Тьма Египетская

II. СЛОВО РАББИ ИОНАФАНА

— Рабби Ионафан! — обратился хозяин к своему гостю. — Наша скромная трапеза, благодарение Богу, окончена. Но мы, прежде чем сказать нашу общую благодарственную молитву, конечно, можем учинить маленький «кидуш»[35]. Вы не будете против? А потому позвольте-ка ваш стакан! Мы его наполним до края и выпьем.

— Мазель-тов! В час добрый! — приятно улыбаясь проговорил гость, и с удовольствием подставил свой стакан под горлышко бутылки.

И все мужчины чокнулись, проговорив взаимно «лехаим!» на здооовье:

— Но, рабби Ионафан, — продолжал хозяин, — я хочу получить с вас маленькую взятку. Вы такой «харифл» и «маггид»[36] вы сумели вполне усвоить себе «дерех эрец»[37], хотя, к вашей чести будь сказано, и придерживаетесь старых обычаев, не подражая нынешним модам, тогда как увы! — кто из нас не делает им больших уступок!.. Не будете, рабби, так любезны, сказать нам какое-нибудь маленькое словцо? Это так приятно в шаббос!.. Я, конечно, не претендую на большую дрош[38] это значило бы злоупотреблять вашей любезностью, но какой-нибудь легкий муссар[39] вместо десерта, если это не затруднит вас!

— С удовольствием! — согласился армер ламдан и затем озабоченно потер свой лоб рукой, как бы придумывая тему — С удовольствием! — продолжал он. — Только не ждите от меня «харифус и маггидус»[40] на талмудические темы…

Нет, я не коснусь Талмуда; я не расположен к этому сегодня. Мое словцо будет сполна построено лишь на подборе посуков[41] нашей вселюбезной Торы и наших пророков. Мы слушаем, — покорно склонил свою голову хозяин, Пригласив жестом и всех остальных ко вниманию.

Рабби Ионафан еще раз потер рукой наморщенный лоб, подумал с минуту и, вскинув на всех вдохновившийся взор, и приступил к делу.

— Господа! — начал он с приятной улыбкой. — Я буду говорить на тему наиболее любезную, наиболее сочувственную каждому еврейскому патриоту в голусе[42]. Я буду говорить о задачах и значении еврейства в мире и о нашей будущности, поколику указует на них наше священное писание.

— Мы слушаем! Внемли, Израиль! — с благочестивым видом и почти шепотом повторил хозяин.

— Господа! — продолжал армер ламдан, — я напомню нам шестидесятую главу пророка Исайи. О! сколь горячо было любить свой народ, сколь глубоко верить в его будущность, чтобы начертать эти великие строфы!.. Пророк говорит:

«Встань, осветись, ибо пришел свет твой и слава Господня воссияла над тобой. её темнота покроет землю и мрак народы». Рабби Соломон! Вы, убеленный опытом житейской мудрости, вы, человек большого опыта, вдумайтесь, разве это не так? Разве в наши дни не воочию сбываются слова пророка? Разве не покрыла землю темнота мелкой себялюбивой суетности, неверия и нечестия? Разве не мрак объемлет теперь народы хотя бы одной лишь Европы, и в особенности народ, среди которого мы здесь живем? Мрак и тем паче мрак, сугубый мрак, что этот народ воображает себе, будто он идет ко свету, будто он подымается на подвиг выполнения своих якобы великих исторических задач! Да, господа, её темнота покрыла землю и мрак народы. И это так, ибо вне еврейства нет спасения ничему сущему! Ибо сказано. «И пойдут народы к твоему свету и цари к лучам твоего сияния». К чьему это свету и к лучам чьего сияния? Пророк на это указывает ясно: К Израилеву свету к Израилеву сиянию. Далее: «Тогда ты (Израиль) увидишь и просияешь от радости; вострепещет и расширится сердце твое, потому что богатства моря обратятся к тебе и достояние народов пойдет к тебе… Тогда сыны иноземцев воздвигнут стены твои и цари их будут служить тебе… И постоянно будут открыты врата твои и не будут затворяться ни днем, ни ночью, чтобы приносимы были тебе сокровища народов и приводимы цари их; ибо народ и царство, которые не станут служить тебе — погибнут, и такие народы совершенно истребятся… Ты будешь питаться туком народов и наслаждаться царским изобилием… Вместо меди я буду снабжать тебя золотом, вместо железа стану доставлять серебро, вместо дерева медь, и вместо камней железо… Да! твое солнце уже не закатится и дни плача твоего кончатся». — Так говорит пророк, один из величайших патриотов еврейских. И какая светлая, какая завидная будущность сулится нам в этих строфах!.. Наши цели не в загробной жизни, какой стараются утешить себя лучшие люди из «акимов верующих в цейль»[43],— наши цели все осязательные, все здесь, на земле, которая самим Всевышним — хваление ему — обещана нам в наследие. Небо и загробная жизнь уже без того принадлежат нам, в силу того, что мы — евреи, народ избранный Богом, и доколе мы будем оставаться верными и добрыми евреями, нам нечего особенно о них заботиться: они наши! Наше призвание, повторяю, — здесь, на земле, и оно вполне земное, реальное, как и указывает на то многократно священное Писание, не говоря уже о Талмуде. Хотите проследить со мной, исключительно по посукам Писания, нашу великую земную программу? — Вот она! Но… предварительно одно маленькое отступление. Гоим укоряют нас, что мы любим золото (как будто они сами не любят его!). Да, мы любим золото, мы обязаны любить его! Ибо золото сила! Мы любим золото, потому что это металл чистый и твердый, как должна быть чиста и тверда душа еврея. Благородный металл — и душа благородная! Замечательно, что уже в самом начале нашей достохвальной Торы, при описании Рая первых человеков, упоминается, что «и золото той земли хорошее»[44], и упоминается о нем, как об одном из несомненно важных, даже, пожалуй, важнейшем нз преимуществ земли, данной в поселение нашим прародителям. Казалось бы, на что, к чему им золото, когда они не нуждались даже в покровах для своего тела, когда и без того уже они жили в золотом веке? Но тут, может быть, даже бессознательно сказалась самая суть нашей натуры. Первобытный бытоописатсль наш уже инстинктом постиг и оценил качество этого благородного металла. «И золото той земли хорошее», — заметьте: «хорошее». Не кроется ли в этих словах таинственное указание, что вот где и вот в чем источник вашей силы, вашего господства над человечеством? Уже в то первобытное время, значит, еврей обратил внимание на существеннейший корень и рычаг жизни; уже и тогда постиг он силу и значение золота. И это упоминание о золоте в самом начале нашего учения весьма важно и характеристично: оно есть, говорю, первоначальное указание на то, что наши цели и задачи должны быть земными, материальными, ибо небо, повторяю, и без того уже принадлежит нам от века, как евреям. Итак, возвращаюсь к задачам и целям еврейства. Наше писание везде и постоянно придает весьма важное значение материальному благосостоянию. Так, например, о великом праотце Аврааме — да будет благословенна его память — упоминается, что был он «очень богат скотом и серебром, и золотом»[45]. Далее: «И сказал Он Аврааму: знай, что потомки твои будут пришельцами в земле не своей. Но над народом, у которого они будут находиться в порабощенни, Я произведу суд; после сего они выйдут с великим имуществом»[46]. Заметьте это «с великим имуществом», — это воздаяние за порабощение. Так и акимы: они, этот современный нам гордый Фараон, это «христианство», мнящее себя царем земного мира, разве не тщилось оно в течение восемнадцати столетий держать нас в политическом порабощении, не допускать нас до сравнения в гражданских правах с собой? И что же в конце концов мы видим? Постепенное с течением веков накопление богатств всего мира в руках евреев, постепенное овладевание рынками и биржами Старого и Нового света, пока наконец не сделались мы финансовыми владыками вселенной. Банкирский дом баронов Ротшильдов — вот достойный ответ Израиля акимам на все их вековые неправды и утеснения народа, избранного Богом. И пускай-ка попробует любая из так называемых «великих держав» поссориться с другой, объявить ей войну, если этого не захочет Ротшильд! «А что скажет Ротшильд? А как взглянет Ротшильд? А пожелает ли Ротшильд гарантировать своим авторитетом реализацию займа, потребного на ведение войны?» Так ныне поневоле думает каждый из земных владык царств и народов, прежде чем отважится объявить войну своему соседу. Захочет этот капризный Ротшильд — ладно, а не захочет, так и без войны он может одной какой-нибудь игрой на понижение в самое мирное время, при наилучших экономических и политических условиях любого госудаоства, шлепнуть его бумаги до нуля, довести его до полного банкротства. Стало быть, кто же выходит действительным владыкой мира —. гордые ли фараоны христианского мира, или он, этот «ничтожный», презираемый жид Ротшильд? — Вот она где, эта ветхозаветная мудрость Израиля!

— Таким образом, мы видим, что и в наши дни опять воочию сбывается предреченное праотцу Аврааму: после восемнадцати веков угнетения, в течение коих еврей все богател и богател, мы, как и наши предки из Египта, начинаем выходить на мировой простор «с великим имуществом». Так- то!.. Но пойдем далее! Праотцу нашему Исааку сказано: «будь пришельцем в этой земле и Я буду с тобой и благословлю тебя, потому что тебе и потомству твоему дам все эти земли»[47]. «Будь пришельцем!..» И действительно, всегда, везде и повсюду мы были только пришельцами, и — зачем скрывать от самих себя! — пришельцами нежелаемыми, повсюду отвергаемыми, пришельцами злыми, жестокосердными. Вспомните, еще древле, где хитростью и коварством, где открытым насильством врываются евреи в земли чуждых им оседлых народов. Врываются они во владения Эдома, и Эдом не впускает их ибо знает, чем грозит прикосновение Израиля. И Сихон, подобно Эдому, не впускает к себе евреев, и Ог, царь Вассанский, и Валак, царь Моавитский, тоже, все боятся нашествия евреев, все жаждут от них избавиться. Почему так? Ответ находится в той же книге «Чисел»: «И сказали моавитяне старейшинам мадиамскнм: «этот сонм (израильтян) поедает теперь все вокруг нас, как вол поедает траву полевую»[48]. Вот Ночему! Мы шли, по-видимому, на чужое и им постепенно овладевали; но это потому, что в сущности для нас нет чужого на земле: все чужое — наше, ибо и вся земля по обету Всевышнего наша, нам завещана, нам принадлежит, как лучшим, как избраннейшим сынам Божиим. «Да послужат тебе народы и да поклонятся племена. Проклинающие тебя прокляты, благословляющие, тебя благословенны»[49]. «И будет потомство твое, как песок земной, и распространишься к западу и к востоку, и к северу, и к полудню»[50]. «Отныне имя твое Израиль, потому что ты боролся с Богом и людьми и одолел»[51]. Колико же мощен духом великий представитель нашего племени, если он мог бороться не только с людьми, но даже с самим Богом — да благословится имя Его — и одолеть Его, в чем, по писанию, сознается и Сам Тот, чьего имени неумытыми устами и произнести не смею! Кто же еще есть другой столь дерзновенный во человецех?.. Не даром же сказано еще издревле, что «дерзновеннейший между племенами — Израиль». И кому же как не Израилю, после того довлеет обладать целым миром? Да, это наше право, наше преимущество, ибо сказано: «Иуда! тебя восхвалят братья твои; рука твоя на хребте врагов твоих. Не отойдет скиптр от Иуды и жезл от ног его, дондеже не придет покой, и ему покорность народов»[52].

