Ты плоть, ты кровь моя

11

Дом Хелен Блэклок находился в той части города, которую Элдер толком не знал. Маленький домик с террасой и двумя спальнями располагался на одной из узких улиц, что сбегали с холма, круто поднимающегося к шоссе, соединяющему Скарборо с Уитби. Из окна второго этажа, подумал Элдер, должен открываться вид на устье реки, набережную и порт, где до недавнего времени разгружали лес с кораблей из скандинавских стран.

Хелен стояла у фасада дома, протирая тряпкой стекло окна гостиной. Маленький транзисторный приемник на подоконнике тихо наигрывал что-то, настроенный на канал Радио-2.

Элдер на тротуаре дожидался, пока она почувствует его присутствие и обернется. Женщина подняла голову и увидела его отражение в только что протертом до блеска стекле.

– Что вы здесь делаете? – Никакой враждебности, просто удивление. – Надо полагать, вы не просто шли мимо?

– Надо полагать, нет. – Он улыбнулся, но ответной улыбки не увидел. На ней были черные брюки и свободная черная рубашка, волосы стянуты на затылке узкой полоской ткани, синей с черным. Следы туши, размазанной вокруг глаз, видимо, оставшиеся со вчерашнего дня. Рука, что держала тряпку, была широкая, исцарапанная, ногти обгрызены.

– Как вы догадались, что я дома?

– Да никак.

– Я ведь работаю, вы знаете?

– Знаю.

– Там, на набережной. Магазин сладостей – пирожки, мороженое, сахарная вата…

– Но сегодня вы не работаете.

– Если не считать вот этого.

– Я хотел бы поговорить с вами.

– Так я и подумала.

– Да нет, я имею в виду…

– Я знаю, что вы имеете в виду.

Мимо медленно прошла пожилая женщина – в зимнем пальто, несмотря на теплую погоду, – она толкала перед собой плетеную корзину на колесиках, так что Элдеру пришлось отступить ближе к дому, чтобы дать ей дорогу.

– Это связано с исчезновением Сьюзен. Я тут проглядел материалы по ее делу.

У Хелен из-под повязки выбилась прядь волос, и она подняла руку и заправила ее на место.

– Не могу сказать, что обнаружил что-то новое и значительное. Не хочу, чтобы вы так подумали. Я вообще могу ничего не обнаружить. Просто иногда так бывает, что, когда просматриваешь все заново, ну, не знаю, вроде как видишь все в другом свете.

Она выжидательно смотрела на него. А ему вовсе не хотелось вселять в нее напрасную надежду.

– Вот я и подумал, может, нам следует поговорить… Я хотел бы задать вам несколько вопросов… если не возражаете.

– Вот, держите. – Она протянула ему руку.

– Что? – не понял он.

– Возьмите меня за руку. И задавайте свои вопросы.

Он сделал, как она просила: косточки жесткие, кожа вовсе не гладкая, пожатие твердое.

– Со мной не надо так уж осторожничать, – сказала она. – Я не из стекла сделана.

«Да уж, – подумал Элдер, – тут вам и плоть, и кровь». И последовал за ней в дом.

Внутри было тесно и уютно, плотно заставлено мебелью, которая скорее всего прибыла сюда вместе с ней оттуда, где она жила раньше, где они жили втроем – Тревор, Сьюзен и она сама, – вещи, с которыми она не хотела расставаться, которые не желала ничем заменять. Темно-оранжевые занавеси на окне, ковер с геометрическим узором на полу, грязно-коричневых тонов. Слабый, но явственный запах табака.

– Вам придется довольствоваться тем, что попадется, так, кажется, говорят? Ладно, я сейчас. Переоденусь и поставлю чайник. Чаю хотите?

– Да, спасибо.

– Тогда присаживайтесь. Я скоро.

