Твой навсегда

ГЛАВА 1

Саймон Райли достиг вершины холма, заглушил мотор мотоцикла и припарковался у обочины. Впереди лежал Ларю-Ривер-Вэлли. Саймон откинул шлем, предоставив жаркому ветру просушивать свою спутанную черную гриву. Ему нужно было какое-то время, чтобы просто взглянуть на город, успокоиться и собраться с мыслями.

При виде открывающейся картины захватывало дух – так прекрасна была она. Саймон ощутил знакомое щемящее чувство под ложечкой. Он много путешествовал по миру, но нигде не встречал ничего подобного. И ничто не вызывало в нем такого чувства, как эта зеленая речная долина у подножия Каскад-Маунтинс. Любуясь ее красотой, он в то же время испытывал какой-то трепет, предчувствие беды.

Или, может быть, он сам привез за собой беду? Видит Бог, у него никогда не было такого намерения. Но всякий раз, словно по какому-то заклятию, он сеял вокруг себя несчастье.

Однако сейчас все казалось таким благостным. Будто семнадцать лет назад здесь ничего не произошло. Впрочем, не стоило раньше времени расслабляться и строить радужные перспективы. Что-то здесь таило враждебное отношение к нему. И это «что-то», едва учуяв присутствие Саймона Райли, казалось, ощетинилось, готовое к противостоянию.

Он затрясся в приступе смеха. «Смотри в оба, Ларю! Забавы кончились».

Сняв солнцезащитные очки, Саймон огляделся вокруг. Краски, звуки и запахи взбудоражили ту часть его души, что многие годы была задавлена суетой и хаосом его кочевой жизни. В воздухе стоял монотонный гул насекомых. От дерева у обочины веяло персиком, его терпкий бродильный дух перебивал запах слежавшейся листвы в дренажной канаве. Острый приторный аромат корня тысячелистника мешался с благоуханием сосны и пихты.

Сладостная смесь, щекочущая ноздри. Родной дом.

Саймон так хорошо знал эти места. Каждый холм и овраг. Каждый каньон. Каждую скалу и пещеру. Он изучил их, когда был ребенком и бегал здесь, не обращая внимания на границы частных владений и заборы с колючей проволокой.

Он представлял себя собратом змей и ящериц, койотов и рысей, орлов и сов, даже пумы, случайно отваживающейся спуститься с высоких круч Каскадов. Он воображал, что эти существа принимают его как своего, давая ему приют в их мире. Точно так же, как Эл давала ему место в своем сердце.

Саймон постарался отогнать мысль об Эл. Он подходил слишком близко к опасной черте. Однажды его нервы уже не выдержали чрезмерной нагрузки. К тому же признание ящериц и рысей, а также одной безумно влюбленной в него девочки-подростка не помешало всем другим отвергнуть его. Хотя все это уже быльем поросло, но, справедливости ради, следовало признать, что тогда он справлялся с трудностями не так уж удачно. Он легко выходил из себя. Его реакции всегда были слишком бурными.

«Ты видишь, что делаешь только хуже себе, Саймон!»

Эти слова потом звучали у него в ушах все семнадцать лет. Он слышал их так часто из уст самых разных людей – консультанта по вопросам семьи, директора школы, шерифа и нудной леди из детской службы. Все они говорили одно и то же, просто чтобы призвать его к порядку.

Семнадцать лет назад Саймон Райли не слушал тех людей. Так какого черта он должен слушать их сейчас, когда он у себя дома? Делать все себе во вред с присущей ему импульсивностью и необузданностью – его неотъемлемое право.

Он поискал глазами вьющуюся внизу ниточку лощины. Разграничивая своими зазубренными краями Макнари-Ридж и Хорсхед-Блафф, она заканчивалась у дома Гаса. Загородившись рукой от солнца, Саймон попытался выдохнуть из себя боль, свербящую под ложечкой, тяжелую и холодную. Но она засела слишком глубоко, чтобы избавиться от нее таким простым приемом.

Саймон много лет мечтал о триумфальном возвращении домой. И в тех фантазиях Гас всегда представал таким, каким он запомнил его в детстве, пока тот еще не пристрастился к бутылке. Тот, прежний Гас открывал ему дверь и одобрительно кивал, как он обычно это делал, когда что-то, по его мнению, заслуживало похвалы. И Саймон кожей чувствовал этот беззвучный посыл.

Развивая свои мечты, он воображал, как Гас выставит на стол пиво и свою стряпню – куски оленины, лепешки, жареный картофель, лук и ломтики румяных помидоров, посыпанные солью. А когда все это будет съедено, достанет из кладовки плитку шоколада. Одну из тех плиток черного шоколада, что всегда хранились в запертом шкафчике, подальше от вороватых рук маленького мальчика. Гас раскроит плитку мясницким ножом и сгребет им кусочки с разделочной доски. Потом они вдвоем приступят к лакомству, и темная, горьковатая сладость будет таять у них во рту. Тем временем кухня постепенно погрузится в полумрак, и придет время зажигать керосиновую лампу. Когда ее мерцающий свет отбросит на стену бегущие тени, Саймон начнет рассказывать о своих приключениях за все эти годы. О том, как он всеми доступными средствами отстаивал свое достоинство и наконец доказал, что состоялся как личность.

