Трое шведских горных мужчин

ГЛАВА 26

КОУЛ

Я заблудился.

Я здесь уже десять минут, и я совершенно, блять, потерялся.

Самое опасное в снежной буре — это не холод или ветер. Люди могут пережить это, если они достаточно быстро вернутся внутрь. Все дело в дезориентации. Когда все вокруг вас белое и движущееся, вы едва можете отличить верх от низа или лево от право. Вы можете выйти из дома, вынести мусор, а потом умереть в десяти футах от своей двери, потому что не сможете вспомнить, с какой стороны вы пришли.

Когда я только вышел на улицу, видимость была близка к нулю. Я надеялся, что она оставила какой-нибудь след, но, конечно, ее следы были давно заметены. Все, что я мог делать, это пробиваться вперед сквозь ветер, пытаясь ориентироваться по памяти.

Согласно моим предположениям, она почти добралась до дороги, прежде чем поняла, что не сможет двигаться дальше. Я пытаюсь удержать в голове карту местности, пробираясь сквозь кружащийся снег, молясь, что я двигаюсь в правильном направлении. Сильный ветер отбрасывает меня назад, и ледяные снежинки жалят крошечный кусочек кожи, оставшийся незащищенным между очками и шарфом. Я теряю надежду. Я знаю, что прямо сейчас могу ходить кругами. Я могу вернуться прямо к входной двери в любую секунду. Я могу…

Я чуть не падаю, врезавшись в какие-то кусты. Они полностью покрыты белым, и я настолько ослеп от снега, что едва могу их разглядеть, но я узнаю в них кусты, растущие в конце дороги. Я двигался в правильном направлении. Мне приходит в голову одна мысль. Дэйзи умная. Если бы она зашла так далеко, то спряталась бы под кустом в качестве укрытия.

И если она не добралась до кустов, значит, она мертва. Так что у меня нет выбора.

Я начинаю ходить вдоль изгороди, выискивая комочки в земле. Я едва успеваю сделать десять шагов, прежде чем спотыкаюсь о что-то мягкое. Я падаю на колени, лихорадочно разгребая снег. Под моими руками появляется розовое пятно. Ее пальто. Это она. Она покрыта снегом, но укрытие из кустарника не позволило ей увязнуть в нем. Я вытираю ее лицо. Снег падает ей на волосы, пальто, прилипает к ресницам. Ее глаза закрыты. У меня на коленях она неподвижна, словно труп.

— Дэйзи, — выдыхаю я, поглаживая ее по лицу. — Дэйзи. Дэйзи, пожалуйста. Давай же, детка. Ты не можешь быть мертва.

Через несколько ужасающих секунд ее глаза распахиваются. Она открывает рот, но не издает ни звука. Я, блять, готов заплакать от облегчения.

Я оглядываю ее, отмечая синие губы и кожу. Она не дрожит, и это очень, очень плохой знак. У нее переохлаждение. Мне срочно нужно согреть ее. Самый быстрый способ — использовать тепло моего тела, но для того, чтобы это сработало, нам нужно раздеться, а мы не можем этого сделать, пока не окажемся в сухом месте.

Я слегка встряхиваю ее. Она расслабляется в моих руках, сонно моргая.

— Дэйзи. Можешь остаться со мной? Можешь говорить со мной?

Ее синие, потрескавшиеся губы шевелятся. Я наклоняюсь, прикладывая ухо прямо к ее рту.

— Мишка, — бормочет она. Мое сердце сжимается.

— Да. Я здесь. Я здесь, с тобой все будет в порядке.

— Извини. — Ее глаза трепещут, но она больше ничего не говорит. Она угасает. Пытаясь удержать рюкзак на спине, я обхватываю ее руками под мышками и поднимаю ее на руки. Она почти ничего не весит. Ради всего святого, мой рюкзак тяжелее ее. Как только я отведу ее обратно в хижину, я запру ее и откормлю. Может быть, тогда ее перестанет уносить ветром.

— Держись за мою шею, — кричу я. Я чувствую, как ее руки слабо обвиваются вокруг моей шеи, и поворачиваюсь, оглядываясь вокруг. Все вокруг — белое размытое пятно. В какой стороне находился дом? Черт, я не могу вспомнить. Мои следы на снегу уже полностью заметены. Я чувствую, как страх сдавливает мне горло. Заставляя себя сохранять спокойствие, я трачу секунду, чтобы сориентироваться, затем поворачиваюсь на девяносто градусов влево. Это должен, обязан, быть обратный путь к дому. Я бреду вперед, спотыкаясь о снег. Мое плечо горит, когда вес Дэйзи давит на рану, но я продолжаю игнорировать боль. Я должен вернуть ее обратно в дом. Я должен обезопасить ее.

