Третья месть Робера Путифара

15. Встреча

Они пробились против течения людского потока, устремившегося к выходу. В фойе еще толклись две-три сотни девочек с ручками и блокнотами в надежде на автограф. Они прошли в неприметную дверь слева, и юноша повел их какими-то незнакомыми коридорами. Он шагал быстро, не оглядываясь, за ним метрах в трех — Путифар, следом рысцой поспевала его мать.

— Что этой девчонке от тебя надо?

— Понятия не имею, мама…

Наконец они добрались до коридора, где находились гримерки, но теперь тут было людно и шумно. Во все стороны сновали музыканты, танцоры и хористы. Отовсюду слышались взрывы смеха.

— Нам в тот конец, — пояснил юноша.

«Знаю», — чуть не брякнул Путифар и тут сообразил, что ведь брат Одри их узнает. Придется объяснять, с чего их понесло в гримерку во время концерта. Беспокоиться об этом, впрочем, было поздно: юноша уже стучал в дверь:

— Одри! Привел я твоего дяденьку!

И тут же она предстала перед ними — сияющая, в легком зеленом пеньюаре. Явно только что из душа — светлые волосы были еще мокрыми.

— О месье Путифар, как я рада вас видеть! Заходите! И вы, мадам!

Они вошли и сразу увидели, к великому своему облегчению, что ее брата в комнате нет. Стул его стоял пустой. Одри зачем-то заглядывала им за спину:

— А дети-то где? Вы что… одни?

— Да… — смущенно признался Путифар. — Это, наверное, необычно?

Мать поспешила ему на помощь:

— Я его мать. Вы знаете, мадемуазель, у нас есть все ваши диски, и нам они очень нравятся.

Одри от души рассмеялась:

— Правда? Все диски? У меня ведь, знаете, пока только один. Но все равно, спасибо на добром слове. Я очень тронута. Принято считать, что я нравлюсь только девочкам школьного возраста. А вы — живое доказательство, что это не так. Но садитесь же. Может, хотите чего-нибудь выпить? Есть апельсиновый сок и даже шампанское, если вы предпочитаете…

Они выбрали сок; певица собственноручно налила им по стакану и подала на журнальный столик.

— Как вы узнали, что мы здесь? — спросил Путифар.

— Во время концерта свет часто направляют на зал. А вы такой высокий… Я как вас увидела, во мне прямо всколыхнулось все. Десять лет, подумать только!

— Одиннадцать, — уточнил Путифар. — Вы учились у меня одиннадцать лет назад.

— Вот-вот, в третьем классе! А вы все еще преподаете?

— Нет, я вышел на пенсию. Сошел со сцены, когда вы на нее взошли…

— Встреча в точке пересечения!

Они рассмеялись. В гримерку впустили стайку особо привилегированных девочек, волнующихся чуть не до обморока. Одри подписала им по фотографии, улыбаясь каждой девочке совсем не дежурной улыбкой.

— Люблю детей… — сказала она, когда маленькие гостьи удалились.

— И они отвечают вам взаимностью, — заметила мадам Путифар.

Они еще поболтали о том о сем. Одри рассказывала о выматывающих гастролях, о звукозаписи, о беспрестанных приглашениях на радио и телевидение, о письмах, которыми ее заваливают. Про брата она не говорила.

— А вы? — перебила она себя. — Теперь, когда вы свободны, что поделываете?

— Ну… — отвечал Путифар, — ничего особенного… читаю… гуляю…

— Во всяком случае, — заключила она, — я была очень рада вас повидать. Вы… вы были хорошим учителем.

У него перехватило дыхание. «Хорошим учителем…» Нет, он не был хорошим учителем. Никогда. И сам это знал. Но сейчас он все отдал бы за то, чтобы ее слова были правдой. Да только поздно…

Одри встала.

— Простите, меня ребята ждут, мы идем в ресторан…

— Вы ужинаете в такое время? — удивилась мадам Путифар.

— Как видите… При нашем образе жизни какой уж режим…

Она проводила их до двери. Пожали друг другу руки на прощание.

— Я вам пришлю свой следующий альбом, мадам!

— Спасибо, мадемуазель! Буду ждать с нетерпением.

— И билеты на концерт, когда буду выступать в этих краях!

— Спасибо!

Они уже дошли до угла коридора, когда Одри крикнула вслед:

— Месье Путифар!

Он оглянулся:

— Что?..

Она не ответила и не двинулась с места, так что он, оставив мать, повернул обратно. Когда он подошел к певице вплотную, обоих поразила разница в росте. Одри казалась сейчас совсем маленькой девочкой. Она подняла на него глаза, и он увидел, как изменилось ее лицо. Казалось, она вот-вот заплачет.

— В чем дело? — спросил Путифар.

— Дело в том… — замялась она, — дело в том, что я хотела… вы знаете… то кольцо… Я ведь за вами из-за этого и послала, но не осмелилась при вашей маме…

Он не в силах был произнести ни слова.

— Мне так стыдно… какой же я была дрянью… не понимала, до чего это ужасно… то, как я с вами поступила…

Мимо них прошла компания ее молодых товарищей.

— Одри, ты скоро? Догоняй!

— Сейчас иду!

Она подождала, чтобы они отошли подальше.

— Вы знаете, меня это давно мучит. Как бы я хотела, чтобы этого не было… того, что я сделала. Я никому-никому не рассказывала, никогда… А вы?.. О, пожалуйста, скажите хоть что-нибудь…

— Я тоже никому про это не рассказывал, — торжественно заверил он. — Никому, кроме мамы. Пусть это останется нашей тайной. У каждого ведь есть какая-то тайна, не так ли?

Она кивнула, и он добавил:

— Мне очень понравилась одна ваша песня, та, что вы пели соло под фортепьяно…

На этот раз на глаза Одри действительно навернулись слезы.

— Это про моего брата… Ему девять лет. У него такая болезнь…

— Знаю, — сказал Путифар. — Я в курсе.

Она явно удивилась. Кто-то еще окликнул ее с другого конца коридора:

— Одри! Ты идешь или как?

Несколько секунд они стояли молча. Она заговорила первой:

— Насчет кольца… мне хотелось бы… Ох, я ведь ничего не могу сделать, чтобы исправить… но если бы вы были так добры… если бы вы могли…

Слова, о которых она просила, сами сорвались с уст Путифара — он даже не решал ничего:

— Я тебя прощаю.

— Правда? — воскликнула она. — Правда прощаете?

— Правда. А теперь беги, а то твой ужин остынет.

Задним числом он осознал, что обратился к ней на «ты», как будто перед ним снова та маленькая девочка-третьеклассница.

— Спасибо. Можно вас поцеловать?

Он наклонился как можно ниже, и она расцеловала его в обе щеки.

— Я вас никогда не забуду, месье Путифар. Вы были хорошим учителем, и вообще вы классный!

Она скрылась в гримерке, а Путифар поспешил к ожидавшей его матери, которая начинала проявлять нетерпение.

— Ну, и зачем она тебя звала, Робер?

— Чтобы поцеловать, ты же видела!

— Долго же она к этому подбиралась!

— А как же, мама. Меня поцеловать — это еще заслужить надо…

Они уже дошли до парковки, как вдруг она остановилась как вкопанная.

— Робер, ну мы и дураки!

— А что такое?

— Автограф-то не попросили!