Три модели развития России

Глава 3. Абсолютная монархия. Ее альтернативные варианты

Апогей самодержавия, так охарактеризовал царствование Николая I либеральный историк А.Е.Пресняков. [58] Заметим, однако, что Николай вошел в историю под разными именами: К.Н.Леонтьев видел в нем «рыцаря монархической идеи», КН.Кавелин - «исчадье мундирного просвещения», в народе его прозвали «Николаем Палки- ным». А если говорить о той модели, которую он придал самодержавию за время своего царствования, то наиболее точно ее сумел выразить случайный гость Петербурга маркиз де-Кюстин - «военно-бюрократическая машина».

Николай, казалось, был предопределен на роль самодержца Всея Руси, хотя, как известно, династические обстоятельства не благоприятствовали этому. По своему воспитанию и семейным установкам Николай - третий сын в семье - не был подготовлен к выпавшей ему роли. Он сам собственными силами сделал себя самодержцем, заставив с этим считаться подданных. Однако, вступая на престол, Николай не вполне ясно представлял себе, какой бы он хотел видеть Российскую империю. Деспотизм отца и либерализм брата странным образом сходились своим трагическим концом. В истории его вдохновлял лишь образ Петра Великого. Но Петр опирался на созданное им дворянство, Николай же не мог довериться дворянскому сословию, которое в лице своих сыновей осмелилось поднять руку на царя помазанника Божьего. И он решил, что только полное самовластие поможет ему справиться с той глыбой дел, доставшихся ему в наследство. И это ему в каком-то смысле удалось. Беспристрастный свидетель царствования Николая маркиз де Кюстин с изумлением восклицает: «Да, Петр Великий не умер. Его моральная сила живет и продолжает властвовать. Николай - единственный властелин, которого имела Россия после смерти основателя ее столицы». [59] Следует заметить, что к созданию образа самодержца, достойного великого предка, сам Николай относился весьма ревностно.

Современники отмечают огромную работоспособность нового императора, при суровом отношении к обязанностям, своим и подчиненных, нетребовательности в повседневном быте, которая сочеталась с царственным блеском на торжественных мероприятиях и светских раутах. Николай знал, что ему предстоит преодолеть отчужденность подданных, но он был убежден, что сильная и целеустремленная власть способна на это. В русле этой установки он приблизил многих именитых сановников Александра - М.М.Сперанского, П.Д.Киселева, М.А. Корфа, С.С.Уварова, Е.Ф.Канкрина, генералов И.И.Дибича, И.Ф-.Паскевича и побудил их работать. на Отечество. К этому же типу действий следует отнести и приближение ко двору А.С.Пушкина. Николай предпочел видеть в поэте хоть и ненадежного, но союзника, нежели открытого врага. И, как известно, поэт ответил на эту «царскую милость» «Стансами», в которых угадал сокровенный идеал царя, сравнивая его с Петром Великим.

Николай, в отличие от своего брата Александра, «изнемогавшего под бременем власти», всегда чувствовал свое призвание к выпавшей на его долю миссии. Любимым его детищем была и оставалась армия. Ей он посвящал свои помыслы и большую часть своего рабочего времени. В армии он видел хорошо отлаженный механизм, который не должны испортить никакие человеческие слабости или страсти. Отсюда постоянная строевая выучка, в жертву которой приносилась боевая подготовка армии, чем были весьма недовольны наиболее дальновидные генералы, и что в полной мере обнаружилось в Крымской кампании.

Но армию Николай любил и потому, что видел в ней безупречный образ государственной машины, которая, будучи запущена в дело, сама собой способна решить многие трудности и проблемы. Как отмечает его биограф Н.К.Шильдер, еще будучи Вел. кн. Николай преклонялся перед прусской военной системой. Навещая в Берлине своих коронованных родственников, он любил бывать на воинских выучках прусских солдат и поражал своих прусских друзей знанием всех мелочей воинской службы. Впоследствии, будучи уже императором, он так объяснял свое пристрастие: «Здесь порядок, строгая безусловная законность, никакого всезнайства и противоречия, все вытекает одно из другого, никто не приказывает, прежде чем сам не научится повиноваться /…/ Я смотрю на всю человеческую жизнь как на службу», (заключил он свои пояснения. [60]

По этому аналогу военной службы была построена вся управительная система от волостной канцелярии до Государственного совета. Николай твердо верил во всесилие построенного по военному образцу государственного аппарата. Ему казалось, что такой бюрократический аппарат сможет держать под контролем всю жизнь общества и по мере необходимости регулировать ее. Военизация государственного аппарата распространилась и на административное управление. Во главе большинства губерний были назначены военные губернаторы со всеми вытекающими отсюда правами и обязанностями. Но хорошо известно, что машина может долго работать и на холостом ходу.

Как истинный самодержец Николай стремился не только во все вникать сам, но ни на минуту не выпускать руководства из своих рук. В этих целях наряду с обычной административно-управленческой системой при императоре была учреждена Собственная Его Императорского величества канцелярия. В I Отделение ее стекались все производимые в кабинетах государства дела и попадали под бдительное око самого императора. Но одним из самых значительных деяний этого института власти стало издание Полного Свода Законов Государства Российского. Дело в том, что со времени царя Алексея Михайловича в России продолжал действовать созданный в 1649 г. Свод законов. И чиновники вынуждены были пользоваться указами, которые подшивались без всякой системы, один вслед за другим в толстенные книги. Склонный к порядку, Николай и поручил упорядочение старого Свода и кодификацию новых законов М.М.Сперанскому. В этих целях было создано II Отделение Собственной Его Императорского величества канцелярии. Полное собрание кодифицированных законов с 1649 по 3 декабря 1825 г. включительно составило 45 томов. К 1833 году было составлено еще 15 томов действующих законов Свода, принятого в качестве единственного основания решения всех дел. Новый Свод законов государства Российского открывался статьей, утверждающей незыблемость самодержавия: «Император Российский есть монарх самодержавный и неограниченный. Повиноваться верховной власти не только за страх, но и за совесть, сам Бог повелевает».

Одновременно с работой над кодификацией законов, которые должны были послужить надежной опорой самодержавия, в ход был запущен другой, более действенный механизм управления - тайный сыск, идея которого принадлежала А.Х.Бенкендорфу. В секретной записке Николаю о реформе полиции он писал, что ее приемы широко используются в обыденной практике. Речь идет о перлюстрации служебной и частной переписки, что позволяет держать власти в курсе всех происходящих событий. К этому может быть присовокуплено и доносительство, специально по службе или добровольное за небольшую мзду или покровительство. Эта записка положила начало III Отделению Собственной Его Императорского величества канцелярии с включенным в него корпусом жандармов, т.е. политической полиции, в ведение которой перешли все политические и наиболее крупные уголовные дела. Во главе III Отделения и был поставлен сам Бенкендорф, которого Николай любил за сообразительность и откровенность. Сотрудников III Отделения Николай использовал и для того, чтобы держать под контролем, или страхом постоянного контроля, все службы и даже частную жизнь обывателей, при этом «исключительно в интересах всех добропорядочно настроенных граждан». Он хотел приручить последних видеть в сотрудниках III Отделения непосредственных представителей государя. Тем самым как бы преодолевался барьер бюрократии, отделявший царя от народа. Царь при таком подходе становился подлинным «отцом» нации, призванным опекать ее от злокозненных намерений отдельных злоумышленников. «Никогда еще притязательная самонадеянность этой власти не поднималась в России так высоко, как в николаевское время. Она стремится поглотить и воплотить в себе всю общественность». [61] Дополняло III Отделение Канцелярии IV Отделение, ведавшее чрезвычайными ситуациями. Через этот мощный бюрократический механизм власть самодержца действовала помимо нормальной системы правительственных учреждений, что создавало систему взаимной слежки и доносительства. Таким образом, в стране образовался худший вид двоевластия, когда одна власть могла списывать на другую все свои недочеты и провалы.

