Три фута под килем

Расплата за самонадеянность

Винт задел за что-то твердое. Мы почувствовали это сразу. Где-то внизу предательски загромыхал подшипник. Тело катера задрожало. А кругом непроглядная тьма. И она отняла у нас былую уверенность.

Глупая авария. Может, это расплата за самонадеянность?

Прости, слава! Но нам не до тебя. Нас заботило только одно: скорее бы найти безопасное место и выбраться на берег. Сразу одолела усталость. Мускулы онемели. Десятичасовой напряженный путь через водохранилище дал знать о себе.

Позади остались бетонные стены выходного канала. Катер очутился в естественном русле Волги. Впрочем, было бы весьма смелым утверждать, что мы знали, где находимся. Нас окружала такая темень, что сказать с уверенностью, куда течет река, было невозможно.

Сзади послышался сильный шум. Оглянулись в тревоге. Что-то огромное, в огнях, надвигалось на нас. Пароход! Он надвигался, будто целясь в корму «Горизонта». Неужели рулевой не видит нас?

Развернули катер под прямым углом, отступая перед шлепающим колесами чудовищем. И тут же глухой удар сотряс корпус «Горизонта». Мель… Неумолимые силы инерции швыряют нас к ветровому стеклу. Падая, видим рядом огромные лопасти пароходных колес… Только выбрались на палубу, как подкравшаяся волна с остервенением хлестнула по катеру и смыла нас, словно мыльную пену, за борт.

Совершив замысловатое сальто, мы очутились в реке. Меховые куртки оказались не лучшими плавательными костюмами. В тот момент мы не могли продемонстрировать ни одного из известных стилей плавания. Правда, скоро заметили, что брасс или кроль здесь совсем не к месту. Коварная волна неожиданно покинула нас, оставив экипаж лежать на суше подле своего судна.

Ага! Теперь все ясно как белый день. Интересно все же: берег это, остров или коса? Впрочем, какая разница!

Поднялись на ноги. Нестройно прокричав: «раз, два взяли», толкнули «Горизонт». Катер даже не вздрогнул. Эти полторы тонны не для нас!

Грустно и смешно. Снова авария! Сначала царапнули винтом о дно. Теперь сели на мель… Но кто виноват? Пароход? Вон, кстати, и он. Яркой гирляндой повисли его кормовые огни над рекой. Красиво! С какой уверенностью ведет рулевой громадину по совершенно темному водному коридору. Разве ему попять сидящих на мели?

Черт возьми, не ночевать же в самом деле на этом пляже!

Резкий гудок ударил как заряд тока. Ну, это уж слишком. Из шлюза выходило еще судно. Судя по высоте топовых светильников, оно не из мелких. Скользнул по воде прожектор. Опять жди беды. А может, волна снимет нас с мели? Попробуем?

Занимаем позицию по бортам катера. Судно уже близко!

— Готовьсь!

— Идет…

— Толкай!!

«Горизонт» пошевелился. Взлетела вверх корма. Остаток сил брошен в неподатливый борт. Нет! Натиск воды сильнее. Волна упругим плечом подтолкнула катер еще дальше на берег.

Это уже настоящее кораблекрушение.

И вдруг — всплеск воды. Лодка?

— Эй, кто там? Помогите…

Рядом с катером уткнулась в песок двухвесельная лодка. Три фигуры надвинулись из темноты. Рыбаки.

— Как же это вы так? А? — спросил один, оглядывая катер. В голосе его слышалось больше иронии, чем сочувствия.

— Косу перепрыгнуть захотели, что ли? — спросил другой, коренастый с чубом парень.

Третий тоже не промолчал:

— Рыбинские будете или переборские?

— Замоскворецкие мы… — не без досады бросил Борис.

— Тогда понятно, — не без удовольствия откликнулся первый. Москвичи больше на троллейбусах любят кататься или на метро.

— Бывали мы в столице, — в тон товарищу продолжал тот, который с чубом. — Мосты красивые. Набережные гранитные, как полагается. Высотные дома. Это все есть. А вот чтобы кто-нибудь по реке на моторке прошелся, ни разу не видел.

Завязывался разговор, в котором нам отводилась банальная роль. Правда, этих ребят можно понять. Воскресная ночь. Одна забота в голове: как скоротать время до рыбалки. А тут живописная картинка: попавший на отмель катер с двумя дилетантами от мореплавания, которые, вместо того чтобы править вдоль реки, поплыли поперек.

Мы не стали спорить с рыбаками. Простите, земляки, но нам трудно было защищать честь мундира московских водомоторников. Разве сравнишь любовь к воде настоящего волжанина и жителя Москвы, который привык видеть реку за каменным парапетом? Нет, мы не спорили с рыбаками. Мы молча признали превосходство хозяев реки.

Впятером мы столкнули катер на воду. Зарокотал мотор. Рыбаки поплыли рядом. Нас сопровождали сразу три лоцмана.

— Правее… еще правее… Прямо…

Мы безоговорочно следовали командам, раздававшимся с лодки.

Метров двести шли вниз по реке, затем, сделав крутой разворот, поплыли в обратном направлении. Маневр этот был совершенно непонятен. Но мы доверились спутникам.

— Тише ход. Самый малый.

Перед нами вырастала темная стена.

— Выключай!

Катер продолжал бесшумно скользить.

— Чалку!

— Есть чалку!

— Все в порядке! — раздался голос над головой. — Спокойной ночи на Волге!

И мы снова одни. Берега усыпаны точками огней, мигают бакены. Вдали стоит светлое зарево. Там Рыбинск.

Большой день

Скоро утро. Оно покажет нам Волгу. Горизонт уже светел. Ждем восхода. Он будет не первым в путешествии. И кажется, все известно наперед: посветлеет горизонт, потом земля озарится первой улыбкой солнца, затем светило опустит в воду свой золотой мочь. Знаешь: так оно и будет. Однако к этому таинству рождения нового дня невозможно привыкнуть. И так обидно за людей, которые эту красу природы познавали через посредников, веря на слово художникам и поэтам.

Вот и встал над вечной рекой новый день, чистый и спокойный.

Давно мечтали увидеть тебя, Волга. Разложив карту, мы плыли мимо твоих откосов и лугов, мимо плотин и пристаней. Мы знаем твои предания. Слышали твои песни. Почувствовали твою силу. Отгадали твое волшебство. Ты умеешь врачевать, превращая равнодушных в восторженных, скептиков в мечтателей. И бегут от тебя, точно тучи от ветра, сомнения и горести.

Кто не знает городов, которые породнила ты? Такого прошлого, как у тебя, пет ни у одной реки мира. Ты повидала на своем веку костры первобытного человека и огни гигантских электростанций. Ты слышала бурлацкие песни и рокот первого в мире корабля на подводных крыльях.

Вечная река… Нелегкую прожила ты жизнь. Сколько поколений ты поила, кормила и одевала? Полчища врагов рвались к твоим святым берегам. Но ты давала защитникам живую воду, посылая на подвиги своих сынов. Дух свободы Минина и Пожарского, знамена Разина и Пугачева, легендарные тачанки Чапаева и окопы Волгограда украшают твою историю. На твоих берегах родились Горький и Чкалов, Свердлов и Лобачевский, Салтыков-Щедрин и Шаляпин, Некрасов и Добролюбов, Чернышевский и Карамзин. Ты дала человечеству великого Ленина.

Бегут по дорогам мира твои автомобили. Ходят по пшеничным морям твои степные корабли. Плавают по рекам и морям твои суда. Где, как не на Волге, вырасти бастионам химии и гигантам индустрии? И если в Москве, Калуге, на Уральских горах или в степях Калмыкии зажжется лампочка, то мы знаем: твоя, Волга, богатырская энергия засветила ее.

Мы начинаем путешествие по Волге. Перед нами путь в тысячу километров — от Рыбинска до Камы. Полотна карт северных озер и Волго-Балта спрятаны. Теперь нашим путеводителем будет служить Волжский речной атлас. В нем десятки страниц. Река порой едва умещается на развернутых листах. Сравниваем масштабы: от 300–400 метров до 40 километров меняется ширина реки. Судовой ход то мечется между берегами, то, почувствовав глубину, становится прямым и надежным. Двенадцать, четырнадцать, двадцать метров — таковы на карте отметки глубин. Даже морской корабль не предъявит претензий Волге.

Впереди волжские города, заводы и стройки, порты и мосты. Впереди знаменитый Плес, воспетый Левитаном, древние соборы, город-остров Свияжск. Впереди «главная улица России», как когда-то назвал Волгу Горький. И все это обещает нам прекрасное утро — первое волжское утро.

Солнце поднималось все выше. Появился ветерок. Дрогнула река, пробудилась, заулыбалась.

Мы огляделись. Темная стена, к которой ночью привели нас рыбаки, оказалась полузатопленной баржой. Опа изрядно поржавела. В ее трюмах плескалась вода.

Слева виднелись ворота Рыбинского шлюза. От кромки выходного канала протянулась узкая песчаная коса свидетельница нашей ночной беды. Она отделяла фарватер от старого русла Волги, в которое завели катер три ночных лоцмана. Оказывается, мы обогнули мыс и попали в тихую заводь.

Медленно раскрылись ворота шлюза, и в узкий канал протиснулся белоснежный корпус огромного судна. «Инженер Пташников», — прочитали мы золотые буквы на его борту. «Москва — Астрахань (туристский рейс)» — гласил плакат под рулевой рубкой. Однако на палубе ни души. Пассажиры еще спят. А куда им торопиться? Волга от них не убежит. Не видели Рыбинский шлюз — посмотрят на Горьковский или Волгоградский. Хорошо им. Вот сейчас, верно, они досматривают сны, предоставив капитану разбираться, где там мели, а где фарватер. Их не интересует, хватит ли топлива до ближайшей пристани. Какое им дело, что двигатель не держит оборотов. Они не слышат, что стучат клапана. Через час-другой туристы проснутся, облачатся в выглаженные пижамы, выбегут на палубу вдохнуть свежего воздуха — и в ресторан, завтракать. А там уже все готово: салаты, сливки, яичница, кофе… Выбирай что хочешь. И все горячее. И салфетки белоснежные. И сервировка безупречная…

— А недурно бы сейчас яичницу? А? — мечтательно произнес Борис.

— За чашку кофе отдал бы канистру бензина, — мрачно буркнул Владимир.

— Ну, ты брось эти барские штучки. Давай-ка спиртовку. Волжского чайку хлебнем.

Подняв на борт баржи походную «фабрику-кухню», мы разожгли спиртовку, расстелили газету-скатерть и стали ждать, когда наш друг — пузатый жестяной чайник подаст сигнал к трапезе.

А река совсем пробудилась ото сна. Вдали виднелись пригороды Рыбинска. Ожили золотистые пляжи. После безлюдной Шексны, после бескрайних просторов водохранилищ и озер Волга показалась нам яркой, праздничной, переполненной весельем. Впрочем, почему «показалась»? Так было на самом деле. Солнечную реку, песчаные шапки островов уже населяли отдыхающие. Где-то задорно тарахтел подвесной мотор. Быстроходный скутер демонстрировал скоростные качества на водной арене.

Слева увидели устье большой реки. Сомнений ист — это Шексна, наша давняя знакомая. Диковинно, не правда ли? Не думали мы, что придется вновь встретиться с ней. Прошли по Рыбинскому водохранилищу. Вышли на Волгу. И что же? Снова Шексна! Самое интересное, что теперь это единственное место на исчезнувшей реке, которое сохранилось в первозданном виде. Посмотрите на старую карту. Устье Шексны нанесено именно тут, неподалеку от Рыбинска. На новых картах место впадения Шексны в Волгу предпочитают совсем не обозначать. Побаиваются картографы, что какой-нибудь незадачливый турист примет чисто символическое устье за реку и приплывет… в машинный зал гидростанции. Дело-то в том, что воды Рыбинского водохранилища сбрасываются в Волгу через прежнее русло Шексны. Когда работают турбины, бывшая река становится бурлящим потоком, с клокотанием низвергающимся в Волгу.

Интересно завернуть в прежнее шекснинское устье, посмотреть, как выглядит гидростанция. Но мы не стали искушать судьбу. Слишком свежи были воспоминания о ночном крушении. Кстати, винт катера грохотал не менее свирепо, чем ночью. Но скоро мы приплывем в город, где ость порт, подъемные краны и наверняка мастерские. Уж как-нибудь справимся с последствиями аварии.

Достоин ли бурлак памятника?

Турист и путешественник. Есть ли разница между ними? Мы понимаем праздность вопроса, но все же… Как нам себя величать?

Вот уж больше месяца живем на воде. Ветер не щадит наших лиц. Поливает дождь. Жалят всевозможные твари, именуемые комарами, слепнями, осами. Мы терпим и плывем. Плывем и терпим. Так как же мы называемся? Туристы?

Мы встречали «дикарей», которые старались не появляться в черте городов. Попадались и их антиподы — ультратуристы в яркой замысловатой одежде, обвешанные кино- и фотоаппаратами, а также прочими не всем понятными принадлежностями. Важно ходили они по улицам городов, проверяя, не исчезли ли куда-нибудь отмеченные в путеводителе достопримечательности. Местные красавицы при виде туристов скромно опускали глаза, а мальчишки принимали их за пришельцев из соседней галактики.

