Тяжелая корона

8. Елена

Боже мой, я никогда не испытывала ничего подобного.

Ко мне никогда не прикасались так, как Себастьян прикасается ко мне.

Он воспламеняет каждый нерв в моем теле. Он заставляет меня задыхаться, отчаянно желать большего.

Это был не оргазм. Это был проблеск Нирваны.

Когда мы выходим из дома Галло, я едва могу идти по прямой. Себастьян не может перестать ухмыляться, он чертовски доволен собой. Таким, каким он должен быть.

Становится поздно. Мне действительно пора возвращаться домой. Мой отец знает, что я все еще встречаюсь с Себастьяном, по его приказу, но он не знает, как часто. Я сбегаю, чтобы встретиться с Себастьяном несколько раз в неделю, потому что не могу насытиться им. Но я не хочу, чтобы мой отец знал, как мы сблизились. Это не входит в его планы.

Я не знаю, в чем на самом деле заключается его план — все, что я знаю, это то, что он не включает в себя влюбленность по уши в нашего врага.

И все же, кажется, я не могу остановиться.

Я в таком замешательстве. Часть меня думает, что я должна порвать с Себастьяном. Я знаю, что это не может закончиться хорошо. Если он мне действительно небезразличен, я должна покончить с этим сейчас и сказать своему отцу, что Себастьян больше не хочет меня видеть. Это положит конец любой идее, которая у него в голове.

Но мысль о том, чтобы прервать это… я не могу этого вынести.

Это первый раз в моей жизни, когда я чувствую себя счастливой. Когда я с Себастьяном, я забываю о своем отце, его солдатах и лейтенантах, и о нашем доме, который похож на позолоченную тюрьму. Я забываю о постоянном давлении и постоянном неодобрении. Невысказанных угрозах. Полном отсутствие личной жизни и предположение, что я просто аксессуар, который можно использовать по усмотрению моего отца.

Себастьян заставляет меня смеяться. С ним я чувствую себя в безопасности. Он водит меня по красивым местам, чтобы мы могли вместе знакомиться с новыми видами, запахами и вкусами.

Когда я с ним, я чувствую себя самой собой. Не похожей на дочь, или сестру, или принцессу Братвы. Просто Елена.

Я хочу сказать ему правду. По крайней мере, я должна сказать ему, что мы встретились той ночью не случайно. Что на самом деле меня не похищали. Я смущена этим обманом. Я следовала приказам своего отца, он считал крайне важным, чтобы мы с Себастьяном встретились случайно. И он думал, что лучший способ очаровать Себастьяна — заставить его думать, что он спас меня.

Теперь я понимаю, что это сработало, только потому что Себастьян хороший человек. Он вмешался, чтобы помочь незнакомке. Он защищал меня, прежде чем узнал обо мне хоть что-то.

Он понятия не имел, что я была блестящей приманкой, внутри которой был спрятан крючок.

Я должна сказать ему.

Но я боюсь.

Мы знаем друг друга всего несколько недель. Если я скажу ему, что лгала ему с того момента, как мы встретились… с чего бы ему снова доверять мне?

Я в яме, и я не знаю, как выбраться. С каждым днем я копаю все глубже и глубже. Каждый раз, когда я молчу, это похоже на то, что я снова лгу ему.

Он будет зол. Я знаю, что он будет таким. Он больше не захочет меня видеть.

Я не могу вернуться к прежней жизни — скучной и одинокой. Без малейшего проблеска надежды.

Кроме того, если Себастьян порвет со мной, если мой отец узнает, что я разрушила его планы… Я не знаю, что он со мной сделает. Его характер ужасен. Когда он впадает в ярость, ничто и никто не застрахован от него.

Я в таком ужасном положении.

— Что нам теперь делать? — Себастьян спрашивает меня.

— Наверное, мне стоит пойти домой… — говорю я ему.

— Пока не уходи, — призывает он. — Останься со мной еще немного.

— Чем ты хочешь заняться?

— Давай подъедем к дюнам и немного посидим на песке. У меня есть несколько одеял в кузове грузовика.

Мысль о том, чтобы посидеть на берегу озера с Себастьяном, в тысячу раз заманчивее, чем мысль о возвращении домой. Хотя я знаю, что это плохая идея, я не могу устоять.

