Трудно быть львом

Глава вторая Как я превратился во льва и побывал у Маленького Цзини

С тех пор прошло несколько лет. Наша собака постарела. Я тоже постарел. Но все еще оставался холостяком и продолжал жить вместе с мамой. И вот однажды ночью…

Поначалу эта ночь ничем не отличалась от любой другой. Но потом я вдруг проснулся с каким-то странным ощущением во всем теле. И не успел я включить свет, как произошли одновременно три удивительных события. Во-первых, моя ночная пижама порвалась со звуком рвущейся старой тряпки. Во-вторых, мои часы упали на пол, потому что лопнул ремешок. И в-третьих, я обнаружил себя лежащим в обломках кровати, потому что она рухнула под моей тяжестью. Это была моя старая, еще со времен юности кровать, и она не выдержала моего веса. Потому что теперь у меня явно был новый вес — килограммов двести, так мне показалось. Я протянул руку, чтобы включить свет. Но что это? Я не почувствовал выключателя под пальцами. Только услышал странный скрежет, как будто кто-то царапал ногтями стену.

Меня так и затрясло от испуга. Я торопливо ощупал свое лицо, снова ощупал, потом стал лихорадочно ощупывать все свое тело. Нет, нет, этого не может быть! Я царапнул себя, чтобы проснуться. Но я явно не спал. И, еще не поверив в это до конца, я вдруг понял, что произошло. Содрогнитесь, небеса! Остановись, время! Видно, наша собака все эти годы хранила в памяти тот давний разговор о моем детском желании стать львом! Я вдруг сообразил, что с тех пор, как мы были с ней в доме отдыха, я ни разу не видел, чтобы она творила чудеса. Не иначе как она ради меня отказалась от волшебных обедов и копила свои колдовские силы, чтобы… чтобы превратить меня в настоящего льва!

Я попробовал позвать ее, но услышал, что из моего рта, точнее — теперь уже из пасти, разлается глухое рычание, и сам испугался. Я не мог говорить, как человек. Злость и отчаяние буквально захлестнули меня. Я осторожно-осторожно, страшась, что меня ударит током, потер языком выключатель. Вспыхнул свет, и я бросился к зеркальному шкафу.

Видно, я не рассчитал силу прыжка, потому что дверца шкафа сломалась под тяжестью моего тела. Но и в осколках зеркала мне удалось наконец разглядеть, какая беда на меня свалилась!

И тут я услышал тихий скулеж. Это скулила наша собака. Экая идиотка! Вот уж действительно — злая волшебница! Я сгреб ее лапой и разинул было пасть, но тут же понял, что, если я ее проглочу, некому уже будет вернуть мне человеческий облик.

Она тоже испугалась. И когда я отпустил ее, она беспомощно рухнула на пол и проговорила голосом того индийского чародея, который таился в ее теле:

— Я думала… Я думала… Ты ведь так хотел быть львом….

Я было замахнулся, но в последнее мгновенье остановил себя.

— Не убивай меня! — заскулила она. — Кто же вернет тебе твой прежний облик!..

Она могла мне не напоминать — я ведь и сам только что подумал об этом. Но я не успел ей ответить. В коридоре послышались покашливания и вздохи. Это мама, шаркая комнатными туфлями, шла посмотреть, что за шум в моей комнате. Видно, ее разбудили мои тяжелые львиные метания, потому что к моему обычному храпу по ночам она давно уже привыкла.

— Боже, что же делать?! — снова заскулила собака, осознав наконец, какой ужасный подарок она мне преподнесла. В эту минуту я жалел, что ее волшебника не превратили в блоху. Ну ничего, в следующем воплощении они превратят его в микроба. В бактерию! В вирус! Теперь он это заслужил!

— Объяснить ей, что произошло? — спросила собака.

Я угрожающе замахнулся на нее лапой.

— Я верну тебе человеческий облик, как только опять накоплю силы, — поспешила она меня утешить.

