«Где я?» — таков был первый вопрос, который я задал себе, открыв глаза. Я не дома? Что это за решетка? У нас дома есть решетки на окнах, но… Что это за шум? Может, мы с мамой и нашей собакой поехали отдыхать к морю и сняли дачу на берегу? Я слышу много голосов. А сам я как в тумане и не могу подняться. Почему я так устал? Может быть, я уснул прямо на полу? Или был вчера на вечеринке, выпил лишнее и где-то свалился? Нет, меня никто не приглашал на вечеринку. Я не люблю развлекаться. А моя мама тем более. И наша собака тоже не имеет привычки напиваться. Самое большее — мы ходим в кино, втроем. И выбираем фильмы, где не появляются собаки, потому что наша собака, увидев родственницу на экране, сразу же начинает лаять. Однажды билетеры даже выгнали нас с ней из зала.
Я снова закрыл глаза и начал размышлять. Нет сомнения, я лежу на голом полу. Но почему я такой тяжелый? Я поднял руку протереть глаза и тогда все вспомнил. Черт возьми, я все еще лев! Я поднял голову и осмотрелся. Нет, я не был на морском берегу. Меня просто закрыли в большой клетке для львов — видимо, в городском зоопарке. Я был один. С трех сторон клетки толпились люди, много людей, толпа. А рядом с клеткой были установлены телевизионные камеры, и там суетились операторы, журналисты и радиокомментаторы. Некоторых я хорошо знал по их передачам. Я мысленно улыбнулся. На мгновенье мне вспомнилась мама, которая, наверно, ищет меня. Эх, напрасно она ищет. Придется ей до поры до времени утешаться в обществе нашей собаки, пока я найду способ передать ей весточку, не выдавая своего положения…
А каково, в сущности, мое положение? Какой сегодня день? Я попробовал рассчитать это, но тут же бросил. Да и какая разница? Судя по солнцу, было около полудня. Надо думать, за время моего сна известие о пишущем льве уже разлетелось по всему миру. Корреспонденты, представляющие иностранные издания и телевидение в нашей стране, наверняка сообщили об этом незаурядном факте своим газетам и телеканалам. Еще немного, и я буду самым знаменитым человеком в мире, хотя никогда к этому не стремился. И вдруг мою душу заполнила горечь. Нет, я не буду знаменитым человеком. Самое большее, я буду знаменитым львом. Никто не поверит, что я человек в облике льва. Придумают тысячу объяснений, только не это Вполне возможно, что даже если я выдам свой секрет, открою мою подлинную личность, — и тогда этому поверят только мои друзья. Белла, Рахель и, может быть, Эли, наш почтальон. Ну и Цвика, конечно. А вот его жена Рухама не поверит этому никогда в жизни.
Впрочем, судя по огорчению, которое вызвала у меня эта мысль, я и сам мог бы подумать, что мое постоянное утверждение: «Я совсем не хочу быть знаменитым», — чистейшей воды лицемерие и притворство. Иначе о чем бы мне жалеть?
Когда я поднял голову, вокруг сразу же воцарилась полнейшая тишина. Как будто вся огромная толпа замерла в ожидании. Я увидел, что люди столпились не только вокруг клетки. Многие висели на деревьях, взобрались на фонари и на крыши, уцепились за решетки соседних клеток зоопарка. И вдруг я различил вдалеке знакомую голову. Это был Цвика Маленький. Еще бы, уж он-то не мог пропустить такое событие! Оставил детей на Рухаму, а сам побежал в зоопарк. Но как ему удалось так высоко подняться над всей этой толпой? Его ведь не зря провали Маленьким. Ну конечно, догадался я: он принес с собой складной стул и теперь, видимо, стоял на нем. У моего Цвики нет недостатка в находчивости, когда речь идет о львах…
Я поднялся на ноги — медленно, тяжело, с могучим зевком, обнажающим клыки и коренные зубы. И тут толпа разразилась восторженным ревом и бурными аплодисментами.
— Он встал! — крикнул кто-то, как будто это требовало специального объявления.
— Напиши нам! — крикнул еще кто-то, и вся толпа поддержала его. Они скандировали хором:
— На-пи-ши-нам! На-пи-ши-нам! На-пи-ши-нам! На-пи-ши-нам!
Я вдруг почувствовал жгучую боль в плече. Оно было перевязано. Наверно, из меня вытащили пулю. Интересно, останется ли у меня шрам, когда я снова стану человеком. На мгновенье меня охватила глубокая грусть. Мне вдруг стало невыносимо жалко себя. А вдруг я никогда не вернусь к своему человеческому облику? Я вздохнул. Но этот вздох вырвался у меня из пасти как пугающий львиный рык, и в толпе снова раздались бурные аплодисменты и возгласы: «На-пи-ши-нам!»