Я забираюсь в грузовик Себастьяна, который становится для меня все более и более знакомым. Мне нравится, как он пахнет им — боярышником и мускатным орехом, свежим бельем и резиной. Сиденья потерты, а лобовое стекло треснуло. Мне нравится, что Себастьяну все равно. Несмотря на его приятную внешность, он не тщеславен. Он не носит брендовую одежду или дорогие часы.

На самом деле, единственное украшение, которое он носит — это крошечный золотой медальон на цепочке вокруг шеи.

— Что это? — я спрашиваю его.

— Это Великомученик Евстафий. Покровитель охотников, трапперов, пожарных и, э-э… сложных ситуаций.

— Я не знала, что ты католик.

— Я нет. Мой дядя был. Раньше он носил это каждый день. Он сказал, что это была его удача. Затем он отдал его мне… и он умер месяц спустя. Так что, возможно, он был прав.

Я тяжело сглатываю, думая о Зимнем Бриллианте. Кристофф спрятал его в хранилище, и вскоре после этого его застрелили. Если мой отец прав, у Галло тоже больше нет камня. Они продали его, чтобы финансировать развитие своей недвижимости.

— Как умер твой дядя? — я спрашиваю Себастьяна.

Он неловко ерзает на своем сиденье, выворачивая руль, чтобы выехать из города, в сторону государственного парка.

— Ну… его убила Братва, — говорит он. — Но я не хочу, чтобы ты расстраивалась из-за этого. Это было пятнадцать лет назад, когда чикагским отделением руководил другой босс. Итак… Я сомневаюсь, что это был кто-то из твоих знакомых.

У меня скручивает живот, а лицо горит. Я должна рассказать Себастьяну. Я должна сказать ему.

Но я не могу. Между нашими семьями так много вражды. Так много недоверия. Я нравлюсь ему только потому, что он думает, что я отличаюсь от моего отца и его людей. Если он узнает, что я была частью их плана с самого начала… он не простит меня. Он не сможет смотреть дальше этого. И его семья тоже этого не сделает. Они будут уверены, что это доказательство того, что я тоже из Братвы. Лжец и интриганка. Полная недобрых намерений и соперничества.

— Ты был близок с ним? — я спрашиваю Себастьяна.

— Да, — говорит он. — Он был младшим братом моего отца… не намного старше Данте. Так что он мне тоже, вроде как, казался старшим братом. Он был склонен к соперничеству. Он любил издеваться над людьми. Но он не был жестоким. Знаешь, большинство людей, которым нравится дразнить и шутить, иногда переходят черту. На самом деле им все равно, смеешься ли ты вместе с ними. Франческо был не таким. Он не ударил бы тебя по тому месту, где было больно. Но он был слишком самоуверен. Он никогда не думал, что может в чем-то проиграть. Даже если он проигрывал на десять фигур в шахматы против Неро, он всегда думал, что он вот-вот выиграет…

Себастьян вздыхает, заезжая на парковку рядом с пляжем и выключая двигатель.

— Вероятно, из-за этого его и убили. Когда ты бесконечно оптимистичен… рано или поздно ты ошибаешься.

Себастьян вылезает из грузовика, хватая пару тяжелых одеял.

Мы снимаем обувь и носки, оставляя их в грузовике, чтобы пройтись по песку босиком.

Дюны не так многолюдны, как пляжи рядом с городом, особенно вечером в будний день. Себастьян и я гуляем дальше по берегу, вдали от других людей. Здесь немного каменисто, но я не возражаю. У нас есть одеяла, на которые можно лечь.

Солнце почти зашло. От песка все еще исходит тепло. От тела Себастьяна исходит еще больше жара. Я лежу, положив голову ему на грудь, чувствуя, как равномерно вздымаются и опускаются его легкие. Небольшие волны разбиваются о берег почти в том же ритме.

Он проводит руками по моим волосам.

Себастьян обладает невероятным чувством осязания. У него такие большие руки с длинными пальцами, что можно подумать, что они неуклюжие, но все с точностью до наоборот. Он настоящий спортсмен, никогда не теряет координации. Он прикасается ко мне с идеальным сочетанием силы и деликатности, не слишком жестко и не слишком мягко. Дразня мои самые чувствительные и отзывчивые области.

Несмотря на то, что он такой высокий, его движения плавные и точные. Его рефлексы идеальны. Думаю, я могла бы смахнуть весь набор тарелок со столешницы, и он поймал бы каждую до того, как они упали на пол.

И потом, есть это лицо.

Я переворачиваюсь на бок, чтобы посмотреть на него.