Я кивнул в знак одобрения. Но улыбнуться не смог. Видно, львы неспособны улыбаться. Поэтому я лишь покачал головой. И опять остановил себя в последнее мгновенье, потому что мне опять захотелось ее прикончить. Я вдруг ощутил, что очень голоден, а глядя на нее, понял, что вижу нечто, пригодное в пищу. Безусловно пригодное. И возможно, даже вкусное. В любом случае откормленное и в хорошем состоянии. Только очень маленькое. На один укус, который меня не насытит. Но тут мои мысли прервал звук маминых шагов. Она уже была у двери. Что будет, когда она увидит меня? Точнее, когда вместо меня она увидит льва в моей комнате? А сам я исчез, и кровать поломана, а ночная пижама как будто разодрана в клочья. И шкаф сломан. Скорее всего, она решит, что лев ворвался к нам с улицы и растерзал ее единственного сына. Может быть, лучше все-таки рассказать ей правду? Нет, она не сможет поверить в такое. Ее сын превратился во льва?! Нужно любой ценой избавить ее от этой ужасной мысли.

Я мотнул головой, указывая собаке на коридор. Она поняла.

— Я задержу ее и позабочусь о ней, пока ты вернешься.

Я закрыл себе пасть лапой.

— Я поняла, — добавила она. — Я не открою рта.

Выдержит ли мама горесть моего неожиданного исчезновения? Не будь я так голоден, я, может быть, попробовал бы оплакать ее судьбу. Впрочем, я не знал, умеют ли львы плакать. Но все равно — у меня уже не оставалось ни секунды. Я даже не стал открывать ставни. Одним огромным прыжком бросился прямо через закрытое окно и под звук расколотых деревянных рам и разбитого стекла приземлился на траву снаружи. И в ту же минуту услышал мамин крик:

— Спасите! Моего сына похитили! Спасите…

В соседних квартирах стали распахиваться окна, появились люди, начался переполох. Но маминого голоса я больше не слышал. Она, наверно, упала в обморок. Только слабый лай нашей собаки еще какое-то время достигал моего слуха. Ну, идиотка, ну, злодейка! Я еще воздам ей по заслугам! Хотя бы сделала меня львом говорящим. Хотя бы оставила мне руки под гривой, руки с пальцами, хотя бы одну руку. Счастье еще, что внутри я остался прежним собой. Иначе я бы мог растерзать ее, а то и кого-нибудь из соседей или даже… Нет, не дай Бог! О такой возможности я боялся и подумать.

Впрочем, думать у меня не было времени. Я выскользнул со двора на улицу, нырнул в темноту и помчался из тени в тень, избегая уличных фонарей. Я уже сообразил, у кого можно искать помощи. Конечно же у Цвики, лучшего из моих друзей. Не у того Цвики Большого, который то и дело колотил меня, когда мы вместе учились в школе, а у Цвики Маленького, с которым мы сидели за одной партой с первого по восьмой класс и с которым у нас была общая коллекция марок. А главное — мы вместе играли во львов.

Большой черный кот пересек мне дорогу.

«А что, львы едят котов?» — на миг задумался я и сам себе удивился: вопрос я задал как человек, а голод почувствовал как лев. Моя пасть буквально заполнилась слюной. Я ударил кота лапой и тут же с аппетитом его проглотил. Что называется, в один присест.

