Почему Чубайс спешил? Скандал, разразившийся спустя неполную неделю уже вокруг самого Анатолия Чубайса и его ближайших соратников в связи с необъяснимо высоким гонораром за коллективную монографию "История приватизации в России", дал исчерпывающий ответ на этот вопрос. Авторский коллектив - столь высокоранговые чиновники, этакое созвездие Чубайса. Во главе он сам, а далее: Юрий Казаков - бывший глава Госкомимущества, а ныне первый заместитель главы администрации президента; Максим Бойко, Петр Мостовой, Альфред Кох. И плюс к тому руководитель Фонда защиты частной собственности Аркадий Евстафьев, давний соратник Анатолия Чубайса, в прошлом его пресс-секретарь. Эта гонорарная эпидемия, захватившая реформаторов, трудно соотносится с их обязанностями и повседневной профессиональной предназначенностью. Тем более что никто из них не проявлял наклонностей к писательству, как таковому, или его разновидности высококлассной публицистике, что выделило бы их из общего ряда пусть даже талантливых управленцев. В лучшем случае - это диссертационноисследовательский жанр, представляющий интерес для достаточно узкой группы читателей-специалистов. Следовательно, лишенное многотиражности, это издание - заведомо убыточное. Тем более спорен значительный гонорар, выплаченный авторам, который эту убыточность издания сделал роковой.
А если фонд, защищающий частную собственность, определяет эту убыточность как плановую, то возникают вопросы: что является доходами этого фонда или центра? Или, проще говоря, на какие деньги он существует? Если фонд некоммерческая общественная организация, то прибыльность от этой "не коммерции", судя по всему, впечатляющая, потому как фонд перекупает у издательской группы права на издание и сразу финансирует его выплатой в полмиллиона долларов. Естественно, ничего противозаконного в этой сделке нет с точки зрения издательской практики, но есть определенная некорректность.
Полноте, слышу я за спиной, кто ныне вспоминает о корректности в коридорах власти? Характерно, что информация о выплате гонораров утекла из структур сподвижнических, принадлежащих к той же самой команде. Сначала история о счетах Чубайса в "Мост-банке", ставшая известной всей стране. А ведь тогда Чубайс и банкиры считались достаточно монолитной командой. Случайно ли произошла роковая утечка информации из банка-единомышленника? Разумеется, нет. Это насторожило Чубайса, однако свой счет в "Мост-банке" он не аннулировал. Практически из всех представителей высшей власти Чубайс продемонстрировал подчеркнутую открытость своих доходов. Легенд о богатстве Чубайса ходит достаточно. Одна из них - о существовании его личных счетов в западных банках. Однако легенды так и остаются легендами. В России во все времена придирчиво считают деньги в чужих карманах.
* * *
Четвертого ноября президент наконец подписал указ об отставке Березовского. Чубайс завершил интригу не без блеска. Как и в случае с Коржаковым, Чубайс играл на опережение. Он понимал, что главным препятствием на пути отставки Березовского являются его тесные отношения с Валентином Юмашевым и Татьяной Дьяченко. Чубайс понимал, что усилиями Юмашева и того же Березовского его команда оттеснена и его контакты с членами семьи президента стали обрывочно-случайными. Это признание малоприятно, потому как именно Чубайс в свое время поддержал идею Юмашева ввести в круг официальных помощников президента его дочь. Чубайс оценил замысел. Дочь президента в тот момент не скрывала своего искреннего восхищения Чубайсом. Она оказалась хорошим проводником его идей и помогла чубайсовской команде открывать тяжелую дверь президентского кабинета. Березовский избрал другой путь. Он внедрился в сферу семейных интересов. К тому времени период неоглядного восторга миновал - Чубайс показал характер. Ситуация моментально изменилась. Вчерашние союзники и обожатели, по сути, стали противниками. На день своей предполагаемой встречи с президентом Чубайс назначает собрание учредителей ОРТ. Березовский помнит слова Чубайса, произнесенные в момент накала страстей: "Мы наведем порядок на ОРТ и начнем управлять по-настоящему государственным (читай контрольным) пакетом акций этой компании". ОРТ для Березовского - позиция ключевая. Он мчится на заседание Совета учредителей, на котором Максим Бойко, недавно назначенный руководителем Госкомимущества (ключевой человек из команды Чубайса), становится новым председателем Совета. В его состав входят и Юмашев и Татьяна Дьяченко, которые так же, как и Березовский, немедленно выезжают на место главных событий.
В это время Немцов договаривается с Ельциным о приеме, который и происходит одновременно с заседанием Совета учредителей ОРТ в Останкино. В кабинете оказываются два первых вице-премьера в отсутствие Юмашева. Не менее значима вторая деталь операции - Виктор Черномырдин. По рисунку интриги сторонник Березовского находился в этот момент в краткосрочном отпуске недельной продолжительности. Юмашеву сообщили о вызове вице-премьеров к президенту, когда он уже находился в Останкино. Он понимает, что его обвели вокруг пальца, и немедленно возвращается в Кремль. Однако дело уже сделано. Юмашев опоздал.
Он застает вице-премьеров уже после аудиенции у президента с подписанным указом об отставке Березовского на руках. Вторая среда информации, именуемая "из достоверных источников", сообщает, что, ознакомившись с взрывоопасным указом, Юмашев обменивается с вице-премьерами резкими репликами и произносит по-своему историческую фразу, обращенную к Чубайсу: "Это ваша последняя ошибка!" Интересно, что чуть позже в печати появляется еще одна фраза, приписываемая Юмашеву, неизмеримо более зловещая: "Теперь вы увидите, как вас начнут уничтожать!" Более активным в разговоре с президентом об отставке Березовского был Немцов. Было решено задействовать энергетику президентских симпатий.
Узнав о случившемся накануне праздников, я встретился с Егором Яковлевым. Это было 5 ноября. Мы обменялись мнениями.
- Следующим будет Чубайс, - сказал я, - его хватит недели на две. Надо ждать скандала.
Егор согласился, однако срок скандала перенес на январь. Скандал под названием "История одной книги" разразился спустя девять дней. Мы не почувствовали себя пророками. Все было слишком очевидно.
Березовский сделал ответный ход, который оказался более весомым, чем нападение двух вице-премьеров. Книжный скандал убрал с политической арены сразу трех ближайших соратников Анатолия Чубайса: первого заместителя руководителя президентской администрации Ю.Казакова, только что назначенного главу Госкомимущества М.Бойко и руководителя Государственного комитета по банкротствам и несостоятельности П.Мостового. Чубайс пока удержался, но, судя по всему, ненадолго. Непримиримая оппозиция перешла в контрнаступление. Уже согласованный бюджет на 1998 год мгновенно завис. Налоговый кодекс рухнул, как рухнуло и перестало существовать понятие "команда Чубайса".
Последовало разделение постов первых вице-премьеров с министерскими постами. Появился, как продукт черномырдинского компромисса, новый министр финансов - Михаил Задорнов.
Накал несколько спал, но на 25 ноября президент пригласил к себе Анатолия Чубайса. Черномырдин опять находится в отъезде. Он во Вьетнаме. Эти строки пишутся 25 ноября. Все ждут итогов дня, а точнее говоря, итогов не оговоренной ранее встречи президента с Анатолием Чубайсом. Накануне президент неожиданно признал справедливость критики Думы в адрес правительства и назначил отчет правительства перед президентом на 5 декабря. Политическая аритмия нарастала. Западные инвесторы взяли паузу, инвестиционные потоки, и без того достаточно скудные, останавливаются вовсе. Лужков не посчитал случившееся правительственным кризисом. Он выразился определеннее - это кризис команды Чубайса.
* * *
У каждого человека своя биография. Кто-то в шутку назвал Чубайса комиссаром приватизации. Это достаточно точный образ. И Чубайс его мастерски воплощал. Непримиримость в достижении цели и даже фанатизм, бескорыстие - так считалось. Уже будучи вице-премьером уехать в отпуск на Камчатку. И там на байдарках с рюкзаком и палаткой без всякой вычурности совершил с сотоварищами такое путешествие... Согласитесь, скромный романтический антураж греет душу.
Однажды на заседании правительства я сидел рядом с Евстафьевым. Чубайс уже несколько месяцев как покинул пост первого вице-премьера, а его ставленник по-прежнему продолжал руководить информационной программой "Время" на ОРТ, хотя уже было ясно, что со дня на день Евстафьев, лишившись властного патрона, покинет свой пост. Мы повздыхали по поводу достаточно спонтанной отставки Чубайса, а затем Евстафьев рассказал, что днями навещал бывшего патрона и был потрясен едва ли не аскетизмом своего недавнего шефа. Все тот же "жигуленок", рубаха, джинсы. Сам согрел чай. Пишет книгу о приватизации. А это едва ли не весна 1995 года. Что еще?.. Да нет, такая голова не пропадет.
Именно тогда Чубайс заявил о своей идее: создать фирму-буксир, которая по контракту будет выбрасывать оперативный профессиональный десант на какое-либо крупнейшее предприятие. Этот десант оказывает необходимую помощь по переводу предприятия на рыночные рельсы и на новую производственную орбиту. Разумеется - фирма коммерческая, в ней Чубайс планировал собрать всю свою команду. А что, замысел элегантный и дерзкий. Фирма по оказанию услуг по реформе. Из социализма - в капитализм. Сдаем "под ключ".
Однако фирме не суждено было состояться. На Давосской встрече семь ведущих банкиров заключили своеобразный пакт, получивший на страницах "Общей газеты" историческое определение "семибанкирщина". Банкиры поняли времени до президентских выборов остается слишком мало - надо определяться. Ведущие коммерческие банки сделали ставку на Ельцина.
Кинотеатр повторного фильма
Итак, наш президент больше переизбираться не намерен. "Хватит, пришло время дать дорогу молодым!"
Молодые, естественно, воспряли духом, полагая, что в понятие "молодые" входит именно их возраст - около 40 с той или иной стороны. Хотя, чисто арифметически, более молодыми, если взять за отправную точку 2000 год, а нашему президенту тогда исполнится 69 лет, все те, кто моложе этого возраста, могут считаться и более молодыми, и вполне перспективными в президентском делопроизводстве.
При любых иных обстоятельствах данной реплике без добавления эпитета "молодые" можно было бы не придавать значения, так как по российской Конституции третий президентский срок не предусмотрен, но...
Юридически эту норму можно оспорить. Первое президентство случилось, когда РСФСР была частью Союза. Затем Союз распался, и в 1993 году, после принятия новой Конституции, как бы началась следующая историческая эра, наподобие времени "чучхэ" в Северной Корее с новым летосчислением.
Все справедливо: Россия - родина слонов и в ней возможно все. Проще говоря, вообще - нельзя, но если очень захотеть, то - можно.
Наш президент в своих пристрастиях - человек достаточно консервативный, а потому предпочитает разыгрывать только собственные комбинации, проверенные посредством только личного опыта. В данном случае мы имеем очевидную аналогию.
В свое время, принимая решение относительно повторного переизбрания, президент, как мы помним, не торопился. И фактом своих длительных сомнений спровоцировал фальстарт президентской гонки.
Были ли в ту пору у Ельцина действительные сомнения или мы оказались свидетелями хорошо разыгранного спектакля - судить трудно,
В каких-то проявлениях Ельцин был и остается загадкой даже для собственной семьи. Тем более что основания для сомнений были весомые. Здоровье давало сбои. И, как физически сильный человек и привыкший считать себя сильным, Ельцин глушил эту очевидность. И потом, будучи внутренне, конечно же, настроенным на повторное избрание и уже не мыслящий себя вне высокой власти, он вряд ли желал сменить род занятий. Ибо тот, другой, удел для Ельцина был мало сказать бесперспективным, он был небезопасным. Путь противоречивого реформаторства оставляет внушительный шлейф обид.
Уже к середине 1995 года Ельцин начал прощупывание настроения собственного окружения, а равно - настроения общественности. Принципиальным в этом посыле можно считать авторство идеи, идеи двухполюсной. На одном Ельцин со своими сомнениями - надо ли? На другом - сценарий неглубоко упрятанной паники в связи с сомнениями президента. Этим уже занимался целый коллектив. В чем и заключался ключ комбинации.
Конец 1995 года следует считать кульминацией сомнений.
Президент этого не скрывал и в доверительных разговорах делился ими. Круг вовлеченных в эти разговоры был не слишком широк, но достаточным для того, чтобы практически все разнохарактерное президентское окружение, включая правительство, об этом знало.
И если непримиримая оппозиция после очередного заявления президента, что он еще ничего не решил о своем выдвижении на второй срок, называло происходящее хорошо задуманным политическим трюком, то сторонники и уж тем более ближайшее окружение, знавшие о неидеальности ельцинского самочувствия не по наслышке, переживали длительный шок - в их понимании отказ избираться на второй срок был адекватен добровольной передаче власти в руки политических противников. Но не в переходе Ельцина в состояние экс-президентства был главный урон. Таким своим решением Ельцин лишал власти всех остальных. Шок очень скоро перерос в отчаяние. Отчаяние - в смятение. Смятение - в обыкновенный человеческий страх - а как же мы?!
Расчет оказался верным - страх потерять власть сплотил чиновников и явился мощным энергетическим запалом на очередных президентских выборах 1996 года.
