Три модели развития России

III. ЛИБЕРАЛИЗМ КАК АЛЬТЕРНАТИВНАЯ МОДЕЛЬ РАЗВИТИЯ РОССИИ

В качестве исходных понятий нами принято общее определение либерализма как идеологии, основанной на незыблемости «естественных прав» человека на свободу и безопасность личности, частной собственности и предпринимательской активности, на сопротивление насилию как со стороны отдельных субъектов, так и со стороны государства. Гарантией гражданских свобод считается правовое государство. Либерализм ориентирован на абсолютную ценность человеческой личности, ее приоритет по отношению к обществу и государству. Отсюда вытекает неприемлемость им насилия, предпочтение реформ революционным методам преобразования общества.

Либерализм мы рассматриваем как стадиальный тип цивилизации, рано или поздно приходящий на смену традиционным обществам. В соответствии с конкретно историческими условиями и сложившимися традициями он принимает различные формы. Как идеология либерализм в Западной Европе и был реализован в различных типах социально-политической организации общества, превратившись в своеобразную форму этоса. Однако как интеллектуальная традиция и как исторический тип общества он остается открытым в процессе своего развития. Поэтому, чтобы понять и по достоинству оценить перспективы развития русского либерализма в контексте мирового исторического процесса, необходим универсалистский подход, позволяющий определить как общие основания и интенции исторического процесса, так и его национальные особенности и мотивации его исторического выбора.

Русский либерализм, вполне вписываясь в общую парадигму либерализма, имеет и богатые собственные культурно-исторические традиции, широкий спектр которых представлен в ряде публикаций последних лет. [192] Однако, как свидетельствует история, альтернатива либерального развития в России так и осталась нереализованной. И даже в настоящее время, когда наша страна, казалось бы, вступила на путь радикальных реформ, либерализм явно пробуксовывает. Историческая незавершенность русского либерализма объясняется отчасти тем, что он развивался на иной, чем европейский либерализм, социально-исторической почве, в иных природно- климатических условиях, в ином идейно-политическом контексте и опирался на свою мировоззренческую мотивацию. «В контексте поисков выхода из системного кризиса, в котором оказалась Россия в начале XX века, - как отмечает В.В.Шелохаев, - можно выделить три основных направления: традиционалистское, либеральное и социалистическое». [193] В силу конфронтационности их отношений в невыгодном, «зажатом» положении оказывалось среднее - либеральное (направление, в котором представители охранительно-традиционалистского направления видели «красную крамолу», социалистические революционеры - соглашательство и оппортунизм.

Вместе с тем русский либерализм и связанные с ним модели развития имеют определенные преимущества по сравнению с западным, «преуспевшим» либерализмом. Во- первых, сложившись позже европейского либерализма, он усвоил позитивные принципы последнего и вместе с тем уловил его противоречия, выявленные в формах господства финансовой олигархии, «обуржуазивания» человеческих ценностей, «мещанства» как образа жизни среднего класса. Во-вторых, он сумел синтезировать позитивные положения классического либерализма с национальными ценностями русского менталитета, в частности углубив его гуманистический потенциал. В-третьих, в условиях нарастания мирового системного кризиса начала XX века движение «нового либерализма» в России выступило с развернутой программой интеграции либеральных ценностей, ориентированных на права личности, с социально-демократическими ценностями, ориентированными на социальные гарантии права каждого на достойное существование. Таким образом, традиции русского либерализма имеют самостоятельную научную ценность, во многом созвучную современной социально- экономической и политической ситуации в стране и мире.

Глава 1. Социально-историческая парадигма русского классического либерализма

Как идейное течение русский либерализм сформировался в полемике западников и славянофилов, в атмосфере обозначившегося кризиса романтически спекулятивных построений славянофильства и общего увлечения интеллектуальной молодежи гегелевским рационализмом и начинавшим входить в моду позитивизмом. Поражение России в Крымской войне нанесло сокрушительный удар по «метафизическим миражам» славянофилов и по официальной триаде - «православие, самодержавие, народность», поставив страну на порог принудительной модернизации. В этом контексте и возникла потребность пересмотра не только социально-политических ориентиров, но и переосмысления исторической ситуации в стране и в мире в целом. Ответом на эту потребность явился русский либерализм. Утверждение нового направления и распространение его влияния происходило под знаком поиска основ и смысла истории вообще и, разумеется, выявления места России во всемирном историческом процессе.

