Турбо Райдер (сокращённая версия)

Седьмая глава

Площадь уже буквально была забита до отказа, а послушники всё сгоняли и сгоняли народ. Сгоняли отовсюду. Герберт чувствовал это, знал, что вооружённые послушники никого не выпустят и теперь они готовы стрелять.

Гуру, бледный и напряжённый, охраняемый своими людьми, медленно стоял возле взорванной мэрии. Люди в толпе гомонили и переговаривались, кричали. Гуру растерянно смотрел на них, окружённый учениками.

— Я же… я же спас вас! — громко крикнул он, и толпа почему–то замолчала.

Гуру побледнел.

Его, кажется, это нервировало гораздо сильнее, чем если бы гомон продолжался, чем если бы на него кричали или даже если бы в него плевали.

К нему подошли человек и Герберт. Герберт ничего не показывал, но человек не мог избавиться от ощущения, что взорванное здании мэрии, наполовину развалившееся, сейчас напоминает какую–то башню, утёс. Человек смотрел на волнующееся озеро толпы с лёгким испугом. Много, как же много людей.

Герберта немного колотило, но это было радостное возбуждение, адреналин. Дёсны его пульсировали сладостной болью. Он знал, что в толпе есть неравнодушные. Осознание того, что Город — его, радовало и веселило. Совершенно внезапно в деснах его кольнуло, заставило обернуться, посмотреть на пыльные обломки, Герберт пригляделся и увидел там пистолет, тот самый, которым Феоктистов грозил ему. Учёный улыбнулся. Быстро подошёл к оружию, присел на корточки, поднял его и сунул за отворот пиджака. Город сам, сам ложился под него, как послушная шлюха, и это было прекрасно, Герберт чувствовал восторг, эрекцию, счастье.

Что же чувствовал гуру — трудно сказать. Никто этого не знал.

— Я пытался быть с вами… — он снова заговорил излишне громко, и голос у него сорвался, гуру захрипел, прокашлялся, и начал снова. — Я пытался быть с вами мягок! А вы… вы убили моих людей!

Только сейчас человек увидел, что среди трупов рыцарей–полицейских лежат трупы послушников в персиковом и тела обычных горожан.

Лицо у гуру покраснело. Старик сорвался на крик.

— Они были лучшими! Самыми лучшими!! Лучшими, чем все вы! Все вы, — гуру сделал широкий жест обеими руками, и так вышло, что в жест этот попали и люди, и ученики гуру, вообще все.

С медленно поднимающимся гомоном толпы у человека внутри холодело всё сильнее. Герберт улыбался, сложив руки на груди. Гуру же несло. Теперь он бегал по помосту, и даже больше, иногда подпрыгивал, как разъярённая обезьяна.

— Вы все за это ответите! — кричал он. — Я вас… я вас…

Чем больше кричал старик, чем больше краснело от злости его лицо, чем больше он брызгал слюной, тем больше гомонила и волновалась толпа. То тут, то там мелькали раздражённые оскалы, сжатые кулаки.

— Они же… они же не смогут сдержать их… — прошептал человек Герберту.

Тот, всё так же расслабленно улыбаясь, кивнул:

— Конечно не смогут.

— Они же нас разорвут…

— Конечно разорвут.

— Что же будем делать?

Герберт ничего не ответил.

Гуру к этому моменту уже не говорил ничего членораздельного, громко шипя. Его слюна капала на доски помоста. Ему хватало дыхания лишь на то, чтобы тыкать пальцем в толпу, в конце концов он глухо зарычал, снял с ноги сандалию и швырнул её в людей.

Толпа взревела и медленно сдвинулась вперёд, а гуру всё так же прыгал и бесновался.

Человек машинально отступил назад.

Герберт же глубоко вздохнул и развёл ладонями в стороны.

— Ладно, пора это заканчивать.

Как пловец с вышки, момент которого настал, Герберт двинулся вперёд. Ему показалось, что всё замедлилось. Сердце его особо не колотилось, всё было очень спокойно.

Гуру так и стоял спиной к нему, плюясь в толпу. Герберт шёл, гулко ступая. Когда до старика оставалась пара шагов, он достал из внутреннего кармана пистолет и направил его на старика.

Толпа внезапно замолчала.

Герберт нажал на курок.

Гуру пробило голову. Глухо крякнув, тот осел на доски, из ушей и носа у него хлынула тёмная кровь.

Ученики с растерянными лицами медленно, очень медленно поднимали автоматы, наводили их на Герберта, но тот знал, что всё кончено и теперь он, именно он главный.

Он разжал пальцы и отпустил пистолет, но тот не успел упасть, а Герберт уже вскинул руки вверх, и площадь вспучилась брусчаткой, камни полетели вверх, люди падали, кричали, плакали.

Герберт растопырил пальцы и с силой опустил руки вниз, камни брусчатки, направляемые волей хозяина, рванулись вниз. Каждый нашёл свою цель. Каждый попал в кого–то из вооружённых учеников.

Толпа хлынула было вперёд, но Герберт снова взмахнул руками, и участок земли перед мэрией рванулся вверх растущей колонной. Человек не выдержал тряски и упал, едва не перекатившись через обрыв, но тут же тот приподнялся выше, поддерживая его. Герберт прошептал:

— Аккуратнее…

Колонна поднялась ровно до четвёртого этажа мэрии, до места, где был кабинет Феоктистова, уцелевший при взрыве и обрушении. Герберт сошёл с поднявшегося участка земли в полуразрушенный коридор и, обернувшись, поманил человека за собой.

— Пойдём. Пойдём скорее.

Человек, как загипнотизированный, последовал за учёным.

Герберт вошёл в кабинет мэра и сел в его кресло. Раскинулся в нём, расслабился, а потом закрыл глаза, и с треском крыша мэрии пошла вверх, оторвалась, открыв небо и Луну. Герберт сжал кулак — крыша сжалась в один шарик, и, по мановению руки, отлетела куда–то далеко–далеко в сторону.

