Три льва

ГЛАВА 18 Бунт на галере

Быстро переговорив между собой, русины и донцы приготовились: каждый запасся кто камнем, кто лопатою или топором, некоторые же припасли сабли и спрятали их между скамьями. Сабли в ту ночь раздал испанец Сильвестр, юноша из Андалузии, якобы мусульманин, но, похоже, в душе оставшийся преданным католиком. Апты-паша считал Сильвестра искренним и убежденным ренегатом, между тем как юноша продолжал презирать захвативших его в плен людей, памятуя своих убитых товарищей. Как только сгустились сумерки и азиаты улеглись на ночлег, Сильвестр лег между ними, притворяясь спящим.

А в это время Кмитич, который был прикован цепью к первой скамье, начал фитилем поджигать порох, лежа под ней. Семенович лег так, чтобы заслонять Кмитича. Чтобы все думали, что он просто отдыхает, лежа на боку, капитан тихо затянул какую-то морскую незнакомую Кмитичу песню… Порох уже был подложен под доски в кормовой части галеры, под помещение, где ночевал сам Апты-паша и с ним тридцать пять военных моряков. Шесть турок были расставлены на ночь по галере в качестве часовых. Один их них и обратил внимание, что под скамьей капитана Семеновича что-то блестит.

— Не олду? — египтянин приблизился к скамье, вытаскивая свой острый ятаган.

— О сэн йапмак? — спросил он на не очень хорошем турецком, интересуясь, что же там происходит.

— Дэн думан! Дэн думан! — крикнул в ответ Семенович, объясняя по-турецки, что хочет закурить.

Часовой, что-то пробормотав по-арабски, отошел. Ответ Семеновича его удовлетворил полностью. Однако это не спасло заговорщиков. Кмитич отчаянно пытался запалить порох, но тот не загорался: отсырел.

— Черт! Все пропало, Алесь! — в ужасе повернулся Кмитич к Семеновичу, понимая, что их попытка взорвать галеру сегодня полностью провалилась. И неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не Сильвестр.

— Ке паса? — юноша приблизился к скамейке, опустившись на корточки.

— Порох мокрый! Не зажигается! — стал объяснять ему Семенович. Сильвестр тут же скрылся и вновь появился, неся в тряпке тлеющие угли.

— Канлы кемюр, канлы кемюр, — повторял Сильвестр, протягивая тряпку с углями.

— Дзякуй, хлопец! — обрадовался Кмитич. — Может, сейчас сработает…

Кмитич бросил угли вниз, в то место, где был заложен порох. Все тут же кинулись прятаться под лавки. Гремящая от нетерпения тишина сменилась рванувшим уши взрывом. В тихой южной ночи ярко блеснул оранжевый столб, разбрасывающий доски и турецких наймитов. Содрогнулась вся галера от киля до кончика мачты. Крикнули в ночи испуганно чайки. И вот уж не чайки, а люди кричат: азиаты, горящие, сбивающие пламя, сбрасывая загоревшиеся плащи и чалмы, бросались в воду… Двадцать шесть человек турецкого экипажа убило взрывом, больше, чем рассчитывали Семенович и Кмитич.

Среди смятения и криков, проснулся в тревоге и Апты-паша. Он выбежал на палубу исполненный ярости и стал громко браниться.

— Ах вы, христианские собаки! А ну не трогаться с места, изменники! — крикнул он, размахивая своим кривым малайским крисом. В отсветах рыжего пламени Апты-паша смотрелся как выскочивший из преисподни демон.

— Сидеть смирно! — направил он ствол своего длинного пистолета на казаков и выстрелил. Один казак с криком, схватившись за плечо, упал на доски палубы.

Но русины похватали камни, сабли и все, что попадалось под руку и храбро бросились на турок с криками:

— Бей нехристей!

В это время Кмитич с саблей в руках налетел на самого Апты-пашу. Тот выхватил из-за широкого белого кушака второй пистолет и наставил на полковника. Однако сделать выстрел не успел. Коротким ударом сабли снизу вверх Кмитич выбил пистолет из рук паши, а затем рубанул его «сенаторским» ударом, и пока турок корчился, спихнул его ногой в воду, перебросив через низкий фальшборт. Глядя, как по воде пошли круги, Кмитич плюнул вслед, процедив:

— Сам ты собака! Проклятый нехристь!

Но схватка еще не закончилась. Кмитич поднял пистолет паши и поспешил на помощь своим товарищам. Повсюду звенела сталь, где-то ухнул тюфяк, высекая искры в ночи, бились на саблях казаки с людьми Апты-паши, и раздавались громкие крики на арабском, турецком и на русском, еще пару раз прозвучали глухие выстрелы тюфяков.

— Вперед! Наша галера, хлопцы! Наша! Бей басурман! — кричали казаки и русины… Турок, впрочем, осталось явно мало — человек десять, не более. Они пятились, теряя раз за разом своих людей.

Вжиг! Вжиг! То в воздухе засвистели стрелы. К счастью, турки так и не смогли пустить в дело все свои луки, ибо тетивы их были уничтожены горящими углями, падавшими из пылавших кают, так что всего два или три лука остались годными к стрельбе. Но разящие и ранящие стрелы не остановили русин. Вся кормовая часть галеры была обагрена кровью, завалена оторванными взрывом кусками тел либо отсеченными окровавленными головами и руками, которые русины спешно и брезгливо скидывали за борт в море. В это же время спасающиеся от клинков русин турки прыгали за борт сами. В темноте белыми сполохами мелькали брызги от их падений в воду…

— Рыбам на корм! — кричал Семенович, потрясая окровавленной кривой турецкой саблей с утолщением на дюбе. Храбрый литвин даже не заметил, что из руки его торчит стрела. По его животу с порезанной груди стекала кровь.

Но бой был уже закончен. И вдруг словно из-под земли выскочил Юсуф, о котором, кажется, все забыли. Этот здоровенный, как боров, египтянин выхватил под стать себе страшный огромный тесак и запустил его в Кмитича. Полковник смотрел в другую сторону. Это был тот самый печальный случай, когда инстинкт самосохранения не успевал срабатывать.

— Берегись! — услышал крик Кмитич, обернулся и в последний миг убрал голову от летящего в него огромного кривого кинжала. В дюйме от лица полковника тесак Юсуфа вонзился в мачту, да с такой силой, словно кто-то обеими руками вбил топор.

Видя, что не убил литвина, этот египетский Голиаф с рычанием разъяренного льва бросился на Кмитича. Полковник разрядил в Юсуфа пистолет, но пуля не остановила разгневанное чудовище…

— Держите его! — закричал Кмитич, отпрыгивая от страшного удара кулака величиной с пушечное ядро… На помощь тут же кинулись три казака, молотя Юсуфа снятыми с ног заранее подпиленными цепями. Но с большей пользой можно было ветками стегать дракона… В один миг все казаки отлетели в стороны от мощных ударов. Попович метнул в египтянина длинный острый нож. Тот вошел Юсуфу в плечо, но это «чудище», похоже, даже не обратило на ранение никакого внимания. Еще четверо казаков подскочили и навалились на Юсуфа. Вчетвером мускулистые парни, легко справляющиеся с буйными морскими волнами, еле сдерживали этого смуглолицего гиганта.

— Трымай го, хлопцы! — крикнул Черкас, и пока четверо человек с невероятным трудом держали за руки разбушевавшегося, словно бык, египтянина, Черкас с диким криком ринулся на Юсуфа, выставив вперед саблю, сжимая ее обеими руками, и с силой вогнал клинок прямо в широченную, как две бочки, грудь египтянина. Издав звериный рев, Юсуф осел, а казаки с подбежавшей подмогой, не без труда подымая огромное тело, выбросили грозного египтянина за борт. Подняв огромный столб брызг, фосфоресцирующих на фоне черной воды и неба, гигант ушел на дно.

— Ого, здоровый, подлюка! — утер разбитую губу и нос Самойло… Черкас стоял на коленях на палубе, упираясь в нее левой рукой, тяжело переводя дыхание.

— У нас на хуторе быка завалить было куда как легче, — простонал он, облизывая разбитые в кровь пальцы рук.

— Дзякуй тебе, — тяжело дыша, поблагодарил Кмитич Никитина. Именно этот московит с шевелюрой цвета соломы спас князя, крикнув в последний момент.

— Няма за что, — смущенно улыбнулся Никитин. Сам он при этом держал руку на окровавленном боку…

— Ранен? — заботливо поинтересовался Кмитич.

— Пустяк! — вновь улыбнулся Никитин. — Так, чуть-чуть саблей задело…

В это же время Семенович где-то на баке громко вскрикнул, вырывая из руки неглубоко вошедшую в плоть стрелу. Кровь залила ему всю руку.

— Перевяжите меня кто-нибудь, холера ясна! — кричал Семенович, и первым к нему бросился Мустафа…

После непродолжительной схватки недавние невольники, с Божьей помощью, одержали-таки полную и быструю победу. Впрочем, потери русских, несмотря на неожиданность атаки и ее скоротечность, тоже были достаточно ощутимыми: донского казака Киреева убило наповал из тюфяка, московита Мокшина тяжело ранили копьем и стрелой в грудь, и еще девятнадцать человек получили различные резаные и колотые раны. Так, спасший Кмитича Иван Никитин был ранен не только в бок саблей, но и из лука в грудь, русин Ян Игнатьев получил сильное ранение в голову, поляку повредили левую руку, которую выбили из плеча мушкетом, а донец Василий был ранен саблей дважды… Кмитич сильно опалил бок порохом и сейчас замотал его мокрым кушаком.

Освободившиеся из плена христиане тут же принялись разбивать свои оковы. По всей галере зазвучал оглушительный лязг…

— Кто освободился, быстро к канатам! — кричал Семенович, — надо распустить паруса, да ходу отсюда!

Русины и два итальянца бросились исполнять приказание Семеновича. Похоже, тут никто его не игнорировал, даже иностранцы, впрочем, за год плена хорошо выучившие русский язык. Все понимали, что в морском деле нужно слушаться лишь опытного морского волка, капитана Александра Семеновича. А он здесь и был самым опытным моряком.

Казаки с силой тянули канаты, но паруса не раскрывались. И тут оказалось, что в парусах спрятались турки, те, кто не стал прыгать за борт и не сел в ту единственную лодчонку, в которую впрыгнул сын Апты-паши с парой человек.

— А ну вылазь! — Кмитич приблизился, выставив вперед пистолет и саблю в другой руке.

Турецкие моряки медленно спускались на палубу, поднимая в знак покорности руки.

— Не убивайте нас! Мы сдаемся! — жалобно просили они.

— За борт их, и все дела! — кричал кто-то из казаков.

— Стойте! Мы не свиньи! — остановил кричавших Кмитич. — Это война, а эти турки — наши пленные! Не звери же мы, чтобы сдающихся в плен людей убивать! Мы и сами только что в плену были!

— Верно, — поддержал Кмитича Семенович, — никакого самоуправства, хлопцы! Пленных в трюм и кормить!

Никто уже и не спорил.

Освободившихся невольников оказалось двести тридцать человек, в основном русины. Было среди них три московита, которых взяли в плен азовские турки. Правда, в отличие от пленных московитов, которых Кмитич видел в Смоленске, эти все говорили по-русски хорошо, пусть и с финским окающим акцентом. Было и пару греков, которые бурно возмущались, что Апты-паша нарушил договор с Грецией и пленил их. Был один испанец, поляк, два болгарина и два итальянца. Остальные же являлись русскими пленными из Польской Руси, а также донскими и запорожскими казаками, и еще человек десять были такими же литвинами, как Кмитич и Семенович — из Великого Княжества Литовского. Все они пробыли в плену от полугода до двух лет — с начала боевых действий Крыма и Порты против Речи Посполитой. Самыми «свежими» пленными оказались Кмитич и Семенович. Семенович, правда, «пересидел» Кмитича на полных три месяца и уже неплохо говорил по-турецки.

— Во нашего брата нахватали, мерзавцы! — сказал Самойло Семеновичу. Тот лишь молча кивнул…

И лишь только окончилась битва, затушили огонь и на палубе водворился более-менее порядок, тотчас же все бросились снова к веслам и принялись грести изо всех сил. Галера спешила в море, подальше от турецких берегов.

— Можно пойти на север по пути из варяг в греки, как наши пращуры хаживали, вдоль берега до Дуная, а там — в Прут и на север, до Подолья, в вашу землю, — советовал Черкас.

— Не пойдет, — качал головой Кмитич, — там все сейчас турецкое.

— Нужно в Италию идти, в Римскую империю, — говорил Семенович, — я знаю, что лет пятьдесят назад некий литвин Якимовский также захватил у турок галеру и пошел в Сицилию, в Мессину. А лет тридцать назад пленные русины вновь захватили турецкую галеру. Они тоже пошли именно в Италию, прямо к Папе Римскому. Мы пойдем их маршрутом. Там, в Риме, сейчас Папа полностью на нашей стороне, он поможет. Это самый оптимальный и безопасный путь, пусть пока и в обратном к дому направлении…

В принципе, все русины и литвины изъявляли желание возвратиться обратно в Речь Посполитую, и даже Мустафа, не желавший расставаться с другом Янкой…