Волна революционного движения, прокатившаяся в 30-х годах по Европе и впрямую задевшая Россию (польские события), побудила власти обратиться к созданию соответствующей новым обстоятельствам идеологии, которая бы укрепила моральный дух нации. Автором новой идеологии принято считать министра народного просвещения С.С.Уварова, хотя идеи ее носились в воздухе. Однако именно он при посещении Московского университета уже в качестве министра после имевших там место студенческих волнений в докладной записке на имя императора сумел кратко сформулировать новую идеологию. Настаивая на необходимости сочетания образования и воспитания в целях формирования полезных и верноподданных слуг царя и Отечества, Уваров считал, что необходимо «постепенно завладевши умами юношества, привести оное почти нечувствительно к той точке, где слиться должны, к разрешению одной из труднейших задач времени, образование правильное, основательное, необходимое в нашем веке, с глубоким убеждением и теплой верой в истинно русские охранительные начала Православия, Самодержавия, Народности, составляющие последний якорь нашего спасения и вернейший залог силы и величия нашего Отечества». [62] Причем под православием имелась в виду не «внутренняя правда» самостоятельной русской церкви, о которой мечтали славянофилы, а православная церковь как незыблемый оплот самодержавия. Под народностью понимался идеализированный народ, в духе оперного Ивана Сусанина, готового положить жизнь за царя. Идея же самодержавия была облечена в белые патриархальные одежды!. Такая формулировка и приобрела статус идеологии официальной народности и получила мощную поддержку в официозной прессе. Если в царствование Александра I могло казаться, что процесс европеизации России достиг своего расцвета, то царствование Николая I стало апогеем русского национализма. Как позже отметит П.Н.Милюков, при Николае абсолютизм окончательно перестал быть «просвещенным». [63] Именно с царствования Николая Россию начинают противопоставлять Европе.

Николай прекрасно понимал, что основным из нерешенных вопросов, доставшихся ему в наследство, остается крестьянский вопрос, являющийся сердцевиной общего вопроса о состоянии сословий: нельзя было решить крестьянский вопрос, не затрагивая интересов помещиков. Уже в конце 1826 г. был создан первый Секретный комитет, призванный наметить пути развязки этого узла.

Предложенные этим комитетом проекты решительно настаивали на незыблемости крепостного права. Намечались лишь некоторое пути его смягчения. Но даже эти, ничтожные по своему содержанию, проекты остались нереализованными и забытыми. И все же Николай понимал, что от этого вопроса уйти нельзя, но как его разрешить, не разрушив самих устоев самодержавия, то есть не затрагивая интересов помещиков, он не знал. Для обсуждения этой проблемы возникают один за другим 9 Секретных комитетов с участием в них именитых сановников. Мозговым центром этих комитетов был назначен П.Д.Киселев - государственный деятель Александровской эпохи, который довольно успешно провел реформу государственных крестьян. Однако решение этой задачи облегчалось тем, что государственные крестьяне были лично свободными, и реформа лишь предусматривала изменение управления ими, передав его Министерству государственных имуществ. Реформирование же положения помещичьих крестьян при любом исходе не могло не затронуть интересов «основного сословия» империи, «опоры трона» - помещиков.

Для решения этой, в принципе неразрешимой, задачи и было создано V Отделение собственной Его Императорского величества канцелярии во главе с Киселевым. Работа по этой программе была сосредоточена в очередном Секретном комитете, деятельность которого, однако, была ограничена принципом неприкосновенности помещичьей земельной собственности. Все попытки Киселева обойти или как-то нейтрализовать этот запрет встречали обструкцию со стороны членов комитета - крупных земельных магнатов. И в 1841 г. Николай окончательно отступился, ссылаясь на указ 1803 г., согласно которому освобождение крестьян возможно лишь при условии «собственного желания» на то помещиков. Так консервативное бюрократическое большинство Комитета взяло верх над мнением царя-Самодержца. Признав, что крепостное право есть очевидное зло, Николай выразил волю помещиков, заявив, что прикасаться к нему в настоящее время было бы делом гибельным. Подобные ситуации не раз подмечал внимательный де-Кюстин: «Как это ни звучит парадоксально, самодержец всероссийский часто замечает, что он вовсе не так всесилен, как говорят, и с удивлением, в котором он боится сам себе признаться, видит, что власть его имеет предел. Этот предел положен ему бюрократией, силой страшной повсюду, потому что злоупотребление ею именуется любовью к порядку, но особенно страшной в России», где бюрократия превратилась в административную систему, довлеющую над обществом. [64]

В новые времена, проходившие под знаком революции 1848 г., инстинкт самосохранения побудил Николая встать в ряды европейской контрреволюции. Власть, созданная революцией и полагавшая свою законность в «воле народа», не может быть признана законной, считал он, ибо она подрывает легитимность законных государей. Европейские революции 1848 г. Николай рассматривал как личный вызов ему. И он добровольно возложил на себя функцию международного жандарма. 14 марта 1848 г. был опубликован Манифест, в котором общественное мнение России предупреждалось о «новых смутах», взволновавших западную Европу после «долголетнего мира», о «мятеже и безначалии», потрясающих Францию и угрожающих сопредельным с Россией странам. Император призывал всех русских защищать «неприкосновенность пределов империи», к борьбе «за веру, Царя и Отечество» и к победе, которая даст право воскликнуть: «с нами Бог, разумейте народы и покоряйтесь, яко с нами Бог». Это изобретенное им восклицание он любил повторять по любому поводу. Но Крымская война показала, что «Бог не с нами». Перед смертью это понял и Николай. Он умирал с сознанием, что оставляет сыну тяжелое наследство, что тридцать лет его деятельности во имя долга и величия России обернулись крахом.

Одно из важнейших преимуществ самодержавия сравнительно с республиканской формой правления и Тихомиров и Ильин видели в том, что сила и мощь государства, сосредоточенная в одном лице монарха, способна к осуществлению крупного пакета реформ. Подтверждением тому может служить реформаторская деятельность Петра и «Великие реформы» Александра II, как их называли современники.

Александр II пришел к власти после сокрушительного поражения России в Крымской войне и общего кризиса николаевской системы. Он не был поклонником либеральных идей, как его дядя - Александр I. Напротив, еще цесаревичем, будучи привлеченным к работе в Секретных комитетах по крестьянскому вопросу, Александр был даже правее Николая, откровенно высказываясь в пользу безусловного сохранения помещичьей собственности на землю. Да и позже оставался верным идее самодержавия. Но в отличие от дяди и отца он был человеком, не лишенным здравого смысла. После поражения в Крымской войне ситуация в обществе резко изменилась. Среди «образованного общества» в списках ходили политические письма вчерашнего идеолога официальной народности М.П.Погодина, в которых он призывал власти к реформам. «Прежняя система отжила свой век», утверждал он в одном из писем. Под влиянием европейского либерализма изменилась лексика маститого историка. Так если в 1854 г. он ратовал за гласность и просвещение, видя в них залог развития общества, то в начале 56 г. он призывал Александра II искать выход из кризиса уже на иных путях: «Свобода! Вот слово, которое должно раздаться на высоте самодержавного русского престола!». [65] Вчера еще запрещенное слово «свобода» стало у всех на устах. Но, как замечает либеральный историк конца XIX начала XX века А.А.Корнилов, это слово не только у Погодина, но даже у самых радикальных авторов, таких как А.И.Герцен и Н.Г.Чернышевский, было обращено к монарху. [66] От монарха либеральная общественность ожидала насущных, впрочем весьма умеренных, социальных реформ. Так в записке Т.М.Грановского, опубликованной Герценом в «Голосах из России», выражалась желательность постепенного освобождения крестьян «без потрясения страны». Сам Герцен в открытом письме к Александру, опубликованном в 1855 г. в»По- лярной звезде», выдвигал перед императором весьма скромную программу: освобождение крестьян от помещиков, освобождение податных сословий от побоев и освобождение печати от цензуры. [67]

