Тросовый талреп

Глава 10

Спустя пару часов посередине залива оставались только три яхты: «Бонфиш», «Дельфин» и «Астероид». Проспер стартовал вовремя. Его яхта была быстрой, но у него был небольшой гандикап. Я приготовил китайский чай и сандвичи с лангустами, поставил на стереомагнитофон «Стабат Матер» Перголези. Мы сидели и следили за часами, покачиваясь на якоре в сотне ярдов от длинного черного борта «Астероида».

Часы на цоколе штурвала показали 13.25. Лебедка «Астероида» затрещала, вытаскивая якорь. Она должна была стартовать спустя двадцать минут после нас. Я поставил грот и хлопнул по клавише гидравлического киля. Помпы загудели, опуская восьмифутовое стальное лезвие из его ниши.

— Ну! — торопила меня Фиона.

— До старта еще пять минут, — сказал я. — Лундгрен наблюдает за нами.

— Педераст он вонючий, этот Лундгрен! Эван бы сорвался раньше времени, а потом бы еще и спорил.

— Но я же не Эван.

Фиона улыбнулась. Ее улыбка, кажется, выражала радость по поводу того, что я не Эван. Я не рассказывал ей о нашем пари. Ощущение было таким, словно я находился на нижнем конце подъемного каната.

Я привел в порядок хронометр обратного счета времени. Потом подтянул грот и поставил кливер. Мягкий легкий ветерок создавал сильную зыбь. «Дельфин» накренился на несколько градусов, уверенно неся свой узкий бортик по небольшим волнам.

— Ноль, — сказала Фиона.

И мы помчались. В гонках с преследованием суда стартуют с интервалами, определенными рейтингом, который дастся участникам по системе гандикапа. Если тот, кто составляет гандикап, делает это правильно, то все суда должны прийти к финишной линии одновременно. В результате возникает этакая приятная форма гонки для тех, кто желает добраться до послефинишной попойки в пределах получаса друг от друга, но это, конечно, уменьшает волнение на старте.

К счастью у «Зеленого дельфина» достаточно длинные ноги, чтобы даже это сделать интересным. Ветер был северо-западный. Теснины залива, как сквозь трубу, гнали его прямо на нас, однако течение отлива быстро ослабевало, и нам пришлось дважды слегка изменять курс. Фиона изящно касалась штурвала, но твердо держала яхту по ветру — и все же недостаточно твердо, чтобы отделаться от ровного потока воздуха поверх парусов. Я видел, как расширяется горизонт, и непрестанно скашивал взгляд на морскую карту, прикрепленную к переборке с подветренной стороны верхушки рубки. До бакена Саус-Феррис десять миль на запад-юго-запад.

В южной точке залива виднелся Хорнгэйт в обрамлении длинного полумесяца высохших рифов. Из-за отлива рифы оказались на уровне поверхности воды, превращая водную рябь в пену. Огибать верхушки этих рифов — означало бы оставаться вдалеке от попутного ветра еще целую милю.

Плотная масса ветра прокатилась по воде к правому борту. Мачта «Дельфина» наклонилась, словно ее ударило, и звук, идущий от кильватера яхты, усилился от этакого кудахтанья до рева, а цифры на приборах подскочили до восьми узлов.

— Лундгрен стартовал, — сказала Фиона.

Я обернулся. Большой тендер как бы висел в воздухе, обрамленный каменными теснинами залива и прижимаемый к воде лучом солнечного света. Грязь сверкала на его якоре, висевшем под позолоченным орнаментом на носу. Порыв ветра ударил в ею кремовые паруса, и «Астероид» двинулся в открытое море. Я представил себе его длинное акулье днище, раздвигающее волны.

Потом нам пришлось призадуматься о других вещах. То и дело на нас налетал шквалистый ветер. На западе неслись с большой скоростью тучи, а косые солнечные лучи разбрасывали по синевато-серой воде беспорядочные зеленые и голубые пятна. Арднамеркен исчез за занавесом дождя. Тяжелый черно-голубой задник, на фоне которого белели треугольники парусов, быстро опускался к горизонту.

Нос нашей яхты приподнялся и шлепнулся о волну, подняв тучу брызг. Вода, играя искорками, покатилась по лицу Фионы. Ее розовый язычок высунулся, чтобы слизнуть соль. Я навел бинокль на своих соперников. Рядом с верхушкой Хорнгэйта легкие белые треугольнички парусов Проспера внезапно расширились — это он отвернул от ветра и ослабил паруса, чтобы подойти к бакену. Других я воспринимал как безымянные для меня белые треугольные значки. Красных парусов «Флоры» не было видно, но она и была на два часа впереди меня — возможно, милях в восьми при таком-то ветре, где-то там, под этим тяжелым занавесом дождя, маскирующим бегущие ввысь холмы Арднамеркена.