Человек понял, что Герберт открыл себе вид на людей.

С высоты было видно, как толпа медленно растекается по улицам, пытается спрятаться, уйти.

Герберт улыбнулся:

— Нет… — он зацокал языком. — Нет–нет–нет…

Пальцы у него быстро–быстро забегали. Улицы, большие и маленькие, переулки с треском и пылью сжимались, отрезая людям пути к выходу. С криками, воплями, плачем и стенаниями толпа была вынуждена хлынуть назад на площадь, и когда последний человек вошёл на неё, близлежащие дома тоже сдвинулись.

Люди оказались заперты.

А Герберт продолжал улыбаться.

— Вы…

Он заговорил тихо. Почти шёпотом. Ему не требовалось кричать, ведь вместе с ним говорил весь город. Дома говорили оконными проёмами, улицы — подворотнями, дороги — ямами.

— Вы будете мне подчиняться. Город — это я. Я главный.

Герберт глубоко вздохнул, и город вздохнул вместе с ним. Герберт выдохнул, и город затрясся, задрожал, с крыш домов посыпался старый шифер.

— На колени!

Толпа упала во мгновение ока. Никто не остался стоять на ногах.

Герберт счастливо хохотал, и город хохотал вместе с ним, над замершими в страхе и ужасе людьми, а человек пятился назад, к выходу из кабинета, и ничего не мог поделать с чувством страха. И, самое главное, с огромным разочарованием.

Но человек не успел выйти, потому что дверь за ним захлопнулась так, что дверь почти что вмяло внутрь, в комнату. И Герберт обернулся со словами:

— Куда это ты?

Человек ринулся прочь. Он побежал по коридору к колонне земли, но увидел, что та уже осела вниз, и площадь перед мэрией снова такая, какая и была раньше. Человек обернулся. Он не мог видеть Герберта через коридор и стены, но знал, что тот смотрит на него и улыбается.

— Нужен я тебе? — спросил человек, зная, что его услышат. — Ну, тогда лови!

И прыгнул вниз.

Он не думал, что с ним произойдёт.

Было ли ему страшно?

Человек не видел, что город рванулся, пошёл волнами, что люди, только–только начавшие расходиться, кубарем летят назад на площадь из–за того, что город изламывается, улицы выковыриваются из земли и смотрят в стороны, в небо.

Человек не видел, что там, куда он падает, уже целая куча людей, мягкой серой земли, чего–то ещё, что можно вытряхнуть из открытых окон домов.

Ведь он падал спиной вниз.

Когда он упал, пусть даже и скорее, чем думал, на мягкую кучу шевелящихся тел, ему показалось, что его спина переломилась пополам, а из лёгких вытолкнуло весь воздух. Свет в глазах померк. С долю секунды человеку казалось, что он мёртв.

А потом он услышал громогласное:

— Верни–и–ись!

Это был совсем не тот голос, что там, наверху. На четвёртом этаже разрушенной мэрии, в кабинете, голос Герберта звучал хотя бы немного по–человечески, но здесь и сейчас говорил только город, и это было страшно.

— Верни–и–ись!

Человек кубарем скатился с толпы и оказался на земле. Странное было ощущение — стоять на четвереньках, ощущая, как затихают в земле какие–то спазмы, как подрагивает, словно живая, брусчатка.

Снова прогремело:

— Вернись!

Это кричали дома.

— Вернись!

И крыши, и улицы, и столбы, весь город в одном тягостном, просящем:

— Вернись!

И в каком–то оборванном:

— Я же… я же…

Человек поднялся на ноги. Он не мог понять, шумит ли это у него в ушах, или это гул ходуном ходящего города…

— …странно.

Он посмотрел наверх, но не увидел ничего. Только немного виднелось кресло мэра, и то, если очень тщательно приглядываться.

— Я же… я же… я же тебя…

Но город не стал договаривать, город скомкал последние слова и проглотил фразу. Человек сделал пару шагов назад, всё с так же поднятой головой. Ещё шаг, ещё.

Нет, ничего не видно.

И он побежал. Нужно было добежать до ворот быстрее, чем Герберт что–то сделает.

Но тот был удивительно бездейственен. Лишь только шумел город, словно бы тяжело дышал, переживая что–то страшное, ужасное.

И человек пользовался этим, бежал, так быстро, как только мог.

Уже когда он был возле ворот, камни под его ногами всё–таки начали оживать, биться в ступни, мешать. Земля снова задрожала, в ней появились трещины, но было уже поздно.

— Вы что же это… — прогрохотало небо. — За ним! Я сказал ЗА НИМ!!

Человек скользнул в ворота. Люди медленно выбирались из кучи и бежали за ним.

Погоня была долгая. Человек обречённо бежал по улицам, сворачивая каждый раз, как видел казавшийся ему подходящим поворот, а уж куда он вёл — совершенно неважно. Поначалу он ориентировался на видневшуюся через крыши наружную стену, но каждый раз эта стена была у него перед глазами, и человек понял, что Герберт просто дурит ему голову.

Нелегко, очень нелегко убегать от того, кто может направлять твою дорогу.

Но человек пытался, хотя и было непросто.

То тут, то там из окон показывались чьи–то лица, и хорошо, если они просто смотрели! Ведь некоторые швыряли в человека мусором или камнями.

— Лови его, лови!

— Держи!

— Сто–о–ой!

И всему этому гомону толпы вторило мощное, перекрывающее всё вокруг:

— В–Е–Р-Н–И–С-Ь! ПРОШУ!

Но человек бежал, просто бежал.

Ноги, слепленные стариком–конём, оправдали себя, крепкие, выносливые, они несли человека вперёд. Сами ли они избегали разверзающихся неглубоких ям и прыгающих под ногами камней, или это человек уворачивался и от того, и от того? Человек сам не мог ответить на этот вопрос.