Но увы, ни молчаливого одобрения, ни кусков оленины или шоколада сегодня не будет. Пять месяцев назад Гас принял свою последнюю пищу – пулю из своего «кольта»-автомата 45-го калибра. Поэтому никакой встречи с возвратившимся блудным племянником не состоится. Будет просто молчаливый осиротевший дом. Единственное, что осталось среди этой проклятой мерзости запустения, от которой можно сойти с ума.

Саймон не вполне понимал, зачем он вообще вернулся сюда. Это был один из тех безрассудных импульсов, из-за которых он всегда увязал по уши в неприятностях.

Гаса не стало пять месяцев назад, тело его было кремировано. Известие дошло до Афганистана с большим опозданием.

Когда Саймон узнал об этой новости, вся его собранность, воспитанная за долгие годы, враз полетела к черту. Его снова стали преследовать кошмарные сны с пожарами. Он видел, как алчное ревущее пламя окружает его со всех сторон.

То, что произошло с Гасом, совсем не вязалось ни с воспоминаниями Саймона о дяде, ни с загадочным посланием, которое он отправил по электронной почте в день смерти. То послание напоминало Саймону бред сумасшедшего, но в нем не было отчаяния человека, решившегося на самоубийство.

И вот, хоть и с опозданием, Саймон оказался здесь. Он взял отпуск, благо финансы позволяли это сделать. Вообще он не особенно заботился о деньгах, но умудрился заработать их много своим ремеслом, связанным с риском. Его деньги оседали в банке, накапливаясь там годами, так как ему редко приходилось делать траты. Возвращение в Ларю было задумано им как длительный процесс в целях облегчения адаптации. Поэтому, приплыв морем в Нью-Йорк, он купил себе мотоцикл. Три тысячи миль по шоссе являлись тем минимумом, который необходим для вхождения в ситуацию. Кроме того, выделив это время на дорогу, Саймон пытался оправдать импульс, побудивший его вернуться сюда.

Прежде всего, нужно было выяснить, что произошло с Гасом. Потом показать кукиш всем тем, кто окрестил его неудачником. И поблагодарить людей, которые были к нему добры. Одна только Эл стоила того, чтобы проделать это путешествие в двенадцать тысяч миль. Саймон сохранил о ней такие яркие воспоминания, что ему казалось, будто они светятся у него в голове.

О черт! Он не мог не думать об Эл, когда внутри все ныло так, как сейчас. Привычка думать о ней, когда он чувствовал себя плохо, прочно укоренилась в нем, и воспоминания вспыхивали снова и снова. Бывали минуты, когда те фантазии становились его единственным спасением. У каждого должна быть возможность уйти в безопасное место, даже если этим местом стали собственные воспоминания. Потребность в подобном уединении была сравнима с нежеланием некоторых людей увидеть любимую книгу на киноэкране. Они боятся, что в сценарии их любимые герои будут искажены и финал окажется совсем другим, хотя в любом случае все это просто игра ума, плод воображения.

Наверное, поэтому реальность должна быть трудна для восприятия. Поэтому она должна ранить. И преподносить сюрпризы.

Сегодня Саймон не мог заставить свой ум повиноваться. В безудержном беге мыслей, хотелось ему того или нет, он не мог избежать воспоминаний об Эл. Во всем Ларю она была единственным человеком, кому было до него дело. Гас заботился о нем, когда не был слишком пьян, но чувства свои всегда выказывал скупо. Грубоватыми шутками, которыми они с Саймоном обменивались наедине, или отрывочными похвалами.

Зато преданность Эл не нуждалась ни в каких тонких интерпретациях. Саймон мог рассчитывать на нее всегда. Это было для него так же привычно, как воздух, которым он дышал, и ее постоянная доброта воспринималась им как нечто само собой разумеющееся.

Но с тех пор как он покинул Ларю, больше ничто не казалось ему само собой разумеющимся.

Он загородил ладонью глаза, щурясь на обрамляющие долину травянистые холмы. Солнце зажарило их в цвет червонного золота. Красивый дом, в котором выросла Эл Кент, был виден с шоссе. Возвышаясь на скале, в зеленом пышном оазисе, он всегда смотрел сверху вниз на ветхий дом Гаса в глубине лощины.

Теперь Кент-Хаус превратился в изысканный отель. Саймон узнал это случайно, перелистывая «Желтые страницы». Эл стала хозяйкой одной из модных гостиниц на северо-западном побережье. Реклама гласила:

Кент-Хаус. Очаровательный отель «Ночлег и завтрак» уютно устроился на склоне холма, с видом на Ларю-Ривер… Это подлинный рай для тех, кто любит рыбную ловлю и путешествия на плотах по мелководью… Захватывающий вид из окон каждой комнаты… Два часа езды до Портленда – и что ни поворот, то достойные восхищения живописные окрестности… «Континентальный завтрак»[1] – всю неделю. Отдельного упоминания заслуживает прекрасная выпечка, не говоря уже о главном кондитере, хозяйке гостиницы – Эллен Кент. Фуршеты, устраиваемые ею в уик-энд, внушают благоговение и…

Восторженная рецензия изощренных писак. Лихо, черт подери!

Саймон задумчиво смотрел вниз, на пеструю зеленую чашу долины. Из тех лет, что Эл прожила здесь, больше половины прошло без него – напомнил он себе, наверное, в тысячный раз. Она могла забыть его. Эллен Кент. Она по-прежнему носила свою девичью фамилию, хотя в наши дни это ничего не значит. Она могла выйти замуж за какого-нибудь парня по фамилии Скраггс или Липшиц и сохранить свою в целях бизнеса. У нее, поди, уже есть шумная ватага ребятишек и спортивный фургон на легковом шасси.

Если так, то правильно сделала. Хотелось только надеяться, что ее избранник, кто бы это ни был, заслуживал той любви, какую она способна дать, больше, нежели он сам шестнадцать лет назад.

Саймон вспомнил ту ночь, когда он убежал. Интересно, мечтала ли Эл о той ночи так же, как до сих пор мечтает он? Тогда он шел сказать «до свидания» другу, а оказался в объятиях любовницы. В урагане адреналина и необузданных желаний.

Тогда он взял ее девственность. Воспоминания намертво врезались в его ум. Со всей остротой, в мельчайших деталях.

Налетевший ветер положил конец этим размышлениям, внезапно нагнав стаю синих, как кровоподтек, туч. Разумеется, его возвращение в Ларю должно ознаменоваться грозой, подумал про себя Саймон. Непременно.

Надев шлем и защитные очки, он на полной скорости рванул в город.

Изменений было не так уж много. Длинная узкая улица вытянулась еще больше за счет чудовищного количества розничных магазинов, свободно плавающих в океане многочисленных гигантских автостоянок. На месте закусочной «Твин-Лейкс» появился салон видео. Летний театр для автомобилистов заменил многозальный кинотеатр.

Саймон перевел взгляд на холм, где когда-то находились конюшни Митчелла. Они так и не были восстановлены после пожара. За их счет расширили площадку гольф-клуба. Теперь там была ровная ухоженная лужайка, полого спускающаяся к реке. Какой-то частью своего сознания Саймон все еще ожидал увидеть чернеющие руины. Следствие легкомыслия и нелепейшей ошибки, что по воле судьбы вышвырнула его из этого города, без вины виноватого.

Воспоминания по-прежнему были предельно живы. Компания подростков, устроившись за конюшнями, пьет пиво. Его микроскопические пузырьки сделали свое дело. У Эдди и Рэнди родилась блестящая идея устроить фейерверк – пострелять петардами. В августе, когда весь лес и город вместе с ним могли взлететь на воздух. Не приведи Господь, если бы это случилось. Но тогда, на их счастье, по чистой случайности сгорели только конюшни.

Ослы безмозглые! Они даже не заметили, как начался пожар. Все уже наполовину спустились с холма, когда Саймон почувствовал на коже затылка привычные мурашки – предвестник нависшей беды. Он оглянулся и увидел зловещее тусклое свечение, окутанное клубами дыма. Но ни один из его так называемых друзей не вернулся вместе с ним к конюшням, чтобы выпустить лошадей. Он делал это один. Ощущение ядовитого удушливого смрада в горле и пронзительный крик обезумевших лошадей преследовали его во сне многие годы.

Саймон поднял глаза на хмурое небо. У него еще была пара минут, чтобы успеть в «Шоппинг карт», купить что-то из моющих средств, а также поспрашивать о прачечной и отеле. Пора привести себя в божеский вид и вести себя как все здравомыслящие люди. Правда, в прежние времена какие-либо усилия в этом направлении ни к чему не приводили. Но чем черт не шутит – почему не попробовать?

Вдруг теперь повезет и никто его даже не узнает.

– Ты слышала новость, Эллен? Саймон Райли снова в городе!

Пегги энергично провела по сканеру коробкой яиц и упаковкой сладкого перца. Тем временем проницательные глаза кассирши с жадностью следили за реакцией покупательницы.

Эллен придала лицу выражение вежливого интереса.

– В самом деле?

Пегги была неглупым человеком. Губы ее изогнулись в торжествующей улыбке.

– Я видела его собственными глазами. Он теперь заделался байкером! Такой здоровенный, грязный и потный. Одет в черную кожу, как ангел ада, и волосы аж до лопаток. На месте твоей матери я, наверное, тоже вздохнула бы с огромным облегчением, когда он исчез. От парня и тогда были одни неприятности, а сейчас, похоже, его появление грозит бедой. И главное, после всех его скверных дел, ну… я имею в виду историю с пожаром, он еще имеет наглость…

– Тот пожар не был виной Саймона, – строго сказала Эллен.

Пегги бросила на нее презрительный взгляд.

– Ох уж эти мне разговоры! Ладно. С тебя тридцать два семьдесят девять.

Эллен протянула ей деньги, стиснув зубы. Она допустила ошибку. Попалась на крючок с наживкой. Пегги, с ее нюхом ищейки, легко улавливала слабые места людей. Защищать Саймона сейчас было бессмысленным занятием, как, впрочем, и всегда.

Поэтому Эллен схватила свои сумки и зашагала из «Шоппинг карт», ограничившись вежливым кивком на прощание. Туман, оставшийся после недавнего грозового ливня, сомкнулся вокруг нее подобно удушающим объятиям. Она огляделась, растерянная и озадаченная. Где она припарковала свой пикап?

Саймон Райли снова в Ларю. Сердце ее отозвалось глухим стуком, лицо сделалось горячим и потным. Ей стало как-то нехорошо.

Уфф! Вон он, ее пикап! В самом начале квартала. Она предпочла оставить автомобиль в тени, перед страховым офисом, вместо залитой солнцем стоянки «Карта». Рациональный выбор. Она вообще разумная женщина.

Нужно всегда это помнить. И так держать.

Ведь не думала же она о Саймоне Райли все эти годы. Сны не в счет. Даже те лихорадочные, эротические сны. Здесь, в конце концов, следовало признать свое поражение. Но с другой стороны, она их не выбирала, и потому нечего себя осуждать за них.

Ни за них, ни за мысли, которые появлялись всякий раз, если она не занимала себя каким-то делом. Да и сами мысли были уже не столь неприличными, как раньше. Она много работала, жизнь ее была полна разнообразных интересов, и, конечно, в ней важное место занимал Брэд, ее близкий друг. Нет, не друг. Жених, решительно поправила себя Эллен. Вот уже две недели он был ее женихом. Кстати, очень приятный жених. И оставалось не так много времени до того, как он станет ее мужем. Эллен ожидала прихода мягкого, успокаивающего тепла, которое должны бы сейчас навеять эти размышления. Но в природе, видно, что-то противилось этому, и никакого умиротворения не наступило.

Эллен уже прошагала по мощеному тротуару полквартала, когда спохватилась, что прошла мимо собственного пикапа. Она вернулась назад, крепко сжав губы, и стала складывать скоропортящиеся продукты в переносной холодильник.

Гас Райли, дядя Саймона, застрелился несколько месяцев назад. Известие потрясло город, и на короткое время ожили старые сплетни. Все снова заговорили о событии, происшедшем много лет назад. Людей интересовало, что сталось с тем шальным подростком после его побега. Высказывались предположения, что парень, наверное, осел в каком-нибудь большом грязном городе и ведет преступную жизнь.

Если кого-то это и занимало, то только не Эллен Кент. Что было, то давно прошло. Сейчас ей хватало других, более достойных забот.

Она подоткнула пластиковые пакеты со льдом вокруг продуктов, плотно закрыла крышку контейнера и залезла в пикап. Саймон Райли – «здоровенный, грязный и потный». В черной коже. С буйными черными волосами, свободно развевающимися на ветру, когда он мчится на мотоцикле. Ну и ну! Эллен не представляла его таким.

Она включила зажигание и выехала на улицу.

Дорога вилась вдоль лесистого каньона Макнари-Крик. Мотоцикл рванулся и запрыгал по рытвинам и колеям, оставшимся после вырубки.

Саймон подкрепился как мог и привел себя в порядок. Он перекусил, выпил крепкого кофе, постирал в омуте свою одежду и вымылся сам, отскребая тело под ледяным водопадом. Так не хотелось встречаться лицом к лицу с прошлым, но его путешествие подходило к концу, и оттягивать этот момент было уже невозможно.

Наконец он заглушил мотор и накатом подъехал к дому. После долгих семнадцати лет захудалое жилище Гаса казалось еще меньше и обшарпаннее. Краска облупилась, и дом принял неестественный серебристый оттенок, точно призрак из города прерий. Всюду, куда ни падал взгляд, время поворачивало вспять и возвращало Саймона назад. Делало испуганнее и растеряннее. Обрекало на неудачу.

«Но это не так», – напомнил себе Саймон. Он больше не был неудачником. Во всяком случае, не в работе. К настоящему времени он стал опытным профессионалом. Он отлично справлялся со своим делом и снискал определенную славу в журналистском мире беспрецедентным бесстрашием. Больше нахрапистостью, нежели мозгами, как говорили его коллеги. Но за это хорошо платили, что все прекрасно знали.

Низко в небе кружил золотистый орел, широко взмахивая крыльями. Его тень пробегала у Саймона над головой, точно мимолетное тихое благословение.

Почерпнув от него толику смелости, Саймон подошел к дому. Прогнившие доски на крыльце прогнулись под тяжестью его шагов. Незапертая дверь скрипнула и открылась. В нос ударило пылью и плесенью. Он подождал, пока глаза приспособятся к полумраку.

Гас никогда не был особенно домовитым хозяином, даже в лучшие времена. И судя по всему, его последнее время было далеко не лучшим. Кухонная раковина была забита посудой, покрывшейся затвердевшей коркой. На заляпанной пропано-вой плите стояла сковорода с длинной ручкой, со старым жиром на дне и остатками высохшей, заплесневелой пищи. Прилавок ломился от бутылок из-под бурбона.[2] Батареи пустых бутылок теснились и на полу, на облупившемся линолеуме, с едва различимым рисунком под слоем грязи.

На столах груды посуды, столовое серебро, бумага и совсем неуместно – ноутбук. Ни ламп, ни электроприборов, ни проводки. Должно быть, Гас подключал компьютер напрямую к своему газовому генератору. Другой кабель был подсоединен к телефонной розетке, но аппарата нигде не было видно. Гас использовал телефонную линию только для выхода в Интернет.

Саймон медленно осматривал пришедший в негодность дом. Всюду грязь, хлам и паутина. Дохлые мухи да бутылки из-под спиртного. Безысходное отчаяние сдавило ему горло. Никакого самобичевания, напомнил он себе. Он бы и рад был любить дядю, но тот сам отринул его, обрекши себя на одиночество.

Саймону вдруг захотелось ударить чем-нибудь о выцветшие стены, просто чтобы услышать звон осколков.

Но это мог сделать прежний Саймон – юный, глупый и готовый к агрессии. Он вдохнул поглубже. Теперь он знал, как управлять своим гневом, и часто прибегал к этому способу. Но в данный момент нужно было выйти на открытый воздух, где бы дышалось свободно.

В письме Хэнка сообщалось, что Гаса нашли на лугу перед домом.

Саймон энергично пробирался сквозь густую золотистую траву, такую высокую, что ржавые автомобили казались почти утонувшими в ней.

Он не мог прощаться с Гасом вот так, с мыслями, намертво скованными горем и воспоминаниями. Он закрыл глаза и разжал кулаки, пытаясь избавиться от напряжения и настраивая свое восприятие так, как будто он готовится фотографировать. Постепенно расширяя и смягчая воспоминания, пока они слились с тем, что окружало его, и с ним самим в единое целое.

Таким образом он достиг далеких глубин, своих лучших воспоминаний о Гасе.

Образ ослепил его – и вся его бдительность мгновенно сошла на нет. Пожар взревел почти с той же силой, что в прежних снах. Жадная, бушующая стихия предстала перед ним во всем неистовстве. В какой-то миг колышущаяся вокруг трава показалась адским пламенем, слизывающим все на своем пути.

Просветление наступило почти так же внезапно. Наваждение прошло – и он снова оказался на благоухающем лугу, жужжащем жизнью, под пылающим августовским солнцем. Он стоял, согнувшись пополам, трясущийся и покрытый холодным потом.

Саймон прижал руку к животу, пытаясь подавить тошноту. Он слишком хорошо знал это ощущение. Предвестник несчастья. А также знал, какой импульс за этим последует.

В целом мире было единственное средство, которое могло бы облегчить ему душу.

Он должен разыскать Эл.

Эллен въехала на полукруглую аллею Кент-Хауса и поставила пикап на свое место под кленами. Ее наметанный глаз пробежал по небольшой площадке пониже дома, где стояли автомобили постояльцев.

«Ровер» семьи Филлипс. Серебристый «лексус» Фила Эндикотта. Джип Чака и Сьюзи с кучей спортивного снаряжения. Массивный светло-голубой «крайслер» мистера Хэмпстеда. К чаю все гости были в сборе. Потом ее взгляд упал на незнакомый серебристый седан «вольво». Вновь прибывший гость, предположила она. После того как этим утром неожиданно был аннулирован один заказ, у нее оставалась свободная комната. Эллен надеялась, что Мисси, девушка, которую она наняла на неполный рабочий день, преодолеет свою робость и зарегистрирует нового клиента. Она пыталась научить свою помощницу без страха общаться с людьми, но это был тяжелый труд.

Порывы горячего ветра клонили к земле сирень, отделявшую лужайку Кент-Хауса от владений Райли, с их коренастым дубом, мятликом луговым и кладбищем гниющих автомобилей. Когда-то дом Райли был каретным сараем в поместье, принадлежавшем предкам Эллен. Но в далеком 1918 году здесь появился ловкий молодой ирландец по имени Шеймус Райли. Он усиленно потчевал ее прадедушку Эвана дешевым белым виски домашнего приготовления, пока тот не потерял разум – и вместе с ним часть своих владений – в пьяном угаре, во время игры в покер.

Шеймус удобно обосновался в своем новом жилище. Вскоре он познакомился в Пендлтоне с женщиной-индианкой из Нез-Перс и женился. Эллен видела однажды ее фото на кухне Гаса, когда приносила ему свежий хлеб. Саймон, внук той женщины, унаследовал ее высокие скулы, черные волосы и проницательные темные глаза.

Сколько Эллен себя помнила, для Кентов тот дом всегда был бельмом на глазу. Но Гас оставался совершенно невосприимчив ко всем предложениям ее семьи выкупить его. Может быть, теперь Саймон пожелает продать его ей.

– Привет, Эллен!

Сквозь сиреневые кусты протиснулся красивый мужчина средних лет. Это был Рей Митчелл, отец Брэда и ее будущий свекор. Меньше всего она ожидала увидеть его выходящим из владений покойного Гаса Райли.

– А, это вы, мистер Митчелл, – сказала она. – Здравствуйте.

Рей заулыбался.

– Как всегда спокойны, дорогая?

– Едва ли, – пробормотала Эллен. По некоторым причинам ее раздражал сердечный тон Рея. «Сердечное и радушное» выражение лица входило в набор четырех его клише. Остальными тремя были: «раздумчиво-искреннее», «глубоко озабоченное» и «шутливо-снисходительное».

Впрочем, она была несправедлива. По отношению к ней Рей был сама обходительность. Эллен полагала, что вообще манерой общения он обязан своему статусу. Похоже, за долгие годы пребывания в структурах власти качества политика возобладали в нем над личными. Оставалось только уповать, чтобы та же участь не постигла его сына, если Брэд надумает пойти в политику. Тогда можно сойти с ума.

– Такой приятный сюрприз, – неожиданно для себя услышала Эллен собственный голос. – Не желаете ли зайти на стакан чая со льдом?

– Позвольте я отнесу это, дорогая. – Рей взял у нее из рук контейнер с продуктами. – Оставаться долго я не могу, – сказал он, – но с удовольствием выпью вашего знаменитого ледяного чая.

Он последовал за Эллен в кухню и поставил контейнер на стол. Она переключила тумблер холодильника в положение «заморозка».

– Персик или лимон?

– Спасибо, – сказал Рей. – Лимон, если можно. Это как раз то, что надо. Ну и жарища! Хуже, чем пекло ада, не правда ли? – Он сделал глоток и удовлетворенно вздохнул, оценив его вкус.

Эллен ждала, пока Рей сам что-то скажет, хотя интуитивно догадывалась, что она услышит.

– Вы уже, вероятно, знаете, – начал он, – что Саймон Райли снова в городе.

Так она и думала. Бух-бух. Пульсирующая боль в голове отдавала в затылок с каждым ударом сердца.

– Да, я слышала.

– Но вы его не видели? – Мимика Рея, подобно переключившемуся телевизионному каналу, приняла выражение номер 3 – «глубоко озабоченное».

– Я только что из города, – сказала Эллен. – Ездила по делам.

– Значит, пока еще его здесь не было? – настаивал Рей.

– Ни сном ни духом. Что у вас на уме, мистер Митчелл?

Рей отхлебнул чай и взглянул из кухонного окна на кусты, скрывающие дом Гаса.

– Я всегда был обеспокоен вашим соседством с Гасом Райли. Еще до того, как наметилась ваша помолвка с Брэдом. Мне было как-то неуютно при мысли, что очаровательная молодая леди живет одна совсем рядом с таким неблагонадежным типом.

– Едва ли одна, – с ударением на последнем слове сказала Эллен. – В любое время года у меня живут постояльцы.

Рей тотчас отмел эту несущественную деталь.

– Как бы то ни было, Гас лечился в связи с психическим заболеванием. Он был все равно что мина-ловушка, которая может взорваться в любую минуту. То, что он содеял с собой, безусловно, трагедия, и я глубоко огорчен. Я всегда сопереживал его боли. Но я не хочу скрывать от вас, дорогая, хорошо, что та мина наконец взорвалась. Так что больше никому не придется ходить вокруг нее на цыпочках. Возможно, это звучит жестоко для такой мягкосердечной молодой леди, как вы, но…

– Можете быть откровенны, – сказала Эллен. – Я готова это выслушать, хотя боюсь, что не соглашусь с вами. Гас всегда был безупречно вежлив со мной.

В некотором смысле – да. Когда бы она ни приносила ему что-то из сладкого, ее встречал звук отложенного в сторону дробовика. Но так как Гас делал это постоянно, а потом предлагал ей кофе, она не придавала большого значения оружию.

– Но теперь в городе есть другая невзорвавшаяся мина-ловушка, – сказал Рей. – И тоже слишком близко от вас.

– Вы имеете в виду Саймона? – сказала Эллен с преувеличенно невинным выражением и заморгала, просто чтобы посмотреть, заметит ли Рей ее сарказм.

Но он, похоже, не заметил.

– Да, я имею в виду Саймона, дорогая. Даже безотносительно к тому случаю с пожаром это…

– Саймон не устраивал того пожара! – возразила Эллен. Голос ее начинал дрожать.

– Эллен, милая, – продолжал Рей, – я собственными глазами видел, как он убегал от конюшен.

– Но вы не видели, как он устраивал пожар!

Рей вздохнул:

– Ладно. Это было давно. Я готов простить и забыть…

– Как вы можете кого-то прощать за то, чего он не делал?

Озабоченное выражение на лице Рея сменилось «раздумчиво-искренним».

– Оставим историю с пожаром, дорогая. Просто, может быть, стоит обдумать вопрос переезда, если Саймон решит остаться у Гаса. Правда, я абсолютно уверен, что у нас его встретят более чем прохладно. И сомневаюсь, что после приема, который его здесь ждет, он задержится надолго. Но пока он здесь. Так что вы на это скажете?

Эллен посмотрела на Рея в упор и сказала:

– Мистер Митчелл, я занимаюсь бизнесом. У меня по октябрь забронировано все до отказа. Вы сознаете, что вы предлагаете?

– Я предлагаю вам подумать о приоритетах, – сказал он самым искренним тоном. – Возможно, вам следует их пересмотреть. Вы могли бы до свадьбы пожить у нас. Мы с Дианой будем вам рады, у нас полно комнат. Это будет лучшее решение.

Эллен покачала головой:

– Я ценю ваше предложение и вашу заботу, но я никак не могу ими воспользоваться. А сейчас мне действительно пора начинать приготовления к чаю для моих гостей. Поэтому, если вы извините…

Рей поставил в раковину свой стакан.

– И все-таки подумайте, – повторил он. – Если вы почувствуете себя неспокойно, скажите нам тотчас же. Наш дом для вас всегда открыт, Эллен. И я обещаю, никто вам никогда не скажет: «Вас же предупреждали!»

– В этом не будет необходимости, мистер Митчелл, – сказала Эллен. – Но большое вам спасибо.

Она наблюдала за Реем из окна. Напоследок он снова задержал взгляд на доме Гаса, потом сел в свой «вольво» и отъехал.

Еще один необычный эпизод за один нетипичный день, отметила Эллен. Однако ум ее был сосредоточен совсем на другом. Если Саймон когда-нибудь заглянет к ней, то найдет, что она очень изменилась. Он больше не увидит одинокой юной девушки, домогающейся его внимания, подобно маленькому щенку. Она вспомнила, как просила поцелуя в ту ночь, шестнадцать лет назад.

О Боже, она не должна об этом думать! Нужно заняться чем-то еще. Скорее!

Эллен растопила сливочное масло для булочек, которые она должна испечь к чаю. Сполоснула бруснику и принялась убирать со стола все лишнее, но это не помогло. Воспоминания безостановочно прокручивались в сознании, в полном объеме и во всех красках.

Вот она велит Саймону подождать. Потом вытряхивает в наволочку содержимое своей копилки. Бежит вниз и бросает в наволочку все, что находит на кухне: салями, йогурт, брикеты гранолы[3] и смесь сухофруктов с орехами.

Эллен вспомнила, как у нее тряслись ноги. В горле стоял ком. Ей казалось, она не переживет, если Саймона с ней не будет. У нее никогда не было шанса заставить его видеть в ней женщину. Он всегда воспринимал ее не иначе как какого-то несамостоятельного ребенка, которому нужно помогать с домашними заданиями. Хотя она была уже зрелой девушкой – ей почти исполнилось шестнадцать, – на вид ей можно было дать двенадцать. У нее и грудь-то едва наклюнулась.

Им предстояло расстаться, и она никогда не смогла бы с ним танцевать, никогда не познала бы вкус его поцелуя или… что-то еще.

Она нашла его на лужайке. У него тряслись плечи. Лицо его было прижато к коленям, длинные ноги сложены и плотно притянуты к груди, словно он хотел занимать меньше места.

Тогда она упала рядом с ним на колени, требуя поцеловать ее на прощание. Оба были так потрясены, что лишились дара речи.

Память все еще не утратила свою власть.

Эллен покраснела, прямо здесь, перед открытым холодильником, держа в руках скользкий сосуд с квартой сливок пополам с молоком. Тогда она была такая смелая! Даже много лет спустя она по-прежнему недоумевала, откуда у нее взялось мужество. Это было просто невообразимо.

Сначала Саймон посмеялся над ней. Сказал, что его чувства к ней не таковы, чтобы вести себя подобно невменяемому. Но потом его насмешливая улыбка угасла, и в глазах появилось настороженно-выжидательное выражение. И тогда все свершилось.

Что-то неуловимое пробежало между ними. Одни только воспоминания об этом загадочном и мощном ощущении даже сейчас вызывали содрогание.

Эллен помнила все до мелочей.

Ее рука распласталась у Саймона на груди, ощущая стук его сердца и влажное тепло его кожи. Другая рука трогала его щеку, тонкие скулы и острый угол челюсти возле уха и пропахших гарью волос.

Глаза у него были почти испуганные, словно она – беспомощная, глупая, нескладная Эл Кент – имела над ним какую-то чудодейственную власть. Словно от нее зависело даровать ему что-то, чего он отчаянно хотел. Это вызвало у нее головокружение.

Она медленно наклонилась ближе. Ее губы на мгновение коснулись его губ – и от крохотной искры взметнулось свистящее пламя. Пальцы Саймона вплелись в ее волосы, он привлек ее к себе и поцеловал. Поцеловал по-настоящему, страстно, так что душа ее таяла, сливаясь с его душой. Каждый нерв гудел в нем, точно наэлектризованный, пока его губы жадно и пылко домогались ее открытых губ. Она обвила руками его тело.

После этого сам мир перевернулся несколько раз, и она оказалась спиной на клумбе своей матери, сминая пурпурные петунии. Сжигаемый лихорадочным огнем, Саймон скользнул к ней под ночную сорочку, оттягивая ее вверх. Их тела целиком касались друг друга, заставляя Эллен задыхаться и содрогаться.

Ее восприятие в тот момент было такое четкое, ясное и неколебимое. Она была уверена, что это ее время и ее единственный выбор. Она сделала его задолго до того, как поняла это. Она обернула себя вокруг жилистого дрожащего тела Саймона, предложив ему все, что имела. Всю себя.

И он это взял.

Она вцепилась Саймону в спину, глядя в его широко раскрытые испуганные глаза. Та боль внутри была и ужасна, и сладка. Настоящая сенсация с бурей эмоций. В завершение оба сплелись в тугой клубок, задыхающиеся и взмокшие.

Потом вдали прозвучал свисток приближающегося скорого, и горячее, гибкое тело, неподвижно застывшее наверху, оттолкнулось от нее. Саймон сказал, что должен сейчас уехать. И она ничего уже не могла изменить. Даже после того, как она призналась, что любит его.

Эллен засмеялась, но звук получился фальшивый, вялый. Видел бы ее кто-нибудь сейчас! Расхныкалась над своими девичьими воспоминаниями перед холодильником, широко разинувшим рот навстречу теплой волне. Если молоко прокисло – так ей и надо!

Из всех любовников – нельзя сказать, что их было много к ее тридцати двум годам, – она больше ни одному не признавалась в любви. Даже Брэду. Впрочем, он тоже никогда не делал ей подобного признания. Но до настоящей минуты ей в голову не приходило рассматривать сей факт как упущение со стороны ее жениха.

Она и вообразить не могла, что скажет ему слова, с которыми была связана ее боль, оставшаяся от прошлых лет. Брэд Митчелл, чей мозг был организован качественно лучше, нашел бы это несущественным. Только вещи, считал он, имеют реальный смысл. Все остальное рассматривалось им как недостойное внимания и немедленно отвергалось.

Брэд ценил ее. Он дорожил ею и уважал в достаточной мере, чтобы видеть ее спутницей жизни. Это была любовь для взрослых людей. Рациональная любовь, не похожая на прежнее чувство. То чувство вырывало сердце из груди. Оно до сих пор преследовало Эллен запахом дыма. То была юношеская глупость. Или просто несчастный случай, что-то вроде интоксикации в результате острого пищевого отравления.

– Прошу прощения, мисс. – В качающихся дверях, ведущих в столовую, раздался спокойный низкий голос. – Я ищу Эл Кент.

Она резко повернулась, испустив судорожный вздох. Яйца взлетели в воздух и упали на пол, расплескавшись по кафелю. Никто не называл ее Эл. Никто, за исключением…

Эллен была ошеломлена его видом. О Боже! Такой высокий. Такой огромный. Длинное поджарое тело, которое она помнила, теперь было покрыто упругими твердыми мышцами. Белая тенниска обнаруживала широкие плечи и сильные предплечья. Светлые потертые джинсы с небрежным изяществом облегали совершенные узкие бедра и длинные ноги. Эллен посмотрела вверх, в сгустившуюся темноту его глаз. Всплеск тепла и холода прокатился дрожью сквозь ее тело.

Необычная красота его лица теперь стала строже, закаленная солнцем, ветром и временем. Эллен жадно впитывала все детали. Золотистая кожа. Тонкий, с горбинкой, нос. Ложбинки под выступающими скулами. Четкий контур нижней половины лица. Темный шрам на левой брови. Прямоугольный лоб. Мокрые блестящие волосы, зачесанные назад и собранные в хвостик. И весь он, казалось, гудел от сдерживаемой внутри мощи.

Эллен чувствовала, как от его электрического поля у нее встают волоски на руках.

Он окинул взглядом ее фигуру. Зубы его сверкнули ослепительной белизной на фоне смуглого лица.

– Черт побери! Побегу в магазин. Я должен возместить вам эти яйца, мисс.

Мисс? Он даже не узнал ее. У нее начинало трястись лицо. Семнадцать лет беспокоиться о нем! А он просто скользнул взглядом по ее телу. Так он мог оглядеть любую другую женщину, встреченную на улице.

Саймон терпеливо ждал ответа на свои извинения.

Эллен снова взглянула на его лицо. Он вскинул одну бровь до боли знакомым жестом, что вызвало слезы у нее на глазах. Шлепком руки она прикрыла свои дрожащие веки. Нет, она не будет плакать. Она не должна.

– В самом деле, – продолжал он, – мне очень жаль, что я напугал вас. Может, вы подскажете, где здесь магазин. – Внезапно голос его прервался. Улыбка на лице сразу померкла. Он с всхлипом втянул глоток воздуха и прошептал: – Боже праведный! Эл?