Теперь все, что нам оставалось делать, — это догонять. Я пошел посидеть на перилах, чтобы не пропустить важный ориентир — парочку скал, с которых надо не спускать глаз, чтобы не налететь на другие скалы. Фиона сказала:

— Эван, должно быть, прошел между ними.

— Между чем? — спросил я.

Она показала на точку в двухстах ярдах от левого борта, где у Хорнгэйта море грохотало и белело пеной.

— Ну, не с ума же он сошел?! — сказал я.

Она улыбнулась. На какое-то мгновение она, казалось, почувствовала гордость за Эвана. А «Зеленый дельфин» упрямо пробивал себе путь по глубоководью, сквозь тучи брызг. Я сосредоточился на том, чтобы поддерживать показатели скорости на приборе на уровне восьми узлов. Если бы я находился внизу, меня бы начало тошнить. И к тому же здесь, наверху, я мог точнее рассчитывать, как вести гонку. То, что я видел, вселяло надежду. Мы держались близко к Просперу, стартовавшему впереди нас. Но спустя минут пять Проспер стал уходить. Он принялся нагонять яхту, идущую перед ним.

Еще двадцать минут ушло на то, чтобы добраться до оконечности Хорнгэйта. Фиона положила штурвал на борт, и огромная масса Эгга плавно продефилировала перед фок-мачтой. Фиона держала штурвал, а я жонглировал главным парусом и кливером, то наклоняя их, то стравливая, пока контрольные устройства не показали идеальную прямизну.

Это был мой любимый момент в плавании на «Зеленом дельфине». Нос приподнялся вверх, и мощные буруны в белеющем кильватере шипели, словно вода из шланга, когда вы перекрываете своим большим пальцем его конец. А затем кильватер терял свою бурность, превращаясь в чистую белую линию, означавшую, что стрелка прибора ушла за десять узлов. Маленькие треугольнички впереди начали приближаться к нам, словно бы они повернули в обратном направлении.

Ветер теперь дул из-за темных холмов Ская сильно н ровно, силой в пять баллов. Наша яхта во весь опор мчалась к бакену Саус-Феррис, взбираясь по склонам волн и соскальзывая вниз с их круглых верхушек. Спустя час после старта черно-желтое возвышение Саус-Феррис возникло над носом яхты по левому борту. Мы шли наперерез Просперу, который уже описал круг, и начал примеряться к Хорнгэйту. Дужки снастей его яхты гнулись, а ее красный корпус сбивал волны в пену.

— Мы все-таки его догнали, — сказал я.

Фиона кивнула. Ветер прибавил румянца ее щекам.

— Меняем курс, — скомандовал я. — Идем на юг.

Фиона ослабила штурвал. Я немного добавил парусов и усилил главный парус парочкой кливеров. Порыв ветра пробежал по воде. Нос яхты задрался, корпус начал вибрировать, и «Дельфин» проскочил мимо западной кромки Саус-Феррис, между двумя простынями разноцветных брызг. Стрелка прибора показывала пятнадцать узлов. Арднамеркен показался из-за туч и посверкивал впереди мертвой зеленью. Яхта как будто стремилась с разгону взлететь по напоминающему древнего стегозавра хребту полуострова.

Фиона положила штурвал на борт, я стравил шкоты, и гик четко прошел над нами. Теперь мы легли на левый борт, и Саус-Феррис, лежавший по этому борту, стал уходить за корму, а плотно расположенная кучка скал приблизилась. Мы начали преодолевать это опасное место.

Где-то позади нас оставалась пара небольших двухмачтовых яхт типа «Уэстерли», буксующих на донных килях и вынужденных придерживаться направления ветра, чтобы добраться до края Хорнгэйта. Холодный дождь прокатывался по «Зеленому дельфину», струйки воды проникали за воротники наших курток, а затем появилось солнце. «Астероид» шел далеко за правым бортом. Его огромный кремовый главный парус был элегантен, как крыло чайки. Видны были люди, суетящиеся на палубе нашего главного соперника. Внезапно соперник резко повернул и взял курс в открытое море. Я направил на него бинокль и увидел, как наполнились его кливера.

— Зачем они это делают? — спросила Фиона.

— Ветер им мешает, — сказал я. — Скоро и мы это почувствуем.

