Ты плоть, ты кровь моя

7

Когда Шейн Доналд впервые встретился с Аланом Маккернаном – на заброшенном и захламленном пустыре недалеко от Ньюарк-он-Трента, когда вовсю шел дождь и Маккернан с мокрыми, прилипшими к черепу волосами и сам промокший насквозь возился, меняя колесо ярмарочного трейлера, – Маккернан метнул на него косой взгляд, тут же отвернувшись от ветра, и спросил:

– Ты что, так и будешь там стоять, как траханая статуя, или все-таки поможешь?

Немного погодя, уже в фургоне Маккернана, Доналд стоял, дрожа от холода, а Маккернан сдирал с себя одежду – джинсовую куртку, майку с короткими рукавами, брюки, – пока не остался в одних трусах, а потом и без них; Доналд старался не пялиться на татуировки, что змеями вились по всему его телу, на синюю вену, что тянулась к крайней плоти его члена.

– Снимай свои шмотки, – велел Маккернан. – А то околеешь. – А когда Доналд было заколебался, добавил: – Не волнуйся, не нужна мне твоя задница. Во всяком случае, пока.

И, смеясь, принялся вытираться полотенцем с головы до ног, а Доналд медленно стянул с себя через голову фуфайку, а потом, полуотвернувшись от смущения, и все остальное.

– Господи помилуй! – воскликнул Маккернан: ребра Доналда прямо-таки выпирали наружу, натягивая бледную кожу. – Ты когда в последний раз ел, мать твою?

В закусочной на краю рыночной площади Маккернан выпил бутылку кока-колы и выкурил несколько сигарет, в то время как Доналд умял первый гамбургер, а потом еще два – жирных, в четверть фунта каждый, – проглотил несколько порций картошки фри с шинкованной капустой и кетчупом, кусок яблочного пирога и молочный коктейль, после чего бросился в туалет, где выблевал большую часть съеденного.

– Тебе, – сказал ему позже Маккернан, – надо бы жрать регулярно. К собственному телу надо относиться как к траханой святыне; понимаешь, о чем я?

Они еще долго потом болтались на этой площади с четырьмя или пятью другими парнями из парка аттракционов, все старше Доналда, примерно возраста Маккернана – около двадцати пяти; курили самокрутки, чуть-чуть травки, да еще пили крепкий сидр из банок. Зазывали девчонок, оказавшихся поблизости, смеялись над их более чем неуверенной походкой на высоких каблуках, а у тех маленькие крепенькие сиськи так и выпирали из топиков, они все были еще школьницы, но делали вид, что уже взрослые. Один из парней, высокий и тощий, с волосами, вытравленными перекисью, в конце концов уболтал одну четырнадцатилетнюю, в ярко-красных брючках, зайти с ним под козырек у входа в магазин, и они там целовались взасос, а он одной рукой уже залез ей под блузку, а другой все оглаживал сквозь джинсы собственную промежность.

Маккернан с улыбкой наблюдал за ними, следя за каждым движением, а Доналд не отрывал взгляда от Маккернана.

Когда вернулись в фургон, Маккернан достал бутылку водки; Доналд не хотел, ну правда не хотел, но не мог сказать, что не будет. А стены и потолок фургона были все, как заплатками, обклеены конвертами от старых виниловых грампластинок и вырванными из журналов страницами со звездами рок-н-ролла, которых Доналд не знал, а еще фотографиями голых женщин с полными грудями и раскинутыми ногами.

Более чем захмелевший, боясь, что его, чего доброго, опять вырвет, Доналд покачиваясь поднялся на ноги.

– Куда это ты собрался, так тебя перетак? – Нагнувшись, Маккернан достал из-под узкой кровати матрас и пару армейских одеял. – Можешь тут покемарить. Передохни пару дней. Утром пройдемся вокруг, поглядим, может, найдем тебе на ярмарке какую-нибудь работенку.

Доналд долго лежал без сна, прислушиваясь к мощному дыханию Маккернана, гулу уличного движения, изредка доносившемуся с недалекого шоссе. До этого момента никто, кроме его сестры Айрин, никогда не заботился о нем, не находил для него доброго слова.

На следующий день он нашел работу – продавать билеты в «Доджемс», детский автодром, где гоняли на электрических автомобильчиках, без конца сталкиваясь друг с другом, да еще на подхвате при аттракционе, где бросали шары, стараясь сбить с подставок кокосовые орехи. Маккернан одолжил ему черную кордовую рубашку, которая была на несколько размеров велика, и джинсы «Ливайс» – их пришлось подтянуть кожаным ремнем и несколько раз подвернуть на щиколотках. И еще Доналд написал на тыльных сторонах обеих ладоней свое имя – ШЕЙН; аккуратно, тщательно вывел шариковой ручкой «байро», разодрав себе кожу.

На третью ночь Маккернан, намазав член вазелином, сполз со своей кровати на матрас и оттрахал его – Доналд этого уже давно ожидал и не удивился, считая, что другого и не заслуживает.

Весна перешла в лето, а Доналд оставался все там же. Из Ньюарка перебрались в Ретфорд, потом были Грантем, Бостон, Скегнесс. Когда Доналд однажды днем ввалился в фургон, все окна в нем были закрыты жалюзи, а Маккернан держал какую-то девчонку с голой грудью и юбкой, задранной выше талии, опрокинув ее спиной на угол раскладной кровати. Маккернан в своей кожанке, той самой, что вся в заклепках, голый ниже пояса, вонзался в нее, и, когда Доналд вошел, лицо его потемнело от гнева, но потом он улыбнулся и заорал:

– Закрой эту чертову дверь!

Девчонка испуганно уставилась на Доналда и завопила:

– Нет! Пусть он убирается отсюда!

И тогда Маккернан с яростью, от которой у Доналда перехватило дыхание, ударил ее ладонью по лицу, от чего голова ее мотнулась сперва в одну сторону, потом в другую, а его кольцо рассекло ей губу и кожу возле глаза.

– Стой тут! – рявкнул Маккернан. – Раз уж пришел, стой, блин, тут и смотри, мать твою!

Доналд, в полном оцепенении, и не нуждался в приказе Маккернана стоять и смотреть, он стоял и смотрел, как девица вздрагивает и отшатывается, глаза плотно зажмурены, кровь медленно стекает под ухо и расплывается по шее, а член Маккернана, толстый и напряженный, то появляется, то снова исчезает из виду. И его собственный член – твердый и прямой – вытянулся вдоль ноги.

Маккернан то и дело оглядывался через плечо на свою аудиторию, а аудитория стояла как зачарованная.

Это было начало, но отнюдь не конец.

Через несколько дней, вечером, они опять пили водку – Доналд начал уже привыкать к ней, – запивая «колеса» и врубив на полную громкость одну из записей Маккернана на старом раздолбанном кассетнике, того самого певца, которого он так обожал, того, с полиомиелитом – или это была автомобильная авария, где он повредил себе ногу? – Доналд таких подробностей никогда не помнил. Ну, в общем, этого… Маккернан подпевал во всю глотку, потом вдруг замолк и вытащил свой бумажник из кармана джинсов, открыл его и извлек потрепанную и потрескавшуюся фотографию, сделанную «Полароидом», поглядел на нее с ухмылкой, прежде чем показать Доналду.

– Погляди-ка. Что скажешь?

Лицо на фото смазано – женщина лежит, опершись спиной о кресло, голая, с запястья свешивается кусок веревки, на внутренней стороне бедер вроде бы кровь. На полу, рядом с ее ногой, старая кочерга – или это какой-то инструмент?

– Ну, что скажешь?

Не в силах, совершенно не в силах оторвать взгляд от фотографии, Доналд не знал, что он должен сказать.

– Это Мишель, – сообщил Маккернан. – Отличная девка! Тебе бы она понравилась. Тихая, спокойная. – Он улыбался. – Пожила у меня немного в прошлом году.

Вытащив из кармана зажигалку, высек огонь.

– Нет смысла теперь ее с собой таскать. Мы ж можем и получше что-нибудь придумать, а? Ты и я.

Держа фото за уголок, он наблюдал, как оно свертывается и горит, потом уронил его и продолжал смотреть, пока оно не превратилось в пепел.

– Ты и я, Шейн! – Смеясь, он поднял бутылку, как бы произнося тост, поднес ко рту и глотнул. – Ты и я, чтоб мне сдохнуть!