Чем дольше он бежал, тем теснее становились улицы и сильнее нависали над ним крыши, тем яснее становилось, что впереди лишь тупик и выхода нет.

И уже тогда, когда казалось, что остаётся лишь сдаться, человек увидел у своих ног канализационный люк, полуоткрытый из–за постоянных колебаний земли. Конечно же, оторвав люк, швырнув его в сторону, человек нырнул внутрь, упал по колено в мутную затхлую воду и быстро–быстро, насколько это возможно было в воде, пошёл куда–то, не зная куда, лишь бы подальше.

В ту же секунду проход, через который человек попал в канализацию, завалило кусками камней и асфальта. Человек оказался в темноте. Он вынужден был идти на ощупь.

Долгие часы в темноте он не мог видеть, куда идёт, а когда тоннель осветился тусклым светом, человек обмер: перед ним открывался вход в тоннель другой, большой, даже огромный, выложенный плитами, и в этом тоннеле в темноте слабо–слабо горящих ламп можно было разглядеть железную дорогу.

Человек распрямился и оказалось, что он так привык быть полусогнутым, что это вызвало у него боль.

Когда боль утихла, человек обернулся, чтобы посмотреть назад: не идёт ли кто? Никто не шёл. Человек увидел, что проход, через который он прошёл, можно закрыть мощной железной гермодверью. Быстро подбежав к ней, человек навалился всем телом. Та, заржавленная, пошла сначала туго, хотя без особого шума. Потом всё равно послушно закрылась. Завертев винт намертво, человек запечатал проход.

Теперь он мог осмотреться без опасений.

— Что же это такое?

Гермодверь надёжно перекрыла выход из тоннеля, и теперь оттуда, откуда пришёл человек, вообще ничего услышать было нельзя. Все звуки, что были в тоннеле, были рождены в нём же.

А их в нём почти не рождалось.

— Странно…

Человек прошёл вперёд и, вытянув ногу, тронул кончиком ботинка шпалы и рельсы. Ему это напомнило дорогу, и он опасался, что его затянет.

Но нет. Если эта железная дорога и была способна кого–то куда–то затянуть, то явно не человека. Посему он, немного поразмыслив, уже смело вскочил на неё и медленно двинулся вперёд.

Тоннель продолжался и продолжался, но идти по нему было не в пример легче, чем по канализации.

Единственное что — свет. Человек не заметил этого сразу, потому что лампочки тускнели постепенно, но в определённый момент он понял, что не может разглядеть своих ладоней, даже если держит их прямо перед своим лицом. Темнота. Всюду была лишь сухая темнота.

Человек обернулся и не увидел света вдали. Потом он снова повернулся вперёд, и у него, стоящего вроде бы как в центре могучего ничего, так закружилась от всех этих вертений голова, что он споткнулся и упал с рельс.

— А–а–а-а-а!

Он падал долго, гораздо дольше, чем должен был, и на землю приземлился внезапно, словно в мягкое болото. Была ли действительно земля такой мягкой, или человек, падавший слишком долго, расслабился и не получил урона именно поэтому?

— …я не знаю…

Он поднялся кое–как, потому что сложно сделать это в полной темноте, и вытянул вперёд руки, чтобы нащупать хоть что–то.

Ничего, совсем ничего. Вокруг была пустота.

Человек быстро сделал несколько шагов вперёд, чтобы нащупать рельсы, но их тоже не было.

Темнота.

Тишина.

Полнейшее и могущественнейшее ничего.

И человек потерялся.

Он не знал ни что происходит, ни сколько времени прошло, ни даже что он делает сам, потому что он не мог поручиться, что его попытки идти — это не то, что он лежит на спине и двигает ногами.

— А, может быть, я всё ещё падаю и падаю, и всё это — одно большое падение из ниоткуда в никуда?

Ничто не могло дать ему ответа.

И он шёл или, вернее, двигал ногами, а может, ещё вернее сказать, что он думал, что куда–то идёт, а уж шёл он или не шёл — какая разница?

Человек шёл и изредка, чтобы совсем уж не потерять себя, двигал в стороны руками или головой. И вот, в очередной раз, после особо сильного взмаха, его ощущения показались ему странными.

— Что это? Что…

Он долго пытался понять, что происходит, и снова взмахнул руками.

— Странно… — сказал человек. — Мои руки… Они не по обе стороны от меня. Они сверху, почему же? Я… полная темнота.

Человек задумался и снова взмахнул руками.

— Моё «я», где моё «я»?

Человек понял, что его «я» сместилось из его головы сначала в грудь, а потом ещё ниже. В печень? В пах? А может и вовсе вышло из тела?

— Хм…

В этой полной темноте ему быстро начало казаться, что его «я» и в самом деле где–то там, и что он, если присмотрится, сможет увидеть свой затылок.

Так и он и продолжил идти, порой видя, но чаще, конечно, не видя себя, словно пастух с овцой, слепой пастух с овцой–поводырём, если такое возможно.

И через минуту, час, два, а может, и год, что было бы возможно в этой темноте, человек увидел свет. Лампочку. Очень тусклую и маленькую, такую маленькую, что казалось, будто она висит в пустоте, а не прикреплена к чему–то. Но это был свет, хоть какой–то. Человек ринулся к нему.

Чем ближе к свету, тем менее ненормальным становилось «я», и когда человек подбежал настолько, что мог видеть себя снова, его «я» снова прочно обосновалось у него в голове.

Лампочка висела в воздухе, свет её освещал только человека. Тот быстро обвёл руками лампочку, словно коробку ладонями очертил; ладони прошли беспрепятственно вокруг лампочки.

Лампочка на самом деле висела в воздухе и тускло, но очень ровно, горела.

— Странное, наверное, зрелище… — проговорил человек. — Я, эта лампочка и больше ничего… Горит себе и горит, не сгорает. Интересно… а что если её разбить?