Такой уровень нам, пожалуй, не под силу.

Присвоить себе титул путешественника? Не громко ли? С тех пор как исчезли на географической карте «белые пятна», все меньше и меньше людей осмеливается называть себя путешественниками. Есть даже реальная опасность, что слово это отойдет в историю.

В энциклопедии сказано: путешественник — это тот, кто совершает поездку или передвижение пешком по дальним странам. Именно «дальним». Куда, быть может, не ступала нога человека. А где эти «дальние» страны? Увы, их теперь нет. И все-таки слово «путешественник» осталось. Доброе слово. Жаль отдавать его истории. И вывод напрашивается сам собой: надо придумать новое определение. Да, внести поправку в словари, записать там, что тот, кто отправляется в дальний путь по воде, суше или воздуху, кто регулярно бреется, носит обыкновенные брюки, не имеет путеводителя, но мечтает увидеть мир собственными глазами, может считать себя путешественником.

Мы, разумеется, не претендуем на признание нашей формулы. Однако надеемся приобрести единомышленников даже среди составителей энциклопедий. Ведь и среди авторов «скучных» книг наверняка есть любители нескучных путешествий. И если это предложение будет принято только читателями, а не составителями словарей, мы без особого угрызения совести можем занести в судовой журнал следующие строки: «22 июня 1963 года 12 час. 00 мин. Катер «Горизонт» с двумя путешественниками на борту ошвартовался у пристани города Рыбинска».

В давние времена, когда отдавали якорь у Рыбинска суда, средь команды водворялась тишина. Десять, пятнадцать минут все молча смотрели на берег. Потом рулевой выходил на палубу, снимал шапку и вместе с бурлаками становился на колени, чтобы поблагодарить бога за сохранение их в пути невредимыми…

Мы вспомнили этот стародавний обычай, разумеется, не потому, что решили последовать примеру бурлаков. Дело в том, что перед нами предстала бывшая бурлацкая столица. Ни один город на Волге не мог соперничать с Рыбинском в этом звании. Из Астрахани и Нижнего, с Камы и Оки тянулись сюда бесконечные караваны. Медленно плыли против течения громоздкие и неуклюжие баржи.

И вот, днем и ночью, в пронизывающий октябрьский холод и июльскую жару, в слякоть и грязь, порой в воде по грудь шли бурлаки вдоль Волги. Шли месяц, два, три… Пятнадцать верст в сутки. На перекатах люди надрывались, падали в изнеможении.

А на широких плесах или в половодье, когда нельзя идти с бечевой, собирались бурлаки на судне. На лодках завозили якорь вверх по течению, возвращались обратно и, набросив на плечи канат, толкали палубу ногами. Отмерят путь от носа до кормы, перехватят руки и снова впрягаются в лямку. Подтянули баржу к якорю — начинай все сначала.

Потом и кровью пополнялась река. Одни отдавали жизнь. Другие принимали жертву как должное. Тысячи городов кормила Волга. Санкт-Петербург и дня не просуществовал без добровольных волжских каторжан. Так и плыли по Волге караваны. За спинами бурлаков — бечева… В Рыбинске остановка. Дальше мелководный путь. На этом оживленном волжском перекрестке возник грандиозный перевалочный порт. Пирсы, пристани, причалы, склады тянулись на два десятка километров! Гонимые нуждой, собирались здесь сотни тысяч бурлаков и крючников.

Судьба трудового люда не отличалась разнообразием. Сойдет бурлак на берег. Оставит в кабаках заработанные рубли. А потом снова убедится, что никому не нужен в человеческом муравейнике. Да и поспешит обратно — в низовья реки, чтобы успеть сделать за навигацию еще один рейс. Ну, а если он измучен болезнью? Если нет больше сил? Не попытать ли счастья в городе? Таких «счастливых» называли в Рыбинске зимогорами. Горевали они зимой — без работы и денег…

Древний город. Пятьсот лет назад пришли сюда, на слияние Волги и Шексны, первые поселенцы. То была не военная знать, не великие князья, а рыбаки. Вокруг города не найдешь остатков крепостных стен, рвов и башен. Никогда не воздвигали их рыбинцы. Откуда быть богатству у города-простолюдина, обязанного рождением рыбному промыслу?

Таково прошлое, о котором мало что напоминает в нынешнем облике города. Современный Рыбинск — крупный промышленный центр страны. На его верфях строятся теплоходы и танкеры, землесосы и плавучие краны. Из заводских ворот начинают путешествие дорожные механизмы. Крылатые слова: «город строится, город растет, город хорошеет» — вполне могут быть отнесены к Рыбинску.

Попав на опрятные улицы, читая яркие афиши, заглядывая в витрины магазинов, мы невольно искали хоть какие-нибудь следы прошлого. Совсем не из пристрастия к старине. Просто мы отдавали должное трудовой биографии города. Нам почему-то казалось, что на центральной площади мы обязательно найдем гранитный обелиск с древним гербом, украшенным двумя стерлядями. А на набережной, рядом с Волгой, нас встретит бронзовая фигура прежнего владыки города — бурлака. Увы, мы обманулись. В беседах с рыбинцами часто спрашивали, почему нет бурлака.

— Зачем? — удивились работники горсовета. — У нас есть институты, техникумы, Дворцы культуры. Смотрите, как застраивается левобережье, как красив новый мост через Волгу…

— Памятник бурлаку? Это было бы здорово! — сказали рабочие порта.

И мы не можем не согласиться с ними. Поднял же руку над Невой Петр I. Скачет на лошади Юрий Долгорукий неподалеку от столичного Кремля. Украшен Киев монументом Богдану Хмельницкому. Наверное, Рыбинск мог бы обойтись и без памятников. Но разве город не имеет своей истории? Разве не достоин волжский труженик памятника?

Мы строим добротные дома, возводим гидростанции, разбиваем сады и парки. Не пустуют наши картинные галереи. Но когда речь заходит о монументе, способном преобразить улицу или площадь, монументе, который вызывает чувство гордости и патриотизма, от него отмахиваются как от ненужного украшательства. С другой стороны, все города буквально заполонены убогими «массовками». «Девушка с веслом», «Юноша с мячом», «Мальчик с корабликом» — эти гипсовые анахронизмы встречаются в каждом городском сквере. Вот и получается, что память об интересном прошлом Рыбинска законсервирована лишь в стенах краеведческого музея.

…Наутро мы покидаем Рыбинск. Хороший город. Приветливый. Путь по воде немалый проделали мы, прежде чем попасть сюда. Мы видели по берегам рек тот самый бечевник, где поднимали пыль ноги бурлаков, мы видели прорытые лопатой крепостного крестьянина каналы. Мы оценили труд этих, казалось бы ничем не примечательных, людей. Вот почему возник этот разговор.

Чужая беда

Кабинет главного инженера Рыбинского порта. Телефоны, микрофон, селектор и прочая сигнализация.

За столом — человек. Видимо, довольный собой. Накрахмаленный воротничок. Перед столом — мы. Без накрахмаленных воротничков.

Мы. Авария случилась. Винт погнули. Как бы исправить. Помогите…

Главный инженер. Кто такие?

Мы. Путешественники.

Главный инженер. Не понимаю. Причем здесь я?

Мы. Винт сменить надо, а катер тяжелый. Его бы краном приподнять чуть-чуть (показываем).

Главный инженер. Здесь вам не собес.

Мы. Но ведь авария у нас. Понимаете, а-ва-ри-я! Дальше не можем плыть.

Главный инженер. Меня криком не возьмешь. У нас государственное учреждение. А вы кто? Частники! Понимаете, ч-а-с-т-н-и-к-и!

Берег. Деревянный пирс. На воде шлюпки, моторные лодки, катера. На берегу вышка под флагом.

На пирсе человек с биноклем. Перед человеком с биноклем мы.

Мы. Разрешите пристать?

Человек с биноклем. Милости просим. Оттолкните ту лодку и швартуйтесь.

Мы. Авария у нас. Поможете?

Человек с биноклем. Издалека шлепаете? Вижу, компасом даже обзавелись… Что случилось?

Мы. За камень винтом задели. Крана-то у вас нет (оглядываясь). А нам катер приподнять надо.

Человек с биноклем. И без крана обойдемся. Подавай «Горизонт» задним. Сейчас приспособим… Эй, там, на пирсе! Тащи большой якорный! Удавку на корму и через блок. Живо! Сколько нас? Четыре, пять, шесть… Больше не надо.

В каждом городе стоит у самой воды домик с флагом. Издали он ничем не примечателен. Без неоновых огней, без реклам. Даже без надписи «Добро пожаловать». Не увидишь тут уютных столиков, где можно полакомиться мороженым или почитать газету. В общем это не место для прогулок, не парк и не кафе. Но зайдите сюда в воскресенье или вечером после работы. Вы встретите десятки людей. Мальчишки спорят с седовласыми дядями. Находят общий язык школьники и учитель, бухгалтер и ревизор, шофер и милиционер. Людей разных возрастов и профессий, разных характеров и наклонностей объединяет увлеченность, любовь к технике и спорту.

Здесь можно узнать о преимуществе водомета перед гребным винтом, о разнице между остойчивостью и устойчивостью. Вам расскажут легенды о кренах и дифферентах, о водоизмещениях и осадках. Здесь ценят карандаш и бумагу. Здесь чертят, рассчитывают, изобретают…

Хотите знать, как называется подобное скопление одержимых? Клуб любителей волн и ветра. Но клуб особенный. Никто не отчитывается за ого дела. Никто не собирает членских взносов. Клуб этот самодеятельный. И совсем не случайно возник он на пирсе спасательной станции. Тех, кто мечтает о рулевом штурвале, о дальних плаваниях, собрали вокруг себя дежурные на вышках. Ведь в большинстве своем они из бывших военных моряков. Это ничего, что для многих морские волны обернулись Волгой, Камой или Окой. И на реке есть где применить флотские знания.

Казалось бы, совсем проста служба отставных моряков. Что главное для работников станций? Спасать тех, кто тонет. Ну, а если утопающих нет? Тогда дежурь у телефона и поглядывай в бинокль на воду. Скажем прямо: не так уж много людей нуждается в их помощи. Хороший пловец теперь не редкость. И бывает, что за целое лето ни разу не прозвучит тревожный сигнал. Тихая, спокойная жизнь могла бы властвовать на станции под флагом. Может, кое-кого и устроила бы такая работа. Отгородился бы высоким забором от людей, повесил объявление «Посторонним вход воспрещен…» и покуривал в холодке.

Нет, таких мы не встречали. Зато были свидетелями иной жизни на станциях. Потерял в затоне рулевое перо буксир — вызывают спасателей. С аквалангами за спиной «прочесывают» дно реки. Нелегко найти в мутной воде наполовину зарытый в ил стальной лист. Не один час потратят подводники на розыски. Но пока не поднимут руль на поверхность, не снимут аквалангов. Усталые вернутся на пристань. А тут снова просьба: проволока накрутилась на винт теплохода. Размотать бы… Как не помочь речникам! Опять одевай маски, опять ныряй в воду. Плохо без спасателей и гидротехникам. Случись что-нибудь с воротами шлюза — сразу звонок на станцию: «Выручайте». Но самое большое спасибо говорят любители водного спорта.

Совсем нетрудно представить себе, как создавался самодеятельный клуб при рыбинской, к примеру, спасательной станции. Наверняка все началось с того, что какой-нибудь парень загорелся мечтой построив моторку. Но как быть, если ты не моряк и не судостроитель, если смутно представляешь, как устроена лодка, как работает мотор? С чего начинать, куда забивать гвозди, как разобраться в шпангоутах, стрингерах, бимсах? Так и оставалась бы мечта мечтой. Да увидел на берегу веселых, жизнерадостных людей в тельняшках. Понравилось, как хлопочут они около катеров, как лихо крутят штурвал. И рискнул он, робея, задать им первый вопрос. Встретив сочувствие, он снова пришел сюда, но уже не один, а с товарищем.

Приходили к домику с флагом поклонники водной стихии. И упаси бог, если какой-нибудь ретивый начальник вдруг увидит в этом нарушение правил и явится на берег с криком: «Почему здесь народ? Здесь не место для частных разговоров! Это вам не собес, а государственное учреждение!»

Приподнять катер оказалось не просто. Четырехкратный полиспаст не давал большого выигрыша в силе. Затруднительно было проводить и сам подъем. При первой же попытке был раздавлен кормовой фонарь. Мы болезненно воспринимали каждую царапину, появившуюся на белоснежном корпусе катера. А тут такое повреждение.

Катер все еще находился на плаву. Он крутился, то прижимаясь бортом к дебаркадеру, то пугая нас немыслимыми кренами. И не подойдешь к нему, не подправишь, не придержишь. Легкий и послушный на ходу, «Горизонт» сделался громоздким, неповоротливым и тяжелым. А ведь пять человек повисли на канате, поднимая его.