Рабби Ионафан приостановился, чтобы перевести дух. Сухощавое, болезненно желтоватое лицо его было оживлено до необычайности, а глубокие глаза исподлобья сверкали как угли, и горел в них огонь вдохновения. По всему было видно, что это в своем роде поэт, человек увлекающийся, но глубоко убежденный в том, что он высказывает. И сила его внутреннего убеждения как бы посредством электрического тока невольно передавалась слушателям.

Одна только Тамара казалась несколько рассеянной, как будто в ней копошились совсем иные думы, иные чувства. Она почасту взглядывала на стенные часы, висевшие как раз против ее места, и на ее нервном личике порой прорывалось наружу выражение какой-то озабоченности, нетерпения и досады. Хорошо, что внимание бобе Сорре в эти минуты до самозабвения было поглощено словом рабби Ионафана, а то не избежать бы Тамаре ее замечаний и даже серьезного выговора за рассеянность и неприличие.

— Продолжайте, достопочтенный рабби, продолжайте — восторженно умоляющим шепотом проговорила бобе Соppе, судорожно сжимая пальцы своих рук, сложенных в комочек. На ее лице отражалось не только простосердечное наслаждение, но полное упоение речью ламдана-маггида.

Соломон Бендавид подлил маггиду в стакан вина и тоже просительным образом подмигнул ему глазами — продолжайте, дескать, почтеннейший.

Рабби Ионафан освежился глотком вина, глубоко вздохнул и, собравшись с мыслями, начал.

— И вот, народ Израильский в Египте. Здесь, как известно, сыны Израилевы «расплодились и размножились, и увеличились, и усилились чрезвычайно и наполнилась ими земля та»[53]. И не надо думать, будто им было уж так особенно дурно и Египте — вовсе нет! Я готов сказать даже напротив, — хорошо; в известной степени даже привлекательно было евреям в земле Фараонов, очутившейся у них, благодаря мудрым государственным мерам Иосифа, можно сказать, на откупу. «Книга Бытия», когда хочет похвалить долину Иорданскую, говорит, что хороша она, «как сад Господен, как земля Египетская»[54]. И наконец, при скверном житье-бытье, известное дело, особенно не расплодишься и не усилишься. А во время странствий по пустыне сколько раз, бывало, и с каким сердечным сожалением вспоминали евреи о земле Египетской, о ее приволье, изобилии, богатстве, и как горько, и как много и часто упрекали Моисея с Аароном за то, что они вывели их из этого рая земного! Конечно, народу египетскому, обезземеленному и закрепощенному Иосифом[55], было нелегко под евреями, но Фараону, исправно получавшему с народа свои подати и богатства чрез посредство евреев, напротив, было прекрасно. Оттого-то Фараон так и упорствовал в нежелании своем отпустить народ израильский из Египта, вопреки воле народа египетского, умолявшего, да избавит его поскорее от этих пришельцев. В чем же дело? Зачем понадобилось вдруг покидать этот прекрасный край? А дело в том, что времена переменились: умножился, усилился, расширился народ Божий, а вместе с этим расширился и кругозор его политических задач, его стремлений не только к самостоятельному, независимому существованию, но и к господству над другими народами. И тогда Всевышний обещает евреям, что пойдут они «не с пустыми руками», «но испросит каждая женщина у соседки своей и у живущей в доме ее вещей серебряных и вещей золотых, и одежд, и вы положите все это на сыновей ваших и на дочерей ваших и оберете египтян»[56]. Так сказал Господь. И затем еще сказал Он Моисею: «Я поставил тебя Богом Фараону, а Аарон, брат твой, будет твоим пророком»[57]. Какая великая миссия! Смертный и вдобавок раб, по воле Бога, сам становится богом для другого смертного, но уже не для раба, а для царя, для гордого Фараона Египетского! Ни до того, ни после того в человечестве не было примера подобной миссии. Римские цезари, почитаемые за богов рабами, — это совсем не то! Это только безобразный апогей рабственности, презренного и льстивого низкопоклонства, и больше ничего. И сказал Бог Моисею: «Я наложу руку мою на Египет», — и наложил. И наслал на него десять казней. И была между ними девятой казнью тьма египетская. Вспомните это слово: «и будет тьма на всей земле, осязаемая тьма»[58]. Это слово, не в физическом, конечно, смысле, повторяется и в наши дни. Десятая казнь — смерть первородных. Для нашего времени она еще в будущем. Ныне враги, нас окружающие, находятся пока еще в периоде тьмы египетской. «И был вопль великий по всей земле Египетской, какого не было и какого не будет более. И сказали рабы Фараона ему: доколе этот человек будет вредить нам? Отпусти этих людей… Неужели ты еще не видишь, что гибнет Египет?! — И сделали сыны Израилсвы по слову Моисея: испросили у египтян вещей серебряных и вещей золотых, и одежд. Господь дал милость народу своему в глазах египтян, и обобрал он египтян»[59]. Да, обобрал, и это справедливо, ибо заповедано нам оплачивать «око за око, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, обожжение за обожжение, рану за рану, ушиб за ушиб[60]. Этого мы не должны, не смеем забывать и ныне, и вовеки. И вот, народ израильский идет в землю Обетованную, и Господь говорит ему: «Ужас мой пошлю пред тобой и в смятение приведу всякий народ, к которому ты придешь, и обращу всех врагов твоих к тебе тылом… Не выгоню их от лица твоего в один год, чтобы земля не запустела и не умножились бы против тебя звери полевые; но мало-помалу буду прогонять их от лица твоего, пока ты не расплодишься и не завладеешь землей этой. Не заключай союза ни с ними, ни с богами их. Только против Господа не восставайте и не бойтесь народа этой земли, потому что он достанется вам на съедение[61]. Если же вы не прогоните жителей земли от лица своего, то уцелевшие из них, будут тернами для глаз ваших и иглами для боков ваших, и будут теснить вас на земле, в которой вы поселитесь»[62]. Итак, вот задача: ослаблять и, по возможности, искоренять, истреблять тех, среди которых мы, пришельцы, поселяемся. Для этого мы должны строго блюсти законы братства и круговой поддержки между собой и не вступать ни в какое общение и соглашение с неевреями, а наипаче всего быть твердыми в вере нашей. Мы должны не налагать на брата своего еврея никакой работы, приличествующей рабам. «Когда обеднеет у тебя брат твой и продан будет тебе, то не налагай на него работы рабской. А раб твой и рабыня твоя, которые могут быть у тебя, должны оыть из народов, которые вокруг вас». «От них покупайте раба и рабыню; также и детей поселенцев, водворившихся у вас, можете покупать, и из племени их, — они могут быть вашей собственностью, и можете передавать их в наследство и сынам вашим по себе как имение. Вечно владейте ими, как рабами»[63]. Вот откуда, стало быть, истекает наше священное общееврейское право меропии и казаки, право тайной кабалы над личностью и имуществом движимым и недвижимым каждого нееврея.