И тут раздался голос:

— Человек. Человек.

Человек подпрыгнул от неожиданности и дёрнулся назад, в темноту.

Голос снова возник:

— Человек. Человек.

И замолчал, очевидно, ожидая, пока человек ответит.

Тот робко произнёс:

— Ну… вот он я.

И голос откликнулся:

— Не подходи ближе. Стой там, где стоишь, этого будет достаточно.

— А–а–а… — ответил человек, оставшись стоять на месте. — Кто ты? Назовись? Как твоё имя?

— Если ты знаешь чьё–то имя — ты имеешь власть над этим. Я был тот, кто был, — сказал голос, хотя невозможно было бы его описать, потому что он просто возникал в голове. — Я есть тот, кто есть. И буду тот, кто буду. Ты не поймаешь меня, человек.

— Я даже и не собирался… — ответил человек. — Но, спасибо, буду знать. Если бы я помнил своё имя, я бы его никому теперь не сказал.

Голоса не было.

Поэтому человек продолжил:

— Так всё–таки, кто ты? Даже если без имени. Ты тут появился так внезапно.

— Это не я появился, — сказал голос. — Я был всегда. Появился ты.

— Даже так…

Человек замолчал, потому что не знал, что ему ещё сказать. Он раздумывал над услышанным и пришёл к выводу, что если этот странный голос не хочет с ним говорить, то нужно уйти.

И поэтому человек двинулся, огибая лампочку

— Куда ты? — спросил голос

— Я хочу уйти отсюда, — ответил человек. — За мной гонятся. Герберт… кхм, — тут–то человек понял, что про Герберта голос ничего не знает.

И начал рассказывать. Голос не прерывал, слушая внимательно. Его словно и не было, но человек знал, что он, голос, есть, он где–то рядом.

Человек быстро закончил, кратко обрисовав всё, что с ним произошло.

— Он изменился, — закончил он свой рассказ. — Герберт изменился, но я не удивлён, я понимаю, что он и раньше таким был, а земля просто это высвободила.

— Но к тебе он относился хорошо? — задал вопрос голос

— Вроде бы, — ответил человек. — Но я всё равно не хочу быть у него, не знаю. На привязи? Разве это дружба?

— Да, это явно не дружба.

— Хм?

Человеку показалось, что впервые за всё время, что он слышал голос, в нём мелькнули какие–то нотки, но тональность их разобрать оказалось невозможно.

Голос снова заговорил:

— Там, в Городе, — люди. Я вижу их страдания в Городе. Слышу их вопли. Знаю его скорбь. Будет ли кто–то, кто выведет его из города?

— Куда? — недоумённо спросил человек.

— А если бы была земля, земля хорошая и пространная, та, где молоко и мёд?

Человек крепко задумался, почему–то очень явно представил себе землю, в которой в буквальном смысле текут реки из молока и мёда. Его это позабавило, и он улыбнулся.

— Тебе кажется это смешным?

— Реки молока и мёда… жидкий такой мёд, хороший, приятный…

— Тебе кажется это смешным? — повторил голос

— Нет–нет, я…

Человек не мог уловить, что хочет от него голос. Хочет ли он, чтобы он, человек, вывел людей?

— Ты хочешь, чтобы я был тем, кто выведет их? Но… но я не хочу. Я же чужак. Я же не такой, как они! — сказал человек, возможно, более спешно и испуганно, чем хотел, но он в самом деле почувствовал какую–то слишком большую ответственность над собою. — Я не такой, как они, я просто хочу домой.

— К отцу?

— А откуда ты про это знаешь?! Я же не говорил! — человек отступил назад, потому что он в самом деле ни про отца, ни про еду не говорил, просто упомянув, что пришёл в город по своим делам.

Голос ничего не ответил, но слышались какие–то звуки, позволяющие понять: он думает. Или делает что–то, близкое к этому.

Человек, теперь уже немного испуганный, наблюдал за лампочкой, а та, ещё немного повисев в воздухе, перестала светиться, упала на землю. И разбилась.

— Что?!

Подбежав к осколкам, человек притронулся к ним. Холодные. Старые. Видимые?

Вокруг больше не было темноты. Человек осмотрелся вокруг, и понял, что он всё ещё в том самом тоннеле, куда вошёл из канализации, и что от закрытой гермодвери он почти и не ушёл. Она была всего метрах в десяти от него, не больше.

— …что же тут было со мной такое?

На какое–то мгновение человеку захотелось назад, в канализацию, но тут в гермодверь глухо стукнули. Потом ещё раз. Слабо, но с каждым разом всё сильнее и сильнее.

Человек снова вскочил на рельсы и ринулся бежать не оглядываясь.

Теперь–то тоннель не погружался в тьму, тускло освещаемый слабым светом, и человек видел, что он действительно большой и широкий, как те, которые он видел давным–давно, когда ещё работало телевидение и там показывали что–то про метро.

— Метро… — на бегу прошептал человек. — Разве… Город… большой? Разве… оно… ему… нужно?

А тоннель длился и длился, хотя гермодверь давно уже скрылась во мраке и никто за человеком уже не гнался, он всё равно продолжал бежать, хотя бы ради того, чтобы это всё поскорее кончилась. Происшествие с горящей лампочкой, с голосом, который хотел, чтобы человек вывел людей…

— Слишком, слишком для меня.

И поэтому человек бежал.

Он замедлил шаг лишь тогда, когда заметил что–то странное. Что–то сверху, над мощными плитами, облицовывающими верхушку тоннеля, проломило их, и торчало. Из–за слабого света трудно было разглядеть, что это, но человек всё равно обошёл эти странные места.

Словно только этого и дожидаясь, то, странное, почему–то абсолютно беззвучно поползло сквозь плиту дальше, свисая ниже и ниже, а потом шлёпнулось вниз, почти задев человека.