Мыслителем, обосновавшим и способствовавшим распространению новых идей, был К.Д.Кавелин. В истории русской общественной мысли он сыграл роль своего рода связующего звена между поколениями сороковых и шестидесятых годов, корректно вводя историю России в контекст мировой общественной мысли. По справедливой характеристике В.В.Зеньковского, «Кавелин был одним из самых видных и достойных представителей русской интеллигенции, в частности русского либерализма». [194]

Философские взгляды Кавелина на историю формировались в полемике со славянофилами. Он решительно выступает против славянофильской историософии, оценивающей настоящее с позиций идеализированного прошлого, противопоставляя ей принцип историзма, увязывающий настоящее не только с прошлым, но и с будущим. Возможность в одно и то же время судить историческое явление на основании прошедшего и чаемого будущего расширяет круг зрения, рождает многосторонний взгляд на предмет, освобождает от исключительности, легко переходящей в ограниченность. В том и состоит задача теории, чтобы в смене исторических форм обнаружить историческую закономерность и предвосхитить необходимость утверждения новых форм общественной жизни.

Движущей пружиной исторического процесса, согласно Кавелину, является человек с его насущными заботами и интересами. Историю творят люди, человеческие единицы, труд, результаты которого слагаются в условия исторической жизни, определяющие ее ход и вариантность развития. Поэтому-то разумность исторического процесса, его нравственное совершенство определяется положением человека в обществе, признанием его безусловного достоинства. К достижению этой цели различные народы идут бесконечно разнообразными путями, в соответствии со своими историческими предпосылками и традициями, наиболее отчетливо эту цель, по мнению ученого, сформулировало и поставило христианство, вооружив ею все христианские народы. Но в любом случае, настаивает он, «для народов, призванных ко всемирно-историческому действованию в новом мире, такое существование без начала личности невозможно». [195] Народы, приносящие личность в жертву каким бы то ни было внешним целям, выпадают, по крайней мере на время, из исторического процесса, что обрекает их на отставание в развитии всех форм общежития.

Сочетание исторической закономерности с творческой самодеятельностью человека освобождает понимание истории от механистического детерминизма и волюнтаризма. К этой проблеме мыслитель возвращается в своих поздних трудах. Но, преобразуя природу и общественную жизнь, человек не может изменить объективных законов. Однако это не освобождает его от ответственности за свое будущее. Только «незнание и непонимание смысла истории и вообще хода человеческих дел могли внушить ложную мысль, будто все то, что совершается, так и должно было совершиться и иначе не могло быть», - разъясняет Кавелин свою позицию. При многообразии объективных условий человек руководствуется своими интересами и целями, которые отнюдь не всегда бывают наилучшими с точки зрения исторической закономерности. «Поэтому-то деятельность человека и подлежит суду, и вопрос, что было бы, если б исторические деятели поступили так, а не иначе, совсем не так суетен и бесплоден, как в наше время привыкли думать». [196]

С этих философско-исторических позиций Кавелин подходит к решению вопроса об отношении России к Европе и о ее месте в мировом историческом процессе. На решение его оказала влияние атмосфера шеллингиан- ско-гегелевского исторического романтизма, согласно которому каждый исторический народ развивается в соответствии со своими исходными «началами». Это сближает Кавелина со славянофилами, но его либерализм, апелляция к роли личности их принципиально разделяет. Русский народ представляет собой совершенно «небывалую социальную формацию», поэтому развитие Европы и России до недавнего времени шло различными путями. В «Кратком взгляде на русскую историю» он следующим образом обобщает эту антитезу: «Наше движение историческое - совершенно обратное с европейским. Последнее началось с блистательного развития индивидуального начала, которое более и более вставлялось, вдвигалось в условия государственного быта; у нас история началась с совершенного отсутствия личного начала, которое мало-помалу пробудилось и под влиянием европейской цивилизации начало развиваться. Конечно, должно наступить рано или поздно время, - подчеркивает он, - когда оба развития пересекутся в одной точке и тем выровняются». [197]