Но дело было не только и не столько в чиновниках. Ельцин прекрасно понимал, что значимой фигуры общероссийского масштаба, равной ему, олицетворяющей перемены, ни среди демократических, ни среди центристских сил пока нет. Да и сам президент не допускал конкуренции рядом с собой. Достаточно вспомнить постоянную вибрацию на поле симпатий и антипатий президента по отношению к премьеру. И в 1994 году, и 1995-м, и в 1996-м, и в 1997 году непременно появлялся слух о возможной отставке Виктора Черномырдина.
Это был стиль - ельцинская методология - сначала придумать преемника, подсунуть ему надежды, а затем казнить за возомнительность, держать в предчувствии предстоящей опалы. Всякий рывок конкурента-соратника на поле общественных симпатий не оставался не замеченным и никогда не прощался.
Характерная деталь того времени - аттестующая атмосфера испепеляющей ревности высшей власти. Книга премьера, написанная им в 1994 году и изданная в Германии, так и не попала на прилавки магазинов, а осталась на издательских складах. Примерно в это же время Ельцин издал свою вторую книгу. Так что опасения премьера были не беспочвенны.
Президентские колебания - избираться или не избираться - постепенно превратились в интуитивно угадываемую тактику Ельцина.
Легкость, с какой Виктор Черномырдин и Иван Рыбкин приняли идею Ельцина о создании лево- и правоцентристских блоков, лояльных президенту, лишь убеждает нас, что идея о невозможности потери власти в умах власти присутствовала постоянно. Да, это так. Страх перед утратой власти сплотил не только чиновников, он инициировал единение частного капитала. Народившийся собственник пришел в движение. Он стал ускоренно политизироваться, понимая, что биография приобретенного капитала небезукоризненна. Он - капитал - создавался в период межзакония и правовой пустоты, когда и сами реформы, а точнее, желание таковых находились в стихийном плавании.
Нынче наши мгновенно вызревшие политики называют то время периодом политического и экономического романтизма. Подобные утверждения достаточно поверхностны и могут быть уподоблены модным благозвучиям.
Когда исчерпаны все мыслимые и немыслимые ресурсы, движущим капиталом любой власти остаются только обещания. По этой самой причине предполагаемый перелом и экономический подъем переносился с 1994 на 1995, а затем 1996 и 1997 годы. И никакого отношения это к экономическому романтизму не имеет. Романтизм ни в какие времена не являлся формой малообразованности и непросвещенности. Наоборот, он всегда был фактом прозрения общества, его самозащитной реакцией, сохраняющей пространство надежд. Без чего просто не существует движение вперед.
Реализм, а можно сказать жестче, блеф Немцова, обещающего времена благоденствия после завершения жилищной реформы, ничем не отличается от романтизма Гайдара, обещавшего, что свободные цены на внутреннем рынке подтвердят серьезность наших капиталистических намерений и страну наводнят инвестиции растроганного Запада. Не наводнили.
Сословие новых собственников в преддверии вторых президентских выборов тоже пережило минуты естественного страха. Прежде всего перед возможностью утраты собственности, обретенной на волне предреформенного хаоса. Отдавая себе отчет в непопулярности своего социального портрета в глазах подавляющего большинства обедневшего населения, нарождающееся сословие предпринимателей мгновенно отрешилось от политической апатии.
И неважно, кто они, обрушившиеся как дождь на землю отечественные капиталисты - качки с тугими затылками, раскормленным задом и золотой цепью на шее или выпускники мехматов, знающие иностранные языки, доки в компьютерных технологиях.
Увы, неприятие вызывают не столько внешний вид, невоспитанность, хотя и то и другое рельефно обозначает человека. Отторжение случается в силу немыслимого разрыва в уровне благосостояния подавляющего меньшинства перед сверхпреобладающим большинством. Прошлый, ложно равный мир поделился на очень богатых и очень бедных. И вот тогда очень богатые или почти богатые, гонимые беспокойством, оказались в числе тех, кто вместе с чиновным людом, проплаченным небезбедными согражданами, стали наперебой убеждать президента, что он, и только он, и что другого президента у России в 1996 году быть не может.
Существовали ли вообще президентская усталость и желание уйти на заслуженный покой? Разумеется, существовали. Особенно в минуты крайнего недомогания. Это и придавало естественность сомнениям. И очень скоро стало внутренней тактикой президента. И поиски преемников, в числе которых были и Черномырдин, и Лужков, и Сосковец, и Немцов, и беседы с ними. И расходящиеся, как круги по воде, слухи об этих якобы поисках преемственности. И публичные отказы якобы преемников. Все становилось приемами хорошо продуманной игры: "Я вроде как сомневаюсь. Устал. Не хочу. Но народ настаивает. Народ просит, народ требует. Останься и правь нами".
Если рассуждать здраво, имея за спиной столь сильное недомогание, которым страдал президент, идти на перевыборы было даже не риском безумием. Но натура неподвластна логике. Ельцин ревнив, и персоны, высмотренные и высвеченные как преемники, хорошо знали об этой президентской ревности. На эту ревность рассчитывало и президентское окружение, называя и подсказывая имена возможных дублеров. Окружение надеялось, что неминуемость президентского подозрения поставит крест на политической карьере каждого конкурента.
Но в этом случае мы имели дело уже не с тактикой президента, а с игрой его предвыборной команды.
Существует хорошее изречение: "Самая короткая дорога к цели - та, которую ты знаешь". Эти слова могли бы стать эпиграфом к политической жизни Ельцина.
Время летит очень быстро. Перед своим повторным избранием Ельцин начал зондировать почву за два года до выборов. И причины тому были основательные: малая удачливость реформ, серьезные проблемы со здоровьем, катастрофически низкий рейтинг популярности президента.
Ныне прощупывание началось более чем за два года до выборов. Сейчас тоже непросто сказать, что в абсолютном активе президента и его команды, а что в пассиве. И не потому, что не случилось положительных перемен. Перемены есть, однако темп решения возникающих проблем немыслимо отстает от появления новых. Проще говоря, решения власти не предвосхищают отрицательную событийность. В лучшем случае реагируют на нее со значительным опозданием. И еще одна характерная особенность момента. Крайне понизилась котировка умелости власти, произошла девальвация прогресса, теперь главенствующим успехом власти считается возвращение денежных долгов. Не долгов, допущенных прошлой властью, а своих собственных. И этот факт преподносится как демонстрация эффективности управления страной. Своевременная оплата труда не есть управленческое и уж тем более реформаторское достижение. Это элементарная норма существования любого государства.
Очень часто можно услышать: Ельцин до болезни и после нее - это два разных Ельцина. Сегодня мы имеем совсем другого президента.
Такая различимость вполне правомерна и оправдана исторически. Всякий президент, избранный на последний срок, - это в определенной степени другой президент, имеющий возможность действовать вне прошлых правил.
Но вот что интересно. Юридическая возможность, даже сомнительная, избрания Ельцина на третий срок настойчиво возвращает его к своей президентской изначальности. Следует обратить внимание, что любое решительное действие нынешнего президента вызывает ностальгические всхлипы: "Мы вновь увидели прежнего, решительного, волевого Ельцина". Образ Ельцина образца 1991 года в определенной степени - эталон и для самого Ельцина. Сейчас мы это видим особенно отчетливо.
Годы не возвращаются назад. Но возвращаются воспоминания.
Мы являемся свидетелями непростой ситуации. Полностью обновленная команда президента, сориентированная внутренне на второе пришествие президентской натуры, сталкивается с желанием Ельцина повторить себя прежнего.
Бывшее окружение сносило безропотно любые завихрения и нестандартности президентских поступков. И это было естественно, в силу их полной зависимости от президента, ибо никто из них не вправе был сказать - мы его сделали политически значимой фигурой. Все было как раз наоборот. Практически всех их в большую политику ввел Ельцин. Продуманно, вынужденно, случайно - неважно. Он их, а не они - его. Это потом, став свитой, они пытались играть короля. И во втором варианте Ельцин попытался разыграть похожую комбинацию, И опять это было естественно. Чубайс, его сподвижники тоже своей политической биографией были обязаны Ельцину. Они не состоялись бы без Ельцина, без его настырного стремления двинуть вперед молодых, но...
Социальной средой Чубайса и был тот слой нарождающегося капитализма, коридор для которого проложила приватизация. Понимая, что вне этой среды он зависает, Чубайс расширил рамки и понятие президентской команды. В команде появились банкиры. Банкиры вправе возразить - это мы сделали Чубайса эпицентром президентской команды. Они могут высказаться и более агрессивно - мы его наняли.
Сейчас не время обсуждать, разумный это был ход или ход ошибочный. Он был вынужденным - этим сказано все. Выборы требовали средств. Средствами владели банкиры. Тогда, на выборах, произошло незакамуфлированное срастание капитала с властью. Присяга банкиров на верность Ельцину была актом сугубо финансовым, а никак не эмоциональным. Шлюз был открыт, и уже на региональных выборах стала повторяться подобная схема. Но ввиду того, что 85% банковского капитала сосредоточены в Москве, а на периферии в достаточных масштабах - сосредоточие капитала криминального, то там и составляющие этого срастания оказались иными
Достаточно вспомнить постоянные заявления мэра г. Ленинск-Кузнецкого Коняхина, героя разразившегося скандала, в прошлом криминального авторитета: "На выборах я агитировал за Ельцина". И это было правдой. Коняхин тоже - новое сословие собственников. Как мы сейчас видим, сословие крайне многослойное.
Чубайс не учел одной немаловажной детали - формирование команды из числа однокашников, создание ядра молодых управленцев и привлечение в команду состоявшихся банкиров - процессы совершенно разные. Первые объединяются на основе профессионального интереса и абсолютной подчиненности, а значит, зависимы от того, кто собирает команду. Вторые независимы априорно, в силу обретенного богатства и входят в команду на условиях отслеживания своего интереса. Если власти нужен капитал, а власть этого не скрывает, то они готовы его обменять на капитал власти, рассматривая при этом власть как товар. Разумеется, ничего этого не произносилось вслух, озвучивались совершенно другие тексты: "Это наша страна. И нам небезразлично, что в ней происходит. Без торжества демократии - нет торжества частного капитала". И как продолжение: "То, что выгодно банкам, выгодно России". Кстати, Генри Форд, слова которого взяты как духотворный импульс нашими банкирами, говорил по-другому: "То, что выгодно Америке, то выгодно Форду".
Понимал ли это Анатолий Чубайс, когда формировал команду со столь смешанным интересом ? Конечно же, понимал. Анатолий Чубайс - натура убежденная и в чем-то даже фанатичная. Он всегда был уверен в себе и рассчитывал, что, в случае победы на выборах Бориса Ельцина и перелома экономической ситуации, адресность заслуг будет сконцентрирована на именах политиков. А Чубайс себя относил, конечно же, к ним. В этом случае удастся потеснить сначала амбиции банкиров, а затем и самих банкиров из коридоров власти, восстановив тем самых норму цивилизованного государства. И опять же тем самым, но уже во второй раз, материализовать отделение власти от собственности и капитала, но теперь уже в условиях капитализма в России.
Однако исполнение данной задачи оказалось неизмеримо более сложным, нежели это можно было предположить. Классический рисунок комбинации испортил президент.
После создания правительства второй волны, омолодив его внушительно, президент дал как бы карт-бланш новой команде. Он даже приструнил премьера: "Не надо бояться молодых", причем сделал это принародно, дав понять, кто в этой власти сторонник омоложения, а кто - противник.
Самое любопытное, что произошел этот омолаживающий демарш, когда полностью обновилась команда президента и тем самым понятие "президентская команда" решительно распространилось за пределы Кремля. Объективно говоря, такая попытка была сделана уже Чубайсом в тот момент, когда он возглавил президентскую администрацию. Правда, ключ к решению задачи был использован другой. Чубайс негласно сохранил за собой ряд направлений сугубо правительственной деятельности. Это прежде всего подбор кадров исполнительной власти и контроль за экономической политикой правительства. Как показала жизнь, теоретически это единение администрации президента и аппарата правительства декларировалось всегда, но на практике это выглядело совершенно по-другому. И даже карьерная миграция вице-премьеров из кабинетов Белого дома в кремлевские кабинеты и наоборот лишь слегка ослабляла трения, однако управленческая ревность очень скоро брала свое.
Молодые реформаторы воспряли духом.
Ельцин повторил комбинацию 1992 года, когда по его инициативе было сформировано первое правительство высоколобых и на реформаторском небосклоне взошла звезда Егора Гайдара, Анатолия Чубайса, Бориса Федорова. В этом смысле 1996 год был достаточно похож на 1992-й, та же ситуация, топтание на месте, тогда - в преддверии реформ, а сейчас - в процессе их развития. Отсюда и схожесть кадровых решений, которые использовал президент.
Но при всей схожести ситуаций существует два немаловажных различия. Первое: тогда, в 1992 году, у президента не было выбора, он в буквальном смысле был приперт к стене. Союз распался, механизм управления страной перестал действовать, партийная вертикаль рухнула. Только идея реформ могла обещать перемены, а значит, побудить общество пусть на нервное, но все-таки ожидание, но не взрыв.
Сейчас у Ельцина выбор есть. Пять лет не прошли даром. В общероссийской жизни в результате реформ появились контрастные различия регионального характера. Реформы выявили и сотворили ряд одаренных практиков и управленцев.
И, наконец, второе. Президент в состоянии болезни, перенесший операцию, когда и формировалась команда второго реформаторского рывка, и президент выздоровевший - это два разных психологических состояния.
