Трудно быть львом

Глава третья О чем я думал в пустыне и как меня поймали на лестничной клетке

Мне повезло, и я нашел пищу и пещеру. Бедняга бедуин зря будет искать завтра своего осла. Но что я мог поделать? Я был львом, и это была моя первая еда за всю ночь, если не считать того кота.

Пещера, которую я нашел, оказалась очень маленькой, я с трудом протиснулся внутрь. Но внутри она немного расширялась, и лежать там было удобно. Одно меня беспокоило — не храплю ли я по-прежнему во сне? Потому что по храпу меня могли бы обнаружить еще до того, как я проснусь. Я все пытался решить, следует мне остерегаться людей или, наоборот, открыться им? Вернуться в город или уйти еще дальше в пустыню? Но даже в мою бытность человеком я плохо соображал на полный желудок. Поэтому я заснул, так ничего и не решив.

Странно, но сны у меня были — львиные. Мне снилась просторная, залитая солнцем саванна, на которой паслись несчетные стада антилоп и зебр, я видел кабанов, страусов, буйволов, газелей, жирафов, носорогов и слонов, и бесчисленные стада этих животных покрывали равнину до самого горизонта. Я лежал рядом с тремя львицами и другим большим львом, и несколько львят играли с моим хвостом. Тишина. Только птичьи голоса. И вдруг я стал человеком. Львицы и лев, увидев это, вскочили на ноги и оскалили зубы… Я проснулся в ужасном страхе и тут же стал щупать себя. Увы, я все еще оставался львом. Снаружи было темно. Мама всегда говорила, что плохие сны — наказание обжорам. Может быть, это было мое наказание за чужого осла?

Я заснул опять, а когда проснулся во второй раз, долго не мог понять, та ли это еще ночь, когда я уснул, или уже другая. И вдруг подумал: какая разница? Это ночь, и я сплю. Когда проснусь, тогда и решу, что делать. Не надо огорчаться раньше времени. Это было любимое выражение нашей собаки, будь она проклята. Все-таки жаль, что я не проглотил ее сразу же. Получила бы по заслугам. Подумать только, какое легкомыслие! Неужели она действительно думала, будто я хочу быть львом? Наверно, с ее точки зрения лучше быть львом, ведь она-то родилась собакой? А о моей маме она подумала?! Ведь мое исчезновение погрузит ее в бездну отчаяния! А я даже не могу объяснить ей, что произошло. И вдруг мне пришло в голову, что наша собака только сделала вид, будто воплощает в жизнь мечту моего детства, а на самом деле у нее был какой-то тайный умысел. Но какой? Сколько я ни думал, ничего логичного мне в голову не пришло.

Я снова уснул. На этот раз сны мои были человеческие. Мне снилось, что я обуваю и зашнуровываю старые ботинки. Продеваю шнурки пальцами в круглые отверстия и завязываю «бабушкиным» двойным узлом. Потому что когда идешь, а шнурок тянется за тобой, ты можешь наступить на него и упасть… О Боже! Кто знает, когда я снова увижу маму, и сумею обнять ее, и смогу на самом деле зашнуровать свои ботинки.

Я думаю, что меня разбудил не свет, а жажда. Где же мне найти здесь воду? Наверно, нужно вернуться в Кфар-Шилоах. Поселковых собак я не боялся, но там я несомненно встречу людей. Нет, туда нельзя возвращаться при дневном свете. Только ночью, после полуночи, когда все спят. Я осторожно выглянул наружу. Солнечный свет был мягкий, как всегда в послеобеденные часы. Какой это был день недели, я не знал, и это меня на мгновенье обеспокоило, но тут я вспомнил во всей полноте о своем положении. Я был львом. Я не должен был спешить на работу или делать покупки, читать газету или смотреть телевизор. Я не иду с Рахелью вечером в кино, и у меня нет завтра совещания. Я не иду гулять с нашей собакой. У меня вообще нет никаких обязанностей. Я просто лев, которому очень хочется пить. Лев, страдающий от жажды в Иудейской пустыне. Лев, которому снятся шнурки от ботинок.