При таком подходе естественно возникает вопрос, что же нас объединяет? В ответе на него Кавелин в разных вариантах отстаивает один и тот же тезис: решение проблемы личности, хотя и с разных сторон. «Там надо было выдвинуть вперед те общие основания, на которых зиждется общественный строй и которые беспрестанно оттеснялись чрезмерно выдающимися притязаниями отдельных личностей и созданных ими добровольных товариществ и союзов. У нас, наоборот, главные направления внутренней истории выражают потребность вызвать к деятельности и жизни личность, ввести ее тоже в общую экономию развития». [198] Решение этой задачи Кавелин связывает с реформаторской деятельностью Петра Великого.

В полемике со славянофилами, которые обрели второе дыхание в начале царствования Александра III, Кавелин отходит и от «чистых западников», ориентированных только на Европу, склоняясь к более органическому пониманию истории. Отмечая различие исторических путей России и Европы и вместе с тем подчеркивая необходимость взаимодействия двух родственных культур, ученый приходит к выводу, что формы жизни у всякого живого и развивающегося народа складываются в определенные начала под воздействием всех условий и обстоятельств его существования. Этот общий закон, по мнению ученого, остается неизменным и в том случае, когда один народ перенимает формы жизни у другого: они определяют его жизнь лишь настолько, насколько им ассимилированы и усвоены, а усвоено и ассимилировано может быть только то, что отвечает существу и потребностям народа.

Исходя из этого, Кавелин утверждает, что влияние Запада могло лишь ускорить собственное развитие России по пути общечеловеческой цивилизации, обозначившееся задолго до петровских реформ.

Древняя русская жизнь исчерпала себя вполне. Она развила все начала, которые в ней скрывались. Последним ее усилием было образование зачатков государственности и личностного начала. Петр придал начинаниям своих предшественников тотальный характер и облек их в европейские формы, более адекватные общечеловеческому цивилизационному процессу, нежели отечественные, сложившиеся в условиях государства вотчинного типа. Естественно, что при этом не все нововведения оказались совместимыми с российскими формами быта. Дальнейшее развитие истории внесло свои поправки как в сторону реакции, так и в сторону продвижения по четко обозначенному Петром пути развития России в русле общечеловеческой цивилизации. В этом свете эпоха Великих реформ, согласно Кавелину, есть закономерное развитие самой России и продолжение дела Петра.

К.Д.Кавелин был не только поборником либерализма, но и непосредственным участником проведения либеральных реформ. Ему принадлежит заслуга создания одной из первых моделей крестьянской реформы - записка 1855 г. «Об освобождении крестьян», ходившая по рукам читающей публики, позже опубликованная Герценом в 3 выпуске «Голосов из России» и в извлечениях Н.Г.Чернышевским в «Современнике». Его научная, публицистическая и общественная деятельности пересекались с творчеством другого представителя русского классического либерализма - Б.Н.Чичерина, который, в отличие от своего старшего коллеги, тяготел к строго теоретической деятельности в обосновании либерализма как универсальной закономерности развития человечества.

Классическое выражение концепция русского либерализма получила в трудах Б.Н.Чичерина в такой мере, что мы вправе говорить о модели русского либерализма Чичерина. [199] Точную оценку в этом отношении дает ему В.В.Зеньковский: «Чичерин явил в русской историософии и политической доктрине чистейший и редкий у нас тип защитника свободы личности quand meme». [200]

Концепция либерализма Чичерина сложилась в условиях острого социального, экономического и политического кризиса абсолютизма, выражением которого стало позорное для России поражение в Крымской войне. Оно оказало большое влияние на либерализацию общественного мнения, послужив своеобразным катализатором проведения реформ. Большую роль в формировании либеральных настроений в обществе сыграли лекции, научные труды и публицистическая деятельность Чичерина. Но главной его заслугой является создание фундированной теории классического либерализма с учетом исторического развития России.