Мы стойко перенесли и вторую неудачу, когда лопнул канат и катер тяжело плюхнулся в реку.

— У кого-то манильский трос был? — спросил дежурный.

— Это у меня, — важно сообщил небольшого роста паренек в полосатой майке и закатанных до колен брюках.

— Что ж ты стоишь? Неси.

Паренек перемахнул через перила, ловко прошелся по бортам двух лодок и вмиг оказался на берегу.

— Далеко ему?

— Да нет, километра три…

А что, если сменить винт, не поднимая катера?

Подвести корму поближе к берегу и попробовать дотянуться руками до кронштейна? Снять винт с вала — дело не сложное. Лишь бы не уронить в воду инструмент и особенно мелкие детали— гайку и шпонку. Но вот в чем загвоздка. Попробуйте нанести удар под водой по стопорной шайбе. Да еще не видя ни молотка, ни зубила, ни самой шайбы. Все на ощупь! Кое-как это сделать можно. Но нужна абсолютная надежность. Знай мы, сколько хлопот доставим людям, решились бы на это. Однако, взявшись помочь, спасатели не хотели отступать. Поднимем катер — и точка.

Скоро прибежал паренек, притащив канат такой длины, что его хватило бы перекинуть через Волгу. Канат этот назывался «манильский трос», и все относились к нему с большим уважением. Канат и в самом деле выглядел очень надежным. Его протащили через блоки. Спасатели заняли свои места. Подъем начался. На этот раз псе происходило спокойно. Ступица винта появилась над водой. Мы подплыли на лодке к катеру, навернули на вал съемник — и вот винт в наших руках.

Теперь нам предоставилась возможность полюбоваться последствиями аварии. Одна из трех лопастей винта согнулась почти под прямым углом. Повреждение серьезнее, чем ожидалось. Мы вертели в руках тяжелую бронзовую отливку, не решаясь приступить к ремонту. Ведь лопасти должны иметь определенную форму. А хватит у нас искусства восстановить ее с помощью молотка?

Наши друзья, видно, заметили нерешительность, с которой мы держали молоток. Дежурный взял винт и унес его в мастерскую. Через несколько минут он вернул его. Мы были поражены. И было от чего! Лопасти выправлены идеально. Даже следов молотка не заметить.

Взглянули на дежурного. А тот просто ответил:

— Винт новый. Ставьте его и путешествуйте. А ваш, старый, мы тут сами не спеша восстановим…

Западня

Когда солнце начинает спешить к горизонту, нами овладевает беспокойство. Оглядываемся по сторонам. Смотрим на часы, будто опаздываем на свидание. Теребим в руках карту. Близка ночь. И ее надо встретить во всеоружии.

Тот, кто путешествовал по воде, знает, каким серьезным делом порой выглядит подготовка к ночлегу. Первое и самое основное поиски места для катера. Просто поставить его у берега нельзя. Первая волна от проходящего судна будет подобна нокауту. Оставить катер на плаву или, как говорят моряки, на рейде? А кто поручится, что на рассвете мы отыщем свой корабль на прежнем месте? Другое дело — устье небольшой речки, где до и после захода солнца абсолютный штиль. Это верно: лучшего места для ночлега не придумаешь. «Так в чем же дело? — скажет неискушенный водоплавающий. — Заходите туда и ночуйте».

Легко сказать «заходите». А куда? До обеда этих речек сколько угодно. Плывем мимо, и не нужны они нам. А вот стоит солнцу к горизонту наклониться — ни одного подходящего устья не найти. Или их нет совсем. Или они настолько мелководны, что впору разгуливать по реке в калошах.

Да и стоянка катера не единственная проблема. Как говорится, условие это необходимое, но далеко не достаточное. Без ужина не обойтись? Нет. Значит, нужен валежник. Палатку на сырое место не поставишь. Выходит, ищи пригорок. А комары? Попробуй их со счета сбросить! Известно, что небесные создания предпочитают иметь дело со спящими и не пропустят случая превратить отдых в ночной кошмар.

Вот и размышляли мы о вещах прозаических средь Волги на пути к Ярославлю. Мы только заправились горючим. Все десять канистр и бак залиты под пробки. Осадка, разумеется, выше нормы. Катер тяжело разрезал форштевнем гладь реки, на которой тихо играли предвечерние блики. Не устаем любоваться волжскими берегами. Живописно вырастают из зелени небольшие домики, купола церквушек. «Володаровка, Копаево, Песочное, Тутаев, Константиново-Волжское», — читали названия пристаней.

— А где будем ночевать?

Рассматривали в бинокль каждую излучину берега, каждый островок. Ничего подходящего. То мокро, то голо, то мелко. Катер выделывал зигзаги, бросаясь от берега к берегу. Мы беспокойно ерзали на сиденьях.

И вдруг видим речку! Высокий берег. Могучий сосновый бор. И это в восемь часов вечера! Непостижимо! Но зря кричать «ура» не стали. Еще проверить надо, что за речка и можно ли в нее войти.

Направили катер в устье. Пошли на самом тихом ходу. Борис лег на палубу и, погружая шест в воду, измерял глубину. Ширина речки метров шесть, не больше. Старались нащупать самое глубокое место. Шест непрерывно в воде. А речка-то глубока! На середине — больше полутора метров. Не речка, а подарок!

Однако мы тут не первые. За поворотом, уткнувшись в берег, стояла дюралевая лодка со старательно выведенным названием — «Голубая стрела».

Трое на берегу шумно приветствовали наше появление в своих водах. Мужчина гигантской комплекции с лысиной во всю голову, несомненно капитан «Голубой стрелы», представил свой экипаж, состоящий из двух матросов. Один матрос приходился капитану женой, другой — сестрой. Экипаж успел уже проделать большой объем кули-парных работ, отчего над оврагом стоял аппетитнейший запах жареного.

Скоро мы получили приглашение на товарищеский ужин. И, не заставив долго упрашивать себя, присели у чужого костра.

У капитана была только одна, видимо, обязанность на суше — говорить. Мы узнали, что «Голубая стрела» прилетела из Москвы, что спустили ее на воду в Ярославле, что стаж капитана исчисляется двумя сутками. Матросы не перебивали капитана, пока он употреблял местоимения во множественном числе. Но стоило ему перейти к перечислениям личных заслуг, как насмешки градом посыпались на его неприкрытую голову. Экипаж «Голубой стрелы» высказал о капитане все, что думал:

— Он далек от совершенства. Захватил с самого начала штурвал. Всеми командует. А плывем черепашьим темпом. Нас буквально все обгоняют!

Пришлось взять под защиту Дмитрия Алексеевича. Мы постарались объяснить, что при данном составе экипажа «Голубая стрела» быстрее не поплывет. Для пущей убедительности выложили на бумаге свои знания в области гидромеханики.

— Вот предел скорости, — изобразили мы кривую. — Лодка будет глиссировать, если на каждую лошадиную силу мощности мотора приходится не более двадцати пяти килограммов веса. Мотор — десять сил. Значит, вес лодки с пассажирами должен быть равен двумстам пятидесяти килограммам. А что у вас? Дмитрий Алексеевич один весит…

— Сто пятнадцать, — с готовностью сообщил капитан.

— Да плюс вес женщин…

Здесь мы, кажется, вышли за рамки приличия.

Матросы отказались назвать свой даже суммарный вес, зато быстро подсчитали, что, списал капитана на берег, можно значительно повысить скорость судна. Дмитрий Алексеевич был возмущен вольнодумством подчиненных. Но какую добродетель мог он противопоставить своим ста пятнадцати килограммам?

В самый разгар спора на речке показался еще один корабль. Фанерная шлюпка с подвесным мотором лихо промчалась по узкой протоке. Двое молодых парней облюбовали место чуть правее нашей стоянки и принялись выгружать туристский скарб. Но не успел смолкнуть их мотор, как снова загудела река. На этот раз в устье направлялась целая флотилия. Четыре моторки протискивались в глубь оврага.

Шумом и гамом наполнился берег. Со всех сторон заговорили портативные приемники. От раскатов задорного смеха с сосен падали шишки.

Но догорели костры. Непроницаемой тьмой отгородилась река. Над ее низким берегом бродили уже туманы. Все застыло, встречая ночь.

Тихо, чтобы не разбудить чуткие камыши, подошли мы к катеру. Каждый вечер, прежде чем зашнуровать палатку, оказывались мы у воды. Как же не навестить своего товарища по путешествию? На прощание покачали его палубу, потрогали швартовые. Спокойной ночи, дружище.

…Рассвет глянул в марлевое оконце палатки. Захватив полотенце, наперегонки бросились к реке. Но что с катером? «Горизонт» странно покосился на левый борт. Кто втащил его на берег?

Растерянно стояли около катера. И вдруг зародилось страшное подозрение: речка-то обмелела! Она намного ^же, чем вчера. Прошли поперек русла. Так и есть! Воды по колено! Значит, посадила нас на мель Рыбинская плотина. Ночью перекрыли затворы гидроузла, и уровень Волги понизился.

Нам говорили о падении уровня в реке. Но как-то не придавали этому значения. Рассказывали даже, что уровень Рыбинского водохранилища меняется порой на 10–12 метров! Какое, однако, думали мы, имеет это к нам отношение? Оказывается, самое прямое.

Как же все-таки вырваться из этой западни? Ждать, когда гидротехники снова запустят турбины? Но когда они это сделают? К вечеру? А может, через неделю?

С грустью прикинули: до Волги по мелководью метров семьдесят пять.

Скоро все население берега собралось возле «Горизонта». Нам сочувствовали. Кто-то предложил разгрузить катер. Хорошо. Канистры с бензином, инструмент, запчасти, продовольствие — все, что можно было вытащить из катера, перенесли на берег. Передавали вещи по цепочке — из рук в руки.

Потом началась игра в «тяни-толкай». Катер заметно продвигался вперед, что придавало всем новые силы. А самый трудный участок был в устье. Песочный барьер перегородил тут русло. По воде шли, не замочив колен. Все же проволокли катер.

Наконец Волга легко подняла «Горизонт», и он снова етал легким, изящным, стремительным. Отдав якорь, отправились за разбросанными но берегу вещами. А в это гремя из речки-западни на всем ходу выскочила «Голубая стрела», за штурвалом которой сидел ее могучий капитан.

Какая лодка нужна путешественнику?

Знакомые и незнакомые часто спрашивают нас, какую лодку выбрать для похода? Казалось бы, для тех, кто не раз выходил в плавание, нет ничего проще дать дельный совет. Однако подобным вопросом вы поставите в тупик самого маститого водномоторника. И любопытно еще: от ответа обычно никто не уклоняется. Наоборот! В журналах, книгах, туристских альманахах можно найти множество статей, авторы которых высказывают свое мнение, рекомендуют, поучают. Страницы пестрят многочисленными фотографиями, схемами, характеристиками. Издателям, по-видимому, все ясно. «Пожалуйста, — предлагают они, — катера, лодки, моторы. Выбирайте, что нравится». А читатель только руками разводит. Совсем не по душе ему такое разнообразие. «Зачем, — говорит он, — столько лишних слов, наборы чертежей и всяких премудростей? Вы дайте нам одну лодку и скажите: вот она — самая лучшая!»

В свое время один из нас не удержался от соблазна порассуждать на эту тему в одной из книг. Прежде всего оп предупредил читателей, что выбор типа лодки зависит главным образом от наклонностей, вкуса и даже характера ее владельца. После такого вступления было уже не трудно, как казалось автору, предоставить самому путешественнику понять, что ему подходит и что нет.

Но читатели не удовлетворены. Сотни писем обрушились на голову советчика. И в каждом те же вопросы: что же в конце концов выбрать, что строить? Большое судно пли малое, водоизмещающее или глиссирующее, со стационарным двигателем или подвесным, с водометом или гребным винтом?

Пройдя тысячи километров на «Горизонте», мы решили взять на себя смелость и убрать вопросительный знак из фразы: «Какое судно нужно путешественнику?» Не навязывая своего мнения, мы постараемся доказать, что лодка, о которой пойдет речь, и есть самая лучшая.

Вот она! Тип: открытая, остроскулая, глиссирующая. Длина: 4,5 метра. Ширина: 1,6 метра. Высота борта: 0,65 метра. Двигатель: стационарный, мощность не менее 20 лошадиных сил, не более 45 лошадиных сил. Движитель: гребной винт на откидной z-образной колонке или водомет.

Начнем с габаритов. Лодку с размерами 4,5×1,6×0,65 примут в багажный вагон. Разве это не удобство? Вас не смущают расстояния. Вы можете забраться практически на любую речку. А когда подойдет к концу отпуск, сдайте лодку в багаж. Без лишних хлопот закончить путешествие — в этом есть своя прелесть.

Наш «Горизонт» превосходил эти габариты. И вот результат: для транспортировки катера из Москвы в Ленинград понадобился МАЗ. Судно весом полторы тонны пришлось перевозить на двенадцатитонном грузовике. Вряд ли возникнет иное мнение: катер, подобный «Горизонту», любителям-одиночкам не подойдет. Не справятся они с ним.

