Тропы Междумирья

Глава 6. Память

Рассказать про далёкую — далёкую галактику не получилось. Всё‑таки дураком Арфеналме не был. Он с первого же предложения понял, что я намереваюсь нести чушь, и смерил меня таким взглядом, что осталось только одно — поспешно заткнуться. Что я и сделала.

В зале повисла тишина, прерываемая лишь скрипом грифеля по бумаге, да чьим‑то сдавленным кашлем.

— Ладно, — сдался полковник. — У тебя осталась последняя попытка. Итак, кто ты, откуда, и как оказалась посреди леса?

— Не помню.

— А если подумать?

Я честно задумалась, но ничего нового в голову не пришло. Правду говорить нельзя, это понятно. Врать — бесполезно, всё равно раскусят. Вот и остаётся ничего не помнить и надеяться, что всё необходимое кто‑нибудь умный додумает за меня сам.

— Нет, всё равно не помню.

— Хорошо. Тогда я пока что озвучу то, что ты обязана помнить, а окружающим было бы неплохо знать. — С этими словами Арфеналме взял со стола стопку бумаги и начал читать вслух, неторопливо вышагивая по помещению в такт словам.

Сердце глухо бухнуло о рёбра. Почему‑то сразу подумалось, что сейчас будет обнародовано полное досье на меня, добытое невесть каким способом. Явки, пароли, Муллен, Ксанка, Флай, драконы…

Но с первых же слов стало понятно, что беспокоилась я зря. Бумаги содержали доклад, в котором кано подробно описывал, как отряд наткнулся на меня и Олега, и что за этим последовало. Сначала я пыталась найти в тексте какой‑нибудь подвох, но Файриан изображал события настолько беспристрастно, насколько это вообще было возможно в его случае. То есть ничего нового я о себе не услышала. Зато заметила одну любопытную вещь в поведении полковника.

Доклад был длинный, на нескольких листах. Арфеналме читал его долго, неспешно — и всё это время старательно щурился. Казалось, ему очень хочется поднести бумагу поближе к глазам, но останавливает исключительно привычная манера поведения.

Значит, у отглаженного полковника проблемы со зрением… Тогда понятно, как он мог спутать мою одежду с эльфийской. А остальные и не подумали усомниться. Раз начальство сказало — значит так и есть.

Но это касается только тех эльфов, которые встретили нас за перевалом. А отряд Файриана? Ведь у них‑то была прекрасная возможность разглядеть, что никакими споротыми нашивками на моей драной форме и не пахло. Они же меня обыскивали! Эл лично всё переворошил в присутствии командира… Тем не менее, кано в своём отчёте упрямо писал, про форменную куртку и вероятное дезертирство по невыясненной причине. Странно…

На фоне всего этого затерявшееся в кармане письмо вдруг начало казаться не счастливой случайностью, а закономерностью. Лысый не мог его проворонить. Я — могла, он — нет.

Лысый. Эл. Эларьен. Письмо.

На задворках сознания шевельнулась какая‑то мысль, практически озарение. Но раскрыться во всей своей красе это озарение не успело, потому что Арфеналме закончил чтение, отложил доклад в сторону и внимательно посмотрел на меня.

— Итак, юная дева, желаешь ли ты что‑либо добавить?

— Да там нечего добавлять. Так всё и было.

— И больше ты ничего не помнишь?

— Ага.

— А вы, господа, что скажете? — В этот раз взгляд полковника был обращён к собравшимся. Причём — ко всем сразу.

Не знаю, как у него получалось так смотреть, но даже сидевшие по краям невольно поёжились. Чувствовалось, что Арфеналме побаиваются даже свои. И, видимо, небезосновательно.

Кто‑то, возможно, и рад был бы высказать своё мнение, но опасался, что если оно вдруг не совпадёт с начальственным, то ничем хорошим дело не кончится. А предсказать, о чём думает начальство, было решительно невозможно. Чуть сощуренные серые глаза не выражали ничего, кроме презрения к окружающим.

— Ты, — Полковник бесцеремонно указал пальцем на кого‑то за моей спиной. — Говори.

— Слушаюсь. Э — э — э… Я… э — э — э… так думаю, что не стоит делать ведьме поблажки только потому, что она ведьма. Если положено дезертиров вешать, так и давайте её… э — э — э… повесим. Чтоб всё по закону. А то если она один раз предала… э — э — э… то и другой предаст. Так что уж лучше пусть сразу помрёт. Чтоб… э — э — э… у других не возникало желания сбежать. Вот.

Я не сдержалась, и всё же глянула украдкой через плечо. Уж больно любопытно было, кто там такой умный. Оказалось — тот самый 'Павлик Морозов' в серебристом камзоле.

— То есть, по — твоему выходит, что казнив её, мы разом решим все проблемы? — улыбнулся Арфеналме. — Так?

Полукровка торопливо кивнул. Потом наконец‑то почуял подвох в словах полковника, и энергично замотал головой. Никакой реакции на его жесты не последовало, поэтому парень, окончательно запутавшись, просто вытянулся по стойке смирно и, затаив дыхание, ждал вердикта.