Это оказалось тело. Тело послушника в персиковом балахоне. Вымазанное в серой земле, окровавленное, с проломленной камнем головой.

Человек посмотрел вверх, и увидел, что тела лезут вниз, и что плиты на самом деле не сломаны, а тела просто выплывают из них вниз, выныривают из бетона, как из воды, и падают.

— Падают…

Их было много, этих падающих тел.

В основном послушники, но после человек увидел и обычных горожан, которых Герберт сгрёб в кучу, спасая человека от падения.

Все их тела, в основном взрослых, не старых, мужчин, были помяты и поломаны.

Тишину нарушали лишь звуки падения и треск костей мертвецов.

Тоннель стал казаться человеку веной, закаменелой и мёртвой, простирающейся от одного места к другому. Долиной пустоты и смерти, что подтверждали тела, так и продолжавшие падать вниз.

И человек пошёл, уворачиваясь от них, избегая.

Сколько их было? Больше нескольких десятков, может даже сотня, вряд ли больше, но падали они медленно, по одному, казалось иногда, что вот, уже всё, но тут из бетона снова показывалось мёртвое лицо, а за ним и всё тело. А потом тело падало вниз, глухо приземляясь, ломая себе что–нибудь о рельсы.

И человек вздрагивал.

Он пытался, пытался не бояться. Пытался держать себя в руках…

— …но, но как… как…

Он не мог бежать, потому что зрелище это завораживало, заставляло всё внутри холодеть от страха и осознания, что все эти падающие люди мертвы из–за него.

И мрак становился тяжелее. Тени сгущались. И человек ощущал, что бежать он не может.

Словно бы каждый упавший труп добавлял к его ногам вес. И веса этого в конце концов стало так много, что в полном бессилии мышц, которого не испытывал ранее никогда, человек сошёл с рельсов, уселся и стал смотреть на падающие тела.

— Я обязан… — сказал он. — Я обязан смотреть на всё это. Я. Это всё из–за меня. Я причина.

Тела падали и падали.

Падали и падали.

А внутри у человека всё переворачивалось и разрывалось.

— Ты не обязан… — снова прошептал голос.

— Что?!

Человек с огромным трудом обернулся. Сзади никого.

— Ты не обязан смотреть… — снова раздался этот шёпот, но теперь откуда–то из другого места.

Человеку хватило сил только снова повернуться вперёд и опереться локтями на колени.

— Не обязан…

Теперь это было громче. И стало понятно, что говорят издали. По рельсам, из мрака, откуда–то спереди, куда направлялся человек изначально, зацокало чем–то металлическим. Человек просто ждал, в полном бессилии, да и нежелании что–то делать.

И сперва показались светлые джинсы. Потом — тяжёлые ботинки с высоким берцем и блестящими клёпками. Ещё после — чёрная кожаная куртка, плотно застёгнутая на все пуговицы и молнии, чёрные, кожаные же краги, и лицо со светлыми волосами и с глазами, которые прикрывали тёмные зеркальные очки.

Турбо Райдер.

Из мрака вышел Турбо Райдер.

— Ты… — выдохнул человек. — Так этот голос, это был ты…

— Я, — ответил Турбо Райдер тем самым голосом, который человек слышал, когда стоял перед светящей лампой. — Думал, что ты будешь один здесь, среди смерти и страха?

— Я… я думал, что это я выдумал тебя…

— Я был всегда.

Турбо Райдер подошёл к человеку вплотную и протянул ему руку.

— Ты не один. Ничего не бойся. Ведь я здесь, я с тобой.

Человек неуверенно ухватился за его ладонь. Чёрные кожаные краги ощущались как чёрные кожаные краги, пахли бензином и тем запахом, который всегда в закрытых машинах, старых, но очень надёжных.

— Ну–ка, давай…

Турбо Райдер потянул человека на себя, и тот встал.

Трупы всё так же продолжали падать. Ими уже завалило всю землю на несколько шагов впереди.

— Посмотри, — прошептал человек, указывая рукой. — Это всё из–за меня… Это я виноват… Ради меня…

— Какая разница, ради чего? — ответил Турбо Райдер вопросом. — Или кого? Если бы всё то, что делали ради меня, было бы моей виной, ха!

— Ради тебя? Но ведь… это же я тебя придумал!

Турбо Райдер широко улыбнулся и сверкнул очками.

— Ага. Размечтался. Я был всегда. Ведь я — Турбо Райдер. Я всегда приеду туда, где беда, я всегда спасу того, кому нужна помощь, потому что я — герой. Вот сейчас тебе помощь нужна, я и пришёл.

— Ты…

— Идти–то можешь? — Турбо Райдер цыкнул слюной на землю, аккуратно, мимо трупов.

— Могу, — человек неуверенно двинулся и понял, что ему всё ещё тяжело, но он в самом деле может идти.

— Ну так и иди! — Турбо Райдер хлопнул человека по спине и повернулся, пошёл туда, откуда человек пришёл.

Тот молча посмотрел на него, и Турбо Райдер развёл руками в сторону:

— Тебе уже помощь не нужна, а вот им… Погляди, что он с ними делает, — Турбо Райдер кивнул на трупы. — Будем разбираться. Тут нужен особый подход! А тебе я уже и так помог. Иди. Тебе недалеко осталось.

И Турбо Райдер уверенно зашагал вперёд, быстро скрывшись в мраке. Человек смотрел ему вслед недолго, и этого оказалось достаточно, чтобы увидеть, как в темноте взревел двигатель, загорелись красные, а потом жёлтые огни, и какая–то, в темноте было не разглядеть, машина рванула вперёд, увозя Турбо Райдера.

В воздухе пахло выхлопными газами. Но человек моргнул — и запах исчез, как исчез и сам Турбо Райдер. Ничего более не говорило о том, что он тут был.

