Тревожные сны царской свиты

В ПОИСКЕ КОЗЫРНЫХ КАРТ

2 апреля 1996 года.

Сегодня в Кремле подписан двойственный государственный союз Белоруссии и России. Присутствовало 200 человек сопровождающих с белорусской стороны. Договор получил поддержку практически всех фракций в парламенте. Создан надгосударственный совет, который возглавил Лукашенко.

31 марта Ельцин сделал обещанное почти месяц назад заявление по поводу Чечни. Президент предложил свой план разрешения чеченского кризиса.

1. Прекращение войсковых операций с 1 апреля 1996 года.

2. Поэтапный вывод войск из "спокойных" районов на административные границы Чечни.

3. Подготовка и проведение выборов в парламент республики.

4. Принятие Госдумой постановления об амнистии участникам вооруженных действий, не совершившим тяжких преступлений.

5. Направление финансовых и материальных средств только в те районы, где достигнута стабилизация обстановки.

6. Подготовка и подписание договора о разграничении полномочий между органами власти.

7. Создание государственной комиссии "по контролю за урегулированием ситуации в Чечне" во главе с Виктором Черномырдиным.

8. Переговоры с Джохаром Дудаевым через посредников.

Белорусский демарш Ельцина можно считать определенным предвыборным успехом. Прежде всего успехом настроенческим. Успехом внутренним. До выборов, как утверждает президент, не будет никаких негативных экономических неблагоприятностей. Все конфликты и несуразности если и возникнут, то спустя 4-5 месяцев, то есть с достаточным отрывом от момента выборов. Такова лишенная излишней изобретательности тактика ельцинского окружения.

А там, если и наметится неуспешность соглашения, можно будет сказать: чуть-чуть поторопились, давайте сделаем паузу. И при этом сослаться на тот же самый народ, надежды которого обмануть нельзя. И тем не менее козырный ностальгический туз о бывшем СССР, который, чуть что, коммунисты выбрасывают на стол, утратил свою бьющую силу. Не следует забывать, что 30 марта 96-го года опять же в Кремле подписано соглашение четырех: Белоруссии, Казахстана, Киргизии и России, где достаточно рельефно обозначен рисунок будущих интеграционных процессов.

С Чечней сложнее, намного сложнее. Разумеется, начало военных действий в Чечне является самой главной ошибкой, которую допустил президент Ельцин за время пребывания на своем посту. Сразу после заявления, отвечая на вопросы журналистов, Борис Ельцин не расценил чеченскую войну как собственный просчет, не решился сделать этого. И хотя на этом настаивали демократы, ожидать такого признания накануне выборов было наивно. Это можно признать потом, когда ты выиграл выборы. У Ельцина не было выбора. После отказа от дублера только победа на выборах заслоняла его от проклятия матерей и непредсказуемых последствий. И на вопрос журналистов: "Можно ли было не начинать военных действий в Чечне?", Ельцин упрямо повторил свое прежнее утверждение: "Нельзя. Сейчас ли, позднее, но такой шаг надо было предпринимать". Это не ответ на вопрос, потому как от президента требовалось признать главное - акция в Чечне была не просчитана и не подготовлена, поэтому она обернулась трагедией. Дудаев создал криминальную, пиратскую республику, и совершенно естественно, что длительное существование подобного образования внутри России без удручающих последствий было просто немыслимо. Не будем развивать очевидные доводы. Неминуемая дестабилизация на Северном Кавказе, в конечном итоге мусульманский союз северокавказских республик с практической потерей этого региона для России с дальнейшим образованием уже исламского пояса или, говоря образно, исламского подбрюшья России: Северный Кавказ, Азербайджан, Турция, Иран, Башкирия и как финальная точка Татарстан. Это стратегическая глобальная идея исламского экстремизма. На ее пике в данный момент оказался Дудаев. Очень показательна позиция Дудаева относительно президента России, его нежелание иметь дело именно с Ельциным. И полевые командиры, и сам Дудаев, и Басаев не устают повторять, что они ждут победы коммунистов на выборах - "с коммунистами мы договоримся".

Из этого следуют два вывода. Несмотря ни на какие усилия президента Дудаев военных действий не прекратит, Чечня это черная дыра, которая затягивает безмерные средства. Президенту ничего не оставалось, как заявить программу, свой план, освидетельствовать свои желания и свои настроения. Потому как реализовать их в полной степени он все равно не сможет. Но в преддверии выборов положено обещать.

В течение 91-93-го годов Дудаев постоянно играл тремя картами в зависимости от визитеров, наезжающих в Чечню в разные времена. Демократам он говорил, что сверг режим коммуниста Завгаева во имя превращения Северного Кавказа в зону демократических свобод. Он так и говорил - отсюда, с отрогов Северного Кавказа начнется шествие демократии по просторам России. Кавказ способен рождать не только диктаторов (имелся в виду Сталин), но и отцов демократии (судя по всему, Дудаев имел в виду себя). Все произносилось генералом с пафосом. Днями позже демократов сменяли коммунисты, и из уст Дудаева звучал другой текст: Чечня не хочет быть в составе России, но она была и остается в составе СССР. Именно с Чечни начнется возрождение Советского Союза, и Северный Кавказ станет тем магнитом, тем зачинателем сбора государства под единый союзный шатер. Стоило на пороге появиться гонцам из мусульманского мира (Афганистан, Иордания, Турция, Азербайджан) - и в тот же час Северный Кавказ объявлялся плацдармом ислама и джихада в России. И силуэты Османской империи с парусными фрегатами словно бы являлись из небытия, как и грезы о мусульманском форпосте внутри России, обретали явь. И ось Грозный-Казань сначала под рукой маниакального вождя превращалась в треугольник: Грозный-Баку-Казань. Затем - в четырехугольник: Грозный-Анкара-Баку-Казань. Затем добавлялась и пятая вершина под названием Кабул. Империя разрасталась, раздвигала границы. Уже рисовался флаг и прописывалась будущая династия, имеющая заглавное имя правителя - Джохар I. Относительно православных регионов на этом "великом" пути следовали ремарки: Грузию и Армению мы просто раздавим, их войска не могли справиться с крохотной Абхазией, - Кавказ будет под единым исламским флагом.

Вот фрагментарный, но близкий к сути рисунок кавказской политики. Назовем его "концепцией трех Я" Джохара Дудаева: отца демократии, собирателя земель и великого сына ислама. Не уверен, что хотя бы в одной из трех ипостасей этот человек может устроить коммунистов. Ельцин в одном, бесспорно, прав. Не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра на карте России должен был возникнуть чеченский конфликт. Есть четвертое страшное измерение дудаевского бытия - превращение Кавказа в целом в криминальный бастион. Тем более что менталитет всех без исключения кавказских национальностей - это массовая скрытая безработица мужского населения, имеющего на руках огнестрельное оружие. Объективная и субъективная незанятость в общественно полезном труде - нет работы и не хочу работать, потому что труд не оплачивается. Плюс автомат Калашникова в каждом втором доме. Все это легализует криминал. Практически преступный мир создает альтернативную занятость. Это мало назвать бедой. Это катастрофа. Изоляция Дудаева внутри Северного Кавказа маловероятна. Природная агрессивность чеченцев, предрасположенность к разбою делают Чечню довлеющей и крайне опасной зоной на Кавказе. А это значит, вопрос Чечни возможно решить только силами и умением России равнинной.

Увы, но общество предрасположено к слепоте. Оно предпочитает войну скрытую войне явной. Нужен мир, и только мир. Нужны переговоры, и только переговоры. Необходимо восстановление, и только восстановление. Но вот в чем фокус, все эти святые принципы, за которые голосует большинство общества, надо защищать не в словесной риторике, а с оружием в руках. Только так их можно обезопасить. Любой план умиротворения, примирения, прекращения бойни есть в сегодняшних условиях желание, но не реальность.

План президента должен иметь две системы координат. Мы хотим, нас понимают, у нас получается. И вторая система: что делаем мы, если противная сторона игнорирует все наши действия и усилия - не частично, а все. Второй план - не менее значимый вклад в предвыборную копилку. Страна устала от войны. Вопрос: зачем ее надо было начинать, если вы не способны одержать победу? С точки зрения войны мир гарантирован, когда противник сломлен. Во всех иных случаях это мир временный, мир с амплитудой поражения, а не победы. Вообще, если Дудаев так настаивает на победе коммунистов на выборах, правомерно предположить, и это видно из поведения думской фракции КПРФ, да и самой партии, практически кроме заявлений, демагогически осуждающих кровопролитие, у коммунистов своего плана, разрешающего чеченский конфликт, нет. Потому что этот конфликт им нужен как разрушитель имиджа президента, по крайней мере, до выборов. И всякие кивки на Москву, что там интерес непрекращения войны, должны иметь точный идеологический адрес - кто это? Олигархи, сторонники КПРФ или те и другие, находящиеся в руководстве Министерства обороны, МВД, ФСБ, правительства, деловых кругах или среди авторитетов преступного мира?

Чечня - это еще одна порция страха. В чем же сложность? Неужели так трудно выяснить: с кем дудаевское руководство поддерживает тесные отношения в Москве? С кем ведет постоянные телефонные разговоры? То тут, то там выплескиваются скандальные сообщения о не пресекаемой практике подслушивания служебных и частных разговоров в Москве. Зададим себе риторический вопрос: кого и что прослушивают, если до сих пор не раскрыто ни одного заказного убийства и все "спецназовские" группы, засылаемые, в частности, в Чечню с секретными заданиями, мгновенно попадают в ловушку и полностью уничтожаются дудаевцами?

И все-таки сложность есть, и сложность немалая. Очевидное противостояние законодательной и исполнительной власти это всегда шанс третьей силы использовать этот конфликт во благо своих интересов. Дума контролируется коммунистами - это один лагерь (обозначим их по навязанной коммунистами формуле "левые силы"). Исполнительная власть как бы контролируется президентом - это демократические силы. Называть их правыми нелепо, но если те левые, то у этих нет выбора, они правые. При этом добавим: единомыслия исполнительной власти попросту не существует. Сегодня в армии, среди генералитета, в МВД, ФСБ, прокуратуре, в самом правительстве и в среде губернаторских служб по всей России - мощные пласты, а не единичные субъекты, ориентированные на большевистскую идею, которые с плохо скрытой радостью примут смену власти, уход с политической арены Бориса Ельцина. И это - не злой умысел, не спланированное проникновение идеологических противников в противоположный лагерь. Это реальность. Меняются лидеры, аппарат вечен. Демократы не создали своего аппарата, у них не было времени. Они в основе своей воспользовались существующим. Кто-то, возможно, изменил взгляды, дабы оказаться поближе к источнику света, но в основном в привычках и убеждениях человек - существо консервативное.

Сделать скрытое явным возможно, но тогда придется признать, что власть исполнительная борется с Дудаевым и она же его поддерживает. Просто этажи разные. На втором борются, а на третьем поддерживают. Или наоборот.

В феврале я участвовал в заседании правительственной комиссии по Чечне, как раз накануне своей отставки, случившейся 14 февраля. Полемизировались самые разные точки зрения. Так вот, один аспект этой дискуссии мне показался примечательным. Гавриил Попов сформулировал свою идею так: "Надо, чтобы Чечня из гири на ногах президента превратилась в козырь в его предвыборной борьбе. Для этого следует прекратить военные действия, вывести войска и дать согласие на проведение переговоров с Дудаевым. Так же дать согласие на референдум по вопросу - быть или не быть Чечне в составе России". Я оказался в числе тех, кто возражал Попову. Чечня не может быть козырем в предвыборном марафоне. Суть в другом. Свести уроки от чеченских событий, их влияние на президентские выборы до минимума. Да и само желание связать чеченскую кампанию, ее неуспех либо успех с выборами президента - увлечение опасное.

Президент уже сделал досадный просчет, заявив буквально на ходу, в своей замедленной манере: дескать, не решу чеченский конфликт, мне и соваться в президенты не резон. Это был очередной экспромт Ельцина. А раз сунулся, а он это сделал, теперь непременно решай, потому как никто тебя за язык не тянул, сам обещал. Решить эту проблему, превратившуюся в тяжелейший межнациональный военный и кровавый конфликт в одночасье, до выборов, как и долго-долго после них, невозможно! И всякая мгновенность переверстать ситуацию из минуса в плюс, как предлагал Гавриил Попов, мне представлялась маловероятной.

У чеченских событий есть своя история после 93-го года. Не учесть ее нельзя. Уже однажды Дудаев был оттеснен в предгорья к границе, но случился Буденновск, военные действия были прекращены. Эффективной местной власти, способной противостоять Дудаеву, поддерживать порядок в республике, не оказалось. После локальных военных неудач, после столкновения с федеральными войсками дудаевцы внушительно пополняли боезапас, укомплектовывались свежими силами и практически полностью восстанавливали боеспособность. И это происходило на глазах у якобы законной власти. В преддверии мирных инициатив, с которыми выступил Ельцин, армия провела массированные наступательные операции. Были успешно перекрыты каналы, по которым поступало оружие в Чечню. Блокада абхазских портов с моря дала бесспорные результаты. Ситуация повторилась. Опять дудаевские силы оттеснены в горные районы, опять не хватило месяца, чтобы боеспособность дудаевских сил свести до оборонительного минимума. Завгаев так же нереален, как и Хаджиев, хотя и теснее связан с чеченскими кланами на местах. Но все равно, он человек Москвы. Смешным в этой ситуации является тот факт, что в свое время он был уволен со своего поста по требованию Москвы. Именно Дудаев сменил изгнанного Завгаева. Уже не в первый раз Москва желает переложить ответственность за внутричеченские проблемы на плечи непосредственно чеченской власти. И уже не в первый раз желание центра опережает возможности этой самой чеченской власти. Сверхэффективно не влияние Дудаева, хотя оно есть. По-прежнему в Чечне правят страх и непредсказуемость. Что дискредитировало мирные переговоры год назад? Неисполнение обязательств, взятых сторонами. Мирные переговоры стали ширмой террористического наступления Дудаева. В чем риск плана Ельцина?