Но вместо него последовало равнодушное:

— Кто‑нибудь ещё хочет высказаться?

— Если позволишь.

Я вздрогнула, узнав голос Файриана.

— Конечно, капитан. Неужели ты решил что‑то добавить к своему докладу?

— В общем‑то, нет. Скорее, разъяснить. Видят боги, ситуация складывается не в пользу этой девочки. Но заметь, за всё то время, что она провела в моём отряде, она вела себя на редкость прилично. То есть… понимаешь, у неё ведь была возможность сбежать, и не один раз. Но она даже и не подумала ей воспользоваться. Она могла помешать нам прорваться через перевал, но не сделала этого. Она могла сдаться людям, но вместо этого прикрывала наше отступление. А после этого она могла исчезнуть в неизвестном направлении — а вместо этого вернулась в отряд, да ещё и притащила с собой твоего сына. Она спасла твоего родного сына, полковник!

— Мой сын — размазня и тряпка. А все её благие поступки не отменяют предыдущих прегрешений. Тем более что мы не знаем, чем она руководствовалась, совершая их.

— Вот именно! Мы не знаем! Мы не знаем, почему она дезертировала, мы не знаем, откуда она дезертировала. И именно поэтому я считаю, что нельзя её казнить… Как минимум, до того, как всё выяснится, — Кано шумно выдохнул. Я тоже. Слышать от него такую эмоциональную поддержку было непривычно… и даже, пожалуй, приятно. В его изложении все мои глупости действительно выглядели очень положительно.

— Говори проще — тебе её жалко.

— Да, мне её жалко. И я считаю свою жалость достойной причиной для того, чтоб не принимать решение сгоряча. Заметь, я не прошу для Айки помилования. Только отсрочки для выяснения всех обстоятельств.

— На отдых тебе пора, капитан. Поливать в саду цветочки и разнимать подравшихся внуков. Ещё мнения?

Больше желающих высказаться не нашлось. Эльфы напряжённо молчали и изредка переглядывались между собой. Казалось, они волнуются куда больше меня. А я… я будто следила за событиями со стороны, безучастно и отстранённо. Слишком много сил уходило на то, чтоб просто стоять. А приходилось ещё и слушать, что говорят окружающие. И изредка отвечать. Желательно — в тему. При таком раскладе бояться уже не получалось.

— Ну что же… — Арфеналме картинно вздохнул. — Если больше никто не желает озвучить свою точку зрения, то я, пожалуй, поделюсь с вами некоторыми соображениями. Наш дорогой господин Орине, несомненно прав в том, что закон един для всех, и любого дезертира ждёт смертная казнь, независимо от его социального положения и магических возможностей.

Обладатель серебристого камзола шумно выдохнул и неуверенно улыбнулся. Кажется, последние несколько минут он вообще не дышал. Аж покраснел от натуги, бедняга.

Полковник тем временем продолжал:

— Однако капитан Бронве тоже высказал весьма здравую мысль о том, что у нас острая нехватка информации. Мы до сих пор не знаем, откуда взялась девушка, называющая себя Айкой, и это весьма досадно. Пожалуй, я бы даже согласился с капитаном и предложил отложить казнь до того момента, когда мы будем знать, кого именно казним. И за что. Но, к сожалению, мы весьма ограничены во времени. У нас тут, видите ли, война. А значит — нет возможности рассылать письма с подробными разъяснениями и описаниями, а затем месяцами дожидаться ответа. Но этого и не требуется. Есть более лёгкий и быстрый способ. Правда, несколько болезненный.

Арфеналме едва заметно кивнул стражникам, и те незамедлительно подхватили меня под руки. И вот тогда мне наконец‑то стало страшно. Очень страшно, до дрожи. Я не знала, чего именно боюсь, хотя примерно представляла, что задумал этот остроухий начальник… в конце концов, его хитрющая улыбка никак не могла предвещать что‑то хорошее.

Он всё продумал заранее, задолго до этой пародии на суд. Он прекрасно знал, кто и что скажет. И что он ответит. И что за этим последует. И как я буду себя вести.

Я, конечно, вся такая гордая и непоколебимая, как партизан на допросе. И я буду молчать сколько смогу. Но не одно молчание не бывает бесконечным. Муллен в такой ситуации махнул бы рукой и лениво бросил 'Да ладно, и не таких раскалывали'.

Раскалывали, ага. А методы у обоих враждующих сторон, похоже, сходятся. Да и с чего бы им разниться? Главное — это результативность.

— Ну что? Ничего не хочешь сказать, пока есть возможность? — Полковник снова подошёл ко мне почти вплотную.

— Я никогда не была в пыточной, — тихо созналась я.

— О, к тебе уже начала возвращаться память? Так это же просто великолепно! Надеюсь, через некоторое время ты излечишься окончательно. — Арфеналме 'заботливо' похлопал меня по плечу. Конечно же, правому. Рука немедленно отозвалась такой вспышкой боли, что в глазах потемнело. — В подвал её. А я зайду через… некоторое время.