Мы предвидим возражения. «А как же быть с волнами? Шестьдесят пять сантиметров высота борта. Низковато. Крепкий ветерок зальет лодку».

С волнами шутки плохи. Это верно. Ветер на большом озере или водохранилище — немалая опасность. Но прибавьте к борту еще метр высоты, все равно вы не гарантированы от неприятностей.

Надо заметить, что невозможно построить в домашних условиях лодку, катер или яхту, способную плавать в любую погоду даже по волжским водохранилищам. Речной регистр предъявляет к таким судам требования, выполнить которые можно лишь на заводской площадке. Вот и приходится путешественнику идти на компромисс с ветром. Собственно, компромисс односторонний. На уступки идет путешественник. Уметь переждать непогоду, уклониться от единоборства со стихией — тоже искусство.

На крупных водоемах есть другая опасность. И, на наш взгляд, более существенная. На Ладоге и Онеге, на Рыбинском водохранилище мы рисковали. Но боялись не открытых просторов, не волн, а… берега. Будь наш катер другой конструкции да еще вдобавок имей он колеса (да-да, именно колеса!), волнения были бы излишни. Представьте: внезапно задул сильный ветер, вы поворачиваете катер и, естественно, мчитесь к берегу. Только там, казалось, можно найти спасение. В первый момент вы забываете о мелях, о подводных скалах, о корягах. Лишь бы подальше от воли! Но вот первый удар о винт. Дно! А до берега добрая миля! Вы отчаянно крутите штурвал, пускаете в ход шесты, весла, крепкие слова… Но лодку точно магнитом притянуло. Ни вперед, ни назад. Вас заливает, бьет о камни, переворачивает… Право, тут легче потерять судно, чем спасти его.

Другое дело, если винт имеется на откидной колонке. На мелком месте его поднимают. Экипаж берется за весла. Около берега из кокпита достаются два небольших колеса (деревянных, дюралюминиевых, на пневматиках — все равно каких). Ось подводят под центр тяжести лодки и одним махом вытаскивают судно из воды. Позади бушует прибой, свистит ветер. Но все это позади. Здорово, да?

На северных озерах, где со дна поднимаются гранитные скалы, где берега усыпаны валунами, а брызги леденят душу, размечтались мы о подобной лодке. И будь у нас такая посудина, отважились бы выйти на ней в любое море.

У водномоторников есть термин «мореходная лодка». Понимается тут многое: и высокие борта, и жесткая крыша над кокпитом, и чаще всего водоизмещающие обводы. Осадкой особенно не интересуются. Чего там беспокоиться, когда речь идет о морских глубинах? И скорость такой лодки не является ее главным достоинством.

Как же исполнить нашу мечту, не нарушив классического определения мореходности? Никак! Хотите более определенно? Пожалуйста. То, что предлагаем мы, не имеет ничего общего с термином «мореходная лодка».

«Тогда что это такое?» — спросят любители формулировок. Отвечаем: «Универсальное судно для путешествия». «Не громковато ли?» — слышим скептическое возражение. Но зачем понижать голос, когда в чем-то убежден? Конечно, путешествие путешествию рознь. И мы не собираемся говорить о лодках, на которых следует плавать по Атлантическому океану или огибать мыс Горн. Не знаем мы пока, почем там фунт лиха. Мы думаем о тех, кто собрался плавать но нашим рекам и озерам. Каждому должны быть доступны водные просторы. Пусть любой ручеек, любое озеро, морской залив гостеприимно встречает любознательных.

Нельзя, конечно, сбрасывать со счетов опасности, которые таят в себе водные просторы. Никто не спорит, что крыша над кокпитом — неплохая защита от волн. Никто не пытается опровергнуть, что с увеличением осадки улучшается устойчивость, что высокие борта надежнее низких. Дело в том, что требования легкости, простоты, доступной стоимости, удобства управления и транспортировки не менее весомы. Значит, нужно искать другие решения.

Перед началом путешествия мы, например, подумывали о жестком фанерном тенте с открывающимися боковыми окнами из плексиглаза. Составили проект. Выглядело это красиво. Но ничего не получилось. Когда подсчитали вес, восторги поубавились. Лишних 60 70 килограммов! Ведь это равноценно трем канистрам бензина или ста километрам пути без заправки. Крыша получила отставку.

Кстати, у крыши есть еще один весьма серьезный недостаток. В нервом же шлюзе мы убедились, что для безопасного прохождения бетонных камер необходима полная свобода действий экипажа. Непростая задача — уберечь маленький катер от удара о стенку, когда вокруг толчея волн. И возможность в любой момент оттолкнуться, поймать чалку, орудовать багром, прийти друг другу на помощь — безусловное преимущество открытой лодки.

И все-таки крышу мы соорудили — из брезента. Теперь, пройдя наиболее сложную озерную часть пути, мы можем твердо заявить: брезент оправдал наши надежды.

На «Горизонте» имелось два брезентовых тента. Одни легкий, для защиты от дождя. Его нетрудно было поднять на съемный каркас из труб. Когда же на воде появлялись белые барашки, когда гребни волн оказывались выше палубы, мы натягивали внахлестку бортам лодки штормовой брезент. Волны скатывались по нему за борт, почти не попадая во внутренние отсеки катера. А в хорошую погоду, когда светило солнце, брезент снимали. И тогда наше судно превращалось в плавучий пляж.

Вот почему мы за открытую лодку.

Но ставить точку рано. На лодке есть еще двигатель. Мы понимаем, что затронь только этот вопрос, как снова возникнут десятки вариантов, появятся сомнения, разногласия. Но лодка-то моторная. Как тут обойдешь силовую установку?

Предметом спора в первую очередь является выбор типа двигателя. Подвесной или стационарный? В свое время мы и сами не знали, на чем остановиться. Один любил перечислять достоинства подвесных моторов, другому больше нравились стационарные. Теперь же мы оба склоняемся в пользу последних.

Начинаем с того, что выбор подвесных моторов крайне невелик. Десять лошадиных сил — такова предельная мощность мотора, который могут предложить в магазине. С такой мощностью далеко не уедешь. Ведь, по самым скромным подсчетам, лодка путешественника с двумя пассажирами, багажом и запасом бензина должна весить не менее пятисот килограммов. Чтобы глиссировать с таким грузом, понадобится по крайней мере двадцатисильный мотор. Каков же выход? Ставить два подвесных мотора? Мы убеждены, что подобное решение не самое лучшее. Уж очень капризен этот подвесной мотор. Нет у него ни совести, ни сострадания. То он не хочет заводиться. То без всяких причин глохнет, чихает и кашляет, точно простуженный. С одним-то мотором хлопот не оберешься. А два таких двигателя отобьют всякую охоту к путешествию.

Не следует понимать наши слова как полное отрицание подвесных моторов. Речь идет только о надежности. О той самой надежности, без которой немыслим серьезный поход по воде.

Вспоминается случай в Крыму. Как-то мы решили покататься на лодке по морским волнам. Метрах в двухстах от берега неожиданно забарахлил подвесной движок. Беспокоиться было нечего: берег рядом. Но устранить неисправность было нелегко. Волны бесцеремонно качали лодку, изредка захлестывая мотор. Первое, чего мы достигли, — это уронили свечной ключ. Серебристой рыбкой сверкнул он в зеленоватой воде. Проводив глазами ключ на дно моря, оба наконец осознали грозящую опасность. Пришлось мотор снять с транца и втащить в лодку. Вооружившись зубилом и молотком, мы с остервенением били по корпусу свечи, пытаясь вывернуть ее из блока.

А лодка между тем не стояла на месте. Она плыла. И не куда-нибудь, а в открытое море. Ветер дул с суши. Лодку относило все дальше и дальше… Выручил нас проходящий мимо катер, у которого мы запросили буксир. Плохо пришлось бы нам в другом, менее населенном месте.

Самопроизвольное изменение зазоров в контактах, повреждение пайки, обрыв проводников магнето, поломка трехлопастного клапана, отказ в работе водяной помпы, повреждение вала, соединяющего двигатель с гребным винтом, — таков далеко не полный перечень неприятностей, которые посещают водномоторника, как правило, в самый неподходящий момент.

Пусть не обижаются создатели подвесных моторов. Было бы очень хорошо, если бы они лишили нас оснований для подобной критики. Будь подвесные моторы так же надежны, как двигатели автомобилей, мы, безусловно, встали бы на их сторону. Но пока путешественник настроен к ним весьма критически.

Двигатель ГАЗ-51 на «Горизонте» был тем самым агрегатом, о котором мы меньше всего беспокоились. Гудел он себе где-то сзади, в кормовом отсеке, и мы принимали это как должное. Проверить да сменить масло в картере, заправить солидолом масленку водяной помпы — на этом начиналось и кончалось обслуживание нашего двигателя. Нажмешь кнопку стартера — работает мотор, повернешь ключ зажигания — он смолкает.

Но мы покривили бы душой, умолчав о приборе, постоянно внушавшем нам беспокойство. Речь идет об указателе уровня бензина.

Бак полон. Представляете? Только заправились бензином. Но проходит три — три с половиной часа, и стрелка бензомера уже около нуля. Конечно, расход топлива порядка семидесяти литров на сто километров выходит за всякие границы разумного. Такая способность двигателя поглощать горючее способна разочаровать каждого.

Впрочем, спешить с выводами не стоит. Чрезмерный расход топлива не наводит тень на стационарный двигатель. Все дело в громоздкости катера и сверхмощной силовой установке. Вот тут опять виноваты габариты этого речного корабля! Будь он полегче — хотя бы пятьсот, ну, шестьсот килограммов, — ту же скорость развивал бы и с мотором в 20–30 лошадиных сил. Тогда и расход топлива был бы меньше. Словом, как не кинь, а нет лучше лодки длиной до четырех с половиной метров!

Но сам мотор еще не двигает лодку. Чтобы плыть, нужен движитель. На первый взгляд здесь мудрить нечего: соединяй маховик мотора с валом, пропускай вал через днище лодки, насаживай гребной винт — и установка готова. Хорошо! Но можно лучше. Гребной винт под днищем — соблазнительная мишень для всякого рода подводных препятствий. Мелей на реке куда больше, чем глубоких мест. Ударить винтом о дно можно в любой момент. Для нас на всем протяжении пути мели представляли опасность № 1.

Конечно, мы были предельно внимательны. В четыре глаза искали на поверхности воды бакены и вехи, разглядывали в бинокль створы, ходовые знаки. А вот похвастаться, что идеально (с точки зрения судоводителя) провели катер, не можем. Раза два «поцарапали» дно на Ладоге, раз на Шексне, столкнулись с бревном на Ковже и, наконец, ночная авария на выходе из Рыбинского шлюза… Что это? Неумение или фатальная неизбежность аварии?

Удобнее всего, естественно, свалить всю вину на потусторонние силы и умолчать о собственных изъянах в судоводительском искусстве. Что скрывать: подчас «Горизонт» шел быстрее, чем успевали мы разобраться в судоходной обстановке. Но были моменты, когда, казалось, мы ни в чем не могли себя упрекнуть.

Представьте… катер на воде. Поверхность озера будто отполирована. Ни ветра, ни волн. Кажется, ничто не предвещает опасности. Но кто знает, какова тут глубина. Метр? Два? Или десять сантиметров? Слов нет: идти по фарватеру судоходной реки спокойнее. Бакены и створы гарантируют от случайностей. Но заманчиво иной раз свернуть в сторону от проторенных путей. А это ведь риск — уйти с фарватера. Когда дом близко — опасность невелика. Ну, задели винтом за корягу, погнули вал. В конце концов даже перевернулись. В дальнем же плавании никого не воодушевят перспективы увидеть киль собственной лодки. Злоключения подстерегают обычно за многие километры от населенного пункта — на быстром перекате, у порога. Но можно ли победить его величество «случай»?

Едва оставались в стороне бакен или веха, мы сбавляли ход до самого малого. Один из нас брал в руки шест и, распластавшись на носовой палубе, промерял глубину. Другой готов был по сигналу включить реверс или застопорить двигатель. И так действовали при каждом подходе к берегу. Скажем прямо: прощупывать дно — занятие не из приятных. Но иного выхода не было. А если учесть, что даже при максимальной осторожности мы не избежали аварий, то согласитесь, есть основания поразмыслить над мелями, подводными камнями и конструкциями движителей.

Да, гребной винт, укрепленный на жестком кронштейне, был ахиллесовой пятой нашего катера. Многие желания остались невыполненными. Вместо того чтобы где-то побывать, добраться куда-то, мы плыли порой, словно рейсовый теплоход, по середине реки, пересчитывая бакены. Совсем по другому, наверное, сложилось бы плавание, будь у нас винт на откидной колонке. Зацепился за препятствие — колонка с винтом откинулась и движитель невредим. Оставил позади мель — снова прибавляй газ.