А потом кто-то вдали стал что-то кричать. Вначале его заглушала толпа, но в конце концов эти пронзительные и настойчивые крики привлекли внимание окружающих, и общий гомон немного стих. И тогда я тоже расслышал. Это был визгливый голос Маленького Цвики, друга моего детства:
— Я принес ведро с краской! Дайте мне пройти! Я принес ведро с краской! Ему же нечем писать! Дайте мне пройти! Я принес ведро с краской!
Толпа явно пыталась освободить ему дорогу, но это оказалось не так уж легко. Были и такие люди, которые пытались воспользоваться случаем и протиснуться по его следам поближе к моей клетке. Вспыхнули ссоры и драки. Какая-то женщина закричала: «Вы меня задушите!»
Но Цвика продвигался. Я мог различить это по завихрениям в толпе. И вдруг во мне проснулось сильное желание раскрыть им всю правду о себе. Но я тут же подумал, что это может стать большим потрясением для мамы. да и смогу ли я доказать этой толпе, что я — человек, превратившийся во льва? Меня одолевали сомнения. «Нет, лучше подождать и посмотреть, как будут развиваться события», — решил я, представив себе маму, которая стоит перед моей клеткой и пытается поверить, что этот лев — ее сын. Ни за что! Я никогда не причиню ей такой боли!
Так что же мне им написать? Лучше всего что-нибудь короткое и убедительное. Но в чем я должен их убедить? Потрясти их я могу с легкостью самой способностью писать. Однако следует ли мне доказывать, что в глубине души я — человек? Если я откроюсь перед ними, возникнут трудности. Начнут спрашивать, кто мои родители. Где я учился. Мой адрес. Но если я просто лев, они так и оставят меня в клетке. Будут видеть во мне необычное животное, забавный курьез природы. Займутся всевозможными исследования, может быть даже захотят вскрыть меня, чтобы посмотреть, что там внутри. Только этого мне не хватает. И вдруг я вспомнил одно из любимых выражений мамы: «Самая лучшая ложь — это правда». Ну конечно — именно так я и должен себя вести!
Тем временем Цвика добрался до клетки, таща за собой складной стул и большое жестяное ведро с краской. Только потом он рассказал мне, что у него не сразу появилась мысль принести в зоопарк краску. Он был одним из первых, кто пришел в зоопарк еще вчера ночью, сразу после того, как обо мне сообщили в новостях. И поскольку он провел возле моей клетки так много часов, у него было время поразмышлять о разных вещах. Среди прочего он пытался представить себе, что будет, когда этот лев проснется. Как он сможет писать? И тогда Цвика пожертвовал своим местом в первом ряду, которое тем временем стало дороже золота. Он протолкался назад в толпе, которая уже теснилась вокруг, и пошел за краской. Гуашью, которую легко стереть. И хорошо, что он подумал об этой детали. Цвика с трудом протолкался до клетки, но сам был весь в пятнах краски. И многие люди, которые наталкивались на него в давке, тоже оказались заляпаны гуашью.
Цвика поставил стул перед клеткой, где для него с трудом освободили место телевизионщики, встал на него и попробовал протолкнуть ведро внутрь. Но оно оказалось слишком широким и не проходило между прутьями.
— Открыть дверь в клетку! Где работники зоопарка?
— У кого есть ключ?!
— Нет! Не открывайте! Нельзя открывать!
Последний крик издал человек, который явно был испуган мыслью, что я вырвусь на свободу. Часть толпы поддержала его. Другие продолжали кричать:
— Открыть! Ключ! Дайте ключ!
Я обратил внимание, что «Открыть!» кричали в основном мужчины. Женщины проявляли больше осторожности. Потом один из американских журналистов нашел пустую жестяную банку. Он попытался передать ее Цвике, но, увидев, что его усилия напрасны, просто передал банку стоящему рядом человеку, тот — соседу, и так она пропутешествовала над людскими головами и достигла своего назначения подобно плате за проезд, которую передают в набитом автобусе, когда кто-нибудь вошел через заднюю дверь. Цвика плеснул часть краски в банку и просунул ее внутрь, в клетку. Я был совсем рядом с ним и, увидев, как он взволнован, едва сдержался от смеха. Жаль, что львы не могут по-настоящему выразить свои чувства, когда им весело!
Пока банка путешествовала, телекамеры и фотоаппараты журналистов усердно фиксировали все происходящее. Теперь настала моя очередь. Жмурясь во вспышках света, я окунул лапу в краску, и вся толпа замерла в молчании. Слышался только щебет птиц в клетках и визг взволнованных обезьян.
Я встал на задние лапы и написал:
Я ЧЕЛОВЕК, ПРЕВРАТИВШИЙСЯ ВО ЛЬВА.
Трудно описать тот переполох, который начался в толпе. Некоторые вопили:
— Это обман! Это блеф! Он переодет! Где застежка-молния!
Другие кричали:
— Это просто реклама! Не верьте им! Дурили нас тут всю ночь!
— Обманщики! Негодяи!
— Врача! Приведите ветеринара! Пусть этого льва проверят!
Случилось то, чего я боялся, и даже хуже того. Впрочем, если вдуматься, то с какой-то стороны даже хорошо, что люди так недоверчивы. Не так уж быстро можно надуть их и продать им сомнительную историю. Но с другой стороны, по той же причине они не верят, когда случается что-то необычное. Даже если это правда. Они требуют тысячи доказательств и авторитетных мнений.
— Врача!
— Премьер-министра сюда!
— Министра обороны!
Но вот кто-то крикнул издалека:
— Пропустите меня к нему! Я осмотрю его! Я доктор Перельман!
Несколько голосов поддержали его:
— Это Перельман! Мы его знаем!
— Поднимите его на руки!
Доктора Перельмана подняли на руки, как раньше подняли жестяную банку, и стали передавать над головами, пока он не достиг клетки. Тут же нашелся и работник зоопарка. Правда, ему тоже не удалось проложить себе дорогу к клетке и пришлось передавать ключи из рук в руки. Доктор Перельман взял ключи, открыл клетку и заколебался на мгновенье. Наверно, думал: может, это все-таки лев.
Стоявший поблизости солдат крикнул:
— Доктор Перельман, у меня есть оружие, я могу прикрыть вас!
— У него есть оружие! Дайте ему пройти! — закричали люди из толпы.
Я издал один хороший рык, и все замолкли от страха. А потом погрузил свою лапу в краску и написал:
БЕЗ ОРУЖИЯ!
— Входите, доктор, он не опасен!
— Он дрессированный!
Правда, одна женщина закричала:
— Не входите! Лев настоящий! Нельзя полагаться на таких диких кошек!
Но голоса любопытных были громче. Толпа шумела, подбадривая доктора войти в мою клетку. В точности как толпа болельщиков, когда подбадривает свою футбольную команду.
Выполняя волю народа, доктор Перельман еще раз повернул ключ, и железная дверь открылась. Он ступил внутрь и какое-то мгновенье размышлял, закрывать ли дверь за собой. В конце концов закрыл, но запирать на замок не стал.
Я привык, что врачи всегда вначале смотрят мне горло, и поэтому развалился перед врачом и разинул пасть. Врач потрогал мой язык, проверил глаза, оттянул гриву и посмотрел в уши. Потом вынул прибор для проверки ушей и снова посмотрел в уши и горло, освещая себе их темные глубины. А под конец сделал мне знак перевернуться и осмотрел мой живот. Цвика воспользовался моментом и вслед за врачом тоже вошел в клетку. Несколько человек попытались было ворваться следом за ним, но он благоразумно запер дверь.
— Маляр! Внутрь вошел Маляр! — закричали люди в толпе. После того как он сообразил принести мне краску, к нему уже приклеилось это прозвище.
Доктор закончил свое дело, поднялся на ноги и поднял руку, требуя тишины. Все это время кинокамеры бойко жужжали, а журналисты торопливо чиркали в своих блокнотах. Когда все успокоились, доктор провозгласил слегка хриплым голосом:
— Господа, этот лев настоящий, и я могу в этом поклясться, хотя я врач человеческий. Нет сомнений, это настоящий лев.
Кто-то крикнул:
— Лев-человек?!
— Если можно так сказать, — ответил врач и тихо добавил про себя: — Господи, какая чушь…
Потом Цвика открыл ему дверь, но доктору не удалось выйти. Несколько мужчин и женщин, которые все это время толпились у двери, ворвались внутрь и, немного поколебавшись, начали щупать меня, дергать за гриву и щипать. Одна женщина даже уколола меня булавкой. Я отшвырнул ее одним ударом, но, увы, слишком сильно. Она натолкнулась на решетку клетки и сломала руку. Снова начался переполох. Все, кто был в клетке, в испуге отступили. Тогда я издал раздраженное рычание, и они мигом выскочили наружу. Остались только Цвика-Маляр, доктор Перельман и женщина, лежавшая в обмороке.
В толпе снова послышались крики:
— Он опасен! Чудовище! Хищник!
Я написал на стене:
НЕ СМОГ РАССЧИТАТЬ СИЛУ. ИЗВИНИТЕ!
Доктор и Цвика вынесли женщину наружу, а потом Цвика вернулся в клетку и объявил:
— Всех просят разойтись! Лев устал!
Никто не сдвинулся с места.
— Маляр, выходи оттуда! — кричали люди. — Ты ему не хозяин! Много о себе думаешь! Принес краску, а думаешь, что купил льва!