Подвалы в замке Ородрив были глубокие. Меня вели какими‑то лестницами, закоулками и коридорами, всё время вниз, и казалось, что этот путь никогда не закончится. В какой‑то момент я даже начала думать, что это и есть первая пытка — идти в темноту, за тусклым светом чадящего факела, и всё больше ощущать, как над тобой нависает толща земли и камня.

Каждый шаг разносился по подземелью гулким эхом. Где‑то вдали мерно капала вода. И всё, больше никаких звуков. Вообще. Попытка разговорить охранников ни к чему не привела. Они молчали, даже когда дорогу нам преграждала очередная запертая дверь. По ней стучали, дверь открывалась с натужным скрипом, потом закрывалась за нашими спинами — и маршрут снова продолжался в полнейшей тишине.

Новая дверь ничем не отличалась от предыдущих. За одним маленьким исключением — в ответ на стук с той стороны раздалось ленивое:

— Чего надо?

— Пошевеливайся, жирная скотина! — буркнул один из моих конвоиров. И наподдал по двери сапогом, для верности.

— С ума сойти, как вы тут все друг друга любите, — вполголоса проворчала я. К счастью, меня или не услышали, или просто не среагировали. Но факт оставался фактом — вокруг не наблюдалось никакой эльфийской вежливости, велеречивости и изящества. В лесу я списывала простоту нравов на походное житьё — бытьё, и всерьёз думала, что уж в замке‑то всё будет по — другому. К сожалению (а может, и к счастью), струящиеся одежды, гордые взоры и мудрые речи остроухих обитателей Западной Предонии существовали только в моём воображении. Единственным эльфом, которые оправдал мои ожидания, пока что оставался полковник Арфеналме. Но о нём я даже вспоминать не хотела.

'Жирная скотина', неохотно распахнувший дверь, на канонического эльфа походил ещё меньше, чем все, встреченные до этого. Совершенно круглое существо с носом — картошкой, пальцами — сардельками, и без шеи. Зато уши сделали бы честь любому потомственному дворянину. Я украдкой вздохнула. Хэйн был прав, чистокровных эльфов на западе можно было по пальцам пересчитать. И я со своим запутанным происхождением на их фоне выглядела достаточно прилично.

— Только детей мне тут не хватало, — пробасил толстяк, увидев меня. — Совсем обалдели там, наверху?

— Ты погромче возмущайся, мигом без работы останешься, — хмыкнул один из стражников. — Запри её где‑нибудь до прихода начальства, а потом ему все претензии и высказывай.

— Это кому? Лапочке что ли?

— Ну да. Он же сейчас за главного.

Я не удержалась и хихикнула. Обозвать заразу — полковника Лапочкой — это надо было умудриться. Хотя, Ксанка бы с этим определением, пожалуй, согласилась.

— Смейся — смейся, — зевнул толстяк, запирая двери за моими конвоирами. — Сейчас можно. Про запас. А то потом не до того будет. Куда бы тебя… Ага! Сюда иди. Да иди, иди. Никто там тебя не съест. Чтоб съели — это в соседнюю камеру надо, там крысы уже несколько дней не кормлены.

Я обречённо заглянула в тёмный проём. Из камеры тянуло холодом и сыростью. Входить внутрь не хотелось, но мужчина настойчиво подтолкнул меня, заставив переступить порог.

Каменные стены, каменный пол, каменный потолок — вот и всё, что здесь было. Некоторое время я ещё пыталась глазеть по сторонам, а потом тяжёлая железная дверь захлопнулась, и вмиг стало темно. Совершенно, беспросветно. Ни щёлочки, ни узкого оконца, через которое в камеру проникал бы свет, здесь тоже не было.

Вентиляция, впрочем, была. Откуда‑то явственно тянуло сквозняком, но источник свежего воздуха найти так и не удалось. Хотя я добросовестно пыталась — несколько раз обошла помещение по периметру, наощупь исследуя стены.

А потом уселась в углу и принялась ждать.

Да и что мне ещё оставалось?

Обещанное полковником 'некоторое время' тянулось и тянулось, а кончаться так и не думало. Сперва я ещё прислушивалась к звуку шагов, изредка долетавшему из коридора, и пыталась представить, что будет дальше. Вот войдёт Арфеналме… И что он скажет? Или спросит? И что я отвечу?

Голова работать отказывалась, глаза слипались, а дверь так и оставалась запертой.

Ну не забудут же меня здесь, в самом‑то деле!

Эльфам нужна информация. Я — её источник. Значит, рано или поздно из меня начнут эту информацию добывать. Хорошо бы — гуманными методами, так у меня хотя бы шансы есть. А то пытки — это весьма неприятное развитие событий. И без того всё болит так, что палачу даже стараться особо не придётся. Я, конечно, буду терпеть, пока смогу, но… Муллен, помнится, говорил, что сломать можно любого. А он в этом деле разбирается куда лучше меня.

С такими невесёлыми мыслями я и заснула. А проснулась от скрипа открываемой двери.