Винт с откидной колонкой известен. Оборудованы им все подвесные моторы. Те самые моторы, которые мы безоговорочно отвергли. А они, оказывается, имеют такое преимущество. Два или три года назад, может быть, мы не стали бы так критиковать «подвесники». Ведь свойство откидываться было недавно присуще только подвесным моторам. Ныне появились конструкции откидных z-образных колонок, способных передать вращение винту от любого стационарного двигателя. А раз так, то нет сомнений, что откидная колонка в сочетании со стационарным двигателем — лучшее решение силовой установки. Конструкции колонок проверены. Во многих плаваниях показали они свои достоинства. И будь на «Горизонте» подобное устройство, наше путешествие оказалось бы куда интереснее.

Хороша откидная колонка. Но есть тип движителя заманчивее — водомет. Водомет — это гребной винт, вернее, осевой насос, установленный не под днищем лодки, а в самом ее корпусе. Заключенный в дюралюминиевую отливку, он крепится таким образом, чтобы сопло выходило в корму. Вода поступает в насос через прямоугольное отверстие в днище. Двигатель, соединенный напрямую с валом, вращает винт, и вода с силой выбрасывается наружу. Реактивное движение! И под днищем нет ни одной выступающей детали. Осадка минимальная — всего несколько сантиметров! Выходит, на лодке с водометом можно плыть, не заботясь о мелях и перекатах. Правда, коэффициент полезного действия водомета ниже, чем у греб-кого винта. И все-таки преимущества этого типа движителя настолько ощутимы, что даже такой важный пара метр, как к. п. д., не может приуменьшить их.

Водомет — изобретение по крайней мере пятидесятилетней давности. Им оборудованы многие суда служебного назначения. Всяким другим движителям предпочитают его лесники, занятые сплавом, и геологи, отправляющиеся в дальний путь по неизведанным рекам. Словом, водомет не нуждается в комплиментах. Его конструкция чрезвычайно проста, а стоимость не выше судового реверс-редуктора или откидной колонки. Но что удивительно: на моторных лодках водомета не ставят.

Мы не хотим ссылаться на авторитет иностранных фирм. И так ясно; трудно придумать для любительского судна движитель лучше, чем водомет. Появись он, рыбаки, охотники, туристы были бы удовлетворены полностью. И нет сомнения, что когда-нибудь лодка со стационарным мотором и водометом займет подобающее ей место среди других судов малого флота.

Но почему этого еще не случилось? Почему многие считают, что водомет — это нечто нереальное, нечто из области фантазии? Ларчик открывается просто. Водомет легко построить, но трудно спроектировать. Теоретические расчеты приходится сочетать с хорошо поставленными экспериментами. А любителям такое не под силу. И еще один момент: водомет нельзя конструировать, не привязывая его к двигателю с определенными оборотами и мощностью.

Впрочем, есть и другая сторона дела. На наш взгляд, не менее существенная. Ведь никто не говорит о преимуществах водомета, никто не обосновал идею использования водомета на лодке. Но если молчат водномоторники, то к кому тогда предъявлять претензии? К самим себе?

Вот и решили мы воспользоваться случаем и начать толкать камень с мертвой точки. А чтобы слова не остались словами, мы задумали построить такую лодку и отправиться на ней в путешествие.

Это будет небольшая лодка — двухместная, с автомобильным мотором и водометом. У нас есть основания полагать, что суденышко с двигателем «Москвич-407» и водоизмещением шестьсот — семьсот килограммов разовьет скорость не менее 40 километров в час. Больше и не нужно. Прошел два-три часа утром да столько же по вечернему холодку — и останутся за кормой двести с лишним километров. На полной скорости мы будем проноситься по любым протокам, огибать острова, перепрыгивать через мели! Бакены, вехи потеряют для нас прежнюю значимость. Единственное, что потребуется, — компас для ориентировки. Мы установим его рядом со штурвалом и будем чувствовать себя настоящими мореплавателями.

Не будут забыты и колеса. Те самые пневматики, о которых мы уже упоминали. Они пригодятся в случае шторма.

С их помощью лодка превратится в вездеход. Представьте: на пути наплавной мост, ловушка для лесосплава, плотина или, наконец, грозный порог. Как быть? Протащить тяжелую лодку волоком несколько сот метров? Вряд ли возможно. Но задача упростится, если поставить судно на колеса. Их надо всего два. Диаметром двести — триста миллиметров. Вдвоем, накинув на плечи ремни, можно без труда перевезти лодку по берегу реки и, обойдя препятствие, продолжить плавание.

Но может, мы все преувеличиваем? Может быть, напрасно размечтались? Ответа ждать недолго. Откроем секрет: такая лодка готова. Стоит она пока на нашем стапеле — в сарае. Но скоро спустим ее на воду. Длина ее 4,5 метра, ширина 1,6 метра, высота бортов 0,65 метра. Двигатель в 45 лошадиных сил будет приводить во вращение винт водомета. Дело за будущим. И если оправдаются наши надежды, мы обязательно вернемся к этому разговору, вернемся к фразе: «Какая лодка нужна путешественнику?»

Безмятежная вахта

У города Юрьевца русло Волги резко поворачивает на юг. Уходит вдаль левый берег. Блестит беспредельная синева. Отсюда начинается новое волжское водохранилище — Горьковское.

Правда, из каскада искусственных морей на Волге Горьковское — одно из самых скромных по размерам. Не нужен бинокль, чтобы разглядеть берега. Не угрожают судам гороподобные волны. Впрочем, за достоверность последнего не ручаемся. Не видели мы, каково водохранилище, когда ветер рыхлит водную ширь.

В тот день, когда мы за поворотом реки встретили волжский разлив, погода преподнесла нам ясный, тихий день. И штиль сопровождал нас на всем восьмидесятикилометровом пути от Юрьевца до Городецкой плотины. Солнце забралось высоко и палило что есть мочи. Наверное, на берегу люди изнывали от жары, а здесь, в лодке, было в самый раз. И мы решили позагорать. Катер вертелся на месте под яркими лучами солнца, словно манекенщица перед взыскательной публикой. Когда светило допекало нас и становилось невмоготу, мы бросались за борт.

На самых малых оборотах двигался «Горизонт» вдоль коренного берега, миновал цепь островов, вытянутых с севера на юг, и, оставив позади створные знаки, выбрался на огромный плес. Это было самое широкое место водохранилища.

Посмотрели на карту. Судовой ход, переходя от правого берега к левому, пересекал плес почти посередине. Поводили биноклем по затянутому дымкой горизонту. Ничего похожего на указательные знаки! Решили воспользоваться обозначенным на карте курсом — 174°25′ и повели катер по компасу.

Отошли на порядочное расстояние от берега, выключили мотор и предоставили «Горизонту» плыть, куда ему захочется. Соблазн выкупаться на самой середине пятнадцатикилометрового плеса был велик. И мы одновременно — один с кормы, другой с носа катера — ринулись в воду. Никогда не приходилось нам плавать на таком расстоянии от берега. Чувствовалась глубина. Метров двадцать было под нами, не меньше. Поначалу держались поближе к катеру, но потом осмелели.

Техника смолкла. Остановились поршни. Неподвижно застыли клапаны. Замер коленчатый вал. Лишенный движения, шума и выхлопных газов, «Горизонт» держался на поверхности воды, как и всякое тело, вес которого меньше веса вытесненной им жидкости.

Створы под № 6А привели нас к левому берегу. Высоко над водой виднелись домики. Это большая деревня Сокольское. С созданием водохранилища ничего не изменилось для ее жителей. Как стояла она с незапамятных времен на берегу Волги, так и продолжает по сей день считаться волжской. А вот соседняя деревня — Юркино никогда не претендовала на право называться приморской. А сейчас стала таковой. Представьте полуостров, с одной стороны которого огромный плес водохранилища, с другой — внушительных размеров залив, а на самом мысе волжское поселение, омываемое большими волжскими водами.

«Горизонт» подошел к бую № 10, выкрашенному в два цвета: одна половина белая, другая — красная. Такой буй называется пестрым. Значит, тут судовой ход раздваивается, идет по двум направлениям. Кстати, куда нам плыть? Без карты мы оказались бы в затруднении. Заглянули в свой навигационный атлас. Среди прочих указаний нашли следующее: «…для облегчения судовождения при сильных ветрах и при неудовлетворительных гидрологических условиях, вызывающих недостаточную видимость знаков судоходной обстановки, существует дополнительный судовой ход. Этот дополнительный судовой ход проходит от буя № 10 над затопленным руслом старой Волги у правого коренного берега, который служит хорошим естественным ориентиром. Берег обставлен ходовыми знаками».

Все ясно. Можно выбирать любой путь. Мы предпочли левый берег. Основной судовой ход показался нам несколько короче. Еще десять километров — и «Горизонт» снова пересек Волгу. На этот раз у города Пучежа. У подхода к городской пристани целая вереница буев — белых и красных. Небольшой пассажирский теплоход осторожно пробирался между ними. Речные ориентиры ограждали опасную зону. В этом месте на дне водохранилища осталась часть города. Старожилы рассказывают, что многие здания и городские сооружения перед затоплением не разрушались. Так и залило их водой целехонькими — с печными трубами, со стеклами в окнах и дверями. Жаль нет у нас На борту акваланга. С ним можно было б опуститься под воду и прогуляться по улицам Пучежа!

Судовой ход Горьковского водохранилища вел дальше. Мы «проплыли» уже три страницы навигационного атласа, перебрались на четвертую. Судя по отметке на карте, до плотины оставалось 35 километров.

А погода не перестает баловать нас. Весь день солнце! К вечеру лучи поблекли, стали мягче. Море из светлосерого, пепельного поутру превратилось в нежно-голубое к полудню. Затем посинело. И вот распалось на огромные полотна: слева — яркое, почти ультрамариновое, справа — немая чернота.

Мы плыли по границе необычного красочного водораздела, поражаясь неиссякаемой фантазией природы. Чуть слышно шуршала вода под килем. Потом темную воду окрасили золотистые блики. Будто поднялось со дна новое солнце. А светило уже уносило с собой за линию горизонта угасающий день.

Рубиновый огонь буя, что оказался неподалеку, вспыхнул, словно салют уходящему солнцу. Над водой появились красные и белые точки. Замигали проблесковые огни створов, вдали ясно обозначились ворота аванпорта Городецкого шлюза.

Бакенщик изучает электронику

Треугольные бакены, буи в виде конусов и пирамид, гигантские створы — их увидишь ныне на каждой судоходной реке. Кто разбирается в этих указателях, кто запомнил, как они выглядят и что обозначают, тот может вести судно по любой водной дороге.

А было время, когда не знали капитаны этих речных ориентиров. Реки хранили молчание, подкарауливая неискусных судоводителей. С появлением пароходов ничто не изменилось на водных путях. Текли реки, неустроенные человеком. И если кончался благополучно рейс, если пароходу удавалось миновать без аварий мели да пороги, то благодарил хозяин судна человека, носившего почетное речное звание — лоцман.

Главным человеком был он на реке. Без него никто не рискнул бы двинуться в путь на большом судне. Лоцман — это говорящая карта. Он знал реку лучше своего дома, обладая феноменальной памятью, умел видеть в темноте. По береговой линии, по направлению стремнины, даже по цвету воды умел лоцман распознать препятствия. Марк Твен весьма своеобразно и метко рассказал о героях реки. «Если вы возьмете длинную улицу в Нью-Йорке и исходите ее вдоль и поперек, терпеливо запоминая все ее приметы, пока не будете знать каждый дом, и окно, и дверь, и фонарный столб — словом, все до последней мелочи; если вы будете знать все это так точно, чтобы сразу сказать, что перед вами, когда вас наугад поставят где-нибудь посреди улицы в чернильно-темную ночь, вы сможете составить себе некоторое представление о количестве и точности тех сведений, которые запомнил лоцман… А потом, если вы возьмете половину всех вывесок на этой улице и, раз в месяц перемещая их, все-таки ухитритесь узнавать их на новом месте, в темные ночи, всегда следя за этими изменениями и не делая ошибок, вы поймете, какой безукоризненной памяти требует от лоцмана река».

Твен писал о лоцманах, плававших по его родной реке Миссисипи. Но в прошлом и на других реках условия плавания были не легче. Бесстрашные и умелые люди проводили суда через Днепровские пороги. Мели и перекаты виртуозно обходили на тяжелых баржах шекснинские мастера. И на Волге были свои лоцманы.

Полистайте навигационный атлас старой Волги! На речном участке, скажем от Городца до Балахны, — всего-то 18 километров — шесть перекатов: два Городецких, Кочергинский, Ветлянский да два Парашинских! Целые лабиринты кос и закосок, заманих и огрудков. На карте-то они обозначены, а каково рулевому? Разве разглядишь их на речном дне?

Из поколения в поколение передавалось лоцманское искусство. В деревнях, будто в университетах, готовили речников высшей квалификации. Тверские, боровичские, вытегорские лоцманы считались непревзойденными знатоками северных рек.

Трудно сказать, когда появился на водной дороге первый бакен. Возможно даже, что сами лоцманы стали оставлять на стремнинах свои вехи — палки, шесты, плоты из бревен — для ограждения наиболее опасных участков. А может, судовладельцам надоело считать убытки от разбитых на порогах барж. Наняли они людей, чтоб вывешивали они ночью огни — ориентиры для рулевых.

