Трое шведских горных мужчин

ГЛАВА 27

ДЭЙЗИ

Когда я снова просыпаюсь, вижу что Коул свернулся калачиком рядом со мной, его рука обнимает меня за талию, защищая. Снаружи палатки я все еще слышу, как тяжело падает снег. Я пытаюсь сесть, но я завернута примерно в пятьдесят слоев одеяла. Мои руки прижаты к бокам ярко-оранжевым спальным мешком. Нахмурившись, я пытаюсь высвободиться.

— Не надо, — низкий голос грохочет рядом со мной. Я смотрю на Коула. Я думала, он спит, но его глаза насторожены. — Тебе нужно согреться, — бормочет он, протягивая руку, чтобы развязать ленты, которыми застегнут спальный мешок.

В данный момент я чувствую себя очень тепло. Во всяком случае, мне слишком жарко. Мне потно, мерзко и все эти изолирующие слои вызывают клаустрофобию.

— Я в порядке.

— Ты не в порядке.

— Я не могу дышать. — Я пытаюсь высвободить свои руки.

— Ты бы умерла без этого.

— Пожалуйста, сними его? Со мной действительно в порядке…

— Ты ни хрена не в ПОРЯДКЕ! — Внезапно рычит он, садясь. Мои глаза расширяются. Он выглядит разъяренным. — Ты чуть не умерла, Дэйзи. Если бы я нашел тебя чуть позже, мы бы провели завтрашний день, выкапывая твое гребаное тело из сугроба. Так что не говори мне, что с тобой все в порядке!

Ветер воет снаружи, как умирающее животное. Нейлоновые стенки палатки яростно хлопают.

— Мне очень жаль, — тихо говорю я.

— Fan^[28]. — Он качает головой. — Я не злюсь, — бормочет он. — Не на тебя.

— А должен. Я была так глупа.

— Никто из нас не предвидел надвигающейся бури, — хрипло говорит он. — Мы с Илаем чуть не попались. Иногда о бурях не предупреждают.

Я пытаюсь улыбнуться.

— Уверен, что не хочешь назвать меня идиоткой? Это вроде обычное дело для тебя. Не прощай мне все только потому, что я чуть не умерла.

Это задумывалось как шутка, но он вытирает рот рукой и снова ругается.

— Ты действительно чувствуешь себя лучше?

Я киваю.

— В значительной степени я вернулась к нормальной жизни.

— В значительной степени?

— Я чувствую некоторую слабость. Но в остальном я в порядке.

Он вздыхает.

— Тогда сядь прямо.

Я подчиняюсь, позволяя ему отстегнуть меня от смирительной рубашки. Он оставляет одеяла завернутыми вокруг меня. Я смотрю на себя сверху вниз.

— Ты раздел меня.

— Мокрая одежда убила бы тебя. — Он роется в рюкзаке, вытаскивая плитку шоколада. Он срывает желтую обертку и сует ее мне в руку. — Ешь.

— Я не голодна.

— Тебе нужна энергия, чтобы согреться. Ешь.

Я так и делаю. Я разламываю плитку шоколада на кусочки и запихиваю ее в рот.

— Можно мне немного воды? — бормочу я.

Он протягивает мне банку, и я жадно высасываю ее, пристально наблюдая за ним. Он забился в угол палатки, сгорбившись. Время от времени волна дрожи сотрясает его тело, и он сильно стискивает зубы, пока они не прекращаются. Я думаю, он пытается скрыть это, но он отмораживает себе яйца.

— Давай поделимся. — Я приподнимаю край своего одеяла. — Здесь достаточно места для двоих.

Он качает головой.

— Тебе следует снова завернуться. Температура может снова упасть.

Для того, кто тратит так много времени, называя меня тупицей, он довольно тупой.

— Ты же знаешь, что это пойдет мне на пользу, — пытаюсь я. — Делиться теплом тела и все такое. Я думаю, что одеяло с подогревом вышло из строя.

Он вздыхает.

— Мне придется снять одежду, — предупреждает он. — Или это испортит изоляцию.

— Я надеялась, что ты это сделаешь.

Он свирепо смотрит на меня, быстро снимая пальто, затем слои свитеров и термокостюмов под ним. Я окидываю взглядом его обнаженный торс, упиваясь видом его крепкого пресса и толстых, мускулистых рук.

— Также ты всегда можешь снять штаны, — подбадриваю я, мой взгляд скользит к его боксерам. Я думала, члены должны сжиматься, когда холодно. Но кажется член Коула бросил вызов законам физики. — Я была бы не против.

Он игнорирует мое откровенное приглашение, проскальзывает под одеяло и раскрывает объятия.

— Вот, — хрипло говорит он. Я послушно прижимаюсь к нему, и он притягивает меня ближе, его грудь прижимается к моей спине. Я чувствую, как его вздох облегчения скользит по моим волосам, когда он немного расслабляется.

— Мне очень жаль, — говорит он после нескольких ударов сердца. — Что я был таким мудаком по отношению к тебе.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты думала, я назову тебя идиоткой за это? За то, что тебе было страшно и больно? — Его голос мрачен. — Должно быть, я действительно дерьмово относился к тебе.

— Просто следую шаблону, — бормочу я.

Он качает головой.

— Я был слишком суров к тебе с тех пор, как мы встретились. Я должен был больше доверять тебе. Мне очень жаль.

Я делаю вдох.

— Ты так поступал из-за Джоанны?

Он напрягается.

— Что?

— Ребята рассказали мне о ней. — Я делаю паузу. — И о Рикарде.

— Они ничто, — выплевывает он. — Они не имеют значения.

Я поворачиваюсь так, чтобы мы были лицом друг к другу. Мои груди прижимаются к его мускулистой груди. Он закрывает глаза, когда выпуклость в его боксерах трется у меня между ног.

— Это неправда, — тихо говорю я. — Ты можешь сказать мне.

— Похоже, ты уже знаешь эту историю.

— Не от тебя. Я полагаю, ты лучший человек, который может рассказать об этом. — Он ничего не говорит, и я поднимаю бровь. — У тебя есть дела поважнее?

Он рычит. Я чувствую звук, грохочущий в его груди, и прижимаюсь еще ближе. Он автоматически обнимает меня крепче и вздыхает.

— Рассказывать… особо нечего. Когда мы встретили Джоанну, она словно околдовала нас всех. Было очень дерьмово, когда она обручилась с Ривеном, но я не мог злиться на него за то, что он хотел остепениться с ней. Я бы так и сделал, если бы она попросила меня вместо него. — Он сглатывает. — Но когда она рассказала мне о ребенке… все изменилось.

— Ты любил его.

— Я был отцом, какое-то время. Или я думал, что был. — Он сжимает мою руку. — Самая трудная часть, это была не потеря женщины, которую я любил, это даже не потеря ребенка, это была потеря… — он умолкает.

— Семьи, — тихо говорю я. — Какое-то время у тебя была семья. — Действительно странная, где мама его малыша была замужем за его лучшим другом, но все равно семья.

Он ничего не говорит.

— Это нормально расстраиваться, — говорю я ему, поднимая лицо, чтобы посмотреть на него. — Жестоко, что ее у тебя отняли.

Он пожимает широкими плечами.

— Что есть, то есть.

— Как философски. — Я толкаю его. — И что же? Поэтому ты был так враждебен ко мне? Ты думал, что я собираюсь встать между вами и снова все разрушить?

— Мне потребовались десятилетия, чтобы обрести дом. Я думал, ты собираешься все испортить. Думал, ты причинишь боль Ривену и Илаю. — Он обхватывает мою щеку, голубые глаза встречаются с моими. — Мне очень жаль.

Я задумываюсь, затем надменно фыркаю.

— Ну что ж. Я тебя не прощаю.

Он смотрит вниз, опуская руку.

— Справедливо.

— Тебе придется загладить свою вину передо мной, — решаю я.

— Каким образом?

— Поцелуй меня.

Его глаза темнеют.

— Что?

— Поцелуй меня.

— Нет. — Его взгляд скользит к моему рту. — Я же говорил тебе. Я не целуюсь.

— Почему нет?

— В этом нет необходимости. Когда я трахаю девушку, это просто разрядка. Я не разворачиваю романтическое представление.

— Я знаю, что ты этого хочешь. Ривен рассказал мне. Он сказал, что ты первым заговорил о том, чтобы встречаться со мной.

Коул фыркает.

— Это не значит, что я хочу поцеловать тебя.

— В некотором роде именно это то и значит.

Он хмурится.

— Ты думаешь, раз я спас тебя от замерзания до смерти, я хочу поцеловать тебя? Это моя работа — помогать слабым существам, которые не могут справиться со снегом.

Я отказываюсь обижаться на его тон.

— Ты снова это делаешь. Отталкиваешь меня, потому что боишься. Я больше не попадусь на эту удочку. Ты можешь быть настолько сварливым, насколько захочешь. — Я придвигаюсь ближе к нему, прижимаюсь к нему всем телом и кладу голову ему на плечо. — Хочешь услышать мои мысли почему ты не целуешься?

— Расскажи.

— Я думаю, ты боишься влюбиться в кого-то. Ты боишься романтики и любви. — Я протягиваю руку и провожу кончиком пальца по его скуле. — Проще заниматься безэмоциональным сексом, не так ли? Это просто бессмысленный трах. Но когда ты смотришь женщине в лицо и целуешь ее, ты открываешься ей. Ты обращаешься с ней так, словно она тебе небезразлична. А это значит, что она может причинить тебе боль.

— Очень проницательно, — выдавливает он.

Я прижимаюсь еще ближе.

— Но тебе больше не нужно бояться. Джоанна двинулась дальше. Пришло время и тебе это сделать.

Он ощетинивается.

— Я не хочу говорить о ней.

— Очень жаль.

— Прошу прощения?

Я пожимаю плечами.

— Я собираюсь поговорить о ней. И ты вроде как застрял со мной в данный момент, не так ли? Если только ты не предпочтешь броситься в сугроб, чтобы избежать столкновения со своим травмирующим прошлым.

— Я должен был позволить тебе умереть в том кустарнике, — бормочет он.

— Слишком поздно, — сладко говорю я.

— Я все еще могу вышвырнуть тебя обратно.

— Нет. Ты не можешь. Ты скорее навредишь себе, чем кому-то другому, и мы оба это знаем.

Я кладу руки ему на щеки, заставляя его посмотреть на меня.

— Я понимаю. Она причинила тебе боль. Ты потерял свою семью и всех, кого ты любил. Это не значит, что ты никогда больше никого не полюбишь. Единственный человек, который мешает тебе завести семью — это ты, Коул. Ты отталкиваешь всех, пытаешься отпугнуть людей, которые заботятся о тебе, изолируешь себя за чертовым Полярным кругом только для того, чтобы тебе никогда больше не пришлось смотреть в глаза женщине.

Его глаза вспыхивают. Он открывает рот. Я кладу на него свою руку.

— У тебя может быть ребенок. У тебя может быть жена и семья. И да, они могут причинить тебе боль. В конце концов мы теряем всех, кого любим. Но это не значит, что мы должны прекратить пытаться.

Он медленно качает головой.

— Ты ничего не знаешь.

— Я знаю тебя, — настаиваю я. — Ты не ненавидишь людей. В глубине души ты добрый и нежный. Так почему бы просто не уступить…

— Я не могу сделать это снова! — огрызается он, обрывая меня. — Ривен рассказал тебе, как он нашел меня после того, как я понял, что ребенок не мой? Я жил в квартире в стокгольмском районе красных фонарей, и из меня каждую ночь выбивали дерьмо ради развлечения.

Я моргаю.

— Что?

— Я участвовал в подпольных боях. Это единственное, что давало мне хоть какие-то чувства. Если бы я продолжал в том же духе, я бы умер. Я хотел умереть.

Гнев, смешанный с болью, разрывает меня на части. Я опускаю глаза на шрамы, покрывающие его грудь.

— Это от…

— Да. — На его челюсти дергается мышца. — Я не смогу пережить это снова. Я не смогу.

Мои ноздри раздуваются. Я смотрю ему прямо в лицо.

— Можешь, — рычу я, практически обнажая зубы. — Ради всего святого, ты борешься с лосями и волками и зарабатываешь на жизнь, преодолевая штормы, и ты думаешь, что недостаточно силен, чтобы тебе несколько раз разбили сердце? Если весь остальной мир может это сделать, то и ты сможешь. Ты самый сильный мужчина, которого я когда-либо встречала. — Я так близко к нему, что мои сиськи прижимаются к его груди. Его сердце колотится под мышцами, и я чувствую, как его член твердеет у моего живота. Его ледяные глаза пронзают мои, когда его рука скользит вниз к моему бедру, сжимая. Я отталкиваю его. — Нет. Я не собираюсь тебя трахать. Ты думаешь, я хочу спать с парнем, который слишком труслив, чтобы поцеловать меня в губы?

Его хватка на мне крепче.

— Я не трус, — говорит он, опасно низким голосом.

— Так докажи это! Возьми себя в руки и двигайся дальше! Позволь себе избавиться от груза прошлого! По всей планете есть люди, которые хотели бы видеть тебя в своей семье. Кто бы полюбил тебя, Коул, если бы ты просто впустил их…

Он прерывает меня своим ртом.