Три льва

ГЛАВА 6 Военный совет

В шатре коронного гетмана кроме него самого находились лишь Михал Казимир, Кмитич, полковник Лужецкий и подольский князь Юрий Володыевский… Вот уж права народная поговорка, что малая собака до смерти щенок! Невысокий пятидесятидвухлетний Володыевский, несмотря на свои годы, выглядел все таким же, каковым его по сейму запомнил Михал во время драки «маленького рыцаря» с Богуславом. Кмитич, видевший Володыевского последний раз аж пятнадцать лет назад, также находил его мало изменившимся.

— Приятно, что вы, пан Юрий, все тот же! — с улыбкой жал руку подольскому князю Кмитич.

— А вы даже похорошели! — улыбался Володыевский, который, впрочем, явно похудел, а на чисто выбритом лице прибавилось морщин. Однако светло-русые волосы на голове подольского князя даже не тронулись сединой, придавая ему все ту же молодецкую удаль, особенно в сочетании с мальчишеским телосложением.

— Не густо нас, — усмехнулся Кмитич, оглядев пятерку воевод, столпившихся у круглого стола с разложенной на нем картой Подольской Руси. Впрочем, был и шестой — загадочный человек в ярко-красном камзоле и в странной треугольной шляпе, с трудом державшейся на высоком парике. Его всем и представил Собесский.

— Это, паны мои любые, австрийский представитель господин Альберт Герберштейн. Наш союзник.

Союзник, невысокий человек средних лет, снял с огромного парика свою необычную шляпу с сильно загнутыми в форме треугольника полями и милостиво поклонился. Кмитич вспомнил, что похожую треугольную форму придавали своим шляпам виленский инженер Якуб Боноллиус в Смоленске и он сам, Кмитич, на подписании унии со шведами в Вильне. «Похоже, новая мода», — улыбнулся про себя Кмитич, вспоминая Боноллиуса и то, каким модником был этот отважный столичный пан, так много сделавший для восстановления смоленских стен и бастионов. «Эх, и где он сейчас? Один Бог ведает! Хоть бы жив был! Вот кого бы желал повидать кроме Елены», — вздохнул оршанский князь и вновь повернулся к коронному гетману.

— Совет у нас тайный, — объявил тем временем Собесский, — но Австрия крайне заинтересована в нашей победе, панове, и Габсбурги хотят помочь нам. А людишки Дорошенко как тараканы — везде.

— Помочь? — Кмитич усмехнулся, смущенно пригладив рукой рыжеватые усы. — А почему тогда лишь одного пана посла прислали? Может быть, было бы неплохо хоругвь солдат прислать?

— Мы пока не можем, — мило улыбнулось чисто выбритое лицо австрийского представителя, — вы же знаете, какие у нас напряженные отношения с Турцией. Мы их, можно сказать, данники. Нельзя на данном этапе, чтобы турки увидели нашу активность на военном поприще. Они сразу набросятся на наши границы и захватят саму Вену.

— То есть вы предлагаете нам разбить турок, а видя, как они утекают, бежать вместе с нами, бить их в спину и кричать о совместной победе? — подбоченился Кмитич, не обращая внимания на Собесского, метавшего в его сторону страшные взгляды.

— Это мне знакомо! — улыбнулся Кмитич, поворачиваясь к Володыевскому. — Когда мы разбили и прогнали московитов, то премию за победу получали паны польские и литвинские, коих я как-то в бою и не видел рядом ни с собой, ни с Чарневским, ни с Михалом Казимиром или Богуславом. После победы уж столь много победителей нашлось, претендующих на премиальную экономию короля! Вот и сейчас! Где союзники австрийцы? Где польские хоругви? Что-то я сейчас вокруг себя вижу лишь только трех русин и двух литвинских чудаков вместе с собой. Ну и вот тайный австрийский посол с божьей помощью!

— Пан Самуэль! — попытался остановить Кмитича Собесский, но оршанский полковник словно и не замечал гетмана.