Я рычу, когда что-то ударяет меня по бедру. Это что-то тонкое и натянутое, словно поручни или бельевая веревка. Я хмурюсь, ощупываю ее, счищая снег. Это какой-то шнур. Веревка, которую установила Дэйзи, чтобы вести нас к дому, когда видимость плохая. Мое сердце замирает.

У меня нет свободной руки, поэтому я опираюсь на нее бедром, следуя за ней вперед. Я едва успеваю сделать пять шагов, как падаю, спотыкаясь о камень, покрытый снегом.

Мне требуется почти тридцать секунд, чтобы встать обратно на ноги. Я осматриваю Дэйзи, проверяя, что она не пострадала, затем перекладываю ее на руки и продолжаю двигаться. В следующий раз, когда я падаю, мне требуется целая минута, чтобы снова встать на ноги. С каждой секундой снег становится все гуще и тяжелее. Каждый раз, когда мы падаем, он начинает накрывать нас, угрожая полностью похоронить в себе.

Это происходит снова, и снова, и снова. Мы движемся словно черепахи. Такое чувство, что с каждым шагом, который я делаю, я становлюсь слабее. Мои конечности немеют. Температура моего тела падает.

В следующий раз, я просто спотыкаюсь о свой собственный чертов ботинок. Я снова падаю на колени, согнувшись пополам. Дэйзи почти падает из моих рук, но я хватаю ее, тяжело дыша. Мое плечо горит, словно в огне.

У нас ничего не получится. Я знаю, как далеко я ушел от дома. Мы уже прошли это расстояние четыре или пять раз. Даже если я пойду в правильном направлении, у нас ничего не получится.

У меня и раньше было несколько случаев, когда я был на грани смерти. Я попадал в штормы, был избит на боевых аренах и подвергался нападению диких животных. Каждый раз, в ту секунду, как я понимал, что действительно могу умереть, меня охватывало странное чувство спокойствия. Я чувствовал себя почти умиротворенным. Когда у тебя отнимают выбор, не о чем больше беспокоиться.

Но прямо сейчас я не спокоен. Мне насрать, если я умру, но дело не во мне. Это все из-за нее.

Я ни за что не позволю ей умереть. Пока она у меня, я дышу, она будет жить. Я буду бороться до самой последней секунды.

Я рычу, снова заставляя себя подняться, поднимая ее на руки. Сделав сначала один шаг, а затем еще один, я продолжаю двигаться вперед.

Медленно, сквозь снег, передо мной вырисовывается что-то серое. Я щурюсь, неуклюже протирая очки плечом. Несколько неуверенных шагов вперед, и я начинаю видеть лучше.

Это лачуга. Ветхая, разрушенная каменная лачуга, которую мы покинули, как только переехали в хижину. Потрясающая, добрая, гениальная девушка вывела лачугу на путь спасения. Даже несмотря на то, что я сказал ей, чтобы она не беспокоилась.

Что ж, сегодня ее собственная доброта спасет ей жизнь. Пошатываясь, я делаю последние несколько шагов по снегу, практически падая в укрытие. Мгновенно оглушительный шум ветра снаружи заглушается каменными стенами. Здесь все еще холодно, но, по крайней мере, мы защищены от сырости и ветра.

Я кладу Дэйзи на пол, который, я клянусь, покрылся льдом. Я не могу оставить ее так.

— Нам нужно поднять тебя с пола, — говорю я ей, поглаживая по щеке. Ее глаза снова закрылись. Я слишком напуган, чтобы прощупать ее пульс. Конечно, она жива. Иного и быть не может. — Ты теряешь слишком много тепла, — говорю я. — Просто подожди секунду.

Она не отвечает.

Я возвращаюсь на улицу и срезаю несколько покрытых листьями веток с ближайшего куста. Я едва вижу, что делаю, и чуть не отрезаю себе чертов палец, но в конце концов мои руки полны веток. Я несу их обратно в лачугу. Дэйзи не шевелится.

— Я собираюсь постелить тебе постель, — говорю я ей. — Подожди буквально одну минуту.