Так на реку пришел человек новой профессии — бакенщик. На берегу поставил он домик. Весельная лодка, три-четыре бакена с керосиновыми лампами — вот все хозяйство речного сторожа. Утром погасить, а вечером зажечь лампу, промерить глубину и, если нужно, передви нуть бакен на новое место — хитрая ли работа? И что удивительно: вот этот-то бакенщик вытеснил с реки лоцмана! Да, лоцманы оказались не у дел. В их феноменальных способностях больше не нуждались. За штурвал мог встать простой смертный.

Изменилась река. Иным стало судовождение. На смену лоцманам пришли штурманы. Им служат современные приборы — дальномеры, пеленгаторы, эхолоты, локаторы. Ну, а как же бакенщик? Что делает он сегодня? Живет таким же отшельником? Все так же с заходом солнца отправляется зажигать керосиновый фитиль? Сбрил ли он, повинуясь времени, свою бороду?

— Бакенщик? — переспросил нас начальник Горьковского бассейного управления Иван Иванович Иваницкий. — Такой профессии уж нет на Волге. Бакены есть. А бакенщиков нет, как нет прежней Волги с перекатами да мелями. Не по плечу бакенщику теперешние просторы.

— А кто же зажигает бакены?

— Электроника… Она хозяйка на реке. Теперь бакенщик изучает электронику.

Одного такого бакенщика, который стал электронных дел мастером, мы встретили в Горьком. Он возглавлял электронную лабораторию, уместившуюся на дебаркадере, что стоит в самом устье Оки.

«По штату» Александр Иванович Кочеров числится начальником лаборатории, но вместо письменного стола предпочитает верстак. Уже немолодой человек, Александр Иванович много лет дружил с наковальней и молотком. А его самым большим увлечением было радио. Сорок лет назад построил он свой первый детекторный приемник.

Но судьба Кочерова сложилась так, что стал он не радиоконструктором, а бакенщиком. Три десятка лет работал он на изыскании водных путей, промерял глубины рек, обставлял фарватер судоходными знаками. И только в свободное время занимался радиотехникой.

Пришло время, когда в пароходстве заинтересовались не специальностью, а увлечением Кочерова. Электрический свет только пришел на реку. Александру Ивановичу предложили стать электрификатором речной обстановки. А это значило: вылить керосин из всех бакенов и установить на знаках электролампы. Чтобы в дневное время зря не расходовать электроэнергию, на бакенах приспособили обычные выключатели. Повернешь его — горит свет, еще раз повернешь — гаснет. Нетрудно заметить, что работа бакенщика после этой технической революции осталась примерно такой же, что и в керосиновый век. Но электричество таило в себе безграничные возможности.

Первая автоматическая установка на бакене представляла часовой механизм с выключателем. В определенное время срабатывали контакты реле и над рекой появлялись или исчезали огни. Автомат обслуживал самого себя целую неделю. Однако часовому механизму веры особой не было. Бакенщик ежедневно навещал автоматы, проверяя, «не забыли» ли они про свои обязанности.

И вот на помощь призвали электронику. Бакен превратился в робота с фотоэлементом на полупроводниках. За такой автомат можно не беспокоиться. Он не боится ни сырости, ни ударов, ни холода, ни жары. Его не надо настраивать на время восхода и захода солнца, постоянно поправлять. Он подчиняется только световой команде: светло — выключает бакен, темно — включает. А почему темно — от наступления сумерек, от нависшей тучи или от солнечного затмения, — он не интересуется.

Александр Иванович Кочеров — один из тех, кто взялся сделать на всем протяжении Волги судоходную обстановку автоматической.

Ныне автоматы стали на Волге столь же привычны, как светофоры на уличных перекрестках. А бывший бакенщик уже подумывал о новом источнике света. Александр Иванович решил заменить электрическую лампочку накаливания газосветной трубкой, чтобы судоводители видели предупредительный огонь бакена на большом расстоянии. Речной знак с газосветной трубкой легко различим на семь-восемь километров. А прежний видится на расстоянии вдвое меньшем.

Мечта А. Кочерова близка к осуществлению. Около тысячи газосветных огней горит только на одном Горьковском участке Волги.

— Трудно было с этими светлячками, — вспоминает Александр Иванович. — С береговыми знаками все обстояло проще: подвели промышленную линию переменного тока — и дело сделано. А с бакенами пришлось повозиться. Что возьмешь от аккумуляторных батарей? Как постоянный ток превратить в переменный и повысить напряжение? Ведь для газосветной трубки требуется тысяча вольт! Научные работники из института отговаривали: громоздко получится, дорого и не подойдет для плавучего знака.

Но газосветная трубка взяла верх над электролампой.

Александр Иванович задумался, подошел к окну плавучей лаборатории и, улыбаясь, указал на бакен:

— Вот он, наш подопытный. Второй год несет службу, «подмигивает» кораблям: мол, все в порядке. И ни разу не перепутал день и ночь.

— Но следить все же за ним приходится?

— Пока да. Раз в несколько дней проверяет путевой катер свой участок. А участок не маленький — почти полтораста километров из конца в конец. Но наблюдать надо. Слишком большая ответственность лежит на бакене.

А потом Александр Иванович сказал:

— Я хорошо представляю себе бакен будущего, самого недалекого. Это будет бакен-робот. Мы научим его подавать сигналы, покажем место, где он должен находиться, а следить за собой он будет сам. Упадет напряжение в аккумуляторной батарее, потеряет чувствительность фотоэлемент или столкнет его с места проходящий мимо плот — бакен подаст радиосигнал: «Прошу помощи». Примет сигнал бакена диспетчер, и через несколько минут над рекой повиснет вертолет речных мастеров…

Ну как не поверить бывшему бакенщику, который зажег неоновый огонь над рекой? Ведь такие, как он, фантазеры дерзостью своей мысли осветили Волгу, заставили электронику служить судоходству.

У колыбели речных исполинов

Когда на подступах к Горькому увидели за небольшим полуостровом затон с корпусами судов, мы не сомневались, что перед нами одна из старейших верфей России — завод «Красное Сормово».

Сто лет назад в небольшом волжском поселке спустили на воду первый пароход «Астрахань» с машиной сорок лошадиных сил. Сколько разных судов с той поры вышло на речной простор из заводского затона!

Без труда распознаешь безукоризненный почерк сормовичей. Мы встречали волжских ветеранов, хлопающих по воде огромными колесами (давно наступил их пенсионный возраст, а они еще трудятся), и многоэтажные громадины, и стремительные крылатые корабли.

И вот мы у сормовского берега. Не скроем: очень хотелось здесь побывать, взглянуть, как делают корабли, узнать, какие новые суда проектируют сормовские мастера.

Покинув «Горизонт» у входа в затон, мы вступили в сормовские владения. И первое, что увидели, — новый катер на подводных крыльях. Ракетоподобный, он был воплощением скорости.

До чего хороши эти крылатые корабли! Даже на фотографии увидишь их — залюбуешься. А встретишь на воде— дух захватывает. Наш «Горизонт» тоже не тихоход. Легко обходили мы самоходки и «пассажиров». Но когда за кормой появлялись «Ракеты» или «Метеоры», нам оставалось только освободить фарватер. Посмотришь — и вздохнешь им вслед: скорость! Что-то есть в крылатых силуэтах от той самой фантастики, которая всегда будоражит воображение, но которой не очень-то доверяешь.

Совсем недавно эти сверхобтекаемые, поднятые над волнами корабли были достоянием лишь обложек популярных журналов. Каждый художник рисовал их на свой лад. Нынче почти не осталось большой реки, где бы «Ракеты» и «Метеоры» не значились в расписании. Крылья преобразили реку. Первые суда ошеломили скоростями, невиданными на реке: 60 километров в час, потом 70… 80… 100! Но и это, оказывается, не предел!

А вот результат: на пристани появился пассажир нового типа — человек с портфелем! Ведь раньше, когда речь шла о деловых поездках, пароходы никто всерьез во внимание не принимал. Теперь же водные экспрессы не уступают по скорости автомобилю и поезду.

Как не вспомнить, глядя на это чудо техники, глубокую старину, когда на Волге появились первые машинные суда. Сейчас слово «машинные» звучит как насмешка: ведь вся «машина» — это чугунный ворот огромных размеров, который вращали вокруг своей оси несколько десятков лошадей. Вот как описывает один из журналов прошлого века этот корабль, который мог самостоятельно двигаться против (!) ветра и течения: «На судне длиной до 30 сажен и шириной до 20 аршин устроен балкон для помещения 45 штук лошадей. На верху балкона становится чугунный круг, называемый шкив. Шкив этот имеет окружность 20 четвертей, на него навивается косяк, то есть завозная бечева, толщиной в 7 вершков, а длиной в 100 сажен, посредством коей причаленные суда получают ход. Косяк сей с якорем в 50 пудов кладется в завозную лодку и опускается на дно. Канат с якорем завозят беспрестанно. Завозных якорей бывает три, а четвертый, становой в 55 пудов. Народа употребляется: один лоцман, один шкивной, три завозенных да рабочих 70 душ…»

Можно представить себе, что это было за сооружение! Один «двигатель» столько места занимал. Шутка ли, 45 лошадей! Да еще столько же запасных. Кормить же в пути их надо было. Значит, брали с собой и сено, и овес… Те, кому довелось видеть эти суда, рассказывали, что растягивались караваны чуть ли не на четверть версты. С многочисленными домиками, будочками, шалашами, стогами сена походили они на плывущие деревни… А ведь всего несколько лет отделяло речников того времени от первого парохода.

Он появился на Волге в 1818 году. Народ назвал его антихристом. Окутанный паром и дымом, с жародышащими топками, грозно пыхтел пароход на перекатах, наводя ужас на прибрежное население. «Антихрист» недолго проплавал по Волге. Он исчез так же неожиданно, как и появился. Ходила молва, что сел корабль на мель у Телячьего брода под Нижним, что разразилась в тот час гроза и гром расколол судно на семь частей, отчего оно исчезло в реке.

Гребные колеса на первых пароходах устанавливали за кормой. В девятнадцатом веке на Миссисипи это был основной тип судна. Пароходы те так и называли — «американские». Попадались они и на Волге. Помните строки популярной песенки из кинофильма «Волга-Волга»? «…Америка России подарила пароход, сбоку пар, колеса сзади и ужасно тихий ход…» Благодаря кинорежиссеру Г. Александрову мы посмотрели на музейную старину прошлого века. И посмотрели в действии, на плаву. Это ничего, что на капитанском мостике находились известные артисты. Зрителям запомнились не только герои комедии, но и сам прародитель современного теплохода.

Американская техника недолго удивляла волжан. Первый сормовский пароход был на голову выше чуда с Миссисипи. Гребные колеса, расположенные по бортам, позволили увеличить тягу, сделали судно более маневренным. Сормовичи начали применять на своих судах мощные паровые машины.

В первую навигацию нашего века по Волге пошел буксир, тащивший за собой миллион пудов груза! Пассажирские экспрессы покрывали путь от Нижнего Новгорода до Астрахани за пять с половиной суток.

Но прошло 50 самых стремительных лет в жизни планеты. На смену пришли двигатели внутреннего сгорания, электромоторы, потом газовые турбины. Дизели, заменившие паровую машину, сделали судно экономичнее. Гребной винт вытеснил громоздкие колеса. Но скорость долгое время оставалась прежней. Автомобили и поезда, самолеты и аэросани умчались вперед. Водный же транспорт оставался самым тихоходным. И казалось, нет надежд на то, что суда когда-нибудь поплывут быстрее.

Но барьер скорости был преодолен. Это произошло после того, как со стапеля завода сошел корабль на подводных крыльях. Новое судно подняло водный транспорт до современного уровня. И крылатый корабль как бы напомнил нам, что ни в одной стране мира нет такого обилия водных дорог.

Мы видели очереди на волжских пристанях. Люди отправлялись в гости или на концерт. Труженики деревень и небольших городков собирались провести воскресный день в Ярославле, Горьком или Казани, чтобы вечером успеть вернуться домой.

Водное такси, речная электричка… Лестными сравнениями награждают суда на подводных крыльях.

И вот мы в Сормове — колыбели речных исполинов. Территория завода — настоящий город. И в этом городе строят суда. Корпуса их стоят один подле другого, направленные кормой к Волге и окруженные башнями подъемников.

И поначалу непривычно выглядят черные борта будущих кораблей. Ведь мы привыкли видеть корабли в белоснежной одежде.

Вот судно-гигант высотой с шестиэтажный дом. Скоро оно уйдет в первое плавание. Капитаны поведут его на Каспий, где оно превратится в… железнодорожный мост. Поезда из Москвы в республики Средней Азии пойдут через Каспийское море. Новое судно уже получило название: «Советский Туркменистан».