Первое. В уязвленной армии, которой не позволили завершить кампанию во второй раз. А значит, в признании напрасности потерь.

Любой шаг к примирению, предлагаемый Москвой, преподносится стороной, терпящей поражение (силы несопоставимы), в данном случае дудаевцами, как слабость Москвы, а значит, как их победа. Это уже психический синдром. У Дудаева нет иного энергетического ресурса. Ему необходимо продолжать сопротивление, чтобы остаться в рамках чеченского и исламского менталитета героем. В Чечне воюющий мужчина уже полубог. Это прерогатива фанатика. Не случайно на рынке оружия и охранных кадров самой надежной наемной охраной считаются чеченцы. Именно поэтому так затруднено проникновение в исламскую среду цивилизованных разведывательных агентур. Именно поэтому бессилен Израиль в своем незатухающем конфликте с палестинскими экстремистами, движением "Хаммаз". Бесспорно, этот шаг президента обеспечивает некий перелом общественных симпатий в его пользу. Российские матери, семьи, да и вся невоюющая армия, которая по приказу может быть брошена в любую минуту на этот кровоточащий плацдарм, должны оценить этот шаг президента. И шахтеры, измученные невыплатой заработанных денег, не могут не понимать, что Чечня - это черная дыра, в которую затягиваются гигантские средства налогоплательщиков. И, наконец, молодежь, она-то уж точно сторонница мира в Чечне, ибо сегодня служба в армии для молодых стала более обременительной, нежели была прежде.

И потом. Никогда не надо путать общество и сравнительно тонкий слой до безумия политизированных избирателей, крайне шумных, хором повторяющих различные заклинания политических лидеров.

Либо державных, если это Зюганов или Руцкой: непременно остаться державой, символизирующей мощь и силу! Только силу уважают! И только сильных боятся!

Либо демократических, таких, как Гайдар или Явлинский, произносящих заклинания о свободе слова и правах человека.

Либо зацикленных на идее возрождения Союза и Советов - таких, как Лукьянов, Варенников и даже Ампилов.

Так вот, все эти разговоры, что народ не допустит, народ не позволит, пустой вымысел. Народу наплевать и на лозунговые аттестации Зюганова, Лукьянова. Это все забавы партийного актива. Ему также наплевать на концептуальные афоризмы Егора Гайдара или Бориса Федорова. Впрочем, и на призывы Ельцина к единству российского государства, к разделению полномочий с субъектами Федерации и т.д. Народ в своей массе живет упрощенной философией: должен быть достаток, должны быть мир, работа, жилье и спокойствие, уверенность в завтрашнем дне. И все. Остальное - манерность, интриги политики. И будет ли это все в едином государстве, в государстве правовом, в Советском Союзе или просто в России, с наличием свободы слова или при ее полном отсутствии, на приватизированном предприятии или по-прежнему государственном - миллионам сограждан неважно. Потому как свобода слова не может заменить отсутствие зарплаты; вхождение России в Совет Европы компенсировать безостановочный спад производства; появление французской салями не сведет на нет страх перед преступным беспределом.

Очередная уязвимость и слабость Ельцина - отсутствие рядом с ним грамотного, яркого идеолога. В свое время именно А.Н.Яковлев в определяющем масштабе обеспечил успех идеи горбачевской перестройки. И если наступает время лидеров-практиков, то это тем более делает их крайне уязвимыми в сфере объединяющей идеи. Нет такой идеи и у коммунистов. Выносить побитый молью гардероб еще раз на улицу вряд ли разумно. Коммунисты тем не менее это делают, действуя по принципу: чем никакой идеи, лучше старая. По крайней мере, на месте, где написана объединяющая идея, нет дыры.

Отсутствие идеолога при лидере объясняется с одной стороны нехваткой даровитых людей, готовых посвятить этому свое "я" на условиях забвения, с другой - невероятной ревностью тех, кто формирует окружение, соревнующееся в своей приближенности к вождю. Всегда есть опасность, что идеолог может оказаться умнее вождя. Извечная беда России - горе от ума.

Мне вспоминается один случай. В 91-92-м годах я сделал несколько телевизионных бесед с Борисом Ельциным. Это было непростое занятие. Я сразу понял, что Ельцин - фигура довлеющая, и журналисты тушуются, начинают поддакивать ему, боятся задать острый и неприятный для него вопрос. Короче, получается заштатное интервью, а беседы нет. Беседа предполагает некое равенство участвующих. В понимании ельцинского окружения, уже начиная с 1991 года никакого равенства с президентом быть не может. Мне эти рассуждения всегда казались и смешными, и примитивными. И я, естественно, все делал наоборот. Должен признать, что это было серьезным камнем преткновения в моих отношениях с Б.Н.Ельциным. И даже не с ним, а с высокодолжностными слугами типа Коржакова и с семьей президента, которая все время твердила Ельцину, что в этих самых беседах Попцов выглядит слишком независимо и много говорит. Все это мне напомнило один исторический курьез. Художник Евгений Грозмани когда-то работал ретушером в "Огоньке". И вот на очередном съезде партии фотокорреспондент "Огонька" употребил новинку, сделал экспериментальную съемку сверху. Он снял президиум съезда не фронтально, а под значительным углом, с верхней точки. Впоследствии такая съемка стала нормой. Снимок получился грандиозный и необычный. В те трогательные времена материалы такого рода просматривались до их выхода в свет в Политбюро. Редактор "Огонька" привез снимки Маленкову и разложил их перед ним на столе. Маленков тотчас обратил внимание на центральный снимок и спрашивает:

- А это что такое?

Редактор объяснил, что снимок сделан с непривычной точки.

- С какой точки? - спросил Маленков.

- С верхней, Георгий Максимилианович.

- Вы хотите сказать, - уточнил Маленков, - что фотограф был над товарищем Сталиным?

Но вернусь к своим делам. После очередной беседы, которую я сделал с президентом, меня попросил зайти Вячеслав Костиков, пресс-секретарь Ельцина. Костиков был смущен и долго подбирал слова, чтобы объяснить мне ситуацию.

- Видишь ли, - сказал он, - все обратили внимание, что в своих беседах с президентом ты очень активен.

Я удивился и сказал, что достаточно уважаю президента и жестко отслеживаю объемы текстов и что моя речь занимает не более 12-15%, что это минимально допустимый объем в диалоге. Костиков согласился со мной, а затем, отведя взгляд в сторону, сказал:

- Олег, ты слишком умный, это раздражает.

Данная телебеседа была последней, которую я провел с президентом. Я дал себе слово, что никогда впредь не сяду в эфире напротив этого человека. Я хорошо чувствовал Ельцина, знал, как его разогреть в разговоре и, если угодно, разозлить, чтобы мгновенно заговорила фактура президента, его нестандартность, юмор и даже угловатость, которая придавала его словам весомость и свой, очень самородковый стиль.

Итак, власть не терпит конкуренции. Согласно известному изречению, в жизни не делят двух вещей - власть и женщин. Десятки аналитических центров, которые созданы президентским окружением, имеют самое разное подчинение, и вследствие их различности и должностной ревности создать эту единую идеологию не в состоянии.

В ДРУГОМ ИЗМЕРЕНИИ

В своем становлении, развитии и деградации власть проходит несколько стадий. Идеологически власть всегда желает быть защищенной. В прежние времена было проще, носителем и владельцем идеологии и приводных ремней к ней (школы, институты, печать, телевидение) была партия - единственная, непобедимая, руководящая, она же единоличная власть. Даже в лукавой формуле - коллективное руководство - также оставалась диктатурность партии. Любая партия начинается с идеологии. Как показывает опыт, власть не может быть вне партии. Исключение - монархия и еще военная диктатура. Всякий разговор о якобы аполитичной армии - не более чем разговор. Всегда есть два пути: партии творят власть; и власть, нащупывающая дно под ногами, создает партию. Сначала монархия, а лишь затем приверженцы монархии и как итог монархическая партия. Носителем той или иной идеологии практически всегда является партия. Естественно, одержав победу на выборах, партия формирует власть, и дает ей напрокат на время правления свою идеологию. На Западе это малосущественно. Существует главная определяющая - частная собственность, рынок. Все остальные атрибуты -сопутствующие. В России испокон веков идеология была первична. В 1917 году Ленин практически установил диктатуру идеологии. Он сделал это не спонтанно, подчиняясь собственному фанатизму. Марксизм, по сути, особый вид религии, веры для неимущих, на которых Ленин сделал ставку. Малость частной собственности у бедняков позволила вождю пролетариата, используя стяжающую энергию зависти, провести массовое изъятие этой собственности у имущих. Как бы в пользу государства, а точнее, партийно-государственной бюрократии. Прозрение нэпом оказалось недолгим. Произошло уравнение прав, возможностей и интеллекта. Незаменимых людей нет.

Начиная с 1985 года все усилия реформаторских сил (сначала Горбачев и Яковлев, чуть позже Ельцин с новой плеядой 35-летних вершителей судьбы государственной) были употреблены на демонтаж идеологии социализма. Не на реорганизацию, структурные преобразования, экономические эксперименты - все это, разумеется, было, но было во-вторых, а первозначным, главенствующим следует считать отрешение от идеологического догмата. И вот тут выявился главный изъян реформаторов "второй волны". По ошибке многие из них восприняли демократию как идеологию, посчитав, что демократические преобразования и есть тот самый идейный каркас, который обеспечит духовную концепцию режима. Бесспорно, это рецидив остаточного мышления. По сути, демократия отвечает на вопрос "как?" (вообще-то самый трудный вопрос), "используя какие инструменты цивилизованного мира"? Идеология объединяющая или, применяя привычную лексику прошлых лет, вдохновляющая идея режима, отвечает совсем на другой вопрос : "для чего?" Разумеется, мы мыслим привычными категориями, но, увы, именно эти категории и доводы в полемике наиболее понятны. Проще говоря, что-то вроде "все во имя человека, все во благо его". Хотя и абстрактно, растекаемо, но значимо. Надо признать идеологи коммунизма были не так примитивны, как нам иногда хотелось бы их изобразить. По сути, библейские ценности и библейская лексика, лексика веры.

Может ли рынок - рыночные отношения, выравнивание экономического уклада - стать основополагающей идеей режима? Нет. Утверждение обратного как раз выдает в демократах навык талантливого заимствования, а не умение изобрести свою идею. Вот "ахиллесова пята" Бориса Ельцина, вот вечно плавающий, но неуловимый центр тяжести. Можно рассуждать о всеобщем равенстве, но выявить идеологический контекст "от каждого по способностям, каждому по труду" или "догнать и перегнать"... Всего два слова, а идея, вдохновляющая общество, налицо.

Настроенческим демократам именно этого не хватает - девиза повседневной работы. Почти уверен, президент двухтысячного года будет приговорен, если не обретет этого девиза. Россия - страна философическая, рассуждающая, ей нужен собирательный девиз. Если говорить о среде (а рынок это среда), то и лозунг должен соответствовать этой среде. Я бы эскизно обозначил его так : "не проедать, а развиваться". Тезис, раскрывающий, с одной стороны, наш очевидный национальный изъян, безалаберность и неумение рачительно расходовать обретенный ресурс. С другой - направление действия развиваться. Система распределения, складывавшаяся десятилетиями, - это система проедания. И "талонность", и жесткое планирование есть мышление дефицитности, мышление недоверия. Не случайно, что противоядием ограничениям стало не творчество, а воровство. "Возьмите суверенитета столько, сколько можете переварить" - при всей якобы ошибочности эта президентская фраза-экспромт претендует на главенствующую идеологию федеративного государства, расставляющую точки над "i" в разделении властных усилий центра и регионов.

В чем же проблема? Почему у нынешнего режима нет идеологии?

Во-первых, потому что нет идеолога.

Во-вторых, как уже было отмечено выше, нет понимания, что есть на самом деле объединяющая идея.

В-третьих, есть объективная путаница между целью и средствами.

И наконец, есть страх перед тем, прежним видом идеологии, которая в конечном итоге превратилась в дисциплинарный, лагерный распорядок жизни, выявивший главную порочащую суть всеохватной идеи - во что бы то ни стало найти врага. Враг - причина наших неудач, нашей неблагополучности, нашей экономической неуспешности. Враг внешний и враг внутренний. Увы, но демократы, крикливо отрицая этот идеологический диктат, впитали его суть. Деление общества на "наших" и "не наших" столь же существенно в либерально-демократической среде, как и в среде национально-патриотической, и уж тем более в среде коммунистической.

И еще одно. Отсутствие идеологии не значит отсутствие объединяющей общество идеи, потому как идеология - понятие суммарное, состоящее из принципов и постулатов бытия. Идея же - осмысленный стержень, магнит.

