Трое в одном

Глава 13. Александр Иванович в панике

Это было чудесное утро. Оно живо напоминало Лене далёкие годы её детства. Вот так же в пять часов, когда едва только светало, поднималась по звону будильника мать. Сквозь сон Лена обычно слышала, как она на кухне растапливала печь и гремела кастрюлями.

Потом вставал отец. Кряхтя и позевывая, он выходил на улицу, бренчал рукомойником, скрипел табуреткой на кухне и о чём-то долго вполголоса разговаривал с матерью. А на плите шипела и потрескивала яичница с салом — любимый завтрак отца.

После завтрака отец, осторожно ступая сапогами, проходил в комнату и снимал со стены потрёпанную полевую сумку, которую много лет назад привёз с фронта и в которой теперь хранились все самые важные бумаги его звена.

Минут через пять, после того как во дворе, скрипнув, захлопывалась калитка, в комнату заглядывала мать и негромко звала:

— Лена, доченька! Вставать пора. Я ухожу.

Лена, не открывая глаз, сонно отвечала:

— Встаю, мама.

И продолжала спать.

Она вставала, когда вся комната уже была залита лучами яркого утреннего солнца, а под открытым окном, наверное, уже в двенадцатый раз орал тощий голенастый петух.

Так было в детстве. А сегодня Лена встала почти одновременно с матерью. Вдвоём они тихо разговаривали во дворе, у летней плиты, которую совсем недавно сложил отец.

Вид у Варвары Павловны — матери Лени — был невесёлый. Но она бодрилась и, как могла, утешала дочь:

— Это пройдёт, ты не волнуйся. Он парень здоровый, спортсмен. С болезнью быстро справится.

Лена вздыхала:

— Кто его знает… А мне иногда кажется, что это даже вовсе и не он. Как будто совершенно другой человек. Даже страшно становится…

— Мало ли что кажется, — возражала мать. — А ты терпи, доченька. Болезнь не красит человека. Вот я вчера тоже удивилась: у него и привычки стали какие-то другие. В прошлый раз, зимой, когда вы приезжали, я просто радовалась. Рюмочку вина выпил, а от остального отказался.

— Он же спортсмен, ему нельзя.

— То-то и оно. А ведь вчера как присосался — рюмка за рюмкой! Целую бутылку шампанского один осушил. Отец — и тот глаза раскрыл. Никак не ожидал, старый. Неужели болезнь на Бориса так подействовала?

Лена виновато опустила голову.

— Ладно, доченька, не печалься. Перемелется — мука будет.

Пока отец завтракал, Лена ушла в столовую и взяла с этажерки книгу. Но читать не могла. Она машинально перелистывала страницы и прислушивалась к похрапыванию, доносившемуся из спальни.

Потом она вздохнула, отложила книгу и, подойдя к приёмнику, задумчиво нажала клавиш. Вспыхнул зелёный глазок индикатора и послышалась музыка. Лена быстро повернула регулятор, чтобы музыки звучала как можно тише и не тревожила спящего.

— Леночка! — позвала из кухни мать.

Лена вышла.

— Я ухожу, — сказала Варвара Павловна. — Проводи меня немного, мне нужно с тобой поговорить.

Едва они вышли за ворота, мать, оглянувшись на дом, тихо сказала:

— Мы тут с отцом говорили о вас. Я ему рассказала, что ты тайком увезла Бориса из больницы. Отец рассердился. Неладно выходит-то, доченька, а?

— Но я не могла больше, — с горечью сказала Лена. — Не могла! Он там, как в тюрьме. Меня только недавно начали пускать к нему. Не могу я без него!

— Его же лечили…

— Не верю я в это леченье! Зачем им держать его там? Если он сошёл с ума, его нужно отправить в психиатрическую клинику. А зачем там держать?… Ой, мама! Боюсь я… Что-то не то здесь, не то!

— Докторам верить нужно, доченька. А вдруг что-то случится?

— Ничего не случится.

— Не-ет… Всякое может… Он же… Ну, больной, одним словом. Как за него ручаться?

— Мама! — с упрёком сказала Лена.

Мать, желая смягчить свои слова, тихо сказала:

— Я и за него беспокоюсь. Вдруг плохо с ним будет. Что тогда?

Доводы матери поколебали уверенность девушки. Она шла, низко опустив голову. Тревога за Бориса снова охватила её. Конечно, она не боялась того, чего боялась мать — она боялась другого: вдруг Борису срочно понадобится медицинская помощь. В самом деле, как тогда быть?

— Но что же делать, мама? — тоскливо спросила девушка.

— Позвони в больницу, посоветуйся с доктором.