Я кладу ветки, покрывая ими замерзший каменный пол, затем осторожно поднимаю ее на них. Затем я поворачиваюсь к своей сумке. Я храню набор первой помощи при переохлаждении на дне всех своих рюкзаков для выживания. Я распаковываю изотермическое одеяло^[25], одеяло с химическим подогревом и спальный термо-мешок Blizzard^[26], разворачивая их все. Несмотря на то, что каждый из них достаточно велик, чтобы полностью укутать ее, все они сложены и упакованы в крошечные пакетики размером с небольшой конверт, который чертовски трудно открыть, когда ты конвульсивно дрожишь. Я, ругаясь, стискиваю зубы, когда мои руки в пятый раз скользят по пластиковой обертке. В конце концов, я распрямляю их все и поворачиваюсь обратно к Дэйзи.

Ее одежда намокла от снега, так что приходится ее раздеть. Я начинаю с пальто, затем брюки и свитер. Даже ее нижнее белье влажное. Должно быть, когда она упала, снег просочился под ее одежду. Я снимаю с нее маленький розовый лифчик и трусики, откладываю их в сторону, затем заворачиваю ее обнаженное тело в одеяла. Когда она плотно укутана, я заворачиваю ее в спальный мешок, плотно заклеивая его скотчем, чтобы тепло не выходило наружу. Она похожа на маленькое оранжевое буррито у меня на коленях, только ее белое лицо выглядывает наружу.

Я сажусь на корточки, тяжело дыша, и закрываю глаза. Я устал. К тому времени, когда я нашел ее, мои силы были уже на пределе, а теперь я и вовсе опустошен. Я хочу обнять ее и заснуть, но знаю, что, если я перестану двигаться, мне будет так же плохо, как и ей. Я не могу себе это позволить. Я не могу перестать двигаться, пока ей не станет лучше.

Я заставляю себя вернуться к своей сумке и вытаскиваю маленькую двухместную нейлоновую палатку, встряхивая ее. Я использую камень, чтобы вбить колья в мерзлый пол. Я становлюсь очень слабым, мне приходится пару раз прислониться к стенам хижины, но в конце концов я поднимаю палатку. Я осторожно поднимаю Дэйзи, укладываю ее внутрь, затем достаю гелевую горелку и поджигаю водонепроницаемой спичкой. Она не сильно обогреет палатку, но это лучше, чем ничего. Достав из рюкзака пару металлических банок, я направляюсь к двери хижины и зачерпываю немного белого снега, который занесло внутрь. Ей нужна вода.

Когда я заползаю обратно в палатку, ее глаза полуоткрыты. Я почти плачу от облегчения. Я застегиваю палатку, затем глажу ее по лбу.

— Дэйзи. Сядь прямо. Тебе нужно оставаться в сознании. — Я снимаю перчатки, чтобы прикоснуться к ее лицу. Думаю, она начинает согреваться. Должно быть, одеяла делают свою работу. Ее глаза трепещут.

— Скажи что-нибудь, — приказываю я, ставя банку со снегом на обогреватель, чтобы он растаял.

Она стонет.

Я снова глажу ее по лицу.

— Дэйзи. Скажи что-нибудь. Или я кину снегом тебе в лицо.

— С-с-с-сказать что?

— Мне все равно. Что угодно. Скажи, что ты чувствуешь. Спой песню. Просто продолжай, блять, говорить.

Она послушно начинает что-то бормотать себе под нос. Я не понимаю, но мне все равно.

— Хорошая девочка. — Я оставляю банку со снегом на нагревателе, пока он не растает и не согреется, затем насыпаю в пакетик сухой горячий шоколад, перемешивая его для нее. — Вот. Сядь и выпей.

Она смотрит на себя сверху вниз.

— Нет рук, — бормочет она.

Я понимаю, что ее руки застряли в спальном мешке. Я тяну ее, чтобы она оперлась на меня, поднося банку к ее губам. Она пьет медленно, слегка поперхнувшись теплой жидкостью. Я пою ее маленькими глотками, пока банка не пустеет. Она расслабляется у меня на груди.

— Ты чувствуешь себя лучше?

Она кивает, пряча лицо у меня на шее.

— Устала. Но. В. Порядке.

— Как твое сердце?

Ее губы опускаются вниз.

— Болит, — шепчет она.

Черт. Я опускаю руку в ее спальный мешок, снимая слои теплого одеяла, и нажимаю между ее обнаженных грудей, чувствуя биение ее сердца. Она вздыхает, потираясь о мою руку. В любое другое время ощущение ее мягких, теплых сисек на моей ладони заставило бы мой член затвердеть за считанные секунды, но прямо сейчас, я думаю, что мои яйца замерзли. В любом случае, я не совсем в настроении. Ее сердце бьется сильно и уверенно.