Его кожа настолько загорелая, что ты можешь подумать, что он латиноамериканец. Его лицо вытянутое и худощавое, с небольшой щетиной, которая не в состоянии скрыть мальчишеские черты. Его глаза — самая поразительная часть. Они коричневые, но не те коричневые, которые я видела раньше. Радужки содержат все оттенки карамели и золота, окаймленные темными дымчатыми кольцами и обрамленные густыми черными ресницами. У него прямые брови с темными черточками, а густые кудри спадают почти на глаза.

Затем эти губы… почти такие же полные, как мои. Изящной формы, но все еще полностью мужской.

Я наклоняюсь, чтобы поцеловать его.

Каждый раз, когда я целую Себастьяна, я думаю, что привыкну к этому. Я думаю, это начнет казаться обыденным. Но этого никогда не происходит. Каждый раз от него у меня снова захватывает дух.

Весь мир вокруг нас исчезает: последние лучи солнца, теплый, шершавый песок, журчание воды на берегу. Все это исчезает, и все, что я могу чувствовать, это его губы и язык, и его сильные руки, сжимающие мои плечи.

Себастьян наваливается на меня сверху. Я осознаю, какой он большой и сильный на самом деле, навалившись на меня всем своим весом. Я полностью скрыта под ним. Я полностью в ловушке.

Я не чувствую страха. Совсем наоборот, это кажется самым безопасным местом в мире.

Я хочу остаться в его объятиях навсегда.

Он целует меня глубже, его тело прижимается к моему. Я чувствую, как его член напрягается, прижимаясь к моему голому бедру, между нами только джинсы.

Я чувствую, как мое собственное тело реагирует. Всего час назад он заставил меня кончить сильнее, чем когда-либо в моей жизни, но я уже хочу большего. Я уже умираю от желания ощутить, как тоже самое ощущение разливается по моему организму, стирая все страхи и стрессы из моего разума.

Его член становится все тверже и тверже, пока давление на мою ногу не становится почти болезненным. Его возбуждение возбуждает меня. Это заставляет меня хотеть прикоснуться к нему так, как он прикасался ко мне.

Я наклоняюсь и расстегиваю пуговицу на его джинсах. Я расстегиваю его молнию и залезаю внутрь его боксеров.

Его член такой твердый, что врезается в штанину его джинсов. Я едва могу опустить руку, чтобы коснуться его.

Я обхватываю рукой его ствол, потрясенная его толщиной. Его член больше банана, он почти такой же толстый, как мое собственное запястье. И намного теплее. Я чувствую, как он пульсирует у меня в ладони. Себастьян стонет.

Я осторожно поднимаю его член вертикально, и он становится еще тверже, теперь, когда кровь может течь свободно. Его эрекция выступает из расстегнутой ширинки джинсов, его член коричневый и жилистый, с тяжелой головкой, набухшей от крови.

Я глажу его член рукой, удивляясь, что делаю что-то совершенно запретное здесь, в открытую. Мне не позволено прикасаться к такому мужчине. Мне не разрешается заниматься чем-либо сексуальным без разрешения моего отца.

Я не могу поверить, насколько одновременно мягкий и твердый член Себастьяна. Кожа подобна шелку, а плоть под ней — железу. Когда мои пальцы касаются небольшого выступа под головкой его члена, Себастьян стонет мне в рот.

Из его члена вытекает жидкость, которая помогает смазать мою руку. Я провожу ладонью взад-вперед по нему, нежно дергая и сжимая. Себастьян толкается в мою руку, и от этих мощных толчков я становлюсь насквозь мокрой, представляя, каково это — чувствовать, как этот член проникает в другую часть моего тела.

Себастьян запускает руку мне под юбку и просовывает пальцы в трусики, чтобы одновременно прикасаться ко мне. Моя киска все еще опухшая и чувствительная с прежних времен. Он потирает пальцами нежные круги на моем клиторе, затем опускается немного ниже, чтобы скользнуть пальцем внутрь меня.

Боже мой, просто ощущение этого пальца восхитительно. Тепло и удовольствие похожи на зуд, когда тебя чешут.

Я хочу большего. Я хочу гораздо большего.

Себастьян тоже этого хочет.

Не говоря ни слова, я снимаю нижнее белье и раздвигаю ноги немного шире. Себастьян направляет свой теплый, тяжелый член к моему входу, глядя мне в глаза.