— Где хотя бы Великий гетман Михал Пац? — продолжал негодовать Кмитич. — Или все помощники попозже подтянутся, когда пенензы из Варшавы привезут, чтобы платить отличившимся?

Посол стоял, опустив голову. Где-то жужжал залетевший в этот теплый летний день в палатку черный мохнатый шмель. Володыевский усмехался. Лужецкий, заложив руки за спину, кажется, наблюдал лишь за одним шмелем, а Михал хмурил брови под полями своей черной кожаной шляпы с блестящей серебряной пряжкой на высокой тулье. Он полагал, что поведение друга не дипломатично. Но неожиданно Собесский стал заступаться за Кмитича.

— Вы правы, пан полковник. У победы всегда много сестер, а поражение — всегда сирота. Но политика — дело тонкое. Австрия нам, в самом деле, не может сейчас помочь с армией, но ситуацию хочет контролировать, отслеживать, чтобы вовремя оказать эту самую помощь.

— Вовремя для себя или для нас?

— Для нас всех, — ответил за Собесского Герберштейн, — и не надо думать, что мы такие уж нахлебники, пан полковник. Я не так давно ездил в Москву. Прилагал большие усилия, чтобы привлечь на нашу сторону царя. И если честно, то кое-чего достиг на переговорах.

— И чего же? Лапотники уже в пути? — спросил, приподняв брови, Кмитич. Все с любопытством уставились на посла.

— Московия не может пока воевать с Турцией, как, похоже, и не хочет. Но царь обещал и не помогать султану ничем, как бывало ранее, и не мешать нам, то есть вам, литвинам, противостоять султану.

— Значит, царь просто пообещал вообще ничего не делать? Это и есть «кое-что» в перетягивании царя на нашу сторону? Великолепно, пан посол! — иронично усмехнулся Кмитич. — Обещал, значит, царь больше на Речь Посполитую не нападать, ибо рыло и так в крови! Успешная миссия, пан посол, поздравляю! Ну, дзякуй за помощь! — развел по-шутовски Кмитич руки. — И стоило разве ездить так далеко?

Но посол не обиделся. Он почему-то даже улыбнулся.

— Я уже был в Каменце. Привез туда двух наших специалистов по бастионам и артиллерии. И передал старосте Андрею Потоцкому один любопытный документ, что вас весьма заинтересует. Не забудьте спросить его об этом документе.

— Что за документ? — нахмурился Кмитич, не понимая посла.

— Это грамота пана Филона Кмита на Смоленское воеводство и сенаторство. Нашел по дороге в Москву под Чернобылем в заброшенном замке.

Сердце Кмитича екнуло. Замок деда! Австриец там был! Оршанский князь побледнел.

— Где вы, говорите, были?

Герберштейн смущенно улыбнулся, опуская глаза:

— Под Чернобылем, как я уже говорил. По дороге в Московию. Вот, нашел в замке грамоту и прихватил с собой. Знал бы, что вы будете здесь, передал бы вам. Но, памятуя о том, что пан Потоцкий литвинских кровей, отдал ему. Так, я полагал, будет надежней. Ну, а теперь вы же все равно в Каменец едете!

— Дзякуй великий, — Кмитич стоял уже не бледный, а с пурпурным лицом. Ему было жутко стыдно, что его родовой замок, заброшенный и забытый, навещал не он, а какой-то австрийский посол в Московию.

— Вот и славно! Спор закончен! — усмехнулся в усы Собесский. — Все, панове, мы не на ярмарке, и давайте теперь наши дела обсуждать! Так, паны шаноуные, — начал Собесский, обводя всех тяжелым взглядом.

Кмитич вздрогнул. Ему вдруг почудилось, что в образе Яна Собесского всплыл облик покойного Януша Радзивилла. «Вот же чертовщина! — Кмитич прикрыл на мгновение глаза, потер лоб рукой. — А ведь Ян на него сейчас и в самом деле похож. Янушу в день смерти и лет столько же было!»