Сколько времени прошло с того момента, как меня заперли — я не знала. Вокруг было всё так же темно, холодно и мерзко. Никакого облегчения сон не принёс. Наоборот, от того, что спала, скукожившись на холодных камнях, ныло всё тело. Хотелось вскочить и хоть немного размяться. Но на пороге стоял разряженный пуще прежнего эльф, поэтому я позволила себе лишь слегка потянуться и протереть глаза. А потом ещё раз протереть, в этот раз — безо всякой наигранности. Потому что из‑за спины Арфеналме выглядывала Ксанка. Причёсанная, умытая и, наконец‑то, прилично одетая. Даже в туфлях. В одной руке девушка держала масляную лампу, а в другой — странный свёрток из ткани и деревянных реек. И, похоже, пленницей себя совершенно не чувствовала. Наоборот, вся светилась от счастья, что может находиться так близко к очередному предмету воздыхания.

Впрочем, сам предмет воздыхания обращал на неё не больше внимания, чем на свою собственную тень. Мной он и то интересовался больше — секунды три. Потом вытащил из кармана небольшую фляжку, взвесил её в руке и небрежно швырнул в меня.

Попал.

Точнее, почти промахнулся, но в последний момент я вытянула руку в сторону и схватила летящую мимо посудину. Успела даже порадоваться тому, что рефлексы возвращаются, но довольная улыбка полковника почти сразу же свела всю радость на нет. Он же специально кинул её чуть в сторону, зараза такая! И теперь нет никакого смысла изображать бледную немочь, всё равно не поверит.

— Как спалось? — с деланной вежливостью поинтересовался Арфеналме.

— Лучше некуда! — соврала я.

— Ну и замечательно. Поговорим? — И полковник кивнул Ксанке. Та с готовностью опустила на пол свёрток, оказавшийся складным стульчиком. На котором эльф и расположился. Девушка застыла за его плечом, готовая с радостью выполнить любое указание.

Я осталась сидеть на камнях. На душе кошки не просто скребли, а, похоже, устроили районные соревнования по заточке когтей. От собственной сестры я такой подлянки не ожидала! Знала, что она, когда влюбляется, совсем мозг теряет. Но чтоб настолько…

Впрочем, это она мне сестра. А я ей кто? Случайная знакомая, коллега по несчастью, да ещё и эльфа. Вот ведь гадство!

Ксанке, похоже, никакого дела не было до моих душевных метаний. Она не сводила глаз с Арфеналме и лишь изредка украдкой вздыхала, и тогда пламя лампы колыхалось, отбрасывая на стены причудливые тени. Я бы подумала, что проклятый полковник её загипнотизировал… Но, к сожалению (или к счастью?) гипноз на мою сестру не действовал.

Пауза затягивалась. Я молчала и искренне надеялась, что хотя бы со стороны выгляжу суровой и непреклонной. Эльф откровенно зевал, но разговор начинать не спешил.

— Уже утро? — не выдержала я.

— А какая разница? Ты всё равно ещё долго отсюда не выйдешь.

— Почему?

— Неужели непонятно? Потому что ты намерена молчать. Как только расскажешь всё, что необходимо — дверь откроется.

— Угу. И меня отсюда вынесут вперёд ногами.

— Может и так. Но если всё равно вынесут, то к чему страдать? Мёрзнуть? Голодать? Или… — полковник наклонился почти вплотную ко мне, разве что носом не уткнулся. И перешёл на шёпот, — …или ты кого‑то покрываешь?

Я моргнула.

Не в подтверждение его слов, и не в отрицание. Просто моргнула. Но выглядело это почему‑то так, словно я проиграла необъявленную игру в гляделки.

Арфеналме удовлетворённо кивнул и вернулся в прежнюю небрежную позу:

— В общем, выбирай. Чистым способом будем работать или грязным?

— А какой из них какой?

— Так я тебе и раскрыл все военные тайны. Радуйся, что даю свободу выбора. А то ведь могу и просто монетку подбросить. Что скажешь?

— Давайте чистым, — решила я. Грязи вокруг и так было достаточно, добавлять не хотелось.

Кажется, я выбрала наиболее предпочтительный для полковника и менее приятный для себя вариант. Потому что эльф сразу же сменил фальшивую улыбку на естественную и удовлетворённо кивнул.

Кивнул, впрочем, не мне, а Ксанке. Но об этом я догадалась, только когда девушка, подчиняясь приказу, поставила лампу на пол и опустилась на корточки рядом со мной. Тонкие пальцы легко коснулись моей головы, немного поворошили волосы в поисках более подходящего места и, наконец, замерли на висках.

— Не — е — ет, — обречённо протянула я. — Иста, не надо. Тебе же потом плохо будет.

— Тебе тоже, — резонно возразила девушка.

— Да мне и так не больно‑то хорошо.

— Вот и замечательно! — Арфеналме прямо‑таки лучился счастьем. — Значит, всё уже понятно? Объяснять ничего не придётся?

Я хмуро кивнула.