Нездоровье, при всем отрицании этого факта, делает человека зависимым. Его уступчивость в эти минуты объясняется не изменившимся характером, а усталостью, истощением сил, ушедших на борьбу с болезнью. Президент выздоровел, и к нему возвращается прежняя предрасположенность к проявлениям ельцинского бунтующего, непрогнозируемого характера.
Взбодрив молодых и создав у них устойчивую иллюзию властной перспективы, вручив каждому из них беспрепятственный пароль и право на посещение президентского кабинета, Ельцин формирует не только климат уверенности молодых реформаторов, но создает новый образ управления страной и управления исполнительной властью этой страны.
Премьер перестает быть единственным носителем правительственных идей. На равных эти идеи в кабинет президента приносят вице-премьеры и даже министры. Улучшает ли этот стиль управление государством, сказать трудно, но то, что он ухудшает отношения в правительстве, как единой команде, где премьер - всему голова, - очевидно. По этой причине столь часты заверения практически всех вице-премьеров, как они изнурительно едины с Виктором Черномырдиным. По законам политической интриги Ельцин уравновесил премьера и не дал ему воспарить над реальностью истинной власти. Однако внимание, с которым Ельцин следит за скоростью, с какой его фавориты движутся на дистанции, - поразительно. Стоит кому-то на полкорпуса вырваться вперед, немедленно приводится в действие механизм противовесов.
Сначала приватизаторы добыли денег в казну и процесс погашения долгов обрел динамику, как тотчас случается скандал с приватизационными конкурсами, когда одна часть команды посчитала себя обделенной другой частью.
Девизом несогласных стал лозунг "Чубайс зарвался, он монополизировал власть, и не только правительственную". Вчерашние единомышленники сыграли с той же карты, которую использует против Чубайса непримиримая оппозиция. И президент среагировал. Покинул правительство Кох - организатор приватизационных аукционов. Более того, при полном молчании высшей власти на Коха заводится уголовное дело, как если бы еще полмесяца назад Кох не был одной из ключевых фигур в президентской команде. Отставка Коха реальное ослабление чубайсовского крыла в правительстве. И появление Максима Бойко на посту главы Госкомимущества не возместило урона. С переходом Бойко на правительственную должность Чубайс ослабил свое влияние в администрации президента. Он сделал это вынужденно. Но эту вынужденность нельзя считать случайностью. Однако президент следит не только за Чубайсом.
Набравший чрезмерную скорость Борис Немцов не дает покоя банкирам тоже. И тогда, используя руководителя администрации Валентина Юмашева и дочь президента Татьяну Дьяченко, банкиры начинают стремительную осаду Кремля. Правда, банкиры тоже просчитались, увлеклись и в полной мере не просчитали нового, но желающего себе вернуть прежний образ Ельцина.
Сообщив 1 сентября о своем нежелании баллотироваться на третий президентский срок и сделав очевидный намек, что пора уступить дорогу молодым, Ельцин не обрадовал недовольных банкиров. Понятие "молодые" исчислялось двумя, в лучшем случае тремя фигурами. В этом списке на первых местах стояли фамилии Немцова и Чубайса, с которыми и был главный конфликт недовольных банкиров.
Впрочем, радость молодых рефоматоров, олицетворяющих по заявлению президента будущее высшей власти, была недолгой.
Реформы - это во-вторых, а может, даже в-третьих. Власть первична. Сохранить себя во власти - вот девиз.
В этой связи вспоминается деталь октября 1993 года. Накал противостояния достигает своей кульминации. Уже случился штурм мэрии и штурм Останкино. В затемненной маскировкой телевизионной студии Егор Гайдар выступает с обращением к москвичам подняться на защиту Конституции, президента и демократии. Назначено время и место сбора. Площадь перед мэрией Москвы на Тверской улице. И сбор случился. Демократическая Москва услышала Гайдара и двинулась на площадь. Я часто задаю себе вопрос: почему Гайдар позвал москвичей под стены лужковской штаб-квартиры? А не под стены, скажем, Кремля, на Васильевский спуск, или на Старую площадь, где размещалось правительство? Людей поднимали не на защиту московского градоначальника, а на защиту демократической России. Понимал это в тот момент Егор Тимурович или это случилось случайно - не имеет значения. К тому времени Москва уже стала оплотом реформ в России. Хотя разногласия между Лужковым и Чубайсом уже давали о себе знать. И тем не менее Гайдар, пусть на короткий момент, взял взаймы демократический авторитет Москвы и объединяющий авторитет московского мэра. Такова реальность.
Эти детали прошлого и значимы, и знаменательны. Россия, возможно, как никакая другая страна, привержена повторению своей драматической событийности. В этом смысле каждый следующий день власти возможно понять и предугадать отчетливо и в деталях, лишь понимая день предыдущий. Почему декларируемая с таким напором со стороны президента поддержка молодой реформаторской генерации вдруг стала пробуксовывать? Еще по инерции с уст президента слетают обнадеживающие фразы то к Лужкову - "Перестаньте ссориться с правительством" - намек бесспорно на конфликт мэра с Чубайсом и Немцовым; то к банкирам - "Чубайса и Немцова оставьте в покое"; то во время всевозможных бесед и встреч на выезде - "Сейчас в правительстве молодая, энергичная команда". Все так. И тем не менее, следуя классическому изречению: "Жребий брошен, Рубикон перейден", - Чубайсу удалась только первая часть этой формулы.
Неприятности начались с отставки Коха после нашумевшего аукциона по продаже контрольного пакета акций "Связьинвеста". Чубайса насторожила реакция недовольных банкиров, и он делает немедленный шаг по изъятию трех триллионов таможенных денег со счетов "ОНЭКСИМбанка" - банка победителя. Чубайс полагает, что банкиры оценят этот примиряющий и уравновешивающий ход. Дает понять, что у министра финансов любимых и нелюбимых банков не существует. Немедленность этого шага была бесспорным желанием не столько усилить государственный бюджет, сколько погасить скандал и вооружить самого себя доводами собственной объективности. Однако вчерашние сотоварищи по команде этой жертвы первого вице-премьера не приняли и дали понять, что не только Чубайс формировал команду, но и банкиры тоже. А значит, право контроля над ее деятельностью не только в руках Чубайса. И как результат встреча президента с шестью ведущими банкирами. Нетрудно догадаться, что встречу лоббировал Борис Березовский, а готовили Валентин Юмашев и дочь президента. Повод был достаточно весомым и объяснимым. Президент обеспокоен разладом между властью и банковским капиталом. Он намерен примирить стороны и выслушать обиженных банкиров. Разумеется, банкиры, которые настаивали на этой встрече и готовились к ней, сформулировали задачу, стоящую перед ними, несколько по-иному. Упрощенно это звучит так: дать оценку действиям Чубайса и его команде, но это как бы помимо, а главное, убедить президента, что отныне им не нужен посредник во взаимоотношениях с высшим лицом государства. Тем более что на выборах они голосовали за Бориса Ельцина, а не за Анатолия Чубайса и Бориса Немцова. Президент как бы встал над схваткой. Чуть позже, выступая перед сенаторами, он уместил суть конфликта в двух фразах: "Банки осуществляют финансовую политику в пределах, дарованных им законом", "Власть - политику государственную". И никаких претензий банков на полномочия власти быть не должно. Однако примиренческая миссия президента оказалась малоудачной. Почему? Во-первых, потому, что конфликт материализовал факт бесспорного раскола в команде. Банкиры недооценили авторитарность Анатолия Чубайса, как очевидного лидера в своей возрастной генерации управленцев, Чубайс недооценил диктатурно-товарных взглядов банкиров, работающих по классической схеме: деньги - товар деньги. Гайдар эту задачу сформулировал достаточно точно: на первом этапе нужно было отделить собственность от традиционно социалистического государства, на втором - проделать то же самое - отделить государство (читай - власть) от собственности (читай - капитала), но уже в прилюдно капиталистических условиях. Однако, воспользовавшись капиталом и став, благодаря ему, властью, отделиться от него оказалось задачей непростой.
В этой встрече банкира с президентом есть одна принципиальная частность. Если стоит задача помирить поссорившихся Иван Иваныча с Иван Никифорычем, то более чем странно вершить это примирение в общении с одним Иван Иванычем или с одним Иван Никифорычем. Разлад между банкирами и властью олицетворялся двумя ключевыми фигурами - Чубайсом и Немцовым. Однако на встрече с банкирами отсутствовали оба первых вице-премьера. Ельцин принял эту идею - свою ли собственную или подсказанную Березовским, - что в отношениях с банкирами он может обойтись без посредников. Президент доволен - он восстановил равновесие, при этом на всякий случае пригрозив банкирам: "Не трогайте Чубайса и Немцова". В этой круговерти была еще, прошедшая малозаметно, встреча. Президент принимал нового главу Госкомимущества Максима Бойко. Встреча ритуальная, но тем не менее породившая в стане молодых реформаторов определенное беспокойство. Реформаторы, опекаемые в сфере экономической теории Егором Гайдаром, приравняли нынешний период - начала и середины 1997 года - к событиям года 1992-го, когда Ельцин призвал под знамена молодую команду, вошедшую в историю как первое правительство реформ. "Действуйте без оглядки, я вас прикрою".
Возвращение президента к своему первоначальному образу молодые реформаторы второй волны приняли как свершившийся факт и полагали, что схожесть экономической ситуации породит и идентичность президентских шагов: "Вперед, не оглядываясь, я вас прикрою". Тем более что поначалу, после фронтального омолаживания правительственной команды, так и было. Президент не скупился на подхлестывающие самолюбие молодых аттестации, но...
Молодые оказались слабыми психологами и просмотрели зигзаг президента. Сначала президент дал оценку необъективности Альфреда Коха, а проще говоря, сыграл на стороне оппонентов Анатолия Чубайса и Владимира Потанина. А затем в беседе с Бойко благословил его не на решительность, а, скорее, на осторожность. Главное, чтобы без скандалов. А правила игры на аукционах буду контролировать я.
Президент осадил молодых, дав понять, что в качестве заряжающего на бастионе он. А все остальные выполняют либо роль снарядов, которые, поразив цель, перестают существовать, либо мишеней, на каковых концентрируется артиллерийский огонь. Достаточно спорный шаг - президент переводит управление процессом приватизации едва ли не на себя.
После данной встречи все СМИ писали: "Контроль за дальнейшими приватизационными аукционами будет осуществлять президентская администрация". Интересный поворот событий - Юмашев или Комиссар в роли экономических оракулов. Правда, есть еще Лившиц. И все-таки этот шаг вряд ли укрепит единение команды.
Данное событие значимо еще по одной причине. Информация о встрече президента с банкирами и ее интерпретация навсегда остается оружием банкиров. И после встречи Ельцин завершает интригу в своем стиле. Он не приглашает ни Немцова, ни Чубайса. Наоборот, он возвращает долг доверия Черномырдину и о результатах встречи информирует именно его.
В этом же контексте следует говорить об умозрительных сентенциях политологического и журналистского мира по поводу возможности выдвижения кандидатуры Ельцина на третий срок. Это тоже - часть общей, уже наработанной партитуры. Прозондировать настроения конкурентов; еще раз использовать эффект фальстарта; внести в ряды политических противников легкий переполох, потому как каждый из них выстраивал всю предвыборную тактику без участия в предстоящих выборах Ельцина; сдержать, а точнее, парализовать возможных конкурентов из собственного лагеря.
Последовавшие вслед за президентским заявлением действия вероятных претендентов подтвердили истинность наших предположений. И тем не менее главная задача Ельцина и вообще суть этой туманной тактики совсем в другом. Намек на возможность третьего избрания дает Ельцину полноценное президентство на протяжении второго срока.
Он не рискует оказаться, как говорят американцы о своих президентах, избранных на второй, заключительный срок, "хромой уткой". Услышишь - и улыбнешься. Нам бы их хромоту.
Политическая аритмия - это стиль Ельцина. А значит, колебания общественной температуры он будет сохранять до конца. Поездка президента в Нижний Новгород - из той же серии. Посещение ярмарки - малозначительный повод. Главное - уравновесить ситуацию. На московском юбилее он вроде как избыточно переговорил в пользу Лужкова, теперь он должен поддержать своего молодого любимца. Похвалив Нижний Новгород, президент обронил примечательные слова: он поддерживает желание нижегородских властей превратить Нижний в третью столицу России. Это так, на всякий случай: каждой столице - по своему кандидату. В этой рано начавшейся предпрезидентской суете самого Ельцина упрекнуть не в чем. Лично он не говорил о возможности своего выдвижения. Он загадочно улыбался, отшучивался, давая, как казалось журналистам, социологам повод для выстраивания всевозможных версий.
Характеристика "молодой, энергичный демократ" достаточно портретна. Ельцин и ранее, в 1993 году, использовал портретные намеки, рассуждая о своем преемнике. Тогда, по словам президента, он виделся ему высоким, представительным, динамичным. "В общем, как я", - пошутил президент. И уже ни у кого не возникало сомнений, что перст державный указует на Владимира Шумейко. Все остальные яркости демократического толка были либо среднелибо малорослы и не попадали в разряд "косой сажени". Однако не случилось.
Президент волен омолодить настоящее, так как в настоящем - он есть Бог. Но он не волен омолодить будущее. Трудно сказать, какой выбор сделает Россия в 2000 году: в пользу улыбающейся динамичной молодости или в пользу умелости и мудрости, а может быть, в пользу бунтарства и скоморошества.
