителем одного из «центральных отделов» в службе безопасности. Отдел Хёна носил туманное название «информация о жизненном пространстве». Иными словами, в его задачу входил сбор информации о всех территориях, считающихся «жизненным пространством» Третьего рейха. Заместителем Хёна являлся Олендорф — будущий командир одной из «эйнзатц-групп» на советской территории. О Хёне в кругах СС было известно, что он — ярый приверженец быстрейшего заключения мира с западными державами. С этой целью он поддерживал закулисные контакты с теми немецкими дипломатами, которые исповедовали ту же внешнеполитическую (читай: антисоветскую) веру.

Итак, Рейнхард Хён активно поддержал зондажи принца Гогенлоэ. Побывав в Швейцарии, принц привез в Берлин такую информацию о настроениях Лондона: там не прочь завязать серьезные контакты, причем Геринг является для английской стороны вполне приемлемым партнером. Однако немецкой стороне рекомендуется не злоупотреблять в официальных заявлениях упоминаниями о мире, а сосредоточиться на контактах через посредников.

Весьма серьезные попытки предпринимались через Швецию. Они вели к заместителю министра иностранных дел Англии Ричарду Батлеру, но здесь свою роль сыграл и Гогенлоэ. Батлер прямо обратился к Келли, чтобы связаться с принцем. Подробно о контактах, предпринятых через Швецию, мы сможем узнать лишь после 1990 года — до тех пор соответствующие архивы Форин офиса были засекречены. Другая линия тайных контактов осуществлялась через Испанию. И здесь не обошлось без принца. 27 мая 1940 года он предложил все тому же Хевелю свои услуги для налаживания контактов через Испанию — благо он чувствовал себя как рыба в воде в сферах испанского высшего света. Из документов не ясно, поехал ли Гогенлоэ тогда в Испанию. Но о наличии контактов известно хорошо, причем они вели к печально известному «мюнхенцу» — английскому послу в Мадриде сэру Сэмуэлю Хору.

В Швейцарии Гогенлоэ не ограничился связями с Келли. Его другим партнером оказался швейцарский министр иностранных дел Марсель Пиле-Гола, известный своими пронемецкими симпатиями. Нашумела его речь после поражения Франции, в которой министр приветствовал капитуляцию Франции как «большое облегчение для швейцарцев, ибо отныне наши три великих соседа (Франция, Германия, Италия. — Л. Б.) вступили на путь мира». А в инструктивной беседе с группой влиятельных редакторов Пиле-Гола объявил, что Швейцария экономически полностью зависит от держав «оси», и поэтому швейцарскому народу рекомендуется путь «интеллектуального приспособления» к этим державам. Посол Келли даже называл в одном из своих донесений Пиле-Гола швейцарским Квислингом.

Вот именно на поддержку этого человека и на связанные с ним круги прямо рассчитывал Гогенлоэ во время своих швейцарских рекогносцировок. В одном из документов, хранящемся в архиве Гогенлоэ, принц прямо указывает, что неоднократно обсуждал с Пиле-Гола вопрос о заключении мира между Германией и западными союзниками. В свою очередь, связанные с Пиле-Гола швейцарские дипломаты — в их числе Паравичини и Буркхардт — являлись непосредственными участниками многих секретных встреч.

Сам Гогенлоэ так резюмировал смысл этих встреч, во время которых он вручил Келли письмо с прямым предложением Гитлера заключить мир с Англией: «Мое положение было очень щекотливым, хотя делалось весьма серьезное предложение. Однако нельзя было исключить и ловушку. Возможно, Гитлер ожидал отказа, чтобы использовать его как повод для бомбежек Англии. Что касается английской стороны, то я чувствовал, что она может отнестись к нему с доверием, однако может использовать его и для оттяжки времени, а затем с большим шумом от предложения отказаться. В любом случае я, вручив письмо, оказался бы в ложном положении. Тогда я решил депонировать его у моего друга, американского посланника в Берне Лейланда Гаррисона, а копию дать прочитать Келли. Келли не получил оригинала, однако я разъяснил ему, что письмо пришло через министерство иностранных дел и что Гитлер знает его содержание».

Итак, контакты Келли с Гогенлоэ являлись далеко не мимолетными, тем более что в них были замешаны не только они. Так, в июне 1940 года в Берлин приехал давний деятель фронта «тайной дипломатии» К. Буркхардт. Здесь он вел политические беседы, а потом посетил в Берне того же Келли и сообщил, что Гитлер ищет перемирия с Англией на следующих условиях: признание за Германией положения мировой державы, возвращение колоний, гарантия неприкосновенности Британской империи. Келли донес об этом в Лондон. Галифакс интерпретировал это предложение как «официальное».

Вслед за этим Гогенлоэ встретился с Буркхардтом. Принц имел с собой вышеупомянутое письмо Хевеля, в котором тот просил информировать его о дальнейших контактах. Излагая концепцию Гитлера, Хевель подчеркивал, что война Англией проиграна и что ей предоставляется «последний шанс» получить от Германии гарантии сохранения империи. Это было сообщено Буркхардту, а затем Келли. Передавая ответ Келли, Гогенлоэ сказал Хевелю, что английский посол считает Гитлера «великим человеком», однако Англия не испытывает доверия к немецким обещаниям. Гогенлоэ тут же предпринял параллельный шаг: он связался с Ватиканом и просил поддержки в том, чтобы папа Пий XII обратился к Рузвельту за посредничеством в деле заключения мира.

Как известно, правительство Черчилля не пошло на эти предложения Гитлера, не видя в них никаких преимуществ, для себя и не желая стать «младшим партнером» Германии. Не забудем, что шел июль 1940 года и судьба Франции была известна всему миру. Вскоре последовала атака Британских островов авиацией Геринга, что отнюдь не усиливало позиции тех, кто, подобно всем закоренелым «мюнхенцам», был готов дальше вить нить тайных переговоров.

Отметим лишь одну любопытную деталь деятельности Гогенлоэ в это время. Уже в 1939–1940 годах он включает в сеть своих тайных контактов видных американских бизнесменов и политиков. Так, он принимает участие в визите в Берлин нефтепромышленника У.Р. Дэвиса, который претендовал на роль посредника между гитлеровским правительством и США с целью поисков того же «компромиссного мира» (на базе восстановления границ Германии 1914 года и возвращения ей колоний). Но не только это! В архиве принца Гогенлоэ имеются документы, свидетельствующие о том, что к его тайным контактам 1939 года были причастны представители администрации США, а также будущий уполномоченный американской разведки в Европе, а тогда юрист и бизнесмен Аллен Даллес. Так, Гогенлоэ в октябре 1939 года получил из Лондона ряд телеграмм, извещавших его о предстоящей встрече с А. Даллесом в Лозанне в конце месяца. Эта встреча имела последствия, о чем свидетельствует телеграмма, полученная Гогенлоэ из Нью-Йорка: «Я порекомендовал Уэллесу, чтобы он связался с вами». Речь шла об известном визите заместителя государственного секретаря США Сэмнера Уэллеса в Европу.

1941 год: «Барбаросса»

Развитие международной политической и военной обстановки в Европе после 1 сентября 1939 года пошло совсем иначе, чем это рисовали себе эмиссары обеих сторон, действовавшие, подобно принцу Гогенлоэ, на фронтах тайной дипломатии. Гитлеровская Германия, как и в предвоенные месяцы, не смогла добиться сговора с западными державами. Впрочем, она его искала лишь как дополнительную меру’. Следуя по ступеням своей программы захвата мирового господства и, главное, добиваясь обеспечения тыла для осуществления своей кардинальной задачи — нападения на Советский Союз, германский империализм провел серию военных операций в Западной Европе. В результате были захвачены Дания, Норвегия, Бельгия, Голландия, Люксембург и Франция. На очереди стояло вторжение на Британские острова, планирование которого началось с лета 1940 года.

Военные события коренным образом изменили лицо Западной Европы. Третий рейх овладел значительной частью ее территории; Англия стояла перед лицом смертельной угрозы. Началась разработка и плана «Барбаросса». Тем не менее не прекращалась закулисная и весьма активная деятельность тайных эмиссаров самого различного толка, передававших из Берлина в Лондон и Вашингтон всевозможные «мирные предложения». Эта деятельность как нельзя лучше отражала характер международного империализма, в котором внутренние противоречия идут рука об руку с поисками коалиций и сговоров против классового противника.

Документы из архива Гогенлоэ за период, непосредственно предшествовавший нападению Германии на Советский Союз, являются своеобразным наглядным пособием для изучения такого двойственного характера межимпериалистических отношений. Так, в ноябре 1939 года принц записывает свои размышления в связи с планировавшимся вторжением немецких войск в Голландию (очевидно, на основе бесед с Хевелем): «Германия завоюет господство на континенте… Это будет приемлемо для Англии, если произойдет… в форме широкого соглашения о сферах интересов, торговле и источниках сырья». Но если Голландия попадет в сферу влияния Германии, то будет «вбит клин в английские позиции. Далее Гогенлоэ рисовал такую картину: Англия захватывает голландские колонии, возможно - с участием США; тем самым Германия лишается потенциальной добычи, Затем, если Германия начнет осаду Британских островов, то Англия не только лишится колоний, но и выхода в Мировой океан. «Наследником Англии будет американская империя», в США уйдёт центр международной торговли, и, более того, «гегемония Германии в Европе будет едва ли обеспечена». Беспокоясь об этом, Гогенлоэ снова и снова призывал к смене курса: «Надо рассматривать отношения с Россией как дело временное, как чисто дипломатический ход. Вместо этого должны быть созданы новые связи, новая ориентация».

Но вот появляется новая перспектива: операция «Барбаросса». Гогенлоэ узнал о ней очень рано, сразу же после решения начать разработку плана ведения войны против Советского Союза. Поэтому весьма показательна памятная записка Гогенлоэ, датированная мартом 1941 года и носящая пометку: «С Герингом». Она начинается словами: «На случай, если Германия нападет на Россию».

Какую же перспективу видел Геринг и вслед за ним Гогенлоэ в случае нападения на Советский Союз и ожидавшихся ими военных успехов на советской территории?

«1. Немецкая континентальная держава становится неограниченным хозяином Европы. Решение испанской и португальской проблем становится детской игрой.

2. Воздействие на внутреннее положение Германии будет колоссальным» (в записке отмечается, что после захвата СССР Германия сможет «идти рядом с США».

3. Воздействие на Запдтную Европу трудно описать (Гогенлоэ имеет в виду в первую очередь ликвидацию английского влияния).

4. Однако главное и поистине потрясающее заключается в последствиях для Америки и в тех выводах, которые она сделает для своих отношений с Англией.

Автор меморандума далее уточняет, что же именно должно произойти в этой сфере:

а) Южная Америка станет потребителем зерна, идущего из Германии, и будетискать союза с ней; б) Германия «унаследует» позиции на Дальнем Востоке и сможет использовать Китай «как предмет торга с США» («Германия будет в состоянии предложить американцам больше возможностей и шансов в экономической эксплуатации Китая, что обяжет их к взаимности»); в) изменятся отношения США с Японией, а Германия «не будет вынуждена наносить удары по белой расе с помощью желтой» (!); г) захват Германией нефтеносных районов Ближнего Востока ликвидирует для Рокфеллера конкуренцию со стороны «Ройял датч шелл».

Тем временем на календаре истории появился листок, на котором стояла дата: 22 июня 1941 года. Сбылись ли надежды принца и его высокопоставленных покровителей? Как видно из документов, именно нападение фашистской Германии на СССР вдохновило антикоммунистов в униформе вермахта и без оной на новые закулисный операции. На этот раз особые надежды возлагались на Ватикан (не без оснований, поскольку в сложившейся обстановке обращение к правительствам Англии и США было бессмысленным). Очередной документ Гогенлоэ озаглавлен: «Август, 1941 г.». От руки принцем было помечено: «Может ли папа римский стать посредником в деле заключения мира?» Другая красноречивая пометка: «Беседа с Хевелем по инициативе Геринга и Канариса». О чем же шла беседа?

«Вступление в Россию выдвигает следующие проблемы: если (Германии) удастся победить большевизм….она будет признана гарантом мира для Балкан и народов Ближнего Востока… Тогда Германия обеспечит себе основание для провозглашения «европейского мира».

Гогенлоэ, однако, считал, что для этого Германии необходимо соглашение с Ватиканом и, более того, — использование церкви для «колонизации русского пространства». Дословно: «Германия нуждается для поддержания своего владычества над восточноазиатским славянством в религиозном связующем звене. Царизм использовал религию для сохранения своего господства. Почему Германии не сделать того же?.. Германия может дать русскому мужику только одно — религию. Это дешево и сердито». После этих циничных рассуждений Гогенлоэ спрашивал: «Что случится, если Германия, став владыкой всех русских, объединится с папой? Если Гитлер сделает смелый шаг и урегулирует религиозные вопросы на всем пространстве от Германии до Урала?.. Если русский патриарх, находящийся под (германским) протекторатом, будет подтвержден папой, а епископы Франции, Испании, Ближнего и Дальнего Востока и даже Америки выступят за «европейский мир»?»

Эти рассуждения не остались только на бумаге. В декабре 1941 года Гогенлоэ имел аудиенцию у Пия XII и изложил свою широко задуманную программу. Однако предложения принца были восприняты со скепсисом. Даже антикоммунистический аргумент был встречен осторожно. «Так называемая большевистская опасность, — заявили ему, — выглядит как детская игра по сравнению с немецкой опасностью, базирующейся на испытанной организованности и педантичности».

Возникает законный вопрос: неужели Ватикану надо было ждать до конца 1941 года, чтобы понять опасность нацизма? Косвенный ответ виден из высказанного папой как бы вскользь одобрения внутренней политики Гитлера («успешное решение внутригерманских проблем», т. е. ликвидация коммунистической партии и всех демократических свобод). Но Гитлер не оправдал надежд Ватикана. В меморандуме это выражено в следующей формуле: «Теперь выяснилось, что Адольф Гитлер полностью попал в руки «генерала Пруссии» и перенес прусские методы на обращение с завоеванными народами… В конечном результате вся Европа превращается в единый великий оборонительный фронт, который начинает вести систематические террористические действия во имя изгнания чужеземных захватчиков».

Да, после краха под Москвой, после провала блицкрига и в Ватикане поняли, что во всей Европе рождается единый антигитлеровский фронт; поняли и то, что Гитлер окончательно сбросил с себя маску. Поняли — и собрались, ничтоже сумняшеся, захватить в свои руки руководство этим фронтом. Именно поэтому другая часть замысла, изложенного Пием XII принцу Гогенлоэ, гласила: необходима ориентация на США. Соответствующий раздел меморандума так и называется: «Бегство европейской цивилизации в Америку». В нем говорилось:

«а) Америка сможет особо успешно воздействовать на народы Латинской Америки в качестве опекуна европейской и латинской христианской культуры. Тем самым Северная Америка обоснует собственные претензии в Южной Америке своей общей христианской миссией.

б) В Европе будет найдена идея, объединяющая американские и европейские народы…

в) Америка получит идею, которую сможет противопоставить Японии: Америка освободит от варварства не только Европу.

г) Как носитель христианской культуры Америка сразу получит совершенно новую духовную и моральную базу. Ей больше не надо будет оспаривать высокий культурный уровень Европы и утверждать собственную культуру. Наоборот, весь европейский христианско-культурный мир, спасаясь от опасности… направится под защиту Америки. Тем самым автоматически возникнет великая американская миссия, которая будет в состоянии сменить в Европе демократическую миссию Франции».

Рекомендации, высказанные папой и переданные через Гогенлоэ Хевелю и Герингу, были весьма прозрачны: курс на Соединенные Штаты! Неудивительно, что предприимчивый принц Гогенлоэ воспринял их как прямое руководство к действиям.

Документы из архива СС

Еще в 60-х годах были обнародованы документы VI управления Главного управления имперской безопасности СС — иностранной разведки Гиммлера. На них стоял гриф: «Секретное дело государственной важности». Один из документов был подписан гауптштурмфюрером СС Аренсом из западноевропейского отдела VI управления. Все данные указывали на то, что записи предназначались для выевшего нацистского руководства.

О чем шла в них речь? В эсэсовских бумагах давался отчет о беседах, которые в январе — апреле 1943 года вели между собой в Швейцарии в условиях строжайшей тайны представители гитлеровской Германии и Соединенных Штатов Америки. Отчеты были написаны либо самими представителями Германии в этих переговорах, либо составлены на основе их докладов. Беседы проходили в Берне и Женеве. В качестве участников переговоров в документах были названы четыре лица: от Германии — «Паульс» и «Бауэр», от Соединенных Штатов — «Балл» и «Робертс». Это, разумеется, были конспиративные клички.

Уже при первой публикации стало возможным идентифицировать некоторых участников этих переговоров. Так, в одном из документов, подписанном эсэсовцем Аренсом, прямо указывалось, что переговоры с американской стороны вел Аллен Даллес — брат Джона Фостера Даллеса, будущий начальник Центрального разведывательного управления Соединенных Штатов. Тогда, в 1943 году, Даллес был уполномоченным американской разведки — Управления стратегических служб (сокращенно — УСС) в Европе. Его резиденция находилась в швейцарской столице Берне.

Идентификация Даллеса не вызывала сомнений. Помимо прямого указания в письме Аренса, имелось и косвенное подтверждение со стороны самого Даллеса. В эсэсовском документе говорилось о «Балле» так: «Он был послан из Америки в Швейцарию с некоторым запозданием, и ему удалось миновать вишистскую Францию как раз в тот момент, когда немецкие войска вступили в не-оккупированную зону». В своей книге «Германское подполье», изданной в Нью-Йорке в 1947 году, Даллес описывает обстоятельства своего прибытия в Швейцарию в тех же словах. Его приезд в Берн был немедленно зарегистрирован агентурой нацистов. Об этом после войны рассказали в своих воспоминаниях секретный агент абвера в Швейцарии Ганс Бернд Гизевиус и резидент эсэсовской разведки штурмбаннфюрер Вильгельм Хёттль. Оба подтвердили, что как абвер, так и СС сразу «засекли» приезд Даллеса. Гитлеровцы даже расшифровывали его радиотелеграммы, направлявшиеся в Вашингтон.