— Мы должны в конце каждого седьмого (юбилейного) года прощать денежные и иные долги ближним и братьям своим и не взыскивать с них; но под «ближним» и «братом» надо понимать только еврея, потому что нам сказано: «С иноплеменника взыскивай, а что будет твое у брата твоего — прости»[64]. Мы должны не отдавать в рост брату своему, еврею, ни серебра, ни хлеба, ни чего-либо иного. — «Иноплеменнику же отдавай в рост для того, чтобы Бог благословил тебя во всем, что делается руками твоими на земле, в которую ты входишь, чтобы овладеть ею»[65]. Мы должны не есть ничего сомнительного, ибо сказано: «Не ешьте никакой мертвечины; иноземцу, который в городах твоих, отдай ее, — он пусть ест ее, или продай ее иноплеменнику, потому что ты народ святой у Господа Бога твоего»[66]. Отсюда, как видите, истекает не только наше право, но и священный долг наш сбывать всякий треф гойям, на скорейшую их погибель, во славу Господа. Далее нам сказано: «Из среды братий твоих поставь над собой царя; не можешь поставить над собой царем иноземца, который не брат тебе»[67]. Из сего вы видите, что если мы и вынуждены как бы покоряться чуждой власти той страны, в которой живем, то это только наружно, для виду, для собственного спокойствия: в душе же мы свято обязаны чтить только наш закон и сообразные с ним веления и решения Верховного Совета нашего «Всемирного Кагала». Только сии веления и решения суть для нас, после Торы и Талмуда, закон непререкаемый и священный. Паче же всего должны мы пребывать твердыми в вере. «Если будет внушать тебе тайно брат твой, сын матери твоей, или сын твой, или дочь твоя, или жена на лоне твоем, или друг твой, который для тебя как душа твоя, говоря пойдем и будем служить иным, которых не знал ты и отцы твои, то не соглашайся с ним и не слушай его и да не пощадит его глаз твой, не жалей его и не прикрывай его, но убей его; твоя рука прежде всех должна быть на нем, чтобы убить его, а потом руки всего народа. Побей его камнями до смерти»[68].

При этих словах писания, произнесенных грозным голосом, раздался вдруг резкий стук ложки, упавшей из руки Тамары на тарелку. Рабби Ионафан приостановился, как человек, которого речь неожиданно перебили. Старая Сарра вздрогнула и вскинула глаза на внучку.

— Что с тобой?.. Ты бледна, как полотно… ты расстроена… Ты нездорова? — спросила она вполголоса.

И, действительно, лицо Тамары было бледно, грудь дышала взволнованно, а глаза с выражением ужаса глядели на проповедника. Это падение ложки произошло совсем невольно, нечаянно и столь резко нарушило собой тишину общего напряженного внимания, что все моментально вскинули взгляды в сторону девушки. Она была, что называется; захвачена на месте, так что выражение ужаса на ее лице не успело ускользнуть от внимания бабушки, сидевшей рядом с ней.

Угадав, что бабушка заметила что с ней, Тамара на мгновение смутилась еще более, но в тот же миг постаралась овладеть собой и улыбнуться.

— Нет, милая бобе, я ничего, я здорова, — поспешила она уверить бабушку. — Это оттого, что я так заслушалась… Так увлеклась до самозабвения словами почтенного ламдана… Я прошу Рабби Ионафана извинить мне мою неосторожность.

Армер ламдан самодовольно улыбнулся и, послав девушке снисходительно приветливый поклон кивком головы, воспользовался неожиданным перерывом его речи, чтобы с наслаждением потянуть винца из своего стакана. Рабби Соломон, в качестве гостеприимного хозяина, тотчас же предупредительно наполнил его снова.

— А впрочем, бобе, я действительно несколько устала, — заметила девушка на ухо старухе, бросив пред тем мимолетный взгляд на стенные часы. — Я бы, пожалуй, не прочь уйти к себе, если вы мне позволите.

Сарра несколько поморщилась на это.

— Мм… неловко, — шепотом заметила она внучке. — Как же это так вставать раньше старших!.. Потерпи уж! Ничего!

И вслед за тем, с улыбкой наслаждения повернулась к проповеднику.

— Продолжайте, достопочтеннейший рабби! Мы с нетерпением ожидаем продолжения ваших мудрых слов, которые для нас слаще меда. Поучайте нас, продолжайте! Слушать вас — это удовольствие, это значит совершать одно из благих дел «таряг мицвес»[69]. Продолжайте!