Так и случилось. Лебедка зазвенела, когда я стал убирать кливера. Скорость падала, и вскоре мы прыгали по волнам на стойких семи с половиной узлах, и не было никакой возможности попасть к Хорнгэйту, не пойдя на перемену курса.

— Менять курс? — спросила Фиона.

Я покачал головой. Эти горы разрывали и изгибали воздушные потоки, так что здесь могло произойти все что угодно. В бинокль я видел, что три яхты уже изменили курс. Проспер все еще придерживался прежнего направления, надеясь, что вдруг повезет и ветер изменится. Вот таким он и был, мои друг Проспер: выложил свои денежки и дразнил судьбу. Но это был не тот Проспер, дружбой с которым я дорожил...

Далеко впереди, у самого берега, я увидел красные паруса «Флоры». Эван не предпринимал никаких попыток изменить курс. Расстояние между нами и Эваном постепенно сокращалось. Мы шли с уверенной скоростью в семь узлов, а он, вероятно, делал три с половиной или четыре.

Мы быстро нагоняли его. И Проспер тоже следовал за ним, а Проспера мы нагоняли очень-очень медленно. Его яхта прекрасно ходила по ветру, а «Дельфин» был замечателен в гонке, но слишком уж широк и плосок, чтобы быть на хорошем уровне при ходе по ветру.

— Они за нами! — тревожно предупредила Фиона.

Я обернулся. Нас нагонял «Астероид». Его нос был уже ярдах в трехстах за нашей кормой, достаточно близко, чтобы разглядеть детали позолоченной малой планеты на изгибе его носа и когтистые пальцы мужчины, усевшегося на конце бушприта и сражающегося с отклонениями фок-паруса. Семьдесят футов ватерлинии теоретически дают судну максимальную скорость сильно за десять узлов, и именно это сейчас и делал «Астероид».

— Я возьму штурвал, — сказал я.

Если уж мы проиграем, это должно быть моей виной. «Астероид» пройдет мимо и изменит курс, чтобы обойти Хорнгэйт с наветренной стороны. Проспер тоже изменит курс. А Эвана, стоящего на месте, они просто оставят позади. И мы окажемся ни при чем.

— Возможно, Эван изменит курс, чтобы не дать им себя обогнать, — сказал я.

Если он пойдет правым галсом, пересекая курс всей флотилии, «Флора» окажется на идеальном курсе. Но, даже прикинув эту возможность, я пришел к выводу, что «Флора» слишком медлительна и это ей не поможет.

— Он не свернет, — сказала Фиона.

Его паруса были в четырехстах ярдах впереди нас. Цвет высохшей крови резко выделялся на фоне белой пены Хорнгэйта.

— Ему придется свернуть, — настаивал я.

— Уже прошло два часа со времени отлива, — возразила она. — Он не свернет.

Внезапно я понял, что она имеет в виду. Если Лундгрен и Проспер пройдут вперед, я потеряю пять тысяч фунтов и гипотетический промышленный выпуск яхт. Но я думал совсем не о деньгах. Моя сестренка Ви положила конец своей жизни с помощью таблеток и алкоголя. Я сделал это, участвуя в гонках и побеждая. Курс — любой, какой вам нравится. Никаких таранов, никакой орудийной пальбы.

Я сделал глубокий вдох и задержал дыхание. «Флора» была в трехстах ярдах от нас, как раз рядом с кромкой бурунов. Ее паруса опускались один за другим. И она указывала нам неверный курс, закладывая вираж чтобы обогнуть бакен не в сторону моря, а к материку.

Мне было уже слышно, как позади трепещет главный парус «Астероида», наполненный ветром. Быстро, не давая себе времени передумать, я выбрал шкот грота и кливер и положил штурвал на борт. «Дельфин» на четверть развернулся к волнам и достаточно сильно увеличил скорость. Большим пальцем я нажал на клавишу, которая поднимала киль. Гидравлика застонала, поднимая восемь футов металлического листа. Штурвал стал легким и быстрым. Мы теперь скользили боком и вперед. Я мягко поставил нос «Дельфина» по ветру, подтянув главный парус так, чтобы сбавить скорость.

Эван был теперь в пятидесяти ярдах впереди. Он повернул на левый борт, направляясь прямо на грохочущую линию бурунов. Я быстро взглянул на Фиону. Она в упор смотрела на меня.

— Держитесь покрепче, — предупредил я. — Наденьте спасательный жилет.