Известная своими связями с Германией бывшая сотрудница британского посольства в Швейцарии Элизабет Вискеман в своих мемуарах пишет: «В ноябре 1942 года началась новая эра, когда по заданию американской разведки — военной и гражданской, объединенной в УСС, — в Швейцарию прибыл Аллен Даллес». Для Вискеман симпатии Даллеса не были секретом. Характеризуя его, она называет Даллеса «сверхантикоммунистом» и приводит в подтверждение такой эпизод. В конце 1942 года с английским посольством установил связь молодой югослав, выходец из Черногории. Он информировал Вискеман о деятельности югославской Народно-освободительной армии и о предательской роли банд Драже Михайловича. Вискеман спросила совета Даллеса, и тот «высказал мнение, что союзники должны опираться на Михайловича и не поддаваться коммунистической пропаганде».

С какими задачами прибыл Даллес в Швейцарию? Судя по его позднейшим заявлениям, это было сделано для того, чтобы поддерживать контакты с антинацистами и собирать сведения о гитлеровской Германии. Добавим: едва ли какой-либо другой видный чиновник американского правительства в то время располагал такими обширными и важными связями и с самими нацистами, как Даллес. Еще в середине 20-х годов он стал компаньоном адвокатской фирмы своего старшего брата Джона Фостера Даллеса «Салливэн энд Кромвелл». Специальностью братьев были германо-американские дела. Фирма представляла в Соединенных Штатах правительство Германии и ряд крупнейших ее корпораций, в том числе банк Шредеров, химический трест «ИГ Фарбениндустри», концерн Круппа, электротехническую монополию «Бош» и другие предприятия. Как подтверждает историк американской разведки Р. Гаррис Смит, «во время своей работы как юрист фирмы «Салливэн энд Кромвелл» он (А. Даллес. — Л. Б.) встречался с элитой немецкой промышленности — с теми самыми людьми, которые финансировали и активно поддерживали гитлеровскую диктатуру». Помощником Даллеса в Швейцарии был американец немецкого происхождения Геро фон Шульце-Геверниц, зять рурского магната Стиннеса и свояк главнокомандующего германским военно-морским флотом гросс-адмирала Дёница. Другим помощником Даллеса в Швейцарии стал под видом американского генерального консула в Берне белоэмигрант В. Лада-Мокарский, вице-президент того же банка Шредеров.

Любопытно отметить одну особенность кадровой политики американской стратегической разведки: она опиралась в первую очередь на деловой мир и его международные связи. Сын супербанкира Эндрю Меллона Пол стал офицером «отдела специальных операций» УСС в Лондоне, а затем перебрался в Люксембург. Дочь Меллона, имевшая репутацию «самой богатой женщины в мире», была замужем за начальником Пола Дэвидом Брюсом. Брюс — сын сенатора, сам был миллионером. Много родичей Меллона заняли посты в резидентурах УСС в Мадриде, Женеве и Париже. От Меллонов не отставали Морганы. Два сына знаменитого Джеймса Пирпонта Моргана пошли в УСС, один из Вандербильтов занял пост в вашингтонском штабе УСС, там же подвйзался молодой Дюпон; молодой Эрчболд (родственник одного из хозяев «Стандард ойл») направился в Калькутту. В Берне под руководством Даллеса действовали многие «детки из хороших домов». Вообще, по свидетельству Р. Гарриса Смита, американские фирмы «были более чем щедры в предоставлении своих сотрудников и ресурсов в распоряжение УСС». «Стандард ойл» послала своих представителей в команды УСС в Испанию и Швейцарию, «Парамаунт пикчерс» — в Финляндию и Швецию, «Голдман-Сакс» — в Северную Африку.

Однако для чего были использованы эти связи? До сих пор в распоряжении автора имелось четыре документа о секретных переговорах в Швейцарии, а именно:

а) Письмо отделения «Б-3»У1 управления Главного управления имперской безопасности СС (РСХА) в отдел «Д» того же управления с сообщением о факте встреч с Даллесом[36].

б) «Запись бесед с м-ром Баллом и м-ром Робертсом» (см. с. 215).

в) Меморандум (без заголовка) о беседах Бауэра с м-ром Робертсом.

г) «Беседа Паульса и м-ра Балла. Швейцария, середина февраля 1943 г.».

Эти документы были захвачены в Берлине сразу после окончания войны и послужили основой для советских публикаций, разоблачивших характер встреч 1943 года. После этого с американской стороны была предпринята попытка поставить под вопрос достоверность документов: некий официальный представитель ЦРУ заявил, что тексты якобы были «значительно изменены». Однако такая попытка не выдерживает критики, ибо все вышеперечисленные документы (с аналогичными текстами) ныне выявлены в трофейном фонде Национального архива США; копии их хранятся также в мюнхенском Институте современной истории (ФРГ).

Насколько можно судить по имеющимся свидетельствам, а также по описанию фондов, документы принадлежали к так называемому личному делу д-ра Шюддекопфа. При обыске на его квартире были изъяты различные материалы, касавшиеся разведывательной деятельности СС в странах Западной Европы (это подтвердил сам О.-Э. Шюддекопф в письме к автору книги). На основании этих документов можно составить представление как о круге вопросов, затронутых во время секретных встреч, так и о их характере. Учитывая, что материал в документах излагался не систематически, а по отдельным беседам, мне представляется целесообразным сгруппировать наиболее существенные фрагменты по основным вопросам, затронутым обеими сторонами.

Первое, что содержится в отчетах эмиссаров СС на имя высшего руководства рейха, — это характеристика самого Даллеса и описание «организационной стороны» переговоров. Они рисуют выразительную картину того, что происходило в Берне и Женеве в начале 1943 года. Так, в отчете, носившем заголовок «Беседа Паульса и м-ра Балла», говорилось о следующем:

«В середине февраля г-н Паульс прибыл в Женеву, где его сразу посетил м-р Робертс[37]. М-р Робертс хотел немедленно устроить встречу (Паульса. — Л. Б.) со своим начальником, специальным уполномоченным Рузвельта по европейским вопросам м-ром Баллом. Однако г-н Паульс предпочел сначала получить информацию у своих знакомых об обстановке. В числе других он беседовал с нынешним испанским послом при Ватикане г-ном Барсенасом. Встретив его, г-н Паульс как бы случайно навел разговор на Балла, и Барсенас сказал, что это — исключительно влиятельный человек, которого усиленно обхаживают наши союзники. Венгры, болгары, румыны (Гафенку)[38] постоянно ищут с ним контактов и не без успеха.

Барсенас приехал в Швейцарию, между прочим, и для того, чтобы познакомиться с г-ном Баллом. Эти данные Барсенаса были подтверждены другими материалами, собранными г-ном Паульсом. Посланник Кордт, г-н Кёхер и г-н фон Бибра[39], как и испанский посол в Берне и швейцарский министр иностранных дел Пиле-Гола, также охарактеризовали м-ра Балла как необычайно интересного человека.

После этого г-н Паульс решил принять приглашение м-ра Балла. Сразу замечу, что после беседы с м-ром Баллом г-н Паульс был приглашен к американскому посланнику м-ру Гаррисону, который сообщил ему, что ни в коей мере не рассматривает м-ра Балла как своего конкурента; он находится с м-ром Баллом, имеющим особые полномочия, в наилучших отношениях и получил от Вашингтона указание оказывать ему всяческую поддержку.

Из вышесказанного, а также из других данных следует, что м-р Балл является наиболее влиятельным представителем Белого дома в Европе и, по мнению швейцарцев, пользуется, например, прямой телеграфной связью с американским президентом, минуя государственный департамент. Будучи знатоком Европы и прямым представителем правительства Соединенных Штатов, он имеет задание заниматься европейскими, особенно восточноевропейскими, проблемами. Он хорошо владеет европейскими языками. Это плотный, рослый мужчина спортивного типа, лет 45-ти.

В качестве специального референта по европейским экономическим вопросам ему помогает известный нам более пожилой м-р Роберте. М-р Балл развернул довольно энергичную деятельность и постоянно принимает полуофициальных эмиссаров различных европейских государств и организаций. Его можно с уверенностью назвать своего рода специальным послом Рузвельта в Европе».

Таким образом, беседуя с «Баллом» и «Робертсом», эмиссары СС видели в них не случайных людей, а авторитетных представителей Соединенных Штатов, с которыми можно было обсуждать весьма серьезные вопросы. Центральный из них — о «послевоенном устройстве» Европы, который, как можно было понимать, для Гиммлера и его сообщников был вопросом о том, удастся ли в той или иной форме сохранить нацистский режим. Однако предварительно обе стороны дали свои оценки причин и хода войны. Это, по всей видимости, позволило и немецкой, и американской стороне обнаружить удивительное сходство взглядов. В первую очередь это касалось точки зрения Даллеса и его помощника на причины войны, явно перекликавшейся с пресловутой «мюнхенской политикой».

Так, «Робертс» заявил: «С немецкой стороны было колоссальной ошибкой довести дело до войны». По его мнению, не следовало захватывать Прагу, что привело к обострению обстановки. В ходе мирного развития Юго-Восточная Европа быстро очутилась бы фактически в руках Германии; ни Англия, ни Америка не имели ни намерения, ни сил военным путем противостоять подобному развитию событий. А если бы затем Германия в один прекрасный день овладела этими областями и освоила их, ей было бы очень легко вести войну на один фронт против России. Общественное мнение Англии и Америки никогда бы не допустило, чтобы вступление этих стран в войну помешало тотальной победе Германии над Россией. Оно было бы вынуждено волей-неволей признать превосходство Германии после ее победы над Россией. М-р Робертс заметил, что если дело не обернулось подобным образом, то об этом Германия должна сожалеть больше, чем Соединенные Штаты. Он никак не может понять, почему нацисты с таким усердием ломились в открытую дверь».

Таким образом, американские участники переговоров прямо выражали сожаление, что Германия не начала «войну на один фронт против России». Они задним числом как бы подтверждали, что со стороны США и Англии такая война не встретила бы возражений. Разумеется, подобный «исторический экскурс» имел в их устах весьма определенный смысл — он прямо вел к возможности поворота в войне, причем поворота антисоветского. А ведь именно на это возлагались все надежды в тех группах германского монополистического капитала и нацистского (особенно эсэсовского) руководства, которые надеялись достичь сговора с антикоммунистическими кругами США и Англии!

Идея, что «Германия все могла бы получить мирным путем» (кстати — прямое повторение знаменитой фразы из письма Чемберлена, направленного Гитлеру перед Мюнхеном), была развита американской стороной весьма подробно. В документе, обобщающем все беседы, говорится: «По мнению американцев, немецкая внешняя политика должна была привести к войне из-за своей нестабильности и отсутствия чувства меры, что, в свою очередь, вызвало острейшую реакцию в англосаксонских странах. Допустив психологические ошибки, немецкое правительство вынудило англосаксов забить тревогу и сделать возможным введение всеобщей воинской повинности в Англии, вооружение США и их отказ от изоляционизма. Подобное поведение Германии было им тем более непонятно еще и потому, что она могла бы добиться своих целей мирным путем, не встречая серьезного англосаксонского сопротивления (учитывая слабость Франции). Ломясь в открытые двери, немцы вызвали тревогу в мире и подорвали собственные шансы. Германия сама предоставила пропагандистский материал германофобским кругам. По мнению англосаксов, война возникла не столько из-за наличия действительных оснований для конфликтов, сколько из-за психологических ошибок и непонимания Германией настроений других народов. Англосаксонские народы нельзя было бы заставить взять в руки оружие, если бы немецкая политика на Востоке была по форме более ловкой и энергичной. Последним сигналом тревоги для англосаксов было нарушение мюнхенского соглашения и оккупация Праги. Оба эти факта подорвали любую вполне понятную надежду на ограничение немецкой агрессивной политики. Германия проводила свою внешнюю политику национал-социалистскими внутриполитическими методами. Внешнеполитические заявления делались не столько для заграницы, сколько для внутреннего употребления. Однако в Германии должны были бы знать, что такие методы никогда не найдут понимания у англосаксонских народов. Ведь и они являются народами господ».

Можно предположить, что эти высказывания, выдержанные в духе расистских нацистских формулировок, были с большим удовлетворением восприняты немецкой стороной. Но не только это: в ходе бесед американские представители прямо выражали свое восхищение Гитлером и нацизмом и фактически солидаризировались с расистскими воззрениями нацизма. Например, «Робертс» рекомендовал своим собеседникам перенять англосаксонские методы расовой дискриминации, которые «приводят к практическому успеху, не вызывая шума».

Каковы же были исходные позиции Даллеса в его представлениях о «послевоенном характере» мира в Европе?

«По его же мнению, в Европе необходимо построить такой мир, в сохранении которого были бы действительно заинтересованы все участники. Нельзя снова создать деление на победителей и побежденных, т. е. на довольных и недовольных, никогда впредь не должно быть допущено, чтобы такие нации, как германская, шли на отчаянные эксперименты и героизм, из-за несправедливости и нужды. Германское государство должно сохраниться как фактор порядка и восстановления, о его разделе или отделении Австрии не может быть и речи. Однако прусское засилье должно быть сокращено до разумных размеров, и отдельным областям (гау) в рамках Великой Германии предоставлена большая самостоятельность и равномерное влияние. Чешскому вопросу м-р Балл, по-видимому, придавал небольшое значение; с другой стороны, он считал себя обязанным выступить за создание санитарного кордона против большевизма и панславизма путем расширения Польши в, сторону Востока, сохранения Румынии и сильной Венгрии. Он не разменивался на мелочи, а стоял на той точке зрения, что лучшей гарантией длительного мира и взаимопонимания народов после войны явится распределение промышленного производства при наличии обеспеченных рынков сбыта. Он особенно подчеркнул, что Америка придает важнейшее значение африканскому рынку. Претензии Германии на промышленную гегемонию в Европе м-р Балл, по-видимому, полностью признавал. О России он говорил без особой симпатии и заметил, что эта страна обладает большим внутренним рынком.

У г-на Паульса сложилось впечатление, что американцы, в этом случае и м-р Балл, знать не хотят о большевизме или панславизме в Центральной Европе».

Эти откровенные заявления, сделанные в беседе с эмиссарами Гиммлера и Шелленберга, были далее развиты и подтверждены. В меморандуме говорится:

«М-р Балл, по-видимому, полностью отвергает несколько старомодные планы Англии реорганизовать Европу на базе исторических тенденций и восстановить различные монархии. Он более или менее склоняется к созданию государственного и промышленного европейского порядка в масштабах широкого пространства, усматривая в федеративной Великой Германии (подобной Соединенным Штатам) с примыкающей к ней Дунайской конфедерацией лучшую гарантию порядка и восстановления в Центральной и Восточной Европе. М-р Балл не отклоняет национал-социализм в его основных идеях и действиях».

План «нового устройства» Европы, в котором Даллес отводил Германии место «фактора порядка», т. е. антикоммунистического бастиона, развивался им и «Робертсом» весьма подробно. Так, они в резких выражениях оценивали политику Англии (явно без всяких к тому оснований обвиняя ее в «уступках Советскому Союзу» и в «разыгрывании русской карты» против Вашингтона). Этот мотив повторялся во время переговоров неоднократно, выразительно характеризуя провокационную роль Даллеса в отношении не только СССР, но и Англии. Кстати, Даллес в ходе переговоров прямо дал понять, что США не собираются выступать за открытие второго фронта (по его словам, призывы к этому «носят тактический характер»)[40].

Важной целью швейцарских переговоров был политический зондаж, предпринятый обеими сторонами по вопросу о том, в какой мере возможен компромисс между Германией и ее западными противниками. Даллес и «Робертс» неоднократно давали понять своим собеседникам о желательности «политического решения» исхода войны. Так, в обобщающем докладе зафиксированы такие высказывания: «На многочисленные международные проблемы, которые еще не решены и обсуждаются союзниками, Германия может оказать воздействие, внося конструктивный вклад и влияя на настроения союзников. Так, оба американских собеседника вполне могут себе представить, что в один прекрасный день станет возможным решить чешский вопрос в рамках рейха, если будет восстановлено доверие к немецкой деловитости и культуре».

…«Успехи немецкого оружия не могут повлиять на Объединенные Нации и прекратить войну. Союзников можно заставить пересмотреть свои взгляды только в том случае, если Германия предоставит доказательства готовности к добровольному и широкому политическому шагу».

В этой ситуации немецкая сторона пыталась выяснить, готовы ли США к соглашению с нацистским режимом. Было прямо предупреждено, что речь может идти только о соглашении с Гитлером или с Гиммлером. Ответ был дан двусмысленный: сперва американские представители говорили о невозможности считать Гитлера партнером, затем заявили: «Можно рассчитывать на Гитлера, но не на его дело как в положительном, так и в отрицательном смысле». Другая формулировка гласила: «В нынешнем виде Германия, практически говоря, не является партнером, с которым можно достичь прочного и длительного соглашения». Эсэсовское руководство комментировало это заявление примерно так: американцы все-таки смогут пойти на сговор. Для этого были определенные основания, если учесть следующее заявление «Робертса»: «Америка не собирается воевать каждые 20 лет, поэтому она стремится к прочному урегулированию, в разработке которого она примет решающее участие и, наученная горьким опытом, не предоставит это Англии. Было бы очень жаль, если бы Германия сама сделала свое участие невозможным. Ведь эта страна заслуживает всяческого восхищения… Он не оставляет надежды, что Германия будет сохранена как фактор порядка и будет в дальнейшем играть соответствующую роль… Возможно, что в ходе войны и в результате возможных неудач для обеих сторон настроения и воля к победе изменятся. Никто не может заниматься предсказаниями. Может быть, представится возможность ускорить окончание войны, своевременно установить контакты».