На стене висели две акварели, виды Уитби, в вазе стояли засохшие цветы; на каминной полке – фото Сьюзен в рамке; еще одно, вместе с родителями, – на телевизоре. На первой она была в ярко-красном топе, длинные ноги затянуты в тесные джинсы. Розовые шлепанцы на ногах. Яркий, солнечный день, она даже немного прищурилась от слепящих лучей, отведя глаза от объектива чуть в сторону. Кончики рыжеватых волос пылают огнем.

Их еще много здесь, Элдер был в этом совершенно уверен; тщательно сберегаемых, разложенных в хронологическом порядке; а еще школьные табели, аттестаты, благодарственные письма родителям, поздравительные открытки ко дню рождения и всякие «произведения искусства», восходящие к тем временам, когда Сьюзен едва научилась писать свое имя; отпечатки ее пальчиков, выцветшие ныне рисунки, бабочки с оторванными крылышками. Кусочки и фрагменты былой жизни.

– Ну вот и я.

Хелен медленно вошла в гостиную, неся в каждой руке по кружке, и Элдер принял у нее одну – с видом аббатства Уитби, перечеркнутым тоненькой трещинкой в глазури.

– Спасибо.

Он улыбнулся, и она ему ответила – едва-едва, одними глазами.

– Очень мило тут у вас, – заметил он, откидываясь назад.

– Тесно, хотите сказать.

Она сняла ленту с волос, и теперь они падали почти до плеч, обрамляя лицо. Морщинки в уголках глаз довольно явственные, под глазами немного припухло. Остатки туши, как он заметил, были убраны.

– Так что бы вы хотели узнать?

Чай был слабый, словно пакетик слишком рано вытащили.

– В тот последний день, – начал Элдер, – что вам запомнилось? До того, как Сьюзен ушла.

– Любые подробности?

– Да. Мне некуда торопиться.

Хелен сжала свою кружку в ладонях.

– Встали мы поздно, насколько я помню. Тревор всегда в таких случаях злился, даже во время отпуска. Сам-то он любил встать пораньше и сразу заняться делами, даже если и дел-то особых не было. Он отправился на прогулку. Купил газету на обратном пути, скорее всего «Экспресс»; иногда, правда, он покупал и «Мейл». – Она отпила немного чаю. – После этого мы отправились к заливу Робин Гуда. На машине. На часок или около того. Тревор, он любил побродить по оставшимся после отлива лужам около скал, а в это время, кажется, как раз и был отлив, а мы со Сьюзен сидели на скамейке над пляжем. И разговаривали. Трепались, можно сказать.

– Помните, о чем?

– Ну, о том о сем… О чем угодно, что в голову взбредет. Об учебе в колледже, куда она собиралась, об этом тоже немного говорили, я помню.

– Она волновалась? Беспокоилась? О начале учебы в колледже?

– Нет, совсем нет. Ждала с нетерпением. Шиобан и Линси, ее подруги по драматической студии, они тоже туда поступили. Она, знаете, трудно сходилась с людьми, Сьюзен, понимаете, далеко не со всеми в школе ладила. Потом, когда она стала заниматься в этой драматической студии, дела у нее начали складываться получше. Они повсюду разъезжали со своими постановками. Повсюду. Лидс, Манчестер, раз даже в Лондоне были. Ньюкасл-он-Тайн. И вернулись домой в четыре утра или где-то около того. Тревор уже собирался в полицию звонить – так переволновался.

– Но все обошлось?

– О да. Там была какая-то пьеса Шекспира, она несколько часов идет… Да еще колесо по дороге спустило.

– И Сьюзен…

– О, ей это страшно понравилось. Она была просто счастлива. Такое приключение! У нее это прямо на лице было написано.

– А эти ее подруги, они вместе с ней там были?

– Шиобан и Линси. Да, конечно. Их было водой не разлить, весь тот последний год.

Обеих девушек допрашивали, это Элдер знал точно. Расспрашивали обо всех знакомых, об отношениях с мальчиками, отношениях, которые Сьюзен по любым причинам могла скрывать от родителей. Несколько историй о вечеринках, о выпивке, запрещенной им по возрасту, можно не считать, равно как и легкий флирт, обжимания и лапанье в уголке, – ничего больше все эти допросы не дали.

– Когда вы вдвоем беседовали в то утро, – продолжал Элдер, – вам не показалось, что она чем-то обеспокоена?

– Нет. Нет. А почему вы об этом спросили?

– Продавщица из магазина в парке говорила, что Сьюзен была вроде как чем-то, как она выразилась, озабочена.

Хелен опустила глаза на свои руки, потом снова подняла взгляд:

– Не знаю. Правда не знаю.

– Она еще сказала, что слышала, как Сьюзен разругалась с отцом за день до этого.

Хелен посмотрела на него в упор:

– Это новость для меня.

– Но вас это не удивляет?

– Да нет, не слишком…

Элдер помолчал.

– Они всегда были по-настоящему близки, Сьюзен и Тревор, пока она была маленькой. Мамочка, позволь папочке это сделать. Пусть папочка сделает. Папочка. Честно признаюсь, я иногда ревновала. То есть это же я с ней все время носилась, возила по магазинам в прогулочной коляске, качала на качелях, без конца читала ей одни и те же книжки. Утешала, когда она расстраивалась. Да-да. По семь, по восемь часов в день. А потом он возвращается домой к ужину, довольный и беззаботный, и она тут же ему на шею вешается. А он: «Ну, как тут моя маленькая дочка?»

С ее сигареты упал пепел, и она не глядя смахнула его с юбки.

– Все изменилось, когда она перешла в среднюю школу. Она как-то отдалилась от нас. А Тревору это очень не нравилось, сразу было видно. Он иногда так на нее смотрел, как будто… ну, я не знаю, у него был такой вид, словно его предали. Как будто она теперь настроена против него.

– Вам не кажется, что это было отчасти по причине ее взросления? Пубертатный период, если угодно?

– Да, наверное.

– Не по причине каких-то изменений с ним самим? В его отношении к Сьюзен? Может быть, он что-то не так сделал?

– Сделал?

Слово это словно повисло между ними в воздухе, никак не объясненное.

– Нет, – сказала Хелен. – Это Сьюзен изменилась. Она больше сблизилась со мной, например. Почти так, как было прежде, почти сестринские отношения, можно сказать.

– И Тревор чувствовал себя лишним.

– Да.

Элдер внезапно стал думать о Кэтрин, о Кэтрин и Джоан. Вспомнил, как они вдвоем шли впереди него, склонив друг к другу головы, рука об руку; как часами пропадали в магазинах, появляясь в конце концов с пылающими от возбуждения лицами, нагруженные сумками с трофеями; их приглушенные разговоры на кушетке у них дома, которые в итоге либо кончались взрывами хохота, либо прекращались, едва он входил в комнату.

– И как он на это реагировал? – спросил Элдер.

Она затянулась сигаретой.

– Иногда делал вид, что ему все равно. А иногда вдруг выказывал чрезмерную заботливость. Приставал к ней, засыпал вопросами – про школу, про подруг, – буквально навязывая ей свое общество. Когда он начинал так себя вести, она, конечно же, еще больше замыкалась в себе. Так он и жил некоторое время, понимаете, притворялся, что ничего такого не замечает. А потом – любого, самого мелкого предлога было достаточно, иногда даже и без всякой причины – он вдруг взрывался. Прямо в ярость впадал. Когда раз в месяц, когда раз в неделю… Это было, знаете, словно живешь на мине с часовым механизмом – никогда не знаешь, когда и от чего она взорвется.

– Он бил ее?

– Нет. Ну разве что разок или пару раз ударил. Может, и больше. Когда ей было лет двенадцать-тринадцать. Она сама его доводила до этого, прекрасно понимая, что делает. Сами знаете, как дети умеют это делать. И когда уже не мог сдерживаться, он взрывался. Когда не знал, что еще предпринять. Однажды, помню, мы были в гостях у моих родителей. Воскресный обед. Он перегнулся через стол и влепил ей пощечину. Можете представить, что там началось после этого! Сьюзен убежала, визжа и рыдая, моя мать бросилась за ней, хотела успокоить; мой отец прямо-таки взвился, стал ему выговаривать. А Тревор, он в конце концов швырнул нож с вилкой и вышел, грохнув за собой дверью. И когда после этого они приходили к нам с визитом, он всегда находил предлог, чтобы уйти из дому; или изображал приступ головной боли, ложился у себя наверху в постель и даже опускал жалюзи – и так до самого их ухода.

– Но все это случалось, когда она была совсем девчонкой. Я имею в виду, что он мог ее ударить.

– Я ему сказала, что, если он это не прекратит… если это не прекратится, я от него уйду. Мы уйдем от него. Сьюзен было уже почти четырнадцать. Он знал, что я так и сделаю, это было видно. Я предложила ему посоветоваться со специалистом. Поговорить с врачом, с кем угодно, если он так уж не может держать себя в руках. Надо отдать ему должное, он так и сделал. И после этого никогда больше не поднимал на нее руку.

– Но по-прежнему сердился?

Хелен теперь не смотрела на него, а рассеянно глядела в пол.

– Довольно часто, да. По поводу некоторых вещей, которые он считал важными.

– Мальчики?

– Да, и мальчики. Или если ему казалось, что она лжет, что-то от него скрывает.

– А она действительно…

– Думаю, да. – Хелен снова смотрела ему в лицо. – Девчонки, они ведь такие. Да так оно, наверное, и должно быть… – Она затушила свою сигарету.

– Вы с Тревором поддерживаете какую-нибудь связь? – спросил Элдер.

– Нет. Практически никакой.

– У вас есть его адрес?

– Это где-то в Тамуэрте. – Она поднялась на ноги. – Сейчас найду.

– Девочки, про которых вы говорили… полагаю, их адресов у вас нет?

– Не думаю. – Хелен покачала головой. – Теперь скорее всего уже нет. Такие хорошие, добрые девочки, они сперва все время ко мне заходили. Особенно Шиобан. И еще один парень, он тоже заходил. Роб, так его, кажется, звали. Он открытки присылал на день рождения Сьюзен, ну и тому подобное… Но через некоторое время, понимаете… сами знаете, как оно бывает… Ладно, пойду отыщу этот адрес.

Пока ее не было, Элдер внимательно рассматривал семейную фотографию и думал о Треворе, как он тогда бродил по берегу после отлива, пытаясь поймать морскую звезду или еще что-то, пока мама с дочкой сидели на скамейке, сплетничали и хихикали, как лучшие друзья.

Вернулась Хелен, держа в руках маленькую адресную книжку, достаточно потрепанную.

– Вот они, все тут. Вот Шиобан. А вот адрес Тревора. Имейте в виду, адрес Шиобан старый, столько лет прошло… Хотя можно, конечно, узнать через школу. Единая государственная средняя школа, Честерфилд. Когда-то давно это была классическая школа. Их преподаватель драматического искусства мистер Латам, должно быть, еще там работает. Можно предположить, что кто-то из его бывших учеников все еще поддерживает с ним связь.

– Хорошо, спасибо. – Элдер записал адреса себе в блокнот.

Хелен проводила его до двери.

– Вы еще долго здесь пробудете?

– Думаю, еще денек. Точно пока не знаю.

У нее на лице было такое выражение, словно она собиралась рассказать ему что-то еще, но потом передумала. Когда ее рука коснулась его ладони – или наоборот? – это было, несомненно, совершенно случайное прикосновение. Она несколько минут смотрела ему вслед, но отвернулась раньше, чем он дошел до поворота улицы.