Собесский тем временем продолжал:

— Речь Посполитая не подготовлена к защите. На мне, панове, лежит ответственность и обязанность охраны отчизны нашей милой. Но, не имея никаких возможностей ведения боя в поле с огромной армией Порты, рассчитываю задержать турецкие силы возле Каменца-Подольского, чтобы дать возможность собрать как регулярное войско, так и шляхетское рушение. Планирую подтянуть к Каменцу все гарнизоны с ближних крепостей и городов, за исключением таких как Меджибож, Бар, Брацлав. Также король прислал нам для поддержки каменецкого гарнизона полторы тысячи казаков. Я с армией затем вдарю, приду на помощь. Главное — продержаться в городе до моего подхода. Згодны, панове, с моим планом?

Все молчали. Прервал паузу лишь Кмитич:

— А как сам Каменец? В каком состояние фортеция?

— Крепость прочная. Бастионы, стены — все построено по последней инженерной мысли. В 55-м году крепость выдержала девять штурмов Хмельницкого и его московитов. Все девять штурмов провалились у Хмеля. Но гарнизон маленький, — рассеянно провел ладонью по усам Собесский, — собственный гарнизон крепости состоит из двухсот человек пехоты. Командует там подольский староста Потоцкий, вы его, панове, знаете. Добрый ваяр. Я распорядился, чтобы туда отправился нанятый в Швеции бискупом Тржебицким полк в пятьсот человек. Пан Володыевский!

— Так, пан гетман, — откликнулся «маленький рыцарь».

— Вы также направляетесь в Каменец. Тем более что это ваш родной город. Сколько у вас людей?

— Двадцать четыре драгуна осталось.

— Не густо, однако, — буркнул кто-то.

— Так, панове, не густо, — кивнул Собесский, — но есть еще тридцать сердюков полковника Мотовила, восемь десятков киян ротмистра Мокрицкого. Всего регулярного войска должно набраться почти полторы тысячи человек.

— И это достаточно? — Володыевский аж засмеялся. — Ведь для Каменца нужно не меньше шести-семи тысяч, пан коронный гетман!

— Верно, — нахмурился Собесский, — нужно силы выискивать по всей стране. Вот нашлось около 500 человек шляхетского ополчения. И вот еще, — коронный гетман повернулся к Кмитичу, почему-то густо покраснев, — пан мой любый Самуль, артиллерийское обслуживание состоит всего из четырех квалифицированных пушкарей. Точнее, состояло, ибо один исчез — может, похитили, — а другого убили. Нам же нужно для эффективной обороны человек десять или хотя бы шесть инженеров артиллерии. Двух нам обещает прислать пан Герберштейн вместе с несколькими канонирами. Понятное дело, инкогнито. Но и этого недостаточно для фортеции. Тебе туда надо бы ехать. Знаю, мало специалистов в Республике таких, как ты. Да что там мало! Их вообще сейчас нет! За этим я тебя и вызвал. Прости, если обидел тебя такой миссией.

— Обидел? — Кмитич с удивлением уставился на Собесского. — Что-то я тебя, пан гетман, не зразумел! Почему это вдруг обидел? Пушки — это ведь моя стихия!

Но Собесский пояснил свою мысль:

— Потому что, как и Януш Радзивилл, посылая тебя в Смоленск, тоже в самое трудное место тебя бросаю, — опустил глаза коронный гетман, — к тому же тебе перепоручается этот самый нанятый Тржебицким шведский полк, где шведов, правда, нет почти — все больше плохо обученные чухонцы из Финляндии. Тут вот какое дело: их командир, полковник Торрен, упал с коня, сломал и руку, и ногу, и пару ребер. Пока залечивает раны, ты их командир, пан Кмитич. Твоя задача — привести их из-под Заболотова в Каменец. Дело понятное, наемники, путь не очень близкий. Тебе кружить придется.

— Ну, дзякуй великий! — засмеялся Кмитич. — Это значит, мне этих мурмян нужно вести в Каменец?

— Так, пан канонир, — кивнул Собесский, — ты же один среди нас шведский знаешь! А там, в крепости, ты их передашь под командование воеводы киевского Андрия Потоцкого, а сам будешь заниматься сугубо артиллерией. Причем прибыть в город нужно инкогнито, ибо там шпионы у Дорошенко на каждом углу. Турки как раз и боятся городской артиллерии и, похоже, отслеживают канониров наших. Так что, Самуль, никому ни слова, что ты есть пан Кмитич. Представляйся, пане, как шведский офицер, коль и пехотная наемная рать у тебя шведская. Да тебе, братко, и не привыкать шведом прикидываться, — усмехнулся в усы Собесский, явно вспоминая Ясну Гуру.

— Михал! — серьезно посмотрел на Радзивилла Собесский.

— Так, пан?

— Братко, тебе тоже надо пополнить состав канониров Каменца. Ведь у тебя в Несвиже своя литейная мастерская пушек. Знаю, что не бомбардир ты, но куда лучше разбираешься в пушкарном деле, чем иные паны артиллеристы. Знаю, пригодился бы ты как командир конной хоругви или панцирных гусар, но там люди есть, а в крепости пушкарей не хватает. Там иные не знают с какой стороны к этой самой пушке подходить. Так что, кали ласка, прошу тебя, пан мой любый, в Каменец. И тоже инкогнито, мой дорогой сябр! Назовись там Кнорингом, шотландцем или немцем. Ты также в секрете должен быть. За тобой как за Радзивиллом пуще, чем за Кмитичем, могут охотиться.

— Добре, — улыбаясь, кивнул Михал своей высокой шляпой, — Кноринг, так Кноринг. Буду шотландцем.

Воцарилась минутная пауза. Вновь стало слышно, как жужжит черный шмель, летая вдоль стен палатки в поисках выхода. Все полковники словно переваривали информацию, напряженно рассматривая карту Подольской Руси, разложенную на сосновом столе и прижатую по краям пистолетами и гусарским шлемом.

— Сил станет в городе скоро заметно больше, — как-то без особой уверенности в голосе прервал паузу Собесский, — но мы предполагаем, а Господь располагает. Как будет дальше, никто сказать сейчас не сможет. Какой бы крепкой фортеция ни была в Каменце, у турок пушки в большом количестве, да и людей целое море. Главное, сейчас их не пропустить под Четвертиновкой. Как, пан Лужецкий, не уступите там врагу?

Лужецкий приосанился, усмехнулся:

— Так вы же, пан гетман, сами сказали, что только один Господь Бог ведает, ибо турок море людское пришло. Но на то они и турки. Мы будем умом и смекалкой воевать. Не уступим, костьми ляжем.

— Эхе-хе, не хотелось бы костьми ложиться, — покачал стриженными под горшок волосами Собесский, — и так народу в последние годы достойного много положили. Матерь Божья! Вспомните, паны, с кем пятнадцать лет назад в одном строю стояли! Какие люди были! Половины уже нет!

— Ладно, — нахмурился Михал, вспоминая почти шесть сотен литвинских панцирных гусар, без пользы для Батьковщины сложивших головы под Варшавой, — чего смур нагонять, пан гетман? Надо сейчас умней воевать, чтобы не было обидно. Людей беречь. Без надобности не атаковывать. Поэтому… дозвольте мне сопровождать пана Кмитича до Заболотова, коль нам вместе в Каменец ехать. Ведь не простую миссию вы на него возложили. Бороздить Подолье сейчас небезопасно. С кем он туда поедет? Один? Я его сопровожу со своими драгунами, а потом вместе в Каменец поедем.

— Добре, пан Радзивилл, — кивнул Собесский, почему-то вновь краснея, — сопровождайте, ибо дать хорошего конвоя я пану Кмитичу и в самом деле не смогу кроме десяти казаков куренного Вяселки…

— Вы там были… Как там? — подошел к австрийцу Кмитич, когда обсуждение планов действий было окончено.

— Не хочу вас опять разочаровывать, но там все разбито, — ответил Герберштейн, мило улыбаясь, — людей мы почти не видели. Замок запущен. Но мне показалось, что кто-то все же присматривает за замком. Или из соседней деревни приходит, или кто-то живет в самом замке. Но когда мы туда заходили, там никого не видели.

Кмитич лишь вздохнул…

Уже после совещания Ян подозвал к себе Михала и Кмитича, и все трое вышли из шатра под яркое летнее солнце Подольской Руси. Прислуга тут же поднесла офицерам складные стулья. Михал, Кмитич и Собесский сели. Перед ними водрузили легкий походный стол с бутылью венгерского токая и вазой с фруктами. Подошел и Юрий Володыевский.

— Помните, Богуслав нам говорил, что Юрий наш союзник? — обвел всех глазами Собесский. — Так вот, я сегодня намерен посвятить в наши дела и пана Юрия. Никто не против?

— Никто! — ответили Михал и Кмитич. Иметь в своих рядах «маленького рыцаря» было даже полезно.

— Я, правда, не совсем в курсе, что именно вы решили сделать, — как-то смущенно посмотрел на Собесского Володыевский. — Вроде как реорганизовать Речь Посполитую? Я бы этого тоже хотел. Но как? Как быть в ваших планах нам, Руси?

— Ну, присаживайтесь, пан Юрий, — улыбнулся Володыевскому Собесский, и подольский князь также сел у стола с несколько напряженным выражением лица.

— Вначале о приятном. Тут Катажина прислала мне лист из Варшавы, — улыбался Ян, разливая по богемским бокалам красное вино, — она только недавно вернулась из столицы.

— И что пишет твоя сестренка? — оживился Михал, ему всегда было интересно узнать, о чем переписываются Ян с Катажиной, ибо это она часто скрывала от своего мужа.

— Интересные и обнадеживающие новости, — вновь загадочно улыбнулся Ян и, выдержав многозначительную паузу, упиваясь любопытными взглядами своих друзей, продолжил:

— Похоже, дни Вишневецкого сочтены! Шляхта обвиняет его в том, что он проворонил войну с турками. Исполнилось и то, чего желал Богуслав: распространился-таки по Варшаве слух, что наш король не способен родить наследника. Сам Вишневецкий в отчаяньи и уже не раз высказывался за отставку.

Панцирный гусар

— Что же здесь хорошего? — тень набежала на лицо Михала. Он, породнившись с Михалом Корибутом, не желал ему ничего плохого. Конечно, план по продвижению на трон Собесского для Михала имел первостепенное значение, но только не за счет козней против Вишневецкого.

— Дослушай, братко! — продолжал улыбаться Ян, который, впрочем, заметил, что уколол Михала. Но и хорошо: Яну не нравилось, что совет Богуслава помириться с Вишневецким Михал выполнил как-то чересчур усердно. Аж породнился! Это в свое время обидело Яна.

— Угадайте, о ком все чаще говорит польская шляхта как о преемнике Вишневецкого? — продолжал коронный гетман.

— О ком? — почти хором спросили Кмитич и Михал.

— Обо мне, — закончил Ян и самодовольно улыбнулся, подняв бокал, — и это в Польше! Про Литву я уже не говорю! Хотя в Польше есть люди, которые предпочитают видеть на троне кого угодно, лишь бы не русского человека. К примеру, Филиппа Вильхельма Нейбургского. За него, правда, многие выступают, холера. Но в Литве кандидатуру Яна Собесского уж точно поддержат почти все! Ну, или Михала Радзивилла, если ему так захочется, — и Собесский бросил плохо скрываемый испытывающий взгляд на шурина.

— Давайте же, панове, выпьем за нашего будущего короля! Побыстрее бы его седалище освятило польский трон! — поднял бокал Кмитич, замечая, что между его друзьями бегают какие-то пусть и маленькие, но черные кошки.

Собесский на тост Кмитича рассмеялся, а зеленые глаза Михала стали темно-серыми. Володыевский молчал, наблюдая. Пауза слегка затянулась…

— Значит, план Богуслава об отделении Литвы все еще в силе? — спросил наконец-то Володыевский. — Это, должен сказать, здорово! С того света помогает вам ваш любый Богусь! Предлагаю выпить за его светлую память!

И все, перекрестившись, выпили. Володыевский резко оживился.

— Вы, как я понял, хотели бы реорганизовать Речь Посполитую до полного отделения Литвы от Польши, так?

— Не совсем, — покачал большой круглой головой Собесский, — до, так сказать, еще большей самостоятельности. Сохранить боевой союз двух народов нужно, но чтобы в годы войн Литва сама успевала и организовать посполитое рушение, и командовать своими войсками, не дожидаясь Варшавы.

— Нет, нужно дело довести до полной передачи власти короля нашему сейму, или с выбором нашего собственного Великого князя, если то понадобится, — резко вставил Кмитич.

— Да у вас, как погляжу, согласия особого нет? — усмехнулся Володыевский. Собесский покрылся красными пятнами.

— Согласие есть, — повысил он голос, — да вот в мелочах расходимся малость! Я же думаю, Речь Посполитую разваливать не надо, но выбить четкие полномочия Руси и Литве, особенно на случай новой войны с Московией или Турцией, необходимо, — закончил Ян, вопросительно глядя то на Михала, то на Володыевского.

— Нам не нужны привилегии! — насупился Кмитич. — Их нам уже дали! Нам нужен или собственный Великий князь, сидящий в Вильне, или же исполняющий эти же функции сейм, как того хотел Богуслав и как хотел бы я. Нашему Княжеству вообще нужно быть парламентской республикой! Вот — будет Польша, а вот — мы! — бил ребром ладони по столу Кмитич. — И все у каждого будет свое! Боитесь, сябры, развала Речи Посполитой? Братский союз обоих народов, верно, сохранится, не хвалюйтесь! Мы сохраним общую стратегию на случай войн, чтобы помогать друг другу армиями, но не ждать, как это было в 54-м, когда же в Варшаве расшевелятся, чтобы избрать Великого гетмана и потом прислать войско в Литву! Пан Юрий, — взглянул на Володыевского Кмитич, — вы же того же хотите для Руси? Полной самостоятельности ведения собственного хозяйства! Своей собственной валюты, армии, сейма, ведь так?

— У каждого свое хозяйство — это правильно. Единая стратегия — это тоже правильно, — задумчиво чесал подбородок «маленький рыцарь», отхлебнув из бокала вина. Ему и вправду нравился вариант государственного переустройства, озвученный Кмитичем. Вот только непонятно, кто и когда начнет это реализовывать, на каких условиях и что будет все это стоить лично им.

— Э, панове! — вскинул руки Собесский. — Я бы не гнал коней и не спешил с такими решениями. Сие будет хуже лишь вашему, пан Кмитич, Княжеству и Руси. Литве нужна братская помощь Польши, а вы гнете на полное отделение! Кто же вам в мирное время помогать будет? Помощь не только на войне нужна!

Кмитич удивленно взглянул на Собесского.

— Как?! Мы же договорились уже обо всем давно! Или ты передумал? А как же завещание Богуслава?

— Так, сябр, так, — стал оправдываться Собесский, — я все исполню о том, что мы там договаривались, но послушайте и моего совета. Что, если я введу новые привилегии и права для литвинской и русинской шляхты, дам ссуды мещанам для торговли и строительства, дам…

— Стоп! — резко оборвал друга Кмитич. — Это уже сделал Ян Казимир! Какие еще привилегии ты хочешь ввести?

— Хотя бы продолжить отменять налогообложение с некоторых особенно пострадавших городов.

— Да у нас все города особо пострадали, кроме, наверное, Ляховичей, Слуцка и Старого Быхова! — чуть не подскочил Кмитич. — Но и там шли бои, и там нелегко было. И как видишь на примере последней войны, единый король, он же Великий князь, сидящий где-то далеко от нас в Варшаве, не есть гарант безопасности для нашей страны! Не стали мы из-за этого сильней, — развел руки в стороны Кмитич, — и в последней войне у нас даже союзники были разные. Ну не может у нас быть одной стратегии! Далеко Варшава от Вильны, как оказалось! Варшаве, оказывается, Париж ближе, а нам — Рига да Стокгольм!

— Я думаю, обсуждение здесь более не уместно, — холодно блеснули глаза Михала. — Ян, я вот просто хочу тебя как друга и шурина спросить: с чего бы ты начал, если, предположим, ты завтра станешь королем Польши?

Собесский расправил свои могучие плечи и пригладил рукой медового цвета усы с таким важным видом, словно уже садился на трон.

— Я вот в чем проблему вижу, — начал он, — в Польше католицизм. Он объединяет всех. За костелом стоит сила — Ватикан, Империя римская стоит, Франция! У вас в Литве католиков все меньше и меньше. Протестантов много. Православных тоже много. Но за ними не стоит никакой силы! Кто заступится за протестантов? Швеция? Не вышло что-то у вас, пан Кмитич, со Швецией! Кто заступится за православных? Московия? Не вышло у православных с Московией! Как предатели православные бегали от короля к царю, а потом от царя назад к королю, ай-ай-ай, нам там плохо! Не союзник оказался православным Литвы православный царь Москвы, но хуже лютого врага! Православные… — глаза Собесского злобно блеснули. — Голытьба! Быдло одно! Я бы этих предателей отчизны всех к ответу призвал.

— Мы уже с Яном Казимиром этот вопрос обсуждали! — прервал Собесского Михал. — Он также готов был всех православных под одну гребенку причесать. А ведь ты сейчас описал события одного только Могилева, мой любый шурин. Верно! По-скотски поступили они там, в Могилеве! Но ведь те же православные Полоцка до последнего отстреливались от московитов! И своих евреев они не резали, как могилевчане! В чем они виноваты? Тут нужно скрупулезно с каждым конкретным делом разбираться, а не катить бочку огульно на всех! Будь очень осторожен в религиозных вопросах, братко! Очень!

— Так, Михал, так! — виновато опустил голову Ян. — Я, может, тут погорячился. Но нужно престиж костела в Литве все равно поднять. Католики растят истинных рыцарей, сарматов! Для польского сармата его главная задача — защита, его главная обязанность лежит в сфере теснейших отношений гражданина и государства. Это есть идеал «золотой вольности», шляхетской чести, сословной избранности, слитой воедино с национальной религией — польским католицизмом. Это, браты мои любые, кулак! — и Собесский сжал свою широкую пятерню в большой плотный кулак, размером с пивную кружку.

— Это есть сила, спадары мои! — продолжал Собесский. — А вот православные попы учат свою паству, что не в государстве, которое-де всегда плохо, не в богатстве материальном вовсе счастье и спасение народное, а в богатстве одного лишь духа. Но как может нищий телом человек, плюющий на свое государство, быть богатым духом? Вы когда-нибудь видели голодранцев благородными людьми? Нет! Ксендз никогда не скажет прихожанину: наплюй на деньги, сдай все свое богатство на пользу храма, а сам махни рукой на достаток своего дома и живи в нищете, зато войдешь в царствие небесное… Никогда, панове! А попы такое говорят, сами при этом не желая в нищете жить почему-то! Богатым прихожанам есть что защищать, панове, есть за что умирать и кровь проливать! А что нищим защищать? Вот они и ждут любого захватчика как освободителя, ибо им плевать, при ком в бедности жить! Вот они и бегают туда, где их поманят медным пятаком или обещанием жирного куска! Это я о ваших православных, пан Самуль!

Володыевский при всей этой речи кивал, явно соглашаясь с Собесским. Лицо же Кмитича посерело, на лбу выступила жила. Михал даже испугался, что его друг сейчас набросится с кулаками на шурина. Но Кмитич неожиданно для Михала да и для растерявшегося было Володыевского вдруг произнес вполне спокойным голосом:

— Может, ты и прав в чем-то, Янка, но наше литвинское православие с московским не равняй. Ведь те же могилевчане, что открыли ворота войскам царским, так и думали: вот, мол, пришли свои русские православные. Ан нет! Не русскими оказались московиты! Не православными вовсе оказались их схизматики попы! Оказалось, что совсем другое там у них православие. Схизма! Поэтому давай четко линию проведем, и не мешать их всех в одном котле! Не нищие наши православные! Не нищие, пан коронный гетман!

На несколько секунд воцарилась напряженная пауза, вновь прерванная Кмитичем:

— Вот ты, Ян, Польшу вроде как в пример приводишь, сарматскую рыцарскую честь, костел. Верно все. А теперь вспомни, как французский ставленник на польский престол, едва приехав в Варшаву, удрал из нее, назвав страну варварской. Говоря так плохо о гражданах Литвы, ты уподобляешься тем французам, для которых и поляки — варвары. Ты приводишь в пример поведение граждан Литвы в период войны, когда они старались просто выжить. А на войне, верно, не все выходит по-христиански, ибо война сама по себе чужда христианской вере! По-христиански ли вели себя польские крестьяне, отрубающие головы солдатам Карла и Вильхельма? По-христиански ли, что польские крестьяне бесправней и бедней живут, чем литвинские? В Древнем Риме раб мог освободиться и сделать карьеру при дворе императора. У нас в Литве — запросто! В Польше же подобное и представить невозможно! В Польше Валериан Трепка выпустил «Книгу хамов» — Liber Chamorum, чтобы, не дай Бог, в шляхту какого-нибудь холопа не допустить!

Володыевский слушал, вновь кивая, явно соглашаясь уже с Кмитичем.

— Где же здесь твой справедливый костел? — продолжал Кмитич. — А по-сарматски ли, по-рыцарски ли повели себя польские гусары, убоявшись прийти вам с Михалом на помощь под Бялолукским лесом у Варшавы, когда шесть сотен гусар литвинских, цвет католической тяжелой конницы Литвы, порубали немцы и шведы? И только я с татарами магометянскими пытался вас спасти! По-сарматски ли ариан из страны выгонять только потому, что их меньше, чем кальвинистов и лютеран, и посему справиться с ними, как с детьми, проще?

Собесский низко опустил голову, но все равно было видно, как вспыхнули его щеки, как заиграли желваки на его бедовом лице, а рука крепко сжала эфес сабли. Михал испугался, что сейчас, задетый за живое, Ян набросится на Кмитича.

— Хватит! — вдруг вскочил тихий до сей поры Володыевский, да так сильно треснул кулаком по столу, что бутылка с токаем подпрыгнула и оказалась на земле, попадали все бокалы, опрокинулась и ваза с фруктами.

— Слушать вас более не могу! Братья по оружию, называется! На бойку собрались, называется! И это мы одним курсом идем, как того хотел Богуслав Радзивилл? Хватит! Не хочу ничего с вами более обсуждать! Единственное, о чем сейчас думать надо, так это не о том, как бы поссориться, а о том, как мириться! Мы говорим так, будто Ян уже король! Давайте лучше про турок думать. Мы не решили еще первой задачи, а уже ссоримся из-за второй!.. Турки! Вот кто может все наши планы обратить в прах!

— Верно, — согласились остальные…

Увы, поражение подляшского каштеляна Лужецкого под Четвертиновкой от большого турецко-татарско-русинского войска резко осложнило положение на театре военных действий, усилило угрозу на южной границе. Лужецкий не зря сомневался в исходе боя. Вновь турки и татары с казаками пошли в атаку огромной массой, вновь их не остановил шквал огня картечниц, пушек и мушкетов. Впрочем, на головы солдат Лужецкого также обрушилось немалое число ядер турецких орудий. А пушек у турок оказалось во много раз больше, чем у посполитого войска. Сконцентрированная теперь на левом берегу Днестра турецкая армия имела мощную артиллерию — около 100 орудий разного калибра. Турецкое командование, действуя по своему плану, считало первейшим заданием овладение Каменцем для дальнейшего продвижения вглубь Польской Руси. Однако и султан, и визирь понимали: фортеция в Каменце крепкая, с ней придется повозиться. Особенно пугали турок многочисленные пушки города. Единственное, что успокаивало Кепрюлю, так это донесения шпионов о том, что в городе очень мало специалистов по этим пушкам — всего двое от бывших недавно шестерых…