Мы стали отклоняться от курса. Мои руки вспотели от напряжения и скользили по штурвалу. «Зеленый дельфин» взлетел на крутой волне. Сквозь ее гребень показался какой-то просвет. Волна разбилась под носом яхты. Впереди, в белой воде, я увидел какую-то черную прожилку — ход между скалами. «Флора» была в самой его середине. Ход был забит пеной и казался маслянистым из-за течения, но он вползал в самое сердце Хорнгэйта. Буруны теперь были со всех сторон. В десяти ярдах от левого борта гребень волны поднял нашу корму едва ли не торчком и швырнул ее на себя с сокрушительным ревом. А позади нас был виден Проспер, пара аккуратных белых треугольников, он все еще держал курс из моря. И был виден «Астероид», безукоризненный, с огромными парусами, трепещущими, потому что он менял курс. «Глупый ублюдок, — сказал я себе. — Через пару минут ты превратишься в кучу щепок».

Корма «Флоры» внезапно вильнула к правому борту, а нос тендера повернулся к левому. Эван смотрел назад, его борода была похожа на мокрые красные морские водоросли. Я рывком положил штурвал на борт и обошел его с кормы. Теперь ветер дул через левый борт под углом. Впереди была стена прыгающей белой воды, над которой выступали угрожающие бугры скал. «Подожди пока, — сказал я себе. — Пока подожди и следуй за ним туда».

Но «Зеленый дельфин» — гоночная яхта, а «Флора» — тендер, и ветер был слишком силен, чтобы мы могли сбросить скорость. «Дельфин» просто не умел идти достаточно медленно, когда это нужно. Я ощутил удар ветра в спину. Главный парус с треском наполнился. Волна прошла под кормой, все выше и выше. Ее гребень изогнулся, и сердце у меня замерло, когда «Дельфин» начал скользить. «Серфинг, — подумал я. — Это конец».

Мы таким манером пролетели мимо «Флоры», будто она стояла на месте. Эван и Гектор остолбенело наблюдали за этим фокусом, их рты были разинуты от изумления. Я, по всей вероятности, выглядел точно так же, когда увидел впереди коричневое побережье из больших валунов, куда нам предстояло больно врезаться семью тоннами яхты и Бог знает сколькими тоннами воды, летевшими со скоростью более двадцати узлов.

Потом рука Эвана взметнулась вверх, и он посигналил нам, чтобы мы проходили полевому борту от «Флоры». Я повернул штурвал, «Дельфин» сделал устрашающий поворот. Его сдвоенные рули оторвали задний конец от одной волны, и мы вихрем промчались по другой волне, параллельно этому угрожающему коричневому побережью, держа курс на спасательную брешь черной воды. Она выглядела слишком узкой даже для маленькой шлюпки, эта брешь. Но больше деваться нам было некуда. Волну, на которой мы мчались, разорвали в клочья камни побережья. Я направил нос «Дельфина» в черную брешь. Вблизи она выглядела побольше. Нет, недостаточно. Там две скальные глыбы, по одной с каждой стороны, этакие стражники у ворот. Между ними оставалось двенадцать футов. А в «Дельфине» тринадцать футов ширины. И мы летим слишком быстро, чтобы с этим можно было что-либо поделать.

— Держись! — заорал я.

Удар следующей волны отдался у меня в подошвах. «Дельфин» накренился и увеличил скорость, а я вобрал голову в плечи, ожидая раскалывающего «трах», и мы все мчались, приподнятые на волне, прямо в эту брешь, которая была слишком узкой для «Дельфина».

Но никакого «трах!» не последовало. Внезапно мы оказались в черной воде. В спокойной черной воде, воде внутри Хорнгэйта, в устье Лоч-Биэга. Я посмотрел в сторону кормы. Наша волна проследовала прямиком через эту брешь.

А потом мы смеялись, прижавшись друг к другу. Мы хохотали, как идиоты. Дальше, по левому борту, Проспер был прижат с наветренной стороны к «Астероиду». Мы проскользнули через теснины залива вместе с течением прилива — и прямо в пустой залив. Мои колени тряслись, и я с трудом мог держаться на ногах. Когда мы приблизились к берегу, Фиона сказала:

— Мне очень понравилось.

— Было дьявольски глупо влипнуть во все это, — сказал я.

— Не имею ничего против такого рода глупостей, — засмеялась она и поцеловала меня в губы.

Потом она схватила носовой линь и спрыгнула на причал.

Проспер явился ко мне на катер.

— Превосходно, — объявил он. — Идиот ты проклятый!