Так вырисовывается и финальный аспект переговоров: создание прочной линии контактов между УСС и представителями Гиммлера. По этому поводу в записях имеется любопытное место, в котором отмечается: «Во время беседы м-р Балл мимоходом сделал замечание о беседах в Португалии («ходили слухи о переговорах в Португалии»)[41]. Г-н Паульс не клюнул на удочку, изобразив удивление и неосведомленность. М-р Балл тотчас же сменил тему разговора, однако в дальнейшем он сам заговорил о личности Альфонсо, о дружбе которого с г-ном Паульсом и его стопроцентно нацистских взглядах Паульс уже давно осведомил м-ра Робертса. Г-н Паульс снова заявил, что он сотрудничает в фирме «Шкода» и в других делах с Альфонсо, которого он знает и ценит на протяжении ряда лет. Альфонсо нельзя отказать в дальновидности. Не следует, однако, создавать себе иллюзий, будто этот человек не является верным последователем фюрера. Для м-ра Балла это, очевидно, не было новостью, и он заявил, что готов на встречу с Альфонсо в любое время и согласен дать любые заверения относительно соблюдения необходимых условий. М-р Балл пошел даже так далеко, что предложил пароль, с помощью которого Альфонсо мог бы вызывать его по телефону. Г-н Паульс принял эти заявления м-ра Балла к сведению, и при этом было особенно интересно, что Балл, по-видимому, придавал особое значение тому, чтобы познакомиться с откровенными взглядами современного национал-социализма. Если Альфонсо не сможет прибыть, то м-р Балл ожидает многого от беседы с государственным советником Линдеманом из фирмы «Нордцейче ллойд». Очевидно, по деловым причинам Линдеман пользуется в Соединенных Штатах личным авторитетом[42]. Беседа закончилась дружески, и сам м-р Балл предложил дать американскому посольству в Мадриде указание, чтобы оно в любой момент могло помочь г-ну Паульсу. М-р Балл обратил внимание на советника Баттпуортэ, назвав его наиболее способным…

В тот же день г-н Паульс нанес краткий визит американскому посланнику м-ру Гаррисону, который подчеркнул, что г-ну Паульсу не следует думать, будто у него имеются раздоры с Баллом. «У них наилучшие дружеские отношения». С кем же Даллес развивал «дружеские отношения»?

«Паульс» — так гласит сделанная от руки на полях одного из документов заметка[43] — это все тот же принц Макс-Эгон Гогенлоэ цу Лангенбург. А его соучастники — господин «Бауэр» и мистер «Робертс»?

На первый вопрос я стал искать ответ в документах VI управления РСХА. Из них явствует, что документы Гогенлоэ — Даллеса были пересланы заведующему английским отделением эсэсовской разведки д-ру Отто-Эрнсту Шюддекопфу. У меня даже возникла мысль, что он сам был участником переговоров. Д-р Шюддекопф жив до сих пор, его книги, посвященные новейшей истории Германии, издаются в ФРГ. Однако от него удалось узнать немного: сначала он вообще не хотел вступать в контакт, ссылаясь на то, что «случайно» попал в VI управление РСХА. О том, кем был «Бауэр», д-р Шюддекопф высказал предположение, что под этой кличкой скрывался сам Вальтер Шелленберг — глава VI управления, т. е. разведки СС…

Но и мое предположение, и версия Шюдцекопфа оказались неверными. Еще и еще раз изучая фотокопии документов СС, я в подлиннике обнаружил близ имени «Бауэр» пометку, сделанную от руки: «Шпитци».

Рассказ Рейнхарда Шпитци

Я уже упоминал об этом седом, сохранившем прекрасную выправку и отличные светские манеры человеке, с которым имел случай не раз беседовать. Тогда речь шла о мюнхенском соглашении 1938 года, теперь я подробнее расскажу и о других временах.

…Выходец из интеллигентной профессорской семьи (его отец был наставником последнего австрийского императора Карла), Шпитци очень рано занялся политикой. В 1931 году он вступил в НСДАП и быстро показал свои способности — в частности, принял непосредственное участие в планировавшемся в Австрии нацистском перевороте. Переворот не удался, зато был убит канцлер Дольфус, человек проитальянской ориентации.

— Так вы были одним из убийц? — не мог я удержаться, чтобы не спросить моего элегантного собеседника…

— Ах, нет, все это было не так! Мы вовсе не собирались его убивать, — сказал Шпитци и продолжил свой рассказ.

Разумеется, ему пришлось «бежать» в Германию. Здесь он стал сотрудником «Бюро Риббентропа» — одного из ведомств НСДАП, занимавшегося внешней политикой; к этому времени он уже вступил в СС. Шпитци бегло говорил по-английски, по-французски и по-итальянски, и это помогло ему стать личным секретарем Иоахима фон Риббентропа, когда тот был назначен на пост посла в Лондоне. Гауптштурмфюрер СС Шпитци присутствовал при всех важнейших актах германской внешней политики — от подписания «Антикоминтерновского пакта» до мюнхенских переговоров, где, как я уже рассказывал в первой книге «Загадок», он вел протокол. Он был в «Бергхо-фе» и тогда, когда туда вызвали австрийского канцлера Шушнига, дабы сообщить ему о требовании Гитлера: Австрия должна присоединиться к Германии.

Затем в дипломатической карьере Шпитци наступила пауза. Сам он утверждает, что в этом сыграла роль неприязнь к нему со стороны жены Риббентропа. Так или иначе, он стал — и это мы уже знаем — сотрудником берлинского бюро американского концерна ИТТ.

— Меня в этом качестве, — вспоминает Шпитци, — не раз использовал Канарис во время моих частных поездок в Англию…

В Англии же Шпитци познакомился с «Маплем» — таково было домашнее прозвище принца Макса-Эгона Гогенлоэ. Однако Шпитци недолго пробыл на американской службе. С 1938 года он стал сотрудником военной разведки (абвера), одновременно оставаясь сотрудником разведки СС. В 1941 году его постигла неудача: при падении он разбился и полгода лечился. Однако вскоре Шпитци снова понадобился…

Перейдя к предыстории встреч в Швейцарии, Шпитци вспомнил о том, что отношения Германии с западными державами занимали его давно. Так, его ближайшим знакомым был Эрих Кордт— бывший сотрудник немецкого посольства в Лондоне, принимавший активное участие в закулисных контактах 1938–1939 годов. Летом 1941 года Шпитци долгое время провел в имении князя Готтфрида фон Бисмарка, замке Фридрихсруэ близ Гамбурга. Это родовое поместье Бисмарков (здесь находится и мавзолей «железного канцлера») было местом встреч узкого круга германской аристократии. Приехал сюда однажды и принц Макс-Эгон Гогенлоэ. Шпитци был мельком знаком с ним. Теперь они сошлись близко и нашли общий язык. Будучи в отчаянии по поводу безрассудной политики Гитлера, не сумевшего достичь взаимопонимания с Англией и США, Гогенлоэ и Шпитци решили использовать свои возможности для того, чтобы исправить эту «ошибку».

Гогенлоэ располагал крупным пакетом акций чехословацких заводов «Шкода». В качестве члена административного совета принц предложил дирекции «Шкоды» создать специальную «Западную инспекцию» с резиденцией в Мадриде — филиал фирмы, который бы занимался рынком Западной Европы.

— Наряду с гешефтами, — пояснил Шпитци, — можно было бы завязывать связи между Западом и разумными кругами в аппарате власти Германии…

Гогенлоэ должен был стать президентом этой инспекции, Шпитци — директором. Для себя Шпитци заручился согласием столь важных лиц, как адмирал Канарис и Остер, его заместитель. Но этого было мало: опытный в таких делах Шпитци решил получить разрешение Гиммлера. Тот сказал Шелленбергу:

— Шпитци — приличный парень, у него большой опыт, и надо дать ему хороший шанс…

Перед отъездом в Мадрид Шпитци был принят Шелленбергом. Их взгляды совпали (из мемуаров Шелленберга мы знаем, что он с 1942 года активно стремился к заключению сепаратного мира с западными союзниками). Шпитци получил право составления «личных докладов» начальнику разведки СС. Для маскировки оба — Шпитци и Гогенлоэ — были включены в число резидентов СС[44].

В Мадриде и в роскошном дворце Эль Квексигаль (провинция Авила) Гогенлоэ и Шпитци располагали огромными возможностями. Принц был хорошо знаком с Франко и министром иностранных дел графом Хордана. В немецком посольстве Шпитци вступил в тесный контакт с уполномоченным СС Винцером. Кроме того, у Шпитци был свой «домашний агент» в Португалии — его будущий тесть Губерт фон Брейски, доверенное лицо немецкого посла Хюне-Хойнйнгена.

— Итак, мы с Гогенлоэ устроились наилучшим образом, — вспоминал Шпитци, — и могли плести нашу сеть. Наши надежды мы связывали с Соединенными Штатами как самой мощной державой Запада…

В конце 1942 года эти нити привели Гогенлоэ к советнику посольства США в Испании Баттлуорту, который указал ему путь в Швейцарию — к Даллесу. Что же касается Шпитци, то он встретился в Португалии с военно-морским атташе США Десмарестом и его помощником Руссо. Было условлено продолжать контакты с целью «начать с малого, чтобы потом дойти до такого пункта, когда можно говорить о мире».

Гогенлоэ проинформировал Шелленберга о Даллесе и предложил, чтобы контакты с швейцарским центром УСС поддерживал сам Гогенлоэ вместе с Шпитци. Шелленберг дал свое согласие, американская сторона — также. Более того, он сказал, что будет полезно «заинтересо-рать» Даллеса и пообещать ему следующее: СС готово освободить небольшую группу союзных агентов, попавших в руки гестапо, если союзники освободят такую же немецкую группу…

— Это был бы некий залог доверия, — разъяснял мне Шпитци.

«Разработка» шла быстро: Даллес предложил приступить к серьезным переговорам. В середине февраля 1943 года Шпитци посетил Шелленберга в Берлине, а затем через Прагу и Вену направился в Цюрих. Перед отъездом вся предстоящая встреча (включая предлагаемый «обмен») была обговорена самым подробным образом. Даллес дал Гогенлоэ специальный пароль, который Шпитци должен был по телефону сообщить помощнику Даллеса.

…Итак, Шпитци прибыл в Женеву 21 февраля 1943 года и позвонил, сообщив пароль. Вечером состоялось свидание на конспиративной квартире, продолжавшееся четыре часа.

— Да, это была та самая беседа, протокол которой у вас в руках, — говорил мне Шпитци, — «Бауэр» — это я. Моя другая кличка — «Альфонсо». Именно она упоминается в другом документе — беседе Гогенлоэ с Даллесом. Наша беседа была очень содержательной, и протокол отражает ее довольно точно. Не упомянуто лишь предложение об обмене агентами. Я сделал его, когда зашла речь о неприемлемости тезиса «безоговорочная капитуляция»…

Но на этом миссия Шпитци не закончилась. Точно в 8 часов вечера 22 февраля он явился к калитке сада бывшего бельгийского посольства в Берне. Калитка открылась, Шпитци проводили в дом. Здесь его ожидал человек в очках, сидевший за письменным столом. Он извинился за то, что должен переговорить еще с несколькими лицами по телефону; в это время Шпитци беседовал с уже знакомым ему по первой встрече американцем. Через некоторое время хозяин появился и пригласил всех к столу. Это и был м-р Аллен Даллес…

Признаюсь, что слушал рассказ Шпитци затаив дыхание. Ведь не так уж часто удается разыскать человека, который для тебя раньше был скрыт за таинственным псевдонимом. Не говорю уже о том, что сидевший передо мной седой австриец представлял собой самое убедительное подтверждение абсолютной правдивости документа. Ведь некогда сам Даллес, а затем его подчиненные из ЦРУ пытались утверждать, что никаких переговоров не было, а когда сие утверждать стало невозможно, попытались поставить под сомнение подлинность опубликованного нами документа!

— Я прочитал эти записи, — говорил Шпитци, — они полностью аутентичны. Я могу сделать лишь несколько поправок и прокорректировать некоторые неточности, которые имеют вполне понятное происхождение. То, что мы с вами читаем, — не мой личный доклад. Гогенлоэ вообще не любил писать отчеты, их автор — я. Однако Шелленберг на базе моих отчетов составил несколько «сводных документов», которые он, зная интересы высшего начальства, докладывал Гитлеру и Гиммлеру.

— А какова была реакция на эти документы?

— Я знал от Шелленберга, что тот просил Вальтера Хевеля улучить благоприятный момент, чтобы доложить о наших беседах фюреру. Реакция была примерно такова: Гитлер считал, что предпосылкой для успешного продолжения переговоров должны быть победы немецкого оружия на фронте…

Шпитци внес лишь такие коррективы: беседа с «Робертсом» состоялась не 21 марта (как это указывалось в документе), а 21 февраля. Далее, некоторые высказывания Даллеса в беседе с Шпитци перенесены в беседу с Гогенлоэ. Наконец, Шелленберг опустил некоторые моменты (обмен агентами).

В нашем разговоре разрешился еще один неясный вопрос: идентификация «Робертса». Теперь стало ясно: под псевдонимом «Робертс» скрывался сотрудник Даллеса м-р Ройял Тайлер. Что это за человек? Ройял Тайлер (1884–1953) был небезынтересной фигурой «второго плана» американской дипломатии. Выходец из состоятельной массачусетской семьи, он получил блестящее образование в Англии, Испании, Германии и стал знатоком испанского и византийского искусства. Во время Первой мировой войны Тайлер работал переводчиком, а затем находился в составе делегации США на мирных переговорах в Версале.

После Первой мировой войны Тайлер остался в Европе, неожиданно сменив профессию искусствоведа на карьеру международного банкира. С 1924 года он был заместителем финансового комиссара Лиги наций в Венгрии, а затем выполнял различные миссии в странах Европы (например, был советником Национального банка Болгарии), став уполномоченным крупного лондонского банка Хамбро. Его европейские связи (он был женат на итальянской графине Паламидесси де Кастельвеккио) и прекрасная ориентация в экономических вопросах сделали его ценным помощником Даллеса.

И после Второй мировой войны Тайлер остался видным деятелем международного финансового мира. Он был директором европейского отдела Международного банка реконструкции и развития; в США же он был теснейшим образом связан с финансовым домом Морганов. Поэтому и его участие в швейцарских переговорах не лишено логики — той логики, которая привела сюда и Даллеса.

Добавлю: встречей Даллеса с Гогенлоэ переговоры не оборвались. Их дальнейшее содержание изложил оберш-турмфюрер Эрнст Кинаст 10 июня 1943 года, т. е. спустя несколько месяцев после переговоров Гогенлоэ, в докладе на имя Гитлера:

«США стремятся к компромиссу с Германией на такой базе: а) Германии достается германский Север и Восток; б) США оккупируют Италию примерно до Флоренции; в) после этого США не заинтересованы в войне в Европе; г) этот план зондируется в Испании». В том, что речь шла о зондажах принца Макса, нет сомнений.

Генеральный директор испанского министерства иностранных дел Дуссинаге в своих мемуарах вспоминал: «Мы узнали, что правительство США было в курсе возможностей Гиммлера».

Не менее важные подробности миссии Гогенлоэ в 1943 году, касающиеся Испании, выясняются, если обратиться к испанским и немецким архивам. Оказывается, в январе 1943 года принц Макс был принят Франко. Последний заявил ему, что «центральной европейской проблемой» является продвижение коммунизма. Для того чтобы его остановить, нужно «дипломатическое наступление», использующее разногласия Сталина и Черчилля, а также вторжение США в Британскую империю. Франко высказал мнение, что Черчилль был бы готов к сепаратному миру на определенных условиях, однако Черчилля занимают такие проблемы:

«1. Если Германия победит Россию, то Россия будет германизирована, и тогда Германия станет мощным фактором силы.

2. Если Россия победит Германию или война закончится невыгодным для Германии компромиссом, то коммунистическая Германия станет опасностью для Англии.

3, Если будет заключена англо-германская сделка без согласия США, то Англия будет вытеснена из Азии и Америки».

Как говорится, и хочется, и колется… Тем не менее Франко продолжал кое-что предпринимать: так, 6 января 1943 года он пригласил к себе британского посла сэра Сэмюэла Хора — давнего «мюнхенца» — и изложил ему свои соображения по поводу «ошибочности» англо-советского сотрудничества. Единственный путь для Англии, сказал он послу, — сепаратный мир с Германией. Те же идеи Франко изложил для передачи Черчиллю советнику испанского посольства в Лондоне графу Момбласу. Хор отвечал, что идеи Франко «в высшей мере интересны», и выразил желание продолжить переговоры. Действительно, в феврале 1943 года он четыре раза встречался с франкистским министром иностранных дел[45].

Еше один документ

Но может быть, это был лишь эпизод, случай? Что это не так, свидетельствует еще один документ — отчет агента СС, который скрывался под номером 144/7957 и в апреле 1943 года представил на имя Шелленберга свой доклад. Агент доносил:

«Мне удалось установить гораздо более тесные контакты с кружком Вирта[46]. Особенно часто я встречался с графом Годином, данные на которого, имеющиеся в Управлении, я просил бы мне сообщить. Бывший рейхсканцлер д-р Вирт сообщил мне, что он имел несколько бесед со специальным уполномоченным президента Рузвельта, в ходе которых он рассказал ему обо мне. Специальный уполномоченный Даллес[47] выразил пожелание пригласить меня принять участие в следующей беседе в том случае, если я выражу готовность установить контакт с теми кругами сопротивления в Германии, которые заслуживают такого же доверия, как и кружок Вирта.

После того как я выразил эту готовность, встреча состоялась. Мистер Даллес сперва попросил меня дать общий обзор положения. Он сообщил мне, что святейший отец сейчас предпринял меры, позволившие избежать бомбардировки исторических ценностей — как со стороны «оси», так и со стороны союзников. Этот план папы натолкнулся на сильное сопротивление, в первую очередь военных в Вашингтоне, а также со стороны Лондона. Миссия Даллеса в этом отношении является чисто информационной. Однако, как он подчеркнул, он может высказать президенту свое собственное мнение по этому и по другим вопросам. Именно по его инициативе папу посетил кардинал Спеллман[48]. Эти переговоры еще не завершены. В их ходе обсуждается также вопрос о поставках продовольствия в Грецию и другие оккупированные страны Европы.