Уже понеслось во все концы, уже вспучило теле- и радиоэфир: "Президент сделал свой выбор!!!"
Остается открытым вопрос: зачем? Ведь впереди почти три года!
По Конституции, если читать ее неказуистично, продолжительность президентства ограничена двумя сроками. Следовательно, никакой необходимости обсуждать эту тему нет. Но она обсуждается. Более того, инициируется демократической средой и окружением президента. По расчетам идеологов этой репетиции - два с лишним года достаточно, чтобы молодые реформаторы перессорились, а затем, что маловероятно, но возможно, объединились вокруг наиболее состоявшегося лидера.
И тут главный вопрос - кто этот состоявшийся лидер. Двух лет должно хватить, чтобы отследить ситуацию в деталях и чтобы она не застигла президента врасплох. И у Ельцина останется еще время, если потребуется переиграть варианты. Причем сделать это не поспешно, не накануне, а имея в заделе почти год.
Некое досадное, а может быть, странное совпадение. Предрекая в свои преемники молодого, энергичного демократа, Ельцин словно бы не видит, что параллельно идет уничтожение образа как романтической демократии (оголтелая травля Собчака, начатая еще Барсуковым), так и демократического радикализма в лице Альфреда Коха, Владимира Потанина, сажая всех троих на одну скамью вместе с мэром Ленинск-Кузнецкого Коняхиным.
В сгоревший храм на исповедь не зовут.
Как будут развиваться события дальше? Кто режиссер? Проще всего ответить: разумеется, сам президент. Усомнимся в этом утверждении.
Если президент исключает свое участие в президентских выборах 2000 года, то перед партией власти встают четыре вопроса. Надо ли играть на удержание власти? Если да, то - во имя чего? И с кем?
Перед повторными выборами Ельцин высказался примерно так: "Власть мне не нужна, но за державу обидно", а потому...
Полагаю, что это страдание за державу импонирует всем, и тем, кто владеет властью, и тем, кто желал бы ею стать.
Поэтому, в силу абсолютной схожести, это довод можно опустить.
Ответ на вопрос "для чего" тоже понятен. Разумеется, во имя продолжения реформ, процветания демократической России, строительства гражданского общества. Остается без ответа ключевой вопрос - "с кем". Тезис "молодой, энергичный демократ" всеохватен. Адресной из трех характеристик можно считать одну - демократ. Молодых много, энергичных - еще больше: тут и Б. Немцов, и В.Титов, и саратовский Аяцков, и А. Чубайс, и Г.Явлинский, а может, кто-то из силовиков.
Когда Березовский полемизировал с Юрием Лужковым и обвинял последнего в возрастной ревности к молодым реформаторам как человека, в силу своих лет утратившего политическую перспективу, не трудно было догадаться, что сам Березовский этой перспективы не утратил и его влияние на президентское окружение достаточно внушительно. И здесь неважно, кому симпатизирует ближайшее окружение, вопрос в другом - от кого оно больше зависит. По мере развития событий проблема зависимости президентского окружения, выполненного в домашне-семейном варианте, становится особенно серьезной.
Я обратил внимание на один материал в "Московских новостях", посвященный празднованию юбилея столицы. Авторы утверждали, что максимальное участие Ельцина в торжествах по случаю юбилея столицы заслуга Юмашева, который сумел убедить или переубедить президента. И, выбирая между сдержанным участием или участием максимальным, выбрал второе. Данное утверждение, скорее всего, близко к истине. Да и сам Юмашев недавно это подтвердил на страницах "Общей газеты". В таком случае наша догадка о разночтениях в президентской команде по поводу тактических шагов Ельцина абсолютно верна. Если это так, то естественно и понятно желание главы президентской администрации ослабить свою зависимость как от Анатолия Чубайса, так и от Бориса Березовского. Более того, это единственная возможность сохранить свою личностную значимость. Впрочем, не следует ломиться в открытую дверь. Всякий следующий глава президентской администрации вносил коррективы в положение об этой должности. Одни требовали расширения полномочий, других устраивал суженный вариант.
В конце концов это глава президентской администрации и он должен устраивать президента. Ну а влияние - понятие растяжимое. У кого-то мир во всю Вселенную, у кого-то с ладонь. У Юмашева всегда есть прекрасный защитный ход - так решил президент. Не станет же даже он возражать, что в качестве будущего президента Лужков не приемлем ни для Анатолия Чубайса, ни для Бориса Березовского.
В этом смысле интересно одно наблюдение. Борис Березовский, как и Валентин Юмашев, в узком или полуузком кругу очень часто употребляют местоимение "мы": "Мы решили", "Мы не допустим", "Нас удивляет". Ничего особенного в этом нет. Обычное признание коллективности принятых решений, общности раздумий и забот. Не "Мы - Николай Второй", а "Мы - Борис Березовский, Валентин Юмашев, Татьяна Дьяченко, чуть ранее - Анатолий Чубайс, Борис Немцов, Альфред Кох и так далее". Но это - наше предположение. А может быть "мы" - это Борис Березовский, Виктор Черномырдин, Анатолий Чубайс, Борис Немцов, Валентин Юмашев, Татьяна Дьяченко и плеяда банкиров. Есть еще вариант. "Мы" - это Борис Березовский, Иван Рыбкин и плеяда банкиров.
Не знаю, как читателей, но меня это всеохватное "мы" настораживает. Как не много надо времени, чтобы говорить от имени и при этом не чувствовать карикатурности этого "мы". При более детальном анализе оказывается, что "мы" Бориса Абрамовича - величина непостоянная. Например, Виктор Степанович в этом "мы" малозначим, так как всеудобен и слишком уважаем коммунистами. Нет места в этом "мы", по вполне понятным причинам, и Анатолию Чубайсу, а значит, и всем его единомышленникам. Еще двух вице-премьеров - Бориса Немцова и Олега Сысуева это "мы" не жалует.
Немцов страдает зазнайством и недостаточно расположен к буржуазии, а Сысуев - тем более.
"Немцова мы вынуждены были сделать первым вице-премьером. В противном случае слишком много власти сосредоточивалось в руках Чубайса". Фразы такого рода не чужды Борису Абрамовичу.
Вряд ли Борис Березовский и иже с ним объединяют себя с Думой и Советом Федерации, хотя и в том, и другом месте его интерес присутствует.
Кто же остается в этом непроясненном "мы"? Плеяда банкиров, президент, его дочь, глава администрации? Не уверен. Президент не любит местоимения "мы". В лексике превалирует президентская фразеология: "Я решил".
По Березовскому - его "мы" страну спасает, а "мы", существовавшее до него, страну губило. То "мы", олицетворенное Гайдаром, делало ошибки, которые "мы" Березовского вынуждены исправлять.
В этом случае мне вспоминается одна крылатая фраза Егора Лигачева, сказанная в разгар антиалкогольной кампании: "Мы должны спасти свой народ". Вообще, Егор Кузьмич жестко делил народ на "наших" и "не наших". Те, кто сомневался в эффективности социализма, - не наши люди. Пьющие, наркоманы, женщины легкого поведения - совсем не наши. Битлы, рок-группы, как и почитатели того и другого, - не наша молодежь. Я много раз слышал Егора Кузьмича и однажды представил: просыпается поутру Лигачев, заходит к себе в кабинет, зовет помощника и говорит свою обычную фразу: "Будем начинать, приглашайте всех остальных". А помощник отвечает: "Никого нет, только вы и я".
"А где остальные?" - спрашивает Лигачев.
"А все остальные не наши".
Так может быть и с всеохватным "мы" то же самое и оно живет отсветом вчерашнего солнцестояния?
За кем пойдут? - вопрос ключевой. Это понимают, как я уже говорил, и те, кто при власти, и те, кто мыслит себя властью возможной. Считается, что оппозиция всегда в выигрыше. Критиковать легче, чем вершить. Это не совсем так. Практически в руках власти - мир дела. В руках оппозиции - мир слов.
Невоплощенные обещания коммунистов ушли в историческое далеко. Невоплощенные обещания демократической власти находятся рядом. Нелепо искать победу в дискуссии, чьи обещания лучше, чем сплошь и рядом занимается современная власть.
Задача и в самом деле непростая - как в отсутствие Ельцина сохранить себя во власти.
В пространном монологе, произнесенном на страницах "Общей газеты", Валентин Юмашев, характеризуя единые устремления команды, говорит: "У нас всех одно принципиальное понимание того, что мы строим и чего хотим, в том числе в 2000 году в лице нового президента". Они хотят - это понятно. Захочет того же самого общество - вот в чем вопрос. Одно несомненно. На президентских выборах в 2000 году пойдут за авторитетом сотворенного дела, которое можно потрогать, попробовать на вкус и на вес. И всякие разговоры, что победу делают СМИ, - устойчивое заблуждение. Союз с Александром Лебедем гарантировал победу президенту, и только плюс к этому - сумасшествие телевидения и газет.
Итак, впереди два с половиной года.
На что употребит их партия власти?
Доказать, что есть альтернатива, или доказать, что ее нет? На сегодняшний день в партии власти сторонников второго пути больше, чем первого. А если это так, то уверенности в знаковом переломе в экономической ситуации в стране в ближайшие три года у партии власти нет.
Можно зачислить себя на должность Бога, но без верующих у Бога незавидная доля. Он может оказаться безработным.
Потом были президентские выборы и победа на них Ельцина. Затем операция на сердце и ее положительный исход; Чубайс - глава президентской администрации или "регентство" Чубайса. А перед этим дележ властного пирога. Каждый из семи банков получил свободный доступ к федеральному бюджету. Березовский обеспечил себе выход на нефтяной рынок. Смоленский право финансировать агропромышленный комплекс. Его банк "Столичный", помимо доступа к федеральному бюджету (его аграрной программе), начинает проявлять интерес к газетам "Коммерсант-Daily" и "Московские новости". Гусинский переходит в ранг телемагната и становится ключевой фигурой на рынке СМИ. Он получает в свое полное распоряжение телеканал, бывший до этого федеральным и государственным. "Менатеп" Ходорковского становится владельцем нефтяной компании "Юкос", покупает "Литературку", делегирует одну из ключевых фигур из собственного руководства в ИТАР-ТАСС, где Леонид Невзлин становится заместителем генерального директора. "ОНЭКСИМбанк", помимо контрольного пакета акций холдинга "Связьинвест", объединяется на нефтяном рынке с "Лукойлом", покупает газеты "Комсомольская правда", "Известия". "Альфа-банк" совместно с американской компанией АКСЦИ выигрывает тендер по Тюменской нефтяной компании.
Обратим внимание на странное совпадение. Второй передел собственности начинается после повторного избрания Ельцина на пост президента России. И самыми активными и самыми удачливыми игроками на этом рынке оказались именно те самые семь банков, заключившие предвыборный пакт в пользу Бориса Ельцина. Из этого мы вправе сделать вывод, что банки были не бескорыстны, поддерживая Ельцина на повторных выборах, и вынудили власть расплатиться за оказанные услуги в полном объеме.
Однако диссонанс в этот дележ внес именно Борис Березовский. Он единственный из финансистов, кто в качестве компенсации понесенных затрат, помимо собственности, попросил еще должность публичного политика. Должность эту он получил не без содействия президентской семьи. Приблизил Березовского к президентской семье Валентин Юмашев, в свою очередь несколько ранее вошедший в сферу бизнеса не без помощи Березовского. Березовский из тех людей, которым не обязательно открывать дверь. Его достаточно подвести к ограде, окружающей участок. На территории участка он окажется сам. Внедрение - это уже прерогатива Бориса Абрамовича.
И что бы мы ни говорили, опрокидывая подобные домыслы, - появление зятя Бориса Ельцина во главе Аэрофлота, совладельцем которого является Березовский, нельзя считать случайным совпадением. Как нельзя считать случайностью и тот факт, что в столкновении Березовский-Чубайс Татьяна Дьяченко и Валентин Юмашев твердо заняли позицию Березовского.
Признаем, что из схватки Березовский - Чубайс с большим уроном вышел все-таки последний. С точки зрения интриги упрямый Чубайс сделает все возможное, чтобы отыграть потерянные очки. Чубайс понимает, что его дальнейшее пребывание в коридорах власти под внушительным вопросом. Отставка, не случившаяся в результате книжного скандала, может произойти каждый день. Из фигуры государственного масштаба он мгновенно превратился в фигуру разменной интриги. Чубайс осознает свою временность и потому спешит. Он должен максимально обескровить своего противника, пока он, Чубайс, власть значимая.
9 декабря на заседании чрезвычайной экономической комиссии Чубайс объявляет банкротами два предприятия: Омский нефтеперерабатывающий завод, приватизированный ранее в пользу Березовского, и Ангарский нефтезавод, принадлежащий Владимиру Потанину. Интрига опять не лишена изящности. Обычно комиссию проводит Черномырдин. Но именно в тот момент премьер находился в отъезде, что можно определить как согласованную случайность. Характерен ход Чубайса. Объявляя банкротом Омский нефтеперерабатывающий завод, ключевое предприятие в бизнесе Бориса Березовского, он уравновешивает ситуацию и тоже за долги перед федеральным бюджетом объявляет банкротом завод в Ангарске, где контрольный пакет акций принадлежит "ОНЭКСИМбанку". Комиссия отказалась принять какие-либо доводы директоров акционерных обществ, предложила выставить предприятия на торги и, после соответствующей процедуры, продать их новым владельцам. Удар был нанесен молниеносно. Он был объективно связан с требованиями МВФ, который дал согласие на очередной транш (займ), хотя сравнительно недавно заявлял об отказе, обосновывая этот отказ недопустимо низкой собираемостью налогов. Восстановление благосклонности МВФ требовало демонстрации жестких действий по наведению налогового порядка. Последнее заседание чрезвычайной экономической комиссии как раз и явилось демонстрацией непреклонности правительства, его желания переломить ситуацию с налогами. Разумеется, сюжет с МВФ - скорее, один из поводов к грянувшему грому и, что совершенно очевидно, не самый главный. Банковская война продолжается, и мы являемся свидетелями очередного раунда этой войны.
