У стен столицы

«Кончаю. Спешу. Двигаемся дальше»

Эти слова взяты мною из письма одного моряка. Письмо, о котором идет речь, мне передал в штабе бригады наш почтальон, спросив, не могу ли я по почерку определить, кому оно принадлежит. Такая необычная просьба была вызвана тем, что воин написал на конверте вместо адреса получателя собственный адрес. Да при этом еще не указал своей фамилии, поставив лишь номер полевой почты. Пришлось вскрыть письмо в надежде по его содержанию узнать отправителя. Причину рассеянности бойца мне сразу объяснили те самые слова, которые я вынес в заголовок: «Кончаю. Спешу. Двигаемся дальше».

Дело в том, что наши подразделения безостановочно двигались на запад. В таких условиях немудрено было забыть написать адрес. Мысли всех полнила радость успеха. Верно, гитлеровцы по-своему его объясняли. Свой отход они квалифицировали «высшей стратегией». Но это объяснение было рассчитано на оболванивание фашистских солдат. Мы-то знали, что, выполняя стратегические операции, не бросают орудий, не оставляют танки, не устилают поля трупами своих солдат и офицеров.

Ехали мы по местам недавних боев и думали: пускай гитлеровцы утешаются «высшей стратегией». Нас это целиком и полностью устраивает. А как выглядит эта стратегия в действительности, мы постараемся увидеть своими глазами и составить о ней свое мнение.

Делаем остановку в Кузнечикове. Маленькая деревушка переполнена остовами сгоревших немецких автомашин. Стоят в переулках тяжелые орудия со штабелями снарядов, сняты только прицелы. Возле домов брошены мотоциклы, велосипеды. Что же помешало гитлеровцам вывезти технику?

На западной окраине деревни — глубокий овраг. Мост через него взорван. Кое-как перебираемся на противоположный берег. Тут две дороги. По какой ехать? Расспрашиваем подошедшего старика, как проехать в Труняевку. Дед древний, седой, с палочкой, в сером меховом подпоясанном тулупчике. Он показывает нам дорогу, а потом с гордостью говорит: «Видите, вокруг сколько техники врага! Не прошла. Мост взорвали. Это работа наших стариков. Мины-то мы с осени припасли. Жалко, винтовок у нас не было, мы бы показали, как воюют старые солдаты».

Нам было отрадно видеть, как поступают советские патриоты. Мы поблагодарили Никанора Ивановича (так назвал себя старик) и тепло попрощались с ним.

Ночью прибыли в Труняевку. За день наши батальоны продвинулись на 22 километра. После короткого боя бригада вступила в деревню Захарово. Взяты пленные. Они легко одеты, промерзли до того, что не могут говорить, пришлось сначала отогревать их, а потом вести допрос. Разговор с пленными ведет начальник штаба подполковник Рябцев, переводчиком — капитан Яловский. Пленные в один голос твердят: «Лама», «Лама», как несколько дней назад твердили: «Клин». По всему видно, что командование армий «Центр» предполагает дать нам бой на рубеже реки Ламы.

В сентябре 1941 года там была построена нами мощная линия обороны. Немцы, вероятно, собираются использовать ее против нас. Значит, задача бригады опередить противника, захватить ламский рубеж, не дать врагу укрепиться.

Удастся ли это?

В большом селе Буйгород вся улица заставлена автоприцепами с понтонами, балками, досками, шанцевым инструментом — целиком оставлено имущество немецкой инженерной части. И тут везде виднеются чуть запорошенные свежим снегом трупы фашистских вояк. Вечером штабные машины вступили в Ремягино. Оно цело. Здесь можно разместиться и выспаться после ряда бессонных, тяжелых ночей.

Несколько часов отдыха, и снова в путь.

Фашисты, где успевают, сжигают селения. Деревня Кузяево сгорела дотла. Около груд раскаленных углей греются наши бойцы первой батареи, остановившейся посреди улицы.

К Безверхову пришли двое парнишек лет по четырнадцати и сообщили, что за рекой Большая Сестра, в деревне Темниково — немцы. Ребята рассказали, где у гитлеровцев находятся орудия, стоят танки.

За ночь в Кузяево прибыли оба артиллерийских дивизиона бригады. С рассветом они начали стрельбу. Капитан Остроухов со своим противотанковым дивизионом открыл огонь по Темникову, а майор М. С. Мамаев из 76-миллиметровых пушек — по селу Петровскому, через которое отступали фашистские войска из-под Клина, преследуемые 84-й морской стрелковой бригадой.