Затем Даллес подробно остановился на планах Сталина, которые, по его мнению, недооцениваются. Он высмеял гарантии, которые Англия дала воссоздаваемым Польше и Чехословакии. Он выразил мнение, согласно которому следующая мировая война, само собой разумеется, разразится между двумя крупными государствами, т. е. Соединенными Штатами и Советским Союзом. Поэтому его особенно интересует — каковы перспективы создания после краха Германии немецко-советского государства? Мистер Даллес в течение долгого времени пытался собирать информацию о нигилистических и анархистских настроениях в среде германской буржуазии и в немецком рабочем классе…

…Мистер Даллес высказал мнение, что, с американской точки зрения, после поражения Германии Южная Германия заслуживает лучшего обращения, чем Пруссия. Знаменитая «линия Майна»[49] должна стать духовной границей. Он упоминал, что в своих докладах в Вашингтон постоянно добивается того, чтобы после поражения Германии в стране не возникла гражданская война. Ей должны воспрепятствовать десанты союзников. Он считает, что в первую очередь следует избегать политической радикализации в немецких городах…

…Последнюю речь Геббельса Даллес назвал мастерским произведением. Он редко читал речи с таким удовольствием.

…Мистер Даллес считает, что в этом году влияние Гитлера будет все больше и больше ограничиваться его ставкой, генералитет же станет вести войну более самостоятельно. По его мнению, это — весьма важный психологический момент, открывающий возможности к переговорам. Решение в Касабланке, требующее отклонять любые переговоры и принимать только безоговорочную капитуляцию, по его мнению, ценно лишь как средство давления. Однако он в любой момент готов воздействовать на Вашингтон в том смысле, чтобы начать переговоры с серьезной оппозицией в Германии. Только переговоры могут дать стимул и возыметь далеко идущие последствия.

…Он сказал д-ру Вирту, что самое приятное в его миссии заключается в том, что он выполняет задание президента на свой собственный риск и в принципе ни от кого не зависит. По его мнению, это — идеальное решение для выполнения важной дипломатической задачи. Так как он не знает, когда покинет Швейцарию, то просил меня вернуться возможно скорее и передать ему информацию и заверения от тех лиц в Германии, по поводу которых лично я и все круги Сопротивления считают, что они должны сыграть роль в будущем преобразовании Германии — а именно роль, совпадающую с интересами Америки и Англии»[50].

Этот документ бросает новый и не менее яркий свет на швейцарские переговоры Даллеса и агентуры СС в начале 1943 года. Поэтому я решил уточнить некоторые его моменты — ведь в нем содержались такие сенсационные заявления Даллеса, что надо было выяснить более подробно все обстоятельства. К сожалению, упоминавшегося в отчете Иозефа Вирта уже нет в живых. Остается граф Годин. Здесь мне помог другой член швейцарской эмигрантской колонии — социал-демократический деятель Вильгельм Хёгнер, бывший в первые послевоенные годы премьер-министром Баварии. Он давно в отставке, в последние годы ослеп и почти не показывался на людях. Однако телефонный разговор с ним был возможен.

— Граф Годин? — переспросил меня Хёгнер. — Я знал его. Он был членом нашего кружка, к которому принадлежали в основном социал-демократы, в первую очередь Отто Браун, я, Ритцель, Анна Симсен. Даллес проявляв к нам определенный интерес…

Действительно, из воспоминаний бывшего прусского премьер-министра Отто Брауна явствует, что в начале 1943 года его посетил сотрудник Даллеса Геро фок Шульце-Геверниц и попросил составить меморандум о «будущем Германии». Впрочем, интерес Даллеса к Хёгнеру быстро улетучился: с 1944 года он порвал связи с социал-демократической эмиграцией, особенно после провала заговора 20 июля 1944 года.

О том, какими надеждами вдохновлялись Даллес и его сотрудники, свидетельствует и упоминавшийся выше историк американской разведки Р. Гаррис Смит. Так, когда Даллесу предложил свои услуги бывший сотрудник абвера Ганс Бернд Гизевиус, то он заверил Даллеса, что «его антинацистская группа надеется свергнуть Гитлера, подписав сепаратный мир с США и Англией, который воспрепятствует Красной Армии войти в Восточную Германию» (!). Примерно в то же время Геро фон Шульце-Геверниц (в конце 1942 года) встретился в Швейцарии со своим давним другом, мюнхенским фабрикантом Вальтером Хобергером. Хобергер знал Геверница по берлинским временам и немало удивился, когда получил приглашение прибыть в Швейцарию.

Что же предложил Геверниц Хобергеру? От имени Даллеса он изложил просьбу организовать встречу с «каким-нибудь членом имперского кабинета». Цель: найти замену фюреру, по словам Геверница, с преемником Гитлера США и Великобритания готовы вести переговоры о перемирии, а затем заключить сепаратный мир[51]…

Все та же циничная идея!

Теперь — о самом документе. Из него становится ясной связь между деятельностью Даллеса в Швейцарии и другими начинаниями, идущими в том же направлении. В этом смысле крайне симптоматично упоминание о миссии архиепископа Нью-Йоркского Спеллмана в Ватикане. Более того: выясняется, что именно по инициативе Даллеса Спеллман посетил папу римского и вел с ним переговоры. О чем?

…Миссия Фрэнсиса Спеллмана принадлежит к числу многих секретных американских миссий в Европе военных лет, о которых до сих пор нет полной ясности. Ясна, пожалуй, лишь личность самого Спеллмана. Уже в 30-е годы он «определился» на крайне правом фланге политической жизни. Будучи воспитан в Ватикане, пользовался особым покровительством тогдашнего заместителя статс-секретаря курии кардинала Пачелли — будущего папы Пия ХII. Спеллман принимал участие в подготовке пресловутого Латеранского договора (соглашение Ватикана с режимом Муссолини) и конкордата между Ватиканом и нацистской Германией. Уже тогда он стал активным деятелем антикоммунистического фронта, приняв участие в организации так называемого «крестового похода». В 1933 году он стал архиепископом Бостонским; в 1936 году сопровождал кардинала Пачелли в его поездке по США, что сразу дало дивиденды: в 1939 году Спеллман получил высокий в католической иерархии пост архиепископа Нью-Йоркского, а также чин генерал-майора армии США и главного военного священника. В 1946 году он облачился в кардинальскую мантию.

Симпатии и антипатии Спеллмана к моменту его миссии в Европу в 1943 году были вполне определенными, поэтому вряд ли можно принять на веру официальную версию, будто он прибыл к своему давнему покровителю, дабы убедить его в необходимости решительно вести войну с «осью». Из документа СС ясны совсем другие цели этой миссии: во-первых, связать переговоры с замыслами «смены» режима Муссолини, которые вынашивались в итальянской верхушке; во-вторых, обсудить идею «прекращения бомбардировок». Что это была за идея?

О ней мы можем кое-что узнать из секретной переписки Черчилля и Рузвельта, преданной гласности в послевоенные годы. Предложение папы на первый взгляд выглядело гуманным: почему бы не обеспечить сохранности исторических ценностей? Но вот в чем дело: Ватикан по-чему-то не торопился выступать с подобной инициативой, когда гитлеровская авиация бомбила Лондон, Ковентри, Варшаву, Смоленск, Москву. Теперь же, когда бомбардировки были направлены на подавление последнего сопротивления вермахта, в Ватикане вспомнили об исторических достопримечательностях. Поэтому Черчилль весьма скептически отнесся к идее папы и убедил Рузвельта, что такое соглашение выгодно лишь Гитлеру и вызовет протест союзных держав. Шитой белыми нитками оказалась и другая идея Спеллмана и Ватикана: снабжение продовольствием оккупированных стран Европы. Ведь такое снабжение волей-неволей предполагало бы официальные контакты с оккупационными властями, то есть с палачами Европы, которым США и Англия стали бы поставлять продовольствие. Этот план был вскоре отвергнут правительствами США и Англии.

Если учесть, что во время своей поездки в Европу Спеллман посетил не только папу римского, но и Франко и Салазара, а также встречался с официальными представителями фашистской Италии и нацистской Германии (утверждают, что 3 марта 1943 года он имел тайное свидание с Риббентропом), то станет ясен круг, в котором сосредоточивались интересы Спеллмана и Ватикана.

Мы видим: чем ощутимее приближался крах гитлеризма, тем энергичнее становились попытки реакционных политиканов всех мастей — от Гогенлоэ до Даллеса, от папы Пия XII до Спеллмана— овладеть инициативой, которую они давно и безнадежно потеряли. Поэтому еще ярче, чем в беседах с Гогенлоэ и Шпитци, Даллес раскрыл на встрече с агентом 144/7957 свою суть. Ибо как иначе можно расценить то поистине чудовищное по цинизму заявление Даллеса — официального представителя УСС, важнейшего правительственного органа США— о том, что «следующая война разразится» между США и СССР? Не забудем, что подобные слова были сказаны весной 1943 года, когда антигитлеровская коалиция еще вела борьбу не на жизнь, а на смерть с Германией на всех театрах военных действий. Только-только миновал Сталинград. Второго фронта в Европе еще не было, союзники лишь недавно высадились в Северной Африке. Вся Западная, Восточная и Юго-Восточная Европа стонала под сапогом немецкой оккупации. А г-н Даллес, представитель союзной с СССР державы, уже предвещал войну США против СССР — и это звучало прямым приглашением Гитлеру! И если мы, штудируя бесчисленные документы о попытках СС достичь соглашения с США и Англией, с некоторым удивлением и даже недоумением спрашиваем себя: неужели Гиммлер и Шелленберг могли надеяться на сговор с Западом? — то вот ответ: да, могли, ибо их толкали на это господа типа Даллеса!

Но Даллес шел, как видно, дальше. Он не только рисовал эмиссару СС «заманчивую» перспективу новой войны против СССР, но и хотел заручиться поддержкой для американских планов, касавшихся послевоенного устройства Германии. Об этом он говорил и Гогенлоэ; на это прямо указывал м-р Тайлер в беседе со Шпитци. Теперь же Даллес прямо делился своими заботами по поводу того, что произойдет после краха Гитлера. Как видно, боязнь антифашистского движения (Даллес именует его «нигилистической», или «политической радикализацией») с такой силой охватила определенных политиков в США, что они готовы были заручиться поддержкой любых кругов тогдашней Германии вплоть до СС, не говоря уже о так называемой «консервативной оппозиции», на которую Даллес прямо хотел опереться. Недаром он сказал агенту СС, что хочет получить «заверения от тех личностей в Германии», которые должны сыграть в будущем преобразовании страны «роль, совпадающую с интересами Америки и Англии». Эти признания стоят томов.

Не менее «сенсационны» планы Даллеса, направленные на то, чтобы «предотвратить гражданскую войну» в Германии. Что, собственно говоря, имелось в виду? Очевидно, предполагалось, что по мере приближения союзных войск в крупных центрах могут вспыхнуть волнения. Агентам УСС было, вероятно, известно, что, несмотря на чудовищный террор, все активнее действует антифашистское подполье, душой которого являлась Коммунистическая партия Германии. Американские разведчики (судя по всему, из гестаповских источников) знали о том, что левые социал-демократы, коммунисты и некоторые противники Гитлера из буржуазного лагеря стали находить общий язык и были даже готовы поддержать консервативных деятелей — лишь бы сбросить преступный режим.

Казалось бы, представителю одной из держав — участниц антигитлеровской коалиции только бы и радоваться, что нацистский режим начинает колебаться. Но нет! Даллес добивается в Вашингтоне превентивных мер, чтобы «после поражения Германии в стране не возникла гражданская война». В переводе на простой язык: он, как и Гиммлер, стоял на страже режима, против которого вели войну США и их союзники. Более того: он информировал СС о своих намерениях…

О том, как активно плелись нити в этом направлении, свидетельствуют некоторые публикации, в частности, работы историка Ватикана А. Грэхэма, который обратил внимание на запись в дневнике Геббельса от 3 марта 1943 года. Из нее явствует, что Геббельс получил сообщение от «доверенного лица» о готовности папы Пия XII начать секретные переговоры с руководством Германии, поручив эту миссию одному из своих кардиналов. В сообщении далее говорилось, что папа «надеется добиться значительных уступок» от Германии в вопросе о положении католической церкви. Эти данные в свое время были категорически опровергнуты Ватиканом. Но Грэхэм нашел подтверждение фактов закулисных переговоров между Германией и Ватиканом весной 1943 года. С немецкой стороны они велись под контролем СС, «доверенным лицом» был гауптштурмфюрер СС, сотрудник VI управления РСХА Вальдемар Майер. Ватикан представлял епископ Алоис Худал. Грэхэм так определяет смысл контактов: «Эти люди предвидели крах (Гитлера. — Л. Б.) и хотели обеспечить новый военный и политический курс Германии. Они стремились к такой перемене политики, при которой англо-американцы образовали бы совместный с национал-социалистами фронт против Советов. Папа должен был принять в этом участие». Со своей стороны Геббельс был готов помочь всей операции. В свой дневник он записал 17 марта 1943 года: «Папа стоит гораздо ближе к нам, чем обычно считают… Он может нам быть очень полезным в определенной обстановке».

Отсюда можно заключить, что для планов Даллеса, направленных против Советского Союза, имелись определенные основания. Другое дело, что они были столь же шатки, как и все иллюзии гитлеровского руководства по поводу возможного распада антифашистской коалиции свободолюбивых народов. Поэтому политическая линия Даллеса практически совпадала с теми надеждами, которые питали Геббельс, Гиммлер, Шелленберг и другие.

Забота о том, чтобы Советская Армия не вступила в Германию и левые силы не развернули бы там свою деятельность, не оставляла Даллеса все годы его работы в качестве руководителя европейской резидентуры УСС. Этим в значительной мере и определялись тесные связи, которые Даллес поддерживал с так называемой генеральской оппозицией, готовившей заговор 20 июля 1944 года. Какие надежды связывал Даллес с заговором и покушением на Гитлера, описал в своих мемуарах Вильгельм Хёгнер: «Я часто вел политические беседы с Алленом Даллесом и Геро фон Шульце-Геверницем в 1944–1945 годах. Однако я никогда не видел их столь подавленными, как в дни после 20 июля 1944 года. Они всегда надеялись, что в результату свержения Гитлера война будет окончена еще до того момента когда Советы войдут в Берлин. Последнее удалось бы предотвратить, если бы был быстро заключен мир с демократическим германским правительством. Теперь все было потеряно и, по их мнению, русским будет открыт путь к Эльбе в сердце Европы. Американская политика потерпела поражение».

Можно оставить на совести Хёгнера и Даллеса рассуждения о том, что победоносное наступление Советской Армии, громившей фашистские войска и приближавшей разгром Третьего рейха, следует расценивать как «поражение американской политики». Конечно, для Даллеса эта перспектива была удручающей, учитывая его планы превращения Германии в реакционное государство под американской опекой.

Следует отметить, что идея активных мер для подавления левых сил в Германии и воспрепятствования победному маршу советских армий не покидала Даллеса до самого конца войны. По свидетельству Р. Смита, в начале 1945 года в Берн к Даллесу прибыл его главный осведомитель в Берлине — сотрудник имперского министерства иностранных дел Ф. Кольбе (кличка — Джордж Вуд). С ним Даллес обсуждал план высадки парашютных десантов в Берлине, которые должны были захватить германскую столицу еще до вступления в нее советских войск. Это предложение было передано в Вашингтон и там отвергнуто. Ни один ответственный политик США и никто из военных руководителей не решались пойти на такую авантюру.

Встречи в Стокгольме

Я уже говорил, что тайная дипломатия принца Макса-Эгона Гогенлоэ в Швейцарии не была случайным эпизодом — это доказывают и материалы нацистских архивов. Но те же архивные данные дают возможность расширить постановку вопроса. А именно: являлась ли Швейцария единственным местом подобных закулисных контактов 1943 года, и был ли Даллес единственным деятелем УСС, который так далеко заходил в беседах с нацистскими эмиссарами?

Перенесемся в другую нейтральную страну — в Швецию, которая в годы Второй мировой войны представляла собой не менее удобный плацдарм для всевозможных разведок — в первую очередь для немецкой и английской. Лишь позже к ним присоединились американцы. В конце 1942 года в Стокгольме был открыт филиал УСС, который возглавил профессор Гарвардского университета Брюс Хоппер. Однако этот филиал не особенно интересовался Германией. По указанию из Вашингтона, его основной задачей стала разведывательная деятельность против… Советского Союза, союзника США в войне. С этой целью Хопперу был придан видный «специалист по русским делам» Кальвин Гувер — тот самый, который в 1940 году в своей статье в «Нью-Йорк тайме мэгэзин» утверждал, что если Гитлер нападет на Советский Союз, то он безусловно захватит Москву. В 1941 году К. Гувер стал сотрудником УСС и возглавил отдел, ведавший разведкой в Северной Европе и Польше. Для этого он вскоре перебрался в Лондон, а затем, летом 1943 года, — в Стокгольм. Еще одной важной фигурой УСС в Стокгольме стал видный нью-йоркский юрист Абрахам Стивенс Хьюитт, внук бывшего мэра Нью-Йорка и член демократической партии. В годы «нового курса» Хьюитт занимал ряд постов в американской администрации, был сотрудником Совета военной промышленности, пока в 1942 году не перебрался в УСС. Хьюитта послали в Стокгольм, так как у него имелись давние деловые связи в Швеции.

Именно с этой важной резидентурой УСС и установили в 1943 году секретные контакты эмиссары того же гиммлеровского разведчика Вальтера Шелленберга, который посылал Гогенлоэ и Шпитци. Здесь роль посредника поручили иным людям. Первым из них оказался берлинский адвокат Карл Лангбен, мнения о подлинной роли которого до сих пор расходятся. В западной литературе его принято считать в первую очередь сотрудником абвера, т. е. адмирала Канариса. Однако Лангбен был достаточно предусмотрительным, чтобы найти себе более влиятельного опекуна, а именно начальника VI управления РСХА бригадефюрера СС Вальтера Шелленберга.В своих мемуарах последний прямо называет Лангбена «своим сотрудником».