— Что ты имеешь в виду?

— Оно немного разбито, — невнятно произносит она.

— Я имел в виду физически. Оно… хлопает? — Блять. Hjärtklappning^[27]. Как, черт возьми, это слово звучит по-английски? — Оно пропускает удары?

Она зевает.

— Нет.

Она извивается в моей руке, и я поглаживаю ее грудь так успокаивающе, как только могу.

— Ты понимаешь, что ты натворила? — спрашиваю я. — Ривен и Илай сходят с ума, черт возьми. Они думают, что ты мертва.

— Извини. — Ее лицо морщится. — Извини. Я не подумала об этом. Я н-н-не могла д-дышать там. Я просто…

— Убежала. — Я вряд ли могу осуждать ее за это. Черт возьми, когда мне разбили сердце, я полностью покинул цивилизацию. — Они думают, что это их вина.

Ее глаза расширяются.

— Боже. Надеюсь, они здесь не и-ищут меня?

Я качаю головой.

— Они в безопасности дома. Лезут на стенку.

Она хмурится.

— Почему ты пошел за мной? Ты мог погибнуть.

— Не все из нас слабаки ростом в сто пятьдесят сантиметров, которые не могут ходить по снегу. — Она смотрит вниз, ее глаза затенены. Она выглядит невероятно грустной.

— Я ч-чувствую, что скучала по тебе всю свою жизнь, — шепчет она.

— Мы не так давно познакомились, — тупо говорю я.

Она вздыхает.

— Я знаю. Я имею в виду, я чувствую, что чего-то внутри меня не хватало, но я не знала чего. И это ты. Это… все вы. — Ее рот опускается. — А теперь я все испортила.

Моя грудь горит. Я с трудом сглатываю.

— Нет. Нет. Ты ничего не испортила, милая. Ты не сделала ничего плохого.

Ее глаза мерцают. Она молчит очень, очень долго. Я практически вижу, как крутятся колесики в ее голове.

Я легонько встряхиваю ее.

— Продолжай говорить.

— Ты говорил с Ривеном?

— Да.

— Ох. — Она поджимает губы. — Значит ты… ты видел видео?

— Первые несколько секунд, — признаюсь я.

Она крепко зажмуривает глаза. Слезы катятся по ее щекам. Ее дыхание прерывается, когда она начинает плакать.

— Я н-не снимала его. Я не знала, что меня снимают.

Блять.

Я нежно укачиваю ее.

— Шшш. Шшш. Я знаю. Я заметил это. — Я не знаю, что сказать. Я таким не занимаюсь. Илай — тот, кто обнимается и нянчится с людьми. Ривен может успокоить их, когда им больно. Я же тот, кто причиняет им боль.

Но сейчас я здесь один. Так что я должен что-то сделать. Я притягиваю ее ближе к себе, и она прижимается к моей груди.

— Я ч-ч-чувствую себя отвратительной, — бормочет она.

— Ты не такая.

— Я знаю, что это не так. Но я это чувствую. Я чувствую себя… использованной. Как использованная салфетка. Как кучка мусора.

— Мне очень жаль.

Она качает головой, шмыгая носом.

— Спасибо. За то, что выключил его.

Я хмурюсь.

— Милая. Тут не за что говорить спасибо. — За какого парня она меня принимает?

Она слегка дрожит.

— Мне нравится, когда ты меня так называешь. — Она снова зевает. — Мне кажется, я пьяна. Но я ничего не пила.

— Оставайся в сознании. Я собираюсь приготовить тебе что-нибудь. — Она не должна заснуть, пока ее кожа не приобретет нормальный оттенок. Я роюсь в своем рюкзаке. Илай считает, что я параноик по поводу средств выживания. Слава Богу, это так. У нас достаточно еды, чтобы продержаться несколько дней. Неделя, если мы растянем ее. Однако я серьезно сомневаюсь, что мы пробудем здесь так долго. Штормы в этом районе, как правило, короткие и внезапные. Максимум на пару дней.

Я раскладываю фольгированные упаковки с обезвоженными продуктами.

— Говяжий фарш с перцем чили или тушеная говядина?

— А в чем разница?

— В одном из них есть фасоль.

Это вызывает у нее легкую улыбку.

— Мне без разницы.