Какая-то собака в соседнем доме начала лаять, как сумасшедшая. Я поскорее нырнул в знакомый подъезд. Цвика, его жена Рухама и двое их детишек жили в квартире на верхнем этаже. Я поднялся по ступенькам, облизывая губы, на которых остались следы кошачьей крови. Еще подумают, что я убил кого-то на улице. Но, оказавшись у двери их квартиры, я вдруг задумался. Что делать, если мне откроет Цвика? И что делать, если мне откроет его жена? Который сейчас час? Может, подождать, пока заплачет их маленький? Нет, ночью к детям встает только Рухама. Наверно, лучше всего позвонить и спрятаться на крыше. Можно будет увидеть, кто откроет дверь. А впрочем, какая разница? В любом случае это не может пройти гладко. Главный вопрос в том, заметит ли Цвика Маленький те знаки, которые я ему подам или же испугается до смерти и ничего не заметит? Решит, что лев вырвался из зоопарка и случайно забрел к ним в подъезд. Испугается насмерть и от страха перестанет соображать. Даже не сможет задать себе простой вопрос: почему этот лев не вламывается в квартиру, а звонит в дверь, как человек?

Тут я должен объяснить, какие знаки я собирался ему подать. Когда мы с ним в детстве играли во львов, мы принимали, конечно, в расчет, что львы не умеют говорить. Как же нам общаться? И вот мы придумали себе разные звуки как бы львиного рычания и каждому звуку дали свое значение. Например, один короткий рык означал «нет», два — «да», три коротких рыка — «не знаю», один длинный рык с закрытым ртом — «давай мириться», длинный рык с открытым ртом — «давай драться», короткое рычание — «я голоден», мощное рычание — «я голоден, я сержусь, я большой лев! Удирай, если тебе дорога твоя жизнь!». Мы сделали себе словарь и записали в нем по алфавиту все виды рычаний, числом примерно в полсотни, но потом этот словарь куда-то затерялся, и с тех пор мы удовлетворялись ограниченным числом рыков, которые я упомянул выше. Помнит ли Цвика этот наш словарь? Меня мучили опасения. Но выбора не было. Мой голод все усиливался, и я крайне нуждался в его помощи. В помощи близкого человека, который меня узнает. Который поверит мне и не будет меня бояться. Которому я смогу довериться сам. Это главное. И еще одно — мне нужен был человек, которого я смогу убедить не открывать никому, кто я на самом деле и где нахожусь, чтобы это, не дай Бог, не достигло маминых ушей. Потому что ее любящее сердце не выдержит моего превращения. Я снова облизал губы. Поднял свою тяжелую лапу и нажал на звонок.

Ничего не произошло. Я снова позвонил длинным звонком и услышал, как Рухама зовет мужа: «Цвика! Кто-то звонит в дверь! Проснись, Цвика!»

Где-то в глубине квартиры раздались недовольное ворчание и шумные покашливания. Ему тяжело было проснуться, бедняге. Но что поделаешь, дружба — это не только игра. Ради друга, попавшего в беду, иногда приходится и чем-нибудь пожертвовать.

Я услышал его шаги, приближающиеся к двери, и голос шедшей за ним Рухамы:

— Не открывай! Раньше спроси, кто там! Загляни в глазок на двери! Не открывай, ты слышишь меня, Цвика?

Он слышал и не слышал. Видно, еще не совсем проснулся, потому что, подойдя к двери, сначала шепотом спросил сам себя:

— Кто это там?

А потом повернул ключ и приоткрыл дверь. Я сразу же вставил лапу в открывшуюся щель. Он попытался захлопнуть дверь, но напрасно. Я уже открыл ее нараспашку и ступил в прихожую. Цвика бросился назад по коридору и захлопнул за собой дверь в квартиру. Я закрыл лапой входную дверь, чтобы соседи, если их разбудит шум, не могли войти внутрь, а потом лег на пол, стараясь как можно больше сжаться. Лишь бы не быть таким пугающе огромным. Уж лучше походить на чучело или на большую мохнатую игрушку.

— Что случилось? — испуганно воскликнула Рухама за дверью.