Во время одной из своих поездок Лангбен встретился в Стокгольме с профессором Брюсом Хоппером — это произошло в декабре 1942 года. Первые контакты казались Лангбену многообещающими, так как он из бесед с Хоппером сделал вывод, что существуют «приемлемые возможности» сепаратного мира с Соединенными Штатами.

Поэтому не следует удивляться, что Шелленберг решил продолжать зондажи. Вторым его эмиссаром стал личный врач Гиммлера Феликс Керстен — одна из самых темных фигур закулисного мира военных лет. Выходец из Прибалтики, гражданин Финляндии, личный врач и доверенное лицо Гиммлера, Керстен регулярно курсировал между Стокгольмом и Берлином. Он принадлежал к тому ряду сомнительных лиц, которые всегда находят себе место в ближайшем окружении диктаторов. У Гитлера был свой лейб-врач Теодор Морелль, к которому он испытывал безграничное доверие, у Гиммлера — Керстен. Каждый, кто хотел узнать о настроении фюрера в тот или иной момент, сначала обращался к Мореллю, благо тот был неравнодушен к «зеленому змию» и всегда готов был поговорить с тем, кто составит ему компанию в рейхсканцелярии (там официально царил сухой закон). Керстен же извлекал из своего положения побольше: он обращался к рейхсфюреру СС с различными просьбами, и, разумеется, тот их удовлетворял.

Однажды в Париже я беседовал с известным французским писателем Жоржем Кесселем, которому кто-то порекомендовал встретиться с Керстеном и даже написать о нем. Результатом этих встреч стала книга «Магические руки».

— Керстен действительно был умелым массажистом, — рассказывал Кессель. — Он учился в свое время у тибетского врача, практиковавшего в Берлине в 20-е годы под именем «д-р Ко». Керстен перенял у него методы распознавания болевых точек и лечения, что вскоре сделало его популярным врачом, и не только в Германии. В Голландии он успешно лечил принца Генриха (супруга королевы Вильгельмины); после этого в числе его пациентов оказались два человека, игравшие важную роль в деловом и политическом мире Германии. Это были Август Ростерг и Август Дин. От них он получил не только солидные гонорары (от Ростерга — чек в 100 тысяч марок!), но и рекомендацию к их давнему другу, нуждавшемуся в лечении. Это был Генрих Гиммлер, рейхсфюрер СС. Его врачом Керстен и стал в 1939 году…

Политические взгляды Керстена были довольно определенными. Родившись в Эстонии, в семье управляющего поместьями барона Нольке, он учился в Латвии и Германии, был призван в кайзеровскую армию, а в 1917 году вступил в один из белогвардейских «добровольческих отрядов», образованный финскими офицерами в Германии. В этом качестве Керстен принимал активное участие в подавлении Эстонской советской коммуны. (Он был заочно приговорен революционным судом к смертной казни.)

В годы лечения Гиммлера Керстен приобрел большой вес и влияние, так как рейхсфюрер СС часто делился с ним своими мыслями и тайными планами. Он хотел, чтобы Керстен взял на себя лечение Шелленберга. В начале 1942 года Гиммлер прямо приказал начальнику своей зарубежной разведки «довериться» Керстену. Шелленбергу сие оказалось исключительно полезным, ибо именно летом 1942 года он имел первый доверительный разговор с Гиммлером о необходимости искать возможности сепаратного мира с западными союзниками. Для осуществления своего плана Шелленберг решил использовать Керстена (хотя не имел о нем высокого мнения; он писал в своих мемуарах, что у Керстена «была только одна страсть, а именно — фанатическая страсть к гешефтам. Он покупал все, что можно было купить по дешевке»). Но были у Керстена, по мнению Шелленберга, и достоинства: его связи в Финляндии и Швеции плюс легальная возможность курсировать между Берлином, Хельсинки и Стокгольмом. Более того: осенью 1943 года Керстен официально переселился в Швецию.

Керстен был удобнейшей фигурой для осуществления контактов с Западом. Поэтому после того как Лангбен нащупал путь к американскому резиденту Хопперу, Керстен стал расширять эту «дорожку». В октябре 1943 года он через шведского знакомого, международного дельца Иона Хольгера Граффмана, встретился с другим сотрудником стокгольмской резидентуры УСС — Абрахамом Стивенсом Хьюиттом. Как развивались эти контакты? Керстен сразу понял, что может найти общий язык с американским эмиссаром: «Тот также осознает опасность с Востока», — записал он в своем дневнике 24 октября 1943 года о впечатлении, которое произвел на него Хьюитт.

Хьюитт изложил Керстену американскую программу «компромиссного мира»:

— уход Германии с оккупированных территорий и восстановление границ 1914 года;

— роспуск НСДАП и СС, наказание военных преступников;

— выборы в Германии под английским и американским контролем;

— полный контроль США и Англии над немецкой военной промышленностью;

— устранение Гитлера.

Керстен передал эту программу в Берлин — Шелленбергу и Гиммлеру. Какова же была реакция: возмущение, протест? Нет, совсем иная, Шелленберг описывает ее так:

«Я немедленно использовал представлявшуюся мне через д-ра Керстена возможность провести встречу в Стокгольме со специальным уполномоченным Рузвельта по европейским вопросам д-ром Абрахамом Стивенсом Хьюиттом. Приняв все меры предосторожности, мы встретились в одном из стокгольмских отелей, где в течение трех дней вели откровенные беседы о компромиссном мире. Вернувшись в Берлин, я тотчас же составил меморандум для Гиммлера». Глава эсэсовской разведки объясняет свои действия так: как раз в эти дни он получил из Анкары очередное донесение своего легендарного агента «Цицерона», который в очередной партии документов, сфотографированных им в сейфе английского посла, обнаружил изложение результатов встречи министров иностранных дел СССР, США и Англии. Из документов вытекало, что между державами антигитлеровской коалиции после разгрома нацизма намечается далеко идущее соглашение по поводу европейских дел. Шелленберг пришел в ужас и решил действовать, дабы вбить клин между западными союзниками и Советским Союзом!

Переговоры на этом не кончились. Сначала Гиммлер колебался, однако затем решил принять американскую программу (за исключением пункта о наказании военных преступников, что с его точки зрения было вполне объяснимо). 9 декабря 1943 года Гиммлер дал Керстену указание довести это до сведения Хьюитта и изъявил согласие лично встретиться с американским уполномоченным. Со своей стороны, Шелленберг не терял времени и решил организовать «дезинформационное прикрытие» акции Керстена. Он распорядился, чтобы Лангбен через своих людей распустил слухи о том, что якобы в Стокгольме происходят встречи немецких и… советских представителей. «Этим самым, — пишет Шелленберг в мемуарах, — я хотел оказать давление на западных союзников…» Напомню: когда мы читали отчет принца Гогенлоэ, то познакомились и с заметкой на его полях, в которой рекомендовалась именно такая тактика.

Однако встреча Гиммлера и Хьюитта не состоялась. Сам Хьюитт (как он сообщил после войны немецкому историку А. Безгену) очень об этом жалел и считал, что США «могли принять» программу Шелленберга и Гиммлера. Американская сторона прекратила контакты (мы скоро узнаем о причинах), и Керстен вернулся к своим покровителям.

Теперь посмотрим, как изображены эти переговоры в документах американской стороны.

В официальном «Военном отчете УСС», подписанное в 1948 году одним из руководителей секретной службе Кермитом Рузвельтом и ставшем доступным для исследователей в феврале 1976 года, об операции Хьюитта нет ни слова. В нем упоминается Брюс Хоппер и деятельность стокгольмской резидентуры, упоминается Кальвин Гувер, однако о контактах 1943 года не говорится ничего.

Кальвин Гувер оказался более словоохотливым. В своих мемуарах, вышедших в 1965 году, он рассказывает и о работе в УСС, в том числе в Стокгольме. Вот что он пишет:

«Когда я был в Стокгольме, один из наших агентов установил контакт с д-ром Феликсом Керстеном, родившимся в Эстонии прибалтийским немцем и ставшим финским гражданином. Д-р Керстен был физиотерапевтом и, став личным врачом Генриха Гиммлера, имел на него значительное влияние. Керстен тогда жил в Стокгольме, однако регулярно ездил в Берлин для лечения Гиммлера. Один из наших агентов, услышавший о связях Керстена с Гиммлером, стал пациентом Керстена, изобразив себя страдающим от недугов. Он представился секретным личным представителем президента Рузвельта и дал понять, что в случае продолжения войны Германия будет разгромлена. Поэтому сейчас она должна использовать последнюю возможность заключить мир и избежать тотального разгрома. Керстен обсудил с нашим человеком предложение, согласно которому Гиммлер должен арестовать Гитлера (ибо союзники никогда не пойдут на мир с ним) и образовать временное правительство. Оно заключит с союзниками мир на условиях, которые будут суровыми, однако лучшими, чем на это может рассчитывать Германия в случае тотального поражения. Обсуждая эти предложения с Керстеном, наш агент вышел за рамки инструкций, которые мы ему дали… Керстен сообщил об этом предложении Шелленбергу, который обсудил его с Гиммлером… После встречи с Шелленбергом наш агент собирался отправиться в Берлин для встречи с Гиммлером. Я запретил ему делать это».

Итак, сам факт встречи и переговоров подтвержден, хотя Гувер и изображает дело так, будто агент (читай: Хьюитт) «превысил свои полномочия». Однако в этой версии не все убедительно. Если Хьюитт действительно превысил свои полномочия, предложив соглашение с Гиммлером, то почему ему сразу же не приказали прервать контакт? Ведь он сообщил это всего лишь Керстену и — если бы УСС на деле захотело прекратить обсуждение неприемлемого предложения, зачем было Хьюитту встречаться с Шелленбергом? И зачем вообще было ставить вопрос о поездке в Берлин?

Иными словами: у Гувера не сходятся концы с концами. И если он пишет, что «мы не получили из Вашингтона рекомендации продолжать наши контакты с Гиммлером, так как правительство США опасалось, что СССР узнает об этом и подумает, что мы заключаем сделку с ним», — то Гувер, видимо, задним числом старается изобразить все дело как безобидную импровизацию. Что же касается его собственной позиции, то он тут же признается:

«Я так и не был уверен, правильно ли было мое решение покончить с этим делом. Если бы мы смогли вбить клин между Гитлером и Гиммлером, это привело бы к тому, что Германия рухнула бы годом раньше… Были бы спасены миллионы людей. Было бы предотвращено вступление советских войск в Польшу, Чехословакию и Восточную Германию. Можно было бы избежать раскола Германии».

В другой американской публикации — книге Э.К. Брауна «Невидимый фронт» — дается иная версия. Здесь уже не отрицается факт контакта УСС с Гиммлером. Автор сообщает, что его установил сам Хоппер, когда был руководителем стокгольмской резидентуры УСС, а также его сотрудник Джордж Бревер. «Эти контакты, — пишет Браун, — со временем стали настолько важными, что в них был включен еще один примечательный американец: Абрахам Стивенс Хьюитт, богатый адвокат из Нью-Йорка, «специальный уполномоченный Рузвельта по европейским вопросам». Однако, утверждает Браун, целью Хьюитта были не «переговоры о компромиссном мире» (т. е. о сепаратном мире, которые он вел лишь для маскировки), а дезинформация Гитлера о якобы готовящемся вторжении англо-американских войск в Норвегию. Такая дезинформация входила в задуманную американской и английской разведкой операцию «Фортитюд». «Северная» часть этой операции должна была убедить Гитлера в том, что союзники высадятся в Норвегии, «южная» — в сосредоточении войск для этого в Шотландии. Браун утверждает, что северный вариант «Фортитюда» «блестяще» удался, и из-за этого Гитлер к лету 1944 года (т. е. ко времени вторжения в Западную Европу) держал в Норвегии «13 дивизий, 90 000 человек из личного состава ВМФ, 60 000 — из люфтваффе, 6000 — войск СС и 12 000 — из полувоенных формирований».

Новая версия, оправдывающая действия Хьюитта и Хоппера? Версия новая, но не более убедительная. Судите сами. Высадка в Нормандии произошла в июне 1944 года, операцию «Фортитюд» разработали в феврале 1944 года; Хьюитт же встретился с Керстеном в октябре 1943 года, а если учесть слова самого Брауна, Хоппер знал Керстена еще раньше (с Лангбеном — с декабря 1942 года). Далее: Шелленберг прибыл в Стокгольм для встречи с Хьюиттом 9 ноября 1943 года. Как же мог Хьюитт использовать эту встречу для дезинформации, когда сама дезинформация еще не была разработана? Другой факт, вызывающий сомнение: в документах ОКВ нет достаточных свидетельств о столь блестящих успехах операции «Фортитюд», какими их описывает Э.К. Браун. Войска в Норвегии отнюдь не были усилены, наоборот, оттуда брали части на Восточный фронт — туда, где в течение 1943–1944 годов советские войска наносили удар за ударом по гитлеровским армиям.

Наконец, если открыть составленную Р. Гаррисом Смитом официозную «Секретную историю первого американского разведывательного ведомства — УСС», то в ней действия Хьюитта — Хоппера упоминаются совсем не как часть «Фортитюда», а как часть «задуманной в вашингтонской штаб-квартире УСС антинацистской операции». Какой? Якобы направленной на то, чтобы заставить Гиммлера совершить государственный переворот. В книге подробно цитируется К. Гувер и в основном подтверждаются воспоминания Шеллсберга и Керстена. Не лишено, разумеется, пикантности признание в том, что все контакты были «задуманы в вашингтонской штаб-квартире УСС», т. е. непосредственно генералом Доновеном.

…Как говорится, потяни за ниточку — и размотается весь клубок. Это применимо и к работе исследователя закулисных политических операций. Уже в предыдущих главах мы сталкивались с переплетением различных линий секретной дипломатии, в которых внезапно появлялись знакомые нам имена. Так было и в исследуемом нами 1943 году, времени особой интенсивности закулисной деятельности реакционных сил.

Документы УСС

Сейчас опубликовано два из четырех документов, обнаруженных в Западном Берлине. Первый представлял собой сопроводительное письмо к донесению доверенного лица СС о беседах в Швейцарии с Даллесом, в котором запрашивались данные о Даллесе. Второй — запись бесед двух представителей СС с тем же Даллесом. Еще две записи продолжали ту же тему, однако избранный для публикации документ был более подробен и существен. В нем содержались основные пункты, по которым шел обмен мнениями во время переговоров в Швейцарии, и, что самое главное, высказывания Даллеса в беседе с принцем Максом-Эгоном Гогенлоэ (как мы знаем, Даллес выступал в документе под псевдонимом м-р Балл) по коренным вопросам войны и послевоенного устройстве Европы. Тем самым впервые — кроме подтверждения самого факта секретных переговоров — документально выявлялось их политическое содержание.

Уже сейчас можно зафиксировать основные пункты переговоров:

— стремление найти «общий язык», проявленное с обеих сторон и направленное на выяснение «основ послевоенного мира»;

— готовность Даллеса отойти от рузвельтовского принципа «безоговорочной капитуляции»;

— его готовность предоставить Германии роль «фактора порядка» в послевоенной Европе;

— принципиальное одобрение Даллесом национал-социализма;

— его заявления явно антисоветского характера;

— договоренность о продолжении контактов.

И этого было бы достаточно, чтобы оценить далеко идущий смысл встречи в Швейцарии. Однако хотелось узнать больше — не говоря уже о том, что надо было с максимальной убедительностью опровергнуть все попытки защитников Даллеса отрицать сам факт встреч в 1943 году. Документы — дело весомое, но, может быть, можно найти свидетеля?

Аллен Даллес скончался в 1968 году. Он, как известно по его книгам, не пожелал признаться в своих интригах.

Второй американский участник, скрывавшийся под псевдонимом Робертс, не был идентифицирован. Мнения различных исследователей о его личности расходились.

Принц Макс-Эгон Гогенлоэ жил после войны в Испании, мемуаров не публиковал.

Был четвертый — Бауэр. Кто он, где он?

…Читатель поймет волнение автора, когда дежурный администратор белградского отеля «Славия», куда меня забросила очередная длительная командировка (белградская встреча участников общеевропейского совещания длилась долго), передал мне письмо из Австрии, из поместья Хинтерталь, что близ Зальцбурга. Его отправитель, г-н Рейнхард Шпитци, извещал, что у него «было три псевдонима — Бауэр, Альфонсо, Гербер; Гогенлоэ именовался Паульсом; м-р Балл это Аллен Даллес, м-р Робертс — Тайлер, финансовый эксперт в Женеве». Это значило, что после долгих поисков я напал на человека, действительно являвшегося участником женевских переговоров.

Обменявшись письмами, мы договорились встретиться — благо мой очередной маршрут пролегал близ Зальцбурга. Несколько часов подряд я записывал рассказ Рейнхарда Шпитци в номере мюнхенского «Кайзерхофа». Зная, что историки не жалуют устных свидетельств, я попросил моего нового знакомого изложить «суть дела» в письменном виде и вообще заняться мемуарами. В результате я вложил в мою папку «Гогенлоэ» 19 плотно напечатанных страниц.

…Все началось, когда убеждения и намерения принца Макса-Эгона Гогенлоэ, еще в 1938–1939 годах пытавшегося наладить английские контакты гитлеровской Германии, совпали с планами гауптштурмфюрера СС Шпитци — бывшего адъютанта Риббентропа и доверенного лица обеих немецких разведслужб (ведомств Канариса и Шелленберга). В 1942 году Гогенлоэ, продолжавший свои тайные контакты с английскими представителями и после начала войны, решил перебраться в Испанию в безобидном качестве руководителя так называемой «Западной дирекции» заводов «Шкода», акционером которых он являлся. Вот слова Шпитци: «Оттуда, наряду с нормальными гешефтами, можно было завязывать связи с Западом, действуя в интересах разумных людей в аппарате власти Германии. Я должен был ему (Гогенлоэ. — Л. Б.) помогать в этом деле».