Но человек понял, что стоит на ногах, понял, что, хоть ему и тяжело, идти вперёд он может.

И он снова пошёл вперёд.

Тела всё падали, но теперь человеку было почти всё равно.

Человек и не знал, что он всё–таки продвигается вперёд, наверх, медленно, но непреклонно, не знал, но чувствовал.

Он шёл вперёд, по трупам, устилающим путь. Тоннель всё тянулся и тянулся вперёд, удивительно бесконечный.

Что–то шевельнулось под ногой человека.

Человек сперва подумал, что это он, что ему показалось, но нет. Он ощутил липкую хватку на щиколотке.

— Сто-о…й… — мёртвый послушник в персиковом схватил человека за ногу и не отпускал.

Человека мгновенно прошиб холодный пот, он бешено затряс ногой, захотел отпрыгнуть, но послушник держал крепко, вцепился со всей силы, до боли в ноге.

— Сто–ой… — снова проскрипел он переломанным горлом. — По… дож… ди…

В его голосе не слышалось злости или угрозы. Человек, хоть всё ещё и испуганный, неуверенно спросил:

— Что ты хочешь?

— Учи… — послушник глотнул воздуха и закашлялся, в груди у него глухо взрывалось. — Учитель… Где же он? Только он может закончить… закончить это… Он пожелает — и мы исчезнем, уйдём отсюда… Почему он не помогает? Пусть он… — на мгновение взгляд послушника стал очень ясным. — Жжёт… — прошептал он. — Жжёт…

— А где он?

Послушник только после этого отпустил ногу человека и указал куда–то вперёд. Человек и пошёл туда, хотя бы из–за того, что он и так шёл в ту сторону.

Тем не менее, уже очень скоро он снова увидел свет, но на сей раз это была не лампочка, а небольшой костерок. Гуру сидел на бетонной плите, откинувшись спиной на щебёнку насыпи, и грел ноги у небольшого костра. Человек заметил, что в костре горят дрова, хотя взять их тут, в тоннеле, было неоткуда.

Гуру увидел человека ещё издали и смотрел на него всё время, что тот шёл к нему.

— А, — сказал он, когда человек приблизился достаточно близко. — Здравствуйте. Какая странная у нас тут с вами встреча…

Человек осторожно подошёл к костру и протянул руки. Костёр не грел.

— Да вы присаживайтесь, присаживайтесь…

Человек уселся напротив гуру.

— Ну, — спросил тот, шевеля пальцами. — Вас, я погляжу, он тоже не пощадил?

— Что? — удивился человек.

— Ну… Это же место, в котором мы. Это что, своего рода… мда…

Гуру потянулся к затылку, чтобы почесаться, и сразу же отдёрнул оттуда руку.

— У меня… знаете ли… эм…

Он привстал и повернулся к человеку. Человек увидел, что в затылке старика кровавая дыра, и в неё можно просунуть пальца три или четыре, если не кулак целиком.

— Вот так вот, — гуру почему–то улыбнулся. — Знаете, ведь когда это случилось, я только и видел вокруг, что чьи–то налитые яростью глаза, и так страшно было, так ужасно. А потом я ничего не помню. Есть лишь ощущение, что словно бы меня волокли куда–то на аркане, — гуру потёр шею, говоря об этом. — как какого–то раба, волокли и волокли, тащили, били, не давали есть и пить… а потом что–то произошло, и вот я здесь. Это место. Я ожидал чего угодно, но не этого. Вот и сижу здесь, понимаете? Костерок этот…

— Вы думаете, что мертвы, — ответил ему человек. — Но вы ещё живы. Я точно жив. Мы где–то под Городом. Я от Герберта бежал и оказался тут. Местечко в самом деле необычное, вы правы.

Гуру лишь хмыкнул в ответ.

Человеку стало очень неловко, потому что старик выглядел очень обречённо.

— А вы, пока шли сюда, разве не видели трупы? — спросил он у гуру.

Старик вопросительно посмотрел на человека и промолчал.

Человек продолжил:

— Один из ваших послушников там. Он просил меня… чтобы вы пришли и сожгли его, наверное. Он же там не один, это уж точно. Герберт всех ваших убил.

— С чего такая забота? — тихо спросил гуру. — И уж тем более сейчас… знаете, не хочу. Они меня не защитили, так почему я должен что–то для них делать?

— Это не забота, — ответил человек. — Так ведь и вы их не защитили, так? Но, если вы так считаете…

Он поднялся и пошёл дальше, гуру остался сидеть там, где сидел.

Но уже через несколько шагов человек не мог думать ни о чём другом, кроме как о том, как послушник со сломанным горлом просил найти гуру.

— Странное чувство…

Зачесались глаза, из центра груди во все стороны рванулось щемящее, приятное и неприятное одновременно. Человек вспомнил, как Турбо Райдер сказал ему, что его, человека, вины в случившемся нет, но ему всё равно стало мерзко и противно.

Он развернулся и пошёл назад.

Гуру всё ещё сидел там, где и был раньше, и всё так же смотрел в костёр не отрываясь.

— Вставайте и идите. Ваши послушники вас ждут, — сказал человек, подойдя к нему.

— И что? Если хотят, пусть идут сюда.

— Вы же их вели, вы же обязаны, это же ответственность! Вы же… Да… — человек замялся от того, что нечего ему было сказать, и злобно выпалил. — Да этот костёр даже не греет!

— Зато светит, — ответил гуру.

И человек понял, что гуру никуда не пойдёт, так и продолжая сидеть возле этого костра.

До сего момента человек никогда не злился так, как сейчас. Может, это сказалось его новое тело. Злость раньше была совсем иной, и не было разницы — на отца или на себя самого. Человек почувствовал, как его трясет от взгляда на сдавшегося, предавшего своих людей старика.

Человека разрывало.

— Ах ты…

Снова из центра груди, где ещё пару минут назад было лишь приятное и неприятное, щемящее, теперь расплывалась сплошная злость и ничего более.