Я растапливаю еще немного снега, затем высыпаю в банку пачку тушенки. Это дерьмо довольно отвратительно, но когда соленый, пикантный аромат наполняет палатку, у меня урчит в животе. Вдруг я понимаю, как голоден.

— Расскажи, — приказываю я, размешивая вилкой коричневую сочную кашу. — Расскажи мне о видео.

— Это необходимо?

Я поднимаю бровь.

— У тебя есть мысли получше?

Она колеблется, размышляя, потом вздыхает.

— Это мой бывший парень. Сэм. Он тайно записал нас, еще когда мы были вместе. Должно быть, он поставил свой телефон на книжную полку или что-то в этом роде.

Гнев вскипает во мне. В чем проблема этого парня? Интернет полон порно, охотно раздевающихся женщин, и ему нужно было, блять, обмануть Дэйзи, для секс-видео? Это отвратительно.

— Когда я попыталась порвать с ним, — продолжает она. — Он прислал мне файл. Сказал, что если я не останусь с ним, он выложит видео в Интернет. Я раскусила его блеф. Я не думала, что он действительно сделает это. Я не думала, что кто-то, кого я когда-то любила, может быть настолько злым. — Она дрожит. — Он шантажировал меня в течение нескольких месяцев, но, когда он понял, что я не собираюсь возвращаться, выложил видео в интернет, на кучу порно-сайтов, и озаглавил моим настоящим именем. — Она смотрит на меня сквозь ресницы. — Дженнифер Адамс.

— Ривен сказал мне, — говорю я. Ее плечи опускаются. — Откуда взялось Дэйзи?

— Это мое второе имя. А Уиттайкер — девичья фамилия моей мамы. — Она кашляет. — Сэм сказал, что удалит видео, только если я снова буду с ним вместе. Очевидно, что я бы не вернулась к нему, так что… Наверное, я несколько раз заходила в свои социальные сети с его компьютера. Он сохранил мои пароли и разослал всем ссылки на видео. Всем моим друзьям на Facebook. Моей семье. Каждый человек в моем рабочем списке электронной почты. Всем родителям детей, которых я обучала. В-всем. — Ее нижняя губа дрожит, и она опускает взгляд. — Извини. Я больше не могу об этом говорить.

— Иди сюда, — грубо говорю я, притягивая ее к своей груди. — Ты в порядке. С тобой все в порядке. Это не твоя вина.

Как только я произношу эти слова, она распадается на части, прижимаясь ко мне. Она начинает рыдать у меня на груди, как будто кто-то умер. Я поглаживаю ее по спине, чувствуя себя совершенно беспомощным.

— Мои родители не хотят со мной разговаривать, — шепчет она. — Они не поверили мне, что я не снимала это нарочно. Они думают, что я сделала это ради каких-то легких денег. Б-большинство моих друзей были учителями в школе. Они все обвинили меня. Сказали, что учителю не подобает, увлекаться подобными вещами. Я получала сообщения практически от каждого родителя, чьего ребенка я учила, где они называли меня шлюхой, проституткой и «опасностью для общества». Я потеряла свою работу. Свой доход. Я была в новостях, так много телеканалов освещали эту историю. Они называли меня Учительницей порно-звездой. И каждый раз, когда кто-то ищет мое имя, они видят видео, где меня трахают сзади. Я просто… я не знаю, что делать.

Мне нечего сказать, поэтому я ничего не говорю. Я просто обнимаю ее крепче, сжимая свой свободный кулак так сильно, что ногти впиваются в ладонь.

Когда все это закончится, когда Дэйзи будет в безопасности, в тепле и вернется в хижину, я найду ее бывшего парня. Мне все равно где он, черт возьми, находится. Будь он в Швеции, в Англии, или в гребаных тропических лесах Амазонки. Я собираюсь найти его, и он заплатит за то, что причинил ей такую боль.

Дэйзи издает тихий звук, прижимаясь ко мне, и я понимаю, что сжимаю ее слишком сильно. Я ослабляю хватку. Тушеное мясо начинает пузыриться в банке, поэтому я беру вилку и подаю ей. Она ест медленно, шмыгая носом, затем утыкается лицом мне в грудь.

— Пожалуйста, могу ли я теперь поспать, — шепчет она.

Я осторожно укладываю ее и обнимаю ее. Когда она вот так укутана, это все равно что заглатывать гусеницу ложкой. Она засыпает почти сразу, ее дыхание все еще прерывается от тихих всхлипываний.