Три фута под килем

Штормовой вариант

Раздвинув берега, Онежское озеро впускает нас в свои пределы. Остается позади невидимый донный порог, через который вода из озерной чаши сливается в Свирь. Мы попадаем в мир иных масштабов — совсем не речных. Глянешь вправо, глянешь влево — берега едва видны. И снова, как в Финском заливе, как на Ладоге, мы один на один с простором. С этим водным великаном надо быть на «вы». Ведь в списке величайших озер страны Онежское озеро занимает по размерам почетное шестое место.

А стрелка нашего компаса ведет катер на север — туда, где за горизонтом, в ста тридцати семи километрах лежит карельская столица Петрозаводск.

Ровно тарахтит за спиной мотор. Безупречно он знает свое дело. Мы привыкли к его уверенному баритону. Правда, нелегко ему. Одного бензина загрузили около трехсот литров. Да еще инструменты, ружья, спасательный круг, якорь, запасной винт, весла, продовольственные припасы… Напрягая свои семьдесят лошадиных сил, мотор пытается вытащить полуторатонный катер на глиссирование. Но ничего: пройдет часа три-четыре, часть горючего вылетит в выхлопную трубу и «Горизонт» ринется вперед, разбивая встречные волны. Пока же приходится мириться с весьма скромной скоростью.

Мы успели полюбить наше маленькое суденышко. Научились уходить от крутой волны (как он великолепно слушается руля!), разворачиваться в узких местах, безукоризненно подходить к причалу, лихо бросать конец на пристань. Если каждое судно имеет свои особенности, то «Горизонт» не исключение. Мы называем трюмом герметический отсек в носовой части (там храним от сырости спальные мешки, карты, дневники, фотоаппараты, теплые куртки), место за штурвалом — капитанским мостиком, а кормовой кокпит — кают-компанией. И неважно, что вся-то длина катера от носа до транца шесть с половиной метров. Мы хотим, чтоб все было как на настоящем корабле. И в этом «повинны» кронштадтцы. Они заставили нас уважать флотский порядок.

Меж тем белая ночь торопится сменить светлый день. И мы становимся свидетелями ее неземного величия. Какая череда декораций прошла сегодня перед глазами! От торжествующего солнца до дерзких звезд. А вот сейчас под шапкой светлой ночи невидимая рука приглаживает чубатые облака. Самая великая лаборатория — лаборатория природы — приоткрывает двери. Мир так великолепен и таинствен, что поневоле жалеешь: какие ночи пропадают! Видят ли их влюбленные? Наверное, в такие ночи соловьи создают шедевры.

Величие ночи подавляет и уничтожает, как сеанс гипноза. Мы забываем обо всем реальном. И о предостережении рыбаков из Вознесенья в том числе: «К ночи стихает Онего. Погоду, однако, не угадать. Сорвется ветер — всякому судну лихо».

Мы «не угадали» погоду. На выходе из Свирской губы увидели позади низкую тучу, но оглядываться не стали. А за ту тучу зацепилась другая. Потом затемнел край неба, в корму ударил шквалистый ветер. Нас настиг ливень. Скоро катер уперся в дождевую стену.

В спешке, словно новички-пожарники, натягиваем над собой крышу — брезент на съемном каркасе. Все валится из рук. Стойки не хотят входить в гнездо. Брезентовый полог вмиг промок. Его не распрямить. Будто сделан из жести.

А все-таки что это? «Кратковременные осадки» или предвестник шторма?

Размышлять некогда. Дождевая пелена размывает огни буев. Не видим даже собственного флага на корме. Ливень хлещет наотмашь. Ветер крепчает.

Не знаем, что предприняли бы на нашем месте другие, но мы повернули катер на сто восемьдесят градусов и, не раздумывая, прибавили обороты. Вы скажете: бегство. Возможно. Но те же рыбаки из Вознесенья говорили: «Когда темнеет небо, грозя ненастьем, все суда спешат в укрытие».

Впрочем, где же спасительный исток Свири? Как разыскать его в этой дикой пляске ветра, дождя и волн? Возьмись мы начертить линию движения нашего катера, застигнутого ливнем, получился бы образцовый график температуры тяжелобольного. В сущности мы плывем с завязанными глазами. Чего доброго, тут…

На полном ходу катер врезается в заросли тростника, водяных лилий и прочих прекрасных растений, которыми так приятно любоваться с берега. Мотор осекся на высокой ноте. Катер потерял ход.

Трудно сказать, что хуже в такой ситуации: сесть на мель, наскочить на подводные камни или угодить в водоросли. Нам предлагалось последнее. И где! В Онежском озере!

Взялись было за весла. Да куда там! Даже если б мы были олимпийскими чемпионами по гребле на безрульной двойке, долго на плаву не удержаться: катер с опутанным винтом — легкая добыча волн. Скорее освободить винт от хищных щупалец плавающей зелени! Скорее спускаться за борт!

Катер швыряет волной. Но иного выхода нет. Один из нас лезет в холодную купель, обвязавшись кормовым концом. Уж все равно: над головой мокро и под ногами тоже. Волны норовят отбросить водолаза от катера. А он, зажав в руке нож, в который раз бросается в воду. Наконец удается нырнуть под днище, разрезать плотный клубок водорослей.

Борода из водорослей, как мы сообразили потом, могла бы стать украшением коллекции нашей экспедиции. Но до сувениров ли нам, когда шторм дышит в лицо?

Ветер и дождь набирали силу, когда мы достигли берега. Неожиданно из водяной мглы выплыли огни самоходной баржи, что стояла на Вознесенском рейде. Теперь недалеко до тихой воды Онежского обводного канала.

На этой искусственной реке, а она шириной с городскую улицу, можно переждать, когда успокоится озеро. Тут, как известно, штормов не бывает: от Онеги канал отделен каменной насыпью. Правда, и в Петрозаводск по этой удобной дороге не приедешь. Кстати, недурно бы узнать, долго ли будет штормить? Всю ночь? Сутки? А если не стихнет и через неделю?

Что ж, мы поплывем по каналу до его восточных ворот. И оттуда есть прямая озерная дорога в Петрозаводск. Не исключено, что через день-другой погода улыбнется нам.

В Вытегре прямо с катера отправляемся к диспетчеру пристани. Спрашиваем, плыть нам на Петрозаводск, как там, на озере, с погодой? Он протягивает трехсуточный прогноз. Читаем на бланке со штампом метеослужбы: «Ветер северо-западный 7–9 баллов, волнение 5 баллов, высота волны 2–2,5 метра…»

— Второй день качает на озере, — замечает немолодой диспетчер в поношенном кителе.

Это мы знаем и сами. Убежав из-под носа у шторма, восемьдесят километров плыли рядом с ним.

— Судам передано штормовое предупреждение. Вот только что пассажирскому теплоходу «Лермонтов» запрещен выход из Петрозаводска, — добавляет диспетчер. — А что у вас за судно?

— Взгляните, под окнами стоит.

— Ну нет, юноши! Такому кораблю любой ветер плох. Первая волна на озере будет для вас, извиняюсь, последней.

Нельзя сказать, что старый диспетчер ободрил нас. И все-таки в течение последующий трех дней являлись мы, как на работу, в его кабинет. Каждый раз открывали дверь диспетчерской с надеждой. Каждый раз дежурный протягивал нам метеосводочный бланк… Увы, приходилось читать неутешительные прогнозы о силе ветра и волнении в южной части Онежского озера.

Мы предвидели, что на пути встанут всевозможные препятствия. И штормы тоже. В графике путешествия отведены дни на ожидание у моря погоды. Но больше ждать милости непозволительно. Вместо заманчивого маршрута по Онежскому озеру пойдем другой водной дорогой. Вариант маршрута, припасенный на случай штормов, поведет нас по Мариинской системе — древнему водному пути с Балтики на Волгу. Мы увидим одновременно каналы и шлюзы Петровской эпохи и современный достраивающийся голубой проспект Волго-Балта.

От прошлого до будущего 100 шагов

Может ли одна только улица рассказать обо всем городе? Сомнительно, скажете вы. Трудно по одной странице судить о романе. Так же трудно, как по первому знакомству о человеке. Не знаем, возможно ли подобное в теоретическом плане. Но вот нам представилась возможность убедиться в том, что если это не правило, то наверняка исключение.

Пожалуй, не так уж много достопримечательностей в этом городе. Так сказали мы друг другу на второй день пребывания в Вытегре. Право, ну чем он отличается от других городов районного масштаба, каких видимо-невидимо в России? Стоит прожить в таком райцентре день-другой, и начнет казаться, будто ты уже бывал тут, хотя уверен в обратном. Шагнешь с тротуара главной улицы в переулок — и приведет он к низкорослым домикам средь огородов и садов. По колено вросшие в землю бывшие купеческие лабазы неохотно уступают место зданиям новейшей постройки. Не совсем дружелюбная толчея древних и современных домов характерна почти для всех улиц. Любопытно изучать и окраины. Тут уж чувствуешь размашистую поступь обновления. Однако не просто ныне в городах наших отыскать черту, отделяющую «центр» и «окраины». И в Вытегре тоже.

И в Вытегре тоже есть приметы неповторимого однообразия, свойственного городам Вологодского края: река, что делит горожан на правобережных и левобережных; мост, объединяющий их; наконец, разнохарактерность обеих городских территорий.

Знакомство с городом — занятие сродни охоте. Оно увлекающе и азартно. Каждая улица дарит что-то свое, непохожее, ведет дальше, тая неизвестность. Постепенно город-незнакомец, испытав твое терпение и силу любознательности, открывает лицо и сердце. И ты по праву открывателя начинаешь судить, где хорошо, а где совсем наоборот.

При первом знакомстве мы единодушно отдали симпатии левобережной стороне. На живописных зеленых холмах раскинулись ровные кварталы домов. Плакучие ивы уронили ветви в реку. А вершину самого высокого холма обжил старый собор. Чтобы решить, какая из частей города привлекательнее, мы взобрались к подножию собора, оказавшегося краеведческим музеем.

Много раз мы ждали встречи с прекрасным и необыкновенным. Но мир открытий отступал под натиском заурядности и прозы, прозы в самом дурном ее толковании. И горестные метаморфозы начинались буквально с порога… Где-то за стенами здания оставался город, радующийся неистовому солнцу и сверканию зелени. А ты вступаешь в сумеречные помещения, никогда, кажется, не видавшие сияния летнего полудня. Пройдешь зал, другой в великом недоумении: то ли этот монастырский полумрак декоративен, то ли коллектив музея проводит неделю борьбы за экономию электроэнергии. Поневоле посочувствуешь людям, страдающим близорукостью. Для них надписи, чертежи, тончайшие рисунки остаются тайной. Поневоле досадуешь на недальновидность музейных работников: и без того не очень красочное оформление экспозиций в полумраке теряет всякую привлекательность. Ах, если б раздвинуть стелы, убрать от окон кое-какие стенды или смастерить искусный подсвет!.. И ворвалась бы в залы оптимистическая волна света, вдохнув жизнь в музейные собрания.

Чем определить ценность музея? Кто знает… И наверное, его не случайно сравнивают с родником. Сколько путников здесь утолило жажду познания! Но когда во всех музеях видишь стереотипные чучела глухарей и лисиц, волков и лосей, белок и змей, коршунов и бобров, становится грустно. Кажется, будто присутствуешь на одной и той же передвижной выставке. На кого рассчитаны музеи небольших городов? На детвору? Благородно заронить в душу школьника искру теплоты, любви к родному краю… Но не слишком ли мала аудитория для научного учреждения, которое служит распространению знаний? Летом, в пору отпусков и прилива туристов, мы встречали в музеях лишь любознательных одиночек. Рассеянным взором скользили они по сторонам. И у них был вид иностранцев, оставшихся без переводчика. Бог знает, что гости вынесут из дома, полного несметных богатств. А «переводчики» ведь рядом — под той же крышей. Неужели им не знакома маска равнодушия посетителя у выхода из музея? Но экскурсоводы, консультанты не обслуживают «блуждающих единиц».

Мы не собираемся упрекать в равнодушии пропагандистов родного края. Держатели краеведческих музеев — беззаветные патриоты своего дола, пылкие энтузиасты и исследователи, природолюбы и ценители старины. Мы далеки от мысли ставить под сомнение значимость всего собранного ими, собранного порой ценой подвижничества. Скромные хранители арсеналов прошлого и настоящего составляют пропагандистские отряды, которые тоже держат высоты на идеологическом фронте. Единственное, что мы ставим под сомнение, — это методы их боевых действий. Не изменили ли они наступательности своей пропаганды? Не слишком ли много сил тратится на созерцательность и накопление ценностей ради накопительства?