Согласие на испанскую миссию Гогенлоэ и Шпитци было дано двойное: и Канарисом, и «самим» Гиммлером? Предусмотрительный Шпитци, зная шаткое положений ведомства Канариса, договорился с Гиммлером, а затем с Шелленбергом, что будет сотрудничать именно с ним. Поэтому так называемый «атташе по полицейским делам» в мадридском посольстве Германии Винцер получил указание оказывать миссии всяческую поддержку. Цитирую слова Шпитци:

«У Гогенлоэ были наилучшие связи с американским и английским посольствами. Он дружил с Франко, многими генералами и чиновниками, особенно с министром иностранных дел Хорданой. Тем самым Гогенлоэ и я получили прекрасную базу и вили наши нити — иногда вместе, иногда порознь, информируя наших единомышленников в Берлине. Наши надежды мы возлагали на западных союзников и на самое мощное государство — США».

В конце 1942 года контакты Гогенлоэ получили новое развитие. Советник посольства США Баттеруорт наладил связь Гогенлоэ с Даллесом и его финансово-экономическим экспертом Тайлером (Гогенлоэ знал Даллеса с довоенных времен). Первая встреча Гогенлоэ с Даллесом и Тайлером состоялась в январе 1943 года, в феврале последовала поездка Шпитци в Женеву и Берн.

Дело в том, что в беседе с Гогенлоэ Даллес выразил желание поговорить с настоящим национал-социалистом — не с каким-либо заговорщиком или оппозиционером. Шпитци как член НСДАП с 1930 года, гауптштурмфюрер СС вполне подходил для этого. Обговорив свою поездку лично с Шелленбергом — ведь речь шла ни много ни мало о встрече с главой европейской резидентуры УСС и, как считали в Берлине, личным представителем президента Рузвельта в Европе, — 21 февраля Шпитци беседовал в Женеве с Тайлером, а 22 февраля… Цитирую:

«Итак, 22 февраля 1943 года, точно в 8 часов вечера я подошел к тыловой калитке садика бывшего бельгийского посольства. Меня сразу впустили. Слуга, к моему удивлению, оказавшийся итальянцем, взял мое пальто. Подумав, я попросил пальто назад и оторвал на всякий случай от внутреннего кармана этикетку с моим именем — как австриец я знал итальянцев и проявлял некоторую осторожность. Меня уже в Португалии удивляла беззаботность американцев в вопросах конспирации. Там американский военно-морской атташе нанял местную уборщицу, у которой мы к нашему вящему удовольствию регулярно получали содержимое бумажных корзин и, главное, использованные копирки».

Но не будем превращать нашу документальную повесть в детективную (хотя это и напрашивается!). Возьмем один из трех документов, составленных после встречи в Швейцарии, — доклад о переговорах гауптштурмфюрера СС Шпитци с помощником Даллеса 21 февраля 1943 года.

Встреча м-ра Робертса и г-на Бауэра[52]

В воскресенье 21 марта 1943 года, сохраняя обычные меры предосторожности, г-н Бауэр встретился в Женеве с м-ром Робертсом на частной квартире, которую м-р Робертс счел безопасной. М-р Робертс любезно приветствовал г-на Бауэра и сказал, что в любое время рад видеть его как друга г-на Паульса. Со своей стороны, г-н Бауэр-заявил, что явился только как частное лицо по настоянию их общего друга г-на Паульса, хотя сам он и не питает иллюзий относительно возможного успеха этих бесед, ибо у него нет никаких полномочий и власти. Однако как лояльный гражданин своего государства будет охотно отвечать на вопросы, стремясь, если потребуется, устранить ненужные недоразумения и ложные взгляды.

М-р Робертс заметил, что все это ему совершенно ясно, и для него особенно важно узнать, наконец, о взглядах молодого национал-социалистского поколения, не прикрашенных пропагандистскими тезисами.

Началась беседа, из которой выяснилось, что м-р Робертс (симпатичный человек лет пятидесяти) удивительно хорошо осведомлен о проблемах Центральной Европы, так что г-ну Бауэру приходилось быть все время начеку. Прежде всего м-р Робертс высказал мнение, что с немецкой стороны было колоссальной ошибкой довести дело до войны, а именно без нужды оккупировать Прагу и тем самым обострять обстановку. В ходе мирного развития вся Юго-Восточная Европа де-факто быстро очутилась бы в руках Германии, ибо ни Англия, ни Америка не имели ни намерения, ни энергии противостоять без особой нужды подобному развитию силой оружия. Если бы затем Германия в один прекрасный день овладела этими районами и освоила их, то ей легко было бы вести войну только против России. Общественное мнение Англии и Америки никогда бы в таком случае не допустило, чтобы вступление этих стран в войну помешало тотальной победе Германии над Россией, и было бы волей-неволей вынуждено примириться с превосходством Германии после ее победы над Россией. М-р Робертс сказал далее, что если дело не приняло такой оборот, то об этом Германия должна сожалеть больше, чем США. Он не может понять и того, почему нацисты с шумом ломились в открытую дверь…

…Г-н Бауэр перешел затем к критике м-ром Робертсом германской предвоенной политики на Востоке и отклонил аргумент, согласно которому Германия располагала свободой действий на юго-востоке. Именно американцы противодействовали какому-либо примирению между Германией и Англией…

Германии приходилось добиваться каждого из своих успехов в борьбе против открытого или замаскированного сопротивления англосаксов. Для последних Мюнхен не был финалом, а всего лишь отсрочкой, чтобы в один прекрасный день, вооружившись как следует, более эффективно выступить против Германии. Саботаж чехов, которых поддерживали англосаксы, как раз и привел к оккупации Праги. Германия несет большую ответственность за развитие этих районов… Если Адольф Гитлер решался действовать, то этому всегда предшествовали длительные попытки достичь взаимного соглашения. Однако ему не поверили и не сделали ничего, чтобы сохранить надежды на мирное урегулирование. Англосаксы получили теперь такого Гитлера, какого они сами заслуживают. Можно понять, продолжал г-н Бауэр, почему англосаксы сегодня не любят этого человека, но в глазах немцев это скорее плюс, чем минус. Пусть он — м-р Робертс — не предается иллюзиям, будто в Германии могут найтись влиятельные и мощные группы, которые захотят вести переговоры с противником без Гитлера. Опыт последней войны сыграл в этом отношении свою роль. Ни на одного разумного немца вражеская пропаганда о Гитлере или Атлантическая хартия больше не оказывают влияния. Такого рода трюки слишком избиты.

М-р Робертс согласился с этим, поскольку, сказал он, точно известно, что война с Германией будет долгой и тяжелой, а разумных групп, с которыми можно было бы вести успешные сепаратные переговоры, не существует. Америка не предается напрасным иллюзиям в этом отношении. Германия — мощный противник, и ее достижения достойны восхищения. Однако с нею все же справятся, ибо, несмотря на подводную войну, маршруты для конвоев обеспечены достаточной охраной, а возможности американского судостроения фактически неограниченны. Германию скоро выгонят из Туниса, в дипломатическом отношении Турция теперь уже навсегда потеряна для нее, а Болгария уже начинает шататься. Об Италии и говорить нечего, ибо эта страна и ее позиция уже не имеют серьезного значения. Зато исключительно важна позиция Турции. У Америки достаточно времени, денег и человеческих ресурсов, чтобы еще долгое время вести войну; о том же, чтобы союзники были едины, заботится Германия, допуская психологические ошибки. После того как она восстановила против себя социалистов, евреев, масонов и малые народы, она теперь раздражает и христианские церкви. Таким образом, Германия делает все, чтобы потерять популярность. Америка не собирается воевать каждые 20 лет и в настоящее время стремится к длительному урегулированию, в разработке которого она желает принять решающее участие, а не предоставлять это Англии, учитывая горький опыт прошлого. Было бы достойно сожаления, если бы Германия сама исключила себя из участия в таком урегулировании, ибо эта страна заслуживает всяческого восхищения и значит для него больше, чем многие другие страны. Он все еще надеется, что Германия останется фактором порядка и будет и в дальнейшем играть такую роль, хотя в настоящее время он не видит, каким образом этого можно достичь…

М-р Робертс вновь заметил, что последнее слово еще не сказано; г-ну Бауэру не следует думать, что он недооценивает силы противника. Возможно, что в ходе войны и в результате вполне возможных неудач на обеих сторонах настроение и воля к борьбе у людей изменятся. Трудно заниматься предсказаниями. Может быть, в один прекрасный день представится возможность ускорить конец войны, своевременно установив контакты. Таким путем можно было бы устранить недоразумения, из-за которых война продолжалась бы еще дольше…»

Оставим в стороне некоторые детали встречи: она состоялась не 21 марта, а 21 февраля; кое-что в доклад включено из беседы 22 февраля в Берне. Все это мне пояснил сам Шпитци, отчет которого переписал Шелленберг для доклада Гиммлеру и Гитлеру. Но по этому документу мы можем ощутимо представить себе «анатомию сговора», свершавшегося во время встреч.

Даллес выступал как представитель державы, входившей в хотя еще не победившую, но побеждающую коалицию. Тем более, на сегодняшний взгляд, странными и чудовищными кажутся такие его заявления:

«Германское государство должно сохраниться как фактор порядка и восстановления, о его разделе или отделении Австрии не может быть и речи. Однако прусское засилье должно быть сокращено до разумных размеров, и отдельным областям (гау) в рамках Великой Германии предоставлена большая самостоятельность и равномерное влияние. Чешскому вопросу м-р Балл, по-видимому, придавал небольшое значение; с другой стороны, он считал себя обязанным выступить за создание санитарного кордона против большевизма и панславизма путем расширения Польши в сторону востока, сохранения Румынии и сильной Венгрии».

С каким настроением могли читать в имперской канцелярии эти заявления? У Гиммлера — да и у Гитлера — могло лишь укрепиться убеждение в возможности раскола антигитлеровской коалиции, в перспективах сговора. Но выводы каждый делал разные.

— Гитлер и его наиболее близкие сообщники считали, что ни в коем случае нельзя прекращать войну. Нельзя, как говорил фюрер, остановиться «без пяти минут двенадцать». А вдруг, рассуждал он, часы пробьют победу рейха? Тогда и Запад будет сговорчивее.

— Шелленберг и другие сторонники сговора полагали, что надо расширять закулисные переговоры, выяснять возможности, вбивать где можно клинья между союзниками (не только между западными державами и СССР, но и между США и Англией).

События всегда приобретают объемность, когда мы узнаем о них из разных источников. В те годы за американскими разведчиками в оба глаза следили их гитлеровские «партнеры» — разведчики вермахта и СС. Случай хотел, чтобы бывший руководитель отдела «Швейцария/Лихтенштейн» в VI управлении Главного управления имперской безопасности СС Гейнц Фельфе не только запомнил тогдашние события, но и описал их в появившихся в 1986 году мемуарах. Фельфе отмечает, что одной из прямых функций его отдела было наблюдение за деятельностью разведок США и Англии в Швейцарии и установление с ними контактов. Был ему, к примеру, прекрасно известен бывший британский генконсул в Кёльне, а затем консул в Лозанне Кэйбл как резидент британской разведки (о нем мы упоминали). Связываться с ним было несложно, поскольку таким же резидентом — с немецкой стороны — был немецкий вице-консул в той же Лозанне оберштурмбаннфюрер Ганс Дауфельдт.

Знал Фельфе и о том, чем занимался Аллен Даллес: во-первых, из телеграмм американского посланника из Берна в Вашингтон, которые регулярно расшифровывали в Берлине. Во-вторых, от собственного «источника» — молодого немца (кличка — Габриэль), прикинувшегося участником антигитлеровского заговора и в этом качестве засланного к Даллесу. Габриэль в донесениях СС носил номер 144/7957[53]. Из сообщений этого агента явствовало, что американский представитель — открытый недруг Советского Союза и ожидает столкновения СССР и США в ходе «очередной войны», что он осуждает Рузвельта за требование безоговорочной капитуляции Германии и ищет в Германии людей, которые помогли бы Западу. По указанию из Берлина Габриэль и далее поддерживал контакты с Даллесом, причем тот порой так предавался хвастовству, что (во время тайных переговоров с обергруппенфюрером СС Вольфом в Швейцарии) выбалтывал подробности, которые Вольф скрывал от своего начальника Кальтенбруннера. А Габриэль все доносил начальству…

Фельфе свидетельствует, что донесения из Швейцарии немедля докладывались начальнику VI управления Шелленбергу, затем — Кальтенбруннеру и Гиммлеру. «Когда с фельдъегерем прибывала из Швейцарии почта в больших полотняных пакетах зеленого цвета, вспоминает Фельфе, — я немедля смотрел в опись — нет ли там доклада о Фостере? Дело в том, что мы сначала спутали резидента УСС Аллена Уэлша Даллеса с его братом Джоном Фостером. Ошибка была устранена, но обозначение осталось». Особый интерес, поясняет Фельфе, проявил к донесениям Шелленберг, ибо «через него шли и другие связи, при помощи которых выяснялись возможности сепаратных переговоров».

Папка д-ра Шюддекопфа

На этот раз мне пришлось принести свои извинения. Пришло письмо, в котором его автор — историк и политолог д-р Отто-Эрнст Шюддекопф — требовал, как принято говорить, сатисфакции. Он счел себя уязвленным, поскольку считал меня виновным в том, что его, д-ра Шюддекопфа, сочли замешанным в переговорах принца Гогенлоэ и Даллеса и даже участником встреч в Швейцарии. Нет, он в Швейцарии не был, Даллеса не видел, и вообще упоминание его имени в этой связи основано на недоразумении.

Предположения дело полезное. И хотя на этот раз оно не подтвердилось (в Женеву ездил не Шюддекопф, а Шпитци), оно вывело на некоторые другие акции СС, тесно связанные с интригой Гогенлоэ. Оказалось, что обиженный доктор был «всего-навсего» начальником отдела разведки СС (VI-Д), который ведал Англией. Готовя очередную операцию, д-р Шюддекопф — тогда вовсе не историк, а штурмбаннфюрер СС — собрал ряд секретных документов (в том числе и отчеты Гогенлоэ — Шпитци), положил в специальную папку и унес домой. Правда, он нарушил строжайшие предписания о соблюдении секретности, запрятав документы дома в ящик стола и забыв о них, пока не пришел конец войне. Папка попала в руки английских оккупационных войск, затем — в западноберлинский документальный центр и мюнхенский Институт современной истории[54].

Какая же готовилась операция? Если перелистать пожелтевшие страницы папки, то они достаточно определенно свидетельствуют: речь шла о сепаратных контактах с западными державами.

Вот, к примеру, документ под заголовком «Зондаж английских условий мира»:

«Как ранее сообщалось, президент Шведского придворного суда Экберг решился взять на себя выяснение возможностей заключения мира между воюющими сторонами. Сообщалось также, что об этом проинформирован английский премьер-министр Черчилль. Английский посланник в Стокгольме гарантировал соблюдение тайны.

Сейчас президент Экберг через финского посла Кивимяки дал мне знать, что он по собственной инициативе принял решение поставить английскому посланнику такой вопрос:

если Россия будет полностью разгромлена и захвачена Германией, то при каких условиях английское правительство было бы готово начать мирные переговоры с германским правительством?

Экберг далее сообщил, что, по его убеждению и опыту, почерпнутым из бесед, Англия не заинтересована в победе большевизма.

Английский ответ будет передан мне Экбергом сразу после его получения».

К сожалению, документ не подписан и не датирован. Однако карандашная пометка («21/42») и само содержание дают основания полагать, что он относится еще к 1942 году — по крайней мере, до начала Сталинградского сражения. Ибо кто стал бы рассуждать о «полном разгроме и захвате» Советского Союза в 1943 году? Но запомним — Стокгольм был удобен для возможных переговоров…

Следующий документ имеет дату 27 ноября 1942 года и озаглавлен: «Разведывательные связи с Англией», А начинается он несколько неожиданно: «Уполномоченный имперского министерства иностранных дел по связи с министерством пропаганды по всем вопросам радиопропаганды д-р Кизингер на утреннем совещании 24 ноября…»

Как говорится, «знакомые все лица»! Д-р Кизингер — ветеран Христианско-демократического союза, бывший федеральный канцлер (1966–1969) Федеративной Республики. Однако в 1942 году на совещании его волновали другие вопросы: разведка получает из Англии мало сведений, которые делали бы немецкую радиопропаганду правдоподобной…

Дальше идут документы 1943 года и посущественнее: например, донесение резидентуры из Парижа от 26 мая 1943 года:

«Содержание: высказывания английского посла в Мадриде Хора о военном положении.

Источник: Агент 36/1.

Агент 36/1, который недавно был в Мадриде, имел личную беседу с сэром Сэмюэлем Хором, содержание которой излагается ниже».,

Что же «излагается ниже»? Сначала оценка политики Франко, затем — причины, почему Англия и США в данный момент не собираются вступать в переговоры с Гитлером при посредничестве Испании. Хор сказал: «Мы вовсе не хотим, чтобы Красная Армия вступила в Берлин. Более того, мы готовы бороться с коммунизмом. Однако нам кажется более важным уничтожение национал-социализма в Германии. И без того внутри рейха уже есть значительные коммунистические течения, так как рабочим нечего есть».

Дальше сэр Сэмюэль перешел к возможным действиям союзников: «Сейчас мы заняты тем, чтобы оснастить в Северной Африке 500-тысячную французскую армию. Однако ее собираются не вводить в бой, а подготовить для оккупации Франции, чтобы после отхода немецких войск избежать нарастания коммунизма и других беспорядков».

Можно себе представить, каким елеем были эти поистине кощунственные рассуждения посла для тех, к кому они попали! А рядом легло другое сообщение — также из Парижа: «Запланированные на март операции англичан и американцев по высадке отменены и не будут проводиться, так как союзники пришли к убеждению, что еще в этом году в немецком правительстве произойдут изменения. Об этом официальные лица, принадлежащие или близкие к министерству иностранных дел, а также руководящие деятели экономики и промышленности проинформировали американские круги. Канал к американцам есть».