Мы познакомились с главным строителем Сормова Андреем Александровичем Барминым. Главный строитель — это отец судна. Он принимает его из пеленок чертежей, провожает в большую жизнь. Он растит корабль, как родного сына. Потому во всем разбирается главный строитель: в шпангоутах и пиллерсах, в электросхемах и отделочных работах, в радиосвязи и приборах. От его знаний и опыта зависит надежность будущего судна. К каждой заклепке, к каждому сварочному шву, к каждому мазку маляра придирчиво присматривается он.

Немало кораблей построил Андрей Александрович. Почти полсотни лет трудится на заводе. Это кое-что значит! Бармин был главным строителем первого каспийского парома. И он же провел морской корабль от Горького до Баку. То плавание было не из легких. Мосты, камеры шлюзов, мели, развороты — каждый километр пути требовал от речников героических усилий. Пришлось снять мачты, часть надстроек, максимально разгрузить судно. Три мощных буксира вели морской корабль по реке. Все волжские суда уступали дорогу каравану, готовые прийти на помощь сормовскому «младенцу». Но помощи не понадобилось. И самой высокой наградой для главного строителя была благодарность каспийских моряков.

Если дизель-электрический паром — это гигант надводной индустрии, то что сказать о судне, палуба которого величиной с футбольное поле? А на огромной площадке установлен еще стреловой кран. Таков надводный кран — еще один сормовский исполин. Притом небывалой грузоподъемности — 250 тонн! Что будет делать этот Гулливер? Какие грузы положит он на свою палубу?

Андрей Александрович Бармин поясняет:

— Это очень интересное судно. Судно-градостроитель. Но города, которые будет оно строить, не совсем обычные. Под их фундаментами будет плескаться морская волна. Я имею в виду города нефтяников, что стоят над Каспием далеко от берега. Раньше трудновато было их сооружать. Много времени и сил уходило на постановку железобетонных опор. Крановое же судно подвезет с десяток таких опор на морскую стройку и поставит их на место.

Мы видели вереницы чертежных столов в конструкторских бюро. На ватмане бесчисленные линии и цифры. В тишине светлых залов рождались корабли будущего. Пойдут ли они по мелководью или по большим глубинам, пойдут ли груженные тысячей тонн или всего десятью — в них воплотится все самое лучшее, чем богато отечественное судостроение.

Путешествие по корабельному городу подарило нам еще один сюрприз. Когда спустились к реке, где стоял наш «Горизонт», рядом с ним покоилось на воде странное сооружение. Катер не катер. Самолет не самолет, хотя с воздушными винтами. Глиссер? Да нет! Обводы совсем не такие. Гидросамолет? Но где у него крылья?

Вдруг этот гибрид катера и самолета вздрогнул. Вскипела вокруг вода. Бешено закрутились пропеллеры, и он, наклоняясь то в одну, то в другую сторону, рванулся на середину реки. Это же судно на воздушной подушке!

Не думали, что придется увидеть эту сормовскую новинку. Потому и донимали вопросами главного инженера завода Александра Андреевича Брызгалова, когда побывали у него в кабинете. Рассказывал он об этом вездеходе с гордостью. Еще бы! Судно, у которого огромное будущее. В скорости оно крылатым кораблям не уступает. К тому же не боится ни мелей, ни порогов, ни топляков. Если понадобится, «переплывет» песчаный остров, поднимется над плотами. На таком корабле можно даже открыть зимнюю навигацию. Да, именно зимнюю! Когда опустеет река и уйдут в затоны корабли. Право, не так-то просто представить, как в тридцатиградусный мороз к заснеженной пристани пришвартуется теплоход. Пассажиры, понятно, в шубах и шапках-ушанках. Займут они свои места, раздастся протяжный гудок, и судно уйдет в очередной рейс. Самое интересное, что это не «зимняя сказка», а реальность! Волжане уже были свидетелями подобного чуда. И это только первые полеты судна на воздушной подушке, но шаги уверенные, многообещающие.

Сормовский берег остался за кормой. Мы снова на волжском стрежне. Пенится, клокочет волна позади. Как вокруг сормовского вездехода на старте. Конечно, мы еще во власти впечатления от удивительного судна с воздушным винтом. Какой из нынешних кораблей может соперничать с ним? И нам стало немножко грустно. И мы нашли, что наш дружище «Горизонт» не так уж хорош. Ему определенно чего-то не хватает. То ли такого же винта, то ли крыльев, то ли реактивного двигателя. Поняли мы после, в Сормове: устарел, к сожалению, наш катер.

Вот бы нам «подушку»! Завернули бы в тот ручей. Не стали бы объезжать отмели. Любой берег доступен! Любой водный разлив! Самые дальние уголки страны стали бы ближе и доступнее. На таком судне к лесникам проберешься, к геологам — в тайгу, на неизвестные озера. И не на крыльях фантазии, а на корабле сормовской марки.

В нашем полку прибыло

Вставать в пять утра не хотелось. В такой час трудно размуровывать себя из спального мешка. Но мы вырвались из его нежных объятий, напялили куртки и сошли на берег. В пять утра у нас свидание. На набережной Оки должен появиться Николай. Может, для вас это имя ничего не значит, но для нас Коля Савин — залог всякого благополучия. Непременный участник наших прежних водных путешествий, Николай всегда был центральной фигурой на корабле. И не потому, что он высокого роста и умеет вязать морские узлы, разжигать костер в любую погоду, мастерить из консервной банки эхолот… У Коли всегда при себе хорошее настроение. Если кто недостаточно понимает значение слова «оптимист», то только потому, что незнаком с инженером Савиным.

Мы тоже не нытики. Но перед Колей пасуем безоговорочно. Походная жизнь без его громового голоса и раскатистого смеха, без его шуток и неистощимой фантазии все равно что комната без электрического света. А как Коля поет! Правда, иначе, чем Робертнно Лоретта или Муслим Магомаев. И не побоимся сказать, что хуже. Но в отличие от знаменитостей Николай не претендует на овации публики.

А как Коля готовит жаркое! Он уверяет, что никто не обучал его кулинарному искусству. Так же, впрочем, как никто не преподавал ему уроков по шитью парусов и вязке морских узлов. Откуда же у него такой разносторонний талант? Это всегда оставалось для нас загадкой.

У него рюкзак как у истинного волшебника. Он может достать из него заморские пряности, дефицитные гайки с винтами, шампур для шашлыка. Не было еще такого, чтобы забыл что-нибудь Коля или не предусмотрел.

И хоть до сих пор удачно протекало путешествие, хоть мы сами справлялись с походными обязанностями, но нам не хватало Савина. Переживал и Коля. По независящим от него обстоятельствам он не мог плыть с нами с самого начала. И вот, получив наконец отпуск, догнал нас в Горьком.

Мы грелись на солнышке и ждали Савина. Он появился на набережной с легендарным рюкзаком за спиной. Безукоризненный светло-серый костюм, ослепительной свежести рубашка, отполированные ботинки надежно маскировали этого любителя странствий.

Савин прошел мимо, не обратив на нас внимания.

— Коля! — тихо и безнадежно позвали мы.

Николай обернулся. Безоблачное чело его омрачилось. Вероятно, ему стоило немалого труда узнать друзей в полусонных и небритых людях, стоявших на набережной.

— Ну и вид, — пробормотал Коля, рассматривая наши не первой свежести тельняшки. — Бедняги! Вам не хватало воды постирать свой гардероб.

Мы поспешили обидеться. Черт возьми! Не для этого мы встали спозаранку, чтобы выслушивать здесь банальные намеки. И от кого? Наш гардероб, конечно, не без изъяна. Но мы спали в катере рядом с мотором и батареей канистр. Попробуй-ка вылезти из кокпита отглаженным, надушенным, свеженьким. Конечно, не зря человек изобрел зеркало. Иногда, наверно, стоит в него заглядывать. Но мы предпочитали смотреть по сторонам — на восходы и закаты, взирать на каждую достопримечательность…

Когда подошли к катеру, Коля брезгливо тронул пальцем палубу «Горизонта». Но на этот раз мы были начеку.

— Сегодня день профилактики, — предупредили его. — Будем мыть катер, смазывать, проверять, регулировать. Тяжелый был последний переход. Знаешь, ветер, волны, грязь по колено.

Коля вздохнул. Мы продолжали наступление.

— Дел у нас много.

— Горьковский автозавод посетить, раз.

Побывать на бывшей ярмарке, два.

— А встреча в горсовете, не забыл?

— Сам начальник Волжского пароходства обещал сегодня аудиенцию.

— А ты со свежими силами.

— Знаешь, с твоим умением и сноровкой.

— Да незаурядной физической силой.

— В общем у тебя это здорово получится!

С Николаем происходило невероятное: он хмурился. Казалось, сейчас грянет гром. Но откуда взяться грозе, когда прилежно старалось утреннее солнце, рядом плескалась вода, а теплый песок пляжа так и звал пройтись по нему босиком. И Коля сдался.

Он молча вытащил из рюкзака целофановый пакет, сложил в него костюм и, убедившись, что его светло-серому фраку ничто не угрожает, прыгнул в катер. Тут же из трюма полетели на берег наши вещи…

Вечером на берегу мы заметили сизый дымок около стоянки «Горизонта». Мы были голодные и усталые. И эта струйка дыма у воды казалась воплощением домашнего счастья.

Катер был чист, как выпавший снег. Кокпит напоминал витрину универсального магазина. Бинокли, компас, ружье, канистры все нашло свое место, все было расставлено, подогнано, приторочено наилучшим образом.

Но нас потрясло другое. На веревке между катером и прибрежным деревом висели наши тельняшки. Они были выстираны. Теперь мы рассматривали их с таким же недоумением, как Коля утром, когда они были одеты на нас.

Мы не чурбаны какие-нибудь. Мы хотели проявить по отношению к Коле самую мужскую нежность. Но Савин даже не взглянул в нашу сторону. Он лишь кивнул на дерево, на котором был прибит большой лист бумаги.

«Объявление, — прочитали мы вслух. — График дежурств!» А дальше, под графиком, добрый десяток строк под рубрикой «Обязанности дежурного».

— Где это, вы говорите, кремль находится? — прервал наше чтение Коля. — Завтра у меня уйма дел… Приду только к вечеру, — добавил он, заправляя в фотоаппарат кассету.

Мечта автоиспытателя

Наверное, в каждом городе есть место, откуда открывается панорама городских далей, где за несколько минут вы можете разгадать тайну закоулков, разобраться в удивительных круговоротах улиц, увидеть то, что создавалось столетиями.

Нашли мы такое место и в Горьком — мост через Оку. Быть может, горьковские старожилы с нами не согласятся. Знаем: любят волжане гулять по высокому правому берегу и любоваться оттуда величественной панорамой реки. Мы тоже там бывали. Смотрели с откоса на оживленный рейд, на порт, на красавицу Волгу. Но — да не покажется это странным — снизу все же было виднее. Так уж необычно раскинулся город у слияния Волги и Оки.

В первый раз мы увидели этот мост с воды, когда плыли от Сормова. Но тогда, честно говоря, было не до созерцания пейзажей. Предстояло найти надежную стоянку для катера. Поверьте, это совсем не просто! Если трудно отыскать что-либо подходящее в речной глуши, то в городе, да еще в незнакомом, это почти неразрешимая проблема. Посмотрели мы на бетонные стенки порта, на скопление теплоходов около дебаркадеров и поняли: нашему суденышку лучше держаться отсюда подальше. А потом между быками моста глянули песчаные пляжи и зелень берегов. Там была Ока. Не раздумывая, завернули под мост. Проскочили вверх против течения реки около двух километров и нашли наконец стоянку для «Горизонта».

На следующий день мы отправились в традиционный пешеходный круиз по городу. У нас уже выработался определенный стандарт осмотра новых мест. Начинали всегда с набережной. Чем-то интересен город, обращенный к реке? Потом шли в центр. Оттуда — на поиск достопримечательностей.

В начале путешествия мы уподоблялись героям Конан-Дойля. Рассматривали, расследовали, вынюхивали все, что попадалось на пути. Работники музеев облегченно вздыхали, когда закрывались за нами двери, местные жители провожали подозрительными взглядами. Мы были готовы начать археологические раскопки, участвовать в рейдах прожектористов, отправиться в гости на завод к рационализатору, упомянутому в местной газете. Но после месячного плавания наш пыл поубавился. Мы выработали интуицию и довольно стойкий иммунитет к новым впечатлениям. Стали значительно «прозорливее». Порой брали на себя смелость определять прошлое и будущее городка по покосившейся ресторанной вывеске или выражению лица постового милиционера. Бывало и так, что одного взгляда в бинокль достаточно, чтобы проститься с неприметным берегом, проскочив его на большой скорости. Кронштадт и Волго-Балт, Ленинград и Сормово, Финский залив и Ладожское озеро избаловали нас.

С предвзятым мнением подплывали и к Горькому. «Ну разумеется, большой город, — рассуждали мы. — Промышленный. Один автозавод чего стоит! Незаурядное прошлое. Кремль и всякие другие постройки прежнего времени. Что ж, день для осмотра придется выделить».

Но когда оказались мы на мосту, когда увидели все сразу — и Волгу, и Оку, и Горький, то поняли, что торопиться не стоит. Под наш стандарт город не подходил. И снова овладел нами воинствующий дух поиска.