Об этом размышляли мы, выйдя из Вытегорского краеведческого музея. Нет, не потому, что он плох, а потому, что не лучше других. И мы не станем бранить его, поскольку народная мудрость не рекомендует плевать в колодец, из которого напился воды. В Вытегорском музее удалось почерпнуть немало любопытных сведений. Выяснили, например, что сам город моложе поговорки «вытегоры-воры» — поговорки, нелестной для потомков тех вытегорцев, которые, по преданию, выкрали у проезжавшего государя Петра Великого дорогой камзол.

Первое упоминание о вытегорском погосте, именовавшемся Гостиным двором, теряется в давности времен. В конце пятнадцатого столетия у Вянг-ручья останавливались купеческие караваны, чтобы перевалить грузы с судов на колеса и обратно. Волей Петра I в деревне Вянги строились небольшие суда для войны со шведами. Более двух столетий назад через деревню Гостиный двор проходил бойкий Архангелогородский тракт. Из северной столицы предприимчивые купцы гоняли по санному пути обозы с беломорской треской и сельдью в молодую столицу России. В 1773 году Екатерина II, имевшая пристрастие к раздаванию чинов, обласкала вниманием Гостиный двор, возведя деревню в «чин города Оленецкой губернии». А название ему было дано по имени реки — Вытегра.

Вытегорский уезд считался одним из медвежьих углов, затерявшихся в прионежских лесах. Даже открытие Мариинской водной системы не сделало край менее глухим и безжизненным во всей губернии. Как-то не очень доверяешь экспозициям музея, рассказывающим, что до революции в городе было около трех десятков кустарей, одна библиотека с 579 книгами и несметное количество бездомных бурлаков, заполнявших пристань в навигацию. Наше недоверие к увиденному в музейных залах легко понять, если ты шагаешь по широкой чистой улице с шеренгами тополей по сторонам, если навстречу мчится самосвал, из кабины которого высовывается вихрастый парень, если мимо тебя по деревянному тротуару двое — им обоим не больше сорока — несут из магазина детское одеяльце и эмалированный таз, если каждый третий встречный носит форму речника, если вся эта часть города пахнет свежерубленым деревом. Разве мы не имели права с недоверием отнестись к старине, когда она так далека от кипения нынешней жизни?

Ничем не примечательна была та улица, что повела нас от старого собора к окраинам Вытегры. Мы вышли на нее, чтобы освободиться от гнетущего чувства, вызванного картинами унизительного каторжного труда бурлаков, грузчиков, створников, лесорубов, сплавщиков, крестьян. Всего на сотню шагов удалились мы от музейного холма, когда увидели двухэтажный особняк, на котором золотилась вывеска: «Дирекция строительства Волго-Балтийского водного пути». И тут вспомнилась одна из экспозиций музея, утверждавшая, что Вытегра — это северные ворота будущего глубоководного пути с Балтики на Волгу.

Если уж мы познакомились с прошлым, то что нам помешает назначить свидание будущему? И мы толкнули дверь рядом с вывеской, обещавшей нам это свидание.

Гидротехническая операция необходима

Хозяин главного кабинета в этом доме встретил нас прохладно. Кивнув на стулья у стены, В. И. Королев, директор строящегося Волго-Балтийского водного пути, продолжал отражать телефонные атаки, срочно требовать в кабинет инженеров, проверять какие-то графики, похожие на домашние полотенца, отдавать распоряжения белокурой секретарше, консультировать вахтенного начальника шлюза, подписывать ведомости… Изредка он бросал хмурый взгляд в сторону терпеливых гостей. Мы решили дождаться конца этого административного урагана, чтобы молвить хоть слово.

Когда наконец мы смогли назвать себя и сказать о цели визита, на лице директора не появилось и тени энтузиазма. Но путешествие научило нас тонкому обхождению с «начальством». Мы, как говорят журналисты, «разговорили» Василия Ивановича Королева, в ярких и драматических красках описав свое плавание от Кронштадта к вытегорскому берегу. После рассказа о сражении с водорослями средь бурной Онеги лицо директора потеплело, что, естественно, отразилось на нашем красноречии. Наш план водного похода от Онежского озера к Волге, изложенный довольно сбивчиво, зато эмоционально, вызвал улыбку на лице нашего собеседника. И мы еще признались, что о старой Мариинской системе знаем не больше, чем о новом Волго-Балтийском пути.

И дали понять товарищу Королеву, что претендуем на полчаса из его бюджета времени, чтобы услышать компетентный рассказ о Волго-Балте.

Продолжая улыбаться, Василий Иванович открыл дверь кабинета и отдал распоряжение секретарше:

— Катюша! Меня у меня нет. Ушел обедать. Буду через час.

И закрыл дверь на ключ.

— Если у вас хватит терпения, то я попробую уложиться в один академический час, хотя никогда не приходилось читать лекций. Наш брат строитель чаще выступает на планерках, где отводится на все речи максимум триста секунд.

Итак, Волго-Балт…

Но прежде напомню о единой водно-транспортной системе европейской части страны, о внутренней связи пяти морей — Белого, Каспийского, Балтийского, Черного и Азовского.

Природа, как известно, не позаботилась соединить их понадежнее, так, чтобы можно было плавать из одного в другое. Каспийское море живет за счет пресноводных подданных. И географы только из уважения к размерам величают его морем. Путь с Азовского и Черного морей к Балтике в давние времена лежал через Средиземноморье и Атлантический океан. Из Белого моря в Балтийское можно было попасть, сделав «крюк» вокруг Скандинавии. Природа дала нашей Родине тысячи и тысячи рек, да не смогла связать их.

Известно, что с давних пор русские люди пытались отыскать пути с одной реки на другую, из одного моря в другое. Даже при таком обилии водных дорог, как у нас, дело это весьма сложное. Правда, еще при князе Долгоруком Москва имела выход на Волгу — по Москве-реке и Оке. Но не больше. Петр I мечтал соединить каналами все крупнейшие русские реки в единый водный путь… И только при нашем поколении завершится единение голубых дорог страны на огромнейшей территории — от Прибалтики до Уральских гор, от северных морей до южных.

Как же советский человек связал реки и моря европейской части страны?

В июне 1933 года канал в 227 километров пересек северные земли, отделяющие Балтийское и Белое моря, в несколько раз сократив водный путь из Ленинграда в Архангельск. Беломорско-Балтийский канал через Мариинскую систему породнил Балтику и полярные воды с Волжским бассейном.

Ровно через четыре года Москва впервые увидела не только волжские гиганты, но и морские корабли. Они пришли в столицу по новому каналу, построенному за 56 месяцев и названному именем Москвы.

В том же 1937 году плотина у Иваньково перегородила Волгу и родилось Московское море, расплескавшееся до Калинина. Это был первый шаг к превращению Волги в глубоководную Большую Волгу, которую в природном состоянии в засушливые годы можно было перейти вброд возле Костромы и Ярославля.

Перед войной сомкнулось с Московским морем второе волжское водохранилище — Угличское. А в победные майские дни 1945 года возник новый искусственный водоем — Рыбинский. Он лежит на южном фланге теперешнего нашего строительного фронта Волго-Балта.

Человек преобразовал Верхнюю Волгу. Неузнаваемы стали ее русло, фарватер, глубина. Однако в среднем и нижнем ее течении все еще сохранялся данный природой режим — бурные весенние разливы, резкий летний спад воды. Поэтому преобразование всей реки — от истоков до Прикаспийской дельты — продолжалось. В 1955 году была завершена еще одна глава созидательной эпопеи на Волге. К древнему Городцу подошло новое волжское море — Горьковское, примкнувшее к Рыбинскому. Пятый штурм Волги был самым трудным и ответственным. И он ознаменовался триумфом. 10 июня 1957 года завершилось наполнение Куйбышевского водохранилища. В чаше его, равной которой нет в мире, скопилось около шестидесяти миллиардов кубометров влаги. Речники получили первоклассный водный путь длиной 600 километров. Совсем недавно человек перегородил реку у северной окраины Волгограда.

Каких только судов не видела на своем веку матушка Волга! Держала она старинные парусники, что плыли в Персию, челны Разина, бурлацкие баржи, первые русские пароходы. А ныне появились на молодых ее морях красавцы теплоходы, крылатые «Ракеты» и «Метеоры». Не всюду пока им просторно. Но грандиозный план реконструкции первой реки континента близок к свершению. Начаты работы по созданию Чебоксарского, Саратовского водохранилищ. Скоро обновленная Волга станет водной лестницей длиной 3700 километров.

Если природа не позаботилась о соединении Волги с «настоящим» морем, то сделали это советские строители. В последний день мая 1952 года они устроили свидание Волги с Доном. Канал длиной 101 километр открыл путь морским теплоходам из Черного моря в Каспийское.

И вот водно транспортная система европейской части страны близка к завершению. Но ее никак не назовешь сплошь глубоководной. «Мелким местом» мы называем Мариинскую водную артерию, соединяющую Балтику с Волгой. Эта дорога, задуманная еще Петром I, устарела. Из-за того что у нас нет современной дороги с Балтики на Волгу, страдают почти все другие линии единого транспортного конвейера. Представьте себе автостраду Москва — Горький, один из участков которой проходит по грунтовой проселочной дороге, где не проехать двум встречным машинам. Чего будет стоить такая автотрасса? Злополучный проселок лишит прекрасную магистраль всех ее преимуществ. Вот и «Мариинка» стала для речников таким проселком. После того как в наше время протянуты глубоководные дороги изнутри страны к морям и последние получили отличные подъездные пути, особенно заметна стала ненадежность взаимосвязи их именно на волго-балтийском водоразделе.

Правда, и тут давно идет наступление — наступление от балтийских берегов навстречу Большой Волге. Очистилась от порогов Нева. Обзавелась шлюзами Свирь. Новые суда пошли напрямик через северные озера. Более двух третей прежнего Мариинского пути — обновленные Нева и Свирь, Ладожское и Онежское озера, Рыбинское водохранилище — превращено в глубоководную магистраль. Осталось перестроить переживший свой век водный переулок в широкий современный проспект, заменить последний участок «Мариинки» Волго-Балтом. Вот в чем суть нашего строительства, которое раскинулось от Онежского озера до Череповца.

Теперь о контурах проекта Волго-Балта, разработанного учеными, инженерами, техниками Гидропроекта.

Новая водная дорога проляжет от Череповца через Шексну, Белое озеро, Ковжу, Вытегру, Онежское озеро и пойдет далее — к Ленинграду. Судам с Большой Волги не понадобятся обходные каналы. Они двинут прямиком через большие озера. На пути их уж не будет 38 небольших деревянных шлюзов, недавно еще служивших верой и правдой речникам. Капитаны пройдут только семь волго-балтийских шлюзов.

Не две недели, а двое суток будет длиться плавание с Верхней Волги к балтийским берегам. Протяженность новой магистрали — 361 километр.

Волго-Балт прокладывается через невысокий водораздел в сравнении, скажем, с тем, через который соединились Волга и Дон. Прежний водораздельный пункт поглотится колоссальным водохранилищем — от вытегорской деревни Девятины до Череповца. Белое озеро станет частью нового моря, которое затопит Ковжу и Шексну. Два мощных гидроузла Нахимовский и Череповецкий — будут держать единый горизонт воды. На север с водораздела через шесть шлюзов по цепочке водоемов пойдут суда к Онежскому озеру. На пути к Волге с водораздела лежит только один шлюз — Череповецкий. За его южными воротами — Рыбинское море. Словом, трасса Волго Балта проляжет по вновь создаваемым водохранилищам.

Но все это вам предстоит еще увидеть. И тут тот самый случай, когда лучше раз увидеть, чем сто раз услышать. Вам здорово повезло. Вы сумеете в последний раз полюбоваться шлюзами и каналами «Мариинки». Они служат последнюю навигацию. На будущий год новая трасса оставит их в стороне. И еще придется увидеть вам эту рождающуюся трассу — наш Волго-Балт. Сравните тогда «век нынешний и век минувший».

Музейный шлюз

Мы привыкли верить карте больше, чем глазам своим. Как же иначе в путешествии? Десятки, сотни людей создавали ее, измеряя пространство и выверяя каждый квадратный метр земной или водной поверхности… И вдруг наша карта самого последнего издания подвела нас. И как подвела!