Одно небольшое уточнение. Председателем комиссии, согласно распоряжению президента, является Черномырдин. В данном случае заседание комиссии, на котором было принято жесткое решение, проводил А.Чубайс. На следующий день, 10 декабря, сообщается о болезни президента - президент простужен, ему прописан санаторный режим. Президент в пределах досягаемости, он в Барвихе. И тем не менее на заседании комиссии при голосовании решения о несостоятельности двух предприятий заместитель руководителя администрации президента по экономическим вопросам Александр Лившиц голосует против. Подчеркнем, это был единственный голос против, но он принадлежал бывшему министру финансов, которого на этом посту сменил Анатолий Чубайс.
И последняя частность. Сразу после заседания комиссии президент в Барвихе принимает руководителя своей администрации Валентина Юмашева. Вне всякого сомнения, приезд Юмашева, какие бы документы он не привез на подпись президенту, связан с решением чрезвычайной комиссии. Юмашев последний оплот Березовского в ближайшем окружении Ельцина. Еще существует Татьяна Дьяченко, но, судя по ситуации, она пытается дистанцироваться от этих событий. Хотя отлепиться от Березовского не так просто.
Чубайс и не скрывает того, что спешит. Он должен обескровить Березовского до момента своей возможной отставки. Присутствие в одной связке банкротов предприятий, принадлежащих враждующим банковским группировкам - ход просчитанный. Он демонстрирует внешне полную объективность Чубайса, для которого нет любимых и нелюбимых банков. Все говорят о наличии взаимных интересов между главой "ОНЭКСИМбанка" Потаниным и первым вице-премьером Анатолием Чубайсом. Вице-премьер своим решением по обоюдному банкротству свидетельствует свою объективность. Мы хорошо помним, что Чубайс уже использовал этот ход. Победа "ОНЭКСИМбанка" в конкурсе по "Связьинвесту", вызвавшая бум недовольства сотоварищей по банковскому пакту, посчитавших себя обделенными, была немедленно уравновешена изъятием из "ОНЭКСИМа" счетов Государственного таможенного комитета. Речь шла о 3-3,5 триллиона. Даже для такого мощного банка, как "ОНЭКСИМ", это сверхчувствительная потеря. Правда, впоследствии перевод счетов Таможенного комитета в казначейство несколько задержался, что стало темой всевозможных пересудов в истеблишменте, но в конечном счете это все же произошло.
Разумеется, как первая акция по таможенным счетам, так и вторая с банкротством потанинского Ангарского нефтеперерабатывающего завода были согласованы с Владимиром Потаниным. И Потанин согласился с разумностью как первого, так и второго чубайсовского хода. Тем более что удар в связи с изъятием таможенных счетов Чубайс сильно смикшировал, когда привез из Лондона нового партнера для Потанина в расчете на будущие аукционы. Договор, который был с невероятной быстротой подписан между "British petrolium" и "ОНЭКСИМбанком", лучшее тому свидетельство. Чубайс обезопасил Потанина. Джордж Сорос оказался капризным партнером. После скандала вокруг Бориса Березовского, а затем ответных скандалов, которые раздул Березовский вокруг лишенных прозрачности сделок Потанина по "Норильскому никелю" и еще ряду предприятий, Сорос дрогнул. Сорос общеизвестный удачливый игрок, и для него сверхважно не промахнуться и поставить на ту лошадь, которая первая окажется на финишной черте. Еще один штрих. Современный Омский нефтеперерабатывающий завод - в торгово-финансовых комбинациях Березовского единица ключевая, от которой на 50% зависит успешность нефтяного бизнеса Бориса Березовского и контролируемой им компании "Сибнефть". А Ангарский завод, патронируемый "ОНЭКСИМбанком", неизмеримо менее значимая составляющая для Потанина. Буквально на следующий день в СМИ была подброшена информация о возможности объединения усилий Березовского и Потанина против Чубайса. Это был настолько ложный след, что по нему никто не пошел. Попытка Березовского устроить скандал, поставить под сомнение решение комиссии немедленно была растиражирована двумя телевизионными каналами - ОРТ и НТВ. Беспардонность и истерическое хамство, свойственное практически всем выступлениям Сергея Доренко, как только речь заходит об Анатолии Чубайсе, который пока остается первым вице-премьером, поразительны по существу. Разумеется, в поведении Доренко нет даже микроскопической смелости. Вопрос в другом: зачем ангажированному журналисту столь негодная бравада и самовосхищение своей купленностью? Это вызывает отчаяние у людей, знающих Доренко и еще недавно ему симпатизировавших. Нет-нет, у него были свои зрители. Много зрителей. У них проявился к передачам совсем другой интерес, и даже не интерес, а возбуждение, которое случается у разъяренной толпы при виде крови жертвы. Столь очевидный отказ от самого себя - есть, пожалуй, самое драматическое свидетельство краха, который переживает отечественная тележурналистика. А может, я не прав - это не отказ от себя, а возвращение к себе истинному.
Вообще о телевидении, ложном в сотворении и неложном в саморазрушении "четвертой власти", как нарекли российские СМИ в 1990 году, мы поговорим отдельно, а сейчас вернемся к событиям современным.
Почему А.Лившиц голосовал "против"? Это не случайно. Лившиц объяснил свою позицию в стиле рассудочного упрямства. Почему тем, прежним, попавшим в такое же положение (ВАЗу, АЗЛК), давали отсрочку с правом постепенного погашения долга, а здесь решение непримиримое, тем более что Омский завод, как заявил его директор, с налогами 97-го года рассчитался, хотя более давняя задолженность осталась незакрытой. Предприятие сделало все положенные выплаты в Пенсионный фонд, погасило задолженности местным бюджетам, и вдруг... Неясна Лившицу и дальнейшая судьба заводов. И вообще, как и какие деньги рассчитывает вернуть правительство? Лившиц в заключение, по сути, сказал ключевую фразу - "решение отдает поспешностью".
Материалы готовила налоговая инспекция практически за два-три дня, даже не проанализировав динамику финансовой политики завода. Провести атаку без шума не удалось, шум начался. Арест имущества за долги - это прерогатива суда. Чрезвычайная экономическая комиссия - орган не конституционный и таких действий совершать не имеет права. Это уже не Лившиц. Это комментарий политического обозревателя ОРТ. Происшедшие на комиссии события генеральный директор Омского нефтеперерабатывающего завода назвал политическим фарсом. Сама комиссия каких-либо заявлений, объясняющих столь жесткое решение, не делала. А зря. Чубайс не стал наращивать пропагандистское наступление, посчитав дело сделанным и уступив информационную инициативу оппонентам. И опять мы повторимся: а зря. Впрочем, это можно объяснить расчетом - Чубайс хотел узнать, как поведет себя Березовский. Подобная тактика оправданна только в одном случае - если намечается поэтапное наступление. Однако вопрос остается открытым: почему сверхосторожный Лившиц повел себя так агрессивно? Выплеснулось раздражение по поводу очевидной неподготовленности вопроса? Боится Березовского, потому что?.. Мстит Чубайсу? Остерегается Юмашева? Как видим, выбор обстоятельств достаточно широкий. Все последние выступления Лившица по телевидению выглядели не очень внятными. С одной стороны, Лившиц понимает, что, скорее всего, Чубайс уйдет. Не менее вероятно, что уйдет и Юмашев. Причина ухода Юмашева будет совершенно иной, но это уже большого значения не имеет. Уйдет Чубайс, останется Немцов.
Как-то Александр Лившиц, еще до своего выдвижения на пост вице-премьера и министра финансов, тогда еще работавший в администрации президента, по поручению Ельцина отслеживал график погашения долгов правительства по заработной плате. Так вот, в одном нашем разговоре, кажется это было на юбилее НТВ, Лившиц произнес следующие слова: "Сейчас, как никогда, я понимаю - мне не хватает власти, чтобы дожать, дорешить". Спустя месяц Лившиц стал министром финансов и вице-премьером. Но, как показали события, даже эти посты не вооружили его властными полномочиями. И дело не в должностях и не в ранге. Дело в Лившице. За время своего присутствия в правительстве Александр Яковлевич не сделал ни одной кадровой перестановки в министерстве. Ходят слухи, что он практически не подписал ни одного принципиального документа, перепоручая это своим заместителям. По признанию самого Лившица, он хорошо понимал, что в министерстве роли распределены до него. Один из заместителей играет на Черномырдина и является "глазом премьера" в ведомстве. Другой сориентирован на Чубайса, является его глазами за деятельностью первого заместителя министра, который контролируется премьером. Век министра финансов - недолгий век. Следовательно, его кадровые перемены, соберись он их совершить, окажутся недолговечными, а потому незачем спешить.
Теоретически Лившиц был человеком Ельцина, но врожденная интеллигентность и опасливость не позволяли ему проявлять излишнюю инициативу и уж тем более стучаться к президенту. Лившиц был доступен и любим телевидением. Его появление на телеэкране стало столь частым, что вызвало ропот среди министров и раздражение премьера. Глаза Лившица очень часто приобретают смеющееся выражение. По этому поводу однажды на заседании правительства премьер даже сделал замечание министру финансов: "Что ты все улыбаешься? В стране бардак, а он смеется". "Это нервное", - отшутился Лившиц. Телеэкран погубил очень многих политиков. Он, как правило, возбуждал ревность остальной власти, на этот экран не попадавшей. Еще одно высказывание Лившица той поры: "Чубайс это тяжелый каток. И я не завидую тем, кто под него угодит".
Чубайс покинул пост главы администрации президента и вернулся в Белый дом в ранге первого вице-премьера. Лившиц покинул пост вице-премьера и министра финансов и вернулся на свое прежнее место в Кремль. Из чего следовал вывод: прививка Лившица на стволе правительственного дерева оказалась неудачной. Лившиц бесспорно полезен, но не на посту министра финансов. Он из тех, кто советует, консультирует, а не из тех, кто принимает решения.
Это был второй министр финансов, пришедший из администрации президента. Первым был Пансков. Их даже нельзя назвать неудачниками. Они всегда могли сказать: мой предшественник был так же недолговечен. Осталась ли у Лившица обида на Черномырдина или Чубайса? Наверное осталась, хотя он никогда в этом не признается. Это даже интересно: сначала Чубайс вытеснил его из администрации и Лившиц как бы получил желаемую власть. А затем все тот же Чубайс его выдавливает из правительства. Вполне возможно, как экономисты они в определенной степени единомышленники, но как чиновники они не адаптированы друг к другу.
ЗАДУШИТЬ В КОЛЫБЕЛИ
Ненашев пришел на телевидение потому, что такова была воля Политбюро или ЦК. Кравченко, сменивший его, выполнял волю личностную. "Я пришел сюда выполнять волю президента". Президентом Союза ССР на депутатском съезде был избран Горбачев. В сфере телевидения Кравченко был более профессионален, нежели Ненашев. В предверии своего ухода, а разговор там, наверху, уже состоялся, Ненашев еще по инерции подписывал бумаги, тематические планы, сетки вещания, приказы разрешающие и дарующие. За его спиной был достаточный опыт управления этой структурой. "Наверно, я был не очень хорош для вас. Но тот, кто придет мне на смену, будет хуже. В этом вы можете быть уверены" Ненашев был прав. Он не назвал имени преемника. В этом не было смысла. Он просто знал это вечное правило: "Цените то, что имеете. Все, что приходит ему на смену, как правило, бывает хуже".
Когда мы с Лысенко узнали, что Гостелерадио возглавит Кравченко, мы, не сговариваясь, сказали одну и ту же фразу: "С этим договариваться будет еще трудней!"