У Проспера всегда была манера говорить то, о чем я уже подумал. Мы выпили по чашечке кофе. Когда он ушел, я принялся прибирать внизу. Но тут на палубе послышались шаги, и по сходному трапу спустился Эван. Его глаза слегка остекленели, но не более обычного.

— Спасибо за то, что ты показал мне эту дорогу насквозь.

Он ухмыльнулся:

— Одно дело — показать. И совсем другое — сделать это. Гектор говорит, что ты смелый мужик.

Я пожал плечами, вытащил из шкафчика бутылку «Феймос Граус» и разлил немного по рюмкам. Нетрудно догадаться, что Эван пришел ко мне не для того, чтобы болтать о гонках. И я оказался прав.

— Я говорил с Фионой, — заявил он. — Ты произвел на нее сильное впечатление. Единственное, чего она не понимает, — это почему ты отказываешься нырять.

Я начал было объяснять ему, что он лезет не в свое дело, но Эван поднял руку.

— Я побеседовал с твоим дружком Проспером, — сказал он. — И он мне все рассказал.

Меня заинтересовали золотистые капли на дне рюмки.

— Ты же прошел через Хорнгэйт на волне, — говорил он. — Стало быть, ты не трус.

— Еще какой трус, — сказал я. — Если говорить о нырянии.

Он пристально посмотрел на меня.

— Ты совсем не ныряния боишься, — сказал он. — Ты боишься Гарри Фрэзера. Ты это сделаешь, если тебе придется. Поэтому я тебе, черт подери, помогу в этом. — Он посмотрел на свои часы. — Приходи к сараю завтра утром, и я тебе кое-что покажу. А потом мы отправимся в море. Ночью во вторник.

Он ушел. Я допил виски, услышал, как волны с ревом разбиваются о Хорнгэйт, и попытался подумать о чем-нибудь таком, что могло бы заставить меня снова нырять. Но ничего такого не было и не могло быть.

В половине седьмого я вытащил из шкафа модный пиджак от Гивса и брюки, дошел на веслах до берега и прогулялся под приятным мелким дождичком к дому Бучэнов. Гостиная была битком набита людьми с дублеными лицами, владельцами яхт, они пили виски и разговаривали. Лицо Фионы просияло, когда она увидела меня. Я заметил, что Эван внимательно наблюдает за ней. Он поднял руку с рюмкой, зажатой в ней, и воскликнул:

— Победитель!

Его глаза с иронией смотрели: то ли он говорил о гонках, то ли о Фионе. Проспер тоже был там, он стоял в уголке с Лизбет и с какими-то незнакомыми мне людьми.

— Вы шли коротким маршрутом, — сказала Лизбет. — Это нечестно.

Ее улыбка все еще была добродушной, но в рисунке нижней губы появилось раздражение.

— Он шел по правилам, — сказал Проспер. — Старина Гарри всегда ходит по правилам.

Рядом возник сильный запах едкого табака. Среди нас оказался Лундгрен с русской сигаретой в зубах.

— Это было самим впечатляющим, — заявил он. — В особенности задранный киль. Вы можете передать мистеру Эгаттеру, что мои люди скоро заедут в его контору.

— Нам надо выписать чек, — напомнил Проспер.

Лундгрен посмотрел на него без улыбки своими глазами цвета гальки. Потом пробурчал:

— Разумеется.

Достал свой бумажник и что-то небрежно нацарапал. Я улыбнулся ему:

— Спасибо.

— Не за что, — сказал он. — Как-нибудь на днях вы должны заглянуть в Дэнмерри. Вы увидите, как мы играем в мужские игры. Возможно, вам захочется присоединиться к нам.

Он вернулся обратно, к компании этаких крепких парней с усами на другой стороне комнаты.

— Отвратительно, — сказал Проспер.

Я понимал, что он имеет в виду.

За обедом я сидел рядом с Фионой, и мне казалось, что я знаком с ней лет двадцать. Мы сидели в розоватом зареве заката, и люди надоедали мне разговорами о том, как здорово я прошел через скалы. Все это было очень восхитительно. Можно было представить, что я нахожусь на празднике.

Почти.

Фиона положила свою руку на мою.

— Вам не надо ходить завтра, — сказала она.

Я пристально посмотрел в серо-зеленые глаза и подумал: «Все те же две старые возможности, Фрэзер. Или ты ей нравишься, или ей нужен бесплатный адвокат. Или и то и другое».

— Я погуляю немного, — сказал я.

«Теряешь голову»; — прозвучал голос Проспера в моем сознании. Но я его проигнорировал.

Так тому и быть.