Отсчитывает уходящие дни политический хронометр. До президентских выборов остается 60, 55, 49 дней... Последняя суета у входа в избирком. Николай Рябов, глава избирательной комиссии, закованный в латы формальных принципов, и жалует, и милует. Странно, но миллион подписей оказался вполне преодолимым барьером. И обещанная пятерка кандидатов разрастается и превращается сначала в семерку, а затем в десятку претендентов - Геннадий Зюганов, Борис Ельцин, Григорий Явлинский, Александр Лебедь, Святослав Федоров, Аман Тулеев, Владимир Брынцалов, Мартин Шаккум, Михаил Горбачев, Владимир Жириновский, Галина Старовойтова и Юрий Власов на подходе. Двое последних отклонены избиркомом. Опять вмешается Верховный суд, и кто знает, возможно повторится история Брынцалова. Упрямый Рябов вынужден будет отступить. Двадцать восьмого апреля, в пятницу, Брынцалов получил, наконец, документ, удостоверяющий его кандидатство в президенты. Количество кандидатов - лишь подтверждение: мы оттаиваем, изгоняем из себя дух неальтернативности. Мы захлебываемся от возможности иметь не одну, а 20, 30, 50 партий. Не одного, а десять кандидатов в президенты; на одно место в парламенте выдвинуть пятнадцать претендентов. Мы, как и они. Нет, мы лучше их, мы демократичнее, "дозволеннее". Это пока. Уже брезжит где-то в подсознании усталость - не перегрелись ли. Так и говорим: "народ устал от политики, пора тормозить". В переводе на русский язык это значит - власть устала от народа. Ее раздражает реакция народа на неустроенность жизни, на неудачливость реформ, на невыплаченную зарплату.

Поздняя и долгая весна. Уже май, а в Москве всего-навсего +6°. Деревья было поверили теплу и начали распускаться. Два-три жарких дня, и все распахнулось, набухло. И лес еще без листвы, но все равно будто окутан прозрачным зеленоватым туманом. Но это лишь миг, мгновение. Снова антициклон, снова похолодание. Думали, только у нас, оказалось, нет. И в Европе тоже. Странно, но всюду одни и те же закономерности. Природа так же доверчива, как и люди. Весне положено начаться, и уже все наготове. Жизнь обретает признаки весны. И вдруг тепло оказывается обманчивым. Снова заморозки. Облетают цветы, обещавшие обильное плодоношение. Все вокруг буйно зеленое, но неизменчивость обманчива - урожай приговорен, его не будет. Страна живет в ожидании экономического чуда. Ведь была же оттепель. Да нет же, оттепель это исключение, циклон, а правило - это холода.

Президент вдруг поскользнулся, пошел неловко влево, наобещал и не выполнил, затем вправо, пообещал совсем другим, что обещать больше не будет, и опять не выполнил. Страну зашатало. Обещанный мир и согласие надломились. Началась чеченская война. Вот вам очередные заморозки. Средства, с трудом добытые, пошли на латание военных дыр. На армию, на МВД - там тоже войска, на пограничников - у них своя армия. Удивительная страна - одну армию обеспечить не можем: то впроголодь, то по холоду босиком. Зачем же три армии держать? И этого мало. Еще ведь и президентская гвардия, и войска МЧС. Все по той же причине: от шатания, от неуверенности. Если одна не защитит, другую на помощь позовем. Всегда кто-то же верен президенту?! И незачем зубоскалить, иронизировать на этот счет. У каждого президента свое начало, свое завершение. Похоже, президент отвыкает от президентства медленнее, чем народ от "его величества".

В Бонне 29 апреля я встретился с господином Шабовским, заместителем министра прессы и информации Германии. Вопросы одни и те же - кто победит на выборах: Ельцин или Зюганов? Чего ждать от коммунистов? Правда ли, что убит Дудаев? А сегодня, судя по сообщениям агентств, его преемник вице-президент Яндарбиев принял присягу. Приятно и жутковато, что весь мир живет по российским часам. Нет смысла пересказывать суть встречи. Запомнилось одно утверждение господина Шабовского: "Вы, русские, совершаете, как и мы, одну и ту же ошибку. Вы строите демократию, которая не умеет себя защищать". Идея сильной демократии - не новая идея. По ней тоскуют немцы, итальянцы, англичане. И мы, русские, тоже. Никого не устраивает эпидемия терроризма, разгул мафии. Но где грань между сильной демократией и полицейским государством? Вот в чем сложность.

Итак, народ устал от политики. Что это значит в понимании власти, в понимании окружения Ельцина, да и в понимании самого президента? Есть такая технология сохранения исторического облика городов. Фасады старых зданий сохраняются, а одряхлевшее нутро заменяется полностью: перекрытия, внутренние стены, планировка, все становится как бы современным. Это не реставрация. На реставрацию нет денег. Это капитальный ремонт. С фасада дворец, а внутри казарма - современное административное здание. Президент хотел бы фасад открытой политики сохранить, а саму политику управления страной для начала притенить, а затем и закрыть. "Что положено Юпитеру, то не положено быку!" Власть - тоже род человеческий. Ей присущи усталость, разочарование. Она нетерпелива, ее раздражает избыточность отрицательных эмоций. Так родился президентский девиз, которым он напутствовал нового председателя ВГТРК Эдуарда Сагалаева: "Сделайте народное телевидение".

У президента хорошая память, но медленный и тугой ум. Идею народного телевидения сразу после подписания документа о создании компании в 1990 году, предложили мы, предварительно проговорив эту идею с Михаилом Полтораниным, бывшим в то время министром печати. Ельцин еще не был президентом. Я хотел создать принципиально иное телевидение, в полном соответствии с демократическими преобразованиями, проходящими в России. И застрельщиком этих преобразований в громадной степени должно быть само Российское радио и телевидение. Замысел был и дерзок, и прост - сотворить альтернативу привычному советскому государственному телевидению.

Ельцин живо принял идею и в двух своих знаковых интервью дал расшифровку этому понятию: "Это должно быть другое телевидение, защищающее интересы общества, критикующее власть и говорящее о просчетах власти и ее высших должностных лиц открыто". В ту пору Ельцин, Председатель Верховного Совета, был хоть и большой властью, но не главной. Еще существовал Горбачев, еще был Советский Союз, еще не было ГКЧП, но было желание Ельцина стать властью главной. И тогда понятие "народное" будущим президентом прочитывалось иначе: как телевидение, насыщенное проблемами повседневности, как телевидение заостренно политическое, дающее будущему президенту шанс в борьбе и уравнивающее его шансы в средствах массовой информации, в своем большинстве подконтрольных еще партии, а точнее, ее ЦК. И чуть позже, по инерции провозгласив принцип открытой политики, уже президент Борис Ельцин радовался этому понятию, как ребенок. Он полагал, что тем самым удачно противостоит Михаилу Горбачеву, который уже отошел от хмеля непросчитанной открытости и поспешно отгребал назад, понимая, что открытая политика опасна накатами легализованной оппозиции, а равно и открытым возмущением общества по поводу неисполненных обещаний власти. Ельцин, в ту пору главный оппонент Горбачева, умело пользовался просчетами Генерального секретаря и был напорист, беспощаден и откровенен в своей критике. Но все проходит. Человек, стремящийся к власти, и человек, ее получивший, - это два разных человека. Все демократические принципы, которые позволили команде Ельцина прийти к власти, объявить о начале реформ, а затем и начать их, стали крайне неудобны, когда реальность вступила в суровое противоречие с благими обещаниями реформаторов и классическая американская модель реформ была опрокинута российским менталитетом. Ощущение, схожее со стонами по причине новой обуви на опухших ногах.

Демократической власти стала неугодна демократическая печать. У власти сложилось агрессивное неприятие ситуации, когда в отношении очевидных просчетов и ошибок власти мнения "непримиримой" оппозиции (назовем ее коммунистической) и оппозиции конструктивной совпадали. Это приводило власть сначала в недоумение, а затем в ярость. В воспаленном сознании власти рождался образ массового предательства. Свои атакуют своих!!! Такое толкование ситуации нельзя назвать заблуждением. Власть сохранила замашки и привычки прежней власти, и никакой окрас - демократическая, либеральная, коммунистическая - ничего не изменил. Власть практически всегда вне общественной ориентации. Она неотступно и навсегда сохраняет ориентацию власти. Власть преподнесла обществу урок: демократами в это смутное время становились не по убеждениям, а по выгоде. И в первую очередь те, кому выпала удача стать властью, сплошь и рядом это люди, не понимающие сути демократических преобразований, а по существу, враждебные им. И уж тем более им были неведомы какие-то иные отношения между властью и СМИ в демократическом обществе. Все происходящее было вполне логично. К чуждости эти люди интереса не проявляли. Так демократическая по обозначению власть поссорилась с непредсказуемой в своих порывах демократической прессой. Власть споткнулась о главное завоевание реформ - свободу слова.

Повторимся - правда не бывает разной. Убитый всегда будет убитым, а не скончавшимся от нарушения спортивного режима. Голодающий - голодающим, а не человеком, придерживающимся строгой диеты. Насильник всегда будет оставаться насильником. Разным может быть только толкование истины. Так президент пришел к иному толкованию термина "народное телевидение". Эту новую формулу можно было определить так: "Не о народе, а для него".

Я возглавлял Всероссийское телевидение и радио почти шесть лет, но так и не научился дисциплинированно воспринимать барские окрики. Отныне власть (и лично президента) не интересовало восприятие народом бытия власти. Все возвращалось на круги своя. Власть лучше народа знает, как идут реформы. Страдают пенсионеры или томятся избыточным благополучием? Задыхается культура от безденежья или процветает? Голодает армия или реформируется по законам строгого аскетизма? Неизвестно. А раз так - мнение "незнающих" не имеет смысла. Оно утомляет разум.

На посту председателя Всероссийской телерадиокомпании появился Эдуард Сагалаев. По свидетельству демократических газет, замена достаточно странная. Как и предшественник, Сагалаев тоже человек с демократическими убеждениями. Развала в компании не наблюдалось, она была единственной, избежавшей кадровой чехарды. Значит, дело было в другом. Власть не устраивало толкование правды, на котором настаивали теле- и радиожурналисты. Политически заостренное народное телевидение, по замыслу власти, должно быть заменено народным хором песни и пляски. Президенту надоело прислушиваться к другому мнению. Народ должен у телеэкранов отдыхать и смеяться, а не маяться сомнениями: надо менять власть или не надо?

Эдуард Сагалаев согласился с президентом: народ устал от политики, будем веселить, Борис Николаевич.

* * *

Три месяца - достаточный срок, чтобы сосредоточиться.

Мои коллеги-журналисты из чистых побуждений возмущались, как им казалось, несправедливостью. И постоянно провоцировали меня на проявление обиды, отповеди президенту. Как мог президент забыть 1991 год? Как мог перечеркнуть все то, что сделала для него компания в октябре 1993 года? Вы не собираетесь подать в суд на президента? Вам предложили новую работу? Неужели вы смолчите?

Мне задают эти вопросы. И я погружаюсь в неопределенность, подыскивая нужные слова. Журналисты обостренно воспринимают подобные события. Рухнул Попцов. Попытки отстранения его от должности делались неоднократно. И вот, свершилось... Нева не вышла из берегов. И на Москве-реке не начался внезапный ледоход. Я не был обижен вниманием прессы в эти нестандартные в моей жизни дни. Власть ревниво отслеживала мое поведение на пресс-конференциях. И так же ревниво выговаривала высоким чиновникам, посчитавшим мое увольнение абсурдным и огласившим свое мнение. В этом начальственном негодовании особенно усерден был первый вице-премьер Олег Сосковец, инициатор моего смещения, - по натуре человек мнительный и злопамятный - черты, конечно же, необходимые первому вице-премьеру.

Призывал ли я себя к сдержанности в эти дни? В этом не было необходимости. Я знал, что конфликт назрел. Где-то за два-три месяца до моей отставки Коржаков сделал последнюю попытку внедрить своего человека на должность одного из моих заместителей. Все было обставлено достаточно элегантно. Меня посетил уважаемый чин из этого ведомства. Мне дали понять, что "контора" Александра Васильевича, равно как и ФСБ, вотчина Михаила Ивановича Барсукова, переосмыслили мою роль в происходящих событиях и поняли, что Попцов человек с характером, но не враг президента, а его сторонник. И поэтому мы должны установить более тесные товарищеские отношения. И лучшим вариантом закрепления этих новых отношений будет человек из ФСБ возле меня, в статусе моего заместителя. За время нашего разговора раз десять трезвонили телефоны спецсвязи. И, указав на них рукой, чин заметил:

- Вот видите, все эти властные люди не дают вам покоя. А мы вас прикроем. Мы будем лоббировать ваши интересы там, наверху. Но только теперь это будут наши общие интересы.

Это был очень интеллигентный и неглупый человек, вызывающий у меня достаточную симпатию.

- Николай Николаевич, - сказал я, - как вы себе это представляете? Попцов собирает своих заместителей и делает представление: вот, познакомьтесь, мой новый зам. Он "оттуда"...

- Ну зачем же так?

- А как?! Вы думаете, я не знаю, что ваш брат на первый, второй, третий этаж так или иначе просочился. Да и почему я должен накладывать вето, если они хорошие телевизионщики, профессионалы и были "помечены" вами в года далекие.

- Но здесь нет. Мы же с вами строим другую страну. Или это мне только кажется?

Я полагаю, мой ответ не был забыт этими службами. Кстати, за время моей работы это была уже четвертая попытка уважаемых служб прорваться в наши ряды. Первую сделал еще в 1991 году генерал Александр Гуров - мой коллега по депутатству. Он пришел в сопровождении трех или даже четырех человек. По-моему, мы выпили тогда пару ведер чаю. Гуров - профессиональный человек. В тот вечер мы сделали обстоятельный анализ политической ситуации в России. Но дальше анализа дело не пошло. Я сказал - нет!