Ксанке всегда хорошо удавались ментальные заклинания: иллюзии, манипуляции с памятью, телекинез… и, конечно же, чтение мыслей. Последнее, правда, было крайне тяжёлым занятием. За копание в чужой голове маги расплачивались дикой мигренью длиной до нескольких суток. И это только в том случае, если жертва не сопротивлялась. А если на пути чтеца пытались воздвигать блоки, то мысленное сражение могло окончиться чем угодно. Даже смертью кого‑нибудь из участников. А то и обоих сразу.

Блоки я ставить не умела.

И, пожалуй, была сейчас этому даже рада.

Что бы я выбрала, если бы могла сопротивляться: здоровье Ксанки или жизнь Муллена? От одних только мыслей о такой альтернативе захотелось завыть в голос.

Неожиданной защитой от ментального вторжения могло послужить антимагическое зелье, но Арфеналме не зря столько времени мариновал меня в камере. Этот мерзкий тип всё рассчитал — действие порошка почти иссякло. Не настолько, чтоб я смогла сыпать заклинаниями во все стороны, но достаточно для того, чтоб обеспечить Ксанке свободный проход в мой мозг.

Но в одном полковник не обманул — способ действительно был чистым. Для него.

Можно было бы, конечно, испачкать.

Прямо сейчас оттолкнуть Ксанку, броситься вперёд, влепить пульсар прямо в самодовольную эльфийскую рожу… Или хоть кулаком от души шарахнуть. Потом, конечно, вбежит охрана и размажет меня в лепёшку. Зато информация умрёт вместе со мной.

Не самая приятная перспектива.

И вытащить сестру тогда уж точно не получится.

Надо искать другой способ, и быстро, пока я ещё в состоянии соображать.

Пальцы на висках усилили нажим. Глаза словно сами собой закрылись, вдруг стало тепло и почти спокойно. Это обманчивое спокойствие отбивало любое желание сопротивляться.

Да я и не собиралась.

Наоборот, услужливо пускала Ксанку всё глубже и глубже. Кому нужны недавние события? Лучше посмотри, что было три года назад. Пять. Десять. Пятнадцать. Да, пятнадцать — вполне подойдёт.

Перед мысленным взором возникла новогодняя ёлка и коробка со стеклянными игрушками, вытащенная из кладовки накануне праздника. Затем мелькнула спина Глюка. Тогда он ещё был псом. Большим и умным псом, с которым так весело играть в лошадку. Мы и играли. Я была наездником. А Ксанка, уже слишком рослая для того, чтоб сидеть верхом на собаке, изображала сурового тренера и давала команды:

— Прыгай!

Глюк резво скакнул через подставленную палочку. Я кубарем скатилась с него, врезавшись лбом в ножку стола. Того самого, на котором стояла коробка. Грохот в голове и звон падающих игрушек прозвучали удивительно синхронно. Но и то, и другое заглушил истошный вопль сестры, которая машинально отскочила в сторону, опасаясь осколков, но зато свалила на себя ёлку.

От родителей досталось обоим. В смысле, Ксанке с Глюком, как самым старшим и сознательным. Меня в тот раз пожалели. Решили, что столкновения со столом было достаточно.

Вот так я получила своё первое сотрясение мозга.

…Ксанкин вопль повторился, на этот раз в реальности. Я вздрогнула, разлепляя глаза. Девушка лежала на полу и… нет, уже не кричала. Скорее, надрывно скулила на одной ноте, царапая пальцами каменную кладку.

Чем глубже зарываешься в чужие мысли — тем мощнее откат. А я показала сестре самые дальние уголки, давным — давно скрытые под толстым слоем пыли и паутины. И в голове у неё взорвалась информационная бомба. Даже две, потому что под натиском общих детских воспоминаний, её собственная память наконец‑то заработала на полную катушку. Не самый приятный метод лечения амнезии. И крайне болезненный. Но другого способа выжить я не видела.

Эльф наблюдал за мучениями девушки совершенно спокойно, даже несколько лениво. Он наверняка предполагал, что я буду сопротивляться, и поэтому ничуть не удивился результату.

С другой стороны, если бы я действительно сопротивлялась, то выглядела бы сейчас не лучше Ксанки. Так что я старательно перетерпела желание обнять и успокоить сестру и со стоном привалилась к стене. Даже притворяться особо не пришлось, чувствовала я себя и правда паршиво. И если к физической паршивости можно было хоть как‑то притерпеться, то моральная боль терзала всё сильнее. Последние несколько лет я так старательно бегала от прошлого, что почти поверила в его отсутствие. Моей семьёй стал Хозяин, родиной — Предония, а желание вернуться домой посещало всё реже и реже.

Но показав Ксанке детство, я словно бы вернулась в него сама. На пару секунд, но этого хватило, чтоб в душе разом проснулись все тщательно задушенные чувства. И теперь меня разрывало на части. Беспечной пацанке Марго безумно, неудержимо хотелось домой, в маленькую квартирку на окраине Астрахани. Обнять родителей, обоих сразу — и никогда не отпускать. А ещё мороженого, кататься на роликах и в интернет. И всё это одновременно.