Цвика не отвечал. Он словно окаменел. То ли от потрясения, то ли от страха, но какое-то время он не мог ничего выговорить. Наконец я услышал, как он шепчет не своим голосом:

— Там… лев пришел…

Рухама расхохоталась. Ну конечно. Мне тоже время от времени снилось, что я лев. Или охочусь на львов. Или что… нет, мне ни разу не снилось, что лев приходит ко мне в гости и звонит в мою дверь. Это уж слишком. Скорей всего, Рухама подумала, что ее муж спятил. Лев, видите ли, пришел наконец к нему в гости. Но стоило ей приоткрыть дверь, как смех ее оборвался каким-то странным воплем, словно бы от внезапного удушья. Этот жуткий вопль мог бы издать какой-нибудь лев, если бы рычал в обратную сторону, вовнутрь себя, в живот. А потом она свалилась без сознания. К счастью, у нее было много волос, сплошные кудряшки, роскошная прическа «афро», иначе бы она изрядно ударилась головой о плитки пола. Ее спасла эта грива на голове. Настоящая львиная грива! Как это я никогда не обращал внимания на ее волосы? Ведь вот почему, наверно, Цвика Маленький на ней женился! И не только грива — в Рухаме все было львиное: маленький, сплюснутый нос, желтоватое лицо, длинные ухоженные ногти. И зелено-желтоватые глаза.

«Какой ужас, — подумал я. — Это так, значит, я выгляжу».

Но я не бросился ей на помощь. Я по-прежнему продолжал лежать в прихожей в ожидании Цвики.

И тут он появился в проеме двери. С револьвером в руках. Я поднял голову и издал тихий мирный рык. Я рычал довольно долго, не открывая пасть и все время качая головой, чтобы напомнить ему, что этот знак когда-то означал у нас «Да». А что еще я мог сделать? Но Цвика, все такой же испуганный и дрожащий, явно не обратил внимания на мои знаки. Может быть, ему уже чудилось, что я вот-вот оторву руку или ногу его сокровища с кудряшками на голове. Он поднял трясущимися руками револьвер и выстрелил в меня. И тогда я одним ударом лапы выбил этот дурацкий револьвер из его рук и выбежал на лестницу. Я мчался вниз. оставляя за собой переполох и смятение. Стук открывающихся и хлопающих дверей. Чьи-то крики. Детский плач.

Оказавшись наконец на улице, я побежал в сторону парка Независимости. Там я свалился на траву, усталый и запыхавшийся. Вода. Это было первое, в чем я сейчас нуждался. Я нашел туалет. Дверь была заперта. Одним ударом я разнес дверь, вбежал внутрь и бросился к крану над раковиной. Увы, я не мог всунуть под кран мою огромную гривастую голову — не хватало места. Разбивать раковину я не хотел. Мне нечем было заткнуть ее, чтобы снова заполнить. Но выхода не было. Я понюхал унитаз. Воняет. Тогда я одним ударом лапы сломал одну из раковин, отбросил ее в сторону, открыл кран и долго, жадно пил прохладную и чистую воду.

Это было мое первое достижение в роли настоящего льва.

Напившись, я вернулся на траву, улегся и стал размышлять. Мысленно я уже вычеркнул всех своих друзей из списка возможных спасителей. Или, точнее говоря, не спасителей, а возможных помощников. Если уж у меня ничего не получилось с Цвики и Рухамой, то нечего было рассчитывать на успех у кого-нибудь другого. И вдруг я вспомнил о нашей приятельнице Белле, маминой молодой подруге. Вот уже много лет она была маме вроде сестры. Но кандидаткой в мои жены она не была. Маме даже в голову не приходила такая возможность. Ну конечно, Белла! У нее были два преимущества перед Цвикой и всеми остальными моими друзьями: во-первых, она была слепая, а это означало, что она не испугается моего вида. А во-вторых, она страдала бессонницей и ночи напролет, до самого утра, читала книги, напечатанные азбукой брайля, слушала транзистор, воткнув в ухо наушник, и курила трубку. Ей сказали, что трубка здоровее, чем сигареты.

На этот раз я не стал звонить. Одним прыжком поднялся на веранду и увидел, что дверь, как я и надеялся, открыта. Я проскользнул внутрь. Она не подняла голову, услышав скрип, и только сказала:

— Кици?