Мой преемник Эдуард Сагалаев, с одной стороны, был несколько стеснен этим давлением власти, с другой стороны - чрезвычайно рад ему, так как это совпадало с его ревностью, его раздражением по поводу неминуемых сравнений: как он на фоне Попцова?! Хотя, конечно, правомерным мог быть и иной поворот: пришел Сагалаев, про Попцова можно забыть.

Лидия Польских в своей статье в "Московских новостях" обозначила этот новый взгляд на телевидение. Мы никогда раньше не были излишне дружны, и понимание того, каким должно быть телевидение, у нас было разным. Я хорошо запомнил этот не лишенный ядовитости рефрен. "Отставка Попцова была воспринята болезненно. Но будем откровенны, никаких решительных реформ на телевидении Попцов не осуществил..." И далее: "...разговоры об американизации канала, о чем говорится постоянно, - страх преувеличенный". Лидия Польских в этой американизации большого порока не видит. Если интересно - то любой вариант годится: хоть американский, хоть французский. И незачем кичиться национальными особенностями.

Мы кое-что сделали с Анатолием Лысенко - создали свое телевизионное видение, свою систему отношений, и в этом смысле Сагалаеву было непросто. По натуре человек ревнивый, он буквально приходил в ярость, когда его сравнивали с предшественниками. Желание искоренить было довлеющим, и, может быть, в этом таилась главная ошибка Сагалаева. Он ведь и сам многое создавал с нуля.

Как-то Хасбулатов написал свою очередную книгу. Ее издание предполагалось в Италии. Сотрудники издательства, полагая, что это усилит актуальность книги и ее политический резонанс, напечатали на суперобложке портрет Бориса Ельцина. Они просто не знали некоторых частностей взаимоотношений Хасбулатова и Ельцина. С автором книги буквально случилась истерика. Он топал ногами в присутствии итальянских коллег, разорвал обложку в мельчайшие клочки. Бунтовал политик Хасбулатов. В эту секунду он взял верх над Хасбулатовым-автором. Книга была распродана в меньших количествах, и гонорар, естественно, был меньшим. Тщеславие дороже выгоды. Кто-то посмеялся над поступком Хасбулатова, кто-то холопски аплодировал ему: знай наших! Подумаешь, президент, да кто он такой?! Кто-то, опять же холопски потирая вспотевшие руки, пересказывал случившееся президенту, осуждающе похихикивая при этом. А в сущности, поступок Хасбулатова был естественным. Он уже находился на той волне самовозвеличивания, которая либо возносит, либо разбивает о скалы.

Нечто подобное пережил я сам. При издании первой книги издатель посчитал название "Хроника времен царя Бориса" непонятным и невыгодным для немецкого издания. Немцы не знают русской истории, и им не объяснишь исторической аналогии между Борисом Годуновым и Борисом Ельциным. Я обязан был признать правомерность возражений моих немецких коллег. В Германии книга вышла под названием "Борис Ельцин - президент, который так и не стал царем". Разумеется, я не топал ногами и не впадал в состояние комы. Я никогда и ни в чем не хотел быть обязанным президенту и даже его имени, которое могло быть использовано как реклама. Я не писал книги о Ельцине, меня интересовал отстраненный взгляд на этого человека и на людской хоровод вокруг него. Меня гораздо больше интересовала свита короля. И образ президента, отраженный в глазах его свиты, обретал краски неестественные. Практически я поставил памятник президенту. Моя соседка по даче, Татьяна Владимировна Щербакова, женщина достаточно ироничная, заметила: "Но он его не заслужил!" Это не было моим замыслом, так раскрутился сюжет. Я не страдал влюбленностью в президента или манией неприязни к нему. Важен образ времени. Оно судит нас. И если я хотел что-либо показать, то никак не памятник, а сколь велика тень от него. Но что верно, то верно. Тень заметна только при солнечной погоде.

БЛУЖДАЮЩАЯ СИЛА

13 мая 1996 года.

Страсти накаляются. Ельцин предпринимает максимальные усилия, чтобы достать, догнать ушедшего вперед конкурента. Социологические вопросы постоянно повторяют: Зюганов впереди. Состав предвыборного штаба президента уже который раз перетасовывается. Последние данные Института социологии парламентаризма Нугзара Бетанели - в Поволжье Зюганов опережает Ельцина на 8%. В Центральной России, именуемой "красным поясом", разрыв еще больше: Зюганов - 41%, Ельцин - 24%. Результат Зюганова не удивляет - это его вотчина. Удивляет другое: в регионах традиционно прокоммунистической ориентации Ельцин за последние два месяца поднял свой рейтинг с 6% до 24%.

Всякая попытка объединить демократические силы проваливается еще до возникновения самой идеи объединения. Миф о якобы созревшей "третьей силе" дотлевает, излучая остаточные искры. Григорий Явлинский, Святослав Федоров и Александр Лебедь не сумели договориться, не сумели поделить еще не обретенную власть. В этом ситуационный казус: при дележе несуществующего мнения разошлись.

Ельцин избрал вообще-то нестандартную тактику, он решил провести двусторонние встречи с претендентами. Пока в этот створ попали кандидаты демократической ориентации: Григорий Явлинский, Святослав Федоров и Александр Лебедь. Не исключено, что подобная встреча пройдет и с Жириновским.

По поводу этой идеи в ельцинском штабе разногласия. Либеральное крыло штаба считает череду таких встреч пустой тратой времени, особенно с Жириновским. Жириновский не имеет реальной аудитории, его электорат сокращается. Выигрыш от встречи мизерный, а тень на авторитет Ельцина ляжет основательная: Ельцин встречается с политическим конкурентом, предрасположенным к национал-шовинистической риторике. Думаю, что столь настырные рекомендации есть следствие извечной болезни либерально-демократического крыла в окружении президента - амбициозный синдром, а по сути, непонимание тонкостей политической борьбы на протяжении последних четырех лет.

Желая того или нет, мы являемся свидетелями успешности Жириновского в трех избирательных кампаниях: 91-го, 93-го и 95-го годов. Такие закономерности не бывают случайными или же поклонением "клоуну". Это пусть и печальная, но реальность: ЛДПР обрела характер постоянной составляющей общеполитического процесса в стране.

Российскому обществу не только не чужды идеи национал-социализма, напротив, оно к нему в значительной своей части предрасположено. И эти симпатии вспыхивают как эпидемия в зависимости от меняющейся ситуации и неспособности власти проявить себя в решении кричащих проблем, разрастающейся бедности и преступного террора.

И еще Жириновский подтвердил извечную истину: весома популярность. И не столь важно - популярность со знаком "плюс" или со знаком "минус". Те же исследования Института социологии парламентаризма против фамилии Жириновского выбросили цифру "шесть". Совершенно очевидно, что на финише Жириновский сделает свой привычный рывок, пока он по-прежнему прекрасно чувствует себя на телевидении. Можно предположить, что число его сторонников возрастет на 2-3%. А это уже серьезно.

* * *

У победы много составляющих, но главных - две. Сама победа - это, по сути, возвращение веры в собственные силы. И ответ на вопрос: как жить после победы? Замолкла салютная канонада, выпито шампанское, рассеялся дым от петард... Что дальше?

Так вот, предвыборная тактика любой команды предполагает два уровня действий. "До" и "после". И вопрос: объединяться или не объединяться с кем-либо - вопрос не праздный и не простой. Непростой не в силу сложности процедуры объединения или преодоления амбициозного дискомфорта лидеров, а совсем по другой причине. Что делать объединившимся после победы? Как не превратиться во врагов? В случае поражения распад коалиции происходит без особых усилий. Нужно сохранить обвинительный кураж. Никто же не сомневается, что в поражении виноват ваш вчерашний союзник. Впрочем, и у союзника на этот счет точно такое же мнение. В любом предвыборном штабе сильной партии обязательно присутствует "контрмысль": зачем с кем-то объединяться? Почетно выиграть в одиночку, доказать свое превосходство и свой подавляющий авторитет. И тем самым гарантировать победителю максимальную независимость его будущей политики. И уж тем более не побуждать к объединению, а положиться на безвыходность ситуации, которая заставит оппонентов примкнуть к тебе. А значит, никаких торгов о будущих министерских портфелях.

Можно ли так рассуждать сегодня?! Можно, если есть уверенность в сокрушительной победе уже в первом туре. А если такой уверенности нет? Как и нет никаких бесспорных преимуществ. И второй тур неминуем. Как, впрочем, и превосходство Зюганова в первом туре. Именно из этого исходят сторонники самостоятельного ельцинского движения. Никаких плюсований: ни с Жириновским, ни с Явлинским, ни с Лебедем, ни с Федоровым. И уж тем более ни с каким Шаккумом, Брынцаловым или Горбачевым. Ну, добавят они 2-3% Ельцину, ну путь 5%. Все равно второй тур неминуем. Прибавление мизерное, а платить после победы придется с полной руки, потому как - "мы пахали".

Тем не менее Ельцин, как бы пренебрегая этими предупреждениями части штабного окружения, проводит ряд прощупывающих встреч с кандидатами, выступающими не в качестве его союзников, а в роли противников Зюганова. Это Александр Лебедь, Григорий Явлинский и Святослав Федоров, обозначенные журналистским штампом "третья сила".

Всякий переходный период - это время смуты и неопределенности. Время, продуцирующее страхи и мифы. Почему Ельцин пошел на столь нестандартный в президентской практике шаг, на двусторонние встречи с претендентами? Надеялся он на итоговую договоренность? Разумеется, не надеялся. Пятилетнее буйство политических амбиций не располагало к надеждам. Идея объединения демократических сил как дамоклов меч висела над головой.

И практически речь уже шла не об объединении, а, скорее, о получении векселя на политическое алиби. Ты сделал все возможное, а он ни в какую. Встреча - жест. И здесь равенство интересов бесспорно. Явлинскому, которого уже обвинили в думских торгах с коммунистами, а затем в развале демократического фронта, не хотелось опять услышать проклятия в адрес своей несговорчивости - он-де открыл дорогу коммунистам. Явлинский с достаточной безукоризненностью выстроил тактический рисунок двух встреч. Уже одно то, что Ельцин с ним встречался дважды, выделяло Явлинского не как более предпочтительного союзника, а как более значимого, имеющего устойчивый электорат и изымающего самую большую долю из избирательной копилки Ельцина.

Соглашаясь на эту встречу, президент хотел еще и узнать масштаб притязаний: чем и кем придется рассчитываться, заключи он подобный союз. Услышав просьбу Ельцина изложить свои взгляды в документальной записке, Явлинский получил возможность встретиться с президентом вторично. Хотя Григорий Алексеевич во всех интервью по этому поводу подчеркивал равенство положений: встречаются два кандидата в президенты.

Предлагалась немедленная замена нескольких ключевых фигур в правительстве, но не ставился вопрос: кем заменить? Как и не звучал пофамильный ответ. Но предложение двусторонней коалиции демократической оппозиции и существующего режима - это уже активный торг с требованиями ультимативного характера.

"Меморандум Явлинского", назовем этот документ так, достаточно разумен, хотя и идеалистичен. Он как бы обрисовывает линию атаки, но в нем нет (как и в программе "500 дней") четко выявленной и спрогнозированной линии сопротивления; отсюда ясность изложения (а в этом Явлинскому не откажешь) и смутное интуитивное недоверие к идее в целом.

Во всей истории есть один фокус. Явлинский торгуется под завышенный номинал. И дело не в численности электората. Но тогда в чем? Предлагая коалицию, а следовательно, и коалиционное правительство Григорий Алексеевич видит себя на посту премьера (а иначе какой смысл в коалиции?). И всевозможные заявления Явлинского в ответ на нападки прессы, что, дескать, он не собирается быть премьером и готов договориться о третьей фигуре, разумеется, некое лукавство. Да и нелепо торговать третьего, когда ты сам имеешь достаточный опыт правительственной и реформаторской практики. Сверстники Явлинского, такие, как тот же Гайдар, Михаил Задорнов, Борис Федоров, даже Борис Немцов (а ведь Явлинский кое-что сделал, мягко говоря, для Нижнего Новгорода), готовы, потупив глаза, признать, что работать под началом Явлинского либо сверхтрудно, либо невозможно в силу диктатурности и капризности последнего.

А потому коалиционное правительство под началом Явлинского - вещь малореальная. Понимает это и президент. Явлинский умен, тщеславен и заносчив. В отличие от Гайдара он мало чем обязан президенту. Тем более что в том, прошлом, союзном раскладе он был даже более предрасположен к Горбачеву, так как в своих экспериментальных посылах был ориентирован на Союз, а не на суверенную Россию, хотя тот и другой являлись разновидностью власти, которая позволяла быть при ней, но не становиться ею. В случае с Явлинским справедливо сказать: Григорий Алексеевич, так же как Егор Тимурович Гайдар, слишком умен - это раздражает.