— Ты уверена? — он спрашивает меня.

Я не уверена. На самом деле, если я в чем-то и уверена, так это в том, что это ужасная идея. Я не должна даже дурачиться с Себастьяном, не говоря уже о том, чтобы позволить ему лишить меня девственности.

Мой отец придерживается американской идиомы «Зачем покупать корову, когда можно получать молоко бесплатно?» Он намерен продать эту конкретную корову за огромную цену. Он будет в ярости, если узнает, что я уничтожила свою ценность в его глазах.

Но вот в чем проблема. Я хочу трахнуть Себастьяна. Я хочу этого отчаяннее, чем когда-либо чего-либо хотела.

Если мой отец намерен продать меня в какой-то момент в будущем… тогда я хочу потерять свою девственность прямо здесь и сейчас, с человеком по моему выбору. Никто не может украсть то, чего у меня больше нет.

— Я хочу тебя, — говорю я Себастьяну.

Это правда на 100 процентов. Никакой лжи, никакой скрытой мотивации.

Себастьян толкает свой член внутрь меня, сначала медленно. Хотя я могу сказать, что он максимально осторожен, это все равно причиняет боль. Он просто чертовски большой. Тампон или палец — это не то. Не имеют и десятой доли размера.

Видя, как я вздрагиваю, он делает паузу и говорит: — Ты хочешь, чтобы я остановился?

— Нет, — я качаю головой. — Продолжай.

Себастьян снова целует меня, убирая волосы с моего лица свободной рукой. Это приятно. Мое тело немного расслабляется, и его член скользит внутрь еще немного. Но это еще не все. Он достиг своего рода точки застоя, когда, похоже, не хочет идти дальше.

Себастьян не кажется нетерпеливым. Он целует и держит меня, его язык мягкий и теплый у меня во рту, его дыхание сладкое и чувственное. Он касается моего лица, он ласкает мою грудь.

И вот, наконец, еще одним толчком он преодолевает последний барьер. Я чувствую острое, разрывающее ощущение и прилив тепла. Теперь его член лучше смазан. Он проникает до конца, пока я полностью не заполняюсь им.

Он полностью внутри меня, и я смотрю в его глаза, думая, что это самое близкое, что я когда-либо делала с другим человеком. Что бы ни случилось после этого, Себастьян будет моим первым, сейчас и всегда.

Моя киска горит от боли и интенсивности. Слезы текут из уголков моих глаз, стекая к ушам.

— Ты в порядке? — Себастьян спрашивает меня.

Я киваю, говоря:

— Я в порядке. Это просто… много.

— Ты чувствуешься невероятно, — говорит Себастьян. — Ты такая красивая, Елена… Я знаю, ты это знаешь, но я все равно должен тебе сказать.

Он начинает входить и выходить из меня, медленно и осторожно. Теперь, наконец, я чувствую нечто, больше похожее на удовольствие, чем на боль. Тепло глубоко внутри меня, которое распространяется наружу, пока моя киска снова не почувствует приятную боль, и все мое тело расслабится и задрожит от ощущений.

Я снова слышу шум волн. Если бы океан был удовольствием, а мое тело песком, то каждый раз, когда Себастьян входит в меня, это похоже на волну, разбивающуюся о берег, погружая меня в блаженство.

И подобно приливу, волны набегают все сильнее и быстрее. Я чувствую, что вот-вот утону.

— Продолжай, — умоляю я его. — Вот так.

Себастьян обнимает меня, крепко прижимая наши тела друг к другу. Он целует меня, его язык проникает в мой рот одновременно с тем, как его член проникает глубоко внутрь меня. Мои бедра обхватывают его, и мой клитор трется о его тело. Каждый дюйм моей кожи совпадает с его. Чем больше мы прикасаемся, тем сильнее ощущения.

Я чувствую, как его дыхание учащается в такт его толчкам. Его задница изгибается у моих икр, входя в меня все сильнее и сильнее. Мне больше совсем не больно — все, что я чувствую, это теплое, текучее удовольствие, бегущее по моим венам, как мед.

Сегодня у меня уже был лучший кульминационный момент в моей жизни.

То, что происходит сейчас — это не кульминация, это гребаное цунами.

Я яростно целую Себастьяна. Я кусаю его губы, царапаю его спину. Мне нужно больше, больше, больше его.

