Тропинкой человека

Глава 29

— Га-а-аворят, мы бяки-буки… — мычал я, приближаясь к жилищу наркоторговца. Мелкого, конечно, крохотного такого наркоторговца, но все равно нехорошего человека. По своей нехорошести он вряд ли захочет поделиться деньгами добровольно. Заставим.

Ну, это если надо будет. Пока что я вежливо позвонил, культурно дожидаясь, пока мне откроют. Ждать пришлось долго. Потому я изящно облокотился на кнопку звонка: терпение — одна из моих добродетелей!. За дверью послышался жизнерадостный мат, что было вполне закономерно: противно просыпаться посреди ночи, да еще под такой пронзительный звон. Ну, насчет последнего он сам виноват. Надо было поставить вовремя мелодичный звонок — продрал бы глаза под пение соловья.

Шарканье босых ног за дверью наконец стихло. Смотрит в глазок.

— Открывай уже, — я был настроен миролюбиво. — Чего за дверью держать-то?

Дверь, кстати, была новая. Неужто опять начнет выпендриваться? Эдак один ремонт в копеечку выльется.

Похоже, хлопца за дверью волновали схожие мысли: замок заскрипел и открылся. На пороге возник трясущийся хозяин квартиры.

— Чего тебе?

— Денег, — признался я. — У меня финансовый кризис.

— Денег нет, — глухо заявил наркоторговец. — Я на мели.

Я же говорил: добровольно не отдаст.

— Убью, — вежливо предупредил я. — Лучше сам достань.

Он побелел еще больше, но не сдался:

— Осталось триста рублей. Это все.

— Да ну? Продаешь наркотики — и без денег?

Он пожал плечами. Мол, делай, что хочешь, а мне добавить нечего. Может, и правда не врет? Или врет?

— Меня на счетчик поставили, — хмуро сказал он. — За то, что вовремя не рассчитался. Ты сам последние бабки унес. Понятно теперь?

Предо мной стоял смертельно уставший человек. Уставший до такой степени, когда страх отступает. Он и не боялся: смотрел на меня спокойно, даже с некоторым достоинством. Даже дрожать перестал.

Говорят, в средние века, когда в каждом доме жили поверья насчет нечистой силы, обычный крестьянин боялся ее не больше, чем своего господина. А чего ее сильно бояться? Она податями не обложит, плетями до смерти не запорет, на счетчик не поставит… Так, дверь выломает — и все!

Я заглянул в его мысли.

Правда, все правда! И то, что устал; и то, что убьют, если не расплатится. И то правда, что стал добавлять в порошок мела больше обычного. И верно, что один парень уже погиб от этой смеси, и теперь орда взвинченных друзей покойного так и норовит выловить где-нибудь в переулке.

Кто же тогда я сам? Чиста у меня совесть или — сам стал убийцей? Неужели насилие, пусть даже совершенное во имя Добра, к нему не ведет?

— Сколько ты еще должен отдать?

— Если принесу завтра — три штуки. Послезавтра будет — четыре.

Я залез в карман брюк, нащупал там пачку банкнот — и протянул деньги ему. Он не взял. Хотел взять, я видел, и не брал. Боится?

— Вот мои условия, — начал я, — завязываешь с наркотой и ищешь нормальную работу — хоть дворником. Будут уговаривать вернуться старые знакомые — тяни резину, сколько сможешь. Потом я приду в гости и со всеми… поговорю. Ты меня понял?

Он кивнул.

— Деньги возьми, — проговорил я. Неожиданно жалобно, кстати. Не люблю выглядеть скотиной.

Он медлил.

— Ладно, можешь не брать, — отрезал я, опуская руку. — Но тогда ты сдохнешь. Сам понимаешь. Я тебе хоть какой-то шанс предлагаю.

— Ты будешь мой крышей? — потеряно спросил он.

Я даже улыбнулся.

— Типа того. Да!

— И сколько я должен тебе платить?

Тьфу, балда!

— Ничего! Перестанешь травить людей — и мы в расчете!

— Хорошо… — он нерешительно уставился на зажатые в моей руке купюры.

Я протянул их снова. Он взял. Бог его знает, чего подумал при этом. Ну, погодим судить о людях плохо. В смысле, все имеют право на еще один шанс.

— Мы договорились? — я взыскующе ловил его взгляд. Смотрел строго, требовательно, как имеющий на то право. Хотя… кто может сказать, где заканчиваются наши права и властвует совесть другого?

— Договорились.

Глупо, конечно, но обошлось без заглядывания в его мысли. Всегда хочется сохранить хотя бы соломинку надежды.

Я развернулся и вышел.