Философское мировоззрение Чичерина формировалось в период второй волны влияния гегелевской философии. Дань этому влиянию отдал и Чичерин. Позже, пережив юношеское увлечение, он все же настаивает на том, что «кто не прошел через этот искус, кто не усвоил себе вполне логики Гегеля, тот никогда не будет философом и даже не в состоянии вполне обнять и постигнуть философские вопросы». [201] Самому Чичерину овладение гегелевской философией привило приверженность к рационализму и завершенности формы, но его философская интуиция, творческий поиск и социально-нравственный пафос имели вполне самостоятельный и оригинальный характер. Не случайно В.В.Зеньковский, отмечая связь Чичерина с гегелевской философией, подчеркивает, что он «в ряде самых ответственных и существенных пунктов настолько отходит от Гегеля, настолько следует в этих пунктах совсем иным интуициям, чем это было у Гегеля, что, на наш взгляд, надо изучать Чичерина не в том, в чем он следует Гегелю, а в том, в чем он отклоняется от него». [202]

Действительно, следуя в общем метафизике и философии права Гегеля, Чичерин не соглашается с немецким мыслителем в главном - в тезисе о растворении личности в Абсолюте. Только признание абсолютной ценности самой личности, считает Чичерин, позволяет обосновать абсолютное значение нравственных начал человека и делает его не только свободным, но и нравственно ответственным за содеянное. «Философия и история раскрывают нам неотъемлемо присущее человеку стремление к свободе. И оно вытекает из глубины Духа, составляя лучшее его достояние и высшее достоинство человеческой природы. Как носитель абсолютного человек сам себе начало, сам абсолютный источник своих действий. Этим он возвышается над остальным творением и только в силу этого свойства он должен быть признан свободным лицом, имеющим права, только поэтому с ним непозволительно обращаться как с простым орудием». [203] Источник свободы не в Абсолюте, ибо свобода предполагает и возможность уклониться от его законов. Смысл человеческой свободы в возможности человека «возвышаться к сознанию безусловной своей сущности и тем самым к своей независимости от чего бы то ни было, кроме самого себя». [204] Личность, согласно Чичерину, имеет метафизическое основание. Она синтезирует в себе настоящее, прошедшее и будущее. В трактовке этого

вопроса Чичерин расходился с Вл. Соловьевым, который исключал свободу воли из нравственной философии, ориентированной лишь на «разумную свободу». [205]

Естественной предпосылкой и абсолютным условием развития человеческой цивилизации, согласно Чичерину, является свобода личности, гарантированная правом. В праве Чичерин различает два момента: субъективный и объективный. Субъективное право есть нравственная возможность, или сознание законности свободы что-либо делать или не делать. Объективное право - есть самый закон, определяющий эту свободу. Соединение этих двух сторон и дает общее определение права: «Право есть свобода, определяемая законом. Где нет свободы, там нет и права. Лицо, которому закон не предоставляет внешней свободы, находится в совершенной зависимости от чужого произвола и потому (себе) самому представляется совершенно бесправным. Таково положение раба». [206] Закон применим к человеку в том смысле, что он может исполнять его, но может и нарушить, зная, однако, что понесет за это заслуженное наказание. На признании свободы основаны понятия вины и ответственности. Точно так же и нравственный закон обращается к человеку как свободному существу, добровольно исполняющему свой нравственный долг. И только на этом основано его нравственное и человеческое достоинство. Таким образом, свобода имеет двойственный характер: с одной стороны, человек свободен по отношению к обстоятельствам и самому закону, но с другой - он сам ставит пределы своему поведению и тем самым берет ответственность за свои поступки и все происходящее в мире.