— Ах ты старый, мерзкий, поганый хуесос!!

Гуру лениво обернулся и тут же отшатнулся, едва не попав ногой в костёр. Человек наступал, сжав кулаки и сцепив зубы.

— Ты поганое говно, а ну, а ну…

Злость бушевала в голове. Злость не находила выхода. Старик пятился, вороша руками и ногами щебёнку.

— Пошёл вон!!!

Человек пнул старика прямо в челюсть, и тот, вскрикнув очень высоким голосом, упал на спину. Человек не останавливался, и всё продолжал пинать его, и всё так же шипеть сквозь зубы:

— Иди к своим, иди и сделай с ними что–нибудь, ты, подлая мразь, поганое говно! Я же тебя сейчас забью! Вон!! Вон!!!

Старик всё–таки сумел подняться и побежал, ладонями взявшись за лицо, а человек ещё немного погнался за ним, и пнул напоследок, а после вернулся к костру. Тот всё так же горел.

— Тьфу!!!

Резким взмахом ноги человек разметал горящие дрова. Те зашипели и потухли.

— Какой вообще смысл в костре, который не греет?!!

— И правда, какой?

Ещё толком не остывший, человек подпрыгнул от неожиданности и в полёте повернулся назад. Позади него стоял Турбо Райдер и улыбался, скрестив руки на груди.

— Экая же ты свинья, старичка избил.

Человек, всё так же со сжатыми кулаками, хмуро ответил:

— Он заслужил! Он бросил своих! Безразличное говно…

— А что, после того, что ты сделал, думаешь, что он пойдёт и сожжёт своих послушников?

Тяжело дыша человек промолчал.

Турбо Райдер расхохотался и, сверкнув зеркальными очками, заметил:

— Ну, после того, как ты его избил, он точно захочет это сделать… Очень, очень умный поступок!

— Ах, ты…

Всё так же шипя, человек кинулся на Турбо Райдера. Тот легко схватил его за руки, но человек не дал ему перекинуть себя, и оба они упали на бетон и щебёнку.

Турбо Райдер дрался расслабленно и умело. Когда он не мог бить человека кулаками — он бил головой или кусался. Когда не мог бить вовсе — толкал человека так, что тот бился затылком в рельсы или в бетонные плиты.

Но человек не хотел сдаваться, терпя боль, хотя в голове его уже мутилось, а руки дрожали, несмотря на то, что тело, слепленное стариком–волком, умелым бойцом, было приспособлено для драк.

— Да я же тебя… Сволочь…

Человек, сумев обхватить Турбо Райдера вокруг пояса, с трудом поднялся на ноги и сжал его что есть силы. Под курткой у того чувствовались железные мышцы, мощный пресс, но человек знал, что сейчас он кинет Турбо Райдера, приложит о рельсы или о бетон, и на этом драка будет кончена.

И тут Турбо Райдер, каким–то странным, неуловимым движением вывернулся из захвата, отскочил, и ударил человека в бедро носком своего тяжёлого ботинка.

От боли у человека захватило дыхание.

— Аха–а–а…

Захлёбываясь воздухом и слюной, человек упал на бетон. Его затрясло, а после сразу же вырвало, в голове у него глухо шумело.

Турбо Райдер стоял над ним, широко расставив ноги.

— Вот так, — сказал он, тяжело дыша и отряхиваясь от пыли. — Вот так… Экий же ты… упёртый…

Человек валялся, дрожа от боли.

Турбо Райдер снова протянул ему ладонь в чёрной перчатке.

— Вставай.

А когда человек не смог ухватиться, то дёрнул рукой и повторил:

— Я сказал вставай!

Человек протянул трясущуюся руку и схватился. Никаких мыслей о сопротивлении у него не было. От удара Турбо Райдера человек не чувствовал всю ногу, тут уж было не до драки.

Он кое–как поднялся и стоял очень неуверенно, словно бы на одной ноге, лишь немного опираясь на ту, в которую пришёлся удар.

Турбо Райдер снова скрестил руки на груди.

— День уже наступил. Хватит драться.

— Д–д–д…день?

— А, ну да. Ты же не видишь. С такой–то ногой далеко ты не уйдёшь. Поехали!

Достав ключи из кармана, Турбо Райдер нажал на кнопку, и машина его, стоящая совсем рядом, громко, оглушительно пискнула сигнализацией.

— А я… а я её и не видел…

— Конечно не видел! Перед тобой слона поставь, ты и его не заметишь!

— Слоны… а они… а они ещё есть?..

В ответ Турбо Райдер лишь усмехнулся и открыл перед человеком дверь.

Тот, сильно хромая, доковылял до неё.

Машина у Турбо Райдера была прямо как на плакате. Красная, спортивная, низко посаженная, с хищными очертаниями и большими, прямоугольными фарами, с широким спойлером. Марки её человек не знал. Он устроился в неудобном, спортивном кресле, постаравшись расположить ногу так, чтобы не болело.

Турбо Райдер тут же уселся рядом, на водительское сиденье.

— Готов?

— Едем уже…

И машина тут же завелась, Турбо Райдер вдавил газ на холостых и молниеносно переключил передачу. Человека вжало в кресло от того, как быстро машина набрала скорость.

Она неслась прямо по рельсам, свет фар освещал всё вокруг так ярко, что это было на грани невыносимости, но, всё же, только на грани.

— Какой длинный тоннель… — произнёс человек, глядя в окно на мелькающие бетонные плиты.

— Ага, — ответил Турбо Райдер, аккуратными движениями вращающий руль. — Только человек мог такое построить.

— Только человек…

Человек поёрзал, устраиваясь поудобнее. Однообразное мелькание убаюкивало. Но Турбо Райдер не дал ему уснуть, спросив:

— Так что, тебя прямо к отцу везти, да?

Человек быстро ответил:

— Нет.