Княжна Марготта айр Муллен была взрослее и сознательнее. Она многое видела, многое испытала, сражалась и рисковала. И сейчас от её действий зависела… нет, не судьба страны, конечно. Но, как минимум, адекватность одного из членов совета. Если только… Мысль, не дававшая мне покоя уже две недели, царапнула словно когтями по стеклу: если только ему не всё равно. Если ему вообще есть до меня хоть какое‑то дело…

В общем, княжна Марготта была такой же дурой, как и дворовая пацанка Марго. Ей просто хотелось, чтоб её существование имело хоть какой‑то смысл. Только в детстве для этого приходилось драться с мальчишками и бить школьные стёкла, а сейчас — сидеть в эльфийском плену.

Я бессильно скрипнула зубами и поняла, что ещё немножко — и от безысходности начну подвывать Ксанке. Но Арфеналме деликатным покашливанием прервал мои душевные метания:

— Достаточно. Иста, я всё ещё жду твой отчёт.

— Да, полковник, — совершенно безжизненным голосом отозвалась девушка, даже не подумав открыть глаза или пошевелиться. — Я вас слушаю.

— И?

— Я заглянула в её воспоминания.

— И? — с нажимом повторил эльф.

— Она… Айка… она ничего не помнит. Действительно ничего не помнит.

И тут Арфеналме впервые на моей памяти изменила выдержка. Полковник вскочил, с размаху шарахнул стульчиком об пол и с рычанием выскочил из камеры. Даже лампу забыл. Дверь, правда, захлопнул.

Некоторое время мы молчали.

Я не знала, с чего начать разговор, а Ксанка, похоже, всё ещё переваривала свалившуюся на неё информацию. Не шевелясь и в полнейшем молчании.

— Могла бы и просто рассказать, — пробормотала она спустя несколько минут.

— Во — первых, долго. Во — вторых, могли подслушать. А в — третьих, неужели ты бы поверила?

— Я и сейчас не совсем верю. И не понимаю… Такая каша в голове, ужас просто. Выходит, мы теперь обе в плену?

— Мы и до этого были в плену.

— Да, но… В том плену хоть кровать была. И окно, — Ксанка вздохнула и осторожно приподнялась. — Может, он за мной ещё вернётся? Остынет немножко — и вернётся? Не может такой красивый человек быть таким злым…

— Он не человек, — обрубила я. — Тебе очень больно? Я старалась аккуратнее, но…

— Терпимо, — отважно соврала сестра, прижимаясь ко мне. — Просто домой хочу. И так мерзко от того, что память оказалась поддельной…

— Кто это тебя так, кстати? Только не ври, что головой ударилась, всё равно не поверю.

— Это… знаешь… — девушка смущённо потеребила косу. — Если честно, то… я сама.

На десятый день пути широкий наезженный тракт превратился в ухабистую дорогу, которая попетляла немного по ничейному полю, а затем резко свернула к лесу. Не было никаких приграничных столбов, досмотров и въездных пошлин. Но когда над головами путников зашелестели ветви столетних дубов, Рисса не выдержала и спрыгнула с седла:

— Наконец‑то! Я уж думала, что мы никогда домой не попадём.

— До дома нам ещё дня три, а то и четыре, — пожал плечами Кьяло.

— Это до Свети три — четыре. А мне и тут родина. Деревья зелёные, кустики, цветочки. Чем не дом?

В подтверждение своих слов мавка стянула туфли и с наслаждением поворошила траву босой ногой.

— Спать тоже под кустом будешь? — проворчал парень.

— А что тебя смущает? Слушай, а может и правда, на свежем воздухе заночуем? Заодно и деньги сэкономим.

Кьяло задумчиво коснулся кошелька. Он заметно полегчал ещё на выезде из Тангара, когда друзья, торгуясь на все лады, приобрели пару низкорослых тонконогих лошадок. Первое время берсерк всерьёз опасался, что невзрачные коняшки не выдержат долгого пути, но дни шли за днями, а животные и не думали падать от усталости.

Гораздо больше проблем возникло с ночёвками. Столичные жители, заслышав о войне, толпами повалили на восток, подальше от границы, и цены в придорожных гостиницах взметнулись до небес. Пару раз Риссе удавалось уболтать хозяев на маленькую комнатку с одной колченогой кроватью, но большую часть ночей путники провели в конюшнях или на сеновалах.

По мере продвижения вперёд поток беженцев слабел, но стоимость комнат и не думала падать. Наоборот, теперь владельцы гостиниц вцеплялись в редких клиентов словно голодный клещ, и не собирались отпускать, пока не насосутся вдоволь. А других возможностей для ночёвки в этих местах попросту не было. Небольшие страны, заполнившие собой всё пространство между двумя гигантскими державами — Предонией и Лёссой — поделили каждый клочок доступной земли. Любое поле, озеро или чахлое деревце в лесу здесь кому‑то принадлежало. И случайная остановка в неположенном месте грозила неприятностями: от штрафа до долгого и нудного разбирательства с местным князем, герцогом или ещё каким‑нибудь напыщенным землевладельцем. Поэтому за время пути друзья останавливались исключительно под крышей. Что, с одной стороны, давало возможность помыться и нормально выспаться, а с другой — изрядно истощило кошелёк.