В развитии идей европейского либерализма Чичерин признает институт частной собственности, рассматривая ее как основание свободы человека, залог его независимости и поприще предпринимательской активности. Собственность может быть только частной, неоднократно настаивает Чичерин, ибо она создается трудом и сбережениями отдельных индивидов. Поэтому понятие общественной собственности является нонсенсом. Собственность это и есть капитал, капитализация, т.е. накопление и обращение в оборот живого труда и талантов частных лиц. И чем больше прослойка людей, обладающих капиталом и составляющих костяк гражданского общества, чем активнее их участие в общественных и государственных делах, тем выше гарантия политической свободы, замечает он.

Но даже государство не может претендовать на собственность граждан. Только в случае крайней нужды на основе договора и за справедливое вознаграждение возможно то или иное ограничение прав собственности в пользу общества с правом распоряжения ею государством. В работе «Собственность и государство» он сознательно заостряет эту проблему: «Вторжение государства в область собственности и стеснение права хозяина распоряжаться своим имуществом всегда должно рассматриваться как зло, которое по возможности должно быть устранено. Посягательство же со стороны государства на право собственности иначе как в случае нужды и за справедливое вознаграждение всегда есть насилие и неправда». [207] Только экономическая независимость граждан обеспечивает обществу политическую независимость.

Предметом особого интереса ученого стало отношение между гражданским обществом и государством. Гражданское общество представляет собой совокупность различных объединений граждан, основанных на взаимном интересе, но сохраняющих свободу инициативы и действия, ограниченную лишь правовыми нормами, перед которыми все равны. Право, таким образом, выступает как форма внешней свободы, ограничивающей своеволие индивидов и ставящее их в равные отношения друг к другу и обществу в целом. Однако равенство перед законом отнюдь не означает выравнивания возможностей и способностей индивидов, вытягивания одних и укорачивания других, как на прокрустовом ложе. Напротив, равная для всех свобода предполагает свободное развитие и реализацию самых разнообразных способностей и возможностей индивидов. И правда как нравственный критерий равенства состоит в том, чтобы каждому воздать свое (suum cuique tribuere).

Каждому гражданскому порядку соответствует порядок политический, который и представляет государство. Оно является высшей формой человеческого общежития, как бы надстраивающейся над другими союзами - семьей, гражданским обществом и церковью. По определению Чичерина, государство есть союз народа, связанного в одно юридическое целое, управляемое верховной властью для общего блага. Оно устанавливается затем, чтобы люди не истребили друг друга в борьбе за существование. Государство необходимо для того, чтобы привести враждующие силы к соглашению, укротить сильных и поддержать слабых, чтобы над частными интересами возвышался идеал общего блага, которому бы служили и те, и другие. На него возлагается и важная социальная функция. Оно призвано вносить поправку в «бесстрастно равнодушные» принципы конкуренции гражданского общества. Государство призвано компенсировать исходное, естественное и социальное, неравенство отдельных сословий, социальных групп и граждан в соответствии с принципом «перераспределительной правды», обеспечивая тем самым стабильность в обществе. Наконец, государство берет на себя функцию поощрения частной инициативы и талантов, направленных на общественное благо, вознаграждая достойных. В определенном смысле его можно рассматривать как страховой полис нации в целом, основанный за счет того, что каждый отдает часть своего достояния в «общую кассу» в целях гарантии от невзгод и случайностей. Однако гарантировать справедливость по отношению ко всем сословиям, гражданским союзам и отдельным гражданам, а в случае опасной разбалансировки интересов общественного интереса может только сильное государство, обладающее авторитетом легитимности. Чем выше степень свободы в гражданском обществе, тем больше должна быть обеспечена власть - одно служит «поправлением» другого. При этом государство не должно поглощать и подавлять другие союзы. Оно возвышается над ними только во внешней сфере их взаимодействий, оставляя присущую им самостоятельность и самодеятельность в их собственной сфере. Однако при всем своем этатизме Чичерин исходит из принципа: «не лица для учреждений, а учреждения для лиц». [208]

Согласно Чичерину, человек как носитель абсолютного начала сам по себе имеет абсолютное значение, и только в силу этого свойства он может быть признан свободным лицом. И именно поэтому с ним непозволительно обращаться как с простым средством достижения каких бы то ни было внеположенньж ему целей. Этот тезис после Чичерина стал незыблемым основанием русского либерализма. Его различные частные определения могли меняться в зависимости от теоретических пристрастий или политической ситуации, но положение об абсолютной ценности человека всегда оставалось его краеугольным камнем.