Сначала я решил было идти дальше, до самого Иордана. Решение правильное, если бы я хотел и дальше скрываться от людей в пустыне. Но я вдруг вспомнил о минах, которые военные расставили там вдоль границы. Нет, не имеет смысла оставаться в пустыне. У меня нет выбора — я должен обязательно наладить связь с какими-нибудь людьми. С другой стороны, если подумать, ведь такой лев, как я, лев-человек, может быть настоящей находкой для предприимчивого человека. С помощью такого необычайного льва можно легко разбогатеть. Многие люди будут готовы заплатить, чтобы увидеть меня. Как это мне не пришло в голову с самого начала? Ведь я же — настоящее «золотое дно»! Нет, в цирк идти мне не стоит. Слишком тяжелая работа. Лучше выступать по телевидению. Или быть артистом в театре. «Смотри-ка, эдак я еще стану миллионером», — думал я с пересохшим от жажды ртом. О, чего бы я только не дал в эту минуту за пару ведер воды!

Я снова стал перебирать в уме своих друзей и знакомых. Кто из них сможет быть моим импресарио и кормильцем? Мне уже пришли на память несколько подходящих кандидатов, но как им открыться, как изложить свой план?! Я понял, что прежде всего нужно связаться с Цвикой. Объяснить ему, кто я такой. Я мог бы это сделать, если бы только у меня были ручка, бумага и достаточно времени. Ведь я всегда смогу напомнить ему мелочи из нашего общего прошлого, известные только нам двоим. Конечно, я должен позаботиться, чтобы он не объявил обо мне публично. Но в этом вопросе на него можно положиться. Я должен сделать все, лишь бы уберечь маму от подобных сенсаций. При первом удобном случае нужно послать ей телеграмму, которая ее успокоит. Я, правда, не смогу объяснить ей, что делаю и где нахожусь, но она будет знать, что я жив, здоров и скоро вернусь.

Скоро? Ведь нашей собаке понадобилось несколько лет, пока она накопила в себе достаточно волшебных сил, чтобы превратить меня во льва. Неужели мне тоже придется ждать годы, чтобы снова обрести свой человеческий облик? Нет, она должна постараться, думал я. А если за это время она, не дай Бог, попадет под машину? Или сдохнет от старости? От самой этой мысли дрожь прошла по моему телу. Я жалел, конечно, не ее — я жалел себя. Кончить жизнь в облике льва казалось мне сейчас самым страшным, что может случиться с человеком. Не говоря уже о том, что львы и не живут долго. Уж наверняка не сто двадцать лет, как мы друг другу желаем, и даже не восемьдесят, как я надеялся прожить. Интересно, какой возраст был у льва, в тело которого моя собака меня переселила? Лет десять? Больше? Я читал кое-что о львах. Я не помнил точно, но они, несомненно, не живут дольше тридцати лет. Даже если я лев пятнадцати лет, у меня есть еще время вернуться в свой человеческий образ. Но тут меня снова разволновала мысль о нашей собаке — доживет ли она до того времени, когда сможет вернуть мне меня? «Проклятая тварь!» — выкрикнул я в гневе. Мое проклятие, понятно, внутри маленькой пещеры прозвучало страшным ревом. Конечно же он был слышен далеко снаружи. Я взял на заметку, что, поднимая голос, следует быть осторожней.

Решив окончательно, что мне нечего делать в пустыне и нужно связаться с людьми — и прежде всего с Маленьким Цвикой, — я успокоился. Но жажда докучала мне по-прежнему. Можно было бы, конечно, поискать корыта с водой для скота, из которых пьют и бедуины, но при одной мысли об этом мой нос немедленно почуял вонь, идущую от таких корыт. А ведь вода, скорее всего, приходит туда чистая, по трубам. Что, львы так чувствительны к запахам? Или это всего лишь остатки человеческой брезгливости? Как бы то ни было, мне представилась в воображении огромная ванна, доверху наполненная чистой водой. Не попробовать ли подобраться к плавательному бассейну в Кфар-Шилоах? Или к трубам для орошения, проложенным там вдоль пересохшего русла реки? Там-то я найду воду.

Я решил дождаться темноты и вернуться обратно вдоль русла Кедрона. Но видно, я где-то ошибся, потому что вместо долины Геенома дорога вывела меня в новый район в одном из иерусалимских пригородов. Не мог же я ворваться в какую-нибудь квартиру, чтобы попить воды! И тут я вспомнил о водяных баках, стоящих на крышах домов в Иерусалиме. В облике льва мне не трудно будет надорвать жестяную крышку и расширить отверстие, потянув ее зубами. «Моими зубами?» — подумал я с улыбкой, вспомнив о львиных клыках у меня во рту.