Она решила, что это ее кошка.

С тихим мурлыканьем я прополз возле ее кресла и лег рядом с ее ногами. Она опустила руку и рассеянно погладила мою гриву. Потом, уже с явным страхом, пощупала мою голову — и упала в обморок. Я поймал ее лапами, чтобы она не упала на пол, осторожно положил на кровать и стал лизать ее лицо, пока она не пришла в сознание.

— Я сплю или, может быть, сошла с ума, — сказала Белла самой себе и снова пощупала мою голову. И тут же опять упала в обморок. На этот раз мне уже некуда было ее нести, она и так лежала в кровати. Поэтому я просто сидел у нее в головах и опять лизал ее лицо, пока к ней вернулось сознание. Я понял, что сделал ошибку. Ведь я не мог установить с ней связь. У меня не было никакого способа что-нибудь ей объяснить. А рыком, даже самым теплым и дружеским, я мог ее только напугать.

И вдруг я сообразил. На самом деле у меня есть способ установить связь с людьми. Нужно им писать. Но как удержать ручку или карандаш львиными лапами?

Я все еще размышлял об этом, когда на улице послышались сигналы машин полиции и «скорой помощи». Не в мою ли это честь? Но как они меня нашли? Оказывается, я недооценил мужество и хладнокровие Беллы. Даже дважды упав в обморок, она все же в конце концов поднялась с кровати. Я решил, что ей нужно в туалет, а она, видимо, пробралась к телефону и позвонила в полицию. Не знаю, стал бы я препятствовать ей, даже если бы догадался, куда она направляется. Я не хотел, чтобы она еще раз падала в обморок. Это могло закончиться инсультом. Поэтому я тут же выпрыгнул через веранду на улицу. Мне некуда было больше бежать. Я понял, что должен немедленно покинуть город.

Я бежал через окраины Иерусалима, прячась от ранних прохожих, и вспоминал, как мама говорила мне:

— Ты всегда недоволен тем, что у тебя есть. Ты хотел купить себе машину «пежо», а когда мы купили «пежо», ты захотел «сааб». Ты хотел покрасить свою комнату в светло-зеленый цвет, а сейчас ворчишь, что белый намного лучше. Ты и в детстве был такой. Просил фруктовое мороженое, а получив его, говорил, что хочешь ванильное с шоколадом. Просил омлет, а когда получал, заявлял, что на самом деле хотел глазунью.

Верно, я всегда был таким. Я давно хотел быть львом, но тогда это была только игра. Я просто развлекался, мечтая об этом. Ведь превратись я во льва, то смог бы свести счеты со всеми своими врагами в школе, где я был самым слабым. Точнее, вторым из самых слабых. Я бы задал страху этому мерзавцу Цвике Большому, и Йоси, и хвастуну Авнеру, и Янкеле-зазнайке. Поймал бы их одного за другим. Не растерзал бы, конечно, но хорошенько напугал. И нашего учителя математики, доктора Шайера, я бы тоже напугал, да так, чтобы он запомнил на всю жизнь. Но вот я на самом деле стал львом — и что мне сейчас делать? Ведь теперь это уже не игра, теперь я действительно лев. Огромный, как мне кажется, хотя я плохо разбираюсь в львиных размерах. В любом случае довольно крупный лев с густой гривой. Из-за этой гривы голове и шее было все время жарко, а заднице холодно. Впервые в жизни я подумал, что львы в этом смысле устроены неправильно. Эта грива была бы куда полезней на другой части тела.

Тем временем я уже миновал последние дома поселка Кфар-Шилоах и продолжал быстро бежать дальше по тропе, извивавшейся между голыми холмами на берегу ручья Кедрон и уходившей в сторону Иудейской пустыни.

Я бежал и вспоминал, как меня всегда удивляло, что Иерусалим буквально граничит с пустыней.