Доверившись ей, мы от городской пристани Вытегры повернули катер налево. Именно там, за поворотом старого речного русла, ждали нас ворота Волго-Балта — первый шлюз новой водной системы. Именно там, как подсказывала карта, было начало пути на Большую Волгу.

Спустя несколько минут слева по борту показались ворота шлюза… Но что это за ворота? Что за шлюз?

Над бревенчатой коробкой склонились древние липы. В их тени скрывался подслеповатый домик со ставнями, которые, видно, не открывались много лет. Кругом — ни души. Вот только мальчишки с удочками прошлепали босыми ногами по мостику над шлюзовыми воротами. И снова никого. Такой стариной и безнадежьем повеяло от оградительных стен, стоячей воды, дряхлых ворот и ручного ворота, что мы даже растерялись. Вот так ворота Волго-Балта! А где же сигнальные знаки? Куда подевались привратники шлюза? Быть может, мы вовсе не туда попали?

Дали задний ход. Развернули катер в узком канале и снова очутились на Вытегре. Обратно в город плыть не стоило. Устремились вперед. Должны же найтись настоящие волго-балтийские ворота! Ведь столько мы слышали восторженных слов о новом шлюзе под номером один.

Скоро над невысоким мысом увидели трубу самоходки. Потом берег заслонил эту необычную картину: русло реки повело нас вправо… И вот мы на водном перекрестке. Зыбкая площадь принимала три стремительные улицы. Снова показалась самоходка. Но теперь ее можно разглядеть целиком — от ватерлинии до мачты. Самоходка двигалась навстречу двум башням. У фундамента этих зданий плескалась вода.

Ну, вот это другое дело. Тут уж не может быть ошибки — перед нами шлюз № 1 Волго-Балта. Бетонные башни, увенчанные рубками из стекла, колоссальные створки ворот, мост автодороги, перекинутый над водой…

Когда мы рассказали вахтенному начальнику Вытегорского шлюза Павлу Крестьянинову о том, как подвела нас карта, он широко улыбнулся, провел рукой по полосам, в которых, казалось, запуталось само солнце, и сказал:

— Так вы попали не на шлюз, а прямо в музей. Два года назад закрыли для судоходства первый шлюз Мариинской системы и передали его в краеведческий музей. Теперь он экспонат под открытым небом.

Продолжая улыбаться, Павел добавил:

— Этому шлюзу повезло. А остальные просто под воду уйдут или, наоборот, на суше окажутся, когда Волго-Балт пустят. Пойдите дальше — сами увидите.

Так мы познакомились со старыми и новыми воротами водных систем, что встали на нашем пути с Балтики на Волгу. Оба шлюза предстали перед нами как символы двух эпох. Тот, первый, принадлежал «Мариинке», честно потрудившейся полтораста лет. Этот, что позволил нам плыть дальше, только начинал свою многовековую вахту.

История «Мариинки» неотделима от той эпохи, отмеченной основанием на берегах Невы Санкт-Петербурга. Возвращение России Балтийского побережья, возникновение города-порта поставили перед Петром I проблему надежной связи новых приморских территорий с глубинной Россией. Новорожденной столице нужен был волжский хлеб, уральский металл, вологодский лес. Поэтому в петровских планах утверждения на западных окраинах особое место отводилось водным путям от берегов Невы к Волге. Причем деятельному самодержцу рисовались не отдельные каналы, а цепь водных соединений. В его замыслах проглядываются контуры грандиозного предприятия, которое в наши дни известно как единая транспортная система пяти морей. Он пытался соединить Волгу с Доном. Он пробил судоходную вышневолоцкую дорогу от старой столицы к новой. Он посылал изыскателей, чтобы найти водный путь из Москвы на Волгу. Ему виделось единение Северной Двины с Камой через Вычегду. Даже переволакивание двух фрегатов через олонецкие леса и топи стало как бы наметкой будущей трассы Беломорско-Балтийского канала.

Первым волго-балтийским звеном стала Вышневолоцкая система. Под руководством «водяных людей» (так именовали приглашенных в Россию голландских инженеров) был сооружен сквозной путь от Твери до Петербурга. Однако он оказался слишком мелким и малопригодным для движения судов. Беды подстерегали торговые караваны за каждым поворотом. «Купецкий человек» Михаил Сердюков разработал свой вариант канала. Ему и было поручено пересоздать систему. На реках Шлине и Цне возникли шлюзы и водохранилище, расчистке и углублению подвергся сам фарватер. В итоге на пути из Москвы в Петербург пролегла совершенно новая судоходная трасса — Вышневолоцкая система. Прокоп канала между Твердой и Цной завершал устроенное самой природой водное соединение. Этот канал, занимавший древний волок, построили люди Сердюкова в 1703–1708 годах. Пропуск первого каравана состоялся весной 1709 года.

Однако вскоре, со спадом половодья, надежды на беспрепятственное плавание развеялись. Малая вода, пороги и перекаты тверецкие да мстинские стали непреодолимы для тяжело груженных судов. Огромные камни Боровицких порогов разоряли купцов.

А Петербургу требовалось все больше хлеба, леса, камня, металла. Петра I занимают поиски более надежных водных путей. Он посылает шотландца на русской службе Джона Перри в район Белозерья. Потом сам побывал на Ковже и Вытегре (водораздел будущей Мариинской системы). И у него не было, пожалуй, сомнений в том, что именно тут надо вести соединение, которое даст жизнь новому каналу. История, традиции, опыт поколений, мастерство безвестных русских судоходцев, знавших течение рек и умело их использовавших, — все это подсказало вариант наиболее целесообразного соединения великой реки с балтийским простором. Но начало работ по сооружению канала затянулось, а смерть Петра надолго отодвинула осуществление его замысла.

Преемники Петра на царском троне быстро забыли смелый проект. Спустя почти столетие на Ковже и Вытегре возобновились работы. Расходы на устройство системы грозили пробить основательную брешь в бюджете государства. Однако был придуман выход. Царица Мария — главноначальница благотворительных и сиротских домов обеих столиц — позаимствовала средства из петербургского воспитательного дома для скорейшей постройки канала. А Павел I в своем указе изъявил свою высокую признательность «к такому споспешествованию» и соизволил назвать будущий канал Мариинским. И, чтоб потомки не запамятовали, кому они обязаны этим каналом, на гранитном обелиске, воздвигнутом на старом соединении Вытегры и Ковжи, была высечена надпись на камне: «Петрову мысль Мария свершила».

Работы по устройству системы начались в последний год восемнадцатого века.

А в 1801 году началось возведение еще одного волгобалтийского пути — Тихвинского, завершенного через десятилетие. В 1811 году волжские суда пошли к Петербургу не кружным путем, а прямо на запад — по рекам Мологе, Чагодище, Тихвинке, Сяси и Ладожскому обводному каналу. Тихвинский путь был задуман как «скоростной» для небольших судов, доставлявших из Петербурга заграничные товары для Макарьевской, а впоследствии Нижегородской ярмарки. Эта дорога между Волгой и городом на Неве и впрямь была короче. От Рыбинска до Петербурга по Вышневолоцкой системе судно преодолевало 1250 километров, по Мариинской — 1123, а по Тихвинской — 750. Вот чем объясняется необходимость постройки третьего волго-балтийского звена.

Что касается второй дороги, решавшей проблему соединения Волги — Балтики, то строительные работы на Мариинской системе продолжались двенадцать лет. Открытие судоходства состоялось 21 июля 1810 года.

В истории отечественной и мировой гидротехники это было выдающееся событие. Еще бы! К началу XIX века Петербург оказался связанным с главной водной дорогой России тремя водными звеньями. И это произошло раньше, чем Москву и невскую столицу соединили шоссе и железная дорога. Напомним, что Мариинская система на целый век старше Панамского канала. При отсталой технике крепостнической России удалось шлюзовать две реки и соединить их каналом. Как не гордиться нам мужеством и умением соотечественников наших? Разве не достоин славы вооруженный лопатой да тачкой русский мужик, перевернувший горы, чтобы дать путь воде? За этот подвиг многие заплатили жизнью. Кровь и пот смыла с берегов вода. Но течение времени не унесло в небытие память о тех, кто создавал «Мариинку».

Бурные разливы по весне и летнее мелководье, штормы на озерах и шекснинские пороги стали на многие годы спутниками бурлаков и лоцманов, рулевых и капитанов. Мариинский путь (он начинался в то время от Рыбинска, шел по Шексне, Белому озеру, Ковже, Мариинскому каналу, Вытегре, Онежскому озеру, Свири, по Приладожскому каналу и Неве) не дал спокойной судьбы волжским судоходцам. От Рыбинска товары отправлялись на баржах. Их тянули лямочники-бурлаки. В Крохино, откуда начиналось плавание по бурному Белому озеру, грузы переваливались с барж на двухмачтовые лодки-«белозерки». При первом попутном ветре эти палубные суда, принимавшие на борт почти десять тысяч пудов груза, отправлялись к устью Ковжи. В пути их нередко настигали внезапные штормы. И тогда не многим капитанам удавалось спасти судно, команду и собственную жизнь.

Вот почему гидротехническая мысль того времени стремилась оградить речников от опасностей на озерных водоемах. Вот почему русские инженеры и техники настаивали на прорытии каналов в обход грозных озер.

Когда наконец появились обводные пути на Ладоге, Онеге и Белом озере, важная артерия стала более надежной и благоустроенной. Но она оставалась по-прежнему «тихоходной». Караваны с верхних волжских пристаней шли к Петербургу в течение всего лета. Если грузы не зимовали в пути, то такое считалось верхом судоводительской удачи. Кое-какие усовершенствования на системе стоили немногого, ибо они напоминали латание небезызвестного тришкина кафтана. Пока, например, строили обводные каналы, старели другие участки водной дороги. Одним из таких гибельных мест на «Мариинке» была Шексна.

Сколько препятствий чинила судоходству своенравная река! Она долгие годы была проклятием для бурлаков и коногонов. На своем ходу Шексна разбросала коварнейшие мели и гряды, опасные пороги. А разливы Шексны? Бурлацкая река выходила из берегов весной, осенью и даже в ледостав. Бечевник — узкая бурлацкая или конная тропа вдоль Шексны — не успевала просыхать. По прибрежным трясинам коноводы тянули баржи от Рыбинска до Белого озера суток десять. Эти тропы, протоптанные людьми и лошадьми, и ныне можно видеть на некоторых участках старой системы.

В девятнадцатом столетии на «Мариинке» задымили первые пароходы. Пионерами «дымного» судоходства стали череповецкие купцы братья Иван и Василий Милютины, пустившие в 1860 году по Шексне небольшой пароходик «Смелый». На такой гибельной реке это было действительно смелым предприятием. Но оно отнюдь не сделало революции в судоходстве. Милютиных никто не поддержал, ибо никто по-государственному не смотрел на роль и значение системы. Поэтому она не была устроена так, как того заслуживала. Поэтому и реконструировалась все по тому же принципу тришкина кафтана. Лишь в последней четверти прошлого века состояние водного пути вынудило царских чиновников заняться генеральным переустройством «Мариинки».

Прелюдией к этому переустройству послужило создание Ново-Мариинского канала (1887 год), который заменил прежний так называемый Соединительный канал, проходивший на водоразделе через Матко-озеро. Система получила обильное питание из Ковжского озера.

Затем на «Мариинке» начались грандиозные работы по проекту инженера А. И. Звягинцева. Они велись на протяжении почти 700 километров без перерыва судоходства. Вдоль трассы в наиболее горячее время трудилось около 16 тысяч строителей. И опять-таки вся техника состояла в основном из лопат и тачек.

После капитального ремонта общая длина водного пути равнялась 1123 километрам. По нему плавали плоскодонные суда и баржи, железные нефтеналивные баржи. На реках осуществлялась буксирная тяга, а на шлюзованных участках — по-прежнему конная. Суда двигались со средней скоростью 32 километра в сутки.

Сквозное пассажирское сообщение было вещью невероятной. В таком виде система окончательно утвердилась как главный Волго-Балтийский путь (к тому времени Вышневолоцкую систему закрыли для сквозного движения, а по Тихвинской плавали лишь небольшие суда).

Одна из первых страниц в биографии системы послереволюционной поры — проводка в августе 1918 года военных кораблей с Балтики на Волгу и Каспий. Годы гражданской войны и разрухи привели в упадок важный транспортный путь. Но уже в 1924 году грузооборот достиг довоенного уровня. Добиться этого удалось лишь частичным переустройством системы. Однако к коренному переустройству новой системы народ приступил только после Великой Отечественной войны.