Декларация-ультиматум Явлинского достаточно логична в своей экономической части, но крайне спорна в части политической. Она как бы игнорирует реальность, в окружении каковой и на условиях каковой идет вся политическая борьба. Предлагая формулу двухпартийной исполнительной власти, Явлинский считает, что она должна стоять на двух опорах: движении "Яблоко" и партии власти "Наш дом Россия". Следуя тексту меморандума, главная цель этого замысла - "предотвращение неконституционного развития событий и обеспечение мирного проведения президентских выборов в России" и далее "скорейшее осуществление демократических реформ в интересах общества". Интересно завершающее уточнение: "с учетом уже сложившихся экономических и политических реальностей". Но если учитывать эти самые реалии, то, как представляется автору, поведение думского большинства левых, которые в ответ на изменившуюся реальность (если Ельцин принимает план Явлинского) немедленно объединятся с кем угодно, хотя и без формального объединения. Они - довлеющее большинство. И тогда двухпартийная коалиция сталкивается с бунтом на корабле, а бунт неминуем, следует президентский указ о роспуске Думы. Вопрос по существу: ослабит роспуск Думы коммунистов за пределами Думы в необъятном избирательном поле? Скорее всего, нет, усилит. Объединение с Явлинским в чисто стратегическом плане желательно, оно дает президенту шанс обновления, хотя та остальная часть демократического спектра от Чубайса до Бориса Федорова примет эту коалицию в штыки. Но коммунисты останутся и после роспуска Думы. В той, следующей, опять получим большинство. Тем более что раскол НДР и "Яблока" случится гораздо раньше.

Штаб Ельцина многослоен. Оптимисты не сомневаются в его победе. Пессимисты желают победы, но настаивают на подготовке запасного варианта. Власть ни в коем случае отдавать нельзя.

Максималисты, таких очевидное меньшинство, отрицают необходимость каких-либо союзов.

Нет, переговоры проводить следует. Демонстрация своей лояльности необходима, но никаких соглашений, оформляющих союз, подписывать не надо. Почему не столковались?! Кто разберет! Наверняка запросили лишнего.

Идея двухпартийной системы - идея продуктивная, но в данной ситуации малореальная. Как тактика предвыборной борьбы - да! Имея в виду главный принцип, что как первое, так и второе движение, по сути, силы реформаторские, с несколько различной ориентацией, что позволяет вовлечь в русло реформаторского течения самые разные социальные слои. Вторично в России после 1917 года сталкиваются два крайне противоположных принципа социальной справедливости. В стране не должно быть богатых. По сути, это повторение большевистской идеи - упрощенная формула равенства. И как ее олицетворение - нарком продовольствия Александр Цюрупа, падающий на заседании правительства в голодный обморок. И вторая формула - в стране не должно быть бедных. Возвращаясь к первому тезису, отметим одну смысловую характерность. Вслед за утверждением, что не должно быть богатых, имущественная ориентация давала еще один вектор: не должно быть нищих. Подобное уточнение крайне необходимо при выработке главенствующей идеи экономического реформаторства, доступной пониманию каждого. Толпы нищих во все времена - скверный предвестник.

Итак, идея двух блоков, прообраза будущей двухпартийной системы, нацеленных на курс реформаторства, рухнула. В этом конкретном случае блок Рыбкина погубила его должность думского спикера. Как и индивидуальные качества самого Ивана Петровича: не всякий председатель лидер по натуре. Назвав кандидатуру Рыбкина, президент (не без совета А.Коржакова и М.Барсукова) совершил тактическую ошибку. Однако разумность замысла не утратила своей актуальности. Поэтому Явлинский вернулся к идее двухпартийности исполнительной власти. Объединяясь, они держат общий фронт, противостоят коммунистам. Разъединяясь (такое и правомерно, и даже необходимо в зависимости от политической конъюнктуры), они заставляют коммунистов бороться на два фронта.

Явлинский понимал непростоту положения Ельцина на предстоящих выборах. Ельцину нужны были союзники на демократическом поле. По натуре человек чрезвычайно обидчивый, Явлинский помнил, что в недалеком прошлом из новой генерации политиков Ельцин сделал выбор в пользу Гайдара, а не в пользу Явлинского, по сути, автора реформаторской концепции ("500 дней"). Григорий Алексеевич упускал свое недолгое и малоудачное вице-премьерство в составе силаевского правительства. И создавая движение "Яблоко", он был одержим идеей создания второго демократического центра, альтернативного гайдаровскому "Выбору России". И возможно, не желая того, практически начал осуществление идеи двухпартийности на реформаторском поле. Идея была актуальна, но реальность оказалась меньше масштабов идеи. В этом смысле идея двухпартийных блоков как фактор, обеспечивающий стабильность исполнительной власти, и двухпартийная политическая система - вещи сугубо разные.

* * *

Сегодня 4 июля, вторник.

Все газеты на первых полосах дают итоги выборов в Санкт-Петербурге. Собчак проиграл Яковлеву. Аналитиков не упрекнешь в отсутствии усердия. Гамма красок обширна: от беспощадности до сочувствия. Реликтовые деревья демократии, выросшие в межрегиональной роще, падают. Собчак предпоследний. Остается Ельцин. Интеллигенция Санкт-Петербурга проиграла. Она в своем большинстве поставила на Собчака, но выиграл Яковлев. Даже в поражении Анатолий Собчак сохраняет высокопафосную позу. Свой проигрыш он приравнивает к поражению Уинстона Черчилля после того, как тот привел Англию к победе в войне. Не будем вдаваться в детали по-своему драматических выборов, прошедших в Северной Пальмире. Отметим четыре особенности этих выборов. Мэр обязан в себе соединить два равновеликих состояния политика. Ибо вторая столица, как издревле называли и Санкт-Петербург, и Питер, и Ленинград, таковой остается и поныне. Как центр интеллекта, высококачественных технологий, великой культуры. Абсолютно во всех направлениях науки и искусства существует понятие - ленинградская школа. Ленинград традиционно был городом с характером, городом-капризом. Центральная власть не раз причесывала Ленинград, ужимая и сокращая дотационные выплаты, приравнивая Ленинград к обычному областном центру. Это началось при советской власти, еще с Кирова. Перед лидерами Ленинграда всегда стоял выбор: либо сохранить нравственную и позиционную суверенность и быть нелюбимыми Москвой, но оставаться значимыми в России, где всегда чтили достойность; либо урезонить гонор и обрести характер более благополучной, но провинции.

Бесспорно, строптивость Собчака раздражала центр. И на прошедших выборах федеральная власть болела не за Собчака, а за его основного противника - Яковлева. Собчак проиграл достойно, уступив лишь полтора процента. Это ставит победителя в трудное положение. В известном девизе "хлеба и зрелищ" - 47% петербуржцев выбрали хлеб, они проголосовали за хозяйственника, а не за политика. Не дай Бог Яковлеву, утверждающему неоспоримую истину, что Москва и Петербург - это две руки, сомкнутые в рукопожатии, а не в противоборстве, не получить той финансовой поддержки центра, на которую он рассчитывал в обмен на свою лояльность и послушность перед ним. Одно - поведение центра до выборов, когда желательно убрать с арены неудобного политика, другое - когда это произошло и уже можно вздохнуть и, поздравив победителя, сказать: "Выкручивайся сам".

Ельцин недолюбливал Собчака, недолюбливал ревниво, не без давления отрицательной информации, которую доносила до ушей царя услужливая свита. Не всегда эта информация была придуманной, "накатной". Анатолий Собчак легок на язык и в запале, опьяненный свободой, впадал в чисто собчаковские откровения, давал хлесткие оценки современной власти, будучи сам как управленец достаточно уязвим. Эта адвокатская и университетская привычка блеснуть, вывести оппонента из себя. За словом Собчак в карман не полезет. А вот за деньгами... Тут Собчак готов атаковать любой бастион. Собчаку не повезло. В Москве сильный мэр. И он был обречен на постоянное сравнение с Лужковым. Никуда не денешься. Лужков прирожденный хозяйственник, управленец с довлеющим лидерским началом. Лужков вынужденно (его постоянно втягивали) занимался политикой. Он просто выделялся на общем фоне малоэффективных политиков. И уже в какой раз ревность высшей власти оказывалась барьером в добрых отношениях. В этом смысле Лужкову повезло, что Ельцин в недалеком прошлом возглавлял Москву и из всего президентского окружения он единственный, кто понимал, что такое управлять столицей. И частично уступая нажиму, как случилось в конце 94-го - начале 95-го года, он как бы суровел лицом и душой к Лужкову, принимал несколько жестких решений, чем вызывал панику в лужковском лагере, но затем возвращался на прежнюю уважительную позицию. Ельцин понимал: потерять Москву, значит, потерять Россию. Лояльный энергичный столичный мэр - это благо для президента. Не то что Собчак. Крылатое выражение Собчака: "Хорошо Лужкову - у него есть Ресин1". Слова из уст Собчака вылетают необремененные. Порой неосознанно он обижает и даже унижает коллег. Во-первых, найти своего Ресина - это талант лидера, который не боится сильных рядом с собой. Анатолий Александрович, даже считая себя солнцем (а он, бесспорно, человек с потенцией лидера и даже трибуна), всегда боялся солнечного затмения. Это довольно распространенная болезнь во властных коридорах. Если лидер ею не страдает, то окружение делает все возможное, чтобы заражение вирусом этой болезни все-таки состоялось. Это очевидная гарантия - влиять на лидера впоследствии. Итак, у Собчака не было своего Ресина, но у него появился свой Яковлев.

За время пребывания у власти, а это пять лет, Собчак сменил семь своих заместителей. Как свидетельствуют многие, элитный демократ требовал беспрекословного подчинения. Я думаю, что Анатолий Александрович совершил хрестоматийную ошибку: не научившись управлять, он научился командовать. Это сказано не в укор человеку уважаемому и сделавшему достаточно для утверждения демократических принципов в России. Это обычная плата за отсутствие опыта управления у людей демократических воззрений, которых прошлое руководство страны не жаловало и не подпускало к кормилу власти.

Всегда надо помнить - власть, претендующая на монополию власти, в одном пакете с монополией обретает и вырождение власти. Это закон любого развития.

ЯРМАРКА ЖЕЛАНИЙ

Все чего-то желают. У каждого свой масштаб претензий. Дети хотят, чтобы побыстрей наступило лето и каникулы. Студенты - чтобы поскорей кончилась весенняя сессия. Директора заводов - чтобы они снова стали значимыми и чтобы спад производства, который якобы прекратился еще в конце 1994 года, прекратился наяву хотя бы в конце 97-го года. Ученые ждут научного подъема и возвращения пристойных зарплат. Фермеры - льготных кредитов. Предприниматели - здравых налогов. Те, что продают, - обилия товаров, чтобы было что продавать. Те, что покупают, чтобы было достаточно денег, чтобы было на что покупать. Одни мечтают найти работу. Другие тумбочку, где деньги лежат. Все вместе - ждут выборов, после которых...

Вот именно. Что "до того" - ясно всем или почти всем. А вот как будет выглядеть "после"? Об этом ни в сказке сказать, ни пером описать.

До выборов считанные дни. Кандидаты в президенты поизносились, поистратились, подустали. Последний рывок - предфинишная прямая. Все, кто не победит, знали об этом и до выдвижения. Участие в процедуре на результат не повлияет. Чего быть не может, того не может быть. Мартин Шаккум, Михаил Горбачев, Аман Тулеев, Юрий Власов, Святослав Федоров, Александр Лебедь, Владимир Брынцалов, Владимир Жириновский президентами России не станут. Столь же верно, что не станут им еще двое, так как пост президента всего один.

Отвечая на вопрос журналиста: читает ли он книги? - Жириновский признался, что не читает. И пояснил: "С 1991 года занимаюсь только выборами!" Уснул избранным, проснулся - опять избирательная кампания. Вывод первый: нам надо внять разуму. Бесконечный предвыборный ажиотаж дорого стоит и мало что меняет. Иногда мне кажется, что современная власть существует лишь для того, чтобы не разочаровывать западный мир и доказать у нас демократия.

Зачем выдвигаться, если знаешь, что не будешь избран? Хороший вопрос. Шаккум - чтобы укрепить свое положение в бизнесе. Горбачев - чтобы оживить убывающую популярность, повысить гонорары за свои выступления и книги. Тулеев - чтобы на торгах руководящих мест в блоке иметь по возможности максимальный балл. А ежели выпадет премьерство - вытоптать вокруг себя большее поле самостоятельности. Для Брынцалова нынешние выборы - купеческая забава, разминка перед 2000 годом. Могу купить часы, завод, остров, материк. Для Святослава Федорова - возможность получить самые точные данные о количестве своих будущих пациентов. Власов настроен испортить настроение и коммунистам, и демократам. Жириновский знает о себе все. Но для него выборы - своеобразная политическая стимуляция, очевидная гарантия остаться во главе партии. Для генерала Лебедя это путь возвращения в руководство армии или какого другого силового ведомства, причем путь достойный и для общества желательный.

Григорий Явлинский тоже хочет стать президентом. Но для его победы должно случиться фантастическое стечение обстоятельств. От резкого потепления климата и таяния ледниковых масс в Гималаях и на Памире до проигрыша Ельцина в первом туре, спонтанного разлада в лагере непримиримой оппозиции с одновременным недомоганием Геннадия Зюганова. И вот тогда... Впрочем, осуществление того самого "тогда" маловероятно. А поэтому для Григория Алексеевича участие в президентских выборах есть решительная попытка исключить, наконец, "многолидерство" в рядах либерально-демократической оппозиции, свести на нет все еще мерцающую звезду Егора Гайдара и сократить до минимума игровое поле экономических сверстников: Анатолия Чубайса и Бориса Федорова. О Геннадии Зюганове и Борисе Ельцине подробно говорить нет смысла. Их желание очевидно - победить на выборах и стать президентом России.