— Тогда, что же? — удивился Турбо Райдер. — Может просто за Город?

— Нет, — снова ответил человек.

— Так куда же тебя везти–то?

— В Город, на площадь. Я хочу… кое–что сказать Герберту.

— Ты с ума сошёл? Этот твой Герберт — страшный человек, ты же это знаешь.

Человек покачал головой:

— С тобой я боролся. Вряд ли он сильнее.

Турбо Райдер улыбнулся и сильнее вдавил педаль газа в пол, машина взревела особенно громко и понеслась с особенно дикой скоростью.

Человек уснул. Ему ничего не снилось.

Проснулся он уже на площади, почему–то стоящим на ногах, удивительно отдохнувшим. Поначалу он не сразу пришёл в себя, и долго пытался понять, как же он сюда попал, но после, с трудом сосредоточившись, вспомнил и тоннель, и гуру, и Турбо Райдера.

Человек стоял у стены одного из домов, опираясь на неё. Площадь была пуста. В центре её стояла мэрия, изменившаяся до неузнаваемости. Теперь это здание не выглядело развалинами, скорее уж наоборот — среди всех зданий города оно казалось самым целым. На его стенах появился ранее там не бывший золотистый орнамент, закорючистый, но кое–где с прямыми линиями…

— …что бы он мог значить?

Человек двинулся от стены вперёд. Нога, куда ударил Турбо Райдер, слушалась плохо. Человек хромал. Он знал, что Герберт уже наверняка в курсе. Человеку и не требовалось далеко идти.

Он не успел сделать и десятка шагов, когда мэрия, словно на резиновом, гибком стержне, повернулась, именно к нему, а потом, согнувшись, опустилась, оставляя верхнюю площадку, четвёртый этаж, недвижимым.

Все ближе и ближе к человеку приближался Герберт, с мокрым лбом, усталый, сидящий на кресле обмякши, но глаза, глаза его горели.

— Ты… прошептал он, когда мэрия опустилась до самой площади. — Ты, ты пришёл, ты пришёл ко мне, ты вернулся, я… я…

Упорно хромая вперёд, человек вскочил на этаж, и подошёл к Герберту, ничего не говоря, он встал напротив него.

— И как раньше можно было этого не видеть? — задумчиво произнёс человек

— Что? — Герберт неуверенно качнул головой. — Ты что? Я не понимаю.

— Да нет, ничего… — отмахнулся человек. — Вставай.

— Зачем?

— Я сказал — вставай.

Герберт начал злиться приказному тону.

— Я не понял, ты чего хочешь?!

Человек не стал более разговаривать. Обеими руками он схватил Герберта за воротник рубашки и сдёрнул его с кресла, с силой вышвырнув прямо на площадь.

Герберт с шумом ударился и покатился по брусчатке. Город вздрогнул.

Хромая, припадая на левую сторону, человек подошёл к Герберту и, снова схватив его за воротник, поднял с земли.

Тот не реагировал.

— Ты что делаешь? За что?!

— Какая же ты… мразь…

— Да пойми же ты! Это же всё было… это всё было ради тебя! Да ради тебя же!

— Ради меня? — человек глухо хмыкнул и усмехнулся. — Ради меня ты убил Феоктистова, кучу его людей? Ради меня ты убил гуру и кучу его людей? Ты сделал это, чтобы управлять Городом. Хватит врать.

Размахнувшись, человек смазал Герберту кулаком по лицо, но удар вышел плохим, Герберт даже не отдёрнулся.

— Это правда было ради тебя… — повторил он. — Я же… я же просто…

— Хватит врать.

Человек встряхнул Герберта, как тяжёлый мешок, и сильнее сжал кулаки на воротнике его одежды.

— Ты откроешь мне ворота, и я уйду. И всё. Оставайся в своём городе, со своими людьми, и живи тут. Ты — ничем не лучше Феоктистова, ничем не лучше гуру. Ты точно такой же. Даже хуже.

— Да почему же?!

— Строил из себя дохуя.

И теперь уже человек ударил по–настоящему, а после швырнул Герберта к мэрии.

— Ползи к своей табуретке.

Человек сплюнул на землю и, повернувшись, уверенно похромал туда, где раньше были ворота внешнего города, но теперь там их не было.

Герберт лежал, не двигаясь, осознавая.

Сначала у него внутри было пусто–пусто, а потом что–то родилось, и это были странное горе, странная злость, странная печаль. Но самым большим, самым ярким чувством была странная, страшная ненависть.

Герберт ясно увидел, что человек его никогда не поймёт, потому что не хочет понимать.

С трудом поднявшись на руке, Герберт закричал:

— Ну и уёбывай! Проваливай из моего города, пока можешь! Уходи, иначе я… я… беги!! Беги, пока я разрешаю!!! Я приду за тобой!!! Ты ещё пожалеешь!!!

Человек шёл, не обращая внимания, хотя крик Герберта провожал его всё время, что он шёл по городу, кричали дома и узкие улочки:

— Беги так, чтобы я тебя не нашёл!! И тебя!! И твоего отца!!! Я приду за вами!!! Кровью умоетесь, оба!!!

Человек просто шёл, не обращая внимания ни на крики, ни на испуганно глядящих на него из окон людей, ни на дрожащие дома и падающие с крыш камни.

— На цепь посажу!! Из миски жрать будешь!!!

Городские ворота были открыты. Человек вышел, и они захлопнулись за ним со страшным шумом, когда это случилось, то крики сразу же затихли, перестали досаждать.

Человек окинул взором близлежащие деревеньки и фермы. Посмотрел на дорогу. Пригляделся к далёкому лесу, из которого так давно вышел к городу. И после этого он двинулся туда, где, как он помнил, и находился его дом. Несмотря на хромоту, он шагал очень быстро.

Ведь он знал, что Герберт наверняка погонится за ним, хоть и не сразу.