Вот так неожиданно бойскауты и совершают хорошие поступки! Может, наставлю человека на путь правильный. Как говорится, сделать зло никогда не поздно. Но поздно бывает его исправить. Кем говорится? Ха, никем! Это я придумал! И еще успел исправить. Что интересно, сначала деньги хотел забрать. Тоже, умник великий! Приперся вершить суд без суда и следствия. Инквизитор хренов! Вот уж действительно: сила есть — ума не на…

Я рефлекторно шагнул в тень, пристально наблюдая за легко шагающим незнакомцем. Кого-то здорово напомнила эта походка. Кого-то очень нехорошего. Я бы сказал, неприятного.

Конечно, он почувствовал мой взгляд. Чуть сбившись с шага, повернул голову, встретился со мной глазами. Ё!!

Испуганный, я попытался отступить, но лишь уперся спиной в здание рядом. И почему я не вышел из подъезда на пять минут позже?!

Прятаться от такого существа не было смысла: наверняка он видит в темноте гораздо лучше меня. Изобразив гримасу, которая должна была напоминать улыбку, я пошел вперед.

Фаргел рассматривал меня спокойно, с явным любопытством:

— Кто ты?

— В-вампир, ты же сам видишь, — остроумно заявил я. Подумал и добавил. — Приветствую тебя, Сильнейший.

Судя по довольной ухмылке, лесть ему понравилась. Не каждый день, поди, Сильнейшим кличут.

— Я тебя раньше не видел. Откуда ты?

Чего пристал? Живу я тут!

— Я здешний. Из этого города.

— Из Омска? — недоверчивые глаза оглядели меня сверху донизу. — Последний раз я был в этом городе лет сто назад. Тебя здесь не было.

— Я новичок, Сильнейший.

— Верю. Но для новичка ты очень силен.

— Мой родитель отдал мне много крови, — совершенно честно признался я. — Это она сделала меня таким.

— Вот как? — Фаргел благожелательно смотрел на меня. — И кто же твой учитель?

— Николай Иваныч. Он попросил, чтобы я так к нему обращался.

— Как? — Вампир выглядел озадаченным.

— Николай Иванович, — повторил я и по-детски захлопал ресницами.

— А как его фамилия?

Фаргел больше не улыбался. Я тоже перестал — на всякий случай.

— Не знаю, он хотел, чтобы я называл его по имени-отчеству.

— Опиши его мне.

Сказано — сделано. Я прилежно набросал словесный портрет своего «учителя», даже твидовый пиджак не забыл.

— Борис! — обрадовано воскликнул Фаргел. — Так он здесь?!

Я пожал плечами:

— Не знаю. Два месяца назад был здесь.

— Ладно, найду. А тебя как зовут?

— К… Костя, Сильнейший.

Фаргел поморщился:

— Заканчивай подхалимничать. Или Борис рассказал тебе про Бессмертных?

— Конечно, — с готовностью откликнулся я. — Все вампиры бессмертны.

— Не все. Новички вроде тебя не могут без еды, постоянно ищут жертву. Но есть те, кто настолько стар, что может голодать долго, очень долго. Это и есть Бессмертные. Старейшие.

Я знал о них. Знал уже давно, но выбросил это знание из головы. Зря. В дальнейшем буду доверять снам. Фаргел истолковал мое молчание по-своему:

— Меня приняли в это сообщество семьсот лет назад. Тогда мне было всего полторы тысячи лет — слишком молод для вершителя судеб мира — но меня приняли.

— Ты, наверное, совершил какой-то великий поступок, — подозревая ответ, спросил я.

— Да, — он вдруг добродушно улыбнулся. — Убил отступника — вампира, который перешел на сторону людей, истребляя нас.

— Отступника? — я потупился, чтобы он не заметил моего бегающего взгляда. — Фельве?

— Да. Откуда ты знаешь?

— Учитель рассказывал. Тебя зовут Фаргел?

— Я вижу, Борис рассказал тебе очень много.

Старейший открыто веселился. Меня от этого веселья била дрожь. Непредсказуемый тип. От таких нужно держаться подальше.

— Да, наверное. Но как же ты победил Фельве? Он был так силен…

Фаргел не стал спорить:

— Очень силен. Друд всегда очень силен. Я перехитрил его: заставил израсходовать энергию на новичков, потом — напал сам.

Я медленно кивнул, соглашаясь с мудростью такого решения.

— Ты настоящий гений, Сильнейший.

— Перестань, — отмахнулся тот. — Я ж сказал тебе: хватит подхалимничать. Хочешь спросить что-то еще?

— Н-нет. Мне пора. Ты отпустишь меня, Сильнейший?

— Увидимся, юноша. Счастливой охоты.