Был ли я и правда так уж несчастен и зол на нашу собаку? Моя улыбка явно не указывала на это. Конечно, в первый момент моего превращения я здорово испугался. Я человек привычек. Любое изменение в своей жизни я всегда ощущал как кризис, к которому надо долго приспосабливаться. Но такое изменение, как сейчас, — его нельзя сравнить ни с чем, что может случиться с человеком в жизни. Однако сейчас, как мне казалось, я уже начинал чувствовать запах увлекательных приключений, которые мне предстоят в будущем. Меня поддерживала надежда, что в один прекрасный день я снова стану человеком. Но зато пока — пока я разом избавился от всей своей старой жизни. От работы, довольно скучной. От всех привычных жизненных обязанностей, начиная с еды и мытья посуды и кончая разными общественными обязанностями. Обязанности жениться, например. Все это осталось далеко позади. Сейчас все в моей львиной жизни было для меня новым и неизвестным. И мне предстояло все это испробовать. Это означало — хорошо рассчитывать каждый шаг и решать проблемы, с которыми я раньше никогда не сталкивался. И не только я. Никто ни разу не сталкивался с такими проблемами. Разве только это случилось с кем-нибудь другим в далеком прошлом и осталось для нас неизвестным.

Видимо, все эти размышления и были причиной того, что я сбился с пути. Но сейчас я вспомнил о водяных баках, и это показалось мне верным спасением от мучившей меня жажды. Быстро и бесшумно, как кошка, я поднялся по ступеням самой близкой лестничной клетки и оттуда выбрался на крышу. Мне сразу почудился запах человека. Я осмотрел крышу. Кто может быть на крыше ранним утром? Вор? Нет, это была пара молодых людей — парень и девушка. Я сделал вид, что не заметил их. Я боялся, что они так испугаются, что прыгнут вниз и убьются. Я подбежал к одному из баков, содрал с него жестяную крышку и с наслаждением припал к воде. Но не успел я сделать несколько глотков, как вокруг дома вдруг завыли сирены полицейских машин. Повсюду зажглись окна, и, глянув с крыши вниз, я увидел, что дом окружен. Очевидно, кто-то меня увидел и сообщил в полицию.

«Будь сдержан и осторожен, — подумал я про себя, — иначе получишь пулю. Среди полицейских хватает горячих голов».

Я лежал и терпеливо ждал. Сейчас, наверное, привезут врача-ветеринара или работника зоопарка, у которого будет ружье для стрельбы усыпляющими пулями. И вдруг мне пришло в голову, что, если они усыпят меня на крыше, им придется тащить меня вниз. Как же они это сделают? А вдруг они просто сбросят меня с крыши? Ведь тогда я все кости переломаю. Я встал и направился к выходу на лестницу. Но было уже поздно — снизу поднимались тяжелые шаги. Я быстро оглядел всю крышу и обнаружил еще один выход. Я взломал закрытую дверцу, прыгнул вниз, на лестницу, и побежал вниз. Но когда я уже был на нижнем этаже, на лестнице вдруг вспыхнул свет и я увидел, что передо мной стоит полицейский. Он тоже увидел меня, выхватил револьвер и выстрелил.

Пуля попала мне в плечо. Я распластался на земле, притворившись мертвым, и сквозь полуприкрытые веки — закрывает ли раненый лев глаза? — следил за его движениями. Держа меня на прицеле, он медленно-медленно отступал назад. Но тут свет на площадке погас, и полицейский выскочил наружу с криком: «Он здесь! Я его ранил! Он лежит здесь!»

Я услышал шум толпы, собравшейся снаружи, и потом голос с крыши: «Я спускаюсь!»

Я остался один в темноте. То есть в темноте для человека. Но я был львом и видел хорошо. Я вскочил. Наконец-то у меня было чем писать и на чем писать. Я намочил лапу в крови, которая накапала из плеча, и написал на стене:

И тут же лег под этой надписью. На лестничной площадке опять зажегся свет. На этот раз вошел какой-то штатский в сопровождении двух полицейских с ружьями. Они увидели надпись.

— Кто это написал на стене? — закричал штатский.

На площадке появился полицейский, который стрелял в меня, и удивленно посмотрел на надпись.

— Никакой надписи раньше не было, — объявил он с уверенностью.

— Он ранен в плечо и в переднюю правую лапу, — сказал кто-то.

— Это, наверно, дрессированный лев! — закричал один из полицейских.

— Я думаю, его научили писать! — то ли серьезно, то ли со смехом откликнулся второй.

— Может быть, «человек» — это его кличка? — пытался угадать штатский.

И тогда я медленно-медленно, чтобы не испугать их, поднял правую лапу, снова окунул ее в кровь и написал на стене:

Но пока я писал, в меня уже впился усыпляющий шприц. Однако перед тем, как потерять сознание, я еще успел добавил на стене большими буквами: