Туда, где живет счастье

Зина была продавщицей. Кем еще быть в этой стране, где испокон веков деньги водились только у купцов да разбойников? А учителя, врачи и даже чиновники – как с местом повезет. Есть кому за тебя слово замолвить – и будет у тебя и дом, и прислуга, и лето за границей, а нет покровителей – так и будешь всю жизнь обедать щами, а ужинать макаронами. Вот и стала Зина торговцем. Или, как сейчас модно говорить, свободным предпринимателем.

Правда, торговля шла не сказать чтоб бойко. Зимой, в сезон праздников, еще можно было кое-что отложить на черный день. А после Восьмого марта до самых майских наступал мертвый сезон.

Зина со вздохом облокотилась на прилавок и уставилась в окно. И немедленно вспомнила навязшую в зубах фразу о вечных российских бедах. Вот она, беда номер один. Знакомьтесь. Российские дороги. Смесь грязи, черного слежавшегося снега и мутной воды с запахом навоза и гнили. Если бы не покосившиеся домишки по обочинам, сложно было бы назвать это серое крошево дорогой. Местом, где должны ездить машины и даже ходить люди. Машинам было проще. Разбрызгивая комья льда, по дороге ехал милицейский «уазик». А навстречу ему пробирался вдоль выщербленных заборов мужчина, изо всех сил стараясь не угодить в лужу.

А вот и беда номер два – дурак, хмыкнула Зина и приготовилась посмотреть незатейливую пьеску из жизни провинциального городка. Мужчина, так некстати вылезший на дорогу, обязан был привлечь внимание милиции. Даже самой недобросовестной. Прохожий был молодым мужчиной, не старше тридцати трех лет от роду. Но молодость не скрашивала ни чрезмерной худобы, ни слишком глубоких морщин на лбу, ни тревожного взгляда темных запавших глаз. Будь мужчина одет поприличнее, может, милицейский наряд и проехал бы мимо. Но потрепанная одежда – кожаная куртка, засаленная на рукавах и воротнике, темно-синие джинсы, края которых превратились в бахрому, – превращала мужчину в крайне подозрительного типа. Портрет довершал брезентовый рюкзак защитного цвета, которых уже лет сто как не шьют. Будь прохожий поумнее – давно нырнул бы в какой-нибудь двор. Но прохожий с упорством улитки тащился вперед, старательно выбирая сухие места.

«Уазик» притормозил, обдав мужчину веером черных брызг. Из машины выпрыгнул участковый, отдал честь и что-то сказал мужчине. Слов Зина не слышала, но не сомневалась, что милиционеру срочно понадобились документы прохожего. Мужчина повел себя странно. Вместо того чтобы изобразить на лице испуг и дрожащими руками долго ковыряться в брезентовом рюкзаке, мужчина быстро вынул из внутреннего кармана куртки паспорт и протянул участковому.

К великому разочарованию Зины, продолжения не последовало. Бегло пролистав паспорт, милиционер вернул его мужчине и забрался в «уазик». Герои представления отправились в разные стороны.

Зина лениво следила взглядом за подозрительным прохожим, пока не поняла, что траектория его движения изгибается в сторону ее скромного магазинчика. Зина немедленно выпрямилась, изобразила на лице надменную скуку и приготовилась оказать посетителю самый неласковый прием. Милиция, возможно, не имеет претензий к потрепанным прохожим. Но Зина меняет гнев на милость только в том случае, если покупатель может оплатить свою покупку. Причем немедленно и деньгами.

Скрипнула дверь, и прохожий вошел в магазин. Лицо показалось продавщице смутно знакомым. Заходил, наверно, прошлым летом. Или позапрошлым?

А мужчина между тем рассеянно скользил взглядом по прилавкам с нехитрой бакалеей и вянущими овощами, пока не наткнулся на полку со спиртным. Взгляд ожил. Мужчина нашел, что искал. Сейчас небось спросит «чекушку». Или, если деньги есть, возьмет ноль семь «русской». Но Зина ошиблась.

– Вот эту дай, – глухо произнес он и кивнул на пыльную, с новогодних остатков, бутылку шампанского.

Ах, шампанское? Значит, к бабе идет. Зина сняла бутылку с полки, но отдавать не спешила. Мужчина протянул руку. Однако Зина демонстративно поставила бутылку на прилавок возле кассы. Как говорится, утром деньги, вечером стулья. Нечего за чужой счет гулять.

Мужчина усмехнулся, сбросил с плеча рюкзак и отвернулся. Зина подалась вперед, пытаясь заглянуть через плечо покупателю, но у нее ничего не вышло. Мужчина только ниже согнулся над своим рюкзаком. Зина с равнодушным видом отступила назад. Покупатель, как в зеркале, отражался в застекленной витрине с сигаретами. В рюкзаке, один к одному, лежали свертки разных размеров. Мужчина вынул со дна аккуратный пакет, завернутый в газету, сорвал обертку. Под газетой оказались деньги. Зина не поверила своим глазам – мужчина держал в руках увесистую пачку долларов. Надо же, настоящий подпольный миллионер! Откуда только взялся? Зина тихо вздохнула. Раз такой богатый, мог бы к шампанскому еще чего-нибудь взять. А то отсчитывай ему потом сдачу... десятками. Всю недельную выручку придется отдать. А вдруг фальшивка? С этими долларами глаз да глаз нужен!

Зинины страхи не оправдались. Мужчина перевернул пачку, и Зина увидела знакомые красно-желтые сторублевки. Мужчина выдернул одну из-под резинки, что перетягивала пачку, и бросил сверток обратно в рюкзак. Резко развернувшись, покупатель глянул на Зину и швырнул на прилавок купюру. Надо же, какой гордый! Зина фыркнула и протянула мужчине бутылку. Но на этот раз мужчина демонстративно смотрел на продавщицу и не прикасался к покупке. Зина даже не сразу поняла, чего он ждет. Нет, ну до чего странные люди! У него рюкзак забит огромными деньжищами, можно весь магазин скупить и еще останется, а он из-за каких-то тридцати рублей комедию разыгрывает! Зина нехотя отсчитала сдачу и выложила на прилавок.

Покупатель почти не глядя сунул деньги в карман куртки, уложил бутылку в рюкзак. Но уходить не торопился. Несколько мгновений он в упор разглядывал продавщицу, словно оценивая, стоит ли она его внимания, а потом спросил:

– Галка дома?

– Какая Галка? – опешила Зина.

– Курова.

– Галка Курова? – механически переспросила Зина и вдруг поняла, где видела этого человека. – Андрей, это ты, что ли?

Мужчина молча смотрел на продавщицу и всем своим видом показывал, что ей следовало узнать своего покупателя гораздо раньше.

Зина поежилась.

– Ну дома, конечно. Где еще?

– Одна?

– В каком смысле? – с каждой секундой Зине становилось все неуютнее.

– Одна живет?

– Как одна? С сыном.

– А мужики?

– Откуда у нее мужики, ты что? С ее малолеткой...

Не дослушав, Куров направился к выходу. Зина перевела дух. Вот кому всегда на Руси жить хорошо – бандитам.

Впрочем, сам Куров бандитом себя не считал. Ну подумаешь, отсидел пару лет в тюрьме. С кем не бывает? Не зря говорят: от тюрьмы да от сумы не зарекайся. Воруют все. Просто одни попадаются, другие нет, вот и всё.

Так что мысли Курова были заняты совсем другим. Например, тем, повезет ему на этот раз или нет. Пока все складывается хорошо. Галка себе нового кавалера не завела, значит, лишних проблем не будет. Она, если разобраться, радоваться должна: муж домой вернулся. Хотя, если честно, нужда бы не заставила, он бы в эту глухомань и после смерти не приехал бы.

Добравшись до сухой обочины, Куров наконец поднял глаза. Здесь все осталось таким, как было семь лет назад, когда он отбыл отсюда... в места не столь отдаленные. Все та же раскисшая дорога, все те же дома-развалюхи, все то же поле, которое мальчишки используют для своих игр. И даже футбольные ворота были ржавыми, как и прежде.

Может, дети другие? Куров сощурился, разглядывая ребят, идущих к воротам. Наверняка тот высокий, в красной спортивной куртке, у них главный. Вон отобрал мяч, и никто ему даже слова в ответ не сказал, не возмутился. Небось хозяин мяча даже рад, что угодил главарю. А этот коротышка, которому главарь положил руку на плечо, прямо светится от счастья. Хотя в таком возрасте пора уже знать, что ничего хорошего от вожаков дворовых компаний ждать нельзя. Все расположение – только видимость. Первый этап издевательства.

– Вот кто у нас классный вратарь. Дуй на ворота, – подозрительно серьезно сказал вожак.

От похвалы мальчишка расцвел на глазах. Куров презрительно поморщился. Видно, малец совсем дурной, раз не понимает, что вратарь в дворовом футболе – самая незначительная роль. Вся игра идет в поле, далеко от ворот. Но если команда проиграет, все шишки свалятся на него. И хорошо, если ему достанется только обидное слово или оплеуха. А то ведь и побить могут.

Куров оценивающе посмотрел на остальных детей. Так и есть, они ждали развлечения. Хихикали, провожая насмешливым взглядом пацаненка, который неуклюже шагал к воротам. Это была не та милая неуклюжесть, присущая многим детям, а какая-то болезненная неловкость, от которой у мальчишки то и дело подкашивались коленки, а руки раскидывались в разные стороны. Мальчик был похож не на очаровательного жеребенка, а на кузнечика с оторванными ногами, который еле перебирается с травинки на травинку.

Едва мальчик подошел к воротам, вожак прицелился и что есть силы ударил по мячу. Мальчишка бросился к мячу, но мяч летел слишком высоко. Мальчишка попытался подпрыгнуть, но поскользнулся и полетел в грязь, поднимая фонтанчик черных брызг.

– Мазила! Мазила! – немедленно заорали ребята.

Но вожак не смеялся.

– Молчать, шакалы! – неожиданно громко рявкнул он. – Если кто обидит моего любимого вратаря, в землю закопаю!

Насмешки стихли, а маленький вратарь расправил плечи и гордо улыбнулся. Куров покачал головой. Простые существа дети – похвали их, и они ради тебя пойдут на все.

Во второй раз вожак перед ударом старательно прицелился. Мяч летел прямо в центр ворот. Мальчик подпрыгнул, и мяч на полной скорости врезался ему в живот. От боли и неожиданности мальчик согнулся пополам. Из носа потекла струйка крови, отчетливо заметная на бледном лице.

– Ну, что я говорил! – гоготнул вожак. – Класс, да?

Маленький вратарь больше не радовался. Боль не давала ему дышать. Он судорожно хватал ртом воздух. Но вожак уже нетерпеливо смотрел на мяч. Мальчик, с трудом разогнувшись, послал мяч своему покровителю и даже попробовал улыбнуться. Но улыбка вышла такая вымученная, что Куров чуть не сплюнул от досады. Есть же идиоты на свете! Над ним издеваются, а он принимает все за чистую монету. Впрочем, пацан не первый день на свете живет. Если до сих пор не понял, что к чему в этом мире, – значит, совсем с головой плохо. Откуда на свет такие дурачки берутся? Отца у него, что ли, нет? Или совсем рохля интеллигентская, объяснить, что к чему, не может?

Между тем вожак снова собрался бить по мячу. На этот раз он долго примерялся, куда бы ударить. Решал, в голову или в живот, понял Куров. Наконец парень определился, посмотрел в глаза вратарю и жестоко улыбнулся. Ребята замерли.

И в этот момент тишину разрезал женский вопль.

– Витька-а-а! Негодник! Я тебе сейчас!..

Все обернулись на крик. Из дома, с другого конца поля к мальчикам на полных парах неслась старуха, весьма резво для своих лет размахивая хворостиной. Судя по ужасу на лице Витьки, орудовать хворостиной старуха могла не только в воздухе, но и в непосредственной близости от его зада.

– Футболист нашелся! Пеле чертов! Я тебе устрою матч! Уроки кто будет делать, бестолочь! На третий год хочешь остаться? – продолжала орать старуха, стремительно приближаясь к ребятам.

– Все, время вышло, – прошептал Витька, выхватил мяч из-под ноги главаря и помчался прочь.

– Витек! Мяч бы оставил, мы занесем.

– Батяня выпорет, – на бегу обернувшись, крикнул Витек.

Старуха, увидев, что внук убегает, изменила траекторию. Видимо, маневры Витьки и его бабки происходили довольно часто, потому что уже через секунду про них все забыли. Ребята снова повернулись к вожаку и его «любимому» вратарю.

Немного помедлив, парень нагнулся, вывернул кочку с прядями прошлогодней травы и вдруг бросил мальчику.

– Лови!

От неожиданности мальчишка подпрыгнул и на лету поймал кочку. Но она тут же рассыпалась в его руках, густо осыпав вратаря землей. Он сразу стал похож на снеговика из грязи.

– О, видали, какой вратарь. Супер! – громко сообщил вожак, вытирая испачканные руки.

Подростки загоготали, как стая наглых гусей.

Куров качнул головой. Любой нормальный пацан должен полезть в драку, если он не тряпка какая-нибудь. Разве это дело: его бьют, а он только улыбается. Неужели правда верит, что вожак им гордится? Тогда он просто дурак, вот и все.

А вожак, окинув довольным взглядом свою команду, вдруг заявил:

– Устал я, пацаны. Теперь ваша очередь... вратаря тренировать.

Поле ожило. Подростки, один за другим, бросились поднимать комья земли и швырять их во вратаря. Первую порцию грязи мальчик успел поймать, но земля снова рассыпалась в его руках, протекла сквозь пальцы в глаза и в рот. Несчастный вратарь зажмурился, пытаясь спастись от новых бросков своих жестоких товарищей. Наконец он догадался пригнуться и подолом куртки вытереть лицо. Но первое, что он увидел, когда открыл глаза, была довольная улыбка главаря. Это было уже слишком! Озверев от обиды, мальчик бросился на своего кумира. Но тот, по-прежнему ухмыляясь, отшвырнул своего любимого вратаря в грязь. Команда тут же окружила мальчишку, и вовсе не для того, чтобы помочь ему подняться. Пацаны шли на поле поиграть в футбол, вот и играют в него. Только вместо мяча у них сегодня кстати подвернувшийся слабак.

Куров передернул плечами и пошел дальше. Вслед ему донеслись пронзительные всхлипы вратаря и громкий окрик «хватит». Куров не обернулся. В жестоком мире – жестокие игры. Или ты учишься играть в них с самого детства, или... или не учишься. И тогда в жизни у тебя не будет ничего: ни бабок, ни баб, ни элементарного счастья.

Наконец улица разветвилась на несколько тесных переулков. Куров привычно свернул влево и остановился у крайнего дома. Калитка болталась на одной петле, безнадежно поскрипывая от каждого дуновения ветра. Дорога к дому – одна большая лужа, какие обычно бывают на месте зимних тропинок. Вдоль дорожки ощетинились сухими ветками кусты черной смородины вперемешку с прошлогодними стеблями крапивы в человеческий рост. И дом был не лучше: фундамент просел где-то в центре, и угол дома с крыльцом задрался вверх, как нос перегруженной лодки. Ставни растрескались, а голубые наличники давно облупились и едва различались на черной стене дома. Да, Зинка не соврала – мужчинами в этом доме не пахло.

Куров задумчиво стоял перед окном, пытаясь вспомнить, как выглядит его дом внутри. Но память не выдавала ничего, кроме синего, в красные маки, ситцевого халата Гали, переброшенного через спинку кровати. Что ж, может этот халат и сейчас там висит, кто знает? Куров поднял руку и стукнул в окно.

В застывшей тишине двора стук прозвучал неожиданно громко и требовательно. От неожиданности Куров отступил от окна, неловко усмехнулся сам себе и сел на скамейку. Вообще, странно, конечно, – вернулся домой, а войти не решается. Почему – непонятно. Может, потому что знает – не миновать упреков за то, что так долго тянул с возвращением, освободился вон когда, а домой только сейчас заявился. Где был, что делал? А может, потому, что так до конца и не поверил словам Зинки. Мужики тоже всякие бывают: один в любом месте живет, как дома: и гвоздь вобьет, и ножи наточит, и петли в калитке смажет. А другому хватит того, что хозяйка время от времени привечает.

Мысли Андрея нарушили неуверенные шаги. Тихо открылась дверь и на порог вышла Галя. Куров замер. Конечно, она изменилась. За семь лет каменные скульптуры в парке – и те меняются, что про живого человека говорить? Она постарела, похудела. Раньше стриглась коротко, а теперь волосы собирает в пучок на затылке, только сбоку вьется невесомая прядь. А глаза остались такие же, как и были, – большие, тревожные, как у кошки. У Курова вырвался вздох. А женщина, будто только и ждала этого вздоха: решительно развернулась и вернулась в дом. Вот только дверь оставила открытой. Как приглашение входить. И Куров не стал ждать, ему не нужно повторять дважды.

А дом внутри сразу вспомнился и оказался таким привычным, как старые растоптанные шлепанцы. Полка для сумок под зеркалом, домотканый половик через весь коридор на кухню, коврики на спинках гнутых стульев с облупившимся лет десять назад лаком... Куров сел на один из них и вдруг понял, что страшно голоден. Наверное, это читалось на его лице, потому что Галя молча зажгла плиту, загремела сковородками и тарелками. На кухне запахло щами, жареной картошкой и рыбой. Домом.

– Слушай, а ведь мы так и не поздоровались, – вдруг дошло до Курова. Он поднялся, подошел к Гале и крепко обнял ее. – Здравствуй, Галка.

– Здравствуй, Андрей, – сухо ответила Галя, высвобождаясь из его рук.

Впрочем, на стол она накрыла и не ушла, когда Андрей вернулся на свое место за столом. Поставила еду, села напротив Курова, подперев щеку рукой, и горестно вздохнула.

– Ты чего? – удивился Куров, поднимая глаза от тарелки.

– Очень уж ты похудел.

– Это я уже поправился, – усмехнулся Андрей. – Просто ты не видела, как я похудел. Кстати, почему дома так тихо? Сын-то где?

– С чего это ты о нем вспомнил? – ядовито отозвалась Галя.

– Слушай, прекрати дурака валять, а? – попросил Андрей, отставляя тарелку в сторону. – С чего ты взяла, что я способен забыть собственного сына? Я его каждый день вспоминал, если хочешь знать.

– А меня? – ревниво спросила Галя.

– А как же без тебя? За кого ты меня держишь?

Галя смущенно отвела глаза.

– И сколько лет нашему наследнику?

– Восемь.

– Надо же... – покачал головой Куров. – А я все вижу его двухлетним.

Галя прикусила губу, внимательно разглядывая мужчину.

– Ну что ты так смотришь? – не выдержал Куров. – Кусок в горло не лезет. Что не так на сей раз?

– Ты... правда Ваню вспоминал?

– Не веришь, значит, – мрачно заключил Куров, окончательно распрощавшись с аппетитом. – И чем мне тебе доказать?

Галя покраснела:

– Андрей, я не знаю, как сказать. Я тебя лишила родительских прав.

– Ёк-макарек! – не выдержал Андрей. – Это как?

– Как-как! По суду!

– Ты совсем с ума сошла? – Андрей отодвинул тарелку. – Я что, бил его? Забрать у тебя хотел? Издевался? Заставлял работать с утра до вечера?

Галя пристыженно отвела глаза.

– Ты алименты не платил, – выдавила она еле слышным шепотом.

– Какие алименты? – взорвался Куров. – Я же в тюрьме сидел! Можно подумать, ты не знала!

– А потом? – Галя с вызовом подняла глаза. – Почему сразу не пришел? Где болтался? Я думала, ты уже не вернешься.

Правильно она думала, вздохнул про себя Куров, подавив вспышку ярости. Не собирался ведь возвращаться. Но раз уж так получилось – надо играть до конца.

– А ты ждала, что я из тюрьмы прямо сюда? Объявлю себя главой семьи без гроша в кармане?

– Ну и что? Работу бы здесь нашел. Я бы помогла.

Куров едва не рассмеялся. Какая здесь может быть работа? Грузчиком ломаться за копейки? Шоферить на местных маршрутах? Сантехнику латать, которую давно пора на помойку выбрасывать?

– Ох, Галка, не смеши меня, – добродушно проворчал он. – Я зарабатывал деньги, чтоб мы хоть пару лет нормально пожили. Чтоб Ванька шоколадку мог себе купить, а ты – платье и помаду. А летом можно на море поехать... всей семьей. Там такие звезды – огромные, как орехи, ты таких не видела. А море – теплое и плавать в нем легко, даже если не умеешь. И песок на пляже горячий, босиком ступать больно. А по пляжу ходят продавцы сладкой ваты. А над ними осы роятся. И комнаты там сдают совсем недорого, я узнавал. Поедем, а? Если, конечно, ты меня не прогонишь...

– Ну что ты, Андрей! – всхлипнула Галя, бросаясь к мужу.

За это море, которого никогда не было в ее жизни, за пляж с горячим песком, за громадные, как орехи, звезды, она простила все своему непутевому мужу: и тюрьму, и годы молчания, и свою напрасно прожитую жизнь. Галя с нежностью целовала мужа в закрытые глаза, в колючие щеки, в сухие мужские губы. Она верила, что все худшее позади, что теперь жизнь устроится. Неважно, что у Ваньки плохо со здоровьем, а она далеко не первая красавица, и денег постоянно не хватает, и дом еле-еле стоит, и на работе непонятно что творится... Главное, теперь она не одна. Куров вернулся, и он по-прежнему любит ее. Во всяком случае, его губы такие же нежные, как и раньше, а руки, как и раньше, говорят яснее слов. И рядом с Андреем можно забыть обо всем другом мире. Хотя бы на время. На день. На час...

Галя проснулась, но вставать не торопилась. Как же давно она не просыпалась вот так: на мужском плече, уставшая от ласки, разморенная теплом лежащего рядом мужчины. Давно забытое блаженство, которое снова вернулось... Кажется, прошла целая вечность с того момента, когда Андрей тихо постучал в окно. А на самом деле минуло всего пару часов.

Галя открыла глаза и бросила взгляд в окно. Сквозь задернутые зеленые шторы в комнату вливались сумерки. Сумерки, конечно, не вечер. Но весной день пролетает быстро. Оглянуться не успеешь – стемнеет, как в аду. А дома тихо, как ночью. Неужели Ванька еще не вернулся?

– Что случилось? – Андрей уловил тревогу на лице жены.

– Ванюши долго нет. Обычно он раньше приходит.

– А ты ему про меня что-нибудь рассказывала? – с интересом спросил Андрей. Конечно, все дети спрашивают у мам, кто их папа, но не все мамы говорят правду своим детям. Вдруг Галка сказала, что папа умер? Живых в мертвых записывать – дурная примета, но раз уж Галка его родительских прав лишила, то могла сыну что угодно наврать.

– Ну, в его возрасте дети в сказки про капусту и аиста уже не верят, – усмехнулась Галя. – Сказала, что папа полярник, работает на севере. Что у полярников длинные вахты, но когда-нибудь вахта закончится, и ты приедешь. И мы будем жить все вместе.

Слава богу, додумалась! Андрей улыбнулся и погладил жену по голове.

– Вот я и вернулся. Как думаешь, мы с ним подружимся?

– Если ты этого хочешь.

– Конечно, хочу. Какой отец не хочет, чтобы сын был его другом? Чтобы доверял во всем. Чтобы знал, что я его не брошу... – Андрей замолчал. Слишком много чувств для откровенного вранья, которым он потчует жену. Так нельзя. А то, чего доброго, и вправду привяжется к пацану. И что тогда? Вся жизнь кувырком? Нет уж, хватит! Накувыркались! Андрей с тревогой глянул на Галю. Не заметила ли чего?

Но Галя, расчувствовавшись, только тихо плакала и улыбалась сквозь слезы.

– Ты у меня как грибной дождик: и дождь, и солнце, – усмехнулся Куров, целуя ее в мокрые щеки и губы. – Когда погода наладится, а?

Галя что-то шепнула, но ее слова заглушил стук двери и резкий, недовольный хлопок. Женщина вскочила.

– Ванька вернулся, – торопливо объяснила она, хватая халат.

Куров лениво следил за женой. Нет, все-таки женщины – они и есть женщины, и надо им одного. Мужчину. Вот взять хотя бы Галку. Всего пару часов назад она выглядела как старая дева: злющая, высохшая, будто изюм, с кругами под глазами. А сейчас, после близости, стала почти девушкой. И лицо расцвело, и морщины разгладились, и плечи расправились, и двигается грациозно, как юная кокетка, когда знает, что на нее смотрят мужчины. И даже старый синий халатик удивительно ей к лицу.

Галя вытерла слезы и обернулась к мужу.

– Мне встать? – спросил Андрей, хитро щурясь. – Или можно так лежать?

– Лежи, если хочешь.

– То есть все нормально? – ехидно уточнил Куров.

– Что нормально? – немедленно встревожилась Галя.

– Мужчины в твоей постели – это нормально?

– Дурачок! – фыркнула Галя и запустила в мужа яблоком, невесть как оказавшимся в ее руках.

Куров довольно улыбнулся и с хрустом надкусил яблоко. Пока все складывается отлично. Жена его признала. Теперь очередь за сыном. Потом несколько дней тревоги – и безбедная жизнь на много-много лет. Может быть, навсегда.

Куров доел яблоко, потянулся и закрыл глаза. Полчаса здорового сна, чтобы восстановить силы, а потом можно знакомиться с сыном. Это, между прочим, не так-то просто, если учесть, что доверие сына ему нужно как воздух, а дети не раздают свою дружбу налево и направо. Особенно незнакомым дядям, которые норовят завладеть вниманием мамы.

Увы, поспать Андрею не удалось. Едва он задремал, как тишину разрезали крики. Куров усмехнулся: обычный материнский выговор за чересчур позднее возвращение домой. Но крики продолжались, и помимо воли Куров стал прислушиваться.