Во-первых, в вопросах телевидения Кравченко, а он до этого был первым заместителем председателя Гостелерадио, был намного профессиональнее Ненашева. Во-вторых, с именем Кравченко был связан целый ряд событийных явлений на телевидении. Леонид Петрович дал жизнь программе "Взгляд". Он почувствовал потребность в сломе старых форм и старого телевизионного стиля. Кравченко обновил информационное вещание. И программа "Семь дней" явилась своеобразной мини-революцией в информационном пространстве. Мотором этой идеи, человеком, прикрывающим ее от нападок, тоже был Кравченко. В этом смысле и Ненашев, и Кравченко были логичны в своем появлении на телевидении. И тот, и другой имели полную возможность добавить воздуха из среды пишущих журналистов, синтезировать газету с телевидением. Как первый, так и второй возглавляли в недалеком прошлом крупные союзные газеты - один "Советскую Россию", второй "Труд". Просто Кравченко начал свою биографию на телевидении с должности заместителя председателя, иначе говоря, побывал в роли рабочей лошадки, а Ненашев сразу пришел руководить. Со "знающим" вести полемику всегда труднее. И если Ненашев был в прошлом руководителем Лысенко в отдалении, то Кравченко курировал команду, в которой Лысенко работал непосредственно. Я это понимал. Лысенко уже не мог переиграть Леонида Петровича на профессиональном телевизионном поле так, как он мог это сделать с Ненашевым. Следовательно, в нашем будущем диалоге моя роль как человека, который хорошо знал стилистику аппаратно-партийного давления (тем более я был народным депутатом России, а Кравченко на все эти ранговые приметности, как человек, к политике припаянный, реагировал достаточно обостренно. И неважно, с каким знаком, минус или плюс, была эта политическая биография), в этом политическом пасьянсе со сменой лидеров в телерадиомире, моя роль становилась главной. Так и получилось - ссорился с Кравченко в основном я. Лысенко играл роль сдерживающего. Хочу подчеркнуть, что эту черту я очень ценил в Толе Лысенко. Хотя мы с Кравченко были очевидными оппонентами, Лысенко никогда не говорил о нем зло или мстительно. Наоборот, он удерживал меня от излишней эмоциональности и даже агрессивности. И в этом была благодарность воспитанного человека за то прошлое соавторство в начинаниях, которое, ко всему прочему, помогло состояться Лысенко как зачинателю совершенно нового молодежного телевидения. Я не оговорился, обозначив как "соавторство" подобное отношение к человеку, разрешающему, дающему "добро" на то или иное нестандартное действо, потому что он первым принимает удар недовольной власти и отвечает на окрик - КТО разрешил!?! С лаврами сомнительно, но вот тернии этот человек всегда получает вне очереди. Впрочем, я увлекся. Слишком много розовых тонов в образе Кравченко.
Леонид Петрович меньше всего походил на ангела. И главные конфликты в момент нашего становления возникали, конечно же, именно с ним. Будучи человеком мнительным, Кравченко все время кого-то подозревал. Договориться с ним было трудно. Кравченко, конечно же, понимал, что в нашем лице он обретает конкурента. А выполнение воли президента Горбачева предписывало ему - этого конкурента ослабить, а еще лучше - задушить в колыбели. И если кто-то из его команды нам уступал, внутренне симпатизируя и Ельцину, и мне, и Анатолию Лысенко, Кравченко, узнав об этом, немедленно все возвращал на прежние места. И мы во взаимоотношениях с "Останкино" вновь откатывались назад. Я был председателем компании и одновременно, в понимании Кравченко, общественно-значимой фигурой из лагеря политического противника. То же самое правомерно было сказать и о Леониде Петровиче.
В определенной степени микшировал и сглаживал острые углы Валентин Лазуткин, первый заместитель Кравченко, которому тот очень часто поручал вести переговоры с нами. И вообще Лазуткин отвечал за контакты "Останкино" и ВГТРК. Лазуткин был наиболее рельефной фигурой, питающей к нам тщательно скрываемую симпатию.
И тем не менее в этой достаточно нервной ситуации я чувствовал себя уверенно. Во-первых, я получил карт-бланш от председателя Верховного Совета (в ту пору Бориса Ельцина). Напутствуя меня, он сказал:
- Я вам полностью доверяю. Вы человек высокопрофессиональный, демократ. Поступайте так, как посчитаете нужным. И вообще, ваши требования полной самостоятельности и невмешательства я считаю правильными. Какие у вас отношения с Полтораниным? - неожиданно изменил тему разговора Ельцин.
Я усмехнулся, понимая, что Ельцину известны наши дружеские отношения с Михаилом Никифоровичем. Это тоже, как я мог потом убедиться, было стилем Ельцина - задавать очевидные вопросы по поводу отношений между людьми, о которых он знал не понаслышке. Практически Михаил Полторанин вместе с Бэллой Курковой буквально вынудили меня согласиться возглавить компанию. И, скорее всего, именно Михаил Полторанин убедил в этом Ельцина.
Я ответил, что отношения с Михаилом Полтораниным у меня дружеские. Ельцин помолчал, а затем, едва качнув головой, заметил:
- Это хорошо!
Увидев, что я продолжаю смотреть на него, Ельцин хитровато сощурился и добавил:
- Полторанин тоже так считает. Так что у вас получается альянс.
Немалую роль в моей будущей работе сыграли и отношения с Русланом Хасбулатовым, первым заместителем Ельцина в тот период, когда он возглавлял Верховный Совет. Но существовало правительство, высота, которую еще надо было брать. Но, честно говоря, никаких особых баталий на этом фронте, особенно в первый год существования компании вести не приходилось. И премьер Иван Силаев, и его первый заместитель Юрий Скоков содействовали становлению ВГТРК. В тот момент желание иметь свое независимое от диктата союзного руководства телевидение и радио было общим настроением новой власти. Конфликты начались чуть позже. Но был и второй аспект моей уверенности. Не вызывало сомнений, что человек, пришедший на пост руководителя "Останкино" под девизом "выполнять волю президента Горбачева", неминуемо испортит свои отношения с Ельциным. И никаких усилий на сей счет употреблять не надо. Все произойдет само собой. Что, по существу, и случилось.
Это было зимой 91-го года. Уже вызрела идея президентской республики и Ельцину, который был кандидатом на этот пост (и, конечно же, кандидатом №1), требовалась телевизионная трибуна. У нас полнокровного российского телевидения еще не было. Да и компания началась не с телевидения, а с российского радио. Мы получили сверхограниченное время на первом всесоюзном канале, или, как говорят, на проводном радио. Полноценное российское телевидение было еще впереди, и чтобы получить эфир на первом канале кому-либо из руководства России следовало пройти унизительную процедуру согласования. В тот период отношения между Горбачевым и Ельциным были сверхнатянутыми. После московской драмы, которую пережил Ельцин, их отношения уже никогда не могли стать приемлемыми, не говоря уже о хороших. Горбачев видел, как буквально на дрожжах поднимается его главный политический противник, которого он раз и навсегда вычеркнул из политической истории. Естественно, Горбачев не упускал возможности дать понять Ельцину степень его зависимости от союзного руководства. Никакие телефонные разговоры не имели значения. Следовало направлять письменную просьбу за подписью Ельцина на имя тогдашнего руководителя Гостелерадио. Скрипя зубами Ельцин раз или два подобные письма посылал. Однажды выделили время совсем не то, которое просили. Ельцин возмутился, хотел было отказаться, но я уговорил его этого не делать. Нам еще предстояло прорвать информационную блокаду, и возможностей только становящегося на ноги Российского радио для этого было недостаточно. Тогда в разговоре с Ельциным мы нашли, на мой взгляд, ключевую фразу политической стратегии демократов: "Нам надо научиться выигрывать в неблагоприятных условиях. И тогда у демократии есть шанс".
И хотя эфирное время, предложенное нам, было совсем не рейтинговым, Ельцин выступил хорошо. Это сразу заметили его оппоненты в Кремле. Где бы ни выступал Ельцин и когда бы ни выступал, он все равно набирал очки. Очень скоро мы наладились эти выступления тиражировать и рассылать в регионы, где их крутили по местным телеканалам.
В один из таких зимних вечеров, я не помню точно, в чьем кабинете я находился - либо Силаева, либо Скокова, - мы готовили сверхважный для нас документ о финансировании телевидения. Разговор шел со скрипом, приглашенные финансисты упирались, я, естественно, наседал. Помню, что было очень душно, многие из присутствующих курили и я без конца открывал верхнюю раму, чтобы проветрить комнату. Неожиданно в дверь заглянула секретарь и сказала, что звонят из приемной Ельцина и разыскивают Попцова. Я тут же перезвонил в приемную. Мне сообщили, что Борис Николаевич просит меня немедленно приехать. Приезжать мне никуда не надо было. Апартаменты Ельцина располагались в другом крыле Белого дома. Я поднялся на пятый этаж. В кабинете Ельцина уже сидел Бурбулис. Ельцин был не в духе, поздоровался со мной кивком головы:
- Присаживайтесь. Вот вы все убеждали меня: не надо обострять отношений, не надо обострять. А они это воспринимают по-своему. Вот, почитайте.
В моих руках оказались бумаги за подписью Кравченко. Леонид Петрович сообщал Председателю Верховного Совета Российской Федерации, что Всесоюзное телевидение не может предоставить ему эфирное время для выступления в предлагаемый день и час, так как телевизионные программы готовятся заранее (кажется, в этом письме даже упоминался срок - две недели), информация о них публикуется в газетах. Далее сообщалось, что руководство Гостелерадио готово рассмотреть просьбу Б.Н.Ельцина с учетом существующих правил. Далее следовала подпись с указанием всех должностных регалий Леонида Кравченко.
Мне давали понять, что виновным за подобный ответ Кравченко Ельцин почему-то считает меня.
- Этого следовало ожидать, - философски заметил Бурбулис.
В данной ситуации эта фраза, прямо скажем, выглядела малоудачной.
- Следовало ожидать! Следовало ожидать! - еще более раздражаясь повторил Ельцин. - Если следовало ожидать, не надо было посылать письма.
- Почему не надо? Надо. В результате мы имеем скандал, - заметил я. Судя по ответу Кравченко, они этого ждут. Прекрасно, они получат скандал.
Бурбулис, посчитав, что я раньше времени выхожу из зоны ельцинского недовольства и он может остаться в этой зоне один на один с Ельциным, задал провокационный вопрос:
- А что с нашим телевидением? Оно будет когда-нибудь?
Проще всего было бы сказать Бурбулису, что он провокатор, но обстоятельства не позволяли. Бурбулис меня подставлял, причем делал это нагло, с вызовом. Ельцин повернул в мою сторону свое недовольное, насупленное лицо.
- К началу президентской предвыборной кампании в том объеме, который мы выторговали у Гостелерадио и на который имеем финансирование, телевидение будет работать.
- Сколько времени? - спросил Ельцин.
- Сначала четыре, затем шесть часов в день.
- Давайте быстрее. - С еще не остывшим до конца раздражением добавил Ельцин.
Грех было не воспользоваться ситуацией:
- Решается вопрос о финансировании компании. Двумя этажами ниже мы пишем документ для правительства. Спорить приходится, по существу, из-за каждого рубля. Если бы вы позвонили Силаеву и поддержали нас, это ускорило бы процесс.
По тому как Ельцин посмотрел на Бурбулиса, я понял что сейчас будет разыграна знакомая комбинация. Ельцин даст указание Геннадию Бурбулису: "Позвоните Силаеву". А Бурбулис ответит: "Хорошо, Борис Николаевич". Знал я и другое - что в Силаеве, как и в Скокове, медленно, но верно вызревает неприятие Бурбулиса, и телефонный разговор, выполненный в таком стиле, может нам только навредить. Надо было идти ва-банк. Я понимал, что после этого хода мои взаимоотношения с Бурбулисом не улучшатся. Мы вроде как считались если не друзьями, то товарищами, но все равно, оттаптывать свою независимость приходилось постоянно.
- Силаев сейчас у себя. И если вы ему позвоните, Борис Николаевич...
Ельцин меня понял. Поднял трубку прямой связи с премьером.
- Слушаю, Борис Николаевич, - спешно ответил Силаев.
- Иван Степанович, нам пора открывать свое Российское телевидение.
- Мы занимаемся этим вопросом, Борис Николаевич.
- А вот Попцов жалуется, денег не даете.
- Не может быть, - усомнился Силаев, - Олег Максимович только что у меня был.
- В общем, решайте быстрее. А то нам уже указывают: когда и где нам можно выступать, а где нельзя.
- Обязательно, Борис Николаевич!
Лицо Ельцина расслабилось. У него изменилось настроение.
- А с выступлением в "Останкино", - заметил я, - мы раскрутим ситуацию и они отступят. Потреплют нам нервы, почувствуют назревающий скандал и отступят. Растиражированное возмущение - это тоже капитал.
- Может быть, - раздумчиво согласился Ельцин.
Мы попрощались, и я пошел объясняться с Силаевым. Впоследствии Ельцин часто давал понять, что Российское телевидение для него вроде как родное и он принимал самое непосредственное участие в его создании. Я всячески поддерживал эту легенду и вполне убедил команду, что так оно и было на самом деле. По существу же, участие Ельцина можно считать чисто символическим даже в самом начале. Но таков стиль его участия в решении большинства проблем. И до президентства, и в период его.
Многие вопросы приходилось решать по согласованию с Горбачевым. А если учесть, что их отношения оставались напряженными, их взаимная нелюбовь друг к другу общеизвестной, то для Ельцина решиться на очередной контакт с Михаилом Сергеевичем было тягостным испытанием. Приходилось действовать обходными путями, которые порой бывали более эффективными. Раз или два с Горбачевым встречался Руслан Хасбулатов. Что-то решалось, но очень немногое. Горбачев не мог отказать себе в удовольствии еще раз унизить именно Ельцина, и откладывал любые решения по принципиальным вопросам "на потом". Он так и говорил: "Это мы будем решать с Борисом Николаевичем. У нас планируется встреча, мы договоримся".
Кто планировал эти встречи и планировались ли они вообще, сказать трудно. Частота, с которой они переносились и откладывались, лишь подтверждала очевидное: встречи в тягость и тому, и другому.
Горбачев понимал, что, препятствуя Ельцину в создании собственного телевидения и радио, он наносит своему политическому сопернику едва ли не самый сильный удар.