В 1952 году, до завершения Волго-Донского канала, началась переброска строительной техники с низовьев великой реки к водоразделу Вытегра — Ковжа. В 1953 году, правда, ряд обстоятельств заставил законсервировать строительство нового водного пути. Приостановка Волго-Балта продолжалась до 1954 года, когда правительство приняло решение развернуть работы в полную мощь. А через год был готов улучшенный проект нового пути.

Эти вехи истории одной из важнейших водных трасс страны заставили нас вспомнить деревянный шлюз № 1 «Мариинки», сданный ныне в краеведческий музей. И достоин похвалы тот человек, к которому пришла счастливая мысль оставить для потомков тот шлюз. Музейный экспонат поможет многим понять грандиозность наших дел, перед которой отступает величие прошлого.

Анхимовская легенда

Держась на почтительном расстоянии от винтов впереди идущей самоходки, мы продвинулись в чрево шлюза. Первый гигант Волго-Балта впустил нас в свои пределы.

Дальнейшее происходило поистине в кинематографическом темпе. Не успели мы закрепить конец за рым в бетонной стене, как за бортом вскипела вода. Катер начала поднимать зыбкая силища, поднимать наверх — к ровному и голубому прямоугольнику неба. Тут уж, когда шлюзная камера полнится водой, не зевай! Ослабнет конец — заиграет прибой катером, ударит о бетонную стену… Не успели мы толком осмотреться в первом волго-балтийском шлюзе — пошли в стороны створки его ворот цвета воронова крыла, подала сигнал самоходка и тронулись мы за ней.

Короткий выходной канал вывел нас на водный простор, по которому вольно разгуливал ветер. Он поднял навстречу нам волну под стать озерной. Не ожидали мы такого приема. Вот, оказывается, каково ты, Вытегорское водохранилище. Широко же раскинулось. И в твоих объятиях не тесно большим судам. Ничто уж не напоминает о том, что текла тут когда-то по ступеням шлюзов тихая вытегорская вода. Где же оно, прежнее русло? Где же дедовские шлюзы? Над их воротами сомкнулась большая вода в оправе зеленых холмов. Попробуй теперь отыщи прежние деревянные камеры.

Вытегорцы советовали нам не спускать глаз с левого берега, когда мы минуем первый шлюз.

— Увидите пригорок на берегу приметный, а на нем часовенку.

Оказывается, приметен для вытегорцев тот пригорок. Молва рассказывает, будто приезжал Петр I на разведку будущего канала, останавливался на берегу Вытегры. Крестьяне со всей округи встречали царя на горе, откуда далеко было видно вокруг. И присел царь на горе отдохнуть. Узнал, что ходят по реке люди с товарами к Онежскому озеру. Говорят, что тогда-то и зародился у царя план соединения рек. Говорят еще, будто тогда-то и родилась поговорка «вытегоры-воры», ибо на Вытегре лишился государь дорогого камзола. Во всяком случае называли с тех пор гору, на которой расспрашивал Петр I крестьян о путях между Вытегрой и Ковжей, Бесединой. У ее подножия поставили вытегорцы деревянную часовенку тонкой кружевной отделки. Архитекторы утверждают, что общим рисунком напоминает она шапку Мономаха.

Один из последних путеводителей по водным путям Севера сообщает: путешественник сможет увидеть часовенку в последний раз, так как эта территория входит в зону затопления в связи с реконструкцией водного пути. Но строители не дали погибнуть прекрасному творению. Беседина гора ушла на дно. А часовенку перенесли на другой, высокий берег. Все, кто будут и впредь путешествовать по этим местам, увидят «шапку Мономаха» на макушке полуострова, омываемого новым водохранилищем.

Мы только начали плавание по Волго-Балту, а берега, словно искусственные театральные декорации, пленили нас причудливой сменой старины и новизны. У деревни Анхимово прямо к берегу подобралась многоглавая церковь фантастических очертаний. Над высоким срубом поднялись купола.

— Интересно, сколько же их там? — сказал Борис и приник к биноклю. Он шевелил при этом губами, а лицо являло озабоченность первоклассника, который к десяти яблокам прибавляет семь груш.

Потом бинокль взял Владимир. Он насчитал сначала двенадцать, потом семнадцать, а под конец двадцать четыре луковицы. Тогда Борис решительно заметил, что это уж дело принципа. Как же так люди с высшим образованием, один из которых кандидат технических наук, не могут сосчитать, сколько куполов у церкви? В конце концов, если падение интеллекта зашло так далеко, нужно принимать срочные меры.

Через несколько минут приблизились к берегу. Экипаж готовился к экспедиции. Цель ее — считать купола.

Вблизи церковь с пустынным, заросшим травой двором производила еще более ошеломляющее впечатление. Раза четыре мы обошли вокруг высокого сруба. Ряды луковицеобразных куполов уходили ввысь, где был посажен самый большой купол. Считали их и так и эдак. Наконец сошлись на том, что у церкви двадцать глав.

Но теперь нам этого было мало. Раз уж сделали остановку, не уйдем, пока не узнаем все об этой церкви.

Постучались в ближайший дом. На крыльцо вышел немолодой человек, который, как дознались потом, прежде работал на пятом шлюзе «Мариинки», а ныне трудится на бетонном заводе. От Ивана Сидоровича Мартынова мы и услышали рассказ о дивном диве — церкви в деревне Анхимово.

…Один анхимовский крестьянин нанялся к купцу тянуть лодки до Онеги. Решил он уйти из дому, поискать счастья да богатства на других реках. И не хотел возвращаться, пока не наживет больших денег. Остался за хозяина в доме малый сын.

Много лет скитался в чужих краях анхимовский мужик. Счастье наградило его удачей. Но не торопился он домой. Все мало денег было ему. А тем временем сын подрос. Стал молодец молодцом.

И вот однажды по деревне проезжали вельможные гости из столицы. Сильно торопились куда-то. Да так, что всех лошадей заморили. И принялись слуги отбирать у крестьян коней. Пришли в дом мужика, который ушел счастья искать. А сын его не дает лошадь.

— Не дам! — отвечает смело. — Батя не велел.

Пригрозили ему плетками. А он на своем стоит. Тогда приказали в тот же час казнить ослушника, забрали лошадь и ускакали. Вернулся анхимовский мужик домой. Узнал, что сына потерял, пока богатство наживал. В тот же день выложил все деньги да золото и сказал мужикам: ставьте церковь на удивление людям. Да так ставьте, чтоб другую такую не сумел никто построить…

Верно или нет молвит легенда, но поставили у реки Вытегры русские мастера церковь, подобную которой сработали потом только в Кижах на Онежском озере. Редчайшим памятником русского деревянного зодчества, вдохновенной купольной сказкой величают анхимовское диво. Мы видели надписи на иконостасе. Одна из них гласила, что при реке Вытегре в 1708 году была освящена эта церковь. На досках остались имена плотников, строивших храм. Да, именно плотников. Ведь вся церковь от фундамента до последней маковки — сработана топором. Без единого гвоздя. А церковь — современница Ленинграда. Она пережила «перепоставлепие на каменный фундамент». Но и теперь меж бревнами волосок не пройдет. Вот какова сила русского дарования! Создатели ее — местные крестьяне. Некоторым к исходу строительства перевалило за восемьдесят лет. И этим старикам под силу оказалось создать истинный шедевр — двадцать куполов, освященных самой поэзией. И расположить их так, что с первого взгляда не сосчитать.

Привратник водного дворца

Второй шлюз Волго-Балта встретил нас сомкнутыми воротами. Видимо, сверху, с водораздела, спешил «пассажир» или самоходка. И встречным водным путникам приходится ждать его. А сколько — неизвестно. Может, рискнуть подплыть к воротам шлюза поближе и разглядеть их?

Курсирование вблизи шлюза — дело в общем- то недозволенное. Но слишком велико искушение, если не пощупать сами ворота, то уж непременно разглядеть как следует.

Вблизи ворота удивительно велики. Чтобы увидеть их верхний край, пришлось задирать голову. Отсюда, с воды, они казались прямо-таки сказочными. Уж не в такие ли неприступные врата заколдованных замков стучался копьем сказочный богатырь?

Впрочем, сказочные масштабы совсем не мерило для таких сооружений. Фантазия предков утратила характер чуда. Ныне более понятны космические сравнения и величины. Правда, мы не станем утверждать, будто поражающий величиной водный дворец Волго-Балта удивляет какими-то неземными линиями. Лучше скажем так: у этого дворца самые большие в мире ворота. Кто в этом сомневается, пусть устроит выставку ворот всех времен и докажет обратное.

Долго не отворялись многотонные створки ворот. Но мы не стали, как добрый молодец из сказки, обращаться за помощью к волшебнику, чтобы тот побыстрее впустил нас в крепость на воде. У «волшебника» свои дела. Сидит он в одной из четырех застекленных башен. И уж, конечно, не услышит нашей мольбы. И нам ничего не оставалось другого, как пристать к берегу и предаться безделью.

Говорят, ничегонеделание не рождает больших мыслей. Мы не согласны с этим. Во всяком случае в те минуты созрел у нас план овладения шлюзом не с воды, а с суши. Готовность экипажа идти на приступ — стопроцентная. Но кому же оставаться в катере? Бросили жребий. Ему угодно, чтобы на штурм пошел Борис.

Он глотнул из термоса вчерашнего чаю, видимо для храбрости. Йотом выбрался на берег и, насвистывая что-то воинственное, ринулся вперед. Вернее, не вперед, а вверх по ступенькам, что вели на первую башню шлюза.

Один лестничный марш позади, другой, третий, четвертый… А он только достиг верхнего края шлюзовых ворот. Остановился, перевел дух, с грустью поглядел вверх, где виднелся балкон из стекла, потопал дальше… Триста семьдесят девятая ступенька была последней.

Она привела в рубку со стеклянной стеной. В квадратном помещении — шагов пятнадцать по диагонали — трое: девушка и двое парней. Склонившись над пультом, они о чем-то жарко спорили, как умеют спорить только люди технического склада ума. Перед ними лежали схемы, логарифмическая линейка, справочники. И они вели дискуссию на языке цифр и формул. Девушка в очках нервно покусывала кончик карандаша. Один из парней — тот, что в спортивном свитере, — быстро выводил в тетради столбики цифр. Третий лаконично и спокойно парировал возражения товарищей, изредка поглядывая через стеклянную стену рубки.

По всему было видно, что гость пожаловал явно не ко времени. Это, кстати, не сложно было прочитать на лицах молодых людей. Но, увидев в руках пришельца мандат путешественника — крейсерскую книжку с доброй дюжиной печатей горисполкомов, пристаней и сельсоветов, — ребята подобрели. Старший из них — парень в кителе речника, который назвался Виктором Перевощиковым, — заметил:

— Отлаживаем управление шлюзом. Автоматика проверяет наши инженерные силенки.

— А давно ли работает шлюз?

— Вот в этом гроссбухе, — и Виктор достал с полки вахтенный журнал шлюза № 2, — вся история нашего водного дворца. Тут и записано, что семнадцатого мая 1961 года через шлюз Белоусовского гидроузла впервые прошли суда со стороны Балтийского моря. Даже перечислены названия и типы судов. Первым упомянут теплоход «Сусола»…

— Памятная страничка, — добавил Сергей, товарищ В. Перевощикова, парень в спортивной куртке. — Правда, мы тогда не работали еще на Волго-Балте: госэкзамены в техникуме сдавали.

По первым словам, по жестам или интонации нельзя было не заметить, что ребятам нравится шлюз. Они рассказывали об устройстве гидросооружения, о новой технике, которую конструкторы заставили служить речному транспорту, об архитектурном ансамбле построек.

— Какое сооружение! Вы посмотрите: сверху это особенно внушительно выглядит! Правда? — говорил Виктор. — Одна площадь воды в нашем бассейне около двух тысяч квадратных метров.

Действительно, из рубки — с высоты птичьего полета — видишь шлюз во воем его великолепии. Да, в этом «аквариуме» могут плавать не только, речные, но, по-видимому, и морские «рыбки». Каков размах! Таких катеров, как наш, уставилось бы в длину, пожалуй, не один десяток. Впрочем, что для такого гиганта речной катерок. Пять старых деревянных шлюзов «Мариинки» встали бы здесь. И еще бы место осталось.