Каждый европейский народ имеет свои особенности и, оставаясь европейским в силу исторических условий развития и культурных традиций, является английским, немецким, французским. Это тем более относится к русскому народу. Уже географическое положение России, ее этническая гетерономность, историческая необходимость объединения страны способствовали развитию не столько правовых отношений между свободными союзами, сколько авторитету власти, которая одна могла сплотить необъятное пространство и рассеянное по нему народонаселение в единое государственное тело. И все же Россия не представляет исключения в общем развитии европейской цивилизации. Великую заслугу Петра I Чичерин видел в том, что он решительно вывел страну на путь европейского, общечеловеческого развития, ориентированного на активность личности в экономической, политической и духовной сферах. В этом же он видит смысл и тех Великих реформ начала царствования Александра II, которые окончательно направили россиян на общеевропейский путь развития.

В полемике со своими оппонентами из консервативного лагеря ученый подчеркивает необходимость либерализации всех сторон общественной жизни России и «увенчивающей ее» политической системы: «Не только распространение либеральных идей, которым никакие китайские силы не способны положить преграды, но и самая практическая необходимость ведет к водворению представительного правления. Государство, в котором задерживается общественная самодеятельность, не в состоянии тягаться со свободными странами, где все общественные силы развиваются на полном просторе и призываются к содействию общей цели. Поэтому когда среди народов, живущих общей жизнью, одни вступают на либеральный путь, они неизбежно увлекают за собою и других». [209]

Переход к либерально-представительному государству Чичерин считал необходимым и неизбежным и для России, однако связывал его с конституционной монархией. Это послужило основанием критики его как со стороны левых радикалов, причислявших ученого к «охранителям», так и правых консерваторов, видевших в нем опасного радикала. Однако отношение ученого к будущему России было основано на глубоком изучении исторического прошлого и критического осмысления ее реального состояния. «Государство было исходною точкою всего общественного развития России с XV в. Возникшее на развалинах средневековых учреждений, оно нашло вокруг себя чистое поле; не было мелких союзов, крепких и замкнутых; отдельные личности, бродящие с места на место и занятые исключительно своими частными интересами, одни противостояли новому общественному союзу. Главною задачею сделалось устройство государства, которое организовывалось сверху, а не снизу; нужно было устроить общий союз, а частные должны были служить ему орудием». [210]

Конечно, Чичерин прекрасно понимал, что говорить о гражданском обществе в России можно с большой натяжкой, а точнее, в смысле долженствования. Проблема гражданского общества, «среднего класса» была, можно сказать, камнем преткновения русского либерализма. Одни, подобно Чичерину, рассчитывали на то, что оно сформируется из той части дворянского сословия, которое сумеет преодолеть сословные предрассудки и обратится к свободной созидательной деятельности. Другие возлагали надежды на разночинную интеллигенцию, которая явится связующим звеном между высшим сословием и народом. Купечество и промышленники, целиком зависевшие от государственных заказов и жаждавшие не столько свободы, сколько льгот и охранительно- протекционистской политики двора, и еще не проявили себя субъектом социальных реформ, в большой расчет не принимались. Но все же главным камнем преткновения на пути гражданского общества оставалось крепостное право, которое исключало из числа активных граждан огромную часть населения России - крестьян, а другую часть превращало в работорговцев. Нерешенность этой проблемы ставила под вопрос формирование гражданского общества в России.

Идея о том, что в России в силу ряда объективных обстоятельств все реформационные преобразования общества, в отличие от Европы, осуществляются «сверху», а не «снизу», красной нитью проходит через все позднейшие работы ученого. «Россия вовсе не была приготовлена к либеральным идеям и учреждениям, оппозиции в ней нет, и правительству нетрудно справиться с отдельными лицами, которые осмеливаются возвысить свой голос; не встречая препятствий в народе, правительство привыкло делать, что ему угодно». [211] В этих условиях только конституционно ограниченная монархия может и должна «сверху» осуществить либеральные преобразования общества. Начало таких преобразований Чичерин связывал с Великими реформами 1861 года. При этом, подчеркивал он, не следует возводить в абсолют ни одну из государственных форм: что хорошо для одного места и времени, то не пригодно для другого. С этой точки зрения и сама монархия в России имеет исторические пределы и рано или поздно должна прийти к народному представительству. Позже, в специальной работе на рубеже XX века ученый углубил эту проблему. «Законный порядок никогда не может упрочиться там, где все зависит от личной воли и где каждое обличенное властью лицо может поставить себя выше закона, прикрыв себя Высочайшим повелением. Если законный порядок составляет самую насущную потребность русского общества, то эта потребность может быть удовлетворена только переходом от неограниченной монархии к ограниченной. В этом и состоит истинное завершение реформ Александра II. Иного исхода для России нет». [212]

Обращаясь к методам осуществления либеральных реформ, ученый неоднократно выступал против любых форм насилия на пути их реализации. «Подавление общественной самодеятельности никогда не обходится даром, - писал он в канун революции 1905 г. - Если в обществе есть живые силы, то насильственное их стеснение кончается взрывом; если же правительству удастся окончательно их сокрушить, то и общество, и государство погружаются в состояние полного отупения, из которого может вывести их только внешняя катастрофа». [213] Одновременно Чичерин решительно выступает против революционных форм экстремизма, пустившего глубокие корни в социалистической идеологии, ибо революция не есть право, а нарушение всяческих прав. И хотя иногда она может быть оправдана обстоятельствами - достигшим предела угнетением и обнищанием народа, - но никогда не может быть признана выражением правомерного образа действия. Революция неприемлема не только с точки зрения права, но и потому, что она вызывает деструктивную волну анархии и разрушений, отбрасывающую общество вспять. Единственным правомочным способом модернизации общества остается путь реформ, которые вводят либеральные общественные и политические институты с учетом сложившихся традиций и одновременно воспитывают людей, приучая их к созидательной работе, а не к ожиданию «распределительного рая».

Будучи современником Маркса и распространения марксизма в Европе и России, Чичерин, естественно, не мог пройти мимо, не высказав своего отношению к идее социализма и коммунизма. Распространение социалистических идей, возбуждая уравнительные страсти народа, вызывает смуты и потрясения и тем самым сбивает с толку робкие умы, которые, видя его грозные манифестации, идут на поводу у распропагандированных социалистами масс. Однако социализм, как идеологию, считает Чичерин, не следует сводить лишь к заблуждению ума. Он составляет необходимый момент в развитии мысли, но момент по своему содержанию ложный, основанный на тотальном отрицании опыта, выработанного историей, во имя фантастического будущего, которое обретает форму лжерелигиозной утопии. Вместе с тем социалистическая критика действительности указывает на темные стороны современного экономического быта и потому с ней необходимо считаться, подчеркивает он.

Ученый как бы проводит мысленный эксперимент, допуская возможность победы коммунизма, при котором наступит прокламируемое им «царство всеобщего равенства». «Но так как природу уничтожить невозможно, то насильственно подавленная личность неизбежно проявится иным путем: она выразится в стремлении каждого пользоваться как можно более общественным достоянием, внося в него как можно менее со своей стороны. Чем недобросовестнее человек, тем легче это сделать. Тут в накладе будут не худшие, а лучшие элементы. Коммунизм, по меткому выражению Прудона, есть эксплуатация сильного слабым, и не в материальном только смысле, а также и в нравственном: это эксплуатация добросовестного недобросовестным». [214] Отсюда следует вывод о невозможности победы коммунизма. Но если даже допустить невероятное (ведь известно, что и утопии могут быть реализованы), коммунизм окажется экономически, социально и нравственно обреченным. «Едва ли можно представить себе что-нибудь ужаснее, как эксплуатация всего материального богатства страны и всего благосостояния частных лиц в пользу владычествующей партии. А к этому именно ведет социализм». [215]