Взглянем на поля: здесь чьей-то рукой приписано:

«Правильно. См. м-р Балл. 21.3.43»[55].

Итак, швейцарские переговоры были «в работе» у разведки СС, поскольку шли в общем фарватере поисков антикоммунистического сговора, надеяться на который позволяли высказывания не только Даллеса, но Хора и иных. Вот, к примеру, агентурное донесение из парижского банка «Вормс и компания», в котором высказывалось убеждение, что «в ближайшее время будет необходимо вести переговоры с англосаксонскими странами, и если из них будут исключены некоторые деятели немецкого правительства (но не сам фюрер), то это станет возможным. В любом случае следует попробовать действовать в этом направлении. Угроза большевизма в Европе… это серьезная проблема, и, к сожалению, чем тотальнее становится европейская война и чем дольше она длится, тем больше будет нарастать большевистская опасность в Европе».

А вот и голос… Гогенлоэ. Он прослушивается на двух страничках телеграммы американского посла в Швейцарии Гаррисона. Можно спросить: а как она попала в папку Шюдцекопфа? Ведь Гаррисон посылал ее не в Берлин, а в Вашингтон? Секрет прост: дешифровальная служба СС читала все шифрограммы посла. И снова не без удовольствия Шелленберг мог узнать, что Гаррисон, приняв Гогенлоэ, сообщал в Вашингтон следующие рекомендации принца:

«Он советует усилить антикоммунистические элементы, которые активны, когда их хоть немного поддерживают… Он убежден, что организация Гиммлера является лучшим наличным фактором для поддержания порядка внутри и для сопротивления коммунизму».

Остался ли этот совет втуне? Некоторые события 1943 года свидетельствуют об обратном. И разыгрались они в том самом Стокгольме, где еще в 1942 году некие шведские посредники предлагали свои услуги Для налаживания контактов через линию фронта, благо она не проходила через нейтральную Швецию.

В Стокгольм уже давно наведывались немецкие эмиссары. Наиболее известной стала в Послевоенное время миссия пасторов Ганса Шенфельда и Дитриха Бонхёфера, которые по заданию оппозиционной труппы Гёрделера — Бека зондировали позицию Англии через архиепископа Чичестерского Дж. Белла. Бонхёфер вернулся тогда из Стокгольма без каких-либо обещаний с английской стороны, хотя его предложения были доведены до сведения Черчилля. Видимо, позиции «оппозиционеров» были расценены как слишком слабые, чтобы Англия и США могли бы делать на них ставку. Министр иностранных дел Англии Энтони Иден, которого информировал о своих беседах Белл, с полным правом ответил ему, что, во-первых, он считает невозможным вести сепаратные переговоры за спиной других союзников; во-вторых, «оппозиция» себя еще ничем не зарекомендовала, чтобы Англия давала ей какие-либо авансы. Этот ответ Идена был доведен до сведения посла США Вайнанта, который в свою очередь информировал государственный департамент.

Но эти попытки не были исключением. Еще до пасторов в Стокгольме наладил контакты д-р Карл Лангбен — человек с большими связями в Берлине; работавший одновременно и на Канариса, и на Гиммлера (не говоря уже о том, что он был в курсе дел Гёрделера — Бека). Лангбен хорошо знал Стокгольм, где в декабре 1942 года познакомился с м-ром Брюсом Хоппером.

Хоппер был профессором Гарвардского университета, но у него была и другая «работа»: начальника резидентуры УСС в Швеции, которая начала свою деятельность с некоторой особенностью. Бюро Хоппера вело разведывательную деятельность не только против Германии, но и против Советского Союза. Этой специфической работой руководил давний специалист по антисоветским делам экономист из Дюкского университета Кальвин Гувер. Поэтому, когда Хоппер познакомился с Лангбеном, тот его крайне заинтересовал. Ведь Лангбен был полностью в курсе замыслов Шелленберга — Гиммлера, связанных с возможными переменами в верхушке рейха! Именно Лангбен организовал в том же, 1943 году встречу уполномоченного «оппозиции» фон Попица с рейхсфюрером СС, в ходе которой Гиммлер поставил вопрос:

— Будут ли Англия и США готовы к сепаратному миру?

Попиц отвечал, что с Гитлером западные державы говорить не будут, а с Гиммлером, может быть, и захотят. Как мы видим, и здесь ставка на СС!

Правда, послевоенная американская версия взаимоотношений Хоппер — Лангбен строится на том, что «Хоппер вежливо указал Лангбену на дверь» (в книге Р.Х. Смита об УСС). Однако непонятно, как мог в таком случае Лангбен сообщить тогда, в начале 1943 года, своим друзьям, что «есть приемлемые возможности мира» с западными державами? И почему не миновало и нескольких месяцев, как другой представитель УСС — Абрахам Стивенс Хьюитт— снова связался с непосредственным окружением Гиммлера? Эта связь была осуществлена через шведского дельца Иона Граффмана, который был хорошо знаком с личным врачом Гиммлера д-ром Феликсом Керстеном.

О Керстене существует специальная литература — его мемуары, комментарии к ним, исторические и даже беллетристические повествования. Как личность он этого безусловно не заслуживает, но, занимаясь «анатомией измены», нам небезынтересно взглянуть на этого архитипичного участника закулисных комбинаций. Человек с двумя паспортами (шведским и финским), обладатель «магического дара» успокаивать массажем мышечные и иные боли, он чем-то напоминал придворных лекарей средневековых времен. В нацистском рейхе многие держали при себе подобных типов — их особенно коллекционировал любитель «оккультных наук» Гесс; при Гитлере состоял «профессор» Морелль, при Гиммлере — Керстен. Кстати, попал он к нему по рекомендации одного из крупных немецких промышленников, состоявших в знаменитом «кружке друзей рейхсфюрера СС». Но вот что важно: для роли посредника в антисоветских комбинациях мало было придворных талантов. Надо было быть, например, как Керстен, участником подавления Эстонской Советской Республики в 1919 году и вдобавок крупным международным спекулянтом.

Путь вел от Граффмана к Керстену, от Керстена — к Шелленбергу. Именно к нему, ибо еще в 1942 году Керстен стал доверенным лицом начальника разведки СС — после его знаменательного разговора с Гиммлером о необходимости поисков каналов, ведущих на Запад. Сам Шелленберг описывает встречу с эмиссаром УСС так:

…Когда в Берлине получили сведения о состоявшейся в октябре 1943 года Московской конференции представителей СССР, США и Великобритании, Гиммлер и Шелленберг крайне обеспокоились, ибо конференция продемонстрировала укрепление антигитлеровской коалиции. Документы попали в Берлин необычным путем: отчет о конференции, составленный в Форин офис и направленный для информации английскому послу в Анкаре, был тайно сфотографирован знаменитым немецким агентом Цицероном. Шелленберга особенно расстроил отказ союзников от вторжения на Балканы; оно должно было произойти в Северной Франции. Именно после этого перепуга начальник разведки СС использовал «открывшуюся возможность» связаться через Керстена с м-ром Хьюиттом.

Встреча (Шелленберг не называет дату) состоялась в Стокгольме и длилась три (!) дня. Оттуда Шелленберг вернулся в Берлин и составил отчет для Гиммлера. У того якобы «перехватило дыхание» от неожиданности, и на разведчика обрушился гнев рейхсфюрера. Шелленберг выждал, благо все были заняты новыми сообщениями Цицерона, подтверждавшими неутешительные для рейха сведения. Тогда Гиммлер сказал своему любимчику:

— Вы правы, надо что-то делать.

И добавил:

— Не прерывайте контакте Хьюиттом. Не могли бы вы передать ему, что я готов с ним встретиться?

На этом словоохотливый (в других случаях) Шелленберг прекращает свои записи. Восполним сей недостаток. Как явствует из мемуаров Керстена, еше до встречи в Стокгольме с Шелленбергом Хьюитт сообщил ему, что США заинтересованы в «сепаратном мире» (то есть без СССР), если Гиммлер совершит переворот. Сообщил он и американские предложения о возможной базе «компромисса»:

— уход Германии с оккупированных территорий;

— восстановление германских границ 1914 года;

— выборы в Германии под англо-американским контролем;

— контроль Англии и США над германской военной промышленностью;

— наказание военных преступников, роспуск СС и сокращение вермахта.

В другом варианте платформа Хьюитта включала:

— устранение Гитлера;

— восстановление доверсальских германских границ;

— предотвращение «русской гегемонии» в Европе.

Оба варианта не оставляли сомнений в намерениях их составителей — тем более что когда 9 ноября Шелленберг прибыл в Стокгольм, то Керстен сообщил ему, что Хьюитт «видит опасность, угрожающую с Востока». Гиммлер одобрил программу с некоторыми поправками 9 декабря, а согласие на прием Хьюитта в Берлине дал в конце декабря.

Шелленберг умалчивает, что у него состоялась и вторая встреча: на ней Хьюитт сообщил, что если Рузвельт одобрит план, то он, Хьюитт, даст в стокгольмской прессе объявление следующего содержания: «Продается ценный аквариум с золотыми рыбками, стоимость 1524 кроны». Если объявление не появится, то это будет означать, что Рузвельт отклонил предложение. Американский эмиссар уточнил, что ему понадобится определенное время для того, чтобы выяснить позицию Вашингтона. В случае одобрения и публикации об аквариуме Хьюитт просигнализирует об этом через посольство в Лиссабоне, подписав сообщение псевдонимом Зигель, Шелленберг должен ответить как Браун.

Видимо, до поры до времени Донован и Хоппер могли плести свои интриги на собственный страх и риск. Но на посылку в Германию сотрудника УСС (Хьюитт в беседах именовал себя то «представителем президента США по европейским делам», то уполномоченным государственного секретаря Э. Стеттиниуса; в действительности он представлял в Стокгольме отдел УСС, возглавлявшийся Кальвином Гувером, т. е. отдел, работавший против СССР) необходима была санкция на более высоком уровне. Надо ли догадываться, что он ее не получил? О продаже аквариума за 1524 кроны шведские и иные любители золотых рыбок так и не узнали. Рузвельт и государственный департамент строжайше запретили продолжать контакты (Кальвин Гувер, оплакивая свой план, жаловался, что президент тем самым «проиграл войну»). Да и Гиммлер был изрядно напуган. Шелленберг был упрямее: он продолжил поиски новых каналов, не гнушаясь никакими средствами. Как-то (уже в начале 1944 года) ему сообщили, что известная парижская законодательница мод мадам Коко Шанель близка к окружению Черчилля и люто ненавидит Советский Союз. Мадам пригласили к Шелленбергу, и на этой встрече было условлено, что СС освободит арестованную в Италии подругу Шанель англичанку Веру Ломбарди. Ей будет вручено письмо для английского посла в Мадриде сэра Сэмюэля Хора с просьбой помочь в поиске «компромисса». Письмо же должен передать Ломбарди не кто иной, как наш знакомый Рейнхард Шпитци!

Стамбульский узел

Теперь перенесемся с севера Европы на юг, в Турцию 1943 года. Это государство, как и Швеция, не участвовало во Второй мировой войне. Однако все время вокруг Турции шла напряженная политическая борьба: гитлеровская Германия старалась привлечь ее на свою сторону или, по крайней мере, вовлечь в сферу своего влияния. Страны антигитлеровской коалиции стремились этого не допустить. Но как хотелось нацистам добиться своей цели! Видимо, именно поэтому послом в Анкаре стал человек, с которым связывались большие надежды. Напомним: Папен — немецкий военный атташе в США в годы Первой мировой войны, затем видный политический деятель веймарской Германии, рейхсканцлер в 1932–1933 годах, вице-канцлер в первом кабинете Гитлера, после этого — посол в Австрии. Карьера примечательная, особенно потому, что Папен не был членом нацистской партии. Более того: представляемую им партию Центра распустили, многие ее деятели эмигрировали, или их жизнь оборвала нацистская пуля. А Папен оставался на поверхности!

Турция была важным плацдармом и для нацистской разведки. С этой точки зрения на первом месте стояла не Анкара, а Стамбул — перекресток международных путей, давний центр всевозможных интриг, любимый объект авторов детективных романов. Здесь находился один из главных опорных пунктов абвера — разведслужбы адмирала Канариса. Еще задолго до войны абвер создал свои зарубежные опорные пункты — так называемые «Военные организации» (сокращенно КО) по следующей схеме:

— разведка в районе Балтийского моря против СССР и Англии — КО в Швеции и прибалтийских странах;

— на Иберийском полуострове — КО в Португалии и Испании, филиалы — Танжер, Касабланка;

— в Латинской Америке — КО в Аргентине;

— в Юго-Восточной Европе — КО в Венгрии, Югославии, Болгарии, Румынии, Греции;

— в Центральной Европе — КО в Швейцарии;

— на Ближнем Востоке — КО в Турции (Анкара), филиалы — Стамбул, Тегеран;

— на Дальнем Востоке — КО в Шанхае.

Что касается Стамбула, то Канарис сам часто туда наведывался. А местную резидентуру — филиал КО в Стамбуле — возглавлял опытный разведчик д-р Пауль Леверкюн — человек с большими международными связями, работавший в США и числивший среди своих ближайших друзей многих американских дельцов и юристов, в том числе Уильяма Донована. Разумеется, в Турции было представлено и ведомство Шелленберга в лице оберштурмфюрера СС Людвига Мойзиша (он находился при Папене, в Анкаре).

Американская разведка появилась здесь позже: во-первых, Ближний Восток всегда был излюбленным местом работы и, можно сказать, владением английских спецслужб; во-вторых, когда УСС стало открывать свои бюро на Ближнем Востоке (сначала в Каире), то выбор Донована пал на владельца импортно-экспортной фирмы Улисса Амосса, который больше занялся своим бизнесом, чем разведкой. Летом 1943 года его сменил бывший вице-президент «Фёрст нэшнл бэнк оф Бостон» Джон Тулмин. Турецкое бюро УСС возглавлял Ланнинг Макфарланд, совладелец банка «Нозерн траст». В Стамбуле открыли самостоятельное бюро УСС под руководством бывшего журналиста Арчибальда Колемэна. Здесь же работал «археолог» Джером Сперлинг. Макфарланду Донован передал «ключ» к работе в Турции — рассказал о своем давнем знакомстве с д-ром Паулем Леверкюном. Для связи с ним в стамбульском бюро были два немца-эмигранта — экономист профессор Александр Рюстов и Гейнц Вильбранд. Однако бюро УСС в Стамбуле было не единственным «глазом» США в Турции. Сюда в конце 1942 года в качестве специального наблюдателя в ранге военно-морского атташе направили бывшего посла США в Болгарии Джорджа Эрла.

Дж. Эрл — фигура примечательная. Крупный делец из Пенсильвании, он принадлежал к числу лиц, финансировавших первую избирательную кампанию Рузвельта. После избрания Рузвельта он получил пост посла в Вене затем был в 1940–1942 годах послом США в Болгарии «Это один из тех состоятельных людей, — писал о нем видный американский дипломат Уильям Додд, — которых назначают на дипломатические посты за границей, но которые, однако, мало знакомы с историей своей родины или какой-либо другой страны… Он умен, хотя на все общественные явления смотрит глазами богатого человека».

Сейчас трудно установить, кто конкретно был инициатором разведывательно-политической акции, предпринятой поздней осенью 1943 года с участием Эрла. Сам он впоследствии рассказывал, что еще в январе 1943 года к нему в стамбульскую гостиницу явился неизвестный человек и представился:

— Я адмирал Канарис, начальник абвера…

Якобы состоялась беседа, во время которой Канарис предложил такие условия: США отказываются от требования безоговорочной капитуляции, Германия идет на сепаратный мир…

На самом деле все обстояло более прозаично. В феврале к Эрлу действительно явился нацистский агент, но не сам адмирал, а некто Мацхольд, живший долго в США и связанный с немецкими спецслужбами и МИД Германии. Мацхольд знал Эрла с довоенных времен и пришел к нему с предложением о сепаратном мире. Эрл сообщил об этом в Вашингтон, добавив к этому впечатления о своих беседах на ту же тему с фон Папеном.

В принципе Эрл занялся не своим делом: его послали как «знатока болгарской ситуации» для освещения положения на Балканах. Однако, получая сведения о колоссальном воздействии побед Советской Армии на положение на Балканах, о быстром процессе революционизирования масс, о грядущем крахе прогнивших антинародных режимов, Эрл проникся испугом своих собеседников. Вслед за ними он считал, что надо срочно спасать позиции Запада на Балканах, а для этого пойти навстречу тем немецким кругам, которые искали сговора с США. А эти круги представляли как Папен, так и Канарис.

Встречался ли Эрл лично с Канарисом? Очевидцы, с которыми беседовал западногерманский публицист Хейнц Хёне, утверждают, что встречался. Сперва собеседником американского разведчика был барон фон Лерзнер (мы с ним уже знакомы), в прошлом также моряк, а в давние времена пребывания в США знавший его тогдашнего военно-морского министра Франклина Рузвельта. Лерзнер организовал встречу Эрла с адмиралом Канарисом. «Два моряка, два завзятых антикоммуниста — дело могло пойти», — иронизирует по этому поводу Хёне. Программа Канариса гласила: «После государственного переворота в Германии оппозиция предлагает западным союзникам капитуляцию, единственным условием которой явятся совместные англо-американо-германские действия, долженствующие воспрепятствовать советскому продвижению в Центральную Европу». (Так ее изложил знакомый нам Альберт Ведемейер, друг Эрла.) Эрла эта программа привела в восторг, и он сообщил о ней в Вашингтон для доклада Рузвельту. В ожидании ответа он встречался с Лерзнером и заверял его, что все будет в порядке:

— Наш друг Франклин Рузвельт сообщил мне, что он и его единомышленники благожелательно обсудят любое мое предложение, так как он верит мне на слово…

Неудивительно, что Лерзнер, выслушав эту похвальбу, даже собрался вылететь вместе с Эрлом в США и заручился поддержкой Ватикана (Ронкалли, Монтини), где он за год до этого побывал с аналогичной целью.