— Итак! — со вздохом начал рабби Ионафан. — Вот, раббосай, существеннейшие из постановлений, которые должны мы неуклонно соблюдать для достижения великих целей, свыше завещанных еврейству. Но помните и запечатлейте в сердцах ваших что сказано: «Я Господь Бог твой, Бог ревнивый, за вину отцов наказующий детей до третьего и четверти) рода!»[70] И вот на рубеже земли Аморреев, первоначальной из всех земель, и царств, и стран нашей планеты, предоставленных нам «на съедение», Господь сказал нам: «Начинай овладевать землей!.. С сего дня Я начну распространять страх и ужас пред тобой на народы под всем небом; те, которые услышат о тебе, вострепещут и ужаснутся тебя[71]. Я научил вас уставам и постановлениям, дабы поступать так в земле, в которую вы входите, чтобы овладеть ею. Храните же и исполняйте их, потому что в этом мудрость ваша и разум ваш пред глазами народов, которые услышат о всех этих уставах и скажут: вполне мудрый и разумный народ этот, великий народ»[72]. Но помни, что «Господь бог твой есть огнь поедающий, Бог ревнитель»[73].— «Вывел тебя Он Сам великой силой своей из Египта, чтобы прогнать от лица твоего народы, которые больше и сильнее тебя и дать тебе землю их в удел, как ныне». Соблюдай же уставы Его и заповеди Его, чтобы хорошо было тебе и сынам твоим после тебя и чтобы ты долголетен был на земле, которую Господь Бог дает тебе навсегда»[74]. «И введет тебя Господь Бог твой в землю, которую Он клялся отцам твоим дать тебе с большими и хорошими городами, которых ты не строил, и с домами, наполненными всяким добром, которых ты не наполнил, и с колодцами, высеченными из камня, которых ты не высекал, с виноградниками и маслинами, которых ты не насаждал, и будешь есть и насытишься»[75].

— Толково сказано! — восторженно выпалил вдруг гимназист Айзик Шацкер, не сумевший превозмочь своего чувства. Рабби Ионафану хотя и не совсем-то понравилось, что его прерывают, но, взглянув на этот, чуть не захлебывающийся восторг юноши, он тотчас же сменил гнев на милость и обратился к нему с полным благоволением ублаготворенного самолюбия.

— Вы находите, бохер?

— О, да, мой рабби! И хотя жалкие акимы обзывают нас эксплуататорами чужого труда и достояния, но клянусь! быть евреем — это такое преимущество, такое даже блаженство, что я никогда не сделаюсь отступником. Мамзель Тамара, вы как об этом думаете?

При этом неожиданном обращении девушка даже вздрогнула, словно ее что ужалило. Удивленным и пытливо беспокойным взглядом вскинулась она на Айзика, как бы желая разгадать, в каком смысле и с какой целью предложен ей вдруг этот неуместный вопрос? Но затем, как бы от боли закусив на мгновение свою нижнюю губу и глубоко потупив глаза в тарелку, она ответила ему тихо и значительно.

— Я думаю только одно, что мне очень хочется слушать далее рабой Ионафана.

— И без перерывов, — вставила со своей стороны замечание бабушка Сарра, особенно подчеркну» это слово, чтобы дать понять молодому человеку всю неуместность и даже неприличие его выходки, сделанной быть может вследствие некоторой возбужденности от излишне выпитого стакана. Почтенная Сарра никогда и нигде не забывала, что она жена богача и родовитого аристократа, в доме которого все обязаны переполняться глубочайшим к ней уважением и отнюдь не нарушать уставов строгой благопристойности.

Айзик понял ее замечание и сконфузился, и в свою очередь закусил себе губу.

— Славный малый! — снисходительно похвалил его ламдан, обращаясь умилостивляющим взором к почтенной Сарре и тем самым как бы приглашая ее к снисхождению. — Славный малый! Он не шоите, хотя и не хахом годаул покамест[76]. Но пшат[77] у него в порядке, и конечно он не смыслил бы миколь шекен[78] если бы не сделал замечания насчет нашего якобы эксплуататорства. Пускай, впрочем, молодой человек, называют нас как угодно — мы должны быть к этому равнодушны; более того: мы должны презирать это и идти своей дорогой. Но, с вашего позволения, раббосай, я продолжаю мое слово.

— Ах, пожалуйста! Просим! — воскликнули зараз все слушатели.

Маггид откашлялся, сосредоточенно подумал над своим стаканом и, вспомнив надлежащий текст, продолжал поучающим голосом:

— «Когда введет тебя Господь Бог твой в землю, в которую ты идешь, чтобы овладеть ею, и изгонит Он от лица твоего многочисленные народы, и предаст их тебе и поразишь их, — тогда предай их заклятию, не вступай с ними в союз и не щади их. Но поступите с ними так: жертвенники их разорите и столбы их разрушьте, и священные дерева их вырубите, и истуканы их сожгите огнем, потому что ты — народ святой у Господа Бога нашего; тебя избрал Господь Бог твой, чтобы ты был собственным Его народом из всех народов, что на земле. Не потому, чтобы вы были многочисленнее вcex народов возжелал вас Господь и избрал вас — ведь вы малочисленнее всех народов — но из любви к вам Господа и ради соблюдения им клятвы, которой Он клялся отцам вашим». И потому-то «благословен ты будешь больше всех народов; не будет ни бесплодного, ни бесплодной ни у тебя, ни в скоте твоем. И ты истребишь все народы, которые Господь Бог твой отдает тебе; да не пощадит их глаз твой! То же соделает Господь Бог твой со всеми народами, которых ты боишься. И будет вытеснять Господь Бог твой пред тобой эти народы мало-помалу; не можешь ты истребить их скоро, чтобы не умножились против тебя дикие звери. И предаст Господь Бог твой эти народы тебе, и приведет их в великое смятение, так что они погибнут. И предаст царей их в руки твои, и ты истребишь имя их из поднебесной: не устоит никто против тебя, пока не искоренишь их»[79]. «И тогда размножится крупный и мелкий скот твой — и будет у тебя много серебра и золота, и всего у тебя будет много; помни Господа Бога твоего, потому что Он Тот, Который дает тебе силу приобретать богатство, чтобы исполнить, как ныне, завет Свой, которым Он клялся отцам твоим»[80].— «Знай же, что не за праведность твою Господь Бог твой дает тебе овладеть этой доброй землей, потому что ты — народ жестоковый-ныи»[81].— Еще Моисею в пустыне сказал Господь: «Вижу этот народ и её — народ жестоковыйный; ты знаешь этот народ, что он зол», — и увидел Моисей, что этот народ необузданный»[82]. Тем не менее, Бог предает нам «на сьдение и истребление» все народы земные, ибо Он верен Своему слову, Своей клятве. И вот, вспомни, что «в семидесяти душах пришли отцы твои в Египет, а ныне Господь Бог твой соделал тебя многочисленным, как звезды небесные»[83], ибо Он верен Своему слову, клятве Своей. И знайте, потомки Израиля, что «всякое место, на которое ступить нога ваша, будет ваше. Никто не устоит против вас, ибо Господь Бог ваш наведет страх пред вами и трепет пред вами на всякую землю, на которую вы ступите, как Он говорил вам»[84], потому что Он верен Своему слову, Своей клятве, Своему контракту, заключенному с вами в лице нашего Израиля в Вефиле. — «Господь Бог твой благословит тебя, как Он говорил тебе», изрек нам Моисей, наш учитель: — «и ты будешь давать взаймы многим народам, а сам не будешь брать взаймы, а господствовать будешь над народами, а они над тобой не будут господствовать»[85].— «А в городах этих народов, которые Господь Бог твой дает тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души, но истреби их»[86].— «Не желай им мира и благополучия во все дни твои, во веки»[87].— «Дочерей своих не выдавайте за сыновей их и дочерей их не берите за сыновей своих и не ищите мира им и блага им во веки, дабы вам укрепиться и питаться благами земли этой и предать ее в наследие сынам нашим во веки. Неужели же мы опять стали бы нарушать заповеди.

Твои и вступать в родство с этими мерзкими народами?» восклицает пророк наш Эздра. «Не прогневался ли бы Ты на нас, говорит он, даже до истребления нас, так что не было бы ни уцелевших, ни избавления!»[88]

С началом последней тирады, как только рабби Ионафан заговорил о воспрещении дочерям и сынам Израиля брачиться с иноверными, Айзик Шацкер не без злорадства чуть заметно улыбнулся про себя, как бы в ответ какой-то своей собственной затаенной мысли, и многозначительным пристальным взором уставился вдруг на Тамару и ни на миг не свел с нее глаз во все продолжение этой тирады, словно пытал ее, так что девушка не могла наконец не почувствовать на себя его взгляда.

С беспокойством раза два взметнув на Айзика взором, она однако же постаралась и успела придать себе равнодушное выражение недоумевающего вопроса, между тем как рука ее нервно и досадливо мяла конец лежавшей на столе салфетки. Это машинальное движение невольно выдавало ее истинное настроение, которое не ускользнуло от Айзика: он тут же постарался дать ей заметить, что понимает ее внутреннее состояние и потому, в ответ на вопросительный взгляд девушки, с легкой язвительной улыбкой перевел глаза на ее пальцы, мявшие салфетку.

Тамара сняла со стола руку и, как бы с намерением показать Айзику, что не желает удостаивать его дальнейшим вниманием, холодно отвернулась от него в сторону проповедника.

Этот обоюдный разговор глазами, благодаря тому, что внимание остальных состольников всецело было отдано ламдану, остался никем незамеченным.

— Итак, — продолжал между тем рабби Ионафан, — мы, евреи, как видно из вышесделанного свода священных посуков, должны твердо держаться нашей религиозной и общественной обособленности и строго поддерживать чистоту нашей расы, отнюдь не мешая ее кровью рас нечистых, «мерзких», по выражению пророка, — и вот тогда «Бог поставит тебя превыше, всех народов, которые Он сотворил в чести, славе и великолепии»[89]. «И увидят все народы земли, что имя Господа нарицается на тебе, и убоятся тебя. И будешь давать взаймы многим народам, а сам не будешь брать взаймы (заметьте себе, обетование это дается нам вторично, — стало быть, сколь оно важно!); соделает тебя Господь главой, а не хвостом, и будешь только на высоте, а не будешь внизу)[90].— «И соберет Господь разбросанных израильтян — говорит пророк Исайя — и соединит рассеянных иудеев от четырех концов земли… Полетят они к пределам филистимлян, к морю, и ограбят всех сынов Востока, наложат руку свою на Эдома и Моава, и сыны Аммона будут покорны им»[91].

— «И уцелевший остаток дома Иудина опять пустит корни внизу и принесет плод наверху»[92].— «Вы будете питаться богатствами народов и вместо них прославитесь»[93].— «Мясо сильных будете пожирать и станете пить кровь князей земных, как бы кровь баранов, ягнят, козлов и тельцов: И досыта нажретесь жиру и допьяна напьетесь кровью жертвы Моей, которую Я заколю для вас»[94].— «И будет остаток Иакова среди народов, среди многочисленных племен, как лев среди стада в лесу, как львичищ среди стада овец, который лишь выступит, то попирает и терзает, и никто не спасет от него. Поднимется рука твоя над врагами твоими, и все неприятели твои будут истреблены»[95].— «Господь есть Бог ревнитель и мститель; мститель Господь и страшен его гнев»[96].— «Пред лицом Его идет язва, по стопам Его убийственный зной»[97].— Устами пророка Аггея возвещено: «Слово Мое, которое Я заключил с вами по исходе вашем из Египта, и дух Мой пребывают среди вас: не бойтесь… Я поколеблю небо и землю, и ниспровергну престолы царств, и истреблю силу царств и народов, ниспровергну колесницы и сидящих на них, и низринуты будут кони и всадники их, один мечем другого»[98].— Устами пророка Захарии возвещено: «И укреплю дом Иудин и спасу дом Иосифов, и опять водворю их. И они будут как сильный Ефрем. Они умножатся, как умножились некогда. И рассею их между народами, и в отдаленных странах они возвестят обо мне. Их соделаю сильными»[99].— Устами пророка Малахии возвещено: «И вы выступите и возрастете, как тельцы упитанные, и будете попирать нечестивых, ибо они будут прахом под стопами ног ваших в тот день, который Я устрою. Помните же закон Моисея, равно как и правила, и уставы»[100].— «Всякое место, на которое вступит стопа ноги вашей, Я отдаю вам, как Я сказал Моисею»[101].

— Итак, раббосай! — вдохновенно воздел свои руки проповедник, — всемирное господство — вот задача и конечная цель еврейства. Она, как видите, совсем земная и притом ясно указана нам в Торе и пророках. К ней мы должны стремиться!.. И в самом деле, подумайте только: что стали бы делать мы, если б, узко поняв свою задачу, стремились к одной лишь Палестине и восстановлению царства еврейского в его скромных пределах? Нас на земле всего только шесть миллионов.

Представьте себе, что все эти шесть миллионов, по природе своей малоспособные к земледельческому труду, вдруг очутились бы на берегах Иордана, на этой узкой, бесплодной, сожженной солнцем полоске земли, — что они стали бы там делать и что такое, какую политическую силу они изображали бы собою? Нечто вроде жалкой, ничтожной Румынии, с той лишь разницей, что Румыния хлебородна, а Палестина бесплодна. Да они там с голоду подохли бы! Они пропали бы, задохлись бы в своей безвыходности! Они друг друга перегрызли бы в одной лишь междоусобной борьбе за существование!.. Нет, это была бы смерть еврейской идеи, смерть еврейства, ибо ограниченное пределами маленькой Палестины, оно явилось бы сущим ничтожеством в среде могущественных держав и народов. Потому-то и сказано «расселю их между народами», чтобы мы были среди них действительной силой. Сеть еврейства должна опутать собой все обитаемые страны. Еврей в Канаде, еврей в Самарканде, еврей в Новой Зеландии и еврей в Эйшишках должен быть повсюду один и тот же: братственный как единоутробный, цепкий как репейник, липкий как камедь между собой, взаимно друг друга поддерживающий, защищающий, охраняющий, покрывающий взаимные грехи и прорехи, и стремящийся к одной и той же заветной цели, которая в наши дни, по благости Господа, уже начинает осуществляться. В том порукой нам великие имена князя Монтефиоре, Ротшильдов, Кремье и дИзраели, создавших и скрепивших всемирный союз еврейского братства, который, конечно, уже и теперь несравненно крепче и могущественнее даже самого могучего союза у гойев-католиков — союза иезуитского. «Хабура Кол Израсль Хаберим», «Союз всех еврейских союзов», кагал кагалов, — словом, «Alliance Israelite universelle» есть наш первый, вполне прочный шаг на пути к осуществлению свыше дарованной нам цели. Каждый еврей обязан быть членом этого союза и ежегодно вносить на пользу общего дела свою посильную лепту, сколь бы мала и скудна она ни была. Оно так и есть — и великий всемирный союз наш, основанный еще так недавно, растет и крепнет с каждым годом. Это, однако, не исключает для нас возможности вступать членами и во всевозможные иные, не еврейские союзы, явные и тайные, консервативные и революционные, лишь бы мы имели при этом в виду единственную главнейшую нашу цель: незаметно подчинять и направлять действия подобных союзов к нашим еврейским пользам и выгодам. Прав!.. Прав!.. Уравнения и расширения наших гражданских прав и свободы должны мы требовать и добиваться от правительств и народов, во имя справедливости, цивилизации, прогресса и гуманности; но пользоваться этими правами обязаны не иначе, как стараясь всяческими путями сохранять свою индивидуальность, свою национальную обособленность. Для этого, в случае надобности, мы можем поступиться, пожалуй, нашими внешними особенностями, даже (ужасно вымолвить!) принять по наружности другую религию (тьфу!). И это даже нам разрешается, в крайнем случае, но мы должны при этом свято сохранить тайник своей внутренней сущности, ни на миг не переставая в душе быть евреем, быть верным рабом еврейства. Для этого паче всего старайтесь и заботьтесь о преумножении своих богатств, своего материального благосостояния: овладевайте всегда, везде и повсюду биржей и торговлей; арендуйте земли, угодья, дома, заводы и фабрики, арендуйте и, коли можно и насколько можно, высасывайте из них все, все, не жалея, — все равно, ведь не ваше пока! Рядом с этим овладевайте печатью, журналистикой, овладевайте законодательством и для этого стремитесь, в качестве представителей и инако проникать в парламенты, в палаты; обходите или подкупайте закон и администрацию; где можно, проползайте сами в нее и становитесь у кормила власти; где нельзя — разлагайте ее тайно подкупом, инсинуацией, смутой и мало ли чем еще!.. Вместе с финансами всех стран и народов, забирайте в свои руки всякие акцизы, откупа, монополии, железные дороги, пароходства, акционерные компании, подряды и поставки на правительство на флот, на армию и даже самую армию — и в нее проникаите! Забирайте себе суд, адвокатуру, науку и искусство во всех его видах и формах — словом сказать, действуйте во всех направлениях и всяческими путями если не к убеждению в свою пользу, то к разложению всего того, что лежит бревном к осуществлению нашей конечной цели, и знайте, что если блаженной памяти еврей Лассаль подымает в Германии социальный рабочий вопрос, если банкирский дом Блейхредер и К° играет на повышение или понижение в Берлине, если Беньямин дИзраели произносит патриотический спич на банкете у лорда-мера, если какой-нибудь медицинский студент Гирш Шмулевич фигурирует в политическом процессе с русскими нигилистами, а Лейба Соловейчик попадается на контрабанде или с фальшивыми кредитками, если Гейнрих Гейне поет свои страстно капризные, больные и едкие песни, а рабби Оффенбах ставит на подмостки всего мира свою бесшабашно-веселую, невольно подкупающую «Прекрасную Елену» или «Герцогиню Герольштейнскую» — знайте, что все они, в сущности, заняты одним и тем же делом: все они, сознательно или бессознательно, служат одной и той же великой цели и задаче еврейства; все они, так или иначе, каждый на своем поприще, действуют разлагающим образом на этот ненавистный христианский мир, лежащий главнейшим бревном на пути к нашей цели. Борьба с ним возможна, а потому обязательна. Замечается даже, что с течением времени она становится все легче и легче. «не железом, а золотом, не мечом, а карманом» — вот, что должно быть нашим общим, разумным и вечным девизом. Аминь.

— Аминь! Аминь! Да будет! — восторженно воскликнул юный Айзик и, схватив руку проповедника, запечатлел на ней звонкий поцелуй.

— Ор ла иегудим! Свет всего иудейства![102] Свет и истина в словах ваших, рабби! — качая головой и посылая жестами благословения проповеднику, со слезами на глазах, восклицала растроганная Сарра.

— Так предопределено небом! — разводи руками и с фаталистической покорностью склоняй голову, отозвался ламдан.

— Благословен Ты Господи, Боже мой, что не сотворил меня иноверцем! — в виде обычной молитвенной формулы произнес со вздохом наслаждения сам рабби Соломон Бендавид и отплюнулся, как подобает по уставу.

— Всякого блага желаю вам, рабби Ионафан, за эту великолепную проповедь, — смиренно лепетала родственница- приживалка.

Одна только Тамара ни словом, ни взглядом, ни иным каким-либо движением не выразила впечатлений, произведенных на нее проповедью ламдана. На ее лице слегка проскальзывало порой одно лишь нетерпеливое желание, одна лишь мысль:, «скоро ли же все это кончится!»

А юный Айзик Шацкер, несмотря на все свои восторги, не переставал таки подмечать за ней, исподтишка бросая на нее время от времени косвенные взгляды, и наконец не выдержал.

— Фрейлен Тамаре! — тихо, под шумок общего разговора обратился он к девушке. — Неужели вы не разделяете нашего общего восторга и удивления?!

— Почему вы так думаете, бохер? — отозвалась она, смерив его холодно удивленным взглядом.

— Потому… потому, что хотелось бы видеть проявление этих чувств.

— Почему вы знаете, — усмехнулась Тамара. — Быть может мои впечатления так сильны, что для них не находится внешних изъявлений. Довольны ли вы, сударь?

Айзик не нашелся что ей ответить и только постарался многозначительно улыбнуться: понимаем, дескать, все понимаем!

Тамара в ответ на это, не стесняясь, бросила ему в лицо презрительную усмешку и отвернулась.

Оскорбленный Айзик только губы закусил себе от злости и досады на это равнодушное и даже холодно презрительное отношение к нему девушки, которая еще так недавно была подругой его детства. Он чуть не плакал, чувствуя, что в одно и то же время готов наделать ей и множество всяческих оскорблений, даже прибить ее, как бывало иногда в детстве, но точно также готов и рыдая упасть пред ней на колени с мольбой простить его, не отвергать его, изменить с ним свое нынешнее обращение, быть с ним как прежде, по-старому, и позволить ему целовать без счета эти ручки и глазки, как бывало иногда в годы их счастливого детства, когда они, среди густых кустов большого тенистого сада, играли в жениха и невесту. Увы! Неужели это золотое время для него безвозвратно миновало?

Трапеза была окончена, последние стаканы выпиты за здоровье ламдана и хозяина. Батрачка давно уже выжидала за полупритворенной дверью удобную минуту, чтобы войти с маим ахройным, т. е. с так называемой «последней водой» в серебряном кувшине и с медным тазом, над которым каждый из состольннков, по обязательному в Израиле обычаю, обмыл себе концы пальцев и мокрыми пальцами вытер себе рот. Тогда торжественно была сказана молитва благодарения и благословения Бога за виноград и плод его, за древо и плод его, и пищу и питание, за произрастения полей и за «прелестную, добрую, пространную землю», которую Бог отдал в удел Израилю, и заключилось все это всеобщим воплем ко Господу, да сжалится Он наконец над народом своим, над Иерусалимом и над Сионом, над жертвенником и храмом.

Гости и все домашние, поблагодарив хозяина с хозяйкой, простились с ними и разошлись восвояси. Армер ламдан побрел в ахсание[103], где он остановился по приезде в город, нищий — в гакдеш[104], бохер-эшеботник — на свою общественную ученическую квартиру, а Айзик Шацкер, ради прохлады, отправился спать на сеновал, тут же, во дворе Бендавида. Удалились наконец и хозяева в спальню, ушла и Тамара в свою девическую комнатку, где заблаговременно, еще до наступления шабаша, была у нее на столе зажжена ночная лампа.