— Я ещё вчера хотела позвонить, как только мы приехали, — вздохнув, ответила Лена. — Неудобно всё-таки… Но Борис так испугался, когда я сказала, что нужно сообщить доктору, где мы!… Ну, я и не стала настаивать.

— И зря.

Несколько секунд девушка шла молча. Потом, взглянув на мать, решительно сказала:

— Ну, хорошо! Пока Борис спит, я сбегаю на почту и позвоню Орлову.

И тут же, кивнув на прощанье матери, она повернулась и скрылась за углом.

По дороге Лена вспомнила вчерашний разговор с Борисом. Это было поздним вечером. Старики уже улеглись на кухне, приготовив постели: Лене — в столовой, а Борису как гостю — в спальне.

Лена стала рассказывать о том, что она читала в последнее время.

— Я сейчас классиков перечитываю. Ведь в школе всё это пробегаешь кое-как… Многого не понимаешь. А вот теперь не то. Знаешь, недавно я, например, перечитывала все романы Толстого… Ты понимаешь, такое впечатление, будто читала впервые.

— Пардон! — перебил Борис. — А кто такой Толстой?

Лена вздохнула.

— Разве ты не помнишь его?

— Я его и не знал.

Не знать Толстого! Неужели он так прочно забыл всё, что знал прежде? Как тот французский юноша, о котором говорил Орлов?…

Но нет! Она всё-таки попытается пробудить в нём хоть малейшие проблески памяти.

— Ну, а Тургенева ты помнишь?

— Тургенева? Тургенев… Вообще-то знакомая фамилия. Кто он такой, этот господин?

— Писатель тоже. А Некрасова помнишь?

— Уж не о редакторе ли «Современника» вы спрашиваете, Елена Александрова? У нас в полку есть штабс-капитан Воскобойников. Он выписывает журнальчик. Читает. И я у него брал как-то…

Кошкин помолчал и спохватился:

— Господи, да ведь и фамилию Тургенева я там встречал. Именно там! Да, да, припоминаю теперь. Это какой-то новый сочинитель. Из молодых. Его «Записки охотника» из номера в номер, говорят, печатаются. Занятные штучки. Помню, штабс-капитан Воскобойников их весьма хвалил. А Свистунов с ним ещё спорил…

И Кошкин, увлёкшись, стал рассказывать о штабс-капитане Воскобойникове, о прапорщике Свистунове и других офицерах своего полка. А Лена слушала и удивлялась. Неужели можно так точно вообразить себе офицерское общество пятидесятых годов прошлого века? Странная болезнь…

А что, если это не просто болезнь? Вдруг тут что-то другое?

Лена никогда не была суеверной, но теперь какое-то смутное, пугающее чувство шевельнулось в её душе. В первый раз ей почему-то стало казаться, что перед ней не Борис Стропилин, а совершенно другой, чужой для неё человек.

Другой человек… Непонятное всегда пугает. Лена почему-то вспомнила учение индусов о переселении душ, и ей стало не по себе. А что, если…

«Фу ты, глупая!»

Она снова искоса посмотрела на Кошкина. Нет, всё-таки это Борис. Её Борис Стропилин. Борька со смешным вздёрнутым носом.

Ничего, болезнь его пройдёт. И снова всё будет хорошо, всё будет по-старому… Но может быть, профессор всё-таки прав и Борису нужно чаще внушать, что он действительно проспал сто с лишним лет?

И Лена сказала:

— Ты многое упустил, Боря, пока спал. Но ничего, ты ещё наверстаешь.

Борис умолк, что-то соображая, и неожиданно спросил:

— А скажите, Елена Александровна, пока я спал, что случилось с моим имением? Не могли ли его отобрать мои родственники?

Лена в замешательстве пожала плечами. Лицо Бориса омрачилось.

— Да, дело запутанное, — с досадой сказал он. — Я вполне мог лишиться имения за эти годы. Вот разве что деньги… Но сколько там этих денег…

Он с удручённым видом опустил голову. И вдруг словно какая-то необыкновенная мысль озарила его. Он стремительно вскочил со стула и торопливо спросил:

— Сколько лет, по мнению доктора, я спал? Кажется, сто тринадцать?

— Да.

Лена вспомнила, как Борис хлопнул себя по лбу. Этого жеста она у него прежде не замечала.

— Бог мой! — вскричал он. — Да как же я раньше не подумал об этом?!

— О чём?

Борис не ответил. Он невидящим взглядом смотрел на Лену, губы его беззвучно шевелились. Наконец он проговорил:

— Сударыня, умоляю вас: одолжите на минутку ваше перо и бумагу.

Недоумевающая Лена принесла ему блокнот и авторучку. Он стал торопливо набрасывать какие-то цифры. Цифры росли, увеличивались… Увеличивалось и волнение Бориса. Наконец он отложил блокнот, встал во весь рост и торжественно провозгласил:

— Можете поздравить меня, сударыня! Я стал миллионщиком!

— Каким образом?

— Очень просто. Дело в том, что в день моего рождения батюшка положил в банк на моё имя тысячу рублей. Пять процентов годовых. Я тут точно подсчитал, что сия сумма за годы, которые я проспал, увеличилась почти в тысячу раз. Понимаете, сударыня? Теперь на моём счету оказался без малого миллион рублей? Мил-ли-он!

Борис выразительно хлопнул себя по карману и радостно засмеялся:

— Ах, сударыня, как приятно проснуться и почувствовать себя миллионщиком. Ведь я сейчас любое имение могу приобрести. А крепостных накуплю — целый город! Воображаю, как бы теперь посмотрел на меня полковник Синцов. Да он бы теперь сам бегал за мной! А этот скотина Свистунов лопнул бы от зависти. Ах, сударыня, сударыня! Почему они не заснули вместе со мной? Как бы я сейчас потешался над ними!

Он был так возбуждён, что Лена едва уговорила его лечь спать…

…И сейчас, вспоминая обо всём, что происходило вчера вечером, Лена ещё раз подумала, что мать всё-таки права: Бориса нельзя оставлять без надзора врачей.

На почте Лене не пришлось долго ждать. Время было раннее, линия была свободна, и Лену сразу же соединили с квартирой Орлова.

— Александр Иванович? — спросила девушка. — Здравствуйте. С вами говорит Лена…

В трубке что-то невнятно пробурчали. Потом далёкий голос Орлова спросил:

— Что с Борисом?

— Всё в порядке. Он сейчас спит.

— Откуда вы звоните?

Лена, не колеблясь, назвала адрес родителей.

— Как вас найти, если мы сейчас же приедем?

— Давайте, я подожду вас у почты, — предложила девушка. — А отсюда поедем к нам домой. Всё равно Борис проснётся нескоро: вчера он долго не мог уснуть.

— Хорошо. Ждите. Я сейчас вызову такси.

Прошло немногим больше получаса, и у почты остановилась машина. Лена подошла к ней. Дверку распахнул сам профессор.

— Садитесь, — сухо сказал он.

До самого дома ехали молча. Только когда машина остановилась у калитки, Орлов спросил:

— Так он спит?

— Спит. Если бы проснулся, непременно вышел бы уже во двор.

— Ну, хорошо. Будить не стоит, это для него вредно.

Орлов, кряхтя, вышел из машины и сел на скамеечку возле калитки.

— Сходите, посмотрите на него. А потом расскажите, что с ним было за эти часы.

Разговор не предвещал ничего хорошего. Лена виновато вздохнула и пошла в дом.

Профессор молчал. Асылбек с любопытством рассматривал дом и молодой аккуратный садик. Стояла обычная сельская тишина. Где-то далеко-далеко слышался стук топора, да на соседнем дворе мирно кудахтали куры…

И вдруг в эту тишину ворвался крик. Кричала Лена. Асылбек мгновенно бросился в дом. Профессор тоже поднялся и торопливо зашагал по дворовой дорожке.

Он не успел дойти до крыльца, как в дверях показалась плачущая Лена. За ней вышел Асылбек. Вид у него был растерянный и взволнованный.

— Что случилось? — тревожно спросил профессор.

Асылбек беспомощно развел руками:

— Его нигде нет. А в доме настоящий погром: буфет разбит, на полу осколки посуды, приёмник изуродован, фикус опрокинут на пол, дверь в спальне сорвана с петель… Я ничего не понимаю…

— А больной? Где больной? — глухо спросил профессор.

— Я его не нашёл…

Лена со стоном закрыла лицо руками. Профессор схватил Асылбека за плечи и с силой тряхнул его.

— Его нужно найти! Немедленно! Обшарьте с Леной двор, посмотрите в саду, пойдите по полям, по селу. Его обязательно нужно найти!

Александр Иванович был бледен, губы его тряслись. Асылбек никогда ещё не видел его в такой панике. Ему стало жалко профессора. И он тихо сказал:

— Он никуда не мог исчезнуть. Я найду его, дедушка.

Вместе с Леной они осмотрели в саду каждый куст. каждую копёнку сена, они исходили поля, расспросили чуть ли не всех жителей села, но в конце концов вернулись домой ни с чем.

Кошкин исчез.