Ребята сыпали цифрами, которые, по их мнению, лучше всего аттестуют их шлюз. Каждая из четырех створок шлюзовых ворот весит, оказывается, сорок тонн. А в бетонном теле шлюза скрыто столько всевозможных проводов, что если их вытянуть по прямой, то из конца в конец придется идти пешком часа четыре. А с какой гордостью они отзывались об автоматике!

— Она тут у нас полновластная хозяйка. Пока немного капризная, но толковая хозяйка. А придет время — на всех семи шлюзах Волго-Балта будет введено дистанционное управление. Операторы из Вытегры будут руководить транспортным конвейером на канале.

Как, однако, далеко шагнула наша техника! Дерзновенная мысль оставила далеко позади образцы гидротехнического искусства прошлого. То, чем по праву гордились наши деды, теперь достойно лишь музейного зала. Право, куда тягаться деревянным шлюзам «Мариинки» с сооружением, которое действует как завод-автомат? Достаточно однажды увидеть те, прежние шлюзы, чтобы оценить эти, современные агрегаты на воде. Там ворота отворялись с помощью мускульной силы, когда створники налегали на ворот. Тут одно нажатие кнопки на пульте — и судну открыт путь. Там средней величины самоходка едва умещалась в камере. Тут хоть полдюжины таких самоходок можно пустить в шлюз. Сравнения можно бы продолжить. Но все они будут не в пользу прошлого века. Может, поэтому трое молодых людей у пульта управления так поэтизировали техническое совершенство своего шлюза.

Несомненно, их сердца были отданы технике. Но они не были теми «физиками», которым чуждо чувство прекрасного. Когда разговор зашел о том, что современная техника Волго-Балта получила новые одежды, все трое сказали немало лестных слов по адресу архитекторов.

— Я думаю, что лет через двадцать лицо нашего шлюза будет таким же привлекательным и свежим, как сейчас, — заметил Виктор. — И вовсе не потому, что шлюз еще нов и светлые краски облицовки не успеют постареть. Заметьте другое: линии всех построек очень современны, шлюзы просты и экономичны в эксплуатации.

Тут нет громоздких эмблем, которые встретишь на Волго-Доне. Башни сооружены из железобетона, который исключает лепку и украшательства. Неяркая северная природа, среди которой поставлен шлюз, подсказала архитекторам простоту и величественность наряда водного дворца.

На втором волго-балтийском шлюзе многое достойно удивления. Но пожалуй, самым поражающим была молодость тех, кто стояли у пульта управления сложнейшим гидротехническим сооружением.

Старший в рубке — оператор Виктор Перевощиков — безнадежно молод. Даже форменная фуражка и новенький китель с сияющими пуговицами не делали его старше двадцати лет. Он получил диплом в Ленинградском речном училище, когда первые сооружения Волго-Балта вступали в строй. О новом канале в училище не читали еще лекций. На экзаменах будущему гидромеханизатору не довелось разбирать достоинства шлюзов, плотин, береговых укрепительных сооружений. О производственном опыте и говорить нечего. Откуда он у двадцатилетнего юноши? Но Виктор попросил комиссию, ответственную за распределение молодых специалистов, направить его на Волго-Балт. Молодому специалисту дали возможность сначала познакомиться с «Мариинкой» — с одним из ее древних шлюзов. В лоции он значился под № 22. Более старое название у него было другое — святой Павел. Так подружился Виктор Перевощиков со святым Павлом у деревни Девятины. В начале нынешней навигации доверили встать за пульт управления вторым шлюзом Волго-Балта. И теперь привратник водного дворца встречает и провожает суда, идущие по Волго-Балту.

…Когда «Горизонт» вошел в шлюз и ворота сомкнулись за кормой, откуда-то сверху слетел знакомый юношеский голос, который не смогла изменить радиотрансляция:

— Начинается наполнение шлюза. Следите за швартовыми.

Это «привратник» водного дворца встал к пульту управления.

Скоро уровень воды в камере повысился до обычной отметки. Значит, мы поднялись еще на 13,5 метра над уровнем Онежского озера, продолжая марш к волго-балтийскому водоразделу. Потом вспыхнул впереди зеленый светофор. Отвел в сторону длинную руку автодорожный мост. Путь свободен. Перед нами еще одно водохранилище — Белоусовское, которое заняло свои берега совсем недавно.

А в это время в застекленной головной башне шлюза оператор В. Перевощиков присел, наверное, к столику, раскрыл вахтенный журнал и записал: «14 час. 55 мин. Шлюзовались буксир «Стрепет» и катер «Горизонт», идущие снизу». Значит, попал наш катер в разряд кораблей, которые освоили два новых шлюза Волго-Балта.

Стрелы кранов над «Вытегорской Швейцарией»

Третий шлюз на нашем пути — копия того музейного, что встретился у Вытегры. По прежнему счету он десятый. И все суда, торопящиеся с Онежского озера на Волгу, останавливаются у его ворот. Дальше им идти не по Волго-Балту, а по старой Мариинской системе, ибо новая водная дорога еще не достроена.

После новых шлюзов этот, деревянный, воспринимаешь как нечто нереальное. Ощущение такое, будто попал на съемку фильма из жизни речников восемнадцатого века. Представьте деревенский пруд, в котором плавают не гусиные стаи, а небольшие суда. Так вот это и будет водоем перед шлюзом № 10 — место, где буксиры или самоходки ждут очереди войти в деревянную камеру. Ворота ее дырявы как решето. Вода сквозь щели бьет миниатюрными водопадами. Смотришь на журчащие потоки и спрашиваешь себя: а сумеет ли когда-нибудь камера шлюза наполниться водой? Но лицо нашего соседа по стоянке — рулевого с буксира «Стрепет» — безмятежно.

В домике рядом со шлюзом тоже спокойствие. Под березами — современницами Полтавской битвы — шлюзовщики допивают из пузатого самовара послеобеденный чан. Они-то уж все знают наперед: скоро ли откроются ворота, кто войдет в камеру первым, какие суда на подходе. Из палисадника видна им мачта танкера. Он идет с Волги. И заметен как человек, стоящий на верхней ступеньке лестницы. Пока танкер не пройдет этот шлюз, нет пути ни «Стрепету», ни «Горизонту». Только тогда оторвутся от самовара шлюзовщики. Налягут на жерди ворота, раздвинут ворота и откроют нам путь. Молодой парнишка — рулевой со «Стрепета» бросит на берег чалку, поздоровается с рабочими шлюза, назвав каждого по имени-отчеству. Долго потом будет полниться камера водой, что пришла с водораздела. Успеют речники и привратники шлюза расспросить друг друга о здоровье, о новой кинокартине, что идет в Вытегре, о ценах на молодую картошку, о заработках на строительстве Волго-Балта… А когда бревенчатые стены, осклизлые и тронутые дряхлостью, зальет вода и проскрипят верхние ворота, распрощаются молодой рулевой и древний старик — начальник водного полустанка.

Но мы не пойдем через шлюз № 10. Войти в него — значит отдаться во власть старины, не увидеть рождения новых шлюзов и каналов, трасса которых идет слева по высоким живописным холмам. Стройка видна из старого канала. Строительные краны взобрались на самые высокие кручи. Кажется невероятным, как можно строить гидроузел на такой возвышенности? Но именно на те высоты по воле проектировщиков должна прийти большая вода!

Мы оставили «Горизонт» у десятого шлюза и отправились на стройку пешком. К строящимся шлюзам — третьему, четвертому и пятому — по воде не добраться. Туда ведет только шоссейная дорога. Коробки будущих водных дворцов стоят на земной тверди среди дикого вологодского леса.

Чтобы увидеть новые сооружения, пришлось совершить горное восхождение — подняться от исконного русла Вытегры на высокую лесистую вершину. Перед нами возникла панорама «Вытегорской Швейцарии», как называют здесь высоты, живописно поднявшиеся над долинами. Отроги Андомской и Мегорской возвышенностей создают уголок редкой красоты. Крупные холмы, меж которыми пролились ручьи, ложбины, наполненные прохладой, царственно строгие леса, великое множество валунов, будто совсем недавно тут прошел каменный град, — такова «Вытегорская Швейцария», куда пришли строители Волго-Балта. На крутом балтийском склоне нового водного пути они ставят три камеры шлюзов, скомпонованных в одном гидроузле. Между серыми коробками прорыты уже два канала, каждый длиной не более километра. За башнями дальнего шлюза котловина, в которой на будущий год разольется обширное водохранилище.

Таким Новинковский гидроузел предстал перед нами с высочайшей точки «Вытегорской Швейцарии». Но это лишь общий, черновой рисунок незавершенного гидроузла. А какой будет эта ступенька северной лестницы Волго-Балта завтра?

Мы миновали две такие ступени. У первой, вытегорской, что лежит на тринадцатом километре трассы, нижний бьеф находится на уровне Онежского озера. Плотина гидроузла сдерживает напор воды в тринадцать с лишним метров. В состав гидроузла входят земляное напорное сооружение, водосброс, совмещенный с ГЭС, шлюз № 1 и мост автодороги. Вторая ступень — Белоусовский гидрокомплекс на двадцать четвертом километре трассы. Нижним бьефом его является Вытегорское водохранилище длиной 8,5 километра. Максимальный напор на плотине почти тот же, что и на вытегорской. Водосброс также включает ГЭС. В комплекс сооружений входит шлюз № 2. Новинковский узел — третья ступенька на волго-балтийской лестнице. Нижним бьефом будет служить Белоусовское водохранилище. В этом месте плотине придется сдерживать внушительный напор воды. Через водосброс поток будет мчаться со скоростью 45 метров в секунду. Севернее Новинковского комплекса займет приготовленное для него ложе водоем. «Вытегорская Швейцария» обзаведется искусственным озером.

Говоря о Новинковском гидроузле, мы часто повторяли слово «будет». Тогда в его шлюзы и каналы еще не пришла вода. Строители ходили по дну будущих сооружений. Но, когда писались эти строки, газеты сообщили о событии, свидетелями которого нам, увы, быть не пришлось. Что это за событие? Весьма радостное для строителей и речников. И, если хотите, историческое. Вдумайтесь только в эти строки: «В 10 часов 30 минут 2 ноября 1963 года началось перекрытие реки Вытегры в створе Новинковского гидроузла. Тем самым прекратила существование Мариинская водная система, сооруженная свыше полутора столетий назад».

Значит, не стало больше Вытегры, которая спокойно текла с водораздельных высот к Онежскому озеру. Вместо этой труженицы-реки протянулась цепочка водохранилищ. Придется географам переделывать карты Вологодского края. Старой системе пришлось стать памятником самой себе. Ведь вода пошла по новому руслу.

Шестой бастион

К последнему шлюзу на северной лестнице Волго-Балта привели нас колышки. Те самые, что ставят строители для обозначения будущей трассы. От начального до самого крайнего прошагали сначала лесом, потом по кручам, а под конец — болотцем.

Нелегко было нам, привыкшим к зыбким, но в об-щем-то ровным водным путям. Пришлось шагать по бездорожью, через дикие, заросшие, заваленные валунами места. Уж бросить было решили это занятие — считать вехи, взбираться на холмы, вязнуть в песке или месить ногами грязи великие. Только упрямство вело вперед. Ведь нам сказали, что эти колышки — пунктирная линия будущего канала, подходящего к шестому шлюзу. И с трудом верилось, что будущим летом тут прольется глубоководный канал.

Вероятно, каждый на нашем месте имел бы право удивиться, попав на самое дно будущего шлюза — шестого по счету на Волго-Балте. Нас встретил напористый ритм стройки. Мы попали в атмосферу, чуждую праздности. Каждую секунду вокруг нас свершалось что-то новое. В стремительном трудовом потоке не было пауз. Огромный кран, «переросший» высоченную бетонную стену, двигался рядом с нами. Из кабины его, вознесенной к небу, девушка в белой косынке недвусмысленно показывала дерзкий кулачок нерасчетливому шоферу МАЗа — возчику бетонных монолитов. На фоне голубого неба, изрешеченного конструкциями, сварщики-верхолазы высекали ослепительные фейерверки. Огонь в небе. И огонь на земле. Можно подойти к огромному костру, в который рабочие подбрасывают строительный мусор. Будто завтра в шлюз придет вода и нужно приготовить ей чистое дно. Рядом с нами трое дюжих парней раскалывали пневмомолотками неподатливый камень. И эта оглушительная дробь патетически звучала, вливаясь в русло приподнятой строительной оратории.

Стройка не завод. На нее пропуск не нужен. Мы вошли сюда беспрепятственно. Нас приметили как гостей. Тут ведь каждый человек на виду. Старый рабочий у костра, где тлел строительный мусор, спросил:

— Ищите кого, что ли?

— Да. Старшего бы нам найти.

— Прораба? Так вон у машин с шоферами. Самый приметный он у нас.

И верно, нельзя не приметить этого человека: высок, плотен, смугл от загара. И совсем молод. Познакомившись со старшим прорабом Петром Пироговским, спросили его:

— Мы стали считать, рабочие скольких специальностей трудятся на стройке шлюза, да сбились. Подскажите.

Не задумываясь, Петр начал перечислять:

— Крановщики, экскаваторщики, бульдозеристы, шоферы, трактористы, газорезчики, плотники, электросварщики, бетонщики, опалубщики, монтажники… И кажется, все, — не совсем уверенно закончил он.

— А люди какой специальности самые важные на стройке?

— Все.

— Так уж и все?

— Да вот взять хотя бы шоферов… Большое дело вершат — дно нам чистят.

Мы подошли к одной из машин, что ждала своей очереди стать под погрузку у экскаватора. От радиатора шло тепло, как от разгоряченного скачкой коня. Фары залеплены грязью. Номер едва различим. Дверца кабины открыта. Сиденье пусто. А у смотрового стекла алый треугольник флажка, на котором три слова: «Ударник коммунистического труда».

— Чья машина? — спрашиваем старшего прораба.

— Это из бригады Владимира Александровича Лущака. Одна у нас бригада с красными треугольниками. А кто водитель? Не скажу, правда.

Через несколько минут к МАЗу подршел невысокий парень в кепочке, с живым лицом и синими-пресиними глазами. Вскочил на подножку.

Один из нас попросился к водителю в кабину. Разве не интересно сделать рейс-другой с одним из лучших водителей стройки? Мы, правда, не были знакомы с бригадиром Лущаком, но старший прораб с большим уважением произнес его имя. Наверное, не зря. А этот парень из его бригады. И его машина ходит под флагом, авторитет которого не поставишь под сомнение. Стоит, пожалуй, посидеть рядом с этим симпатичным шофером из бригады Лущака. В конце концов много пришлось плавать на катере. Почему бы теперь не поездить на машине.

МАЗ взревел, будто пробуя крепость голоса. Подъехал к земляному холму, на котором стоял экскаватор. Тот зачерпнул грунт трехкубовой пригоршней и опустил ее в кузов. МАЗ вздрогнул, будто человек, взваливший на спину куль зерна, и плавно покатил за пределы котлована.

Только после этого удалось познакомиться одному из экипажа «Горизонта» с хозяином машины. Его звали Александром — Александром Ениным. На просьбу рассказать о себе он ответил так:

— А что рассказывать? Жизнь у меня короткая, как дорога до карьера. Родом вытегорский. Правда, вырос в другом краю, но тоже прионежском. Отец, сколько помню, на лесосеке работал. И я с ним. Успел уж в армии послужить. После демобилизации на лесосеку не потянуло. Кончил курсы шоферов — и на Волго-Балт.

Прибыл в Вытегру в полной солдатской форме. Только без погон, конечно. Мне же в автохозяйстве первый приказ вручают: бери старенькую трехтонку и трудись.

А пора тогда трудная на стройке была. Волго-Балт только-только начинался. Нелегко дело на ноги становилось после консервации. Помню: в котлованах вода, заводы целы наполовину, механизмы, почти все, увезти поторопились, а без них как без рук. Рабочих не хватало Жилья — тоже. Некоторые бежали со стройки. Крепости душевной не хватило.

В то время приехал на Волго Балт Володя Лущак. Тоже, как и я, демобилизованный. Вместе с ним другие ребята — чуть ли не всем взводом прибыли. По комсомольским путевкам. Начал Лущак сколачивать бригаду шоферов. Многие ему поверили. Потому что Володя коммунист, солдат. Я записался к нему.

Сразу авторитет завоевали на стройке. А нам одно задание труднее другого давали. Вое осилили. На втором шлюзе работали. Каналы помогали вести. Целые горы грунта перевезли. А одну гору песчаную до основания «съели», на ее месте сейчас озерко.

Потруднее тут, на шестом шлюзе, пришлось. Осенью прошлого года дали бригаде задание в короткий срок вывезти грунт из котлована, где сейчас коробку шлюза поставили. Приступили рыть котлован, а в него грунтовые воды пришли. Глубже взяли — со дна фонтаны холодные ударили. Но не бросать же дело! Проложили временные лежневые дороги. Плохо держали они тяжелые машины. А Володя Лущак и тут так организовал дело, что бригада полторы нормы в день выдавала.

В общем я так скажу: легкой работы не было. Особенно зимой. Нынче она лютая стояла. Ребятам досталось. Мне-то, может, поменьше. Почему поменьше? Отослали меня в Минск принять новенький МАЗ. Получил, проверил автомобиль. Машина что надо! Потом своим ходом из Минска пришел на Череповецкий гидроузел — на засыпку плотины. А бригаду тем временем на помощь послали на ту же плотину. Сквозь пургу и заносы пробивались от Вытегры к Шексне. Несколько суток шли. Володя Лущак впереди. Он у нас всегда за самое трудное берется. Недаром его на двадцать второй партийный съезд делегатом от стройки посылали. Так вот… Отсыпали мы череповецкую плотину. Не видали вы ее? Махина! Серьезной работы от нас потребовала. Десять километров с грузом ходили и столько же порожняком. А таких рейсов — двадцать в день. Самое малое — шестнадцать. Меньше не выходило. А норма — восемь рейсов. Торопиться надо было. Плотина-то сильная. Теперь вот воду великую держит.

Скоро уж добьем шестой шлюз. Куда потом? Понятно, на другую стройку. В Молдавии, слышал, канал будут вести. А может, на Печору подамся. Там, говорят, интереснее. Большое дело — Волге воды добавить из северных рек. В общем не знаю, куда поеду: на юг ли, на север. Куда бригада решит, туда и двинем.

Пока один из нас совершал рейс в кабине МАЗа, украшенной алым треугольником, другой расспрашивал старшего прораба о будущем шлюзе.

— Шестой бастион Волго-Балта одолеть не так-то просто, — говорил Петр Пироговский. — Этот шлюз — самое мощное гидротехническое сооружение на канале. Когда делали под него котлован, пришлось выбрать больше миллиона кубометров грунта. Целая пирамида Хеопса. А сколько надо уложить железобетона, сколько потребуется смонтировать металлоконструкций! Тут счет идет на тысячи кубометров и тонн. И шлюз надо построить быстрее чем за два года.

Когда разговор заходит о трассе канала, который ляжет на водоразделе, П. Пироговский вспоминает Девятинскую «лестницу» шлюзов на старой системе. Ее построили при реконструкции «Мариинки» в последнем десятилетии прошлого века. Прорыли тогда через известковую гору короткий канал, который нарекли Девятинским перекопом. Эта щель в горе, куда провели воду и где поставили шлюзы, считалась венцом отечественной гидротехники. А эта полуторакилометровая трасса с шестью шлюзами достойна смелых эпитетов. При ее устройстве вынули 776 000 кубических метров грунта. Дно канала было заложено на 23-метровой глубине. На трассе работало в среднем 1200 человек, 500 лошадей.

— Да, вот по лошадям мы явно отстали, — заметил старший прораб. — Нет у нас на стройке ни одной. И тачек тоже у нас ни одной. Зато у нас «другие» тачки, самоходные, да и повместительнее — МАЗы. И в баржах у нас строители не живут, как семьдесят лет назад, а в благоустроенных поселках! Что же касается внушительных цифр прежнего строительства, то я так скажу: двух пустых шлюзов Волго-Балта хватит, чтобы уместить все, что вырыли когда-то на Девятинском перекопе. Да и поглубже наши сооружения дедовских. Вот тут уж не придется пройтись будущей весной: поднимется над шлюзом мощная толща воды. Ну, а главная особенность шестого шлюза в том, что он последний на северной волго-балтийской лестнице. Вместе с плотиной, что у Череповца, придется ему держать единый горизонт воды. Представляете, какой будет напор на ворота шлюза! Этот напор превзойдет на треть тот, который прежде считался предельным. Вот и решайте, где настоящее чудо гидротехники.

Произнес это старший прораб просто, по-будничному. И совсем не был похож на всезнающего гида. Ведь Петр Пироговский знал о том, что говорил, не с чужих слов.

К водораздельному гребню

С гигантской строительной площадки у небольшого селения Пахомово, где воздвигался сложнейший комплекс гидросооружений, названный по имени скромной вытегорской деревушки, мы повернули вспять.

Жаль было уезжать из мест, над которыми день и ночь стоит гул моторов и полыхают зарницы электрических пожаров. Мы только-только раскусили суть грандиозного замысла переделки природы, увидев, как запросто сдвигают люди земляные холмы, прорывают каналы среди топей и болот, переливают воды озера в Вытегру. Темпы стройки, поражающие масштабы ее, армада техники и, конечно, люди, что ведут решительное наступление на природу, — все это не могло не полюбиться. Хотелось продолжить путешествие по сухопутью дальше — к водоразделу, где другая строительная армия ведет нелегкий и напряженный бой за Волго-Балт.

В сущности не представляло большой сложности пройти или проехать на вездеходе по будущей трассе канала. Каких-нибудь полдня достаточно, чтобы добраться от Вытегры до Ковжи, которая течет с водораздельного гребня в обратную сторону от своей соседки. Но мы решили продолжить путешествие по старой водной дороге. И не потому, что была нам так мила «Мариинка». Пока только по прежней системе можно плыть к водоразделу, а оттуда дальше — к Волге. Кроме того, плавание по древней водной дороге обещало много интересного. «Мариинка» доживала свой век. Нынешняя навигация для нее последняя. Следующим летом тут не пройти. Может быть, мы будем последними, кто пропутешествует по старой системе и увидит ее хлопотную работу.

Словом, мы вернулись с Пахомовского гидроузла к старому шлюзу № 10. Там на спокойной воде нас — поджидал «Горизонт». За несколько дней мы успели соскучиться по нему. Как было б здорово, если наш катер умел «ходить» по суше. Тогда бы не пришлось нам расставаться с ним. И на воде, и на берегу служил бы домом и походной лабораторией. Увы, такая амфибия существует лишь в воображении путешественников и изыскателей.

Итак, мы начали марш по Мариинской системе. Начали только теперь. Ведь до этого мы плыли по готовому участку Волго-Балта. Карта подсказывала, что до водораздела всего 36 километров. Зато шлюзов здесь порядочно — двадцать! Выходит, почта через каждые два километра придется шлюзоваться. Вот так лестница!

Первым маршем этой лестницы для нас был тот, который вытегорцы называют Марковским. У старого шлюза № 10 отчетливо просматривалась именно «лестница», которую на шлюзовских каналах можно лишь воображать, но не видеть, поскольку шлюзовые камеры отодвинуты друг от друга на большие расстояния. Серия марковских шлюзиков так поставлена, что на глаз определишь, насколько один выше другого.

Из одного микромира (тут масштабы против волгобалтийских уменьшены во много раз) попадаешь в другой. Очередной участок шлюзовского пути — тот самый Девятинский перекоп. Но здесь уж забываешь про шлюзы с теми же щелеватыми воротами И ветхими бревнами, схваченными скобами, с достопамятными воротами, забываешь про невероятно узкий канал… Все это уступает место сильному впечатлению от природы, которая позволила себе тут вволю пофантазировать.

От удивления мы привстали со своих сидений, когда вдруг увидели впереди ущелье с известняковыми осыпями на крутых лесистых склонах. Из ущелья сливалась вода, шумная и стремительная, как горный поток. Нет, не по природному руслу идет он сверху. Направил его человек, разрубивший меловую белую гору надвое.

Но самая захватывающая панорама открывается не с борта катера, а с вершины прибрежной горы. На просторы прионежские — изумрудные леса, голубые чаши озер, хмурые возвышенности, нити рек из чистого серебра — глядится свободно. Говорят, с вершины искусственного ущелья можно увидеть при восходе Онежское озеро. Так ли? Судить не станем. Горячая полуденная дымка завесила от нас северный край неба.

