Ни дышать, ни стоять, ни разговаривать нормально не могу. Эйне ушел, и из меня словно скелет вынули. Оперевшись поясницей о столешницу, пытаюсь восстановить дыхание и успокоить сердечную мышцу, что билась в конвульсиях, пока он был рядом, где-то в области яремной впадины.
Руки все еще трясутся. Колени подгибаются.
– Три светлого фильтрованного, – просит Полина и, надув щеки, медленно выдыхает воздух через сжатые в трубочку губы, – меня уже ноги не держат.
Пока наполняю бокалы, сама на часы поглядываю. Сегодня не моя смена, но мы, наконец, приняли на работу нового бармена с небольшим стажем. Пришлось взять над ним шефство, чтобы поскорее ввести его в курс дела, потому что я здесь надолго задерживаться не планирую.
Сегодня я внесла задаток за комнату в съемной квартире, где живут еще три девочки студентки. Вчера ходила на четвертое по счету собеседование – меня готовы взять в рок-бар, но пока не барменом, а официанткой. Я сказала, что подумаю до завтра.
Артем еще ничего не знает, но я собираюсь поговорить с ним в ближайшее время.
Это будет Армагеддон.
Мы так и не помирились и не спим вместе, но он вряд ли догадывается, насколько все серьезно. Я собираюсь развернуть мою жизнь на сто восемьдесят градусов.
Тёма немного успокоился. Видимо, решил дать мне время, а может, спустил конфликт на тормозах. Предпочитаю второй вариант, потому что ненавижу скандалы.
Поставив на черный матовый поднос три бокала с пивом, смотрю в сторону углового стола. Никита, Эдик, Паша с другом, Артем – все пьяные. Голова Эдика болтается как у сломанной куклы и, кажется, он вот – вот уснет лицом в тарелке с закусками. Тёма курит кальян, но заметив мой взгляд, подмигивает и посылает воздушный поцелуй.
Отворачиваюсь. Ничего, кроме раздражения, не чувствую. Оно перманентно в отношении Тёмы и затмевает собой даже злость и обиду. Даже страх перемен меркнет рядом с желанием избавиться от него.
Дожидаюсь, когда бар покинут последние посетители, отпускаю Костика, заканчиваю все дела и поднимаюсь наверх. Бурковский, перебравшись с друзьями в кабинет, продолжает пить там, и я искренне надеюсь, что там на диване и уснет.
Снимаю костюм, смываю макияж и принимаю душ и, выпив полстакана кефира, ложусь спать. Последнее время переход ко сну идет по одному сценарию. Сначала я тиражирую в голове тревожные мысли о ближайшем будущем. Новая работа, новые знакомства, которые мне в принципе даются нелегко, переезд, выяснение отношений с Кристиной Дмитриевной, разговор на тему моей доли в наследстве отца. Адвокат, суд…
Потом, когда волна паники идет на спад, и меня побеждает усталость, в сознание начинают просачиваться кадры той ночи. Короткими флешбеками – вкус и сила языка Эйне, пальцы на моей груди, двигающийся во мне тараном каменный член. Цепляют, волнуют, греют тело, доводя до слез.
Сегодня Эйне нагло лезет без очереди.
«Может, повторим?»
Я же готова была! Сценарий нашего разговора не раз в голове проигрывала. Пообещала сама себе близко к сердцу не принимать, а в горле все равно ком засел.
Идиоты. Оба.
Скорее бы свалить отсюда. Не могу больше.
Проваливаясь в сон, пускаю в сознание нюансы, мелкие детали, которые днем я могу блокировать. Дуновение ветерка на коже, запах, легкое касание, тихий низкий шепот.
Увязаю в густой дреме, но в какой-то момент тактильные ощущения становятся ярче. Хриплый шепот и влажное касание языка мгновенно выдергивают из сна и мобилизуют все ресурсы.
Распахнув глаза, оборачиваюсь через плечо.
– Что ты делаешь?..