Александр, первым делом которого было урегулирование тяжких последствий Крымской войны, после заключения весьма неблагоприятного мира силой обстоятельств вынужден был сосредоточить свои усилия на решении внутренних проблем. Как отмечает Л.Г.Захарова, «Александр II встал на путь освободительных реформ не в силу своих убеждений, а как военный человек на троне, осознавший «уроки» Крымской войны, как император и самодержец, для которого превыше всего был престиж и величие державы». [68] Александр понял, что если в прежних войнах Россия побеждала численностью армии и глубиной тыла, то в середине XIX века победу обеспечивает военная техника и регулярная обеспеченность армии всем необходимым, несовместимые с рекрутским принципом формирования армии и крепостным правом.

Еще при отце, участвуя в работе Секретных комитетов по крестьянскому вопросу, он понял актуальность этого вопроса и сколь трудно его решить без «потрясения страны», как выражался Грановский. Земля по закону («Жалованная грамота» 1785 г.) принадлежала помещикам. Царь не мог насильно ущемлять права сословия, которое составляет опору трона и к которому он сам себя причислял, без «потрясения основ» или без угрозы пресловутой «удавки». И все же здравый смысл подсказал ему ход решения этой, казалось бы неразрешимой, задачи: инициатива должна исходить от самих помещиков. Первый заход в этом направлении был сделан 30 марта 1856 г. в Москве в выступлении перед представителями дворянства. Александр заявил: «Слухи носятся, что я хочу объявить освобождение крепостного состояния. Это несправедливо. Вы может это сказать всем направо и налево. Я говорил то же самое предводителям, бывшим у меня в Петербурге. Но не скажу вам, чтобы я был совершенно против этого, мы живем в таком веке, что со временем это должно случиться. Я думаю, что и вы одного мнения со мною, следовательно, гораздо лучше, чтобы это произошло свыше, чем снизу» (выделено мною. - Л.Н.). [69] Так в сознание дворянства, и не только либерально настроенного, была внедрена мысль о необходимости перемен в крестьянском вопросе. Вторым шагом в этом направлении стал знаменитый рескрипт на имя виленского генерал-губернатора В.И.Назимова. Зная настроения помещиков Остезийского края, жаждавших отпустить своих крестьян на все четыре стороны, но без земли, виленский генерал-губернатор организовал от их имени ходатайство перед императором. В ответ на него 20 ноября 1857 г. и последовал рескрипт, в котором выражалась благодарность помещикам западных губерний за их почин. От имени правительства было предложено образовать дворянские губернские комитеты для обсуждения условий освобождения крестьян, но одновременно сформулированы, так сказать, рамочные условия, в которых утверждалась необходимость решения проблемы «крестьянской оседлости», то есть обеспечения в той или иной форме крестьян землей.

Данный рескрипт, разосланный по инициативе либерально настроенных чиновников правительственного аппарата по всем губерниям, сыграл роль катализатора в подготовке крестьянской реформы, тем более что с обсуждения проблемы в интересах дела были сняты цензурные запреты. С ведома императора был запущен механизм гласности. Именно в связи с рескриптом 20 ноября 1857 г. Герцен посвятил Александру восторженную статью с многозначительным эпиграфом: «Ты победил, Галилеянин!». «Имя Александра, - патетически писал он, (принадлежит истории: если бы его царствование завтра окончилось, если б он пал под ударами каких-нибудь крамольных олигархов, бунтующих защитников барщины и розги, - все равно, начало освобождения сделано им, грядущие поколения этого не забудут!». [70] В таком же духе выдержана статья Чернышевского в «Современнике»: «Высочайшими рескриптами, данными 20 ноября, 5 и 24 декабря 1857 года, благополучно царствующий государь император начал дело, с которым по своему величию и благотворности может быть сравнена только реформа, совершенная Петром Великим». [71]

Правда, по ходу дела положение стало меняться. Появились первые либеральные проекты и программы К.Д.Кавелина, А.М.Унковского, Ю.Ф.Самарина и др. Важнейшее для России дело - освобождение крестьян - способствовало консолидации либерально настроенных сил внутри правительственного «бюрократического» аппарата во главе с министром внутренних дел С.С.Ланским, товарищем министра Н.А.Милютиным. Одновременно сформировалась консервативно-охранительная «партия плантаторов», выражавшая интересы помещиков черноземных губерний, заинтересованных в освобождении крестьян без земли. Так уже во время подготовки реформы произошел раскол общественного мнения. Под двойной пресс общественного влияния попал и император, за которым оставалось последнее слово и который ни на минуту не хотел отказаться от своей прерогативы самодержца. Отсюда его колебания, или как писал Герцен, «зигзаги слева направо», выражавшиеся в частой смене руководителей и исполнителей программ, что не могло не сказаться на содержании реформы.

В результате крестьянская реформа 19 февраля 1861 года стала определенном компромиссом. «В правовом отношении, - подчеркивал А.А.Корнилов, - крестьянская реформа была без сомнения колоссальным шагом вперед во всей новейшей русской истории. Упразднив крепостное право над личностью крестьянина, она открыла широкий путь к полному освобождению народа». [72] Но как всякий компромисс, она вызвала разочарование в обществе и породила его раскол на радикалов и консерваторов. Не того ожидало и крестьянство. Н.Я.Эйдельман, оценивая реформу с учетом современного опыта, пишет: «Несомненно, с революционно-деморкатической, крестьянской точки зрения реформа могла, должна была быть лучше; однако следует ясно представлять, что она могла выйти и много хуже». По поводу же отмеченных Герценом «зигзагов» императора он остроумно замечает: «Размышляя над разными движениями власти «слева - направо», заметим, что эти «галсы» были так же в природе вещей: едва ли не буквальностью оказывается метафора, что всякий спуск с горы требует «зигзагов». Преобразования сверху все время корректируются левыми и правыми движениями - иначе произойдет стремительное, катастрофическое падение». [73]

Как бы то ни было, но крестьянская реформа привела к коренному изменению социальной структуры российского общества. Она расчищала пространство для строительства гражданского общества, что предполагало необходимость продолжения реформ, ибо их незавершенность грозила общим обвалом. Это интуитивно понимал и Александр II. В условиях жесточайшей реакции со стороны «партии плантаторов» и открыто объявленного императору террора со стороны революционных «нетерпеливцев» мучительно, с трудом, «зигзагами» рождалась серия либеральных реформ. Сегодня, имея весьма не оптимистический и незавершенный опыт реформ конца XX века, простой перечень реформ, осуществленных царским правительством в 60-х гг. прошлого века, внушает уважение и изумление:

19 февраля 1861 г. (крестьянская рефома: отмена крепостного права;

1864 - реформы в сфере народного образования, в том числе новый университетский устав, определивший автономию университетов;

1864 - земская реформа, положившая начало местному самоуправлению;

1864 - одна из самых демократичных судебная реформа;

1865 - реформы в области печати и цензуры, обеспечивающие гласность;

1870 - городская реформа, открывшая начала городского самоуправления;

1874 - радикальная военная реформа на основе введения всеобщей воинской повинности.

Не случайно в либеральных кругах, среди тех, кто принимал участие в разработке проектов и делании самих реформ, за Александром II закрепилось имя «царя- Освободителя», а за 60-70-х годами - характеристика «эпохи Великих реформ».

Естественно возникает вопрос: что является инициирующей силой этих реформ со всеми их контроверзами? В ответ на него следует обозначить три источника: 1) историческая эпоха, востребовавшая перемен во что бы то ни стало; 2) рост либеральных настроений в обществе и в управленческом аппарате, способствовавший консолидации преданной идее команды разработчиков реформ; 3) и несмотря ни на что, решимость императора идти по пути реформ, хотя в конечном счете они вели к ограничению самодержавия. Этого, разумеется, Александр- самодержец стремился избежать, хотя как государственный деятель в глубине души понимал общую логику исторического процесса.

Продвижение реформ, как уже отмечалось, вызвало жесточайшее сопротивление как со стороны «партии плантаторов», так и со стороны «развязанной» молодежи, принадлежащей к сословию разночинцев, численность которого быстро росла благодаря реформам. Разочаровавшись в тактике «хождения в народ», они перешли к открытой конфронтации с властью, в том числе к отрицанию положительного опыта «отцов». С легкой руки И.С.Тургенева это, ставшее модным, направление получило почти собственное имя - «нигилизм».

4 апреля 1866 года прозвучал выстрел Каракозова, произошло первое покушение на жизнь царя-Освободителя. И хотя при всем пристрастии следственного дела заговора не было обнаружено, само покушение на священную особу государя и причастность Каракозова к подпольной организации сыграли роковую роль: оно, по выражению Ф.М.Достоевского, послужило сигналом, что «Все дозволено!». Это развязало в стране кровавый террор, который всегда бывает двусторонним. Ответом на выстрел стала полоса политических репрессий, породившая новые покушения и новую волну репрессий. В конце концов, это привело к расколу общества. Партия радикальных революционеров - «Народная воля», точнее ее Исполнительный комитет, увидела в терроре, с той и другой стороны, надежнейшее средство пробуждения революционного духа в народе и откровенной провокации его на революцию. После очередного неудачного покушения на императора (подкоп на железной дороге и взрыв царского поезда) вышел № 3 подпольного органа «Народной воли», открывающийся некрологом в память 3 казненных товарищей по партии. В этом преступлении обвинялся «Александр - вешатель». И далее читатели оповещались о только что произошедшем покушении на царя (сколько при этом было напрасных жертв, не сообщается), ответственность за которое Исполнительный комитет «Народной воли» взял на себя. Более того, в листе «Народной воли» и дополнительно в прокламации, рассчитанной, по-видимому, на массовое распространение, объявлялось, что «смерть Александра II - дело решенное», и доведения его до конца - вопрос времени. В прокламации этот тезис представлен в обостренно развернутом виде: «Александр II - главный представитель узурпации народного самодержавия, главный столп реакции, главный виновник судебных убийств /…/ Он заслуживает смертной казни за всю кровь, им пролитую, за все муки, им созданные». Политике реформ народовольцы противопоставили революцию, независимо от того, какой кровью она будет оплачена. «Общественная реформа в России - это Революция». Так «деспотической утопии» самодержавия революционеры противопоставляют свою, «народную утопию», в которой народ выступает как верховный распорядитель своих судеб. [74]

Напряженность противостояния двух сил нарастала. Результатом этого противостояния были усилившиеся репрессии с одной стороны и террор - с другой. Исходом его стала трагическая смерть императора. И все же в этом противостоянии победил Александр II, победил потому, что реформы, заложенные им, не смогли перечеркнуть ни террористы, ни контрреформы последующего царствования. Революционные радикалы «Народной воли» проиграли: партия была разгромлена, но главное - мученическая смерть царя не пробудила революционного духа народа, на что они рассчитывали, напротив, все общество было шокировано случившимся.

По поводу случившегося Ильин задается вопросом, мучившим не только его: что побудило радикальных революционеров, или «нетерпеливцев», как их называли в обществе, терпеливо сносивших деспотизм николаевского режима, выступить таким образом против царя реформатора? «То, во что они не верили, и чего многие и не хотели, были реформы, исходящие от трона». «Отсюда все покушения на Александра II, озлобленность и жестокость которых он сам не мог понять, когда после московского железнодорожного покушения со слезами на глазах спрашивал: «За что они так ненавидят меня?!» Ответ мог быть трагически прост: за творческое оправдание русского трона перед лицом народа и истории…». [75]

Отмена крепостного права, независимо от отношения к ней, вызвала цепную реакцию реформ практически во всех сферах жизни гражданского общества. В процессе и результате глубоких социальных преобразований Россия вступила в новую эпоху развития. Их завершением должно было стать принятие «Конституции Лорис-Меликова», предполагавшая введение представительного органа с законосовещательными правами. Реализация проекта Лорис-Меликова не ограничивала самодержавия, но его развитие вело к тому. Подписывая 1 марта 1881 г. проект к рассмотрению его в Совете министров 4 марта, царь понимал это. Но седьмой террористический акт народовольцев против царя сорвал эти намерения и тем самым закрыл альтернативу либерального развития страны.

В содержательном и проблематичном исследовании Б.Г.Литвак, о чем свидетельствует само называние труда: «Переворот 1861 года в России: почему не реализовалась реформаторская альтернатива», характеризует эпоху 60- х годов как скачок в социальном развитии России: «Крестьянская реформа 1861 г. больше всех остальных коснулась экономического базиса общества, и оказалось, что одно только снятие с рук десяти миллионов мужиков высвободило такую затаенную энергию, что в течение двух десятилетий Россия совершила гигантский скачок в своем экономическом развитии», чему автор приводит фактическое подтверждение. [76] И все же, отвечая на поставленный в заглавии книги вопрос «почему не реализовалась реформаторская альтернатива?», автор видит причину этого в политической незавершенности социальных и экономических реформ. Правда, так и остается неясным, кто виноват в этом: террористы, все время торпедировавшие нормальное развитие реформ, убитый ли ими император Александр II, незавершивший реформы, или восторжествовашая в лице Победоносцева и самого наследника престола Александра III реакция. Думается, что причиной срыва, незавершенности реформ стал парадоксальный союз агрессивной реакции и революционного радикализма. Впрочем, аналогичная ситуация еще не раз будет складываться в истории России. Более того, основоположники марксизма видели в ней специфический и оптимальный путь развития России. Так К.Маркс, солидаризируясь с одним из своих русских корреспондентов, писал: «Если Россия будет продолжать идти по тому пути, по которому она идет с 1861 г., то она упустит наилучший шанс, который история когда-либо предоставляла какому-либо народу и испытает все роковые злоключения капиталистического строя». Вслед за Ф.Энгельсом он практически поощрял метод террора как вполне «естественный» для России способ борьбы. [77]

Двусмысленность отношения различных классов к реформам и их инициатору - Александру II отмечает и В.О.Ключевский. «Имп. Александр II совершил великую, но запоздалую реформу России: в величии реформы - великая историческая заслуга и[мперато]ра; в запоздалости реформы - великое историческое затруднение русского народа. Но общество решило, что Россия сошла со старых основ своей жизни, и по этому решению настроило свое историческое мышление. Отсюда родился ряд практических недоразумений». К числу этих «недоразумений» историк относит равнодушие общества (имея в виду образованные классы), которое «не всегда оказывалось на высоте положения, создававшегося реформами». Не на высоте положения, по его мнению, оказались и крестьяне, не сумевшие должным образом воспользоваться открывавшейся перед ними перспективой. «Отвращение к труду, воспитанное крепостным правом в дворянстве и крестьянстве, надобно поставить в ряду важнейших факторов нашей новейшей истории. Торжеством этой настойчивой работы старины над новой жизнью было внесение в нравственный состав нашего общежития нового элемента - недовольства, и притом неискреннего недовольства, в котором недовольный винил в своем настроении всех, кого угодно, кроме самого себя, сливал грех уныния с больной головы на здоровую». [78]

Однако, и правовед Ильин, и историк Ключевский упускали из вида, что проведенные реформы подрывали корни самого самодержавия. Полная и последовательная реализация реформ неизбежно вела либо к конституционной монархии, постепенный «бархатный» переход к которой пытался осуществить М.Т.Лорис-Меликов, либо к ее падению. Попытки «подморозить самодержавие», предпринятые Александром III, лишь оттягивали время его конца.

Царствование Александра III вошло в российскую историю под знаком контрреформ, направленных на укрепление пошатнувшегося самодержавия. Александр не предназначался в наследники Российского престола. К этому готовился его старший брат, умерший в возрасте 20 лет. И следующего наследника просто не успели приготовить к его великой миссии. Суждения о новом императоре во время

его прихода к власти и особенно после были весьма противоречивые, от самых уничижительных до возведения его в ранг «царя милостью Божьей». Так С.Ю.Витте в своих «Воспоминаниях» характеризовал наследника как человека «ниже среднего ума, ниже средних способностей и ниже среднего образования». Приблизительно так же оценивал способности своего ученика и его воспитатель К.П.Победоносцев. Но по мере вхождения нового царя во власть отношение к нему меняется. Тот же Витте уточняет свою характеристику: «Александр III был человеком сравнительно небольшого образования, можно сказать - он был человеком ординарного образования. Но вот с чем я не могу согласиться и что часто мне приходилось слышать, это с тем, что император Александр III не был умным… Может быть, у императора Александра III был небольшой ум рассудка, но у него был громадный, выдающийся ум сердца», что, по мнению автора, важнее ума рассудка. [79]

Из этого разночтения можно, пожалуй, признать четыре качества, свойственных новому императору: это был весьма необразованный человек, но обладающий природным умом, флегматик по натуре, склонный к упрощению возникающих перед ним проблем, но стоящий на принятых решениях до конца, в его убеждениях преобладало одно - безусловная преданность православной идее самодержавия. Среди наставников наследника и самодержца следует выделить роль профессора права, позже обер- прокурора Святейшего синода К.П.Победоносцева, убежденного монархиста, считавшего, что только самодержавный строй может сохранить величие России. Так здравые инстинкты ученика и целеосмысленная воля учителя слились воедино. Им удалось, по выражению Леонтьева, «на время подморозить Россию». Нужно ли удивляться тому, что весьма умеренный проект представительного учреждения, так называемая «Конституция Лорис-Меликова», подписанный Александром II в день его гибели к рассмотрению в Совете министров, после страстной отповеди Победоносцева был провален новым царем. В результате все либерально настроенные министры прошлого царствования вынуждены были уйти в отставку. Так одним приемом была устранена опасность «конституционных мечтаний» и расчищено социальное пространство для контрреформ.

Первоначально в сфере государственного управления Александром - поклонником старины - был опробован вариант возрождения исконно русских форм государственности. Вместо умного и осторожного Лорис-Меликова министром внутренних дел был назначен Н.П.Игнатьев, известный в обществе своими заигрываниями со славянофильством да еще, по свидетельству самого Победоносцева, крайней беспринципностью. Учитывая неизжитые либеральные настроения части интеллигенции, он с помощью вождя позднего славянофильства И.С.Аксакова, решил канализировать эти настроения в русло национальной политики. Аксаков вместе со своим «напарником» разработал «грандиозный план» созыва всесословного Земского собора, «способный посрамить все конституции в мире, нечто шире и либеральнее их и в то же время удерживающее Россию на ее исторической, политической и национальной основе». [80] Приуроченный к коронации Александра Земский собор, по мысли его проектировщиков, должен был всенародно подтвердить необходимость для России самодержавия. Однако коронация затягивалась, медлительный, как всегда, Александр не торопился с одобрением проекта. Зато об идее Земского собора прознали более искушенные политики - Победоносцев и Катков, увидевшие в ней опасную провокацию «несбыточных мечтаний» о конституции. Эту мысль они сумели довести до императора. Почувствовав угрозу самодержавию, царь сменил на посту министра внутренних дел склонного к авантюрам Игнатьева Д.А.Толстым, репутация которого оценивалась современниками однозначно - как махрового реакционера, ненавидящего всякое проявление свободы. Так закончился утопический социальный эксперимент реанимации прошлого в исторических условиях, давно перешагнувших его время.

Утверждение реакционера Толстого в должности министра внутренних дел означало решительный отказ Александра от преобразований страны, начатых отцом, и возвращение к тотальному самодержавию. Можно согласиться с В.А.Твардовской, усматривающей наличие общего плана контрреформ в правительстве Александра III в ликвидации всех общественных завоеваний, достигнутых в предшествующее царствование. [81] К их числу, начиная с отмены проекта «конституции Лорис-Меликова», следует отнести «Положение о мерах к охранению государственного порядка». Фактически это означало признание власти, что она не способна управлять страной на основе своих собственных законов. И хотя эти меры объявлялись временными, они просуществовали до 1917 года. Впрочем, как известно, всякая реставрация неизбежно принимает незаконный характер. За ним последовал закон о введении должности земских начальников из числа местных помещиков, которым перепоручались полицейские функции по отношению к крестьянам при том, что их деятельность оплачивалась из казны, этому сопутствовал ряд контрреформ, направленных на реанимацию общины, как особого типа жизнеобеспечения «крестьянского сословия», усиление ее полномочий по отношению к волеизъявлению отдельных хозяйствующих на земле субъектов.

Контрреформы распространялись и на духовную сферу. В 1884 г. был принят новый университетский устав, ликвидировавший их автономию, тогда же введены «Временные правила о печати», то есть, по существу, правила карательной цензуры; резко ограничены полномочия суда присяжных, из ведения которых исключались политические дела, разрешена административная высылка «неблагонадежных»; ряд циркуляров по народному просвещению, в том числе и вошедший в историю циркуляр о «кухаркиных детях» и др. Новое Положение о земских учреждениях, казалось бы, поставило точку в системе контрреформ и восстановлении прерогатив самодержавия. Не случайно по этому поводу ликовал в своей проправительственной газете «Московские ведомости» Катков, претендовавший на роль, как бы теперь сказали, имиджмекера новой власти и весьма преуспевающий в этом: «Итак, господа, встаньте, - правительство идет, правительство возвращается!» Совершенно иначе оценивал эпоху царствования Александра III подлинный властитель дум эпохи - Л.Н.Толстой, как эпоху, «разрушившую все то доброе, что стало входить в жизнь при Александре II, и пытающуюся вернуть Россию к варварству времен начала нынешнего столетия». [82]

Александр и его доверенные сановники прекрасно понимали, что самодержавие без дворянства не может иметь политической будущности. Видя в разложении дворянского сословия реальную угрозу самодержавию, они попытались приостановить этот процесс. Свое царствование Александр III начал с того, что объявил помещичью собственность на землю неприкосновенной. Позже, воспользовавшись столетним юбилеем «Жалованной грамоты дворянству», он еще раз подтвердил ведущую роль «благородного сословия». Этим идейным установкам соответствовали и определенные дела. В 1885 г. был учрежден Дворянский поземельный банк, предоставлявший на очень льготных условиях ссуды помещикам для реорганизации хозяйственной деятельности в новых условиях. Но эта мера лишь усугубила разорение дворянства. Ссуды неумело расходовались, имения закладывались, перезакладывались, пока, наконец, не попадали в руки спекулянтов-перекупщиков. Короче, по определению Г.В.Плеханова, правительство Александра III привело «первое сословие» к экономическому краху и к полнейшей деморализации.

В решении крестьянского вопроса Александр III, любивший, когда его называли «мужицким царем», пошел двумя путями. С одной стороны, при нем были несколько снижены выкупные платежи крестьян, отменена подушная подать, организовано переселение крестьян на пустующие земли, учрежден Крестьянский банк, в котором крестьяне могли брать ссуду, впрочем, на гораздо более жестких условиях, чем помещики в Дворянском банке. С другой стороны, правительство Александра постаралось по-новому прикрепить крестьян к земле и вернуть их под контроль помещиков. Были предприняты законодательные меры по укреплению общины. На это был направлен закон о неотчуждаемости крестьянских наделов и ограничении переделов земли, усиление роли общины. Это связывало хозяйственную инициативу крестьян, стесняло их свободное перемещение. Введение должности земских начальников, назначаемых из помещиков, возвращало крестьян под их опеку и контроль в обход земским выборным учреждениям. Наконец, контрреформа по земским учреждениям резко снизила представительность в них крестьянского сословия и его статус. Однако все эти мероприятия оказались слабо эффективными. Деревня продолжала нищать, община разлагаться. На этой почве происходило выделение и обогащение прослойки кулачества и отток дешевой неквалифицированной рабочей силы в города, что не решало проблемы деревни, но создавало новые проблемы для города.

Итак, две самые фундаментальные скрепы самодержавия - дворянское и крестьянское сословия, дали трещину. Однако реформы предшествующего царствования сделали свое дело: на фоне разложения сословных отношений под покровом охранительных контрреформ в России медленно, и мы бы сказали «тупо», шло развитие «русского капитализма». Развитие капитализма в России изначально, начиная с Петра, проходило при прямом покровительстве самодержавия и потому было заинтересовано не столько в свободе, сколько в укреплении этой связи. После разгрома русской армии в Крымской войне стало ясно, что без интенсивного развития промышленности Россия обречена скатиться на обочину истории. Это понимали наиболее прозорливые представители власти (Н.Х.Бунге, С.Ю.Витте и даже К.П.Победоносцев). Отчасти это понимал и император. Выход из промышленного кризиса был найден им в политике откровенного, доведенного до цинизма, протекционизма. Запретительные импортные пошлины, отсутствие конкуренции внутри страны позволяли русским предпринимателям диктовать цены потребителю и наживаться за его счет. По поводу деструктивности такой политики сетовал даже К.П.Победоносцев. [83]

Одновременно царское правительство по совету Витте санкционировало централизацию железнодорожного строительства - ведущей в то время отрасли промышленности, - и соответственно эксплуатации железных дорог. Русский капитал жаждал захвата новых рынков Средней Азии, Польши, Финляндии. На этой почве состоялась как бы негласная сделка между правительством и капиталом: «Вы поддерживайте нас против конституционалистов, мы же, со своей стороны, будем охранять вас от конкуренции западноевропейских товаров». «Наши купцы постоянно говорили о «стратегии», а наши полководцы об «интересах торговли» - иронизирует Плеханов. [84]

Поощряя, по рекомендациям Бунге и Витте, промышленное развитие, Александр ощущал противоречивость этого процесса, порождающего новую для России форму противоречий между трудом и капиталом. Отсутствие рабочего законодательства побудило царя взять на себя роль Отца-посредника между предпринимателями и рабочими. В царствование Александра были приняты и первые рабочие законы: об ограничении работы малолетних, о воспрещении ночного труда женщин и детей, введена фабричная инспекция с достаточно широкими полномочиями надзора за деятельностью хозяев и рабочих. Однако складывающиеся в стране новые производственные отношения, как в промышленности, так и в сельском хозяйстве, все больше выходили из-под патримониального контроля самодержавия. Они требовали иных, либерально-правовых форм управления. Подтверждением тому стали нарастающие стычки между рабочими и хозяевами, в частности крупнейшая для того времени стачка на морозовских мануфактурах в Ивано-Вознесен- ске. Подтверждением тому стал и страшный голод 1891- 92 гг. в богатой сельскохозяйственной стране. Разрыв между развивающейся под эгидой государства промышленностью и все еще не преодолевшей крепостнических отношений разоряющейся деревней усиливался.

В целях преодоления нарастающего противоречия была произведена смена идеологического курса. Не срабатывающую более идеологию официальной народности дополнила идеология «России для русских», призванная усилить «духовное единение нации». И она действительно способствовала активизации самых низменных инстинктов людей, выбитых из своего привычного социального состояния. Впрочем, шовинизм в равной мере проявлялся как в низах деклассированного общества, так и на самом высшем уровне царского окружения. Выражением национальной политики самодержавия стала откровенная русификация национальных окраин, распространявшаяся и на более развитые, чем Россия, Польшу и Финляндию. Этому соответствовала оголтелая шовинистическая кампания в бульварной и проправительственной прессе. Разжигание националистических страстей привело к еврейским погромам, к столкновениям на национальной почве.

Александра III иногда называют царем-миротворцем. При нем действительно не велось крупных военных кампаний. Но Плеханов не видит в этом заслуги царя: «Он лишь пожинал плоды франко-германской войны 1870-1871гг, бросившей Францию в объятия русского царя». [85] Франция в своем противостоянии Германии возлагала большие надежды на дружбу с «северным колоссом». В результате активности французской политики в этом отношении Россия оказалась втянутой ко многому обязывающий союз «Сердечного согласия» с Францией, вскоре переросший в тройственный империалистический союз - Антанту. Так в царствование «царя-миротворца» была заложена неизбежность участия России в империалистической войне в самых невыгодных для нее условиях.

Однако в эпоху царствования самого Александра III, казалось, еще ничто не предвещало скорого конца Российской империи. Многие историки, в том числе современные, считают царствование предпоследнего Романова самым спокойным, едва ли не образцовым. Естественно возникает вопрос: почему Александру III так легко удалось осуществить целую серию контрреформ? Конечно, в этих начинаниях его поддерживала бюрократическая олигархия, а также масса мелких и средних помещиков, рассчитывавших на восстановление своего пошатнувшегося положения. Не удовлетворенным предшествующей реформой оставалось и крестьянство: слишком малыми оказались наделы и слишком большими выкупные обязательства, свои надежды оно связывало с «добрым царем». Основная масса фабричных мастеровых - вчерашних обезземеливших крестьян, так же уповала «на царя как родного отца», как поется в народной песне. И нарождающийся капитализм видел залог своего процветания в государственных заказах и покровительстве царя. Таким образом, политика контрреформ молчаливо исходила из столь же молчаливой (пока) поддержки или, во всяком случае, сочувствующего нейтралитета различных слоев населения.

Более того, в практике контрреформ 80-90-х гг. просматривается определенная историческая закономерность. Любая радикальная реформа разрушает сложившиеся, плохие или хорошие, стереотипы жизненной деятельности людей, их привычки и образ мышления, порождая у одной части населения неудовлетворенность реформами, решимость их изменить во что бы то ни стало, у другой - пассивную ностальгию по прошлому порядку. В результате возникает разрыв между авангардом реформ и их арьергардом. На этой почве, как правило, и произрастают системы контрреформ. Они оттягивают вырвавшийся вперед авангард к увязшему в непривычных обстоятельствах арьергарду, обрекая тем самым все общество на движение вспять. Значит ли это, что контрреформы есть неизбежное следствие эпохи радикальных реформ? Опыт истории позволяет дать отрицательный ответ на этот вопрос. Но система реформ, какой бы она ни была радикальной, должна предусматривать, с одной стороны, возведение их «под правовую крышу», или, как говорили либералы 60-80-х гг., «увенчания здания», имея в виду конституцию, с другой стороны, обеспечение прочной социальной базы, то есть создание среднего класса. И если «конституцию Лорис-Меликова» можно было бы посчитать движением в первом направлении, то по отношению ко второму - не было ничего предпринято ни царем-освободителем, ни поборниками «русского капитализма» с его ориентацией на государственный протекционизм. Таким образом, в незавершенности реформ 60-70-х годов причина успеха контрреформ АлександраШ. Но как всякая реализовавшаяся утопия, она оставляла после себя вакуум, чреватый разрушительными последствиями.

Порочность сложившейся системы видел прозорливый Витте, но во время своего служения власти и он не смог предотвратить ее пагубных последствий. Лишь позже в своих писавшихся под строжайшим секретом «Воспоминаниях» он позволил себе объективно оценить эпоху царствования Александра III, к которой был причастен. Императору Александру III, писал он, ставится в укор наряду с пересмотром университетского устава 60-х годов перемена земского положения 64 года на положение 90 года, введение земских начальников, вообще введение принципа какого- то патриархального покровительства над крестьянами как бы в предположении, что крестьяне навеки должны оставаться «в таких стадных понятиях и стадной нравственности». И хотя как верноподданный он старается реабилитировать императора его «добрыми намерениями», все же безоговорочно констатирует: «Я эти воззрения считаю глубоко неправильными воззрениями, которые уже имели очень большие дурные последствия, выразившиеся в событиях, разгоревшихся в 1905 году; эти воззрения еще будут иметь громадные дурные последствия в жизни России». [86] Таким образом, один из умнейших государственных деятелей России напрямую связывает систему контрреформ царствования Александра III, резко изменивших курс развития страны по пути либерализации, с общесистемным кризисом самодержавия, приведшим его к краху.

Николай II вступил на престол Российской империи 20 октября 1894 года. И ничто, казалось, не предвещало ее скорого конца. Отец - Александр III оставил, ему государство в более или менее стабильном состоянии. Сам Николай - старший сын в семье, изначально готовился к своей миссии. Он получил приличное общее образование и одновременно прошел солидную военную подготовку. В возрасте 13 лет Николай становится цесаревичем, то есть законным наследником престола. С.Ю.Витте характеризует Николая как человека «несомненно, очень быстрого ума и очень быстрых способностей». В этом отношении он стоит «гораздо выше своего августейшего отца». [87] Однако м-м Богданович, весьма осведомленная хозяйка салона высшей бюрократии, записывает в своем дневнике уже в 1899 г.: «Общее мнение о царе, что у него нет своего мнения, всякий, кто последний с ним говорил, тот и прав в его глазах». [88] По признанию многих историков Николая отличала склонность к религиозному мистицизму. С малолетства он уверовал в идею провиденциальной основы царской власти, которая предопределена ему Божественным Провидением. Подобный рефрен пронизывает все официальные документы и неофициальные письма царя. По выражению Г.П.Федотова, Николай был «православным романтиком», что лишало его воли к самостоятельным решениям и определяло покорность судьбе, в каком бы обличии она не выступала.

Склонность царя к мистическим откровениям и таинствам, усиленную влиянием императрицы Александры Федоровны, отмечают многие современники. Отсюда то постоянное окружение царской семьи различного рода целителями, предсказателями, «святыми людьми», в числе которых Григорий Распутин был отнюдь не единственным, но самым влиятельным. И хотя многие современные биографы считают слухи о влиянии Распутина на политику царя, равно как и влияние его супруги, едва ли не переходящее в шпионаж, сильно преувеличенными, важно то, что они получили широкое хождение в массовом сознании. Тем самым, по определению Ильина, подрывалось монархическое правосознание народа.

В этом состояла драма последнего монарха. Дело в том, что, как справедливо замечает один из современных его биографов А.Н.Боханов, «благочестивый христианин вряд ли вообще мог быть удачливым правителем в новейшее время. Если родоначальник романовской династии, Михаил, в первой половине XVII века имел возможность править, опираясь на веру и молитву, находя в пророчествах и предсказаниях ответы на многие вопросы, то через 300 лет требовалась уже совсем другая опора». [89]

Но Провидению, как твердо веровал Николай, было угодно именно Его призвать на трон самодержца Российского. И хотя у него, как у всякого наследника, была альтернатива выбора, в речи на торжественном приеме по случаю восшествия на престол в 1895 году он твердо объявил о своем призвании: «Я рад видеть представителей всех сословий, съехавшихся для заявления верноподданнических чувств. Верю искренности этих чувств, искони присущих каждому русскому. Но мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления. Пусть все знают, что Я, посвящая все Свои силы благу народному, буду охранять начала самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его Мой незабвенный покойный родитель». [90]

Эта речь определила расстановку социальных сил на весь период царствования Николая II. Она вызвала глубокое разочарование либеральной общественности и создала непреодолимый барьер между императором и наиболее прогрессивными кругами интеллигенции и деловых кругов. И логика истории была на их стороне: то, что удалось сделать императору-отцу, «подморозить Россию», не могло удаться сыну - Россия оттаяла. Произошла резкая дифференциация социальных сил. Когда-то более или менее замкнутые сословия оказались размытыми, на их основе формировалась новая социальная (классовая) структура общества, выходящая за сферу компетенции и управленческих возможностей самодержавия.

Но как бы то ни было, став императором, Николай был полон благих намерений с достоинством исполнить свое призвание. В одном из писем П.А.Столыпину Николай следующим образом продекларировал свое монархическое кредо: «Я имею всегда одну цель перед собой: благо родины; перед этим меркнут в моих глазах мелочные чувства отдельных личностей». [91] Позже, ответив на вопрос всероссийской переписи о роде занятий - «Хозяин земли Русской», Николай искренне стремился править страной как хороший хозяин.

Однако, злой рок, используя провиденциалистскую терминологию, казалось, преследовал Николая с первых лет его царствования. Коронации Николая в 1896 г. В Москве сопутствовала катастрофа на Ходынском поле, оставившая после себя около двух тысяч раздавленных в толпе, соблазнившейся царскими гостинцами. И в этот же день, бого- любивый царь вопреки элементарному чувству сострадания, отправляется на бал во французское посольство, что, естественно, стало достоянием общественного мнения. В 1896-97 гг. происходят крупные стачки в Петербурге, Екатеринославе, Орехово-Зуеве и др. городах. За ними последовала первая всероссийская студенческая забастовка, ответом на которую стали Временные правила, разрешающие за участие в беспорядках сдачу студентов в солдаты. В ответ на это выстрелом студента Карловича, смертельно ранившего в 1901 г. Министра народного просвещения Н.П.Боголепова, подписавшего эти Правила, был открыт мартиролог видных царских сановников. Инициативу террора от разгромленных народовольцев перехватили эссеры. Вскоре этот список пополнился убийством министра внутренних дел Д.С.Сипягина и вновь назначенного министра В.К.Плеве. Дело дошло и до членов царской фамилии. В начале 1905 г. Был убит московский генерал-губернатор, дядя императора Вел. Кн. Сергей Александрович. Злой рок преследовал царя и в семейно- династическом плане. Долгожданный наследник престола оказался неизлечимо больным ребенком, что усилило мистические настроения царя. Неудачи по проводу войны с японцами, с помощью которой власти рассчитывали снять внутреннее напряжение в стране, завершилась трагедией полного поражения русской армии. Неудача в войне дезорганизовала экономику страны и деморализовала патриотические чувства народа. На этой почве вновь поднялась волна народного недовольства и консолидации политических антиправительственных сил. Кульминацией антиправительственных настроений стало «Кровавое воскресенье» 9 января 1905 г. И хотя царя в это время не было в Петербурге, общественное мнение народа прочно связало произошедшую трагедию с его именем.

9 января 1905 года послужило прологом первой русской революции. Под напором нарастающего революционного движения власти вынуждены были пойти на уступки. Попытки ограничиться полумерами, типа Булы- гинской законосовещательной думы, наподобие Лорис-Меликовской, не увенчались успехом. Время для этого безвозвратно ушло. По рекомендации Витте царь вынужден был, переступив через свои убеждения и принципы, 17 октября 1905 года подписать Манифест о созыве Государственной думы.

Манифест 17 октября, подготовленный Витте, был выдержан в высоком стиле народной печали и царской милости. «Смуты и волнения в столицах и во многих местностях империи нашей великою и тяжкою скорбью преисполняют сердце наше. Благо российского государя неразрывно с благом народным и печаль народная его печаль. От волнений, ныне возникших, может явиться глубокое нестроение народное и угроза целости и единства державы всероссийской». В текст Манифеста по настоянию Николая были включены слова, призванные сохранить лицо самодержца: Манифест был преподан как милость монарха, который перепоручает правительству «даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов /…/. Установить, как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог воспринять силу без одобрения Государственной думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий поставленных от нас властей». [92] Монархическое правосознание в этом Манифесте выдает себя лишь в словах даровании монархом конституции своим подданным. Но известно, что царь еще не раз попытается забрать назад или урезать свои «дарования», что в конечном счете и приведет к окончательному падению не только самодержавия в России, но и невозможности его замены конституционной монархией, ибо подорванной оказалась сама монархическая идея.

В тронной речи на открытии Государственной думы Николай попытается восстановить монархическую идею, заговорив с думцами как «Хозяин земли Русской»: «Всевышним Промыслом врученное Мне попечение о благе Отечества побудило Меня призвать к содействию в законодательной работе выборных от народа. С пламенной верой в светлое будущее России Я приветствую в лице вашем тех лучших людей, которых Я повелел возлюбленным Моим подданным выбрать от себя. Трудная и сложная работа предстоит вам. Верю, что любовь к родине, горячее желание послужить ей воодушевят и сплотят вас. Я же буду охранять непоколебимые установления, Мною дарованные, с твердой уверенностью, что вы отдадите все свои силы на самоотверженное служение Отечеству, для выяснения нужд столь близкого Моему сердцу крестьянства, просвещения народа и развития благосостояния, памятуя, что для духовного величия и благоденствия Государства необходима не одна свобода, необходим порядок на основе права». И далее следовало обращение к думцам: «Приступите с благоговением к работе, на которую Я вас призвал, и оправдайте достойно доверие Царя и народа. Бог в помощь Мне и вам». [93]

Казалось бы, Бог, действительно, благоволил к России. Почти десятилетие со дня образования Думы до империалистической войны было одним из самых преуспевающих в истории России за последние полстолетия. Это было десятилетие роста промышленности, в частности строительство железных дорог и связанное с ним развитие тяжелой индустрии. Это было время стабилизации бюджета. Это был «серебряный век» русской поэзии и искусства, возрождения русской философии. В административно-государственном плане Николаю II сильно повезло. На его царствование «выпало» два крупнейших политика - министр финансов С.Ю.Витте, подготовивший денежную реформу на основе эквивалентной замены бумажных ассигнаций золотым рублем и сумевший направить промышленное развитие страны по наиболее перспективному для нее курсу, и премьер-министр - П.А.Столыпин, взявший на себя решение почти неразрешимой аграрной проблемы. Но первого Николай уволил с должности, хотя и в дальнейшем часто обращался к его услугам. Второго «позволил убить» у себя на глазах своей охранке. Так оказалось, что самое надежное орудие самодержавия выпало из рук царя.

Манифест 17 октября 1905 г. и образование Государственной думы стали переломным рубежом последнего царствования. По существу они означали конец самодержавия. Катализатором этого процесса стала империалистическая война.

Царская власть, все еще ведавшая внешней политикой, правом объявления войны и заключения мира, позволила вовлечь себя в империалистическую войну. Как явствует из материалов, приведенных в книге А.И.Уткина. [94] внешнюю политику страны вершил не царь, а весьма разношерстный круг приближенных ко двору лиц, в том числе и «любезный друг» Распутин. В проправительственной прессе вновь замаячили религиозно-патриотические идеи о водружении креста на храме Святой Софии в Константинополе, а заодно и обретении черноморских проливов, о помощи братьям-славянам, о восстановлении международного престижа России как великой державы по отношению к зарвавшимся «тевтонам». В войне, во всеобщей мобилизации и, «даст Бог», в победоносном наступлении российской армии и разгроме «тевтонского супостата» окружение царя видело возможность радикального изменения политической ситуации. И хотя ситуация действительно была сложной, царь и не попытался преломить ее по-своему, он оказался марионеткой в руках шовинистических сил. В его оправдание можно лишь заметить, что шовинистический угар захватил и думскую оппозицию. В начале войны мало кто предвидел, что война окажется столь затяжной и столь неудачной, что переполнит чашу терпения народа и ввергнет страну в пучину хаоса.

В августе 1915 г. Царь решил исполнить свой «священный долг» перед Отечеством м народом: он принял на себя командование армии. Злоязычный Витте видел в Николае достоинство в лучшем случае полкового командира. Поэтому справить положения на фронте он просто не мог. Но дело не только в этом. Судя по источникам, складывается впечатление, что царь отправился в действующую армию просто потому, что не знал, что ему делать в столице своего государства. На фронте все казалось более привычным: есть враг, и есть свои верноподданные солдаты и командиры, и нужно только направить их усилия на победу. Но и эта традиционная связь монарха как вождя с армией надорвалось. «явление царя» перед воинством уже никого не вдохновляло, ни генералов, ни солдат. Выражаясь языком Ильина, правосознание самодержавия у народа иссякло. На фронте, как и в тылу, царь оказался лишним. И этим было предопределено его отречение.

В отсутствии царя в столице события развивались столь стремительно, что 1 марта Временный комитет Государственной думы по соглашению с Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов был преобразован во Временное правительство. И уже 2 марта А.И.Гучков и В.В.Шульгин явились в ставку и от лица Временного правительства потребовали отречения царя.

Свидетелей этого события и историков удивляло, что царь внешне спокойно воспринял это обращение и подписал подготовленный Манифест о добровольном отречении от трона от своего имени и от имени наследника Алексея. В своем дневнике он объясняет себе (или истории) свое решение тем, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно было решиться на этот шаг. Тем самым самодержец Российской империи и главнокомандующий ее войсками даже для себя признал свою ненужность России.

Уже в эмиграции в серии статей с вопрошающим названием «Почему сокрушился в России монархический строй?» [95] Ильин мучительно ищет ответ на этот вопрос. Он видел его в разрушении монархического правосознания, как на стороне народа, так и на стороне самого царя, позволившего себе отречься от трона, в отсутствии партии, которая бы подняла знамя в защиту самодержавия и пр. Но, думается, что более адекватный ответ на этот вопрос дает Н.А.Бердяев. В работе «Истоки и смысл русского коммунизма» он пишет: «Разложение имперской России началось давно. Ко времени революции старый режим совершенно разложился, исчерпался, выдохся. Война докончила процесс разложения. Нельзя даже сказать, что февральская революция свергла монархию в России, монархия в России сама пала, ее никто не защищал, она не имела сторонников». И как вывод заключает: «Монархия в прошлом играла и положительную роль в русской истории, она имела заслуги. Но эта роль была давно изжита». [96] Короче, монархический строй в России не был «сокрушен», он пал, потому что полностью исчерпал себя.