Для начала не спеша прошлись по одной стороне моста. Той самой, что обращена к Оке. Рассмотрели все, что можно заметить на берегах реки. Потом повернули обратно. Окинули взором Волгу. Здесь, на этом перекрестке, сошлись две большие водные дороги страны. Мы путешествуем по воде, поэтому подходим к речным магистралям со своим мерилом. Отдавая должное электропоездам и новейшим автобусам, преклоняясь перед современной авиацией, мы спросили: какой дорожный перекресток может выглядеть так грандиозно, так величественно, так неповторимо?

Река и город! Город слева, город справа, город на вершине горы. Улицы вьются среди зелени, падая серпантином к воде. Выглядывают из-за деревьев кварталы жилых домов. Теплоходы заслонили набережную. Мы опознали кремль с узорными, словно точеными из дерева, башнями. Увидели знаменитый откос, над которым взлетел Чкалов.

Сколько времени мы провели на мосту, сказать трудно. Постовой милиционер дважды проходил мимо, оглядывал нас с ног до головы. А нам хотелось узнать, что за странные купола возвышаются над городом. Один из них вылитый «Исаакий». Только что маленький. Или четырехугольное старинное здание слева? Откуда оно взялось среди обычных построек? Что там было? Что находится сейчас? А разве на этой горе да на набережной Оки весь город уместился? Ведь Горький — миллионный город, а не видно ни одной трубы, ни одного промышленного сооружения. Где автозавод? Попробуй сориентироваться без плана, без карты, впервые ступив на землю волжской столицы.

Словом, куда ни глянешь, всюду что-то интересное видится, разжигая любопытство. А как узнать о достопримечательностях?

— Очень просто, — сказал Борис. — Обо всем узнаем, не сходя с этого моста. Вот люди идут по мосту. Это же горьковчане! Разве они не знают своего города? Спросим у них.

И что? Каждого будем донимать вопросами. Или через одного? — спросил Володя.

— Это же здорово! — чему-то обрадовался Николай. — Не пройдет и минуты, как нас пригласят в ближайшее отделение милиции за коллективное и преднамеренное нарушение правил уличного движения.

— Кстати, о милиции, — оживился Борис. — Это идея! Начнем именно с нее. Пошли!

Мы решительно приблизились к постовому милиционеру. Борис изложил молодому сержанту свою идею. Так, мол, и так, приехали в Горький, хотим познакомиться с ним не совсем обычным манером — посредством общения с прохожими на мосту.

— Это можно, — добродушно разрешил постовой, который назвал себя Виктором Рыжаковым.

— Товарищ сержант! Вы уж помогите. Не к каждому же нам в самом деле подходить. Посоветуйте что-нибудь поначалу.

— Да ведь дело больно мудреное затеяли. Разве сразу сообразишь?.. Постойте-постойте. Минуточку. И сержант принялся высматривать кого-то в толпе.

— Он! Точно! — обрадованно произнес Виктор Рыжа-ков. И, почему-то перейдя на шепот, сообщил: — Вчера по телевидению выступал. Ежов по фамилии.

— Известный певец? Да? — тоже шепотом спросил Николай.

— Да нет! Волгарь. Чуть ли не самый известный в Горьком. О своей коллекции старины всякой рассказывал. Давайте к нему.

Мы двинулись к первой нашей «жертве». Высокий, плотный человек в кителе речника выслушал нас с улыбкой, в которой было все: и мудрость, и оптимизм. Его величали Михаилом Петровичем Ежовым.

— Значит, любопытствуете, так сказать, с точки зрения моста? А знаете вы, гости московские, историю самого моста, который вас держит? Между прочим, он тут не от веку стоит. До него был плашкоутный мост. Еще до революции перегородили Оку баржонками на якорях. Настил положили. По нему и катили пролетки, пешие люди в Сормово добирались. Собирали мост после весеннего спада воды. А уводили баржи при первых заморозках. Зимой уж по льду тропу протаптывали. Неверного характера мост был. Однажды, помнится, ветер сильный задул с Волги и унес мост со всеми пешеходами, извозчиками и даже трамваем вверх, против течения Оки. Километров двадцать протащило его.

Новый мост навели меж берегами тридцать лет назад. Весной это случилось. Я тогда в плавании был. Фотографии из газет сохранил. На одной оба моста видны — на воде старый, а повыше — широкий и красивый новый. А нынче и этот тесен. Не дает полного хода транспорту. С автозавода во все концы страны машины едут. Город растет. Но еще недолго ему стоять. Вон там, выше по Оке, новый мост ставят. Тот покрупнее будет.

— Говорят вы, Михаил Петрович, собираете волжскую старину. Расскажите о прошлом. Хотя бы о Нижегородской ярмарке или о прежнем судоходстве.

— Нет, не просите, — запротестовал он. — Старина — моя слабость. Заговорю — не остановить.

— Тогда о будущем Горького…

— О будущем? Об этом пусть вот тот человек поведает.

Так мы познакомились с главным архитектором города Юрием Николаевичем Бубновым. Он только что закончил рабочий день. Его дорога к дому лежала через мост. И перед ним стояли три благодарных слушателя.

— Значит, о будущем? — уточнил он. — Вот справа Канавино — левобережье Оки, район небезызвестных ярмарок, оставивших нам в наследство лабазы и дворцы, трущобы и храмы. Трущоб, правда, нет уже давно. А облик Нижнего Новгорода кое-где проглядывается. Эта часть города реконструируется в первую очередь. Домики пойдут на слом. На территории ярмарки стоял когда-то бразильский пассаж и другие торговые палаты. Они еще крепки. Пусть послужат нам. Переоборудуем их под ателье, столовые, мастерские. Теперешний горсовет превратится в Горьковский ГУМ. На набережной встанут многоэтажные здания, которые создадут совершенно новый силуэт заречья. Все это дело ближайших лет.

А прямо перед нами — центр города, с седым кремлем и золотыми куполами, с монументами и старыми улицами. Он застраивался медленно в последние годы. Больше росли окраины, но и в нагорной части скоро можно будет увидеть фронтоны высокоэтажных и современных зданий. Реконструируем и древний кремль. А внизу, у воды, протянется от Волги до Оки набережная, которую оденут в бетон.

Остается добавить о самых мощных и перспективных районах Горького — Сормовском и Автозаводском. Впрочем, о них говорить трудно. Их надо видеть. Это города внутри города.

— Кстати, Сормово нам понравилось, — добавили мы. — А как попасть к автомобилестроителям?

Наши новые знакомые — и сержант милиции, и старый волгарь, и главный архитектор — провели между собой «летучку», высказывая свои соображения по поводу главных достопримечательностей городка автомобилестроителей. Они пришли к такому выводу: надо осмотреть все, не доверяя чужим рекомендациям.

— Вот, кстати, «Волга» идет заводская, — заметил Виктор Рыжаков.

Он поднес ко рту свисток. Над мостом раздался звук, который заставляет трепетать сердца шоферов. Сержант недвусмысленно указал водителю «Волги» притормозить у тротуара. Машина остановилась. Человек за рулем с удивлением глянул на постового и людей возле него. А Виктор Рыжаков, извинившись, изложил водителю суть дела.

Дверцы «Волги» распахнулись. Человек за рулем любезно произнес:

— Садитесь.

«Волга» оказалась необычном — с кузовом «универсал». Новинка! Нам не приходилось ездить на таком автомобиле. Пассажир, сидевший рядом с шофером, спросил:

— Нравится?

— Хорошо придумано, — ответили мы. — Теперь, значит, и на «Волге» можно перевозить грузы.

— Полтонны! Задние сиденья убираются — и почти весь салон становится грузовым.

— Ну, а ходовая часть выдержит такую нагрузку? Ничего не сломается?

— Что вы! — вмешался шофер, молодой паренек. — У нас на заводе слово «сломается» не в почете. Все рас считано! Усилена подвеска. Новые шины запроектированы.

«Волга» съехала с асфальта и мягко пошла по булыжнику, набирая скорость.

Через несколько минут мы въезжали в новый город. Замелькали витрины универмагов, здания школ, клубов, концертных залов, летнего театра… Это и был двухсоттысячный автозаводский район Горького.

Хозяева «Волги», узнав, что мы тут впервые, решили покатать нас по городу. Мы обратили внимание, как мастерски управляет машиной водитель.

— Давно шофером работаете? — поинтересовались мы.

— Я не шофер, — в смущении ответил молодой человек, — я инженер-испытатель.

— Вы и сейчас, значит, проводите испытания?

— Да, исследуем износ протекторов новых шин. Покончим с шинами, займемся экономической характеристикой автомобиля.

— А спутник ваш тоже имеет отношение к испытаниям? — перевели мы взгляд на пассажира «Волги».

— Некоторое, — улыбнулся шофер. — Кстати, познакомьтесь: Михаил Степанович Мокеев, руководитель лаборатории по доводке и испытанию легковых автомобилей.

Ого! Выходит, перед нами человек, который первым садится за руль новой легковой машины? Теперь уж мы не вылезем из «Волги», пока нам не расскажут об автомобилях, пока не усладим душу подробнейшими подробностями о двигателях, колесах, карбюраторах.

И мы попросили рассказать нам о «Волге», о самом недалеком ее будущем.

— Это тайна, — ответил Михаил Степанович.

— Тайна? Почему же?

— Не в полном смысле слова, конечно, — поправился Мокеев. — И тем не менее это так. Во-первых, нехорошо рекламировать машину раньше времени. А во-вторых, не так легко это сделать. На заводе испытывается много новинок, но что найдет применение в новом автомобиле, сказать трудно.

— А вы нам свое мнение выскажите, — нашелся Борис. — Как-никак целую жизнь провели за рулем. Четверть века испытываете автомобили. Наверное, помните и «бабушку» наших легковиков «эмку». Управляли «победой» и «чайкой». Да и «иностранцы» вам знакомы — всякие «кадиллаки», «паккарды», «мерседесы». Так поведайте нам, какой бы вы хотели видеть новую «Волгу»?

— Хорошо. Останавливай, Слава, машину. Поговорим.

Мы уселись поудобнее на сиденьях и приготовились слушать.

— Каким бы я хотел видеть новый автомобиль? Разумеется, лучшей машиной в мире. Но для этого нужно многое.

Автомобиль должен быть красив. Было время, когда красоту не мыслили без обилия хромированных деталей, без роскошной отделки. Позже стали восхищаться обтекаемостью, зализанностью форм. Казалось, вот-вот наступит момент, когда кузова легковых автомобилей примут сверхобтекаемую форму падающей капли. Но до «капли» дело не дошло. Эволюция машины протекала совсем по другому направлению. Современный автомобиль выглядит угловатым, почти прямоугольным, с подчеркнуто резкими переходами. Но стал ли он от этого хуже? Нет, не стал. Надо только правильно и умело соблюсти новые пропорции, сделать кузов низким, приземистым. Таким я и вижу наш новый автомобиль — простой формы, изящный, стремительный.

Автомобиль должен быть быстроходен. Речь идет не только о максимальной скорости, но и об ускорении. В условиях города важно, чтобы он быстро разгонялся. Тридцать восемь секунд требуется «Волге» для достижения скорости сто километров в час. Новый автомобиль должен тратить на разгон не более двадцати пяти секунд.

Несколько слов о колесах. Сейчас их диаметр велик. Они тяжелы, обладают большой инерцией и существенно мешают набирать скорость. Шины с внутренним диаметром тринадцать дюймов и уменьшенным давлением воздуха будут лишены этого недостатка.

Экономичность тоже немаловажный фактор. Новое дозировочное устройство с непосредственным впрыском топлива заменит отслуживший свой век карбюратор. Каким будет при этом расход топлива? По крайней мере на треть меньше, чем в автомобилях с обычными системами питания.

Не менее значимы и другие качества автомобилей — удобство управления, комфортабельность, безопасность. Я, например, стою за такие новшества, как дисковые тормоза с автоматической регулировкой зазоров, гидроусилитель руля, сиденья, которые можно поднимать и опускать, дополнительные фары с желтым светом. Думаю, что гидропневматическая подвеска скоро вытеснит такие детали, как рессоры и пружины.

— А как вы относитесь к автоматическому переключению скоростей? — поинтересовался Николай.

— Неплохая штука, — ответил Михаил Степанович, — но, откровенно говоря, особой нужды в автоматическом переключении я не вижу. Хороший шофер прекрасно справляется и с ручным переключением. А на плохого ориентироваться не стоит. Более важную проблему я вижу в долговечности машины, в простоте ее обслуживания. Сейчас от ремонта до ремонта «Волга» ходит сто тысяч километров. За это время приходится не менее ста раз производить профилактику. Сто раз! Это же сотня рабочих смен. А что бы сказали водители, получив машину, способную проходить без ремонта, даже текущего, двести пятьдесят тысяч километров?!

Мы считаем себя не профанами в автомобиле. И потому сказали Михаилу Степановичу, что давно фантазия подсказывает нам именно такую машину, о которой мечтает главный автоиспытатель Горьковского завода.