Хорош знаменитей перекоп, сооруженный на исходе прошлого века. Ну что ж, инженерная мысль тут действительно достигла вершин высокого искусства. Достойны похвалы и строители, осуществившие смелый замысел спрямления Вытегры. Степы перекопа достигают в иных местах сорока метров. И щель пробита в твердых породах. Но это история перекопа. А каково его будущее? Новый канал оставит его в стороне. Однако чудесное место не утратит своей прелести, поскольку воды одной из речушек пустят по рукодельному ущелью.

Девятинский перекоп настолько очаровал нас, что захотелось узнать, откуда у него такое имя. Тем более что в названии угадывалось слово «девять». Один шлюзовщик не совсем научно, но весьма убедительно растолковал нам следующее:

— Когда проходили шлюзы святой Борис и святой Павел — это по-теперошнему счету двадцать первый и двадцать второй будут, — на левой руке при взгорье Девятины были. Так? Вот, значит, по деревне и перекопу название дали.

— А откуда у деревни имя такое? — допытывались мы.

— В старину, говорят, одна крестьянка три раза родила по три сына. С тех пор и величают Девятины деревней девяти сыновей. Даже церковь там поставили девятиглавую.

В верхнем течении характер Вытегры уж не тот, что прежде. Бежит поток, волнуется, реже встречая искусственные преграды. Будто радуется вольному течению. Берега схожи с вологодским кружевом в легких задумчивых линиях. А особую красу различаешь, когда лес подступит к самой воде. За придвинувшейся чащей угадываются щедрые лесом дебри. Сойдешь на берег — и попадешь в глушь без наезженных дорог.

Но вот торжественное безмятежье берегов нарушает паровозный гудок. От самого Ленинграда не слышали такого гудка. Его нетрудно спутать с сигналом теплохода. Откуда же в здешних местах паровоз? Ведь железная дорога проходит от «Мариинки» в доброй сотне километров.

Об этом полюбопытствовали мы, пристав к Белоручейской пристани. И стало ясно нам, откуда прикатил в эти бездорожные места локомотив. Несет он службу, оказывается, в местном леспромхозе — таскает бревна по узкоколейной ветке из недр таежных к Вытегре. Днем и ночью пыхтит этот паровоз на единственной в этом краю железной дороге. Составы свежерубленого леса доставляет на нижний склад леспромхоза. Там бревна, или хлысты, как профессионально выражаются лесорубы, ложатся на цепной конвейер, который сбрасывает их в воду. А в гавани склада сплачивают лес или грузят сразу на суда.

Белоручейский нижний склад — это Игарка в миниатюре. Те же баржи, по «макушку» загруженные бревнами, досками или поленьями. Те же ленты плотов, протянувшиеся вдоль берега. Тот же неистребимый и хмельной запах смоляного ствола. Те же штабеля бревен, что ждут водяных возчиков. Те же краны, готовые поднять нелегкую ношу. Те же солидные буксиры под парами. Они, эти буксиры, неторопливы потому, что им предстоит далеко тащить плоты и баржи. Может, на Онегу, а может, в Череповец. Словом, все тут как в настоящем порту, откуда дерево начинает путешествие к столяру и строителю, шахтеру и бумажнику. Только масштабы, конечно, не те. Впрочем, люди, которые берут лес у прозрачного Белого ручья, уверены, что их леспромхоз только набирает силы.

— Приезжайте к нам годика через три-четыре. Не узнаете нашего поселка: станет городом. С новым названием: Белоручейск. И леспромхоз вырастет. По-новому заставит нас работать Волго-Балт, — говорил нам Михаил Юринов, мастер лесоучастка.

В получасе хода от будущего центра лесной индустрии лежит Волоков Мост — стариннейшее вытегорское поселение. Оно значительно старше «Мариинки». Когда-то в этих местах Вытегра была так маловодна, что лодки едва протаскивали. Приходилось купцам подряжать окрестных мужиков. Перегружали те товары с челнов на подводы, перевозили посуху грузы волжские, чтобы снова наполнить лодки в том месте, где река силу брала.

Восемнадцать ступенек отсчитали мы, двигаясь к водоразделу. В восемнадцати старых шлюзах бросали чалки, здоровались со шлюзовщиками, теснились в деревянных камерах, ожидая, когда они наполнятся до краев пришедшей сверху водой. И вот заметили мы: вода, что поднимала нас на водораздельные выси, стала терять прежний цвет. Там, в нижних шлюзах, посмотришь за борт и увидишь: пора тебе бриться или нет. Матовым зеркалом в деревянной оправе стояла там вода. Тут же катер стоит в рыжей гуще. Будто в шлюз слили плохой кофе. Что случилось с Вытегрой?

У этой загадки оказалась и разгадка. Когда на подходе к старой деревне Верхний Рубеж мы увидели целые эскадры земснарядов и землечерпалок, все стало ясно: «мутят воду» в Вытегре строители, углубляя дно реки. Потому и бежит она в русле шоколадным потоком. Шлюзы здесь не так часты. Отстаиваться воде негде.

Потом гидрокорабли пошли непрерывной чередой. Вот старенькая землечерпалка эпохи Волго-Дона стоит под береговым обрывом. Скрежещут ее ковши, полня грязью наливную баржонку. Чуть дальше, средь реки, красуется земснаряд. Он похож на крупный пассажирский теплоход, идущий в первый рейс. Его трубы белы как снег. В окошках кают свежие занавески. Палуба просторна, словно не палуба, а танцплощадка. И весь он чистый и отмытый, хотя занимается грязным делом — сосет жижу донную. А справа на болотистом берегу торчит над осокой рубка третьего. Этот режет напрямки… Попробуй реши, какая машина старое русло углубляет, а какая новую трассу ведет.

А в стороне от каравана дноуглубителей покачивались на волнах плавучие общежития и домики.

Плавучие дома. Они все разные — синие, зеленые, красные. Только бело-красные спасательные круги по бортам одинаковые. В домах множество комнат кают, кухни, красные уголки, коридоры, балконы, веранды. Здесь отдыхают перед сменой главы семей. Их жены стряпают и стирают. А наследники гидромеханизаторов мастерят плоты и играют в Хейердала. Словом, здесь все как на твердой земле: любят и ссорятся, танцуют и готовят обеды, смотрят фильмы и удят рыбу. Только в гости и на базар не ходят, а плавают на лодке. Столовая, магазин, парикмахерская, поликлиника тоже на воде. Настоящая волго-балтийская Венеция!

Землеройный караван у деревни Верхний Рубеж остался позади. Просветлела кофейная река. Навстречу текла прежняя Вытегра. Впрочем, это уже не наша спутница, с которой мы успели подружиться на Марковской лестнице шлюзов и у Девятинского перекопа. Перед нами начало небезызвестного Ново-Мариинского канала.

Южные ворота канала — Петровский шлюз, у которого стоит щит с цифрой 29. Двадцать девятое сооружение на «Мариинке», шумные водоспуски возле шлюзов, гранитный обелиск неподалеку от водной дороги — многое здесь на водоразделе связано с именем основателя системы. До сих пор в памяти народной сохранились предания о «государевой дороге», по которой крестьяне волоком перетаскивали царский фрегат. Петр I, прибывший для обследования волго-балтийского водораздела, вместе с изыскателями продвигался почти двести верст по зыбям и болотам, по горам и водам. Отряд разведчиков рубил на своем пути вековые деревья, клал клади, плоты мастерил. Приходилось ночевать в шалашах, в хижинах звероловов и лесных добытчиков.

О пребывании Петра на водоразделе напоминает гранитный обелиск. Он поставлен на лужке в обрамлении старых берез возле села Старо-Петровское. А от этого мемориального возвышения полтора километра до другого памятника основателю системы — шлюза, который впустил нас в канал.

Он миниатюрен, как все прочие на системе. Ничем внешне не выделяется. Разве что особой чистотой, опрятностью. И еще цветами. Пестрая и ароматная плантация протянулась вдоль камеры. Дивные астры и пионы столь же хороши, как и хозяйка шлюза. Молодая обладательница озорных серых глаз не хотела открывать ворота, пока мы не заплатили дани. От подарков она отказалась. А в качестве выкупа потребовала вскопать под цветник пол-лужайки.

Делать нечего. Поделили меж собой те пол-лужайки, поплевали на ладони да нажали на лопаты. Копали и думали: а здорово девушка придумала. Шлюзование дело небыстрое. То сверху судно идет — нижние дожидаются, то наоборот. Простаивают речники и пассажиры понапрасну, скучают. А ведь за работой летят минуты! Уж не руками ли рулевых и матросов, капитанов и плотовщиков создана эта цветочная плантация?

Потрудившись во имя благоустройства Петровского шлюза, мы получили от хозяйки две роскошные астры и доступ в канал. Цветы, украсившие наш катер, были тут явно кстати. Они придали торжественность такому событию, как вступление на волго-балтийский водораздел. Ведь мы оказались на самой верхней площадке северной лестницы шлюзов. Теперь будем не подниматься (и так уж возвысились на 119 метров над уровнем Балтийского моря!), а опускаться. Впрочем, чтобы начать спуск, надо пройти Ново-Мариинский канал. Только в конце его ждет первая ступенька волжской лестницы — шлюз № 30.

Мы много слышали о канале — его истории и вечной красоте. И готовы заверить: семидесятилетний канал достоин восторженного слова. Единственное, с чем мы не согласны, — с названием. Если б «Мариинка» еще продолжала свою службу, мы даже рискнули бы назвать его по другому: Каменный канал. Он прорублен средь камня. По нему вода ровно льется меж невысоких стен, которые, кажется, сложены искусными строителями из плоских тонких плит. Но так обманываешься только поначалу. А когда присмотришься к берегам из светлого слоистого плитняка, поймешь: сама природа постаралась облицевать берега вечным камнем. Позаботилась природа и о зеленом наряде канала. Дикая растительность буйно властвует по берегам. И не сложно понять, почему не тронуты тут колоннады сосен и ели-великаны, почему не примяты заросли медуницы и иван-чая: нет пристаней на всем его протяжении.

Короток этот безупречный каменный коридор между Вытегрой и Ковжей. Но чего стоило строителям пройти семнадцать тысяч саженей через скальный грунт! Однако величавый гранит обелиска в конце канала хранит молчание о тех, кто создавал его каменное русло. На четырех гранях его надписи. Потемневшая от времени бронза рассказывает, что новый соединительный канал между Вытегрой и Ковжей окончен в 1886 году. Упомянуты имена строителей — инженеров и подрядчиков. Не забыт, естественно, государь император Александр III, никогда не видевший канала. И ни слова об истинных творцах чудесного горного коридора. Кажется, что цепи и металлические канаты у гранитного подножия напоминают: каждому — свое.

Хочется верить, что тут, на водоразделе, по завершении Волго-Балта будет поставлен другой памятник. И потомки узнают имена истинных создателей нового водного пути. Ведь стройка богата героями. Пусть бронза или мрамор возвеличат подвиг проектировщиков, строителей, бригадиров, ударников коммунистического труда, которых немало встречали мы на своем пути.

Командир землеройного флагмана

За какой-нибудь час проскочили мы весь водораздельный канал. А ведь шли малым ходом. Вот они, масштабы «Мариинки»! Грандиозное сооружение своего времени — Ново-Мариинский канал ныне уж никого не приведет в восторг: заурядная водная трасса. А декоративная краса берегов лишь прикрывает недостатки извилистого и узкого судового хода. Попав в этот каменный коридор, отчетливее представляешь, насколько необходим Волго-Балт с его широкоплечими шлюзами, привольными водохранилищами и многоводными каналами.

Конечно, новая водораздельная трасса будет иной. Но какой? Не так уж много мы знали о ней. Один инженер растолковал суть будущего глубоководного соединения Вытегры с Ковжей примерно так. Старый канал идет плавной дугой. Концы ее связывает линия, прямая, как тетива. Это и есть новая соединительная трасса. Объяснение предельно популярное. Вот если б еще удалось посмотреть на ту «тетиву». Но как ее увидеть, если попали в узкий коридор старого канала, откуда только два пути— вперед или назад. А что если все-таки повернуть назад? Туда, где встретили флотилию землеройных кораблей, где течет шоколадная Вытегра, где ведут строители наступление на водораздельные высоты…

И мы поплыли вспять, достигнув пристани Рубеж — последней (если плыть снизу) на Вытегре. Название пристани и одноименной деревушки на взгорье говорило само за себя: тут, мол, и есть граница нынешнего водораздела.