В действительности дело обстояло иначе, совсем иначе: как и в других случаях, Рузвельт ответил категорическим «нет» (Ведемейер датирует отказ весной 1943 года). Однако оба интригана не успокоились: Лерзнер в мае 1943 года «обрадовал» Эрла новым планом: отборные немецкие части, получившие большой боевой опыт на советско-германском фронте, окружат штаб-квартиру Гитлера в Восточной Пруссии, арестуют фюрера и… выдадут его западным союзникам. Как видно, Лерзнер ни в чем не хотел уступать хвастуну и авантюристу Эрлу. Другим «перлом» было предложение Канариса послать в Англию офицера немецкого генштаба, дабы он открыл союзникам западный фронт, если те высадятся во Франции…

Плохие анекдоты? Увы, нет. Когда впервые после войны стали известны «похождения» Эрла в его собственном изложении, то многие (включая и автора этой книги) считали это чистым блефом. Однако советский исследователе В. Мальков много лет спустя обнаружил в архиве Гопкинса и Рузвельта большое количество донесений Эрла, в которых тот в течение 1943–1944 годов (правда, гораздо более скупо и, разумеется, без упоминания Канариса) докладывал о предложениях, поступавших от немецкой стороны. Эти же источники подтверждают, что Рузвельт отвергал политические авантюры Эрла. Дело дошло до того, что, когда в конце войны в личном письме президенту Эрл потребовал разрыва с Советским Союзом и даже угрожал президенту политическим скандалом, тот ответил резким письмом, расценив требования зарвавшегося политикана как «величайшее предательство» и запретив ему публичные выступления. Кстати, это письмо Рузвельта, написанное 23 марта 1945 года, еще раз свидетельствует, насколько тверд был президент в своем политическом курсе.

Но вернемся в Стамбул. Здесь Эрл, несмотря на запрет Рузвельта, не прекратил своей деятельности, продолжая бомбардировать Вашингтон телеграммами о «советской угрозе». В то же время не будем забывать: Эрл был лишь «аутсайдером» в стамбульских делах, основную нить здесь должны были вить Донован и его подчиненные. Чем же они занялись?

Как и следовало ожидать, Донован активно использовал свой канал, ведший к Леверкюну и Папену. Он, разумеется, был в курсе связей с Эрлом, но повел дело несколько иначе. Его центральной задачей (вскоре мы поймем почему) было тщательное изучение возможностей, которые привели бы к смене гитлеровского правительства — до высадки союзников в Западной Европе или после нее. Это означало, что в первую очередь требовалось определить перспективы «консервативной оппозиции» в Германии.

С этой точки зрения были изучены предложения Канариса — Леверкюна. С обоими у Донована были прекрасные отношения. Летом 1939 года, на самом пороге войны, будущий директор УСС побывал в Берлине, где встречался как с Леверкюном, так и его шефом — «адмиралом от разведки», а также с сотрудником адвокатской конторы Леверкюна графом Гельмутом Джеймсом фон Мольт-ке и статс-секретарем МИД Германии Эрнстом фон Вайцзеккером. Все они теперь в той или иной степени оказались замешанными в заговоре. Поэтому Леверкюну сейчас, в 1943 году, поручили изложить предложения Канариса в письменной форме. Их передали в Вашингтон, где они подверглись экспертизе и были признаны подлинными.

Текст предложений Леверкюна — Канариса не сохранился. Зато сохранился и опубликован важнейший документ, получивший в УСС кодовое название «план Герман» и подробно излагавший замысел заговорщиков — результат визита в Стамбул графа фон Мольтке.

Мольтке давно был на примете у УСС — еще во времена «проекта Джордж». Правнук легендарного фельдмаршала, он учился в США и Англии, где получил звание адвоката. Мать графа была англичанкой, родственницей южноафриканского премьера фельдмаршала Смэтса и лондонского банкира Шредера. Сам Донован характеризовал молодого графа как «врага русских по убеждению и симпатизирующего англосаксам». В годы войны Мольтке стал одной из центральных фигур «оппозиции»; в поместье Крейсау собирались его единомышленники, обсуждая свои политические планы. Возможно, Донован переоценивал консервативные убеждения своего давнего знакомого, ибо в Крейсау преобладали представители либеральных групп. Но так или иначе, Мольтке точно знал о состоянии дел и замыслах заговорщиков, а служба у Канариса давала ему возможность поездок за границу, где у него было много знакомых, например тот же д-р Леверкюн, в адвокатской конторе которого он служил до войны.

В 1943 году Мольтке несколько раз побывал в Стокгольме и Стамбуле. Первый визит на берега Босфора не принес особого успеха. Замысел состоял в том, чтобы встретиться с американским послом в Каире Александром Кэрком, которого Мольтке знал с давних времен. Передав это предложение через посредников, Мольтке собирался лететь в Каир или встретиться с Кэрком в Турции. Американская сторона не могла пойти на столь рискованный шаг — ведь Мольтке был официальным сотрудником абвера. Личная встреча Мольтке с военным атташе США в Турции Тиндэллом также мало что дала — Тиндэлл был связан инструкциями госдепартамента.

Однако Леверкюн нашел другой путь: он свел Мольтке с двумя агентами стамбульского бюро УСС — Александром Рюстовым и Гансом Вильбрандтом. Так как Мольтке вскоре должен был уехать, Рюстов взялся изложить мысли графа в письменном виде. Этот документ сохранился и представляет собой исключительный интерес как наиболее развернутая программа возможного сговора Германии и США. Эту программу нельзя считать чисто немецкой, поскольку агент УСС Рюстов практически был соавтором документа. Вот он:

«Экспозе о готовности мощной немецкой группы подготовить и поддержать военные операции союзников против нацистской Германии.

Предварительное замечание: нижеследующее экспозе излагает взгляды и планы весьма влиятельной группы внутригерманской оппозиции по вопросу ускорения победы союзников и ликвидации нацизма. Оно составлено на основе многочисленных и подробных бесед и дискуссий с одним из ведущих членов этой группы…

Характер и позиция немецкой оппозиционной группы: если отвлечься от национал-социалистской партийной иерархии и подчиненных ей органов и функционеров, в Германии есть две группы, обладающие властью: офицерский корпус вермахта и высшие чиновники… Внутри тесно связанных между собой кругов высшего чиновничества и кадрового офицерства можно различить три категории: 1) политически нейтральных специалистов… 2) убежденных нацистов… 3) решительных и сознательных противников нацизма… Третья категория, в свою очередь, распадается на два крыла: одно одобряет «восточную», прорусскую ориентацию, другое — «западную», проанглосаксонскую тенденцию… Хотя западная группа оппозиции численно слабее, она занимает многие ключевые посты в военной и чиновничьей иерархии, включая верховное главнокомандование. Она находится в тесной связи с католическими епископами, протестантской церковью, руководящими кругами бывших профсоюзов и рабочих организаций, а также с влиятельными представителями промышленности и интеллигенции. Сейчас эта группа ищет практической основы для эффективного сотрудничества с англосаксонскими союзниками.

Предпосылки для сотрудничества с союзниками:

…Важной предпосылкой нижеизложенного плана является сохранение Восточного фронта, который должен пройти примерно по линии Тильзит — Лемберг… Подобная ситуация оправдает перед национальным самосознанием решающие действия на Западе, являющиеся единственным средством предупредить мощную опасность с Востока.

Группа готова осуществить далеко идущие планы военного сотрудничества с союзниками… Победа над Гитлером, вслед за чем произойдет возможно быстрая оккупация Германии союзниками, молниеносно изменит ситуацию…

Если будет решено создать второй фронт на Западе, введя со всех сторон превосходящие силы, которые затем осуществят тотальную оккупацию Германии, группа готова поддержать операции союзников всеми своими силами…

Она позаботится о том, чтобы одновременно с высадкой союзников было образовано временное антинацистское правительство… Она исполнена решимости воспрепятствовать опасности (большевизации) и в первую очередь помешать тому, чтобы война окончилась победой Красной Армии, которая означала бы русскую оккупацию Германии еще до прихода англосаксонских армий…»[56]

Это важное экспозе было направлено из стамбульского пункта УСС в Вашингтон, в штаб-квартиру Донована, для доклада президенту. Рюстов мог рассчитывать на поддержку своего начальника, зная о его убеждениях. И действительно, в течение всего 1943 года Донован все больше склонялся к принятию немецких предложений. «Эта акция, — писал он в одном из докладов Рузвельту, — будет подразумевать заверения Англии и США в том, что когда нацисты будут свергнуты, то переговоры будут вестись (немецкой стороной. — Л. Б.) только с западными державами и ни при каких обстоятельствах с Советским Союзом. Подчеркивается принципиальный консерватизм участников этих групп и в то же время их готовность сотрудничать со всеми приемлемыми элементами из числа левых, исключая коммунистов».

Что же произошло дальше?

…То, о чем мы собираемся рассказать, выглядит абсолютно невероятным даже для детективного романа. Но иногда документы, опубликованные на страницах американских исследований, оставляют далеко позади даже самый дерзкий вымысел.

В июле 1943 года в каирское бюро УСС явился журналист Теодор Морди, представившийся корреспондентом журнала «Ридерс дайджест». Он и раньше бывал в Каире, правда, в иной функции — агента американской военной разведки, затем сотрудника бюро военной информации, наконец, личного референта посла США в Египте Александра Кэрка. На этот раз Морди прибыл в Каир со специальным заданием: он должен был оттуда отправиться в Турцию к немецкому послу фон Папену. И хотя Морди изложил начальнику УСС в Каире полковнику Грюнтеру фантастическую версию о том, что Папен должен помочь свергнуть Гитлера, арестовать его и выдать союзникам, полковник согласился переправить Морде в Турцию. 5 октября 1943 года «журналист» встретился в Стамбуле с фон Папеном. Он вручил немецкому послу американский документ, который, по его словам, должен был стать основой политического соглашения между США, Англией и Германией. Приведем текст этого поразительного документа, сохраненного одним из бывших сотрудников стамбульского бюро УСС и преданного гласности после войны:

«1. Признание принципа, согласно которому Германия будет господствовать в политической, промышленной и сельскохозяйственной жизни континентальной Европы. Для этого:

а) союзники благожелательно отнесутся к тому, что Берлин станет резиденцией парламента, представляющего все государства Федеральных Штатов Европы,

б) союзники благожелательно отнесутся к предложению, согласно которому границы Германии будут пересмотрены с целью включения немецких меньшинств из Польши, Судетской области, Австрии и т. д.

2. Германия, США и Великобритания станут «державами великой тройки». Германия — в континентальной Европе, США — на американских материках и в Китае, Великобритания — в заморских территориях и в Африке (континентальная Европа будет включать Польшу, Прибалтику и Украину). Германия будет закупать сырье у США и Великобритании и поставлять им продукцию. На европейском рынке не будет британской и американской конкуренции с Германией.

3. Германия не будет вмешиваться в действия союзников против Японии. Взамен она получит компенсацию за счет голландской колониальной империи.

4. Ленд-лиз и прямая помощь России будет прекращена в том случае, если Германия не будет помогать Японии в ее действиях против России или против союзников.

5. США и Великобритания гарантируют, что Россия никогда не вторгнется на германскую территорию. В случае необходимости они вооруженными силами помогут Германии, дабы воспрепятствовать вмешательству России в торговые, политические и промышленные дела новой, послевоенной Европы…»[57]

Не больше и не меньше! Недаром, комментируя этот документ, английский публицист Энтони Кэйв Браун характеризует его как «акт невиданного предательства и циничного попрания союзнических соглашений». Можно было бы выбрать выражения посильнее, если учесть, что отчет Морди о встрече с Папеном был направлен в Вашингтон и с визой сотрудников УСС попал к президенту Рузвельту. Таким образом, речь идет не о плоде необузданной фантазии. Не забудем при этом, что идея раздела сфер влияния не раз высказывалась в беседах тайных эмиссаров.

…Выслушав мистера Морди, нацистский дипломат заверил его, что Германия не стремится к «политическому господству» в Европе и он лично «всячески одобряет создание федерации европейских государств», где Германии будет разрешено лишь «руководство экономикой Европы», Австрия останется в составе рейха, Судетская область получит автономию, Польша — западные границы 1914 года. Украина «должна стать независимым государством, объединенным соглашением с Европой, и не должна находиться под азиатским влиянием». Что касается рынков сбыта, продолжал Папен, то в послевоенной Европе «не будет конкуренции между Германией и Америкой», так как Германия нуждается в американских автомашинах, а США — в немецкой химии…

Хорошо зная, кому будут доложены его рассуждения, Папен усердно дул в антикоммунистическую дуду: «Он, как и немецкий народ, знает, что войну не выиграть, и даже нацисты это знают. Он предупредил, что нацисты способны на всякие трюки. Возможно, что, когда русские начнут вторжение на германскую территорию, какой-нибудь «красный» генерал совершит переворот и, спасая германскую армию, сговорится с русскими и перейдет на их сторону, чтобы помочь им создать коммунистическую Европу. Как он сказал, это «может» однажды случиться. Вот почему мы должны немедля, как можно скорее заключить мир, дабы избежать подобной катастрофы, которая нанесет удар не только Германии и Европе, но также целям Америки и Англии»[58]. На этом основании Папен через Морди просил США и Англию «надолго оставить свои войска в Европе», рассчитывая, что «условия мира разрешат Германии сохранить вооруженные силы для охраны своего восточного вала против русских». Такая «охрана может спасти Европу, что будет вкладом Германии в общее дело». Ни дать ни взять обоснование для приема в НАТО, вплоть до запугивания «красным генералом»!

Так шел торг. Когда же Морди захотел получить от Папена письменные заверения, хитрый и опытный разведчик принялся рассуждать о том, как трудно устранить Гитлера и убедить немцев в необходимости «менять лошадей в дороге». Для этого, считал Папен, требуется официальное подтверждение того, что США и Англия заключат мир с новым правительством Германии. Переговоры кончились тем, что Папен дал Морди секретный шифр, с помощью которого американцы могли связаться с ним через Рюстова (соавтора документа Мольтке). Морди вернулся в Вашингтон, где его отчет благодаря содействию Донована был представлен Рузвельту с сопроводительным письмом и позитивной рекомендацией того же Донована.

Однако президент не только отказался принять Морди,но распорядился отобрать у него заграничный паспорт.

Не приукрасило ли УСС свою «работу» в Стамбуле, не измыслило ли оно авансы, полученные из Германии? Нет, на этот раз нет. Сейчас установлено: другой правительственный орган — бюро военной информации — передал в Вашингтон свое собственное изложение предложений Папена — Леверкюна[59]. Хотя донесение было датирована 14 января 1944 года, данные, сообщенные информатором, относились к осени 1943 года. Приводим два фрагмента из него.

«Фон Папен вернулся совсем недавно после визита к Гитлеру, и наш информатор разговаривал с ним… Фон Папен развил перед Гитлером свою любимую идею и, кажется, убедил его, что Германия должна продолжать войну, собрав все силы до того момента, пока в США не завершатся президентские выборы, то есть до ноября 1944 года. Его теория может быть сформулирована так: если Рузвельт не сможет одержать победу в Европе до дня выборов, он не будет переизбран. Для переизбрания Рузвельту необходимо, чтобы война в Европе окончилась победоносно до ноября 1944 года. Если же Германия продержится до этого времени, то Рузвельт потерпит поражение. При таком исходе пришедшее на смену его администрации новое американское правительство перенесет свои военные усилия с Германии на Японию, оставив Англию один на один с Германией. Так появится шанс для достижения взаимопонимания между Германией и Америкой».

Как видим, довольно спекулятивный замысел! Однако стамбульский агент далее приводит «разъяснение»:

«Леверкюн сказал нашему информатору следующее. Все зависит от Рузвельта… Когда Рузвельт даже после открытия второго фронта не сможет добиться поражения Германии в сроки, которыми он располагает, он вынужден будет уйти. Он потерпит поражение в борьбе за переизбрание на пост президента, что станет крупнейшей и решающей политической победой Германии, открывающей путь к политическим действиям». Вот тогда-то, по мнению Леверкюна, Германия и установит контакты с новым американским правительством.

Что же послужит основой для переговоров? Что может предложить Германия? «Она должна сделать упор на следующих трех пунктах: 1. В ходе войны сделалось очевидным для каждого, что Германия никогда не сможет добиться мировой гегемонии, чего, как полагали всегда, она домогается. Разумеется, Германия откажется от каких-либо амбиций в этом смысле. 2. С другой стороны, война доказала, что Германию нельзя сломить без, возможно, невосполнимых и самоубийственных жертв западного мира. Отсюда следует, что Германии должна быть предоставлена возможность в определенных размерах расширить свое жизненное пространство и тем самым обеспечить ее будущее. 3. Такой компромиссный мир автоматически должен сопровождаться либерализацией внутренней жизни Германии. Следует ожидать там изменений в сторону более умеренной системы…

Об этой программе из трех пунктов вот уже много лет мечтает Леверкюн. Политически она сформулирована фон Папеном… Где-то в конце июня (1943 года. — Л.Б.) он встречался с Гиммлером и получил его согласие на продолжение той же линии. Позднее, тем же летом, в августе 1943 года, фон Папен снова беседовал с Гиммлером, и тот вновь выразил согласие с предложенной выше программой. К моменту посещения фон Папеном Германии в ноябре он получил согласие Гитлера на ее реализацию».

Перекличка полная — между докладами УСС о встречах с Папеном и отчетом бюро военной информации, который был не только получен в Вашингтоне, но и оказался на столе президента…

Что же означало все то, что творилось в Швейцарии, Швеции и Турции? Что означали эти закулисные интриги? Почему они плелись и почему неизменно оказывались в противоречии с политической линией президента Рузвельта?

Раньше об этом можно было догадываться. Теперь мы располагаем точными сведениями.