— Звери нас не тронут, дождя сегодня не будет, — продолжала перечислять Рисса, прыгая босиком по тропинке. — Воду в ручье наберём, тут неподалёку один есть, я точно знаю. Еда вроде ещё оставалась… А можно вообще охоту устроить. Подбить кабана, зажарить мяса…

— У меня из оружия только нож, а с ними я против кабана не пойду, — подумав, сообщил Кьяло. Хотя в остальном идея ему скорее нравилась, чем нет. Кажется, воздух Лёссы, совершенно опьянивший мавку, подействовал и на берсерка. Парень спешился возле толстенного, в пару мужских обхватов, дуба и провёл рукой по сухой шершавой коре. Дерево на прикосновение не среагировало, даже случайный ветерок ветвями не шелестнул, и Кьяло тут же отдёрнул руку, устыдившись собственной мимолётной сентиментальности.

Это Риссе можно радоваться каждой травинке, вопить от восторга и охапками рвать огромные жёлтые одуванчики. А царевич должен в любой ситуации являть собой образец благоразумия. Во всяком случае, при подданных. Наверное…

— А ещё, небось, стричься придётся… — припомнил парень ещё одну причину, по которой возвращение домой хотелось отложить как можно дольше.

— Это ещё зачем? — фыркнула мавка, шутливо дёргая спутника за кончик длиннющего, свисающего ниже пояса, хвоста.

— Не знаю. Помню, отец всегда с короткими волосами ходил. И старшие тоже.

— Так это просто им так нравилось. Никто же не заставлял. А потом Бронислав себе такую шевелюру отрастил — закачаешься. Как головой тряхнёт — все окрестные девки сразу его. Но теперь ты его затмишь, конечно. У тебя ж не только причёска, а ещё и мышцы, и рост, и романтический ореол дальних странствий. И ещё лицо такое…

— Какое?

— Ну, такое героическое, и при этом неуверенное… Как у котёнка, которого на весь день дома заперли, и он стоически охранял хозяйские тапки от мышей и тараканов, а потом так наохранялся, что сам же в них и заснул. А теперь вот проснулся и не знает, успел ли его кто‑то заметить спящим, или он всё ещё герой. И зря ты на меня так смотришь. Во — первых, у тебя всё равно не получается злобно щуриться, а во — вторых, девушки же таких любят — домашних, заспанных, но героических.

— Это точно! — звонко подтвердил куст дикого шиповника, росший неподалёку.

Кьяло всем телом развернулся к растению, попутно вытаскивая нож, и уже приготовился отбить любую атаку, но нападения не последовало. Кто бы ни прятался за кустом, вылезать наружу он не торопился.

— Эй, а ну выходи, — гаркнул парень. — А то сам подойду и вытащу, сколько бы вас там не сидело.

Рисса тем временем тихонько присела на корточки и, перехватив рассыпающийся букет из одуванчиков одной рукой, вторую прижала ладонью к земле. Короткие крепкие пальцы зарылись в почву, и мавка замерла, прислушиваясь к чему‑то, недоступному обычным людям. Её рука впитывала информацию, как дерево влагу — жадно, но аккуратно, пытаясь не упустить ни капли.

— Он там один, — наконец шепнула она своему спутнику.

— Вообще‑то, нет! — Немедленно отреагировал куст. — Как минимум, двое: я и арбалет.

— Тогда выходите оба, или я за себя не отвечаю! — рыкнул Кьяло.

— А если я выстрелю?

— Тогда и за тебя тоже не отвечаю!

Арбалета Кьяло не боялся. Хорошего стрелка, конечно, стоило опасаться. Но берсерк всерьёз считал, что хороший не стал бы прятаться за кустами. А густая листва, так надёжно скрывшая арбалетчика от посторонних глаз, почти наверняка мешала ему целиться.

Да и вообще, ситуация совершенно не казалась блудному царевичу серьёзной. Шестнадцать лет мотаться по миру, ввязываясь в неприятности, и не нажить ничего, серьёзнее синяков и ссадин, чтоб потом вернуться домой — и в первый же день получить стрелу в грудь… Бред же!

Риссе, однако, так не казалось. Оказавшись на родной территории, она наконец‑то решила всерьёз приступить к своим обязанностям телохранителя. Одуванчики рассыпались по траве неровным веером, а левая рука мавки вгрызлась в землю рядом с правой.

А потом блондинка тихонько запела.

И только тогда Кьяло подумал, что неплохо бы начать бояться. За жизнь нападающего, конечно.

Молодой дубок, росший сразу за кустом, едва слышно шелестнул ветвями и вдруг резко склонился к земле, будто превратившись в плакучую иву. Правда, выпрямился он почти сразу же. Но к этому времени в нём уже мало что осталось от прежнего дерева. Ствол раздался вширь, но стал заметно короче; тонкие ветви и листья исчезли, уступив место пяти сучковатым ответвлениям, напоминавшим короткие пальцы. И в этих пальцах вопил и извивался грозный стрелок. Не выпуская, впрочем, арбалета.