Несколько часов гремела артиллерийская канонада. Вначале фашисты открыли минометный огонь, потом подожгли Темниково и стали отступать, теснимые одним из наших батальонов.

Въезжаем в деревню Носово. Она сохранилась, на нескольких домах флаги с красными крестами — в них расположилась санитарная рота.

Остановились около одного дома. На крыльце встретили доктора Ханда — командира медсанроты бригады. Невысокого роста, пожилой, интеллигентный человек. О нем идет слава как о хорошем докторе, смелом командире. Нередко его видят на передовой, где он под огнем оказывает первую помощь раненым. Хороший организатор. Доктор всегда умудряется достать необходимый транспорт, своевременно эвакуировать тяжелораненых. Комбриг гордится медсанротой, считает ее боевым подразделением. На совещаниях нередко ставит в пример другим.

«Медицинская служба, — говорил полковник, — спасла жизнь не одной сотне наших бойцов и командиров, многих возвратила в строй. Заслуга ее в нашем успехе очевидна».

Особенно Безверхов выделял при этом молодого хирурга из Ленинграда В. Бобровского, который погиб на боевом посту, оперируя раненого. Отмечал также хирурга Н. Силина, который ходил вместе с бойцами в атаки, женщин-врачей В. Травкину, Ф. Тетиевскую, Т. Кочусову, самоотверженно выполнявших свой долг.

Взяты деревни Аксиниха, Балабаново, Пашково. И здесь противник бросил много оружия, боеприпасов. Около деревни Пашково прямо на позиции враг оставил тяжелую артиллерийскую батарею.

20 декабря бригада вышла на шоссе Клин — Волоколамск. Фашисты усилили сопротивление — с боями первый батальон выдворил гитлеровцев из деревни Кашино, дорогой для всех нас тем, что здесь впервые зажглась «лампочка Ильича». Деревня полностью сожжена фашистами, остались пять полуразрушенных домов. Командный пункт комбрига пришлось оборудовать в старом блиндаже.

У соседа слева слышна артиллерийская канонада. Идет сильный бой. Вдали, на юге, сквозь повисшую в воздухе изморозь видны главы церквей. Это мой родной Волоколамск. Я не видел его вот уже 17 лет. Здесь прошли мои юные годы. Здесь я вступил в комсомол, учился в уездной совпартшколе, отсюда по комсомольской путевке уехал на Балтийский флот. Не раз этот древний русский город подвергался нападению иноземных захватчиков и всегда поднимался из руин и пепла.

После войны я посетил Волоколамск. Зарубцевались раны, нанесенные войной. Город похорошел. Только памятники погибшим воинам и партизанам напоминают о пережитом тяжелом времени. А Кашина я не узнал. Оно пережило свое новое рождение. Куда ни посмотришь, глаз радуют солнечные краски. Посреди деревни — замечательное здание Дома культуры, магазин, в каждом доме водопровод, газ, телевизор, радио. Колхозники воздвигли памятник В. И. Ленину.

Второй наш батальон захватил деревню Масленниково у развилки шоссе, ведущего из Клина на Волоколамск и Лотошино. Деревня тоже сожжена. Шоссе на большом расстоянии загромождено обломками фашистской техники. Видна работа нашей артиллерии. Мы расположились в большом, просторном доме. Хозяйка срочно моет пол, отмывает фашистскую грязь.

С передовой вернулся начальник химической службы бригады капитан Н. А. Будрейко. Он только что из боя. Принес много новостей, рассказал об одной трогательной встрече с местным населением, глубоко взволновавшей бойцов.

Произошло это в небольшой деревеньке за Солнечногорском. Группа бойцов передовой роты вступила на улицу деревни, к ним навстречу вышла пожилая женщина. Она несла в руках чугунок с горячими, еще дымившимися паром русскими щами, остановилась:

— Милые сынки, дорогие наши освободители, покушайте щец!

Моряки поблагодарили, сказали: сыты, мол, и времени нет. Но женщина настойчиво просила:

— Дорогие наши, как мы вас ждали! Все время надеялись, что вы вернетесь. Эти изверги-фашисты все наше добро украли и деревню сожгли, а вы нас от погибели спасли. Как же вы после этого пойдете без нашей благодарности?

Из уцелевших домов вышли еще несколько женщин, которые также стали просить моряков покушать. Бойцы сделали минутный привал, попробовали настоящих русских щей.

— С большим аппетитом мы ели щи, — закончил свой рассказ Будрейко. — Они показались мне самым вкусным кушаньем из всех, какие мне пришлось отведать в жизни.