Нагнетание некоторой неуверенности перед выборами стало хрестоматийным ходом оппонентов. Коммунисты вот уже месяц говорят о фальсификации выборов. Дума под давлением все того же коммунистического большинства обсуждает Закон об общественном контроле за выборами. Почему коммунисты избрали именно такую тактику? Мне кажется, ответ очевиден. Коммунисты рассматривают общественный контроль как реальную возможность давления на избирателей непосредственно на избирательных участках или на подходе к ним. Коммунисты намерены использовать свое преимущество в организованности. В этом смысле ни одна партия, ни одно движение не может составить им конкуренции. 70 лет работы с массами не проходят бесследно. Как показывает практика выборов, 4-6% избирателей принимают решение, за кого голосовать, практически уже на избирательном участке. Разумеется, общественный контроль за выборами - идея здравая. Но действия наблюдателей по-своему бесконтрольны, а значит, самоинициативны. Просто коммунисты понимают, что победитель на выборах, кем бы он ни был, не одержит сокрушительной победы. Только незначительный перевес даст преимущество одному из кандидатов. Санкт-петербургские выборы - тому подтверждение. И не надо упрощать тактику коммунистов. Дескать, разговоры о фальсификации подтверждают опасения коммунистов перед возможным поражением. Это наивное толкование.

Иной рисунок предвыборной борьбы в штабе Ельцина. И точка зрения Александра Коржакова о переносе выборов, о нецелесообразности их проведения - не каприз генерала. В ситуации, подобной нашей, в партии власти борются два взаимоисключающих взгляда. Победить на выборах или удержать власть любой ценой. Это реальность. Если на карту поставлена судьба реформ, в любом государстве возникает подобная дилемма. Существует она и у нас. Борис Ельцин это признал в одном из своих интервью.

В наших рассуждениях есть один изъян. Экономические реформы и поныне лишь обещанный результат. Пять лет мы топчемся на том же самом поле, поле невоплощенных надежд. И никакого признания совершенных ошибок. В заделе у Ельцина всего один козырь - политический плюрализм. Но будем честны, эту заслугу надо поделить пополам. 50% плюрализма за Горбачевым. Заслуга Ельцина, что он не потерял, а нарастил.

Известно, что демократическое крыло в штабе президента (Илюшин, группа помощников, Чубайс, Филатов, видимо, Шахрай) считало, что победа на выборах дает свободу и должна развязать руки Ельцину, сделать его практически независимым в своих решениях. В этом случае он может безбоязненно избавиться от одиозных фигур в собственном окружении. Никакой вынужденности и зависимости от этих людей больше не существует. Его избрал народ. Ельцин никогда не упускал случая повторять эту фразу, фразу-гарантию: "Я всенародно избранный президент". Однако по прошествии времени он погрузился в атмосферу, которую продуцировало его окружение. Ельцин интуитивно чувствовал, что его затягивает эта среда. И как только улучшалось его самочувствие, он взбрыкивал и сбрасывал с себя оседлавших его клевретов, начинал кадровые перетряски. Предчувствие неминуемости повторения подобной ситуации - если не сейчас, то чуть позже, но обязательного повторения заставляло противоположный фланг в окружении Ельцина играть на обострение. Они лучше знали Ельцина, чем вновь прибывшие новобранцы. И им не хотелось ни терять власть, ни делить ее с более молодым пополнением, которое они считали своими политическими противниками. Складывается парадоксальная ситуация. Определенный круг людей в ельцинском штабе хотел, чтобы Ельцин остался президентом в силу некой нестандартной ситуации, но не в результате открытых демократических выборов, проведенных в конституционные сроки. И в этой нестандартной ситуации именно они окажут президенту крайне необходимую помощь. Сценарий нестандартных ситуаций может быть самым разным. Существует ли понятие чистой демократии? Теоретически да. В цивилизованном обществе это состояние правомерно. В обществе, переживающем переходный период, по-российски именуемый смутой (он же период первоначальной демократии), метод компромиссов менее эффективен, нежели использование мер авторитарного характера во благо спасения демократических завоеваний. В этом есть своя закономерность. Реформы длительное время - привилегия меньшинства.

И давление недовольного большинства не есть отрицание реформ как курса, а, скорее, неприятие их безрезультатности. Для отстаивания высокой цели недемократическими средствами у общества должны быть гарантии, что эти средства спасут и реформы, и демократию. Вот она - "ахиллесова пята" реформаторов. Ничего нет более постоянного, чем временное. Временные компромиссы, временные ограничения, временные нарушения конституции. Но если исключение становится правилом - общество опрокидывается. Там, где строят баррикады, архитекторы ни к чему.

* * *

Легкость, с которой политологи отрицают всякую аналогичность выборов в Санкт-Петербурге с президентскими выборами, а их оппоненты настаивают на абсолютной аналогии, крайне удручает. И хотя принято считать, что истина посередине, эту самую истину следует непременно вычленить, ибо она поучительна. Коммунисты, как только были объявлены результаты петербургских выборов, поспешили их объявить своей победой. Это был, скорее, психологический ход. Кандидат коммунистов на тех же самых выборах набрал чуть более 10% и выбыл из дальнейшей борьбы. И тем не менее столь неожиданное заявление секретаря РКП: "В Санкт-Петербурге мы одержали победу". По существу, они правы. В Санкт-Петербурге проиграли демократы. И кто бы ни одержал победу, в понимании РКП, это лучше, нежели ярый антикоммунист Анатолий Собчак. Владимир Яковлев тотчас поспешил отмежеваться от опасного откровения Валентина Купцова. На пресс-конференции, состоявшейся сразу после выборов, он сказал: "Альтернативы Ельцину на посту президента нет". Над питерскими выборами витал образ Юрия Лужкова. Образом удачливого московского мэра корили Собчака. Лужкова, как фигуру эталонную для себя, называл Владимир Яковлев. И тем не менее, как бы часто Яковлев ни напоминал, что победу в Санкт-Петербурге одержала демократия, и как бы охотно с этой точкой зрения ни соглашался Борис Ельцин, потерпел поражение, пусть с минимальным, крошечным разрывом, один из ключевых персонажей демократического предвестия в России Анатолий Собчак.

Я думаю, что Ельцин сам делал зловещим часть своего окружения. До поры окружение как окружение, но затем президент кого-то выделяет. С этой минуты он отмечен большей преданностью. Иных критериев у стремительно стареющего президента с 1995 года уже не существует. Нельзя изобразить несуществующий профессионализм, если вокруг профессионалы, а вот преданность можно. В случае с Собчаком это было наиболее очевидно. А.Коржаков и М.Барсуков были инициаторами разрыва отношений между Собчаком и Ельциным. Ради справедливости добавим, что заносчивый Собчак немало этому способствовал. Он подчеркнуто презирал этих клевретов. И те ему платили такой же ненавистью. Для слабого управленца - не политика, а именно управленца, каковым был Собчак, - такая антисобчаковская атмосфера среди помеченных президентским доверием холопов была скверной приметой. Это доверенная президентская рать прилагала массу усилий, чтобы отсечь Ельцина от той самой демократической волны, которая на своем гребне вынесла его на президентский пост. Возможно, сам Ельцин так не думал. Тем хуже. Это значит, что от лица президента часть его окружения вершила свои дела в собственную пользу, а не в пользу президента. Проигрыш Собчака тактическая ошибка президентского штаба. Я не знаю Владимира Яковлева, но никогда удобность и послушность не давали долгосрочного выигрыша. И если Яковлев не дурак, он проявит характер уже в ближайшее время. Почему коммунисты объявили выигрыш Яковлева своей победой? Бог с ним, с Собчаком. Своим заявлением они подчеркнули в сознании обывателя, что так называемые реформаторы терпят поражение по всему фронту, а следовательно, неразумно сохранять у власти "последнего из могикан", которым является Ельцин. Когда полк попадает в окружение, священным долгом солдата является спасение знамени полка, спасение символа. Собчак был одним из таких символов политических реформ в России. Для Яковлева Ельцин самый высокий начальник. Для Собчака он тоже высокий начальник, но это как бы во-вторых. Во-первых их общее недалекое прошлое, сотоварищество по демократическому началу. Ельцин - один из знаковой когорты, которого они (А.Собчак, Г.Попов, М.Полторанин, Н.Травкин, Г.Старовойтова. С.Станкевич) подвигли на демократический прорыв. Они, межрегионалы, и были первым ельцинским интеллектуальным ядром. Ельцинская опала по отношению к людям ярким и нестандартным, играющим с ним на одном политическом поле - очевидный синдром теряющего силы президента.

СТРАННОЕ СОВПАДЕНИЕ

Едва ли не вслед за поражением Собчака, спустя неделю, совершено покушение на кандидата в вице-мэры Москвы Валерия Шанцева. Что связывает эти два события и связывает ли?

Во-первых, Шанцев напарник Лужкова. Во-вторых, Лужков и Собчак практически две самые заметные фигуры в ранге региональных лидеров, при этом лидеров федеральной значимости. Лужков незаурядный хозяйственник и управленец. Собчак - один из триады либеральных апостолов конца 80-х (А.Яковлев, Г.Попов, и он, Анатолий Собчак). И его неудобность, строптивость - терпимый грех.

Желаем мы того или нет, поражение Собчака укрепило в общероссийском масштабе позиции коммунистов. Демократическая закваска Владимира Яковлева или ее отсутствие проявятся несколько позже. А пока в президентском бредне образовалась громадная дыра, через которую могут уйти по меньшей мере 2% избирателей. Попытки представить Собчака как ельцинского конкурента делались постоянно. Ревниво перечитывались его книги (а Собчак был неуемен в творчестве), собирались досье из его выступлений, из его высказываний в адрес федеральных властей, ближайшего окружения президента и самого Ельцина. Под напором этого наушничества Ельцин к Собчаку охладел. Их контакты практически прекратились. Ну что же, терять - не находить. Те, кто совершил покушение на Шанцева, целились в Лужкова. Естественно, не буквально. Замысел прост - сорвать выборы в Москве. Лужков остается на своем посту, но уже по указу президента. Ныне президент не может отстранить Лужкова от должности. Лужков избран прямым общемосковским голосованием. Несостоявшиеся выборы, а Лужков на них непременно одержит победу, лишают Лужкова его защитного мандата. Он становится попросту главой администрации, которого и назначает, и снимает президент. Согласитесь, в этих рассуждениях есть логика. И вот тут возникает вопрос: кому было выгодно убрать с дистанции и Собчака, и, судя по всему, Лужкова? Коммунистам? Если только отчасти. Шанцев - выходец из самого чрева партийной среды прошлого разлива. По традиционным меркам, он не чужд теплых отношений со здравыми силами в РКП. Конечно, для коммунистов неприемлем Лужков. И если они не уверены в победе на президентских выборах, то срыв выборов в Москве для них как нельзя кстати. Лужков лишается легитимности, он становится назначенцем президента. И фамилия последнего уже не имеет никакого значения: Ельцин или Зюганов. И тот и другой смогут легко расправиться с назначенным мэром. Даже при желании трудно не заподозрить связь между событиями в Москве и в Санкт-Петербурге. На петербургских выборах симпатии Лужкова были на стороне Яковлева. В этом повинна амбициозность и ревность Собчака. Хотя вполне возможно, что это была хорошо разыгранная комбинация со стороны все тех же нагнетающих ситуацию сил. Позже, после встречи с Сергеем Филатовым, мне стало известно, что президент даже настаивал на безусловной поддержке Собчака. А в это время силами ФСБ (Барсукова) готовился уничтожающий Собчака компрометирующий материал, которым по своим каналам ФСБ подпитывала питерскую оппозицию мэра. Источники, близкие к Кремлю, утверждают, что существовал план ареста Собчака накануне выборов. Доказательны ли материалы, собранные против Собчака, или сразу после выборов выяснится, что состава преступления нет, - это для команды Коржакова-Барсукова-Сосковца особого значения не имеет. Важно вывести Собчака из игры, бросить на него тень, отсечь от него избирателей и исключить на будущее его возвращение в большую политику. Надо испачкать и дискредитировать настолько, чтобы ни о каком политическом возрождении не могло быть и речи. Жаль, что В.Яковлев, первый заместитель мэра в момент выборов - главный соперник Собчака, принял этот стиль игры и практически заставил Собчака стать недостойно агрессивным и ответно скандальным. Собчак понял, что Москва и в лице правительства, и в лице части президентского окружения активно играет против него. У Собчака сдали нервы, и эту стадию предвыборной борьбы он проиграл.

ВАШЕ ВЫСОКОПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВО,

ГОСПОДИН ПРЕЗИДЕНТ

Он войдет в историю, как президент, продолживший демократические и начавший экономические реформы в России и, вполне возможно, сделавший этот процесс необратимым.

Он неоднократно бросал на чашу весов свой авторитет. Это его стиль. Стиль нестандартного политика, политика-бунтаря.

Он войдет в историю, как президент, добившийся принятия новой Конституции, как президент, распустивший ВС и не избежавший при этом драматическом действии кровопролития.

Он войдет в историю, как президент, возродивший Государственную Думу и пообещавший реформировать армию.

Он войдет в историю, как президент, в правлении которого произошло два путча и две войны.

Он войдет в историю, как президент, подаривший обществу непромеренные пространства гражданских свобод, и как президент, просмотревший криминальную революцию.

Он войдет в историю, как президент с большевистскими манерами и стилем поведения и как антикоммунист по убеждениям.