Я снова обмакнул лапу в краску и написал:
МАЛЯР — МОЙ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ.
Цвика прочел написанное, и я увидел, что он счастлив.
Тем временем перед клеткой появился мэр города. Несколько конных полицейских проложили ему дорогу. Он прочел мои надписи на стене. Нижнюю уже трудно было разобрать. На нее стекла краска от тех, что выше.
Я поднялся и лапой указал ему на надпись, назначающую Цвику моим представителем. Потом указал на Цвику. Мэр посмотрел на меня. Он был явно потрясен. Я повторил те же движения. Только тогда он пришел в себя и торопливо кивнул мне головой.
— Мы не сможем разогнать толпу, — сказал полицейский офицер. — Когда одни уйдут, придут другие. Я предлагаю, господин мэр, убрать льва отсюда.
— Куда же мы его денем? — спросил мэр.
— Не знаю, — сказал офицер. — Но о месте можно подумать.
Я сильно постучал лапой по полу клетки, так что даже прутья задрожали. Они должны знать, что и у меня есть мнение по таким вопросам. И поскольку на стене уже не было места, я написал прямо на бетонном полу:
ДОМ МАЛЯРА. КРЫША.
— Но моя жена… — начал было Цвика, но потом увидел слово «крыша». Он побледнел, схватился руками за голову и явно хотел что-то сказать, но я толкнул его лапой на землю и закрыл ему рот. Цвика рассказал мне потом, что слово «крыша» в первый раз вызвало в его сознании мысль обо мне. Откуда лев знал, что они живут на последнем этаже, под крышей? Ведь накануне он не прошел в их квартиру дальше коридора.
Толпа впала в истерику. Стоявшие подальше думали, что я разорвал Маляра. Стоявшие впереди и на самом деле испугались. Но Цвика быстро пришел в себя. Он поднялся на ноги и закричал:
— Я в полном порядке! Было минутное недоразумение!
Мэр тем временем выбежал наружу и закрыл клетку. Полицейские выхватили револьверы и направили на меня. Цвика успокоил всех. Он расточал улыбки во все стороны. Потом взобрался на решетку, чтобы все могли убедиться, что он цел и невредим. Это было очень смешно. Как мне не хватало человеческой способности улыбаться! Он был похож на обезьяну в костюме, которая висит, вцепившись в решетку своей клетки. Придет день, когда мне будет возвращен человеческий облик, и тогда я напомню ему этот день и посмеюсь вместе с ним.
И вдруг я сам чуть не упал в обморок. Я увидел маму, которая подошла к клетке вместе с нашей собакой.
К счастью, меня отвлек полицейский офицер.
— А знаете, это неплохая идея, — сказал он, обращаясь к мэру. — Этот его «представитель» сможет уложить его на крыше переночевать, раз уж у него квартира под крышей. А там увидим…
— Правильно, — сказал Цвика.
— Но лев не может поехать туда при дневном свете, — сказал доктор Перельман. — Вся эта толпа бросится следом за ним.
— Так что же, поселить его в здании полиции? — спросил офицер.
— Я должен немедленно собрать специальное совещание городского совета, — сказал мэр. — Доставьте его каким-нибудь образом в мэрию.
Тем временем Цвика сидел и смотрел на меня с удивлением и любопытством. Я посмотрел на него пронзительным взглядом, чтобы он не вздумал задавать мне вопросы. Но я видел, что вопросы так и теснятся у него на языке и ему тяжело. Он никак не мог понять, как я узнал, что он живет в квартире под крышей?
В конце концов он пошел к двери клетки и открыл ее передо мной. Толпа отступила, и я вышел наружу. Кони полицейских испугались и чуть не вызвали несчастье. Они поднялись на задние ноги и испуганно заржали. Полицейские тут же отъехали, чтобы в давке никто не пострадал.
Цвике никак не удавалось проложить нам дорогу. Толпа напирала на нас со всех сторон. Тогда я обогнал его и пошел впереди. Люди освобождали мне дорогу, хотя самые любопытные пользовались случаем и щупали мою шкуру. Кто-то даже потянул меня за хвост. Я повернулся и угрожающе зарычал. Но какая-то старуха все равно уколола меня своим зонтом. И тут я снова увидел маму, на этот раз совсем близко. У меня сжалось сердце. Она была бледна, плохо причесана и одета в свое домашнее платье — то, в котором она никогда не выходила на улицу. А наша собака уставилась на меня взглядом, полным вины и уныния. Я оскалил на нее зубы, и она зашлась громким лаем, демонстрируя понимание моего намека. Я действительно хотел намекнуть ей, пусть поторопится. Но тут же подумал — да, конечно, пусть поторопится, но не слишком. Потому что, по правде говоря, я уже начал получать какое-то удовольствие от своего необычного положения.