– Целую, – пьяно бормочет Тёма.
Присасывается губами к плечам, шее, медленно стягивает с меня одеяло. Кожу тут же схватывает морозом, внутри все цепенеет.
– Хватит, Тем, остановись…
– Я скучаю, Крис, детка… – выстанывает, толкаясь ко мне бедрами.
Он очень пьян. Поцелуи слишком мокрые, и источает он такое амбре, что уже на втором полном вдохе к горлу подкатывает тошнота.
– Я не хочу…
– Захочешь… я знаю, как завести тебя…
И тут я чувствую то, от чего волосы дыбом встают. Моей ступни касается чья-то рука. Проводит пальцем по подошве, сжимает щиколотку и гладит икру.
– Артем! – взвизгиваю я, – кто там?!
– Тшш… расслабься, зайчон… – тянет бретельку сорочки вниз, оголяя плечо, – отлижем, оттрахаем так, что неделю улыбаться будешь.
– Тёма!
Тут мне становится по-настоящему страшно. Он абсолютно невменяем и настроен решительно. Отталкиваю его в сторону и вижу у изножья кровати темную фигуру.
Никита.
Твою мать! Он притащил в нашу спальню Ника!..
– Пошли вон! Оба! – рычу, отползая вправо.
– Кри-и-ис… – лепечет не менее пьяный Никита, – зря отказываешься, Крис… я много что умею…
– На выход, быстро!!!
Соскакиваю с кровати и хватаю со стула полотенце. Замахиваюсь и бью по спине Ника.
– Ай!.. Бешеная!
Бурковский садится на кровати ко мне лицом. Замедленно моргая, смотрит на меня стеклянными глазами.
– Вон, я сказала! – ору во всю глотку, – пошли отсюда!..
Меня трясет от ужаса и шока, тело прошибает холодным потом, но я настойчиво цепляюсь за спасительную агрессию, иначе паника и растерянность снова сыграют со мной злую шутку.
– Меня так даже больше вставляет, – ухмыляется Никита, пытаясь подняться с колен.
Но он настолько пьян, что, поскользнувшись на одеяле, снова валится на четвереньки и продолжает ползти в мою сторону.
– Не приближайся! – визжу, замахиваясь полотенцем, – Тёма!!!
Тот в полнейшей прострации. Смотрит то на меня, то на своего друга. На лице ни одной эмоции, в мутных глазах ни одной мысли.
– Артем!!! Выгони его!
– Такие ножки… – шепелявит еле внятно, – фигура огонь…
Откидываю полотенце и хватаюсь за подушку. Один удар, и Никита заваливается набок. Пробует вернуться в прежнее положение, но я бью второй раз.
Тёма, громко хрюкнув, начинает шевелиться. Запустив обе руки в волосы, поднимается на коленях, чтобы посмотреть, как я избиваю его друга.
– Темыч… – хрипит недоделанный насильник, – помоги, а!..
Подхожу ближе и продолжаю дубасить до тех пор, пока он, закрыв голову руками, не затихает совсем.
– Забирай его… нахрен… – выплевываю дробно, – оба на выход!
– Кри-и-ис… – выдыхает, наконец, Бурковский, – пздц, Крис! Прости!!!
Сползает с кровати, начинает двигаться ко мне, но я замахиваюсь и на него.
– Не подходи! По-хорошему прошу…
– Крис… – убито качает головой, а потом переводит плавающий взгляд на Никиту, – Ник, бл*дь… Ты что здесь забыл?!
– Вон пошли оба! – рявкаю так, что Бурковский вздрагивает.
Кивает часто, помогает дружку встать на ноги и ведет его на выход.
Я еще несколько минут смотрю на закрытую дверь. Хватая кислород ртом, задыхаюсь. Реву в голос, пряча мокрое лицо в ладонях.
К рассвету мои вещи утрамбованы в три сумки. Очень тихо, стараясь не шуметь, сношу их вниз, к выходу. И дожидаюсь такси, стоя на утреннем морозе.