* * *

Я договорился с Егором Яковлевым, что если грянет второй тур голосования, то я напишу нечто вроде портрета Бориса Ельцина. Честно говоря, мне не хотелось писать именно эту работу. "Ну а кто?" - чувствуя мое нежелание, спросил Егор. Я пожал плечами: не знаю. Еще кому-то заказали портрет Зюганова. Историк, когда-то вместе работали. Я вообще впервые услышал фамилию этого человека и даже мысленно не мог представить своего компаньона по газетной полосе. В конечном итоге статью о Ельцине пришлось писать мне. Она была заверстана в номер от 20 июня, в четверг. Номер вышел, а статьи нет. У моего оппонента, как сказал Егор, статья не получилась. Это было вдвойне досадно, ибо все то, что случилось двумя днями позднее, в статье было как бы предсказано. А случилось вот что...

Но сначала о том, что произошло до того, чуть раньше. В середине мая, как принято говорить в журналистских кругах, случилась сенсация. Заместитель председателя Национального фонда спорта Борис Федоров был задержан сотрудниками ФСБ. Примечательно, что Федоров - правая рука Тарпищева. И все льготные торговые операции, право на беспошлинный ввоз спиртных напитков и табачных изделий, конечно же, шли через Федорова. Из чего следует, что он, как никто, знал финансовые потоки, пополнявшие казну фонда. И еще одна немаловажная деталь. Федоров был председателем достаточно мощного коммерческого банка "Русский национальный кредит". И при обыске у него обнаруживают некую сумму денег и какое-то количество наркотиков. И не где-нибудь, а в машине, принадлежащей фирме, которую водит не сам Федоров, а нанятый фирмой водитель. По обвинению то ли в транспортировке, то ли в хранении, то ли в продаже наркотиков Федоров и задерживается. Факт зловещий и малопонятный, потому как количество наркотиков было мизерным. Федорова тем не менее арестовывают, и он оказывается в Бутырской тюрьме. Зачем? Шаг алогичный, но ...

Во-первых, Федоров являлся заместителем Шамиля Тарпищева - бывшего тогда министром спорта и одновременно помощником президента по спорту. Тарпищев входит в круг самых близких людей Ельцина. В этом смысле он сравним только с Коржаковым и Грачевым. Он постоянный тренер президента, приобщил его к теннису и сделал в этом плане достаточно много для сохранения физической формы президента. Они знакомы с президентом еще с московской поры, когда Ельцин возглавлял столичный горком партии. Хитрый и немногословный, Тарпищев старался держаться в тени. Непомерное доверие к нему президента не было ни для кого тайной, что и вызывало ревность и раздражение, особенно тех, кто этим президентским участием не был вознагражден. Тарпищев старался держаться от политики подальше. Что и помогло ему президентскую расположенность использовать с максимальной выгодой. Льготы, добытые Тарпищевым для фонда спорта (на право ввоза и торговли алкогольными напитками и табачными изделиями без изнуряющего налогового обложения), вызвали в буквальном смысле ярость у Анатолия Чубайса. И хотя чисто теоретически все эти средства шли на развитие спортивного движения и физической культуры, которые практически лишились государственного финансирования, все равно правительство, и прежде всего Чубайс, старалось аннулировать льготное поле. Не было никакого сомнения, что и Тарпищев, а через него и Федоров входили в число президентского окружения наряду с О.Сосковцом, А. Коржаковым, М.Барсуковым и П. Бородиным. Не будет секретом, что и банк "Российский национальный кредит" был создан с расчетом укрепления финансовых возможностей этого крыла в окружении президента. Шли разговоры о неслучайности ареста Б.Федорова, как и неслучайности его освобождения по мотивам якобы неподтвердившихся подозрений, хотя факт подписки о невыезде говорит, что и подозрения остались. Во всяком случае, люди, настоявшие на задержании, решили сохранить эффект страха - так, мол, Федоров будет сговорчивее.

После ареста Федорова, по чистой случайности, у меня был разговор с рядовым вкладчиком его банка - Людмилой Касаткиной. Она пожаловалась, что банк внезапно прекратил выплаты вкладчикам. И после массовых волнений вкладчики потребовали объяснений от руководства "Российского национального кредита", которое было достаточно откровенно и сообщило, что ряд авторитетных организаций не расплатились по кредитам, выданным банком. Среди задолжников, поставивших банк на край пропасти, оказалась Служба безопасности президента. Ее долг равнялся сорока миллионам долларов. Эту информацию вкладчикам сообщило руководство банка. По сведениям, полученным из неофициальных источников, Федоров, осознавая критическую ситуацию, в которой оказался банк, потребовал от должников немедленного погашения кредитной задолженности, так как "Российский национальный кредит" прекратил по этой причине текущие расчеты с вкладчиками. Как свидетельствуют те же источники, Коржакову эта навязчивая недисциплинированность почти что подчиненного ему человека не понравилась. И поведение Федорова было истолковано как наглое. По другим источникам, Федоров к тому же отказался выделить солидные суммы на предвыборную кампанию Бориса Ельцина и стал торговаться. На что Олег Сосковец (как мы помним, руководитель президентского предвыборного штаба) высказался нелицеприятно в адрес Федорова и пригрозил ему санкциями, разъяснять которые посчитал не нужным. Разумеется, и та, и другая информация никакого официального подтверждения не имела и не могла иметь.

Спустя месяц случилось либо мало объяснимое, либо объяснимое вполне. Было совершено покушение на Федорова. Трагедия произошла рядом с домом, где он проживал. Сводка достаточно лаконична: в такое-то время, в таком-то месте. По почерку покушение было явно заказным, и следствию не было необходимости ставить под сомнение именно эту версию. Пуля попала в живот Федорову, прошла навылет и ранила его спутницу, студентку одного из вузов. Судя по всему, Федоров был без охраны. После выстрела Федоров упал и, теряя сознание, стал звать на помощь. Киллер, поняв, что жертва еще жива, нанес Федорову два ножевых ранения. Как свидетельствовали врачи, ножевые удары были нанесены достаточно профессионально и повредили основные центры жизнедеятельности. Федорова доставили в Институт имени Склифосовского, но через два дня в целях безопасности перевели в другое лечебное учреждение. Странность этого покушения, его непроясненность были замечены если не президентом, то, будем надеяться, его семьей. Последовавшие незамедлительно намеки, что покушение, скорее всего, связано с бизнесом Федорова, выглядят малоубедительными.

Покушение на Федорова это, скорее всего, покушение не на человека, много имеющего и многим владеющего, а на человека, много знающего.

* * *

Сегодня, 3 июля.

День выборов. Второй тур. Явка чуть ниже первого тура. Каждые полчаса по телевидению и радио дается информация о количестве проголосовавших. Выводы аналитиков после событий недельной давности претерпели некоторые метаморфозы. Я уже рассказывал о скандале в Белом доме в связи с арестом двух сотрудников президентского предвыборного штаба и скоропостижной отставке трех ключевых фигур "ближнего круга" - Сосковца, Барсукова и Коржакова, последовавшей часом ранее нервной эмоциональной пресс-конференции Анатолия Чубайса, на которой он обвинил триумвират в подготовке едва ли не заговора. Так вот, после "варфоломеевской ночи" накануне второго тура оптимизм аналитиков стал медленного угасать. И хотя с точки зрения демократов в отставку ушли фигуры одиозные, но демократы еще не весь электорат, и политологи спешно просчитывали, в какую сторону качнется избиратель. Триумвират имел своих сторонников. Это не первый отставочный указ президента, наделавший много шума. Были и похлестче, хотя внезапная отставка практически самого близкого человека всегда сенсация.

Дело в другом. Глашатаем этих событий оказался Анатолий Чубайс, сам еще совсем недавно отстраненный от своих обязанностей с жестким президентским напутствием: "Убери Черномырдин Чубайса из правительства за месяц до парламентских выборов, тогда бы за его блок проголосовали не 10, а 20% избирателей, а может быть, и больше". Нет необходимости оспаривать эмоциональные президентские прогнозы, хотя в словах Ельцина есть доля правоты. По всем профессиональным критериям Анатолий Борисович Чубайс фигура не стандартная и наиболее яркая среди генерации политиков новой волны. Но судьбу не заказывают. Крестный отец приватизации активно не любим многолюдной Россией. Насколько справедлива эта нелюбовь - другой вопрос. Ничего не поделаешь, Чубайс положил начало самому болезненному, самому драматическому процессу в общей стратегии реформ - процессу перераспределения собственности. В России началась эпоха первоначального накопления капитала. Сейчас не время говорить, насколько успешно прошла приватизация. Ограничимся одной фразой - перераспределение собственности в России прошло бескровно, несправедливо для сограждан и безденежно для государства. Собственность забрали у бесхозяйственного государства, и она попала в руки полу- или полностью криминального мира. Просто реформаторы не учли, что в социалистическом "вчера" 40% товарного оборота уже находилось в теневом секторе. Он и оказался главным приватизатором. Владелец собственности, сменив управляющих этой собственностью, оказался еще хуже. Преступный мир стал легальным бизнесменом. В России прошла вторая криминальная революция.

Появление Чубайса на телевизионном экране в мантии обличителя, не давшего осуществиться заговору, обывателем был воспринят, мягко говоря, неоднозначно. Во-первых, в существование заговора никто не поверил. А во-вторых, возвращение Чубайса во власть приняли без особой радости. Пресс-конференцию истолковывали как маленькую месть Чубайса за те самые 10%, в потере которых президент упрекнул Черномырдина. Хотя гамма упреков была гораздо значительнее. Президент дважды касался этой проблемы: ожидаемой денежной отдачи от приватизации нет; обещанные семь триллионов (речь шла о 1995 годе) так и не поступили в казну; на аукционные торги следуют жалобы одна за другой. Вывод очевидный. Приватизация - массовый раздражитель. Люди чувствуют себя одураченными. Исконно отечественные предприятия через подставных лиц попали в руки западного капитала и криминального мира. Никакого народного капитализма. Контрольные пакеты акций в руках узкой группы прежнего руководства заводов. Перепад в заработной плате директора завода и рабочего немыслимый - в 20-30 раз. Кто виноват? Чубайс! И Чубайс получает отставку. А вдогонку те самые якобы 10% избирателей, которых недобрал Черномырдин.

Месяца за полтора до тех думских выборов 95-го года я встречался с Черномырдиным. Премьер рассказывал, какое немыслимое давление на него оказывалось с требованием отставки Чубайса. Кстати, Ельцин был среди тех, кто рекомендовал Черномырдину расстаться с Анатолием Борисовичем. А Черномырдин сказал: "Нет". Пересказывая мне эту драматическую ситуацию, премьер заметно волновался: "Они не видят, как он растет, как прибавляет буквально на глазах. Я тебе так скажу, - заметил Черномырдин с доверительной ноткой в голосе, - Чубайс после поездки к шахтерам в Ростов вернулся другим человеком. Там была взрывная ситуация. А он сумел их, как говорится, распропагандировать, перетянуть на свою сторону. Мне рассказывали, что рабочие ему поверили, и когда он уехал, в шахтах так и говорили: "А этот рыжий силен - и головастый, и работу знает". "Уберите, замените, зачем он вам!" Советчики... (Премьер умел красиво и сочно материться.) Они думают, что толковые работники в коридорах толпятся, в очередь стоят. Их надо выуживать. Забросил невод, тряси, все мелкота да мелкота. Пока нащупаешь что-то подходящее. Нельзя толковыми людьми разбрасываться".

возвращение блудного сына

Как рассказывал мне Филатов, он настаивал, чтобы А. Чубайс был включен в предвыборный президентский штаб. Противились все те же Сосковец, Барсуков, Коржаков. Но настаивал не только Филатов. Президент было заупрямился, а потом уступил. Ситуацию переломили банкиры "семибанкирщина", как их окрестила "Общая газета". Президент уступил легко. Из чего якобы следует, что рассерженность президента и его комментарий к недавней отставке Чубайса были небольшим спектаклем и президент уже думал о новом назначении Чубайса. Ничего подобного. Просто состав довлеющих сил на президента изменился. Выборная кампания требовала денег, и Чубайс эти денежные потоки мог организовать. А Сосковец не мог. И Коржаков не мог. Президенту это популярно объяснили те, кто эти деньги имел.

Легкость, с какой оскорбленный Чубайс принял предложение, лишь подтверждает наличие мощного тщеславного начала, упрятанного в этой жилистой, не обремененной лишним физическим весом фигуре. Сразу после отставки - сдержанное заявление перед прессой, корректность по отношению к президенту и никакой обиды. Чубайс взнуздал банкиров и как-то незаметно стал одним из определяющих идеологов предвыборного штаба. Кстати, в этой роли он не самая сильная фигура. Мешают излишний прагматизм и эмоциональность, при всей кажущейся взаимоисключаемости этих черт. На той самой пресс-конференции проявилась именно излишняя эмоциональность рационального Чубайса.

Что же произошло на самом деле? Была ли коробка с деньгами? Была. Эти самые доллары были получены под расписку не где-нибудь, а в Белом доме. И передавались они в распоряжение штаба президента как оплата за рекламу президентской кампании. По самым скромным подсчетам, победа Ельцина оказалась, в прямом смысле этого слова, крайне дорогой. Цифры называли разные: 40 млрд, 80 млрд. Совершенно очевидно, что Ельцин значительно перекрыл цифры, установленные избиркомом для каждого кандидата в президенты. Более половины этой суммы внесли коммерческие банки. С определенным цинизмом можно сказать - финансирование избирательной кампании Бориса Ельцина банки совершали не по принуждению. Банки боролись за свое будущее. Но это к слову. Сам факт, когда доллары выносятся из Белого дома в коробке из-под ксерокса, людьми из президентского окружения - нонсенс. Не будем вдаваться, насколько продумана и насколько была предвзята операция. Она породила панику среди сторонников Чубайса в штабе.

Коржаков, разработавший операцию, не думал об интересах государства, авторитете Ельцина. Он решал совсем другую задачу - уничтожал своего личного соперника во властных коридорах, более того, перечеркивал его право на контроль денежных потоков, обеспечивающих предвыборную кампанию президента. И все равно, случившееся и неприемлемо, и подсудно. Денежные расчеты такого рода на территории Белого дома в момент предвыборной кампании - абсурд. Оплата за услуги чиновнику в размере 10% от общей суммы, оформленная в здании демократического правительства - что это, безумие или выходящая из берегов вседозволенность и безнаказанность ельцинских штабистов? Кстати, за этим пакетом, как свидетельствует человек, передавший деньги, получатели почему-то не вернулись. Видимо, потому, что были задержаны.

Любые объяснения по поводу случившегося, сделанные господами Лисовским и Евстафьевым, выглядят странно-наивными, несмотря на то что они были обильно сдобрены обвинениями в адрес политических противников. Как, впрочем, не лишенная идеологического антуража фраза, произнесенная неким полковником ФСБ: "Ельцин победит на выборах, опираясь на истинных патриотов, которым дорога Россия, а не за счет примазавшихся к нему демократов". Даже это, как казалось задержанным, сокрушительное обвинение не делает более обоснованной и правомерной историю с передачей более полумиллионой суммы долларов в кабинетах Белого дома. Но что случилось, то случилось. Назвать вспыхнувший скандал недоразумением, как неловко охарактеризовал его Александр Лебедь, желая погасить вспыхнувшую войну разоблачений, конечно, можно с очень большой натяжкой. Корни конфликта уходят в глубь, пусть и недолгих, политических событий в России. Уже в 1992 году стало ясно, что в ближайшем окружении Ельцина идет неослабевающее столкновение между демократами и государственниками, предрасположенными к патриотической риторике. Оказавшись на гребне политического прорыва, Ельцин был приговорен формировать исполнительную власть и частично свое окружение из демократов второй волны. Демократическое крыло в окружении Ельцина возглавлял в тот момент Геннадий Бурбулис. Не слишком пропитанный демократическими воззрениями, Ельцин в целом принимал и понимал вынужденность этого союза, тем не менее сохранил вокруг себя ядро привычных людей: тех, кого знал еще по Свердловску либо по Москве. В команде, помимо Коржакова, Илюшина, Рогозина, появляется Юрий Петров. В тот момент партитура внутренней борьбы (я повторяю, это были 1991-1992 годы) вырисовывалась следующим образом. Геннадий Бурбулис - демократическое крыло, Коржаков, Барсуков, Рогозин - патриотическое крыло, а Петров, Илюшин - привычное окружение старых адресов. Они противовес как демократам, так и патриотам. Ближе других к этой промежуточной группе был Юрий Скоков. Характерно, что под напором коммунистов, а их вес на Съезде народных депутатов был значителен, демократы и государственники в окружении Ельцина в моменты кризисных политических ситуаций объединялись. Но этот союз почти всегда был чисто внешним и очень недолгим. Демократы всякое ослабление своего влияния на Ельцина объясняли кознями президентского окружения, обвиняя, в частности, Петрова в прокоммунистических настроениях. Петров в прошлом действительно работал с Ельциным в Свердловске и занимал пост второго секретаря обкома КПСС, затем посла на Кубе и в 1991 году приглашается Ельциным на должность главы президентской администрации. Рядом с собой Ельцин предпочитает иметь людей узнаваемых. Помимо чисто идеологической борьбы, в окружении президента шла борьба и на должностном фронте. Демократов не устраивал, бесспорно, порядочный, может быть, излишне бюрократизированный Петров, который разглядывал эту буйствующую сверхлиберальную братию с некоторым удивлением, что выразительно передавали увеличительные линзы его очков. В конечном итоге демократы добились своего. Петров ушел. Ельцин, достаточно долго защищавший Петрова, не простил демократам этого форсированного давления.

Он понимал, что действиями демократов руководил Бурбулис. Ельцину нужен был повод дезавуировать настырного, всепроникающего Бурбулиса. И он этот повод находит. Он поручает Бурбулису создание демократического правительства; а затем утверждает его в должности первого вице-премьера, предлагая Геннадию Эдуардовичу практически если и не руководить (Бурбулис не специалист в экономике), то надзирать за правительством, добиваясь от кабинета идеологической верности президенту. Бурбулис, так и не сумевший реформировать президентскую власть под себя (должность государственного секретаря зависла во властной галактике), стал нащупывать свою ступень теперь уже на правительственном Олимпе. Тем не менее он получил максимум власти, сопряженной, в отличие от должности госсекретаря, с максимумом ответственности, что по замыслу президента, а вернее, сил, противостоящих Бурбулису, должно было его похоронить политически. Бурбулис это понимал, но тщеславие оказалось сильнее чувства опасности, и Бурбулис вызов принял.

Примерно в это же время на смену Ю.Петрову на пост главы администрации президента пришел С.Филатов. В определенном смысле Филатов принял эстафету не от Петрова, хотя в должностном варианте так и произошло, а от Бурбулиса. Филатов пришел в момент, когда отношения Ельцина с Бурбулисом стали катастрофически ухудшаться. И чем больше Бурбулис старался сохранить свою близость к Ельцину, тем решительнее Ельцин старался ее сначала ослабить, а затем свести на нет.

У Бурбулиса были свои изъяны. Он настырен, порой навязчив. Его молчание, сопровождаемое очень внимательным взглядом круглых, буравящих вас глаз, порою настораживает. Сначала вы чувствуете неловкость, затем раздражение. При беседах, контактах с ним, при разговорах с глазу на глаз вас не покидает ощущение, что вы не одни в кабинете, а есть еще кто-то. И этот "кто-то", объединившись с реальным Бурбулисом, оказывает на вас давление.

Филатова ельцинское окружение приняло сдержанно. То, что он противник Хасбулатова, еще не отвечало на вопрос: чей он союзник? Филатов был сторонником Бурбулиса. Именно через Филатова Бурбулис осуществлял свои замыслы в хасбулатовском парламенте. Вытеснение Бурбулиса из окружения Ельцина можно считать первой победой Илюшина (помощника президента) и Коржакова, который хотя и ревниво противостоял Илюшину, но в этом случае, скорее всего, объединился с ним. Исторический парадокс. Именно Бурбулис предложил президенту кандидатуру Филатова на пост главы администрации, когда стало ясно, что стратегическому плану вывести Филатова на первую роль в Верховном Совете (а такой план существовал) не суждено воплотиться. Причиной тому стала ожесточенная атака, предпринятая Хасбулатовым на своего первого заместителя. Спикер практически изолировал Филатова от руководства аппаратом Верховного Совета, который в прежние времена ему был подчинен. Именно тогда по совету Бурбулиса президент делает вынужденный шаг и поднимает терпящего бедствие Филатова на свой президентский корабль.

Кстати, главенствующим побуждающим мотивом демарша бывшего спикера по отношению к Филатову были тесные отношения последнего с Геннадием Бурбулисом. Хасбулатов прилюдно выговаривал Филатову: "Что вас связывает с этим порочным человеком? Он причина всех наших бед. Он разрушил, отравил мои отношения с президентом". А затем, потеряв контроль над собой, Хасбулатов скрывался на полукрик: "Я знаю причину вашей дружбы! Вы в сговоре с ним!" Сговора, разумеется, никакого не было. Филатов оставался сторонником президента, и этого было достаточно, чтобы конфликтующий с Ельциным председатель парламента почувствовал в своем первом заместителе скрытого противника.

Любопытно другое. Спустя некоторое время, когда отношения президента с Бурбулисом войдут сначала в затухающую фазу, а затем в фазу разрыва, Ельцин, узнав о встречах Филатова с Бурбулисом, о чем ему постоянно докладывал Коржаков, повторит раздраженно фразу Хасбулатова: "Что вас связывает с этим человеком? Какая необходимость поддерживать с ним отношения?" Вопрос был нелепым. Филатов пробормотал что-то в свое оправдание об их давней дружбе семьями, чем еще больше раздосадовал президента. И тоном, исключающим какие либо разъяснения, Ельцин дал понять, что запрещает Филатову подобные встречи. Тень Бурбулиса стала достаточно эффективным оружием противников Филатова в околопрезидентских кругах. Филатов, превозмогая природную воспитанность, которую окружающие воспринимают, скорее, как стеснительность и нерешительность, попытался объяснить, что он встречается с человеком, который еще вчера считался фигурой №2 - правой рукой самого президента, его ближайшим соратником, и ему трудно так скоро переключиться на диапазон непримиримого противника по отношению к Бурбулису. Ельцину реакция Филатова не понравилась. Он перевел разговор на другую тему, а затем, словно отстранившись от собеседника, задал традиционный в таких случаях вопрос: "Ну что там у вас еще?!" Это была чисто ельцинская манера завершения беседы, когда президент давал понять, что и разговор, и присутствие собеседника его тяготят. Я помню болезненное, граничащее с отчаянием состояние Филатова, в то время еще новичка в кремлевских коридорах.

"Я все понимаю, но нельзя же так! Он много сделал для Бурбулиса. Гена, конечно, переоценил себя. Но ведь и Бурбулис сделал для него все. Он, можно сказать, просто растворился в этом человеке". Мне кажется, что Филатов, еще не начав по-настоящему работать, находясь в стадии предпостижения своей грядущей роли, увидел собственное будущее.

Не побоимся признаться себе: в предшествии власти люди разнятся. Получив ее, они обретают удивительную похожесть и одинаковость. Уже с первых дней своего пребывания на новом посту Филатов понял всю надстроечность своего должностного бытия. В лабиринте кремлевских коридоров было трудно понять - кто кем руководит? Сферы влияния к этому времени уже устоялись, и заниматься их перераспределением, что, возможно, и следовало сделать, Филатов не рискнул. Как "системник", он лучше других понимал роль аппарата в обслуживании главенствующих идей и уже создал такой аппарат в Верховном Совете России. Но в Кремле на кардинальную реорганизацию Филатов не решился. Он не написал, да и не мог написать, новых правил игры, он принял те, которые существовали до него. Коржаков с первых минут принял Филатова в штыки. Говоря фээсбэшным языком, руководитель президентской администрации сразу оказался "под колпаком".

Спустя некоторое время после своего назначения на должность руководителя ФСБ Сергей Степашин рассказывал мне: "Меня принял Коржаков. Мы обсудили кое-какие проблемы. Было ясно, что Коржаков прощупывает меня. Его интересовал масштаб моей послушности. Нетрудно было понять - сидящий напротив меня человек считает себя главной фигурой в сфере безопасности страны. И сейчас происходит некий ритуал моего посвящения. Еще до того мне уж грозили пальчиком, смотри, мол, чтоб ни-ни... Я многое знал, но ощущение удушливости, которое мне пришлось испытать при этом разговоре, было явственным и противным. Неожиданно Коржаков сказал: "Что вы все ходите к этому Филатову? Какие у вас отношения?" Меня взорвало - да кто он такой, чтобы указывать мне, с кем дружить?!"

Традиционно именно Коржаков противостоял усилению демократов в ельцинском окружении. Пользуясь своей максимальной близостью к президенту, денно и нощно присутствуя рядом, он методично совершал эти дезинформационные впрыскивания. И результаты этого отравления президентского разума были налицо. Их можно было заметить по тому, как менялось отношение президента к целому ряду сверхнеобходимых ему людей: Гавриилу Попову, Юрию Лужкову, Сергею Филатову, тому же Черномырдину, Сергею Шахраю, Анатолию Собчаку, Егору Яковлеву, Николаю Петракову, Юрию Скокову, Геннадию Бурбулису, Анатолию Чубайсу, Егору Гайдару, Владимиру Каданникову... Долгим может быть этот список, очень долгим. Где-то в этом ряду был и я.

По колебанию кривой президентских эмоций можно было определить, как преуспевал в стерилизации информации Александр Коржаков. Более разрушительной силы, совершающей все и вся якобы во благо президента, рядом с президентом в тот период не было. Формально Александр Коржаков числит себя человеком, исповедующим взгляды патриота-государственника. Но объективно философия кадрового сотрудника КГБ, философия подозрительности брала верх над любыми чувствованиями и понятиями. Если Коржаков и его команда что-то не могли понять (а это случалось достаточно часто), это явление или человеческий поступок сразу относились к категории "враждебных". И в основе любых отношений лежали два определяющих импульса: не верить и подозревать. Мы никогда не задаемся мыслью, что, сделав подозрение своей профессией, человек калечит собственную душу. Происходит атрофия чувств. Помните, как превозносились письма Дзержинского к своей жене, наполненные чувством любви и благородства. Но следует помнить и другого Дзержинского, которого называли "Железным Феликсом" - человека вне человеческих чувств, когда жестокость списывается на революционную целесообразность. И легенда о некоем контрполе была просто необходима: "Ленин и дети", "Сталин с Мамлакат на руках". Люди, предрасположенные к высшим проявлениям жестокости, всегда нуждались в сентиментальной маске Гиммлер, слушающий музыку с кошкой на коленях.