Приезд в столь примечательное место был отмечен торжественным обедом. Мы дали его в честь экипажа «Горизонта» в местной столовой. Сервировка стола (мы в последнее время больше имели дело с котелками), полный набор блюд (в нашем походном меню чаще присутствовал чай, чем все остальное), счастливая перспектива не мыть после посуду (о, наказанье!) — все это стало для нас настоящим гастрономическим торжеством.

За обедом подсел к нам парень в старенькой гимнастерке. Сосед по столику — шофер. Расспросили его, как добраться туда, где водораздельную трассу ведут. Узнали, что катером не пройти, пешком тоже, а на машине подъехать можно. Автодорога тянется вдоль будущего канала.

— Я как раз этой дорогой в Анненский Мост еду. Могу подбросить, — предложил новый знакомый, назвавшийся Виктором Плахиным.

Выходит, опять «Горизонту» ждать нашего возвращения из сухопутной экспедиции.

Да, мы едем. Так мы сказали Виктору и заняли два предложенных места в кабине его ЗИЛ-150.

Через полчаса пути мы убедились в том, что Виктор не только большой мастер водить автомобиль, но и отменный рассказчик. По разбитой дороге он вел тяжелую машину довольно искусно. А на наше предположение, что здешнюю дорогу, видно, сам черт мостил, парень почему-то обиделся.

— Зря вы так. Дорога старая и заслугу большую имеет. Про нее мне один старик — из местных — рассказывал. В давние-давние времена тут Архангельский тракт тянулся. До самого Петербурга. Богатые обозы с беломорским товаром купцы гоняли. И славился тракт еще разбойниками. Не давали они покоя купчишкам. Самым страшным для торговцев были Собачьи пролазы — место такое в глухом лесу, где дорога петляла по дну оврага. Вот с вершин и падали, как соколы, вольные люди на обоз. Войско в Собачьи пролазы посылали. Прокляли то место купцы — не могли управиться со смелыми разбойниками. Потом гоняли по тракту ссыльных. Только в одну сторону — на север. Как гражданская война полыхнула, пошли тут отряды красногвардейцев интервентов бить. А в сорок первом по тракту двинулись машины и танки на Ленинградский и Карельский фронты… Вот какая дорога наша знаменитая.

Конечно, мы были достойны упрека. Во-первых, неуважение к дороге — подруге здешних шоферов — проявили. Во-вторых, следовало бы путешественникам хоть что-нибудь знать из ее любопытной биографии. Но Виктор быстро простил нам грех и великодушно продолжал знакомить со встречными достопримечательностями.

— Тут чуть не каждую неделю изменения на дороге, — рассказывал Виктор. Вот глядите: свежей постройки мост. Под мостком трубы проложены совсем недавно. Значит, пришел на канал еще один землесос. А трубы — это хвост его пульпопровода. Обрывается хвост где-нибудь в овраге или озерце… Ну, а вот это уже непорядок: столбы электролинии накренились. Упадут — авария будет, машины и люди без тока останутся. Скажу об этом прорабу.

Наша машина то штурмовала крутые откосы, то легко катила по равнине. Порой дремучий лес брал в объятия дорогу. А в иных местах с вершины холма открывались зеленые дали с серебряными блестками озер. Но где ж идет трасса водораздельного канала? Только тогда, когда проезжали мимо деревушек, по скоплению техники и людей угадывали: должно быть, тут где-то ведут канал. А строительных кораблей не видать. Где же они?

— Как бы побывать на земснаряде? — спросили мы Виктора.

— На земснаряде? Можно. Километра через три будет Грязный Омут. Так там стоит триста одиннадцатый. На нем мой земляк работает. Командиром. Кондрат Дробь — знаменитый земснарядчик…

Накатанная колея, попетляв среди леса, скоро вывела машину на открытое место. Сквозь запыленное ветровое стекло глянуло солнце. Тут и притормозил Виктор.

— Приехали, — воскликнул он, первым выскочил из машины, давая нам знать рукой, чтоб мы поторопились за ним.

Через несколько минут мы стояли в немом удивлении. Впереди лежала долина, вдоль которой тянулась канава. Но об этой канаве за ее размеры следовало бы писать с большой буквы! Даже с обрыва, на котором стояли мы, искусственный ров казался гигантским. Ширину его можно измерить только километрами. А правое плечо ровной чудовищной траншеи скрывалось вдали, где сходился лес.

— Вот тут и ведут водораздельный канал, — заметил Виктор.

Очевидно, слово «ведут» относилось к двум землеройным машинам, что стояли на дне рва в километре друг от друга. Впереди них гидромонитор шумно сокрушал земляную стену. Даже издали он выглядел весьма грозно. Единственный ствол водяной пушки крушил, размывал грунт. Водяная струя убойной силы швыряла в стороны обломки бревен, камни, корни деревьев. Парень у пушки, обнаженный до пояса, с искусством комендора стрелял по крупным валунам. Причем метил под глыбу, роя камню «могилу» поглубже, чтобы не вставал потом на пути земснарядов.

Землеройный корабль, стоявший поодаль от водяной пушки, явно проигрывал ей в зрелищности. Своим «хоботом» землесос медленно водил из стороны в сторону. Ни грохота, ни водяного фейерверка не рождала машина, напоминавшая судно, попавшее на мель. Но скрытая мощь угадывалась в его «хоботе» и хвостатом пульпопроводе, по которому пульпа со скоростью курьерского поезда мчалась прочь из искусственного оврага.

Мы не могли не опуститься туда, вниз, где вода прокладывала путь воде. На прощание Виктор Плахин сказал:

— Этот головной земснаряд и есть триста одиннадцатый. Привет передавайте командиру-земляку.

Землеройный флагман плавал в невеликой грязной луже. Посуху к нему не подступиться. Долго мы топтались на берегу, размышляя, как быть. Потом увидели: вылез из машинного отделения парень в тельняшке, довольно безразлично глянул на нас. Мы же стали показывать знаками: мол, к вам в гости пришли. Парень удивился. Но тут же спрыгнул в лодку и погреб к нашему берегу.

— К нам?.. — только и спросил он, едва лодка коснулась глинистого уреза.

Посчитав его вопрос за приглашение, шагнули в лодку. Но хозяин ее с испугом, как нам показалось, посмотрел на наши ноги. Мы заметили чистое дно лодки, устланное мешковиной, и все поняли. На своих ботинках мы чуть было не втащили в лодку пуда два глины. Хороши гости!

Когда мы смыли грязь, парень погреб к земснаряду. Он первым поднялся на палубу, вытер ноги о коврик, хотя его рабочие башмаки и без того блистали щеголевато. Мы последовали его примеру.

По трапу поднялись в рубку, которую сами гидромеханизаторы именуют багерской. У пульта управления стояли двое. Тот, который был высок и немолод, держал руки на кнопках и рычажках. Он коротко представился: Гладышев, начальник смены. Другой — коренастый и плотный — назвался командиром земснаряда Кондратом Дробью.

Оба были невеселы. С тревогой посматривали через стекло рубки туда, где стальная рука земснаряда, скрытая под водой, ворошила дно будущего канала. То и дело Гладышев четкими, уверенными движениями пальцев менял положение кнопок и рычажков на пульте. Тело машины медленно поворачивалось вправо. Поворачивалось очень медленно. Потому, наверное, и хмурился командир. Временами он о чем-то просил Гладышева. Тот манипулировал кнопками. И тогда из-под воды показывался ударный кулак земснаряда — фреза, облепленная клейкой глиной. Командир и начальник смены покачивали головами.

— Неважная ходка, — сообщал нам Дробь. — Глина замучила.

Кондрат только что сдал свою смену. Но домой не уходил. Там, в поселке, показывали новую кинокомедию. Событие совсем не заурядное в этих краях. А Кондрат не торопился. После недавней аварии не спал двое суток — можно бы отдохнуть. А командир забыл о доме, хоть заступила на вахту надежная смена. Он верил Гладышеву, как себе. Ведь они вместе начали нелегкую службу на землеройном флоте. Вот уж двенадцать лет плавают по мутным лужам, привыкнув к черепашьему движению своего корабля.

Да, двенадцать лет назад на Волго-Доне прошли они свой первый метр вдоль трассы канала. И не так уж много метров за дюжину лет сумели они пройти. Но там, между Волгой и Доном, было легче. Грунт простой — песок. Летом не жарко, а зимой вовсе не холодно. Посложнее пришлось на Волге, где намывали дамбу для защиты Костромы от вольных разливов. С костромского плеса и приехали на Волго-Балт. Своим ходом. По старой Мариинской системе. На том же земснаряде № 311.

Сколько часов пришлось выстоять им вот в этой рубке рядом! Кстати, нынешняя осень будет для них седьмой — седьмой волго-балтийской. Начинали у деревни Старо-Петровское. Памятное место. В самом начале натолкнулись на необычную преграду — шлюз, сооруженный полтораста лет назад. Под толстым слоем грунта похоронен был тот шлюз. Хорошо сохранились ряжи, клети, сваи, стены. И в прежние времена русский человек, если уж делал что, так на века. Пришлось вызывать на помощь гидромонитор. Разрушил он старое сооружение, очистил путь для триста одиннадцатого.

Каждая такая победа оставалась в душе рубежом стойкости и мастерства. И капризы природы, «сюрпризы» водораздельных грунтов не пугали, как прежде. Даже зима не могла побороть людей, которых закалила стройка. А зимой работать особенно лихо. На землеройном корабле среди белых снегов, промерзших болот, застывших лесов боролся экипаж за каждый метр проходки. Морозы лютовали, лишая тепла все живое. И среди океана холода людям надо было крепить мертвяки — огромные якоря, перетаскивать тросы на себе, по пояс в снегу. А под снежным одеялом таилась черная незамерзающая топь. Следы людей на снегу, тащивших на плечах трос, отмечены болотной чернотой. Но обледенелый корабль не был пленником белого безмолвия. Он жил и двигался вперед.

Обо всем этом не принято писать в вахтенном журнале, который хранится у командира земснаряда № 311. Там, пожалуй, больше цифр, чем слов. Но иные цифры красноречивее слов. В журнале, например, есть отметки о том, как много намыли за последние годы те, кто движет корабль по трассе будущего канала. В позапрошлом году экипаж удалил с водораздела 260 тысяч кубометров грунта. В прошлом году — на 210 тысяч больше. А теперь? По двухкилометровому пульпопроводу протекло 215 тысяч «кубиков». А будет? План почти достигнут. Год же не завтра кончается. Правда, не всегда хорошо машина идет. Впереди полоса тяжелых грунтов. Впрочем, на водоразделе условия сложны везде. Грунт пятой-шестой категории.

Вот и сейчас: вошли в глиняный пояс. Глина такая на фрезе, что ее с трудом отбивают тяжелым ломом — лопата не берет. Потому и молчаливы оба в рубке — командир и начальник смены. Потому и не идет отдыхать домой Кондрат Дробь. Он размышляет о глине. Он рассматривает то место на воде, куда ушла рука земснаряда, будто хочет проникнуть сквозь мутную толщу воды и помочь стальному кулаку разорвать глиняный пояс.

И они разорвут этот пояс, управятся. У них позади несравненно более тяжелые сражения. Погонит вода прочь из Грязного Омута тяжелую глину. Водораздельную породу трубы доставят в лесное озеро. А скоро придет конец и всему Грязному Омуту. «Переселят» его в лесную глушь, чтоб не мешал потоку чистой воды на новом водораздельном канале Волго-Балта. А этот поток придет следом за земснарядом № 311 — флагманом землеройного флота.

Мы наивно полагали, что водораздел волго-балтийской трассы — эдакий могучий хребет, откуда реки стекают в одну сторону к Волге, а в другую — к Балтийскому морю. Уж очень удобная схема. Не правда ли? Исключительно просто и понятно. Как на уроке географии. Увы, все оказалось не так.

Водораздел, по которому тянули канал строители, — это болота и леса, торфяники и непроходимые чащи малинника. Здесь созревают богатые урожаи клюквы и брусники. Тут хорошо побродить с ружьем. Но работать средь хляби и топи невероятно трудно. Даже высоты пропитаны влагой, как губка. Великий ледник сгладил холмы в одних местах, зато нагромоздил каменные груды в других. Валуны и озерные впадины, обильные дожди, звенящие тучи комаров… Таков характер водораздела, где ведут наступление бойцы Волго-Балта. Эту панораму вытегорско-ковжского междуречья запомнили мы, когда покидали грандиозный плацдарм, на котором закрепились строители — прокладчики канала.