В истории создания телерадиокомпании произошел еще один случай, определивший мое объективное отношение к Леониду Кравченко. Как я уже говорил, компания началась с "Радио России". Заместителем председателя Гостелерадио или, проще говоря, главным радийным начальником был в то время Анатолий Тупикин. Мы с Толей знакомы много лет. Оба ленинградцы, оба работали в обкоме комсомола. Я был секретарем обкома, а Толя Тупикин заместителем заведующего отделом пропаганды. Потом он, кажется, возглавлял отдел. Тупикин - человек хитрый. Умный, циничный, не лишенный коварства, осторожный. Прошел "от" и "до" школу партийного аппарата. Начинал в райкоме, дошел до отдела пропаганды в ЦК КПСС. Помимо профессионального навыка, выработал в себе чувство активного неприятия этой среды, продуцирующей неискренность, неверность и холопство.
Анатолий Тупикин оказался на Гостелерадио. Следуя традиционной методе, он был рекрутирован туда из недр ЦК КПСС, и было маловероятно, чтобы ощущение того прошлого мира не перенеслось в коридоры радиостанций и радиоканалов. Он, разумеется, не был нашим сторонником. Он не оказывал помощи, но я должен сказать откровенно, что если он даже мешал, то мешал сдержанно, скорее по долгу службы, чем искренне веря, что нам следует мешать. В разговорах мы были достаточно откровенны. Именно в кабинете Тупикина я узнал об истерике, которую закатил разгневанный Горбачев.
Следует сделать одно уточнение - Российское радио, работающее поначалу "на первой кнопке", сразу проявило себя, представляя слушателям более объемную, более независимую и критическую информацию о событиях, происходящих в самой стране и вокруг нее. Момент нашего эфирного рождения совпал с событиями в Литве. Мне запомнилась невероятная ситуация. Шли очередные "Новости", и наш корреспондент, находящийся в эпицентре событий в Вильнюсе в момент штурма телецентра, рассказывал о событиях с той степенью отрезвляющей правдивости, которая в буквальном смысле перечеркивала клише, по которым излагались эти же самые события на Всесоюзном радио. Сразу после нас в эфир на той же волне выходил "Маяк" - радиостанция, работа которой была эталоном для нового Российского радио. И мы никогда не скрывали этого. В момент формирования радийной команды я очень жестко и кратко сформулировал задачу, стоящую перед "Радио России": "Наша святая обязанность научиться работать так, как работает "Маяк". А затем выиграть у него. У нас есть шанс, - объяснял я своим коллегам. - Они, то есть "Маяк", вынужденно зашорены. Мы - вынужденно свободны. Воспользуемся этим преимуществом".
И вот представьте себе ситуацию: только что в эфире отработала команда Российского радио и сообщила о штурме телецентра в полном объеме реальных событий, на который еще не решался никто и никогда. Без оговорок, московской трактовки этих событий, обычно переворачивающей сами события с ног на голову, положенных по такому случаю положительных оценок действий союзного и республиканского КГБ и ОМОНа, наводящих жутковатыми методами жутковатый порядок. Наш эфир в эти минуту воспринимался как эфир едва ли не подпольной радиостанции. А "Маяку" тотчас, через крошечную музыкальную паузу о том же самом велено говорить прямо противоположное. А слушатель один и тот же. Вы можете представить настроение людей, афиширующих себя как самая динамичная и правдивая команда! Радийная смена "Маяка" поступила мужественно. Они вышли в эфир и сказали: "Вы только что прослушали информацию о событиях, происходящих в данный момент в Вильнюсе. Мы не станем ее повторять. Более свежей информации пока нет..." Это был поступок, поступок мужественный, поступок журналистской солидарности. Трудно сказать, этот ли факт или какой другой привел Горбачева в бешенство. Он окрестил наше радио "вражьим голосом" и потребовал от Кравченко Российское радио закрыть. Надо отдать должное Леониду Кравченко. Он стерпел гнев Горбачева. В такие минуты президент СССР был почти невменяемым, срывался на крик, матерился, не очень оберегая достоинство человека, с которым вел разговор.
- Ты можешь закрыть, заглушить их? - орал Горбачев.
- Не могу, - отвечал Кравченко.
- Тогда загони их за Можай, чтобы никто не слышал этого вражьего голоса.
На следующий день после скандала в высоковластных кабинетах Сергея Давыдова, руководителя Российского радио, пригласили к Тупикину, где нам был предъявлен ультиматум. Чуть позже Тупикин позвонил мне, предвосхитив свой монолог словами: "Старик, ты должен меня понять. Я выполняю указание руководства. В душе я с вами, но меня обязали передать тебе требование Кравченко: либо вы остаетесь на первой кнопке и все ваши материалы проходят через нашу программную редакцию и только с ее визой принимаются в эфир, или мы вас переводим на "волну", соответствующий диапазон, вы будете работать "на третьей кнопке". Предупреждаю, ваша аудитория кратно сократится". В магазинах продавались эти трехпрограммники, которые без какой-либо настройки переключали вас на один из трех диапазонов. Они работали как обыкновенные репродукторы. В СССР владельцами таких приемников была лишь пятая часть населения страны. В то время как проводное радио, иначе говоря, первая программа практически звучала в каждом доме, на каждой кухне. Итак, нам надлежало сделать выбор: либо цензура, но массовое распространение, либо свобода в пределах резко сократившейся аудитории.
Я немедленно собрал своих коллег. Ультиматум - дело серьезное. Мы подумали, взвесили все "за" и "против" и выбрали второй вариант. "Свобода и воля превыше всего" - этими словами я завершил наш тайный совет. С этого момента "Радио России" слушали, как некогда радиостанции "Свобода", Би-би-си, "Голос Америки". Я сам наблюдал подобные сцены. Стоит на железнодорожном переезде "жигуленок", двери распахнуты, вокруг человек 5-6, приемник работает, слушают информационную программу Российского радио. На дворе стоял 1991 год.
Сейчас, мысленно возвращаясь в те дни, мы оцениваем их как дни романтизма и политической наивности. Еще не испарилось, еще жило в нас стремление "служить идее, отечеству". И многое другое, что осталось в нас и еще готово было сопротивляться непривычно враждебной нашему существу реальности. Иные времена, и мы иные. Никто еще не знал, как должно быть. Одно ясно: непременно по-другому, не так, как было. Вот и вся философия.
А если говорить серьезно, людям, приглашенным в компанию, предлагалось начать новое масштабное дело. Соответственно с более высоким творческим статусом в этом деле. Им предлагалось более широкое поле для проявления своих возможностей, своей самостоятельности, профессионального "я". Но столь же верно им предлагалось рисковать: никаких гарантий, все начинаем с нуля. Они должны были покинуть насиженные, привычно-благополучные места. Какой же во всем этом романтизм? Им предлагали рискованную затею - стать независимыми. Никаких сверхзарплат. Весь капитал в одном слове - свобода, которую придется самим и защищать, но с правом делать это открыто и осознанно. И они на это решились. Мы все рисковали одинаково. Самые высокие начальники, менее высокие, средние. Высокие творцы и высокие технари. Это был замысел, главный импульс, делающий группу людей командой: равенство риска.
Почему я согласился взяться за это дело (создание ВГТРК) и уступил нажиму, который был на меня оказан? У меня была интересная работа. Я сравнительно недавно перешел в редакцию еженедельника "Московские новости" на должность первого заместителя главного редактора. Работать с Егором Яковлевым было и интересно, и достойно. Будущее мне представлялось если и не безоблачно-идеальным, то уж наверняка состоявшимся. Мы спорили с Егором, а кто не спорит! Мы, конечно же, были единомышленниками и, наверное, друзьями, поэтому любые трения, возникающие между нами, мы воспринимали очень болезненно и, как мне казалось, оба страдали от этого. У нас было много планов на будущее. Эта работа была для меня в чем-то новой, а значит, могла увлечь. И я никуда переходить не собирался. Да и нелепо - мы только-только начали вместе работать.
И тем не менее люди совершают поступки неадекватные, пусть не всегда по своей воле, под нажимом, но совершают. Да и нажим, давление, якобы заставившие принять нас решение, по поводу которого придется чуть позже оправдываться, мы если и не придумываем, то завышаем значительно. "Единственно, что не распяли, все остальное было".
Нестандартность поступков и их причины в нас самих. Я постоянно был неудовлетворен масштабами дела, которое воплощал в жизнь. Меня вечно преследовала мысль, что я могу делать гораздо больше. Я не страдал приступами зависти, не ощущал в себе тщеславной уязвленности. Я был на виду. О моем деле говорили. Был ли это журнал, книги, мои статьи или общественная работа. Если кто-то наверху ревниво сдерживал мое выдвижение, мои идеи, а это настороженно-опасливое отношение высокой власти к себе я испытывал всю сознательную жизнь, у меня не опускались руки. Я воспринимал происходящее как материал для моего будущего творчества. Волей обстоятельств противоборствующие нам, желающие нас унизить люди очень закалили нас, заставили пережить много не понаслышке, а во всем масштабе боли лично. За что я им признателен. И хочется верить, что судьбою мне будет позволено спустя какое-то время им о многом напомнить. Я всегда внушал себе: береги друзей и почитай врагов своих. Одни помогают выжить, другие учат жить. Можно и нужно всегда не соглашаться с оппонентами, иначе ты попросту утратишь чувство уверенности в себе. Однако существует ложное понимание, что оппонент, опровергая тебя, опрокидывая твои доводы, разрушает тебя. Все как раз наоборот. Надо только изменить угол восприятия.
Большинство ключевых фигур в компанию должен был привести Анатолий Лысенко. Если мне, в определенной степени человеку со стороны, предлагали не возглавить (возглавить - это дело десятое), а создать на пустом месте новую и первую в своем роде общегосударственную телерадиокомпанию, я первое что сделаю - устремлю свой взор в мир телевизионный, в который я был вхож, потому что этот мир замешан на ощущениях и мыслях, среди которых я пребывал постоянно: журналистика, политика, литература, театр, живопись. И в этом смысле никакой чужеродности я не испытывал. Пригласив в качестве своего первого заместителя и генерального директора Анатолия Лысенко, я, конечно же, руководствовался своими симпатиями и своим профессиональным чутьем. Мы были давно знакомы. И в общем галдеже молодежной редакции, а мне довелось с ними сотрудничать, я очень быстро выглядел этого внешне медлительного, буддообразного человека.
Мы не так часто общались ранее, но я не ошибусь, если скажу, что после первой же встречи почувствовали внутреннюю расположенность друг к другу. Мы оба были связаны с Большим комсомолом в прошлом, и каждый со своей стороны воздействовал на воззрения политической элиты, направляя их в сторону либерально-демократических идей. Журнал, который я возглавлял, был одним из самых популярных в стране. То же самое можно сказать и о телевизионной программе "Взгляд" прародителем и творческим идеологом которой считался Анатолий Лысенко. Не будет преувеличением сказать, что многие прогрессивные идеи, которые перевернули мир в 1985 году, вызревали в комсомоле. И прежде всего в среде общественно острой журналистики. В этом смысле и я, и Анатолий Лысенко были людьми битыми и хлебнувшими достаточно. Как внешне, так и внутренне мы совершенно разные люди. Я это прекрасно понимал и, опираясь на это понимание, сделал предложение именно Лысенко. Я никого не отсортировывал, не просматривал личных дел. Лысенко был единственным, кто мне был нужен. Толя согласился, и начались дни и ночи наших совместных страданий.
Я уделяю этому факту столь значимое место лишь потому, что в любом деле его успех определяет безошибочный выбор двух-трех ключевых фигур. Нам удалось то, что удалось. Наши просчеты в формировании ядра компании хотя и были, этого избежать нельзя, но были минимальными. Мы создавали компанию во взаимоисключающих условиях. Еще существовало Гостелерадио, еще существовал ЦК КПСС, как и начальные импульсы распада партии. А рядом, впритык к этому, вызревала, становилась на ноги совершенно другая страна под названием Россия и совершенно другая власть. Так вот, в этих условиях сформированное ядро команды по уровню профессионализма можно было считать оптимальным. И это подтвердили уже первые передачи. Виктор Крюков со своим объединением "Артель" и началом начал "Командой-2", и Владислав Муштаев со своим "Ладом", и, конечно же, Олег Добродеев и наши "Вести".
С первых шагов я и Лысенко поделили обязанности. Он набирал команду, я создавал общественно-политическую концепцию эфира и прорубал коридоры, двигаясь по которым компания могла нарастить свою мощь и политическое влияние на события, происходящие в стране. На мой взгляд, это был ключевой вопрос, исходя, конечно, из условий, в которых создавалась компания.
Вообще, все эти разговоры, которые я слышу ныне о якобы новой телевизионной политике - достаточная глупость. Суть этих разговоров одна и та же. Народ устал от политики, а это значит, нам нужно другое телевидение. Которое позволит народу забыться, погрузиться в незатейливую благополучность игры, и выиграть, и еще раз выиграть. Сначала рождается миф об уставшем народе, а затем под этот миф начинает подстраиваться программирование эфира. И на экране правит бал все то, что работает в уцененном, упрощенном и по возможности бездумном варианте. Девиз прост. Пусть бунтующая суть человека, его мозг, отдыхает. Да здравствуют эмоции! Любые эмоции: в виде секса, в виде насилия, возможно, в виде того и другого вместе. Народу нужна иная музыка, иные затеи, иные страсти. Так все-таки, от чего устал народ? Нетрудно доказать полную абсурдность таких утверждений. Первое: народ устал не от политики. Ею российский народ интересовался всегда. Народ устал от обмана, от неумения и неэффективности власти. Народ устал от своего бесправия, от невозможности что-либо изменить в окружающем мире. Народ понял, что обман, которым его одарило демократическое государство, мало чем отличается от обмана государства социалистического. И если мы думаем, что скособоченный "балдеж" на телеэкране, выдержанный в духе туземного телевидения, создает у народа оптимистичное отношение к жизни, в которой не выплачивают зарплату, прекращают подачу электроэнергии или газа, где стреляют на улицах точно так же, как на экране, где убивают в собственных домах, - ничего подобного. Вместо ожидаемого оптимизма мы обретаем ненависть к телевидению, которое становится частью общего обмана. Как это было с первых дней его существования в СССР. Неважно, чем вы прикрываете этот обман - Аленой Апиной, Борисом Моисеевым, "Новыми приключениями Буратино". Просто, если народ стонет, опасно делать вид, что он смеется.