Себастьян сжимает меня так сильно, что я не могу дышать. Он делает последний чудовищный толчок в меня и издает долгий, сдавленный стон. Я чувствую, как его член подергивается и пульсирует, по самое основание, погруженный в мою киску. Это подергивание выводит меня из себя. С каждым толчком спермы моя киска сжимается. Я сжимаюсь вокруг него, все мое тело дрожит, глаза закатились. Я не вижу, не чувствую и не слышу ничего, кроме ярких цветных вспышек в моем мозгу. Я кончаю так сильно, что, кажется, моя душа покинула мое тело.

Когда я прихожу в себя, на пляже темно. В песке нет тепла, а небо над головой черное, усыпанное холодными белыми звездами. Это большинство звезд, которых я видела с тех пор, как приехала в этот город.

Себастьян теплый. Его тяжелое тело накрывает меня, его член все еще внутри меня. Он крепко обнимает меня одной рукой, а другой придерживает мой затылок. Его лицо уткнулось в мою шею.

— Смотри, — шепчу я.

Он смотрит на небо, любуясь видом, который ты никогда не сможешь увидеть, находясь полностью в городе, потому что его заглушает световое загрязнение.

— Тебе нравятся звезды, не так ли? — говорит он. — Ты всегда указываешь на них.

— Моя мама подарила мне телескоп. Когда мы выезжали за город, мы поднимались на крышу, чтобы воспользоваться им.

— Иногда меня пугают мысли о космосе, — говорит Себастьян.

— Я нахожу его утешительным. Все, что там происходит, намного больше, чем все, что происходит здесь. Ничто из того, что мы делаем, не может сдвинуть ни одной звезды даже на дюйм.

— Ты выглядишь как нечто, упавшее с небес, — говорит Себастьян, нежно целуя меня в висок.

Его руки крепко обнимают меня.

Я не хочу, чтобы он когда-либо отпускал.

Но я понимаю, как поздно. Дюны находятся почти в часе езды от Чикаго. Мы должны вернуться.

Я начинаю садиться, и Себастьян мягко высвобождается из моих объятий. Когда его член высвобождается, я вижу кровь на его члене и на моих бедрах.

— Ты в порядке? — Себастьян говорит, озабоченно хмурясь.

— Я в порядке, — говорю я ему. Однако я встревожена кровью, беспокоюсь, что она попала на мое платье, поскольку я так и не сняла его, только подтянула к талии. Я понятия не имею, куда делось мое нижнее белье.

— Вот, — говорит Себастьян. — Если хочешь, используй одеяло для очистки… оно старое, это не имеет значения.

Одеяло убирает худший беспорядок, но я все еще не могу найти свои трусики. Я либо выбросила их куда-то, либо они зарыты в песок.

— Неважно, — говорю я Себастьяну. — Нам лучше просто уйти. Я не должна была задерживаться так долго.

— Конечно, — говорит он, собирая одеяла. — Поехали.

Он берет меня за руку, чтобы помочь мне вернуться по песку. Мне кажется, я иду неловко, так как чувствую себя немного разбитой и израненной.

Как только мы возвращаемся в грузовик, Себастьян поворачивается ко мне и говорит: — Это было невероятно, Елена. Просто… невероятно.

Я внезапно чувствую себя застенчивой, и все же я хочу сказать ему, что я чувствовала в тот момент.

Прикусив губу, я говорю: — Я хотела, чтобы ты был у меня первым.

Себастьян заводит двигатель.

— Для меня это тоже впервые, — говорит он, бросая быстрый взгляд в мою сторону. — В первый раз, когда я… в первый раз, когда я влюбляюсь в кого-то.

Я настолько ошарашена, что на мгновение мне кажется, что я ослышалась.

— В меня? — спрашиваю я. — Ты влюбляешься в меня?

Себастьян смеется.

— Да, — говорит он. — Я надеюсь, что все в порядке.

Я никогда не испытывала двух таких противоположных эмоций одновременно. Абсолютная радость от мысли, что Себастьян действительно мог любить меня, и ужас от мысли потерять его, когда он узнает, что я сделала.

Неправильно истолковав выражение моего лица, он говорит:

— Все в порядке, тебе не обязательно говорить это слишком… я знаю, что еще слишком рано. Я просто хотел, чтобы ты знала, что для меня это не секс. Я имею в виду, я хотел переспать с тобой, конечно. Я умирал от желания. Но это гораздо больше, чем это. С того момента, как я встретил тебя, Елена, я был ошеломлен. Ты боец. Ты свирепа, и горда, и великолепна, и мне это в тебе нравится. Ты храбрая.

Я чувствую, как слезы наворачиваются на глаза.

Он неправ.

Я не храбрая.

Если бы я была храброй, я бы сказала ему правду. Я бы сказала своему отцу отвалить, и будь прокляты последствия.

Но я в ужасе от своего отца. Он монстр, который преследовал меня в кошмарах с тех пор, как я была малышом. Никто не мог понять, каково это — расти в тени мстительного бога, знать, что в любой момент, если ты ему не угодишь, он может уничтожить все, что тебе дорого. Знать, что ему доставляет удовольствие причинять тебе боль, уничтожать остатки твоего мятежного духа.

Хуже всего то, что мой отец не всегда злой. Если бы я могла просто постоянно ненавидеть его, это было бы проще. Он намного коварнее. Он покупал мне подарки и оказывал мне услуги. Он делал мне комплименты и даже время от времени давал хорошие советы. Он проявляет доброжелательность и человечность, когда это ему угодно.

Он делает это, чтобы найти слабые места в моей броне. Чтобы заставить меня усомниться в собственном суждении. Он дает достаточно надежды, чтобы иногда я думала: — Может быть, он позволит мне поступить в университет. Может быть, когда-нибудь он позволит мне выйти замуж за мужчину, которого я люблю. Может быть, он становится добрее. Может быть, он полюбит меня.

Он использует кнут и пряник. И он копит информацию, которую узнает, чтобы ударить меня ею в самый неподходящий момент. Я никогда не знаю, что он знает, а что нет. Я никогда не знаю в безопасности ли я. Его манипуляции настолько укоренились, что иногда я верю, что он может читать мои мысли.

Моя мать принимала на себя основную тяжесть его жестокого обращения. Но после ее смерти это почти полностью сосредоточилось на мне.

Теперь я чувствую себя так, словно закована в цепи в самом темном из подземелий. Себастьян предлагает мне ключ, способ выбраться. Но я так чертовски напугана, что не уверена, хватит ли у меня сил даже попробовать замки. Потому что мой отец всегда наблюдает.

Так что все, что я могу сделать, это молча покачать головой. Хочу рассказать Себастьяну все, но не могу этого сделать.

— Ты храбрая, — говорит Себастьян, улыбаясь мне. — Ты стояла в стеклянной комнате. Если ты можешь сделать это, ты сможешь сделать все.

Себастьян отвозит меня до дома. Я должна была отправиться за покупками, но нет смысла продолжать эту уловку, поскольку торговые центры закрылись несколько часов назад, а у меня нет с собой сумок с одеждой.

Я вижу, что свет выключен в кабинете моего отца, а также на большей части главного этажа. Маленький огонек надежды расцветает в моей груди, думая, что он, должно быть, вышел. Я смогу проникнуть незамеченной.

Но как только я открываю входную дверь, я сталкиваюсь с неповоротливой, молчаливой фигурой Родиона Абдулова.

Родион работал на моего отца двенадцать лет, с тех пор, как его последний босс отрезал ему язык.

Может быть, именно поэтому он так безжалостно предан, чтобы реабилитировать себя в глазах Братвы. Чтобы развеять любые подозрения, что он мог испытывать негодование из-за потери способности говорить. Или, может быть, это просто его натура. Какова бы ни была причина, он выполняет приказы моего отца в мельчайшей степени, какими бы отвратительными они ни были.

Похоже, он решил, что его самая важная задача из всех — не спускать с меня глаз.

У Адриана другая теория. Он думает, что Родион зациклен на мне. Он думает, что Родион верит, что если он будет верно служить моему отцу, я достанусь ему в качестве приза.

Это правда, что Родион постоянно наблюдает за мной, следуя за мной из комнаты в комнату в доме. Но то, как он смотрит на меня, совсем не похоже на любовь. Это больше похоже на подозрение или ненависть. Может быть, он знает, как я отношусь к своему отцу, и он думает, что я опасна.

Я пытаюсь пройти мимо него. Он перемещает свое тело так, что загораживает мне путь.

Родион — настоящий зверь, с короткими темными волосами почти такой же длины, как его борода. Его маленькая круглая голова сидит на теле в форме холодильника, между ними нет шеи. Его глаза — маленькие щелочки на одутловатом лице, а нос был сломан несколько раз. Я не знаю, как выглядят его зубы, потому что он не говорит и не улыбается.