Выглядела эта жертва взбесившегося дерева типично для здешних мест: круглая веснушчатая физиономия, русые волосы стянуты кожаным ремешком, одежда обильно украшена вышивкой по вороту и рукавам. Разве что росту в арбалетчике было даже чуть меньше, чем в Риссе.

Кьяло все соплеменники почему‑то помнились исключительно высокими и широкоплечими. Видимо, из‑за того, что и сам он с детства был рослым, и братья постоянно тянулись вверх словно наперегонки друг с другом. Разве что Ярка всегда была мелкой, ну так она девчонка, ей можно.

Кстати, о девчонках…

Царевич присмотрелся к стрелку повнимательнее и, хмыкнув, убрал нож.

Несколько лет назад он без сомнений решил бы, что перед ним мальчишка. Но общение с сумасбродной эльфой и три года в военной академии научили берсерка нехитрой истине — девушки тоже иногда носят штаны и сапоги. А парни, вися в цепких объятьях магического дерева, обычно не верещат, как резаные, и не пытаются заслонить грудь от случайной ветки.

— Отпускай её, Рис. А то так общаться неудобно, даже у меня шея затекает.

— Как скажете, Ваше Высочество, — Мавка медленно, будто нехотя, вытащила из земли руки.

Дерево сразу же встрепенулось и моментально вернулось к прежнему, ничем не примечательному облику. Тонкие ветви обросли листвой и раскинулись в стороны, а пацанка, ничем более не удерживаемая, с визгом рухнула вниз.

Кьяло даже успел испугаться, что она сейчас расшибётся, когда визг вдруг прекратился, и девчонка зависла в воздухе в полуметре над землёй. Дальнейший спуск получился плавным и тихим.

— Ну предупреждать же надо! — буркнула арбалетчица, грозно потрясая оружием.

— Извини, — развёл руками Кьяло. — Так ты ведьма, что ли?

— Ага! — легко подтвердила девчонка. Несмотря на пребывание в древесном плену, она выглядела странно довольной. Будто только что подшутила над кем‑то, а этот кто‑то до сих пор не в курсе происходящего. — Удивлён?

— Ещё чего! Что я, ведьм не видел?

— У — у — у… Так ты меня не узнал, что ли?

— Неа, — и не подумал отпираться берсерк. — А мы знакомы?

— О да. И довольно близко.

Кьяло попытался прикинуть сколько этой ведьмочке может быть лет, но довольно быстро понял, что это бесполезно. Человек, владеющий магией, полтора десятка лет назад мог выглядеть как угодно. И хорошо, если вообще человек.

Видимо, эти размышления как‑то отразились на лице парня, потому что хитринка в глазах арбалетчицы разгоралась всё сильнее. Да и Рисса, похоже, о чём‑то догадалась и начала сдавленно хихикать.

— Ну чего? — не выдержал берсерк. — Объясните же!

Вместо ответа девчонка подошла к Кьяло почти вплотную и, задрав голову, посмотрела ему в глаза. И парень не смог придумать ничего более умного, чем уставиться на неё в ответ.

— Ниже надо смотреть, — шепнула ведьмочка.

Кьяло послушно перевёл взгляд с круглых голубых глаз на курносый и слегка кривоватый нос. Кажется, когда‑то в прошлом его ломали. А то и не один раз.

— Ещё ниже.

Губы… обычные такие губы. Нормальные. Щель между передними зубами чуть шире, чем надо, но общий облик совсем не портит. Шея, пожалуй, слегка коротковата. А вот грудь, как и у большинства лёсских девушек, крупная и красивая.

— Промахнулся. Чуть выше.

Рисса уже не хихикала, а хохотала в голос.

Кьяло окончательно растерялся. Он никак не мог сообразить, что имеют в виду девчонки. А те явно поняли друг друга без слов и теперь откровенно наслаждались ситуацией. И если терпеть такое отношение от неизвестной ведьмы было просто слегка обидно, то поведение мавки удивляло своей нелогичностью. Обычно она готова была на лоскутки порвать любого, кто хотя бы косо посмотрит на её господина. А тут…

— Вышивка, — сжалилась, наконец, Рисса, словно подслушав мысли парня. Хотя, могла и подслушать, с неё станется. — На рубашке.

Берсерк немедленно уставился на ворот рубахи… И тут же мысленно обозвал себя последним идиотом. Или даже первым. В Предонии он так привык судить о людях по богатству одежды, по количеству украшений, громким словам и набитому кошельку, что совсем отвык от домашних обычаев. А ведь именно на родовые знаки нужно было обратить внимание в первую очередь. Такие знакомые, такие понятные — как раскрытая книга.

— Здравствуй, Михай, — улыбнулась пацанка, убедившись, что до него наконец‑то дошло.

— Здравствуй, Ярка, — пробормотал парень. — Я… Вот теперь я действительно удивлён.