Россия одна из самых политизированных стран. И она не может быть другой в переходный период, время смуты. Вообще, надо отдавать себе отчет, что политизирует страну не врожденная увлеченность историей и повседневной политикой - ничего подобного. Страну, причем любую страну, политизирует неблагополучность бытия. Это во-первых. Во-вторых, семьдесят лет тоталитарной идеологизации пропитали сограждан политикой. Им сделали полную замену крови. И эта замененная кровь поныне питает наш организм. Россия была политизированной всегда - начиная с монголо-татарского ига. Потому и восстания Степана Разина и Емельяна Пугачева. Потому и декабристы и народовольцы. И наконец, потому именно в России произошла революция в 1917 году. И только в этой стране она победила. Ни в Германии, ни во Франции, а именно в России, с самыми жуткими политическими последствиями. Политизированная Россия политизировала мир.
Когда мы создавали Российскую компанию, я постоянно размышлял по этому поводу. Должны ли мы создать российский вариант Гостелерадио или избрать другой путь? А если другой, то в чем его отличие? Тогда, собственно, и родилась идея компании. Это была первая компания на территории СССР. Почему компания? Потому, что рынок, потому, что мы жили предчувствием реформ. И компания, организованная совершенно на иных принципах, на наш взгляд, более соответствовала новой экономической ситуации.
Все, о чем я пишу, это лишь отчасти воспоминания. Это, скорее, раздумья на заданную тему.
Среди соискателей должности председателя Российского телевидения был Александр Тихомиров. Он тоже, как и я, был народным депутатом России, избранным, как мне помнится, от Московской области. Александр Тихомиров был достаточно известным телеведущим. В недалеком прошлом он вел информационно-аналитическую программу "Семь дней" на первом канале и принадлежал к телевизионной элите. Тот первый депутатский набор был полон кумирами телеэфира. Ведущие "Взгляда" едва ли не в полном составе прошли в депутаты: Александр Любимов, Александр Политковский, А.Гуревич - звезда мурманского эфира и еще целый ряд телеведущих. Вообще журналистский цех разных политических воззрений был представлен в депутатстве внушительно. По сути, выборы 1990 года в России были самыми революционными и многопартийными. Сколько кандидатов, столько партий... Все открещивались от партийно-номенклатурного прошлого. Уже становилась модой критика Горбачева. И поэтому предвыборная кампания была похожа на состязание несбыточных обещаний. Телеведущие, журналисты демократических воззрений воспринимались как глашатаи свободы и потому на выборах одерживали убедительные победы. Их узнавали на улицах. Зрительский успех превратился в успех политический.
РЕВАНШ
25 января 1998 года.
Год начался неспокойно. Ситуация в Чечне без видимых перемен. У Масхадова (президента Чечни) положение аховое. Международного признания быть не может. Чечня официально часть России. Отношения с федеральным центром практически парализованы. Формально - поправкой депутата Николая Гончара: экономические вливания на восстановление Чечни в обмен на договор о разграничении полномочий с Центром (из этого вытекает, что Чечня признает себя субъектом Федерации). Неформально - нежеланием выдавать деньги субъекту, где власть не в состоянии навести относительный правовой порядок, без каких-либо гарантий вернуть лояльность чеченского руководства к России.
Самое нелепое в этой истории, что речь не идет о выделении средств на развитие, а о неком экономическом покаянии, восстановлении разрушенного и уничтоженного российскими войсками - как возвращение долга, что не имеет права оговариваться какими-либо условиями. За массовое убийство на территории Чечни - а военные операции стали фактом массового уничтожения мирных жителей - надо отвечать. Характер ответственности может быть разным. В данном случае за преступную ошибку, допущенную руководством страны, расплачивается народ. Вот как выглядит проблема, обнаженная до уровня правды. Разумеется, восстанавливать Чечню должна не только Россия, но и сама Чечня. Но будем откровенны, даже сверхтщательный пересчет не нарушит несопоставимость этих цифр. Федеральная казна обязана выплатить долг. Абсурдная позиция России способна только усугубить, ожесточить ситуацию. Мы загоняем Масхадова в угол. Преступные действия Басаева порождены не столько чеченским экстремизмом и философией терроризма, а в большей степени поведением федерального центра в Чечне. Безграмотными, безответственными а значит, преступными действиями политического и военного руководства, руководства МВД и ФСБ России.
Масхадов утвердил новый состав правительства. Почему он это сделал? Всякие разговоры о неэффективности деятельности прежнего правительства малоубедительны хотя бы уже потому, что в условиях, в которых находится Чечня, действия правительства любого состава будут малоэффективными. А потому ротация кадров по принципу "А теперь поруководи-ка ты!" не дает результата. После двух-трех кадровых обновлений резерв будет полностью исчерпан, тем более что его никогда не было. А это значит - одни и те же персоналии начнут двигаться по кругу. Кадровые обновления - своеобразная тактика возрождения надежд, когда ничего позитивного в обществе, в быте сограждан, обеспечении их работой, товарами не происходит. И на вопрос: "Почему вы бездействуете?" - власть всегда вправе ответить: "Мы не бездействуем. Мы полностью изменили состав правительства. Это наша незамедлительная реакция на недовольство народа". Подобный прием используется высшими лицами всюду: в Грозном и Москве, в Киеве и Минске.
Масхадов, не будучи профессиональным политиком, не имея никакого навыка хозяйственного управления и тем более навыков управления гражданским обществом (а отсутствие этих навыков у Масхадова есть следствие обстоятельств) в силу этих объективных причин, испытывает невероятные трудности. А если к этому добавить полностью разрушенное хозяйство, исход русскоязычного населения, лишивший Чечню основной массы высококлассных специалистов, - то можно понять, что пространство для маневра политического и экономического у полковника Советской Армии Масхадова практически нет.
Перетасовывая состав правительства, Масхадов дает понять, что договоренности, которых он избежал, разумеется, в пределах той реальности внутричеченских противоречий, находящихся за его спиной, результата не дали. Отчаяние - прародитель агрессивности. Раз нас не уважают, пусть нас боятся. Страх - тоже побудитель почитания. В этой теории есть одна психологическая ошибка. Страх порождает не только вынужденную подчиненность обстоятельствам. Страх порождает ненависть. В этом смысле политика, ориентированная на страх, бесперспективна, от кого бы она ни исходила. И наконец, третья причина перестановок. У Масхадова нет кадров. Ему надо внедрить в российское сознание тех, кем он располагает, тем более когда "те" - привычно неприемлемые Россией военные командиры, а полновесных гражданских лидеров в Чечне нет. Те, что в пятнистой полевой форме, перепоясанные пулеметными лентами, бесспорный авторитет у всех чеченцев, умеющих держать в руках оружие. А это едва ли не все мужское население Чечни. Чечня переживает синдром суверенитета. Синдром Вьетнама, где за долгую войну мужское население страны разучилось работать.
15 января, пятница.
Черномырдин объявил о перераспределении обязанностей между своими заместителями. Премьер выступил в своем амплуа: ничего сверхъестественного, рабочий момент. Меняются задачи, стоящие перед правительством. Исходя из этих новых задач, потребовалось перераспределить обязанности. Чуть позже пресс-секретарь президента Ястржембский подтвердил, что подобные действия премьера согласованы с президентом.
19 января.
Ельцин возвращается в Кремль после двухнедельного отпуска. Первая после отпуска встреча с премьером и двумя первыми вице-премьерами. Будет ли Ельцин сглаживать углы в связи с операцией перераспределения или?.. Скорее всего, "или". Перераспределение обязанностей между первыми вице-премьерами прежде всего очевидное продолжение верховновластных интриг. Их суть сузить спектр влияния Чубайса. Из-под его крыла уводят Минфин (отныне Министерство финансов курирует премьер) и средства массовой информации, которые Чубайс не упускал из-под своего влияния ни ранее, когда входил в правительство в качестве первого вице-премьера, ни в тот момент, когда возглавлял президентскую администрацию, ни в момент своего второго вице-премьерства. И вдруг этот фланг - журналистский корпус - и кураторство над ним со стороны правительства передается стопроцентному технарю, человеку, для которого проблемы связи с общественностью - тайна за семью печатями, потому как обеспечение театра качественной связью не предполагает знание режиссуры спектакля, - Владимиру Булгаку.
Второй кардинальный шаг - это изъятие из круга обязанностей Бориса Немцова контроля за действиями естественных монополий, таких, как "Газпром", РАО "ЕЭС России", железные дороги. Толкование оптимистов А.Чубайс выведен из-под огня Государственной Думы и губернаторского корпуса. Теперь к бюджетным думским страданиям Чубайс отношения не имеет. Казалось бы, все во благо. Чубайс правительству полезен. Надо сохранить Чубайса. Пока сохранить. "Пока" - любимое уточнение президента. Под началом Анатолия Чубайса остался экономический блок - ведомства, обеспечивающие доходную часть бюджета: налоговый комплекс, таможня, приватизационные программы. Чубайс выдвигается на рубеж автора экономической стратегии. Отвечать за размер доходов, которые якобы должны сделать бюджет реальным, это все равно что выступать в роли приговоренного на эшафоте. Впрочем, Чубайс к этой роли привык.
Более серьезные изъятия у Немцова. Их можно назвать принципиальными и поворотными. Под началом какого угодно министра можно оставить Госкомимущество, но если главный продукт приватизационных процедур - газ, нефть, электроэнергия, транспорт, связь - оказывается под контролем другого лица, то это означает, что перераспределение обязанностей связано не с улучшением деятельности правительства, а с перераспределением собственности в стране. А этот процесс премьер настроен держать под личным контролем. Тем самым премьер возвращает себе сверхвлияние на рынке собственности. И какиелибо посторонние глаза убирает из зала торгов. Премьер считает, что Немцов достаточно попортил ему кровь. Немцов проделал черновую работу, при этом вызвал на себя огонь критики. Все остальное - не суть важно. Главное, что эту работу не надо будет проводить премьеру. А закон обратной силы не имеет. И премьер всегда в кругу сотоварищей по нефти и газовой трубе может сказать по поводу молодого первого "вице": "Напорол, конечно, "наверхоглядил". Я предупреждал президента". Однако что сделано, то сделано. А сделано много и правильного и хорошего. А потому употребим несколько фраз в стиле премьера: "Нам надо все учитывать. Иначе как же. И не будем. Пусть и не думают и не ждут. А все эти "кто за кем стоит". Не надо. Мы же правительство. Я свое отудивлялся. Так что думали, думаем и будем думать".
За Немцовым оставлены сугубо социальные, а значит, самые скандальные, неразрешимые проблемы: жилищная реформа, реформа пенсионного обеспечения сограждан и - в качестве ублажающей приправы - председательство в целом ряде внутрироссийских и двусторонних правительственных комиссиях. Ожидаемого усиления не получил и Куликов. Никакой суперструктуры по борьбе с коррупцией и преступностью в сфере экономики под его объединенным началом пока не создается. Мне шепнули на ухо, что перераспределение обязанностей прошло при негласном участии Бориса Березовского. Хотелось бы отмахнуться от навязчивого шепота. Но в обществе сложилось твердое убеждение, что Борис Березовский имеет довлеющее влияние на главу президентской администрации, семью президента, а точнее, посредством различных ухищрений на двух его дочерей и одного президентского зятя. И через противостояние Чубайсу - на Виктора Черномырдина, плюс к тому находится в ненавязчивой связке с Александром Лившицем и, вне сомнения, Иваном Рыбкиным. Когда вы постигаете эту систему сдержек, контактов, повязанностей, в вашем, отнюдь не воспаленном, воображении возникает не придуманный образ гигантской липкой паутины, в которой судорожно дергается высшая власть. И ей не следует удивляться устойчивому мнению, что все видимые телодвижения высокого руководства не более чем повторение движений закулисных кукловодов, которые и есть власть истиннная.
И перераспределение обязанностей в кабинете министров в нашем взвинченном отечестве, взбудораженном неустроенностью, - это барометр ожидаемых потрясений.
И вот уже первые всплески. Березовский продолжает атаковать, теперь уже в связке с Михаилом Ходорковским. Их совместное появление в Калифорнии, на форуме деловых людей Америки, где в центре внимания стоял вопрос инвестиционной стратегии американского бизнеса, - факт не требующей комментариев Для России, представленной на форуме властью государственной (официальную делегацию возглавлял вице-премьер Яков Уринсон), губернаторским корпусом (Россия нуждается в адресных инвестициях регионального масштаба) и бизнесменами, предпринимателями и банкирами, вопрос, обсуждаемый на форуме, - вопрос ключевой.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги