Ты плоть, ты кровь моя

44

Проснулся он с таким ощущением, что голова напрочь забита ватой. Сначала решил, что во сне его тревожили мысли о Кэтрин, потом понял, что это было беспокойство за Эйнджел. Быстро одевшись и явственно ощущая потребность в свежем воздухе и открытом пространстве, он проехал короткое расстояние от квартиры Уилли Белла до Уоллатон-парка и направился мимо домов к озеру. На прилегающих лужайках паслись олени, некоторые парами или по трое просто стояли под деревьями. Если Эйнджел позвонит ему и сообщит местопребывание Шейна Доналда, он не сможет держать это втайне, он прекрасно отдавал себе в этом отчет. Ему придется сообщить об этом по крайней мере Морин, и когда он это сделает, дело полностью выйдет из-под его контроля.

Элдер ускорил шаг; если ему удастся убедить их разрешить ему первым поговорить с Шейном, у него будет шанс убедить того сдаться полиции. Хлипкий, но все же шанс.

Он проходил первый поворот вокруг озера, откуда открывался вид на Уоллатон-Холл, когда зазвонил его мобильник.

– Это Фрэнк Элдер? – Голос был мужской и такой, какой когда-то называли учтивым. Может, где-то еще и сейчас называют.

– Да.

– Это Стивен Брайан. Вы оставили мне свой номер и просили позвонить.

С тех пор произошло столько событий, что Элдеру потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить это имя.

– Да, – сказал он в конце концов. – Совершенно верно. Несколько дней назад.

– Я был в отъезде.

– Это по поводу Сьюзен Блэклок. Вы с ней, кажется, в школе вместе учились. В Честерфилде.

– Стало быть, она так и не объявилась, не так ли? – С каждым новым словом местный акцент, вначале скрывавшийся за привитым правильным произношением, выпирал все сильнее и сильнее.

– А должна была?

– Зависит от того, какого стиля придерживаться.

– Простите?

– Какому стилю следовать – пессимистическому или сентиментальному. Дэвид Линч или Стивен Спилберг. Или, если угодно, Джордж Элиот или Шарлотта Бронте.

– Это же не кино и не литература, – сказал Элдер. – У нас этого выбора нет.

На другом конце линии раздался смех.

– Вы все еще хотите поговорить? Если так, то, боюсь, у меня очень мало времени. Послезавтра мне надо ехать в Эдинбург.

– Тогда как насчет сегодня после обеда?

Брайан объяснил ему, как к нему ехать, и Элдер записал указания на тыльной стороне ладони.

Кларендон-парк располагался недалеко от центра, в той части Лестера, где селились хорошо оплачиваемые учителя, психотерапевты или университетские преподаватели. Викторианские виллы с по-прежнему целыми витражными окнами над дверью, электроплиты «Бош» из матовой нержавейки в перестроенных кухнях, внутренние стены покрашены дорогой краской фирмы «Фэрроу энд Болл».

Дом Стивена Брайана был одним из двенадцати террасных домов, стоявших отдельной группой, с более высокими «полуотдельными» виллами по обоим ее концам. С их верхних этажей можно было разглядеть за деревьями железнодорожный вокзал.

«Стивен Мейкпис Брайан» – значилось черным курсивом на карточке, прикрепленной рядом с входной дверью. Для человека, которому только тридцать или около того, подумал Элдер, этот Брайан неплохо устроился.

Нажав на кнопку звонка, Элдер удостоился настоящего взрыва оркестровой музыки, вибрирующей и пронзительной.

– Прошу прошения, – сказал Брайан, почти немедленно открыв дверь. – Это Бернард Херманн, музыка из фильма «Психоз» Хичкока. Предназначена для отпугивания этих ковбоев из газовой компании и баптистов, рыщущих в поисках новых прозелитов.

На Брайане были темно-синие джинсы и цветастая рубашка, словно из дешевого магазина пятидесятых годов. Ноги босые.

– Полагаю, вы не из тех и не из других.

– Фрэнк Элдер. Я вам звонил.

Брайан пожал ему руку и отступил назад:

– Заходите.

Элдер последовал за ним в длинный узкий коридор, одна сторона которого была почти полностью заставлена картонными коробками и чем-то набитыми пластиковыми мешками.

– Жильцы, – объяснил Брайан. – Одни въезжают, другие выезжают. Всю жизнь мне отравляют, кстати, но по большей части это единственный способ оплачивать все счета. Этот дом мне тетка завещала, и я к нему так прикипел… Даже при том, что временами возникает ощущение, что у меня тут половина студентов университета Де Монфор проживает.

На противоположной стене висели афиши Берлинского и Тельюридского кинофестивалей, а еще – потрясающая черно-белая фотография молодого красавца, освещенная лампой.

– Красавчик, верно? – спросил Брайан.

– Джеймс Дин?[36]

– Монтгомери Клифт.[37] Это из «Места под солнцем».

Брайан провел Элдера через дверь до подножия лестницы.

Перегородка между двумя большими комнатами первого этажа была снесена, от чего здесь образовалось одно огромное помещение с квадратной аркой посредине. Полки от пола до потолка были заставлены книгами, видеокассетами и дисками; переднюю часть занимал большой телевизор с широким экраном и стоящими на полу динамиками; в задней части стоял старомодный письменный стол, приспособленный под компьютер и монитор; принтер размещался на небольшом столике рядом. Над камином висела картина в раме, живая и яркая, на каминной полке – ваза дымчатого стекла, полная цветов, на низком столике еще цветы, отгороженные невысокими стопками книг.

– Могу предложить йоркширский чай, никарагуанский кофе или чистую воду. Выбирайте сами.

Элдер покачал головой:

– Спасибо, не нужно.

– Не возражаете, если сам я выпью чаю?

– Валяйте.

Элдер уселся в перекошенное кожаное кресло и откинулся назад. Шум уличного движения был здесь едва слышен, а изнутри самого дома звуков почти не доносилось. Последние двадцать четыре часа, по всей видимости, вытянули из него больше сил, чем он ожидал, и теперь он чувствовал, что глаза слипаются.

Встряхнувшись, он сел прямо и посмотрел на книги на столе: Чарлз Барр – «Головокружение», «Уайлдер об Уайлдере», пара книжек самого Брайана: маленькая, квадратная, в бумажной обложке, под названием «Забытые звезды пятидесятых» и другая, потяжелее, «Шекспир в кино: современные интерпретации». Иллюстрация на обложке изображала молодого человека в кричаще-безвкусном камзоле, одной рукой поддерживающего раненого товарища и сжимающего пистолет в другой.

– Моя докторская диссертация, – сказал Брайан, входя в комнату. – Доработанная, с некоторыми добавлениями и сокращениями, но все еще читается как только что написанная.

– Ясно, – сказал Элдер. – Фильмами, значит, занимаетесь.

Брайан плюхнулся на кушетку напротив него, чуть не пролив свой чай.

– Да, я тут преподаю, недалеко, критический анализ в основном, и еще выступаю – по большей части на радио, у них там есть передача «В заднем ряду», а также представляю разные старые фильмы в «Феникс арт». Во всем остальном, должен сказать, я в некотором роде рантье, вытягиваю шекели из своих постояльцев, занимаюсь прочисткой туалетов и пытаюсь обеспечить порядок, чтобы мои жильцы не надоедали соседям громкой музыкой в два часа ночи и не курили в местах общего пользования ничего крепче индийской конопли.

– Кому-то это показалось бы просто замечательным образом жизни.

– И по большей части они были бы правы.

– Я беседовал с Шиобан Бенэм и Робом Шрайвером – это Роб дал мне ваш номер. Шиобан говорила, что вы со Сьюзен были близкими друзьями, проводили вместе много времени.

Брайан поставил чашку.

– Полагаю, так оно и было.

– Могу я спросить, о чем вы говорили?

Брайан улыбнулся:

– Помимо современных интерпретаций Шекспира, хотите сказать?

– Да, помимо них.

– По большей части ей хотелось говорить о своем отце.

– У нее с ним были проблемы?

– Нет, речь не о Треворе. Я не про него. Я имею в виду ее настоящего отца.

Элдеру показалось, что ему вдруг стало нечем дышать.

– А вы этого не знали?

– Нет. Не имел ни малейшего понятия.

– Так. – Брайан отпил чаю. – Полагаю, она никому не рассказывала о том, что Тревор ее приемный отец.

– Вы говорите так, словно были с ним знакомы.

– Ну, не совсем. Но Тревор иногда за ней заезжал, после занятий в нашей драматической студии. Трясся над ней, можно сказать. Сьюзен опасалась, что его чрезмерная опека доведет ее до клаустрофобии.

– Но она никогда не относилась к нему так, как будто он вовсе не был ее настоящим отцом?

– Нет, совсем нет. Да я и не думаю, что об этом кто-то знал. Вообще-то я просто уверен, что никто не знал.

– Можно вас спросить, откуда вы сами про это узнали?

Брайан улыбнулся при воспоминании.

– Это случайно получилось, в ходе разговора. О Шекспире говорили. Мы как раз читали «Короля Лира», ставили некоторые эпизоды, пытались импровизировать. Потом собирались посмотреть постановку в Ньюкасле…

– Это тот спектакль, что был отменен.

– Именно. Так вот, мы работали парами над той сценой, помните, когда одна из дочек заявляет папаше, что если он думает, что она будет за ним ухаживать так, как он привык, то его ждет неприятная неожиданность. Я, конечно, своими словами излагаю.

– Конечно.

– Мы со Сьюзен потом много раз это обсуждали, и как-то раз она вдруг посмотрела на меня и серьезно так говорит: «Никогда не стала бы так обращаться с собственным отцом, что бы он ни сделал!» Ну, я видел, как они с Тревором относятся друг к другу, не раз слышал ее жалобы на него, так что я, должно быть, смотрел на нее как полный идиот. Вот тогда она мне все и рассказала.

– Продолжайте, пожалуйста.

– Ее мать забеременела в шестнадцать лет. Встречалась с одним человеком, который, видимо, был гораздо старше ее. Познакомилась с ним в магазине грампластинок, он там работал. Заговорил ей зубы, назначил свидание. Никто ничего не знал, все большой секрет, и вдруг бам! – уже никакой не секрет. По крайней мере насчет беременности. По словам Сьюзен, ее отец и слышать об этом не хотел. И всеми силами старался уговорить ее будущую мамашу сделать аборт, а когда та отказалась, просто умыл руки. Не захотел даже разговаривать с ней, не говоря уж о том, чтобы заботиться о ребенке, когда тот родился.

– И Сьюзен все это знала?

– По всей видимости.

– И все равно питала к нему какие-то чувства? Даже после того, что он бросил ее мать, и всего прочего?

– Да. Думаю, да. Она бы, видимо, в любом случае простила его, невзирая ни на что. Если бы ей представилась такая возможность. Но, я уверен, она с ним никогда не встречалась. Она, безусловно, не имела понятия, где он живет, где вообще находится, я в этом совершенно уверен. У меня даже создалось впечатление, что она как-то раз пыталась поговорить об этом с матерью, но у той начался припадок. Так что, полагаю, она массу времени проводила в раздумьях по этому поводу, это было вроде как сны наяву. Ну, знаете, что бы она ему сказала, если бы он в один прекрасный день вдруг материализовался, выплыл из небытия.

– И насколько вам известно, она никогда ни с кем другим об этом не говорила, ни с кем из своих друзей?

– Нет, не говорила, я уверен. Она и меня заставила пообещать, что ни единой живой душе не проболтаюсь.

– И вы держали слово.

– До сегодняшнего дня держал.

Брайан взял свою чашку, но пить не стал.

– Это так важно? – спросил он.

– Если честно, пока не могу ничего сказать. Но для Сьюзен это точно было очень важно.

Когда Элдер выходил из дома, рядом притормозил белый микроавтобус, приехавший за вещами одного из выезжавших жильцов.

– Если вам удастся что-то выяснить про Сьюзен, – сказал Брайан на прощание, – я был бы признателен, если бы вы дали мне знать.

– Хорошо, – ответил Элдер, и они пожали друг другу руки. – И я теперь буду слушать вашу передачу – как она называется? «В заднем ряду»?

– «В заднем ряду», «В первом ряду» – какая разница?

Брайан помахал рукой, когда Элдер садился в машину, потом повернулся и отправился помогать разбирать завалы у себя в коридоре.