Больше всего меня пугают его руки. У него толстые, короткие пальцы, которые я слишком много раз видела, обагренными кровью. Даже после того, как он моется, остатки крови остаются у него под ногтями и в глубоких трещинах на руках.

Он использует эти руки, чтобы делать свои собственные резкие, непривлекательные знаки. Это не обычный язык жестов — это знаки, которые он изобрел, которые его boyeviks понимают. Я тоже их понимаю, хотя и притворяюсь, что это не так.

— Уйди с моего пути, пожалуйста, — холодно говорю я ему. — Я хочу подняться в свою комнату.

Медленно, не двигаясь, он указывает на дверь.

Он спрашивает, где я была.

— Не твое дело, — говорю я. Я пытаюсь говорить как можно более надменно, чтобы он не заметил моей нервозности. Но Родион не меняет своей позиции передо мной. Его маленькие поросячьи глазки блуждают по моему телу.

Я чувствую его глаза, как насекомых, ползающих по моей коже. Я ненавижу это, но это особенно невыносимо сейчас, когда я уже нервничаю из-за того, что я только что сделала.

Его взгляд останавливается на юбке моего платья. Подол запылился от соприкосновения с песком, но это не то, на что он смотрит. Он смотрит на единственное пятно темно-красной крови на юбке.

Он переворачивает ладонь, она открыта — его знак для “Что?” Он спрашивает меня, что случилось.

— Это ерунда, — нетерпеливо говорю я. — Только немного вина после обеда.

Родиона не проведешь. Он знает, как выглядит кровь, лучше, чем кто-либо другой.

Схватив меня за платье, он прижимает меня к стене. Я подумываю о крике, но что хорошего это даст? Любые люди, которые прибежали бы, были бы солдатами Родиона.

Я знаю, что у Родиона всегда при себе оружие — нож в кармане и еще один, пристегнутый к икре. Иногда у него под пиджаком два пистолета в кобурах. И всегда Беретта, заткнутая сзади за пояс брюк.

Ему не нужно никакого оружия, чтобы подчинить меня, кроме его собственной силы и размера.

Он прижимает меня к стене одним мясистым предплечьем, его сверкающие темные глаза смотрят в мои. Я чувствую запах его одеколона, который не теплый и приятный, как у Себастьяна, он резкий и кислый, как алкоголь. Под этим скрывается мускусный животный запах его пота.

— Отпусти меня, — шиплю я, пытаясь скрыть свой ужас.

Вместо этого Родион раздвигает мои ноги своим ботинком. Одной рукой он залезает мне под юбку, другой прижимает меня к стене. Теперь я действительно кричу, но это не имеет значения. Он касается моей киски своими толстыми пальцами, ощущая плоть, которая все еще опухла и болит.

Когда он убирает руку, я вижу блеск крови и мою собственную влажность на кончиках его пальцев. Возможно, и сперму Себастьяна тоже.

Мое сердце замирает в груди.

Если он расскажет об этом моему отцу, папа узнает, что я сделала.

В этот момент в фойе заходит мой брат. На мгновение он выглядит шокированным, а затем его лицо темнеет от ярости.

— УБЕРИ ОТ НЕЕ СВОИ ГРЕБАНЫЕ РУКИ! — кричит он.

Родион отходит от меня, убирая свое тяжелое предплечье с моей груди. Я снова могу дышать, но с трудом, потому что мои ребра все еще сжаты от страха.

— Как ты думаешь, что ты делаешь? — Адриан требует. — Как ты СМЕЕШЬ прикасаться к ней?

Родион переводит взгляд между нами с молчаливым презрением. Он уважает моего брата больше, чем меня, но в конечном счете он отвечает только перед нашим отцом.

Он не утруждает себя тем, чтобы подать знак кому-либо из нас. Он просто поворачивается и уходит по темному коридору.

Как только он уходит, я прислоняюсь к стене, дрожа от того, что с трудом сдерживаю слезы.

Адриан садится рядом со мной, встревоженный и смущенный.

— Что не так, fasol? — он спрашивает меня. Fasol’ это фасоль. Это было его прозвище для меня с тех пор, как мы были детьми, потому что мы были, как две капли воды похожи.

Я хочу рассказать своему брату все, но даже здесь я не могу быть уверена, что никто не слушает.

Поэтому я просто прижимаюсь лицом к его плечу, чтобы беззвучно заплакать.